Текст книги "Солдаты Рима (СИ)"

Автор книги: Олег Веселов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

   Сабин был на голову выше Котты. Он возвышался над ним, как гора над холмиком, и кричал, брызгая слюной. Маленькие юркие глазки, почти не заметные на широком лице, бегали по сторонам, нигде не задерживаясь и не останавливаясь. Но Сабин, каждый знал это, видел всё и вся, и стоило кому-то засомневаться, как глазки тут же становились ещё злее и начинали метать молнии.

   – Хорошо, – вдруг сказал Сабин и вздохнул. – Если мы останемся и сядем в осаду... Сколько ты говорил мы продержимся? Два месяца? А потом? Пробиться сквозь ряды галлов мы уже не сможем, потому что солдаты будут истощены осадой, постоянными штурмами, часть из них погибнет в бою, другая сляжет от ран и болезней. Цезарь на помощь к нам не придёт. Я полагаю, его вообще нет в Галлии, иначе эбуроны никогда бы не осмелились напасть на нас. А пока он узнает о восстании, пока пробьётся через всю страну, соберёт войска – пройдёт много времени. Много больше, чем мы можем продержаться! Если мы останемся – мы погибнем, и вся вина ляжет на тебя, Котта. Потому что ты – упрямый осёл, который не видит ничего, кроме собственного высокомерия! – Сабин обвёл собравшихся пронзительным взглядом. – Но если вы всё же послушаете меня, у нас появиться шанс выжить.

   После этих слов трибуны и центурионы открыто поддержали Сабина, и Котта махнул рукой.

   – Пусть будет по-твоему. Только я предлагаю идти ни к Цицерону, а к Лабиену.

   Сабин покачал головой.

   – Ну а Цицерон-то чем тебе не угодил?

   Котта склонился над картой.

   – До лагеря Цицерона ближе, – согласился он. – Два дня быстрым ходом. Но с нашим обозом и по таким дорогам – все четыре. К тому же половину пути придётся идти по землям нервиев. А они обязательно нападут. А до Лабиена пусть дальше, но безопаснее. Ремы вряд ли поднялись, они слишком многим нам обязаны. Уйдём мы – и они останутся одни против всей Галлии.

   Сабин и с этим не согласился.

   – Идём к Цицерону – и это не обсуждается. Чем быстрее мы с ним соединимся, тем лучше. Выступаем с рассветом. С собой берём только самое необходимое: продовольствие, оружие, минимум личных вещей. В охране обоза пойдёт когорта Бальвенция. Он у нас самый разговорчивый, вот пускай с мулами и разговаривает. От передового отряда не отставать. Дистанция между колоннами не более ста футов. Всё. Готовьтесь.

   Расходились молча. Трибуны собрались вокруг Сабина, выслушать последние наставления, центурионы поспешили к когортам. Бальвенций хотел задержаться и поговорить с Коттой, но, наткнувшись на враждебный взгляд Титурия, решил не искушать судьбу.

   4

   Дорога от лагеря спускалась вниз, петляла между зарослями колючего кустарника и опять поднималась на холм. Дальше она сворачивала чуть влево, ровной полосой шла по гребню холма, ограниченная с обоих сторон крутыми спусками, и вновь уходила вниз. Примерно в двух милях от лагеря она вгрызалась в лес, но деревья почти сразу расступались, уступая место широкой котловине, и лишь через пять-шесть миль снова сходились, скрывая от человеческого глаза и саму дорогу, и горизонт. Непроходимые галльские чащи могли скрывать и ещё что-то, но думать об этом сейчас не хотелось.

   С первыми проблесками рассвета преторские ворота распахнулись, и римляне ступили на дорогу. Небольшие конные отряды эбуронов, до того застывшие, словно каменные истуканы их божков и почти невидимые на фоне серого неба, рассыпались и разбежались в разные стороны. Часть из них направились к мерцающим вдали кострам галльских лагерей, другие встали вдоль дороги, отодвинувшись от неё на безопасное расстояние.

