Текст книги "Трое отважных, или Жизнь и необычайные приключения "мушкетеров""

Автор книги: Олег Сидельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

В цирке менялась программа. Перед нами гастролировала труппа во главе с потрясающим аттракционом. Вся Одесса была заклеена красочными афишами:

НЕБЫВАЛЫЙ АТТРАКЦИОН!!!

ПОЛЕТ ВОКРУГ ЭЙФЕЛЕВОЙ БАШНИ НА АЭРОПЛАНЕ!!!

ВОЗДУШНЫЕ ГИМНАСТЫ ВЕКА!!!

ЭДЕР И БЕРЕТТО!!!

СПЕШИТЕ ВИДЕТЬ!!!

В те времена было принято малость перебарщивать в рекламах. Но в данном случае реклама оказалась правдивой. Действительно, уникальный аттракцион.

Представьте себе, ребята, почти точную копию парижской Эйфелевой башни, только высотой 12 метров. На вершине ее, поперек, смонтирована решетчатая металлическая перекладина, сужающаяся к концам. На одном конце висит крохотный самолетик с мотоциклетным мотором, на другом – «бамбук»: труба длиною около трех метров, на которой в два этажа размещаются гимнасты – Борис Эдер и Орест Беретто. Эдер был «нижним» и, следовательно, находился выше; «верхний», Беретто,– внизу.

Я тоже «спешил видеть» этот аттракцион. Он потрясал воображение.

...Звучит торжественный, величавый «Эгмонт» Бетховена. Появляются гимнасты в серебристых, как бы сейчас сказали, «космических» костюмах. Моторист садится в самолетик, Эдер и Беретто

поднимаются на «бамбук». Рев мотора, сверкает в лучах прожекторов диск пропеллера, и самолет все быстрее и быстрее начинает раскручивать перекладину с бамбуком вокруг башни... Уже «бамбук» почти параллельно манежу витает в воздухе!

Темп вращения все нарастает, нарастает... «Эгмонт» уже звенит трубами, грохочет барабанами. А гимнасты творят в воздухе чудеса! Эдер держит в зубах трапецию, а на ней Беретто балансирует на спине, становится на голову, наконец вновь ложится спиной – и вдруг цирк ахает! Гимнаст срывается с трапеции, но ... в последний момент цепляется ступнями! Это так называемый «обрыв», выполнявшийся без страховки!

Затем следуют различные вращения, другие отчаянные трюки... И вот финал. Беретто продевает ногу в петлю, а Эдер, зажав другой конец петли в зубах, раскручивает своего партнера вокруг продольной оси... Самолетик все носит и носит с грохотом и треском «бамбук» вокруг башни. Так что можете себе, ребята, представить, что творилось в голове у Беретто. А у него еще в руках две пиротехнические трубки. Он как-то там их воспламеняет и, держа в руках, носится вокруг манежа на головокружительной высоте, да еще вращаясь!.. Гремит, торжествует заключительная часть «Эгмонта»... Из трубок – пламя, искры, дым! Ад кромешный царит в цирке!.. Восторженные зрители вскакивают, гром оваций!.. Действительно, всем аттракционам аттракцион. А после представления началось профсоюзное собрание. Я слонялся по конюшне, ожидая родителей. И вдруг ко мне подошел мальчишка чуточку меня постарше. Лео—Леша, как выяснилось вскоре, и говорит: «Ты что здесь делаешь?» Я сказал – что. «А,– говорит,– слышать слышал, а не видал... Эй, Гога, шагай сюда!..» Подошел Гога-Гуго. Так мы и познакомились. Потом Леша сказал: «Там, возле аэроплана, трубки лежат, они еще теплые. Ты их вэзь-ми. Если друг о дружку постучать, из них искры посыпятся. Честное слово!»

Я пошел и взял. В ожидании родителей мы замечательно проводили время: стукали пиротехнические трубки, и из них действительно сыпались искорки. Не очень много, но сыпались.

