Текст книги "Трое отважных, или Жизнь и необычайные приключения "мушкетеров""

Автор книги: Олег Сидельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Желаю вам успехов, чисто крутить свои сальто и хорошей учебы.

Да! Совсем упустил из виду сообщить!.. «Образцово-экспериментальная» стала просто образцовой средней школой-десятилеткой! Ребята пишут: Егор Иванович толково справляется с делом. Геноч-ка Иголкин, учитель физкультуры, женился, и теперь его все величают Геннадием Федоровичем. Всем новым ученикам он рассказывает о вас были и легенды. Одно время он вроде сам в цирк нацелился (его приглашали в аттракцион «Перекрестный полет под куполом цирка»), да молодая жена не пустила. Она у него химичка, очень серьезная. Говорит: «Я не для того замуж выходила, чтобы стать молодой вдовой!»

И последнее. Помните дурака Бубликова. Заклепки какие-то в его голове наперекосяк. Ничего не умеет, а хвастает. Полез по трубе на третий этаж – ногу вывихнул. Вы уехали, Бубликов вдруг заявляет: «Я не хуже циркачей с вышки в воду прыгну!» Забрался на пятиметровку да как сиганет!.. И на спину. Три недели в больнице провалялся.

А недавно, ребята написали, похвастался сделать заднее сальто с парты. Сейчас лежит в палате для тяжелых: шейные позвонки, повредил и сотрясение мозга.

Ну что за человек – этот Бубликов? Ребята пишут: «Может, он после сотрясения мозга поумнеет? Шел ведь фильм «Последний миллиардер». Там короля-дурака по башке старинным мушкетом огрели, и он... поумнел!»

Вот пока и все новости. Ваш друг

Федор ПЫЖИК».

А в конце 1939 года, ребята, вот какая интересная телеграмма прибыла в Московский цирк на Цветном бульваре:

«Георгию Осинину, Алексею Доленко, Эркину Гулям-Хайдаро-ву. Находясь вдали от столицы нашей Родины, в городе Иркутске, душой я, друзья мои, с вами! Горячо и пламенно поздравляю вас с высокими Правительственными наградами! Вы их заслужили, ребята! Поздравляю славным двадцатилетием Советского цирка! Обнимаю! Ваш друг ФЕДОР ПЫЖИК».

Телеграмма эта требует пояснений. Обычно в телеграммах не пишутся союзы и предлоги – в целях экономии места и чтобы лишних денег не платить. Запятые ставят только самые необходимые, а уж восклицательные знаки и вовсе не употребляют. Однако Федор от полноты чувств не пожалел ни денег, ни запятых с предлогами и союзами, ни, тем более, восклицательных знаков. От души он был рад за своих друзей. И вы, ребята, надо полагать, обратили внимание, что адресована эта телеграмма была уже не Орсини с Клемен-сом, не Гулям-Хайдару, а ребятам с обычными именами и фамилиями. К концу тридцать девятого года все трое друзей получили паспорта и избавились от своих «иностранных» псевдонимов. К тому времени в советском цирке стали выходить из употребления псевдонимы. И представьте себе, номера от этого нисколько не стали хуже. Напротив, артисты работали еще лучше и лучше, и цирк наш по уровню акробатической техники и артистизма стал выходить на первое место в мире.

Конечно же, вас так и подмывает спросить: «О какой высокой Правительственной награде телеграфировал Федор Пыжик?»

Дело в том, что в связи с 20-летием Советского цирка наиболее выдающихся цирковых артистов удостоили орденов и медалей. Лешу, Гогу и Эркипа Правительство наградило орденом «Знак Почета»... Что, не очень верится, да, ребята?.. А между тем это факт. Шестнадцатилетние юноши получили ордена. У нас ведь награждают не за долгожительство, а за выдающиеся трудовые дела. Ну, а друзья мои, как я неоднократно говорил,– замечательные мастера циркового искусства. И чтобы окончательно развеять ваши сомнения, назову еще нашу землячку, артистку «Узбекского цирка» наездницу Лолу Ходжаеву. Ей тогда всего пятнадцать лет было, а на цветастом узбекском платьице ее уже поблескивал «Знак Почета». А в двадцать семь лет она стала Народной артисткой Узбекской ССР.