   Римляне выходили не спеша. Сначала показались испанские всадники в белых колпаках и в накинутых на плечи тёплых войлочных пенулах. Следом вышли легионеры, не более трёх когорт, построенные обычной походной колонной по шесть человек в ряд. Лица солдат были хмурые и злые. Утопая в жидкой грязи по самые лодыжки, они сквозь зубы ругали командиров, вспоминая им и бессонную ночь, и оставляемые позади тёплые зимние квартиры, и мелкий нудный дождик, превративший дорогу в скользкое месиво.

   Когда уже совсем рассвело из ворот пёстрой лентой начал выползать обоз. Всадники на холмах оживились и придвинулись ближе. Крепконогие мулы, груженные тяжёлыми тюками, осторожно ступали по набухшей от воды дороге, низко пригнув к земле грустные морды и болезненно реагируя на понукания погонщиков. Те, впрочем, не особо усердствовали, и вскоре между передовым отрядом и обозом образовался пробел. На спуске один из мулов вдруг поскользнулся, ноги его разъехались, и он рухнул по середь дороги, обрызгав грязью идущих рядом легионеров охраны. Придавленный неприподъёмными грузом мул никак не мог подняться; в больших печальных глазах отразился страх и он заревел, хрипло и протяжно. Погонщики бросились поднимать его.

   – Даже мулы спотыкаются, – сердито пробурчал Фабин. – Каково же нам на двух ногах...

   – А ты на четвереньки встань. Может легче станет, – посоветовали ему.

   В другое время может быть шутка и пришлась к месту, но сейчас утомлённые бессонной ночью легионеры хранили молчание.

   – Чем только думали наши начальнички на совете. Это надо же догадаться, чтобы гнать легион по грязи на глазах у эбуронов, – произнёс осторожный голос.

   – Заткнись, Салиен. Ты здесь самый умный? Или давно палки не пробовал? – тотчас отозвался Бальвенций. – Не с твоими мозгами решать, куда идти, а куда нет.

   Разговор прервался, но потом всё тот же голос тихо проворчал:

   – Хороший у нас центурион... когда ничего не слышит.

   Салиен покосился на Тита Бальвенция, но тот лишь усмехнулся и промолчал.

   Сзади послышались всплески копыт по грязи, и в голове обоза появился Марк Либений. Он резко осадил коня, так, что тот даже присел на задние ноги, и закричал на погонщиков.

   – Спите, сукины дети!? Всю колонну держите!? А ну быстро вперёд! Гоните эту волчью сыть, гоните! Или я вас самих вместо мулов навьючу!

   Погонщики засуетились, защёлкали бичами. Мулы натужно захрипели, но шаг прибавили.

   – А ты?! – набросился префект на Бальвенция. – Ты для чего здесь поставлен? Тебе ясно было сказано: от передового отряда – ни на шаг! Ушами хлопаешь?! Я жилы рву, глаз не смыкаю...

   Бальвенций устало махнул рукой.

   – Успокойся, Марк. Я тоже всю ночь не спал и тоже злой как собака. Чего зря грязь месить, её и так вон полно. А криком своим только людей пугаешь.

   Либений вздохнул и отвернулся, глядя куда-то в сторону. Складки на лбу разгладились и он уже тише, без прежнего напора, сказал:

   – Это я так, для себя... чтобы не уснуть. Да и вы что б на ходу не дрыхли. – Он подобрал поводья и повернул назад. – А от передового отряда всё ж не отставай.

   Последние шесть когорт построились двумя колоннами, чтобы не слишком растягиваться, и двинулись вслед за обозом. Между ними поместили отряд, где ехали оба легата, трибуны и казна. Замыкающими шли оставшиеся двести всадников.

   Легаты ехали верхом, все повозки отдали для больных и раненых. Под Титурием Сабином выплясывал великолепный серый в яблоках галльский жеребец, захваченный ещё летом в походе против менапиев. Сильный конь мерно покачивал головой, распространяя вокруг мелодичный звон фалер. Сабин свысока поглядывал на Аурункулея Котту, ехавшего на простой германской лошадке, больше привыкшей к теснине лесов, чем к простору равнин, но, столкнувшись с ним взглядом тут же отворачивался, непроизвольно хмуря густые брови. Обида, вызванная ночным разговором, ещё не прошла.

