Текст книги "Солдаты Рима (СИ)"

Автор книги: Олег Веселов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

   – Сына? Но... я не держу его. Он свободен.

   – Цезарь, – Амбиориг заговорил быстро, захлёбываясь словами, – клянусь тебе всем святым, что у меня есть! Клянусь любовью моей жены! Честью своего рода! Памятью своих предков! Я никогда не нарушу верность тебе, и ты никогда ни в чём меня не попрекнёшь!.. Отпусти сына!

   Раздражение колким шаром разрасталось в груди и, набирая силу, рвалось наружу. Цезарю стоило огромного труда остановить этот шар и загнать обратно. Он клянётся! Надо же. Пусть будет благодарен, что удостоился чести называться римским союзником. Его союзником! А не гниёт в земле, как того требовала справедливость.

   – Я не держу его, – повторил Цезарь. – Ты, наверно, чего-то недопонимаешь, Амбиориг. Твой сын свободен, он сам волен распоряжаться собой.

   – Он говорит, что ты обещал...

   – Я обещал открыть ему двери в мир, который он так жаждет познать! Я впервые встречаю галла с такой тягой к знаниям, и мне это нравится. Думаю, его решение изменить свою жизнь достойно понимания.

   – Но это мой сын, Цезарь, и только я могу решать, что он должен делать. Таково право отца! Ты же даже не спросил меня...

   Раздражение вновь подкатило к горлу.

   – Всё, Амбиориг, уходи! Твоя назойливость становиться невыносимой, неразочаровывай меня! Твой сын сделал выбор, и я считаю, что он прав. Или ты хочешь поссориться со мной?

   Амбиориг отступил назад и склонил голову.

   – Нет, Цезарь, я не хочу этого.

   – Тогда иди. И не досаждай мне больше глупыми просьбами.

   Спать, спать, спать, думал Амбиориг, шагая по вия претория. Надо выспаться, отдохнуть. А там посмотрим.

   Но выспаться ему так и не дали. Проснулся он сразу, как только человек вошёл – плох тот воин, что не чувствует приближения постороннего. Просто не хотелось открывать глаза – может не к нему? – хотя кроме него в палатке никого не было. Потом грубые пальцы жёсткой хваткой стиснули плечо и осторожно, но сильно потянули на себя.

   Амбиориг не стал подниматься. Он перевернулся на бок, одним быстрым движением выхватил нож и взметнул руку вверх. Ночной гость оказался не менее проворен. Он качнулся в сторону, отбил нож, не отпуская плеча, и рассмеялся.

   – Ты всегда так встречаешь старых друзей, Амбиориг?

   Смех был хриплый, клокочущий, и не смех даже, рычание.

   – Мы никогда не были друзьями, Роукилл. И не будем.

   Смех оборвался. Роукилл отпустил плечо князя, шагнул к светильнику, подвешенному к потолку на железной цепочке и, чиркнув кремнем, затеплил фитилёк. Чёрная тень метнулась от стены к порогу, и в палатке стало светло.

   – А зря, никогда не знаешь, что ждёт тебя завтра.

   – Мы уже обсуждали...

   – Вставай, – резко оборвал его Роукилл. – Конь твой осёдлан, прогуляемся немного, – и, чуть помедлив, пояснил. – Приказ Цезаря.

   Ночь ещё не утратила своих прав, и звёзды на небе горели ярко и весело, совсем не по-утреннему. Когда Амбиориг вышел на улицу, корнист протрубил начало третьей стражи. Между палатками блеснул огонёк факела и от дороги долетел звук шагов лагерного патруля.

   Роукилл держал в поводу двух лошадей – свою и Амбиорига.

   – Быстрей, – поторопил он. – И оставь своего ручного арверна здесь, без него обойдёмся.

   Лошади тихо фыркали и кивали головами. Амбиориг ухватился за луку и вскочил в седло. Верный конь легонько вздрогнул и закусил удила.

   – Далеко едем?

   – А это как ехать будем. Быстро – значит недалеко. – Он помолчал. – Думнориг и Индутиомар бежали из лагеря. Цезарь приказал догнать их и вернуть.

   – И мне тоже?

   – Тебе и мне.

   За воротами их ждал отряд аллоброгов, человек двадцать. Кони нетерпеливо били копытами, и по выбитым в земле лункам становилось понятно – давно ждут. Рыжий сотник сразу кинулся к Роукиллу.