Леша, Гога и Эркин мне позже рассказывали. Получили они ордена."Выступают в Москве, в Юбилейной программе, ну и, разумеется, учатся в школе, в девятом классе. Сами понимаете, ну как не явиться в школу при полном параде?!

Являются. На лацканах пиджаков – по ордену. Можете себе представить, что творилось в школе. Каждому любопытно посмотреть, пальцем орден погладить. Короче говоря, первый урок был сорван. А в перемену вызвал орденоносцев директор. Тоже полюбовался наградами, поздравил, а потом говорит:

– Это, конечно, ваше дело, настаивать я не имею права. Однако я полагаю, что в школу вам лучше без наград являться.

Друзья мои ничего понять не могут, даже обиделись. Ордена ведь для того, чтобы их носить. Чтобы все знали: вот идет человек, отличенный самим правительством!

Директор пояснил свою мысль:

– Рад я за вас очень, и поздравляю от всей души. Но вот ведь какая штука... Кому много дано, с того много спрашивается. Вот на прошлой неделе Гулям-Хайдаров получил двойку по тригонометрии. Получать двойки вообще занятие не из лучших. А уж орденоносцу!.. Вызовут к доске, а он начнет мямлить и экать-мекать. Так что вы, друзья-товарищи, послушайтесь моего доброго совета. И еще такой вывод сделайте: как хотите, а учиться вы должны и даже обязаны только на «отлично». Вы теперь орденоносцы, и это вас ко многому обязывает. Даже если и нет на пиджаке ордена... Ребята-то все равно знают, что есть!

И что же вы думаете? Поднажали орденоносцы на учебу, самолюбие взыграло,– стали учиться на «отлично»!

А вы, ребята, на их месте не стали бы отличниками, а?

На Новогоднюю школьную елку директор лично пригласил Лешу, Гогу и Эркина, попросил их выступить в самодеятельности, показать свое искусство и особо напомнил:

– На Новогодний бал очень прошу пожаловать при всех регалиях. Будут у нас гости из других школ, из рай– и гороно. Страна должна знать своих героев!

Вот и пролетели незаметно три года. Успешными, счастливыми они были для Леши, Гоги и Эркина. И, пожалуй, пора ставить точку, заканчивать повествование?

Нет, рано ставить точку. Почему? Сейчас объясню – почему.

ПОДВИГ ФЕДОРА ПЫЖИКА

Паш старый знакомый Федор Пыжик, бывший беспризорник, карманник, а затем – честный человек, любимый ученик замечательного иллюзиониста-манипулятора Марчеса, после некоторых раздумий решил все же отказаться от карьеры манипулятора. Возможно, он и ошибался, но все же ему было виднее. А как утверждал Федор, профессия иллюзиониста все время напоминала ему прежнюю, трамвайную «работу». Он от души поблагодарил своего учителя, его добрую супругу, распрощался с ними и стал униформистом, то есть рабочим манежа в одном из цирков на Юге страны. Рабочие цирка одеты в одинаковую красивую форму – униформу, отсюда – униформист. Униформисты помогают ставить на манеже турники, другую аппаратуру, разравнивают опилки на манеже, ковер стелят... А Федора вскоре сделали даже старшим униформистом, ибо он умел держать страховочную лонжу, изучил незаметное для зрителей, но очень важное в цирке искусство пассировки, то есть Федор знал, как подстраховать артиста, выполняющего сложный прыжок, как, когда, с какой стороны подать артисту кольца, булавы, другой реквизит.

А в свободное время Федор вместе с товарищем, тоже униформистом, готовил номер «Воздушные гимнасты на летающей торпеде». Такой номер в цирке уже был – муж и жена Волгины. Однако Михаил Никитич и Валентина Михайловна, когда к ним за советом обратился Федор, сами предложили сдублировать их аттракцион, усовершенствовать его. Дали Пыжику много хороших советов и даже писали письма, помогая в работе. Так, например, они посоветовали заканчивать выступление прыжком на штрабатах. Это очень эффектный прыжок.