   Котта лишь усмехался и качал головой. Усмешка получалась недоброй. Перед выходом из лагеря он предложил двигаться тремя колоннами, поместив между ними обоз и отправив вперёд конную разведку. Но Титурий и тут упёрся. Он опять принялся кричать и топать ногами, словно капризный ребёнок, и своим тонким обиженным голоском упорно настаивал на том, что Амбиориг поклялся пропустить их по своей земле без какого-либо ущерба, и что это была клятва не врага, но лучшего друга. Ну да, – усмехнулся Котта, – а когда мы ступим на землю нервиев он сразу эту клятву позабудет.

   Он считал, что галлы обязательно нападут, не эбуроны, так адуатуки или нервии. Тем более, что сделать это не представляло особого труда. Легион растянулся почти на три мили; огромный обоз сильно замедлял его продвижение, а бессонная ночь вряд ли прибавила солдатам сил и храбрости. Котта отъехал в сторону от дороги и взглядом окинул всю колонну. На месте галлов он ударил бы по авангарду и одним стремительным броском захватил обоз. А чтобы основные силы легиона не пришли ему на помощь, сковал бы их точечными ударами небольших отрядов кавалерии. Потеря обоза для легиона в этих местах и в это время года – большая трагедия. Одно радовало: если галлы так и поступят, то до лагеря Цицерона останется один, максимум два перехода.

   Вернувшись на место, он подъехал к Сабину и сказал:

   – Надо послать вперёд ещё хотя бы две когорты, для охраны обоза.

   Трибуны за его спиной одобрительно зашумели, и Сабин сразу вспыхнул.

   – Это ещё зачем?

   – Я же сказал: для охраны обоза, – спокойно повторил Котта. – Вздумай галлы напасть, они первым делом ударят по обозу. И пока мы будем разворачиваться, они преспокойно скроются в своих лесах. Ищи потом иголку в стоге сена.

   Сабин покраснел. Котта говорил дело, он и сам мог бы догадаться, но не догадался. А раз так, приходилось спорить.

   – Ты опять начинаешь бояться собственной тени, Котта? Снова за каждым кустом тебе видятся тени, за каждым деревом – засада. Это уже начинает казаться подозрительным. Я бы сказал больше – опасным!

   – Это простая осторожность. Сам Цезарь говорил, что осторожность половина успеха.

   – Не тебе меня учить! – взвизгнул Сабин. – Цезарь лично назначил меня старшим в этом походе, а значит, он доверяет мне больше, чем тебе!

   Котта пожал плечами и замолчал. Просто Цезарь не знал, что всё обернётся именно так, – подумал он.

   Колонна полностью спустилась в котловину, и авангард уже подходил к выходу из неё. Дождь прекратился, но тучи по-прежнему стягивали небо непроницаемой сетью. Холодный воздух, голубовато-дымчатый от переполнявшей его влаги, покрыл верхушки исполинских елей серебряными нитями, и они стояли похожие на суровых друидов – седые и благородные. При дыхании изо рта вырывались матовые облака пара, которые тут же превращались в невидимые человеческим глазом чистые хрусталики льда, оседавшие на доспехах хрупким инеем.

   Бальвенций поёжился и поправил шейный платок, поднимая его выше к подбородку. Холодно. Очень холодно. От непривычного холода стыло тело, коченели руки, пальцы стали твёрдыми и непослушными. Бальвенций потёр ладони друг о друга, чтобы вернуть им былую чувствительность, а потом принялся сжимать и разжимать пальцы, поднося кончики ко рту и согревая их своим дыханием. Вскоре он почувствовал осторожное покалывание и удовлетворённо вздохнул.

   Солдаты шли, закинув щиты за спины и опираясь на пилумы как на костыли. Скованная холодом грязь уже не разъезжалась под ногами жидким киселём, а расползалась густым студнем. Шли молча, лишь чем-то не довольный Фабин выплёвывал сквозь зубы ругательства. Шедший рядом Салиен хитро поглядывал на напарника. Было видно, что на языке у него вертится язвительное замечание, но возраст Фабина, годившегося ему в отцы, сдерживал парня.