   – Они пошли на юг, к менапиям, опережают нас часа на три. К полудню, думаю, нагоним.

   – Хорошо, Тарс.

   – А сколько с ними? – поинтересовался Амбиориг.

   – Три сотни эдуев.

   Амбиориг присвистнул.

   – А не многовато нас для погони? Может, вообще вдвоём съездим?

   Роукилл как-то странно посмотрел на него и дёрнул поводья.

   – Но-о, пошёл... Запомни, князь, – с нами воля Цезаря!

   Воля Цезаря! Ну конечно, кто с ней поспорит! поморщился Амбиориг. И три сотни эдуев послушают нас и сложат оружие...

   Ветер тугой струёй бил в лицо и вихрил пыль, вырывающуюся из-под копыт. След явственно виднелся на дороге даже при свете звёзд, а когда рассвело, то и не считавший себя следопытом Амбиориг смог разглядеть на мягкой земле глубокие рытвины. Такой след скрыть невозможно, да и те, кто его оставили, не пытались сделать этого. Может не ждали погони так рано, а может понимали, что три сотни лошадей при всём желании не скроешь. Это всё равно, что проложить новую дорогу и поставить указатели, результат тот же.

   Аллоброги вытянулись двумя вереницами, двигаясь быстро и почти не глядя на землю, словно охотничьи псы, гоня зверя по запаху. Наверно, так же они гнали его от Аксоны пока не обложили у переправы... Сначала беглецы шли путём, что и легионы Сабина и Котты. Затем свернули вправо на едва заметную лесную дорожку и сбавили ход, более двух всадников в ряд здесь не убиралось. Аллоброгам тоже пришлось придержать коней, но, тем не менее, двигались они быстрее эдуев. Могучие вековые ели, вставшие по краям дороги подобно древним великанам, не давали рассмотреть, что скрывается за их широкими лапами. Дорога всё время петляла, обходя стороной суровых исполинов, и аллоброгам приходилось больше полагаться на слух, чем на зрение. Лучи восходящего солнца никак не могли пробиться сквозь густые еловые кроны, и лес тонул в серых сумерках, но следопытам это не мешало.

   Через час вышли к поляне, щедро облитой солнечным светом. Лес обступил её крепостным частоколом, сковав нерушимыми оковами, и казалось, что полянка – это маленькое оконце в страшной природной тюрьме. Роукилл поднял руку и аллоброги встали как вкопанные. С десяток шагов дорога шла правым краем, потом отворачивала и растворялась между деревьями. Огромный позеленевший от времени камень-валун, принесённый сюда неизвестно кем и на половину вросший в землю, указывал направление – на запад. Кто-то неосторожно задел его мшистый бок, обнажив твёрдую гранитную породу, и тонкий лоскутик мха теперь свисал подобно кусочку кожи.

   – Мы догоняем их, – довольно сказал Роукилл.

   – Идут медленно, шагом, – подтвердил Тарс. – В миле отсюда открытая лощина и вода. Там они сделают привал.

   Солнце всё выше поднималось над горизонтом, и его лучи пока осторожно, но с каждой минутой упорнее, протискивались меж иголок, отмечая пройденный путь длинными золотистыми нитями. Слова сотника сбывались. Вскоре послышалось конское ржание, разлетевшееся по лесу протяжным эхом, и человеческие голоса – сначала далёкие, приглушённые расстоянием и ветром, потом более громкие и отчётливые. Потянуло дымком костров, и к запаху хвои примешался запах ячменной каши. У Амбиорига заурчало в животе, и он стыдливо оглянулся – не слышал ли кто?

   Деревья останавливались у самой кромки лощины, свесив в пустоту изломанные корни с человеческую руку толщиной. Отвесные, изъеденные осыпями склоны прикрывали небольшое овальное озерцо, вокруг которого эдуи разложили костры и готовили еду. В лощину вела только одна тропа, спускавшаяся наискосок по откосу, и сейчас её никто не охранял. Роукилл кивнул Амбиоригу и повернул коня к спуску.