Представьте себе, ребята, вы – в цирке. Под куполом летает по кругу серебристая торпеда, а к ней подвешен «бамбук» и двое гимнастов выполняют головокружительные трюки. И вдруг один гимнаст выскальзывает из рук партнера н стремительно падает, падает!.. Зрители ахают... До зрительских рядов остается метра полтора!.. И все кончается благополучно. Гимнаст повисает па двух веревках, прикрепленных петлями к его ступням. А секрет вот в чем. Веревки сложены особым способом, «вечной петлей», примерно так складывают стропы парашютов. Длина веревок, скажем, десять метров, а в сложенном виде – около метра. Гимнаст падает не отвесно – партнер выбрасывает его вперед, да и центробежная сила летающей «торпеды» помогает, поэтому смельчак летит по касательной, полностью разматывает штрабаты, и когда обе веревки уже натянуты, он, как маятник, скатывается к манежу. Очень впечатляющий прыжок. Но требует мужества и ловкости.

Федор Пыжик, попав в ученики к Марчесу, даром времени не терял. Репетировали акробаты – он с ними репетировал. Тренировались канатоходцы – и Федор на воздушном мостике. Жонглеры– он с жонглерами, с гимнастами... Перестал бояться высоты. И захотелось стать воздушным гимнастом. Уже приезжала из Москвы просмотровая комиссия. Дала высокую оценку номеру. Особенно ьонравилсн прыжок со штрабатами. Через месяц номер должен быть просмотрен в Москве, и вот она – путевка в жизнь!

Увы! Не суждено было Федору порадовать зрителей своим искусством. Нет, он не разбился во время репетиций.

Его убили.

Как это произшло – об этом рассказал своим друзьям Эркин Гулям-Хайдаров, побывавший в том южном городе, где пал смертью героя хороший парень, униформист, ученик десятого класса, честный человек – Федор Пыжик. Вот это письмо.

ДРУЗЬЯ ДОРОГИЕ, ЛЕША И ГОГА!

Мы словно сглазили, радуясь, что у нас все хорошо. Страшную весть должен я вам сообщить. Нет больше Федора Пыжика! Нет нашего товарища. Он пал от руки врага. Но отдал он свою жизнь не зря.

Федя был нежен душой. И очень любил природу. Лишь выдастся свободное время, он уходил за город, в лесок, к реке. Рыбу ловил, слушал пение птиц, любовался восходом и заходом солнца, голубыми небесами...

В душе он был поэт, ребята!

И еще он очень любил нашу Родину. Он это доказал.

Я разыскал старика-рыболова, рядом с которым расположился со своей удочкой Федя. Это было два месяца назад, в августе. Поодаль сидел еще один рыбак, лет тридцати, с бородкой, в синих очках. Он рыбачил как-то странно: не столько на поплавок смотре.*, сколько на часы. Потом вдруг встал и. оставив свои удочки, зашагал в сторону железной дороги. Тогда поднялся и юноша-рыбак, но не следом, а как-то непонятно, словно от кого-то прятался. Старик как раз и заподозрил Федора в дурных замыслах. Однако не решился проследить за ним, мол, стар, немощен.

А вот рассказ машиниста.

«– Я вел паровоз «ИС», состав насчитывал пятьдесят пять вагонов и платформ. Уже смеркалось, видимость была незначительная. Километрах в восьми от города железнодорожное полотно делает левый поворот. Справа почти вплотную приближается лесок, слева– заросли кукурузы. Я выглянул – и обомлел: на рельсах катались двое. Дал экстренное торможение... Я видел, как один сел на другого верхом, пытаясь скрутить ему руки, а тот, внизу, вырвав руку, выхватил из-за голенища нож и ударил снизу раз, два!.. Когда мы с помощником и кочегаром подбежали, тот, который побеждал – совсем юнец!– умирал. Он хрипел, слов его нельзя было разобрать. Он бредил, с трудом выдавливая из себя какое-то иностранное слова. Мы даже подумали, что он и есть диверсант: под рельс был подложен «сюрприз» – мина нажимного действия.

А второй, который несколько раз пырнул молодого ножом, исчез в зарослях кукурузы. Мы стали кричать, бросились к кукурузе... Оттуда прогремел выстрел, другой... Что мы могли сделать? Он перестрелял бы нас, как куропаток!.. Вытащили «сюрприз» из-под. рельса, погрузили умирающего в паровозную будку. А он все выдавливал из себя вроде: «Гос... эре...»