   По краю котловины параллельно легиону двигалась группа всадников. Галлы ехали не спеша, придерживаясь неторопливого темпа когорт. В какой-то момент Бальвенцию показалось, что в гуще отряда мелькнул белый гребень «крылатого» шлема Амбиорига, но из-за дальности расстояния он не мог быть точно уверен в этом.

   Ширина котловины достигала одной мили. По краям её ограничивали невысокие, но довольно крутые холмы, поросшие колючим кустарником и молодыми ёлочками. Холмы тянулись в длину на пять миль, постепенно сближаясь, и по мере сближения склоны их становились более пологими.

   Навстречу первому отряду кавалеристов двигался ещё один. Никак не меньше шести сотен. Между всадниками Бальвенций разглядел легковооружённых пехотинцев, которые бежали, придерживаясь руками за гривы лошадей. Галлы не проявляли никаких враждебных намерений и даже не смотрели в сторону римлян, однако, глядя на них, вряд ли можно было предположить, что появились они здесь случайно.

   Бальвенций потёр рукой подбородок и спросил:

   – Кто-нибудь может мне сказать, что делает здесь отряд галлов численностью в тысячу человек?

   Ответил Салиен.

   – Если бы я был центурионом, то решил, что они просто идут мимо. Или хотят на кого-то напасть.

   – Молодец, – кивнул Бальвенций. – Со временем из тебя выйдет толк. И, может быть, ты даже станешь центурионом, таким же умным, как и я. Конечно, если проживёшь достаточно долго. – Бальвенций немного помолчал. – Ну а пока ты не стал центурионом, сделай мне одолжение, пробегись вдоль строя и передай мой приказ: когорте собраться напротив галльского отряда со всей возможной поспешностью. Понял?

   – Приказ командира закон, – недовольно проворчал Салиен.

   – И ещё: если я говорю «пробегись», это не значит, что надо идти шагом...

   Последние слова примипила потонули в рёве боевых труб и криках. Звуки неслись со всех сторон одновременно. Казалось, вся равнина превратилась вдруг в один сплошной безудержный вопль, ударяя по ушам тяжеловесным молотом.

   Отряд галлов резко развернулся и бросился на обоз. Разрисованные краской лица варваров были совсем рядом, Бальвенций мог дотянуться до них рукой. Несколько мгновений – и они будут здесь, сея вокруг ужас и смерть.

   – В строй! Все в строй! Сомкнуть щиты! – закричал он, понимая, что солдаты, растянувшиеся вдоль обоза на пол мили, не только не успеют собраться, но и вряд ли услышат его.

   Ну хоть кто-то! – мелькнуло в голове.

   Единственная надежда оставалась на когорты авангарда, которые хоть и ушли вперёд, но всё же могли успеть прийти на помощь...

   Надежда рухнула, когда Бальвенций оглянулся. Из леса, перекрывая дорогу, выходили тесно сомкнутые ряды тяжёлой пехоты эбуронов. Они приближались медленно, но неотвратимо, выбрасывая на флангах летучие отряды лёгкой кавалерии и стрелков. Испанские всадники в панике поворачивали лошадей и в неудержимом бегстве сметали ряды собственной пехоты.

   Что произойдёт дальше, Бальвенций смотреть не стал, всё было ясно и так: если легионеры не выстроят боевую линию, галлы их попросту сомнут, как штормовая волна хрупкую плотину. Так что помощи ждать было не от кого, и Бальвенций попытался организовать оборону собственными силами. Вокруг него уже собралось около сорока человек, и люди всё ещё прибывали, видя в первом центурионе единственную защиту. На обоз махнули рукой, предоставив его собственной участи.

   Бальвенций окинул взглядом обращённые к нему лица солдат и с удовлетворением отметил, что большинство были ветеранами, из тех, с кем он вместе стоял на Британском Перевале. Лишь немногие были новобранцы, как Салиен.

   – Построиться в каре! – приказал он.

   Солдаты быстро образовали квадрат, прикрывшись щитами со всех сторон и обратившись лицом к противнику. Конная лава галлов приближалась с неумолимостью урагана. Выставленные вперёд копья, холодный блеск мечей, звериный оскал на лицах – ещё мгновенье и они сомнут хрупкую защиту римского строя, сотрут тонкую грань между былью и небылью, и начнётся резня. Страшная.