   Эдуи заметили их, когда они спустились до середины тропы. Никто не вскочил, не начал беспорядочно бегать, хвататься за оружие. Несколько человек отошли к коням, отвести к водопою, остальные как ни в чём не бывало сидели у костров и черпали ложками дымящуюся кашу. Только настороженные взгляды зашарили по округе, по кромкам лощины, выискивая скрытую засаду. Волноваться причины не было. Этих двоих они убьют сразу, едва возникнет необходимость. Но кто прячется за деревьями, и, главное, – сколько? Роукилл, знали, один не ходит.

   Амбиориг чувствовал эту уверенность, продиктованную воинским опытом. Идти вот так, вдвоём против трёх сотен закалённых в сражениях бойцов, было жутковато. Но также он понимал, что их не убьют, пока не выслушают. Ну ладно, лишь бы подойти поближе, а там двоих-троих он с собой прихватит.

   – Говорить буду я, – предупредил Роукилл, когда они сошли с лошадей.

   Амбиориг взялся за рукоять меча, дёрнул клинок вверх, пробуя, легко ли выходит из ножен. Если аллоброгу хочется поговорить – пусть говорит, а себя он никогда не считал хорошим оратором. Густой бас боевого рога и воинственный крик эбуронов – вот его слова.

   Эдуи встретили их молча. Один из воинов подвинулся, как бы приглашая к костру, но ни Роукилл, ни тем более Амбиориг не сели. Роукилл обвёл глазами продубленные походной жизнью лица, обращённые к ним, и повернулся к Индутиомару. На Думнорига он не смотрел намеренно.

   Индутиомар поднёс к губам ложку, подул, отгоняя горячий дух варева, и отправил в рот. Потом облизнул и причмокнул. На усах остались серые крошки хлеба, запутавшиеся в рыжей щетине.

   – Хлеб да соль.

   – Едим да свой, – отозвался Думнориг.

   Роукилл словно не слышал.

   – Далеко ли собрался, князь? – спросил он, всё так же глядя на Индутиомара.

   Тревер вытер ложку о траву и убрал в подсумок. Не спеша поднялся, сыто рыгнул. От других костров подходили люди, послушать, о чём толкуют вожди. Роукилл никогда не ходил один и никогда – просто так. Если он пришёл, значит что-то стряслось.

   – Тебе, аллоброг, у моря сидеть наскучило или просто по лесам решил прогуляться? – усмехаясь, спросил Думнориг.

   Кто-то засмеялся, но неуверенно, с натягом, и тут же замолчал.

   – Я говорю не с тобой, эдуй, а с князем Индутиомаром, – сухо ответил Роукилл. – Придёт и твой черёд.

   – Но я, вроде как, тоже, – Думнориг покрутил пальцами, – князь. И здесь мои люди, – он покосился на Индутиомара, – не треверы. Так, может, сначала со мной перемолвишься?..

   Эдуи с удивлением посматривали то на своего князя, то на аллоброга, пытаясь угадать, что здесь делает цепной пёс Цезаря. И почему он столь неуважителен с их вождём. По этим взглядам Роукилл вдруг понял, что они ничего не знают: ни о совещании в претории, ни о том, почему они покинули лагерь...

   – А у тебя, Индутиомар, и голоса своего нет? Ну ладно этот, – Роукилл кивком указал на Думнорига, – сбежал. А тебя-то куда потянуло?

   Индутиомар сунул руки за пояс, посмотрел на аллоброга, на Амбиорига и, наконец, сказал:

   – Не дави, Роукилл. Если я так сделал, значит, были причины.

   – А людей зачем с собой повели, они-то в чём виноваты? Или ты думаешь, Цезарь так возьмёт и отпустит вас?

   Индутиомар покосился наверх, туда, где тропа выходила из лощины. Ели размеренно покачивали лапами, осыпая склон мелкой хвоей, но кроме зелёных стражей, веками охранявших тропу, никого не заметил. Хотя знал, вернее, чувствовал, – за этими великанами, из-за лап следят за ними десятки внимательных глаз, отслеживая каждое движение. И если что-то пойдёт не так, незамедлительно тонкая оперённая смерть вылетит и ужалит...

   Хватило бы небольшого отряда, чтобы запереть выход и навеки похоронить эдуев в этой злосчастной лощине. И по откосам быстро не поднимешься, перебьют стрелами. Говорил же Думноригу: идти надо дальше, не останавливаясь и не оглядываясь, за Матрону к Каталаунским полям. А ещё лучше в Ардуеннский лес, в горные ущелья, где не то что Роукилл – боги не найдут. Посмеялся. Теперь вот сиди как медведь в клетке.