На станции он уже не дышал. К месту происшествия направили поисковую группу. Но она вернулась ни с чем. Следы были засыпаны нюхательным табаком и черным перцем. Розыскные собаки чихали, кашляли и, конечно же, не смогли взять след. Негодяй ушел от возмездия. И все равно...– Машинист вздохнул,– замечательный парень, Федор по имени, как я теперь знаю, совершил героический поступок. Подумать только! Безоружный, он бросился на матерого диверсанта, вооруженного ножом и пистолетом!»

Ребята! Федор стоит у меня перед глазами как живой! И мне горестно, что я не мог ему помочь в трагическую минуту – последнюю минуту его жизни!.. И не выходили из головы его странные слова: <Гос... эре...»

А позавчера меня осенило.

Гросс! Эрвин Гросс!.. Можете меня высмеять. Ведь Гросс погиб еще в 1938 году, медведь его растерзал. Но Федор не мог ошибиться. Перед смертью он говорил: «Гросс... Эрвин Гросс меня убил!» Должно быть, Федор узнал Гросса, несмотря на бороду и синие очки и решил поймать на месте преступления!

И я отправился в органы, ребята. И все рассказал. Я боялся, что меня поднимут на смех. Совсем нет! Мой полубредовый рассказ о том, как мертвец, возможно, воскрес и убил Федора, выслушали и записали. Поблагодарили и сказали еще, чтобы я присматривался: как знать, вдруг судьба сведет меня с этим «жонглером!» А если сведет, то в борьбу не вступать. Немедленно дать знать.

Сейчас я вроде как полупомешанный. Все присматриваюсь. Раньше не замечал, а теперь обнаружил уже двоих с разными глазами. Только у этих и цвет глаз иной, один серый, другой карий... Голубой – черный...

Мы должны, мы обязаны поймать убийцу Федора, ребята. Иначе нет нам покоя!

И вы, очень прошу вас, ищите Эрвина Гросса. Не смейтесь надо мной. Ищите!

О том, что вы, Леша и Гога, в Архангельске, узнал от Виктора Мирославского (Переходная лестница, рекордные балансы с першами. Перш – шест 6-10 метров длиной. Его держат на плече, на лбу или на специальном поясе, а на верхней его части артист выполняет различные гимнастические упражнения.– О. С.). Через две недели я буду в Златоусте. Так что можете мне туда написать.

Не поминайте лихом.

Ваш друг ЭРКИН».

Письмо это потрясло Лешу и Гогу. И все же их сознание не могло принять подозрений Эркина. Они же были свидетелями гибели Гросса. Ну не совсем свидетелями. Они лично не видели, как его терзал медведь или там тигр. Но они видели, как убивалась его Матильда... Ей выражали соболезнования. Утешали. Ей выдали даже значительную сумму в качестве пособия. И она уехала «нах Фатерляид», горько оплакивая гибель своего Эрвина.

Может, Эркин, узнав о гибели Федора, несколько с ума тронулся?.. Такое потрясение!

И все же письмо Эркина заронило сомнение в души его друзей. Они вновь разъехались, и теперь уже каждый в отдельности, одержимый несбыточной целью – обнаружить Гросса,– присматривался, искал людей с разными глазами. Но тщетно!

И вдруг – письмо!

От кого бы вы думали, ребята?.. Ни за что не догадаетесь. Прочтите его.

ПРИВЕТИК, ГОГА! Хоть мы с тобой и не корешевали, но ты мне все равно что кореш!

Я отбываю срок. Научился столярничать. А учиться бросил в девятом классе. Отбуду свое – пойду на мебельную фабрику. Вот в прошлое воскресенье водили нас в цирк. Программа ничего себе. Ну, а твой номер, сам понимаешь, чтоб я так жил!.. Потрясный. Тебе, я слышал, орден дали. За дело! Поздравляю и желаю новых успехов и наград.

И решил я тебе написать. Может, заглянешь, потолкуем. Все же старые товарищи, хоть вы тогда со мной поступили не фартово. Но правильно! Спасибо. Теперь я сам все понимаю.

Да что там крутить-вертеть! Спирька я. Спирька Закидон. А по фамилии Ленский. Ух, и свирепел я на вас тогда, на цирковых пижонов. Осрамили на весь город! Из-за вас срок получил!!. А как после подумал... Кто же виноват, как не я?!! Сам кругом виноват.

Загляни ко мне, кореш! Не поцапаемся. Даже спасибо тебе скажу.

Приходи на свиданку, орденоносец, не задирай нос зазря!