Вдруг мы услышали грубый окрик, и еще я почувствовал, как мне заехали по шее. Довольно больно. И тут же я увидел, как Леше с Гогой дали по шеям. Нас поймал на месте преступления моторист, грубый мужчина, пе имевший никакого отношения к цирку. Случайная личность! Это было особенно обидно. Ну Эдер нас бы поймал или Беретто! Все ясно. А то какой-то неизвестный тип. Сегодня он в цирке, завтра еще где!

А тип этот стал орать на нас, гоняться за нами. От него за несколько шагов разило водочным перегаром. Это надо же! Он, оказывается, еще в самолете был «на газах». Факт возмутительный.

И тогда, увертываясь от ухватистых рук моториста, мы стали грозить, что сейчас же побежим на собрание и скажем, что он, тип этот, сидел в самолетике пьяный!.. Тип испугался и, изрытая проклятия и 1розя в следующий раз свернуть нам шеи, куда-то исчез. А мы трое, чуть не плача от обиды, уселись возле стойла ослика по кличке Чудак и стали продумывать планы мести.

Ту ночь я до сих пор прекрасно помню. Но вот кто первый предложил конкретный план, как отомстить пьянице,– ума не приложу. Может быть, это была и моя идея...

А на следующий вечер вот что произошло.

Старая программа заканчивала гастроли. Все шло своим чередом. Наконец – третье отделение: знаменитый аттракцион Эдер и Беретто!.. В центре манежа высится Эйфелева башня с самолетиком и «бамбуком» на поперечной штанге. Звучит «Эгмонт». Мы трое сидим на галерке и мстительно улыбаемся. Сейчас моторист, выпивоха и драчун, получит свое... Нарастает музыка... Гимнасты уже на «бамбуке», моторист – в самолете. Но не слышно грохота мотора, не вращается пропеллер!

Публика недоуменно переглядывается, раздаются негодующие свистки. Но самолетик не заводится. Моторист суматошно машет руками и что-то кричит гимнастам. Публика возмущается, свистит. А мы трое ликуем. Вся штука в том, что перед самым третьим отделением программы мы выкрали из самолетика заводную ручку и выбросили ее в канализационный люк.

Уже оркестр давно перестал исполнять «Эгмонта». Гневный свист публики потрясает огромный цирковой купол. Гимнасты спустились на манеж. Шум, гам, скандал!..

Заключительное выступление аттракциона было сорвано. Мотористу тут же предложили подать заявление об увольнении, тем более, что он и на этот раз оказался «под градусом». Я, Леша, Гога ликовали.

И вдруг нас – словно камнем по темени!.. Кому же мы отомстили?.. Моторист, наш враг, уйдет в порт или еще куда. Мы напакостили ни в чем не повинным Эдеру и Беретто!!!

Это гнетущее чувство вины я носил до тысяча девятьсот тридцать восьмого года. В городе Калинине мы вновь встретились с Эдером, теперь уже известным укротителем львов. Борис Афанасьевич дружил с моим отцом и однажды пожаловал к нам в гости вместе с ручной львицей. Мы сидели, пили чай. И вдруг Борис Афанасьевич заговорил о том самом происшествии в Одесском цирке. Мне стало невмоготу. Улучив момент, когда отец с матерью вышли на кухню, я, заикаясь и еле выговаривая слова, которые душили меня, признался: «Дядя Боря... Это я тогда с Лешкой Клеменсом и Гогой Орсини... ручку заводную стащили».

И поник головой, ожидая справедливого возмездия.

А он никак не реагировал. Я исподлобья глянул на дядю Борю. Лицо его, суровое, изрезанное грубыми благородными морщинами,

было словно каменное. Лишь небольшие, глубоко упрятанные в орбиты глаза хитро поблескивали. И вдруг он меня огорошил: «Значит, все-таки совесть мучила?» Я опешил. Он все знал?.. Откуда?! Борис Афанасьевич усмехнулся. «Тогда, в Одессе, не знал. Позже другие признались... И Гога, и Лешка!»