   Индутиомар плюнул с досады. И действительно: куда он полез? Ведь не мальчик уже. Ну сплавал бы в эту треклятую Британию, и что? Нет, позволил уговорить себя...

   Думнориг видел сомнения тревера. Они как костры в озере отражались на его лице. И впервые испугался. Что-то не так, что-то сломалось, стало меняться: в жизни, в вере, в людях. Или свыклись с господством римлян, или поняли что-то такое, чего сам он никак не может понять. А может просто устали? Устали сопротивляться, спорить, умирать? И нужна передышка, отдых... Вон, даже Амбиориг смирился, утратил прежний блеск в глазах и стоит опустив голову.

   – Воины! – заговорил вдруг Роукилл. – Я обращаюсь к вам, не к вашему князю! Вы без приказа оставили лагерь, постыдно бежали, нарушив клятву, данную Цезарю! Вы знаете, какое за это может последовать наказание! Но Цезарь готов простить вас, если вы немедленно вернётесь! Он понимает, что вас обманули и не хочет, чтобы за действия одного предателя пострадали ни в чём не повинные люди!..

   Эдуи зашевелились.

   – Что он говорит, князь? Какое бегство? – спросил седоусый сотник, не громко, но требовательно. – Ответь ему!

   В груди вспыхнуло раздражение

   – Отвечу! – выкрикнул Думнориг, выхватывая меч.

   Стоявшие рядом отшатнулись. Думнориг размахнулся и ударил: быстро, сверху вниз, как будто колол дрова, вложив в удар всю силу. И оскалил зубы в хищной улыбке, понимая, что от такого удара увернуться невозможно...

   Роукилл лишь чуть подался вперёд и в сторону, его меч, неизвестным образом оказавшийся в руках, боком скользнул от бедра к груди и замер, склонившись остриём к земле. Никто из бойцов не двинулся с места. Спустя мгновение, показавшееся вечностью, Думнориг начал медленно оседать, складываясь пополам и прижимая ладони к животу. Улыбку сменила гримаса боли, а в глазах отразилось удивление.

   – Как?.. – прошептал он и зарылся лицом в траву.

   Весь поединок занял столько времени, сколько человеку надо, чтобы сделать один вдох. Никто не произнёс ни слова. Потом седоусый выругался и потянулся за мечём. Кленовая стрела ткнулась у его ног, звеня оперением, и меч, наполовину вынутый, скользнул обратно в ножны.

   Амбиориг вздрогнул, столкнувшись взглядом с глазами князя. Думнориг ещё жил, но смерть уже громко призывала его в свои чертоги. Очень скоро его душа, освободившись от бренного тела, отправиться на Зелёные острова Вечного Блаженства, и будет бродить по ним, вкушая Божественный Нектар, недоступный живым, пока великие боги вновь не вернут его на землю. Только... только бы злобные фоморы не утащили его в стеклянный замок и не сделали рабом своих козней... Сохрани его, богиня Эдуя, не дай погибнуть бессмертной душе в непроглядной темноте Прозрачной Башни!

   Думнориг дёрнулся в последний раз и затих. Навсегда. Амбиориг огляделся, прикидывая, где лучше встать, когда праведный гнев эдуев плеснёт наружу жаждой мести, и отступил ближе к воде. Защитить его озеро не сможет, но хотя бы даст знак, если кто-то захочет подойти сзади.

   Роукилл сорвал пучок травы и стёр кровь с лезвия.

   – Выбор за вами, воины, – спокойно, словно ничего не случилось, сказал он. – Вы можете последовать за вашим князем или вернуться к Цезарю.

   Седоусый, так и не решившись больше взяться за рукоять меча, тихо прошипел:

   – Много берёшь на себя, аллоброг!

   – Много-немного, а меч с тобой. Достань его или молчи.

   Седоусый раздул ноздри и шумно вздохнул.

   – Хватит крови на сегодня, – произнёс Индутиомар, хватая его за руку. – Ни к чему смерть торопить... Мы возвращаемся.