Жди и надеюсь.

Спиридон ЛЕНСКИЙ.

ЛЕША, ДРУЖИЩЕ!

Прилагаю к своему письму послание Спирьки. Вот уж действительно ошеломил парень. Пошел на поправку. Получил профессию. Ошибки свои жизненные наконец-то осознал. Ты бы только видел, как он меня встретил! Как брата родного. И сколько было разговоров. Вспоминали «Образцово-экспериментальную». Егора Ивановича, физкультурника Геночку... Спиридон крепко изменился. Ему уже девятнадцать стукнуло. Здоровенный мужик вымахал. Но главное – в глазах что-то серьезное появилось.

Поговорили. Время свидания кончается. И тут он мне потихоньку вот что сообщает: «Надзиратель у нас есть тут один. Не старый, а с бородой, в усах и синие очки носит. Подбивает меня, дескать, помогу бежать, а со мной не пропадешь. Я, конечное дело, не отказываюсь, а сам думаю: «Зачем бежать, если всего ничего отбывать-то

осталось? Да и вообще к чему бежать? Выйду, поступлю на мебельную фабрику. Профессия дай бог каждому»... Слышь, Лешк, зачем он мне предлагает, а?.. Этот надзиратель у нас недавно. Раньше работал багажным раздатчиком. Непонятный человек. Молодой, а седой уже и по этой причине, как он объясняет, волосы на голове, усы и бороду красит в черный цвет. И эти очки... Как у слепого! Страшит он меня, Лешк!»

Тут как раз смена охраны происходила. Спиря меня в бок толкает, мол, смотри! Гляжу: шагает тот – в синих очках, чернейшая борода, усы, волосы на голове тоже иссиня-черные. А кожа белая, хоть и подзагорел.

Тип в темно-синих очках посмотрел в нашу сторону, видимо, хотел что-то сказать Спиридону, да раздумал. Круто повернулся и зашагал по коридору.

И тут словно кто в грудь меня толкнул: это он, он! Эрвин Гросс! Л в спину его узнал, по походке. Помнишь, мы все удивлялись походке Гросса – скользящая какая-то, кошачья. И у этого очкарика – такая же. И честно признаюсь, я сперва растерялся. Объяснять С пире, кто этот «надзиратель»,– времени нет. Да и чем поможет бывший Закидон? Он сам пока под надзором. Я бросился за Гроссом, но его и след простыл. Я – к начальнику лагеря. От волнения ничего толком сказать не могу, «Убийца,– лепечу,– у вас здесь. Скрывается!»

Начальник с удивлением на меня смотрит. Я знай свое: «Не упустите его! Опасный преступник!» Он смеется: «Из нашего заведения никто еще тягу на давал».

А когда наконец я растолковал,– поздно. Исчез «очкарик» бородатый. Он, надо полагать, узнал меня (хоть я и подрос изрядно и вообще повзрослел) и решил не искушать судьбу.

Так что, Леша, напрасно мы над Эркой посмеивались. Жив Гросс. И теперь я понимаю, зачем ему понадобилось «погибнуть» в Уссурийской чащобе. Он узнал, что с иностранными артистами расторгают контракты и, следовательно, ему придется убираться восвояси. А ему во что бы то ни стало необходимо было остаться. К тому же он понял, что как связник уж достаточно скомпрометировал себя. За ним наблюдают. Дважды чудом выкрутился. Не было веских доказательств его преступной деятельности. И тогда фашистское начальство решило его «умертвить», с тем, однако, чтобы Эрвин Гросс, или как там его настоящее имя и фамилия,– перешел на нелегальное положение.

Как только начальник лагеря убедился в правдивости моих слов, он проявил кипучую деятельность. Стал звонить по телефонам, послал своих людей на поиски. Приехали чекисты. Однако фашистский гад будто сквозь землю провалился! Как предположил командир поисковой группы, Гросс сразу же сел на какой-нибудь попутный грузовик, совершающий дальний рейс, и вышел из поисковой зоны. Объявили Всесоюзный розыск, разослали «словесный портрет» – это такие устойчивые признаки лица преступника, его внешности. Например,—разные глаза Г росса. Как бы он ни притворялся, как бы ни прикидывался, а глаза его останутся прежними: один – темно-серый, другой – светлый! Поэтому его обязательно (схватят. Рано ли, поздно, но схватят.