   – Приготовить пилумы! Левая нога вперёд! – спокойно, но достаточно громко, так, чтобы услышали все, сказал Бальвенций.

   Опасен только первый натиск. Солдат в это время ещё не проникся азартом боя, он думает лишь о том, что может с ним случиться. Сейчас он подвержен панике. Только бывалый ветеран, закалённый десятком стычек и сражений и ощутивший ледяное прикосновение металла к телу, способен противиться разрушающему душу страху, да и то не всегда. Но потом, после первого столкновения все мысли покидают голову, кровь вскипает и остаётся пустота – ясная, отчётливая и молчаливая, как сама смерть. Главное, чтобы эту пустоту ничто не заполнило снова, иначе – конец.

   – Ждать. Жда-ать!

   Лава придвинулась почти вплотную. В лицо ударила горячая волна конского пота; воздух содрогнулся от ударов копыт по земле, тяжёлого дыхания, скрипа кожи. Красная линия щитов вздрогнула и чуть сдвинулась назад. Пятьдесят шагов, сорок, тридцать...

   – Бросай!!

   Первый ряд галльской кавалерии разом наткнулся на стену. Тяжеловесные с длинными жалами пилумы остановили лаву в двадцати шагах от цели, прочертив между противниками незримую границу. В образовавшийся из конских и человеческих тел завал тут же врезалась, не успев остановиться, новая лава. Всадники валились из сёдел; раненые кони бились в грязи, давили людей и дико ржали от страха и боли.

   – Мечи из ножен! В атаку! Во имя Рима и Цезаря!..

   Легионеры приняли на щиты полсотни стрел и с криком устремились вперёд. Несколько человек упали, выбитые из линии новым залпом, но их место тут же заняли другие. Зазвенели мечи, высекая кровь и искры, к ржанию лошадей примешались крики раненых, и над равниной поплыл ровный гул начавшегося сражения.

   5

   Титурий Сабин растерялся. Он смотрел на приближающихся галлов округлившимися от страха глазами и судорожно шарил рукой по седлу в поисках поводьев. В первое мгновение единственным его желанием было бежать. Бежать как можно дальше, спасая свою жизнь. Но потом остатки самообладания взяли верх, и он сделал слабую попытку к руководству легионом. Сабин повёл глазами вокруг себя и окликнул кого-то из трибунов. Во всеобщей суматохе, охватившей вдруг весь штаб, его не только не услышали, но даже не замечали. Трибуны и контуберналы бестолково топтались на месте, не зная, что делать и кого слушать.

   Если кто и сохранил спокойствие, то лишь Аурункулей Котта. Без суеты, словно ничего не случилось, он принялся объезжать когорты и расставлять их по местам. Его тихий голос, уверенные движения вселяли в людей надежду и заражали таким же спокойствием. Арьергард уже вступил в сражение и Котта сразу направил к нему на помощь две когорты, а остальные поставил в каре, разместив внутри повозки с ранеными.

   Галлы наступали по двум направлениям: со стороны недавно покинутого лагеря и с правого фланга от края котловины. Отряды лёгкой кавалерии курсировали вдоль всего фронта, забрасывая легионеров стрелами и дротиками, но вперёд не шли. Лишь сзади, там, где дорогу перекрыла фаланга, кипел рукопашный бой. Галлы давили на не успевших построиться легионеров, оттесняя их от лагерных укреплений. Котта выстроил отправленные на помощь когорты в одну линию и отвёл солдат арьергарда за их спины. Теперь можно было осмотреться.

   Амбиориг вывел против римлян большие силы. Слишком большие, чтобы это было похоже на обычный набег. Только перед собой Котта видел никак не меньше семи тысяч человек, а сколько их ещё скрывалось в лесах, оставалось лишь гадать. Что твориться впереди, тоже было не ясно. По доносившемся оттуда звукам боя, Котта мог предположить, что дела там обстоят много хуже, чем здесь. Скорее всего, Амбиориг ударил по авангарду основными силами, окружил его и уже вряд ли выпустит из своих рук. Чтобы послать туда подмогу, пришлось бы оголить фронт здесь, к тому же Котта сомневался, что помощь успеет придти вовремя, если вообще дойдёт. Оставалось надеяться, что передовым когортам хватит сил самостоятельно вырваться из окружения и прорваться к легиону.