   5

   Чёрные волны набегали на берег, выбрасывали обрывки водорослей и разбитые створки моллюсков и с беспокойным шумом откатывались обратно. Море с радостью принимало их назад в свои глубокие объятья, словно заблудших, когда-то потерянных детей, но только для того, чтобы вновь отринуть и ещё раз ударить о скалы. Разбуженные чайки с обиженным клёкотом носились над самой водой, едва не задевая крылом пенных гребешков, и наперебой жаловались сердобольной луне, так кстати выглянувшей из-за тучи. Жаловаться было на кого...

   Весь берег, от мыса до мыса, блестел огнями костров. Один за другим от деревянных наскоро сколоченных причалов отходили толстопузые «перевозчики» и, придерживаясь серебристой линии лунной дорожки, направлялись к выходу из гавани. Светлоокий маячок в прощальном привете моргал им единственным глазом, а к причалам уже подходили новые корабли и, сбросив мостки, становились под погрузку.

   – Быстрей, быстрей, не задерживайся на подъёме! Сколько объяснять? Две центурии – один корабль!

   Коренастый центурион в промокшем плаще размахивал жезлом, направляя осипшим голосом стройные коробки легиона к местам посадки.

   – Бальвенций, твоя когорта – к дальним причалам! Луканий – ты следом! И быстрей! У ребят из седьмого уже кишки наизнанку вывернуло от морской болезни!

   Ответом послужил громкий хохот, ещё больше напугавший чаек.

   – Тебе, Бакул, грузчиками в порту командовать. Они любят таких язвистых...

   Центурион обернулся на голос.

   – Как знать, император, – сверкнул он зубами, – может, доведётся ещё. Годы-то берут своё.

   – Ну-ну, не прибедняйся! Не так ты и стар!

   – Стар-не стар, а в прошлый месяц пятьдесят стукнуло! Пора и на покой.

   – Не отпущу! – Цезарь покачал головой. – Таким как ты замены нет, – и пришпорил коня.

   – Было бы место, а уж замена всегда найдётся, – вздохнув, проговорил Бакул, и тут же закричал. – А ну, что рты раззявили?! Шевелись, шевелись! Во имя светлого лика Селены, взирающей с неба, я за вас ноги переставлять буду?!

   Цезарь проехал вдоль всей колонны и остановился у последнего причала. Томительное ожидание закончилось. Благословенные боги наконец-то сжалились над своими верными сынами и послали юго-западный ветер: на погибель врагу, на славу Рима! Легионеры споро поднимались по шатким мосткам, рассаживались на палубе, кто как мог, и пытались заснуть – дорога предстояла долгая. Холодные волны наперебой стучали в борта, раскалываясь на тысячи острых осколков, и если бы не кожаные накидки, выданные накануне, пришлось бы мокнуть весь путь до Британии.

   Грядущий поход вызывал некоторые опасения. Несколько дней назад вернулся отправленный на разведку Волусен Квадрат и сообщил, что бритты знают об экспедиции и собирают войска где-то в глубине острова, за Тамезой. Главный их вождь, Кассивеллаун, заключает союзы с дальними и ближними племенами и зовёт на подмогу бельгийских галлов. Кто-то всё-таки предупредил их. Но на побережье спокойно, никаких приготовлений к обороне он не заметил, и если бритты решаться дать бой, то где-нибудь внутри страны...

   На флагманской триреме дали сигнал трубой, посадка закончилась. Цезарь передал коня слуге, спрятавшемуся от брызг за огромный валун, и взошёл на корабль. Матросы засуетились, убирая мостки, хлопнул парус, и трирема плавно отошла от причала. Полнолицый диск луны медленно скрылся за бархатными разводами туч, и стало темно, как в преисподней. Только маячок на мысу продолжал подмигивать огненно-красным глазом, желая удачи.

   – Ветер усиливается! – прокричал кормчий. – Как бы не надул чего!..

   – Сглазишь! – грубо оборвал его Росций.

   Старый кормчий тряхнул головой, стряхивая воду с седых волос, и чуть довернул кормило, поворачивая трирему к узкому проходу между молом и мысом. Эх, молодёжь, ничего-то они, нынешние, не понимают! Прежде чем отправляться в путь, надо дать подношение Морю, хоть кусок ржавой селёдки, и Портуну, чтобы ждал и всегда держал ворота открытыми.

   – Сглазишь, – тихо проворчал старик. – Поворочай весло с моё... А то сразу – сглазишь! – и осторожно, что б никто не заметил, бросил за борт круглый пшеничный хлебец.