Я все просил, чтобы в «словесном портрете» была помечена его кошачья походка. И еще я боялся, что меня ругать станут за то. что, увидев Гросса, не схватил его прямо в коридоре. Однако главный чекист сказал: «Спасибо и за то, что хоть поздно, но опознал преступника. Мы понимаем: ты был убежден, что Гросс погиб. Пока размышлял... И потом походка – шаткая примета. Она хороша лишь как приложение к другим приметам, основным. Разноглазое Гросса – это хорошо. И ежели кто приметит гражданина с кошачьей походочкой, а у него еще и глазки разные,– это-с нашим удовольствием!»

Такие вот дела, Леша! Шурует где-то этот подлец Гросс. Ловко рассчитал. Еще свалит под откос эшелон с самолетами или танками – большой ущерб обороноспособности нашей. Работает в одиночку. Поймай его!.. Это все равно, что иголку в стоге сена отыскать!

А искать надобно. Чекисты чекистами. Но и нам не следует забывать о долге. Кровь Федора Пыжика требует возмездия!

Честно признаюсь: плакал, узнав о гибели Федора. Такой был неприметный внешне!.. Человек, Леша,– это не внешность, это– душа! Федор был человеком с большой буквы!

Письмо на этом заканчиваю. Жми руку,

ГОГА.

ВСТРЕЧА НА ГОРЕ МТАЦМИНДА

Если вы, ребята, спросите меня, какие самые красивые города в нашей стране, я назову много городов: Москва, Ленинград, Киев, Владивосток, Ташкент, Сочи... И среди них я обязательно вспомню Тбилиси.

Чудесный город!

Расположен Тбилиси по обеим сторонам реки Мктвари (Кура). Левобережная часть города более равнинна, хотя и там есть всякие гористые места,– знаменитый Метехский замок, район Авлабар, поднимающийся все выше и выше... А на правой стороне Куры знаменитый проспект Руставели, от которого вверх карабкаются улочки в сторону фуникулера, вагончики которого взбираются на поросшую зеленью гору Мтацминда. На склоне этой прекрасной горы высится храм, а неподалеку могила Александра Сергеевича Грибоедова.

Я влюблен в Тбилиси. Здесь живут многие мои фронтовые друзья, здесь школа моя, в которой я проучился в 1934 и 1930 году. Она вот где расположена: там, где от проспекта Руставели Верийский спуск сворачивает направо, а налево – поднимается в гору улица имени Варнова. Прошагал метров двести вверх, и вот она, школа.

В эту школу принесли свои документы Леша, Глеб и Эркин.

Да, ребята! Им крупно повезло – после долгой разлуки – они вместе, в начале апреля 1941 года вновь встретились.

В эту пору в Тбилиси ранняя весна. Уже зеленеют деревья и тучи приносят уже не снег, а грозовые короткие ливни, вроде тех, что в России называют «грибными дождями».

Вьющаяся шоссейная дорога-серпантин так и зазывает подняться на Мтацминду. А надо учиться, работать в цирке. И еще – разобраться во взаимоотношениях с соучениками 10-го «В».

Сообщение это требует некоторых пояснений. Вышло так, что синеглазый Алеша за три дня покорил сердце белокурой красавицы Иры. Он и не желал этого. Ира ему нравилась, но Алеша не выражал своих эмоций. Что касается Иры, то она сочетала в себе стыдливость и скромность грузинки с бесшабашной удалью запорожских сечевиков. И в данном случае сечевики взяли верх. Ира написала Алеше записку, ничуть не хуже, чем Татьяна – письмо Онегину. Она так начала: «Я вам пишу, чего же боле... И еще я могу сказать, что, я знаю, в вашей воле после уроков подняться на Мтацминду, где мы вместе поупражняемся в решении задач.»

Прекрасное, деловое и эмоциональное письмо.

Одна беда – письмо это попало Гиви Дарбайсели. А парень Гиви – просто чудо. Высоченный, под метр девяносто, плечи широкие, а талия осиная. Черные, пылающие огнем глаза, тонкие, в стрелочку, усики. Он первый на перемене подошел к циркачам, раскинул по старинной традиции руки, сказал:

– Дарагие! Ваабще-то по традиции палагается навичков побить мала-мала. Но вы разве навички! Мы полюбили вас с первого взгляда на манеж!