И мне после долгих лет стало легко и радостно на душе. Я всегда любил Гогу с Лешей. Но после этого!.. Поэтому я и пишу о них сейчас.

Из Одессы мы разъехались по разным городам. Гога и Леша затем отправились за границу. А встретились мы снова только в тридцать третьем году, в цирке Сталинградского тракторного завода.

Об этом цирке тоже следует рассказать.

Сталинградский тракторный завод – детище первой пятилетки. Времена были тогда трудные и, что греха таить,– голодные. Однако партия и правительство все, что только могли, делали для тракторостроителей на Волге. Возвели Соцгород. Дома были, конечно, не такие, как сейчас. Но хорошие дома, со всеми удобствами. Вместо трамвая по Соцгороду курсировал паровоз. Школы четырехэтажные, с хорошими буфетами. Приходи в большую перемену и ешь сколько угодно. Одно было условие: хлеб не мочить. У школы, где я учился, подсобное кроличье хозяйство имелось. Кормили кроликов остатками хлеба. А кролики моченый хлеб не едят.

Ну, а цирк для рабочих соорудили – просто загляденье. Куда там Одесскому!.. На 3000 зрителей. И прямо к верхней части амфитеатра полукругом примыкало общежитие для артистов. Каждому – отдельная комната!

Сколько радости было, как только мы встретились... Леша к этому времени уже заставил заговорить о себе знатоков. Одиннадцатилетним мальчиком он крутил в манеже полный круг «арабских прыжков» – боком через голову – в темпе, на крохотной площадке делал подряд три десятка фляков, т. е. совершал прыжки через спину назад на руки – на ноги и так далее.

Гога тоже стал выходить в «премьеры». На скачущей лошади выполнял задние сальто. В колонне уже не сидел на старшем брате, а стоял. А затем выжимал у него на голове стойку на руках. Эти трюки и сейчас бы отнесли в гимнастике к разряду «ультра-си», т. е. сверхсложных!

И опять вышло так, что мы приехали сменять старую программу. В ней, в частности, выступали канатоходцы Гулям-Хайдар. И еще был другой аттракцион – немецкий дрессировщик львов и белых медведей Лаци Кайтар. Это был представитель так называемой «дикой» дрессировки. То есть он стремился заставить животных выполнять различные упражнения с помощью силы, страха. В основе дрессуры нашей лежит иное: ласка, если хотите, «убеждение», хотя это и звучит довольно странно. Но это так.

Лаци с невероятной пунктуальностью, ежедневно, ровно в пять часов утра приходил на манеж (Клетка оставались с вечернего представления, поскольку Лаци Кайтар выступал последним) и занимался дрессировкой. И был у него лев Цезарь. Однажды Цезарь, получив рогатиной под горло, взбунтовался. Он стал прыгать на клетку, биться об нее... И добился своего: могучим ударом вышиб щит и помчался по рядам все выше, выше... А дверь в последнем ряду вела прямиком в общежитие!

Тогда в школе занятия начинались в восемь часов. Мало еще было школ. Учились в три смены.

Как обычно, я поднялся в половине седьмого. Рано? Надо размяться, отработать кое-какие упражнения.

По дороге в туалет я встретил Гогу и Лешу. Туалетная – в конце коридора, довольно большое помещение без закрывающейся двери. Мы там беседуем, говорим, что хорошо бы не опоздать на занятия в школе...

И вдруг!..

Вот представьте, ребята, себя на нашем месте. Вы тоже размышляете по поводу того, что в школу нехорошо опаздывать. И вдруг!..

В двери появляется Эркнп Гулям-Хайдар. Он почему-то до сих пор не желал с нами знакомиться.

Эркип заходит, видит нас, что-то бормочет неразборчивое. Мы – тоже. И вдруг!..

Тоже себе представьте!.. В тихое местечко врывается разъяренный лев! Да, да, лев, самый настоящий. Африканский лев Цезарь!