   – Прими, господин морей, не почти за обиду. И ты, прекрасная Винилия, да будет путь твой спокоен и гладок...

   Ветер крепчал. Двухфутовые волны, рождавшиеся по воле богов где-то в глубине моря, с тяжёлым придохом наваливались на корабли и грозили разметать флот по всему Проливу. Берег приближался медленно, не спеша, словно не желая встречаться с незваными гостями. С первыми проблесками дня показались изломанные вершины каменистых холмов, серые и голые в предрассветной мгле. Они надвигались замшелыми стенами старой неприступной крепости, выросшей вдруг посреди дороги, пока не зависли над головой высоким давящим сводом. И сразу стало неуютно и холодно.

   Чужое. Всё чужое. Белокрылые чайки кричали так же пронзительно, как и в Галлии, и только в этом было сходство. Сердце застучало сильно и часто и почему-то захотелось отдать приказ возвращаться. Цезарь прошёл на корму, придерживаясь за поручни, и встал рядом с кормчим. Крепкий старик с изъеденными солью и ветром руками уверенно вёл корабль к берегу.

   – Что ты видишь сквозь парус, старик?

   Губы кормщика скривились.

   – А мне не надо смотреть вперёд, император. Хватит неба и волн. А если что, так вперёдсмотрящий подскажет. Это вон тот, в бочке.

   Он кивком указал на мачту, где в большой плетёной корзине трясся матрос. Сталкиваясь с волной, трирема вздрагивала, задирая нос к верху, и, мгновенье спустя, падала вниз, как в бездонную пропасть. Вместе с ней вздрагивал и падал матрос.

   – Отважный, должно быть, человек, раз не побоялся забраться туда! – уважительно сказал Цезарь.

   – Молодой просто, – пожал плечами старик. – Вот и сидит, опыта набирается...

   Матрос держался за верхушку мачты, обхватив её обеими руками, и не отрывал взгляда от приближающейся полосы прибоя.

   – В такой шторм только опыта и набираться. Постарше бы кого...

   – Ну, разве это шторм! Так, непогодь... Погоди, она себя позже проявит.

   Трирема накренилась, переваливая через очередную волну.

   – Кто проявит, старик? – крепче цепляясь за поручни, крикнул Цезарь.

   – Обида богов. Всё припомнят: и что подношения хорошего не дали, и что ночью в путь пошли. Боги такого не любят. И не прощают!

   Цезарь усмехнулся.

   – Это ты по тучам догадался?

   – Нет, по пояснице. Её у меня всегда перед непогодой ломит. Получше твоих авгуров будет.

   Флот двигался широким фронтом. Впереди шли триремы, взрыхляя волны окованными медью рострами. Солнечные лучи, иногда прорывавшиеся сквозь пелену туч, золотили вышитых на парусах орлов, за которыми как за ориентиром тянулись грузовые корабли.

   – Ну что, старик, с пути не сбились?

   – Не сбились, – ответил кормщик. – Куда сказано было... А вон и бухта...

   Матрос на мачте закричал и замахал руками, вычерчивая круги.

   – Всё, Цезарь, пришли.

   На палубе показался триерарх, и судно ожило. Абордажная команда сгрудилась вдоль бортов, словно перед боем; забегали матросы, подбирая парус; сигнальщик на корме вздёрнул вверх белый вымпел, давая знак другим кораблям сбавить ход. Трирема змеёй скользнула в бухту и осторожно двинулась к берегу.

   Холмы кольцом окружали море, оставляя лишь один не очень широкий проход на сушу – ворота в Британию. Проход тянулся, извиваясь, вдоль высоких обрывистых склонов, постепенно поднимался и исчезал за поросшим мелким кустарником гребнем. Волусен докладывал, что из бухты на равнину ведёт дорога, достаточно удобная для обоза и кавалерии. Но то, что было видно, на дорогу никак не походило, скорее ущелье, стиснутое по бокам каменными стенами, скрытое гнетущим полумраком и усеянное по дну мелким щебнем. Перед подъёмом на гребень ущелье расширялось, образуя ровное плато, по которому в ряд могли пройти пять когорт. Легионы его одолеют, но чтобы провести обоз придётся изрядно попотеть...