И он стал верным другом «трех мушкетеров». И весь класс подружился с ними, поскольку Гиви был негласным главой класса. И еще все знали, что он влюблен и Иру. Еще бы не знать. По ночам Гиви бродил по городу и исписывал несмываемой краской «Ира», «Ира!», «Ира!!!» стены домов. Не на первом этаже, нет! На уровне второго этажа, на уровне третьего! И если внимательно разобраться, как это он делал, то придется признать, что Гиви проявлял чудеса храбрости.

И вдруг записка Иры попала в руки Гиви. Совершенно случайно. Надпись на ней была печатными буквами. Гиви и не предполагал, что это писала Ира. Он как-то вдруг, сам того не замечая, машинально прочитал записку. Сперва и не уловил ее страшного смысла. А потом!.. Шел урок астрономии Учитель объяснял, что такое звездный параллакс. Однако Гиви было не до параллакса. Тут как раз раздался звонок. Гиви вскочил, в голове его закручивался тяжелый смерч. Подошел к парте, за которой сидели трое новичков, отвесил Леше пощечину, произнеся при этом весьма пижонскую фразу]

– Так будет со всяким, кто осмелится осквернить чистую мужскую дружбу! Вызываю на дуэль!..

Конечно, Гиви тут же получил сдачи – прямой в подбородок, да такой, что в глазах его звездочки засверкали. Бойцов разняли.

Ясное дело, Гиви был неправ. Алеша ни в чем перед ним не провинился. Разве Алеша мог нести ответственность за поступки Иры? Но и Гиви надо понять. Такую записку прочитать!..

И здесь в самый раз сказать о том, что в Тбилиси, по-моему, состоялась последняя на территории нашей страны дуэль. Битва происходила на краю школьного двора, кончавшегося обрывом. У противников не было ни кинжалов, ни пистолетов, ни шпаг. Но был обрыв. Около семи метров. И секунданты определили: побежденным признается тот, кто первый попросит пощады или свалится с обрыва. И еще секунданты признали справедливым – использование противниками всех возможных приемов для достижения победы.

Леша хорошо помнил о «подсечке Исияма». Помнил о приемах на удушение. Но Леше не хотелось сбрасывать товарища с семиметровой высоты: тот бы мог искалечиться. И тем более не хотелось душить.

Все, к счастью, обошлось прекрасно. Леша попытался провести подсечку правой, по Гиви разгадал его намерение и, в свою очередь, попробовал сделать зацеп левой йогой. Он, видать, знал толк в национальной грузинской борьбе «чидаоба», изобилующей, как и дзю-до, подсечками, зацепами с последующими бросками через бедро. Леша все же в конце концов, думается, смог бы одолеть грозного противника. Леша был сильнее физически, натренирован, он знал и болевые приемы. Однако пока что схватка шла на равных. Недостаток в технике Гиви компенсировал яростью атак, рождаемых кипевшим в его груди благородным негодованием. Но негодование ему и мешало. Увлекшись атаками, он забыл о защите и пропустил сильнейший удар в солнечное сплетение.

Гнви сел на землю. Леша ждал, пока он отдышится. Приемы можно применять всякие, но в школе действовал железный закон: лежавшего противника не трогать! Наконец Гиви отдышался, а Леша, убаюканный успехом, зазевался и схлопотал хлесткий удар правой. Ничего не скажешь, в этой школе умели за себя постоять!

Гиви, раздувая ноздри, тоже благородно ждал... Леша резко вскочил, бросился вперед, и они схватили друг друга в объятия, словно старинные друзья, не видевшиеся много лет. Замысел Леши был ясен. Ему надоела затянувшаяся дуэль. Руки у Леши могучие, он две двухпудовые гири запросто выжимает по тридцать—сорок раз! Сделав стоику на краю стола, отжимается раз тридцать! Ну, а ноги у него еще сильнее. Ведь он акробат-прыгун. Для того, чтобы сделать с трамплина тронное сальто с пируэтом или отпрыгать в темпе два полных круга «арабских сальто» вокруг манежа, сами понимаете, хилые ноги, «макароны», не годятся – нужны ноги, сильные, как стальные пружины.

И все же Гиви не сдавался. Благородное негодование ему помогало. Мужская половина класса окружила дуэлянтов кольцом. Секунданты то и дело осаживали особенно нетерпеливых болельщиков, в азарте подсказывавших противникам «подходящие», по их мнению, приемы.