Что бы вы сделали на нашем месте?.. Правильно! Мы то же самое. Мы замерли, оцепенели, закаменели в самых неподходящих позах. Даже тысячу лет спустя история не оценила бы их, эти наши изваяния.

А лев рычит ужасно, так, что стекла звенят, и своими страшными лапами размахивает, как смертоубийственными палицами, в метре перед нашими головами... Влетел Лаци Кайтар, но тут же с воплем кинулся прочь–Цезарь зацепил его когтем и, как потом выяснилось, распорол ему руку от плеча до локтя!..

Зверь вышел из повиновения. Он ощутил свободу. Теперь к нему никто не подступится!

И вот в этот момент – глазам мы своим не поверили!—Эркин, который как раз умывался, схватил жестяную урну и... ударил ею Цезаря по носу! Мы закрыли глаза от ужаса. А когда открыли, увидели, что Эркнп лупит свирепого льва урной но башке, по носу. Лев яростно рычит, наконец схватил зубами урну, и она повисла у него на нижних клыках. У Эркина опустились руки. Защищаться уже было нечем! Лев напрягся для прыжка... Мы снова зажмурились...

И вдруг в коридоре раздались крики. Это ассистенты Кайтара,

двигая впереди себя стальные решетчатые щиты, пытались заблокировать злосчастное место, где мы находились!.. Ужас объял нас.

Но крики отвлекли внимание Цезаря. Он кинулся назад, конечно же, опрокинул щиты, и вновь стал носиться по цирку. Но это нас уже не так волновало. Смертельная опасность исчезла, испарилась.

А Эркин стоял с висящими, как плети, руками, и слезы текли по его щекам. Ну – парень!.. Льва по морде урной! Леша подошел к нему. Спасибо не сказал. Не принято это в цирке. Просто пожал руку.

Так мы подружились с Эркином. И что там говорить!.. Такого парня днем с огнем не сыщешь.

ПОСРАМЛЕНИЕ СПИРЬКИ ЗАКИДОНА

Теперь в самый раз рассказать подробнее об удивительной школе в доме купца Собакина. Табличка возле одинокой кариатиды гласит:

ОБРАЗЦОВО-ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ ШКОЛА № I

Табличка потрескалась, потускнела. Оно и понятно. Вывесили ее еще в 1919 году. Все правильно решили новые власти. Здание прекрасное. Значит, и школа должна быть соответствующей, образцовой. Со всего города собрали в нее самых одаренных учеников, самых лучших преподавателей. А самого наилучшего назначили заведующим. Виктор Петрович Кузин, заведующий школой, был действительно удивительным педагогом. Знающие люди утверждали, что в нем пылал огонь гениальности. Виктор Петрович, наладив педагогический процесс, заскучал, заскорбел, ибо ничто не мешало школе показывать замечательные успехи в учебе, поведении и общественной жизни. А Кузину желалось, не терпелось совершать педагогические подвиги. Он жаждал исправлять души неисправимые, дарить стране толковых людей, еще совсем недавно имевших конфликты с Уголовным кодексом.

И Виктор Петрович добился своего. С настойчивостью коллекционера он собирал в своей школе учеников сомнительных – всяких хулиганов, драчунов, полууголовников и бездельников. Последних он не любил, говорил: «Жизнь может сыграть с молодым человеком всякое. Но вот лентяи, бездельники... Это же дар божий. Как и трудолюбие. Но лень – это ужасный дар!» Однако Кузин возился и с ними. Он ведал школой до тридцатого года. Вырастил из беспризорников и всяких брандахлыстов множество замечательных людей, которыми и поныне гордится наша страна.

Сколько стоило Кузину трудов заполучить в свою школу беспризорников, парнишек, искалеченных тяжелой жизнью!.. Вывеска Виктору Петровичу здорово помогла, поскольку на ней значилось: «Образцово-экспериментальная». По мысли организаторов школы слово «экспериментальная» должно было означать всего лишь то, что в школе этой применяются новые методы педагогики. Однако Кузин толковал слово это расширительно. И убедил власти. И он увидел первые плоды. Сын матерого уголовника в 30-м году получил диплом инженера!