   Вдоль по гребню стояли люди. Густой частокол копий, обращенный остриями к небу, загораживал дорогу. Бритты ждали. Блестели медные значки вождей и умбоны на высоких щитах воинов, враждебно колыхались развёрнутые знамёна. Громовой вопль карниксов рванул воздух, отразился от холмов и разлетелся над морем. Бритты не двигались; они стояли на месте, не собираясь мешать высадке римлян, своим бездействием зазывая тех на бой.

   Несколько «перевозчиков» ткнулись носами в прибрежную гальку и сбросили сходни. Легионеры беспокойно топтались на палубе, ожидая сигнала к выгрузке. Стрелки на триремах заряжали дальнобойные скорпионы и баллисты, наводя их на бриттов.

   За воем карниксов последовала долгая пронзительная тишина. Даже волны, до того неуёмные и тревожные, перестали биться о скалы и беззвучно накатывались на берег. Затишье перед бурей.

   Цезарь вглядывался в строй бриттов, пытаясь определить, какая армия собралась встречать их, но на таком расстоянии угадать было не так просто. Всё же, если верить донесениям разведки, никак не меньше десяти-пятнадцати тысяч. А если Кассивеллауну удалось договориться с соседними племенами, то на порядок выше. И это против двух легионов! Не хотелось ознакомительную экспедицию превращать в затяжную войну. А поворачивать назад нельзя, иначе бритты сочтут это за страх, и в следующий раз под их знамёна встанет в два раза больше людей.

   – Волусена ко мне! – потребовал Цезарь.

   – Надо уходить и искать другое место для высадки, – сказал Росций, вставая рядом. – Здесь нам не пройти.

   Молодые трибуны, впервые отправившиеся в поход, боязливо поглядывали на берег и судорожно хватались за рукоятки мечей, как за спасительную соломину. Кто-то из центурионов презрительно скривил губы и посоветовал им спуститься к гребцам.

   – Эй, старик! – окликнул Цезарь кормщика. – Есть поблизости другая бухта?

   – Как же не есть, – отозвался кормщик, – конечно есть. Но дойдём ли? Переждать надо, пока море утихнет.

   – Долго ждать?

   – День, может два. Кто его знает, когда боги успокоятся? У них не спросишь.

   Старик пожал плечами: дескать, предупреждал.

   Из рядов бриттов выскочил всадник и, не жалея коня, помчался к морю. В полустадии от кораблей он остановился, поднял коня на дыбы и загарцевал на виду у римлян, размахивая чёрным флагом. Стрелок на носовой башне не спеша навёл скорпион, подставил лицо ветру, учитывая снос, и плавно нажал спуск. Пятифутовая стрела сорвалась с ложа и вонзилась в пляж у ног всадника, веером разбросав мелкие камни.

   – Не стрелять! – крикнул Цезарь.

   Конь шарахнулся, едва не сбросив седока, и в ужасе помчался обратно.

   Легионеры громко рассмеялись.

   – Что, бритт, не по нутру угощение?! Ну извини, какое есть!

   Цезарь улыбнулся, хотя тонкие брови недовольно сошлись у переносицы. Самовольство стрелка не понравилось. В походе всё должно быть подконтрольно полководцу: любое движение, каждый выстрел – но трибуна, кинувшегося наказать стрелка, остановил.

   Бритты перекрыли единственный путь, ведущий вглубь Британии. Они не трогались с места, понимая, что, встав на перевале, уже обеспечили себе превосходство. Количество прибывших кораблей их не смущало. Сами жили на море и знали, сколько войск могло прибыть. К тому же римлянам ещё предстояло пройти около мили по россыпи камней и подняться наверх – Цезарь окинул взглядом вершины холмов – и, возможно, под обстрелом лучников. Во всяком случае, он так бы и поступил: расставил стрелков на высотах, чтобы расстрелять противника, пока тот ползёт на гребень. А стоять и ждать, когда ситуация разрешиться сама собой, смерти подобно. Оставалось два пути: попробовать пройти вдоль берега, в поисках другой бухты, рискуя потерять часть кораблей в шторме; или ударить по фронту и сбить бриттов с перевала не считаясь с потерями. Непростая задача, но в том, что его солдаты смогут сделать это, он не сомневался.

   – Волусен, что за гребнем?

   Трибун побледнел, в душе нарастало беспокойство. Шутка ли: говорил, что бритты в сотне милях от побережья, а на деле оказалось – вот они, перед самым носом! Но кто же знал, что всё так обернётся?