Вдруг болельщики расступились, и появился директор школы, высокий, бравый брюнет с проседью, густыми черными бровями и веселыми серыми глазами. Заметив Ираклия Давидовича, противники разжали объятия.

Директор заговорил по-русски, с великолепным акцентом:

– Как приятно видеть такую нэжную дружбу! Прадалжайте абниматься, прошу вас.

Гиви и Леша стояли красные, растерянные, пот струился по их лица:.! Директор не унимался.

– Вах! Я, кажется, ашнбся. Пажалуй, это было не объятие друзей. Как, нэужели? Это была дуэль, да?.. Атвечайте, мои родные выпускники, пачти уже студенты!.. Вах!.. Новичок почти уже народный артист!

Все ученики, от первоклашки до десятиклассников, просто обожали своего «дира». Это был умный, замечательно умный человек, тонкий педагог. Он никогда не придирался по пустякам. Он порой закрывал глаза на «схватки чести», изредка происходившие на школьном дворе, за сараем. «В них кровь играет,– говорил завучу «дир».– Приказом это не остановишь. Потом там все происходит благородно».

Завуч, маленький человек в пенсне на черной ленточке, узкогрудый, педантичный сухарь, возражал: «Нельзя превращать полную среднюю школу в боксерскую школу».– «Зачем боксерскую?.. Это же редко бывает. Очень редко. Послушайте, Георгий Вахтангович, а вы разве не были юнцом?.. Были?.. Странно. И ни с кем никогда не поссорились, нет? Поразительно!.. И даже на дерево ни разу не залезли?.. Вах... Значит, вы никогда не были ребенком, подростком, юнцом. Вы, извините, мне кажется, прямо в своем пенсне родились».– «Мне некогда было лазать по деревьям,– сухо отвечал завуч.—Я учился играть на скрипке».– «На скрипке!—с ужасом восклицал Ираклий Давидович, будто услышал, что завуч в детстве учился укрощать ядовитых змей.– Зачем – на скрипке? У вас ведь музыкального слуха нет. Вы «Сулнко» толком спеть не можете. А за праздничным столом, когда все педагоги нежно и торжественно поют «Мрайвал жамиер», прославляя застолье, жизнь, счастье, ваш, извините, писклявый тенор всю симфонию портит фальшивыми нотками».– «Неправда,– уныло возражал флегматик завуч.– Я пою, как все».– «Это вам кажется. Зачем вы учились на скрипке?» – «Родители считали, что у меня есть способности».

Ираклий Давидович с притворным ужасом хватался за голову. «Вах! Какое несчастье. Мальчишки лазали по деревьям, боролись, жили полноценной жизнью, а в это время взрослый мальчик, Георгий Вахтангович, изводил своих соседей пиликаньем на скрипке!.. До, ре, ми, фа, соль, ля, си, до!.. Вы убили свое детство, дорогой».

Несмотря на частые словесные пикировки, в которых всегда брал верх Ираклий Давидович, директор и завуч работали дружно и даже дружили домами. И «сухарь» Георгий Вахтангович частенько подавал дельные педагогические советы, которые директор принимал к сведению. Вот и сейчас, например, в какой-то степени завуч прав. Пусть кипит кровь у юнцов. Южный народ, горячий, вспыльчивый. И все же... Может, все же найти какой-нибудь другой выход излишнему темпераменту? Директор долго думал, и вдруг его осенило. И он даже обрадовался, узнав о «поединке» Гиви Дарбансели с Алешей Доленко. Тем не менее поспешил к месту происшествия.

– Да-а-а...– протянул директор, глядя на смущенных дуэлянтов.– Я, знаете ли, в принципе за дуэли. Поединок – это хорошо. Без тяжелых последствий, канешно. А разве харашо, если вы друг другу носы паламаете?.. Це-цеце!...—издал он особый звук, который только на Кавказе и услышишь.– Мужчину нос украшает. А вы придете на выпускной вечер с кривыми носами!.. Девушки смеяться будут, танцевать с вами не станут. Кому нужен мужчина с кривым носом?.. Никому! Это я точно знаю... А поединок – это харашо. И я, со своей стороны, приглашаю вас, в соответствие с законами чести, помериться силами...