   – Надежда умирает последней, – вслух произнёс легат. – Во имя справедливости богов, дай, Марс, нам эту надежду!

   Боги, словно услышав его, разорвали пелену туч и окинули равнину ярким солнечным светом. Хороший знак. Боги любят своих детей, их справедливость нерушима и неизменна...

   К легату подъехал молодой контубернал из свиты Сабина. Совсем мальчик, и года не прошло, как надел он белую тогу. С лица ещё не сошла мертвенная бледность, но в глазах уже прыгали искорки любопытства – и страшно, и интересно. Значит будет мужчиной. Котта попытался вспомнить имя мальчика, и не смог.

   – Луций Аурункулей Котта! – звонко выкрикнул контубернал, счастливый от возложенного на него поручения. – Квинт Титурий Сабин, легат Цезаря, просит тебя явиться к нему на военное совещание! Он просит сделать это как можно быстрей!

   Котта поморщился. А я что, для красоты здесь поставлен? – захотелось спросить ему. – Насколько я помню, звания легата меня ещё никто не лишал... Хорошо хоть просит, а не требует. Он представил расплывшееся лицо Сабина. Опять будет кричать... Да пусть кричит, лишь бы не мешал.

   – Передай Титурию, – в свою очередь забывая назвать Сабина по званию, заговорил Котта, – что если ему невтерпёж устроить совещание, то пусть прибудет сюда. Вырабатывать план военных действий всегда легче с того места, с которого хорошо видна арена сражения, а не оттуда, где военачальник чувствует себя в безопасности.

   Глаза контубернала погрустнели.

   – Но здесь действительно... очень опасно. Жизнь полководца драгоценна...

   – Драгоценна жизнь солдата, которым он командует! – резко оборвал юношу Котта. – А если великий полководец Титурий Сабин боится прибыть на передовую, то пусть сидит в тылу и ждёт, когда у меня появиться время известить его о происходящих событиях! Это всё контубернал. Можешь отправляться назад.

   Котта почувствовал внутри себя злость. Она появилась внизу живота и, распространяясь, поднималась к сердцу. Если бы этот идиот Сабин не настоял на отступлении, сидели бы они сейчас в лагере, за укреплениями и не один эбурон не осмелился не то что напасть – посмотреть в их сторону. У них бы хватило и запасов, и сил продержаться до прихода Цезаря. А теперь!.. Судя по напору галлов, было ясно, что настроены они весьма решительно и ни за что не выпустят римлян живыми.

   – Позови ко мне всех старших центурионов, – приказал Котта сопровождавшему его бенефициарию.

   Продолжая наращивать численное превосходство, галлы постепенно удлинили линию фронта и полностью окружили легион. После этого они попытались одним сильным ударом рассечь его надвое и уничтожить по частям. Кавалерия эбуронов ударила в сочленение между когортами на правом фланге, а потом резво отхлынула, уступив место пехоте. Острый клин тяжеловооружённых солдат пробил поредевший строй легионеров и разорвал его. Впереди шли копейщики, прикрываясь тяжёлыми, в человеческий рост, щитами. Длинные копья с двухфутовыми наконечниками легко пронзали насквозь и щит и человека. Стоявшие сзади центурии не выдержали этого убийственного натиска и начали пятиться. Галлы тот час побросали копья и обнажили мечи.

   Галльский мечник издавна славился как непобедимый воин. В руках опытного полководца он превращался в могучую силу, способную сокрушить любую армию мира. Именно благодаря этому Бренн сумел разбить римлян при Аллии и взять Рим, а Ганнибал пятнадцать лет громил легионы по всей Италии. Подняв меч над головой, галлы раскручивали его, а потом опускали сверху вниз, так, словно рубили дрова, опрокидывая противника на землю и раскалывая головы вместе со шлемом.