   – Волусен?

   – Дальше... – трибун сглотнул. – Дальше дорога спускается вниз, на равнину. Милях в двух к западу – лес, а на восток и на север чистая земля. Там есть, где поставить лагерь. Недалеко рыбацкая деревушка, домов десять. Не дома, а так, хижины...

   Он замолчал, видя, что Цезарь уже не слушает его.

   – Росций, начинай высадку. Кто у нас в первой линии?

   – Шторм перемешал корабли, но должен быть двенадцатый легион.

   – Хорошие солдаты. Пустим пять когорт, потом ещё пять. Они пробьют брешь. Потом седьмой легион, чтобы закрепить позиции. Вспомогательные когорты в резерв, кавалерию тоже, здесь им не развернуться.

   Росций на глаз прикинул расстояние до гребня.

   – Можно подвести триремы ближе к берегу, баллисты прикроют легионы.

   – Нет, слишком далеко. Не стрелам сегодня отмерять правду богов. Волусен!

   – Я здесь, император!

   – Возглавишь штурмовой отряд. Ты проводил разведку, тебе и вести.

   Цезарь посмотрел на небо. Огненный диск солнца задел левым краем разрыв между тучами, озолотив узкую полосу пляжа. Добрый знак. Боги указали место, и значит они на их стороне.

   – Сигнал к бою! Вывесить плащ!

   Загремели сходни под солдатскими калигами, сигниферы подняли значки когорт. По пляжу начал растекаться людской поток, заливая берег подобно морской волне. Постепенно бесформенная масса разделилась на пять частей и приняла правильные размеры прямоугольников, обратившихся лицом ко входу в ущелье. Разыгравшийся ветер донёс грубоватый голос Бакула.

   – Осторожно, берегите ноги! Переломаете кости – я вас на руках не понесу!

   Когорты становились по тридцать человек в ряд, встать шире не позволяли скалы.

   – Бальвенций, по ущелью идём колонной. Когда поднимемся на плато, я встаю первый, за мной ты и Луканий. Строим клин, пробиваем брешь и ждём остальных. Всё понятно? Главное – скорость! Чем быстрее будем двигаться, тем меньше крови прольём... Эй, трибун! Куда прёшь?!

   Шагавший мимо Волусен оторопел. Уже центурионы перестали узнавать.

   – Ты ослеп, Бакул? Цезарь приказал мне вести отряд. Я здесь старший!

   – Это я здесь старший! А ты можешь встать в арьергард и командовать задней линией!

   Он отвернулся, считая вопрос решённым. Волусен плюнул, глупо спорить с примипилом на глазах у легиона, и пошёл в конец колонны.

   Бакул огладил усы, стряхивая застывшую соль, и поднял щит.

   – Все помолились? Тогда вперёд!

   Первая коробка начала осторожно втискиваться в узкий проход. За ней, не отставая ни на шаг, двинулась вторая. Шероховатые скалы поднялись над головой, закрыв небо, и почти сразу в нос ударил тяжёлый запах сырости и тревоги. Идти было трудно, ноги по щиколотку вязли в жидком гравии напополам перемешанным с песком, и чтобы сделать очередной шаг приходилось вырывать их из топкого крошева. Звук осыпающегося камня и хриплого дыхания расползался по ущелью натужным шёпотом. Время остановилось. Не прошли и двух стадий, а глаза и шею уже заливал едкий пот, словно целый день маршировали по этому проклятому ущелью. Хлипкий дневной свет, едва достигавший дна, не освещал, а только обманывал, не в силах разогнать укоренившуюся темноту...

   Бальвенций повесил щит на плечо, как в походе, и стёр пот с лица. Чуть в стороне, у самой стены, пролегала хорошо утоптанная тропинка, в самый раз, чтобы проехать конному. Идти по ней будет удобней и легче, и никто не скажет ни слова. Центурион! Но плох тот командир, что ищет для себя лёгких путей, предоставляя солдатам право рвать жилы на каменных перекатах. Уважение зарабатывают не чистыми одеждами, а изодранными сандалиями и проржавевшими от крови и соли кольчугами. Идти надо впереди, а не сбоку, иначе какова тебе цена? Он оглянулся. Правофланговые жались поближе к тропинке, но ступить на неё не смели, видя, что командир дерёт ноги о щебень.