   Отступление превратилось в бегство. Сначала побежали одиночки, потом сорвались целые центурии. Устрашённые атакой мечников, новобранцы бежали, не разбирая дороги, пока не споткнулись о повозки с раненными. В открывшуюся брешь двойным потоком хлынули кавалерия и лёгкая пехота эбуронов, заходя в тыл соседним когортам.

   К месту прорыва Котта немедленно направил резервную когорту ветеранов Квинта Лукания, а сам возглавил отряд испанских всадников. Ветераны ударили навстречу наступающего клина, на ходу образуя полумесяц. На флангах когорты Луканий сосредоточил по четыре центурии, а оставшиеся две растянул тонкой линией глубиной в три ряда. Галлы легко прорвали слабый центр, но тут же были смяты более сильными флангами и полностью уничтожены. В то же время Котта во главе испанцев рассеял и обратил в бегство просочившуюся в тыл пехоту и кавалерию противника.

   Всё это происходило на глазах окруживших легион галлов. Амбиориг приказал своим войскам прекратить наступление и обстреливать врага издали стрелами и дротиками, и отступать, если римляне переходили в контратаку. От такой тактики галлы только выигрывали. Они регулярно вводили в бой свежие силы, меняя уставшие отряды, тогда как римляне, не имевшие резервов, вынуждены были постоянно оставаться в строю. Даже раненным негде было укрыться от стрел, потому что галлы насквозь простреливали глубину построения легиона.

   Отбив атаку эбуронов, Котта проследовал в центр каре, где находились Сабин и штаб легиона. Туда же подошли и старшие центурионы когорт, вызванные им для совещания. Подъезжая к месту, Котта ожидал услышать ругань и жалобы и даже приготовил несколько резких выражений, дабы остановить этот словесный поток. Но, как ни странно, Титурий Сабин промолчал. Он лишь бросил косой взгляд в сторону Котты и отвернулся, глядя куда-то поверх голов телохранителей. Сабин был напуган. Сильно. Даже красавец-конь легата качал головой и нервно вздрагивал, поддавшись настроению хозяина. Трибуны тоже не выказывали особой храбрости, и только центурионы смотрели спокойно и открыто.

   Не хватало двоих центурионов. Как раз от тех когорт, что были опрокинуты галлами и обращены в бегство. Котта приказал сформировать из них одну и оставить в резерве до особого распоряжения.

   – Либений, – окликнул он префекта лагеря. – Примешь когорту. Не забыл еще, как командовать?

   Префект что-то проворчал и усмехнулся в усы.

   – Не буду говорить вам о положении, в котором мы оказались, – начал легат. – Амбиориг устроил нам ловушку, и мы, как малые дети, с радостью в неё залезли. – Он посмотрел на Сабина, но тот никак не отреагировал. – Теперь у нас два пути: остаться на месте и погибнуть или отступить назад в лагерь, послать вестников к Лабиену и Цицерону и надеяться на чудо. В первом случае мы умрём сразу, во втором подохнем с голоду через две-три недели. Мы, конечно, можем попытаться пробиться вперёд, но до лагеря Цицерона минимум три перехода. И я сомневаюсь, что Амбиориг позволит нам дойти до туда. Поэтому я спрашиваю: что мы будем делать?

   Ни центурионы, ни трибуны, ни тем более Сабин – никто не спешил с ответом. Центурионы ждали, что скажут старшие офицеры, трибуны оглядывались на Сабина, а тот вообще не мог ничего предложить. Бальвенция бы сюда, – с сожалением подумал Котта.

   Ответил Луканий.

   – Идти вперёд мы действительно не можем. Оставаться на месте – самоубийство. Я за отступление.

   – Согласен, – поддержал его Либений. – Если есть хотя бы один шанс выжить, мы должны использовать его. Умереть мы всегда успеем.

   Трибуны молчали. Квинт Юний хотел что-то сказать, но, взглянув на Титурия, так ни на что и не решился.

   – Это всё? – Котта выждал немного и продолжил. – Значит решили. Луканий, отведёшь когорту на левый фланг, будешь прикрывать отступление. Марк, займёшь его место. По сигналу образуешь клин. Грызи землю, но галльский строй прорви. Объяви солдатам, что если они хотят смыть с себя пятно позора, то пусть покажут всё, на что способны. Всю кавалерию отдаю тебе, и от каждой когорты по центурии.

   – Сделаю.

   – Дальше. Первыми отступают девятая и десятая когорты. Потом повозки с ранеными. Потом остальные по фронту. Главное – не суетитесь. Спокойно, не спеша, как на учениях. Чем больше сохраним людей, тем больше шанс выдержать осаду. – Котта вздохнул. – Надеяться нам не на кого. Начинаем.

   Котта загадал: если они прорвутся к лагерю и продержаться до подхода подкреплений, то в следующем году он обязательно выставит свою кандидатуру на должность претора. Тем более что Цезарь как-то намекал на это. Ему нужны в Риме надёжные люди, а кто может быть надёжнее, чем старый боевой товарищ? А вот когда он станет претором, можно будет подумать о женитьбе. У Сульпиция на выданье две дочки – кровь с молоком! Конечно, род у них сильный, Аурункулеям не тягаться с ними ни знатностью, ни богатством, но претор Рима и друг Цезаря тоже кое-что значит. Старый крохобор стерпит и худой род, и тощий кошелёк. И ещё рад будет...

   – Ничего у тебя не выйдет, – вдруг сказал Сабин.

   Котта вздрогнул. Уж не заговорил ли он вслух, выдав свои мысли...

   – Что?

   – Ты не сможешь прорваться сквозь галлов, – пояснил Сабин, и Котта облегчённо вздохнул. И тут же насторожился. Что несёт этот толстяк, возомнивший себя великим полководцем?

   – Единственный шанс выжить – переговоры! – продолжил Титурий. – Не перебивай меня! Амбиориг не дурак. Чтобы уничтожить легион, он положит вдвое больше своих солдат. Я послал к нему человека с предложением о перемирии. В обмен мы можем предложить ему обоз и казну. Галлы жаждут богатств, так пусть получат, что хотят. Золото ничто по сравнению с жизнью римских граждан!

   Внешне Котта остался невозмутим, но в душе пожелал легату скорейшей смерти. Самой мучительной и позорной. Ему потребовалось время, чтобы справиться с охватившей его яростью и ответить с обычным спокойствием.

   – Ты кое-что забыл, Титурий. Всё что ты предлагал отдать галлам – казна, обоз – все это уже у них. Амбиориг просто плюнет тебе в лицо и будет смеяться, пока ты не сгоришь со стыда. Единственное условие, на которое он согласиться, это полная капитуляция.

   Сабин вздёрнул голову.

   – Ради своих солдат я готов пойти на всё!

   – Раньше надо было идти, сейчас думать надо.

   – Я уже подумал. Час назад я отправил к эбуронам своего человека и теперь Амбиориг ждёт меня. Мы решим все вопросы. Ты со мной?

   Котта покачал головой.

   – Галлам нельзя верить. А испившим крови – тем более.

   – Что ж, можешь продолжать строить из себя героя. Одна только просьба: не предпринимай ничего, пока я не вернусь, – и обернулся к трибунам. – Поехали.

   Котта не стал его удерживать. В конце концов, каждый имеет право на ошибку. А в том, что Сабин ошибается, он не сомневался. Последним в последовавшей за Сабином группе всадников, Котта узнал того контубернала, что приезжал к нему с поручением. Он вдруг вспомнил, как его зовут. Фабий. Славный род, древний, скольких воинов он воспитал!..

   Сабин оглянулся, встретился глазами с Коттой и покачал головой. Потом все спешились и пешком направились к штандарту вождя эбуронов.

   Амбиориг ждал римлян сидя в седле в окружении телохранителей. Боевой конь возбуждённо тряс головой и бил копытом мёрзлую землю, порываясь сойти с места. Амбиориг ласково похлопал его по шее, скользнул равнодушным взглядом по лицу Сабина и посмотрел на Квинта Юния.

   – Помнишь нашу первую встречу, римлянин? – вдруг спросил он, облокотившись на луку седла. Юний не ответил. – А я хорошо помню тот день. Ты вошёл в родовой зал эбуронов победителем, не проявив должного почтения к сединам старейшин, не уважив богов поклоном. Ты нёс волю Цезаря и хотел, чтобы поклонялись тебе.