Все поздравляли Виктора Петровича с педагогическими победами. А Виктор Петрович хирел, чах, приближался к могиле. Жалко ему было умирать. Именно – жалко. Не страшно. Человеку, прожившему жизнь честно, с пользой для людей, не страшно умирать.

И он умер.

И заведовать школой стал прекрасный педагог Канаев Егор Иванович. Он знал все. Одного только не ведал: как обращаться с учениками, вчерашними беспризорниками, уголовниками, хулиганами...

А по традиции в школу все присылали и присылали «трудных» учеников и учениц. Егор Иванович старался продолжать традиции своего замечательного предшественника. Покойный Кузин в бывшей людской купчины Собакииа – большой комнате с низкими потолками – организовал общежитие на десять коек, для иногородних и бездомных своих воспитанников. Егор Иванович продолжал дело, начатое его предшественником. В общежитии этом обитали бывшие беспризорники. Жили они коммуной, в свободное от учебы время мастерили табуретки, вырезали деревянные ложки, и это занятие давало им хлеб насущный. Общежитейские ребята держались несколько особняком, поглядывая на обычных учеников свысока. Они считали себя уже взрослыми, поскольку зарабатывали на жизнь. Учились получше «мелюзги», ибо у них были строго определенные часы для подготовки домашних заданий и дежурные преподаватели внимательно следили за распорядком дня. Одеты общежитейские были одинаково: серая куртка, под курткой синяя рубашка-косоворотка и черные грубого сукна брюки.

В общежитии числился и Спирька Закидон. Однако его койка почти всегда пустовала. И это было даже хорошо-. Как только появлялся Спирька, общежитейские ребята словно с ума сходили. Какой там порядок! Какая там дисциплина! Первым делом в школе устраивалась «Итало-Абиссинская война», п тогда уже с ума сходила вся школа. Мальчишки, девчонки, вперемежку, дубасили друг дружку учебниками, кипели массовые кулачные побоища... В самую гущу бойцов врезался с воплями и улюлюканьем могучий Спирька, вооруженный ногой

скелета, хранящегося в кабинете природоведения. Он крушил безжалостно «макаронников», нисколько, впрочем, не заботясь о том, чтобы разобраться, кто «макаронник», а кто «абиссинец». Да и мудрено было разобраться. Никто не хотел быть «фашистом». Но кого-то надо было тузить. Общежитейские несокрушимой фалангой врезались в толпу за Спирькой...

Шум! Гам! Победные вопли! Жалобные вскрики! А по коридору метался несчастный Егор Иванович, тщетно пытаясь утихомирить воспитанников, охваченных боевым азартом, и восклицал:

– Ну, ребята, образумьтесь... Пардон, вы же почти взрослые люди!

Остальные учителя прятались в трапезной. Лишь Геночка Иголкин бесстрашно влезал в свалку, схлопатывая иной раз тумака и в азарте тоже раздавая тумаки. Егор Иванович сильно подозревал, что юный преподаватель физкультуры Геночка под видом добровольца-усмирителя просто сам не прочь помахать кулаками, ибо силушка в нем так и играла.

«Война» кончалась обычно тем, что Егор Иванович, высоко, как страус, вздергивая длинные ноги, бежал в трапезную, крутил ручку старинного телефона и звонил в милицию. Начальник милиции сразу узнавал его взволнованный голос и иронически басил:

– A! Опять, значит, война в образцово-экспериментальной... Высылаю наряд.

После «Великой войны» в школе на неделю-другую устанавливался относительный порядок. Спирька исчезал. Ученики подсчитывали синяки и шишки, искали утерянные галоши, употреблявшиеся в качестве метательных снарядов, замывали, закрашивали на стенах чернильные пятна, потому что, если чернильница-непроливайка врежется в стену, она обязательно оставляет огромное фиолетовое пятно.

Ученики ходили с виноватым видом. А в учительской царила оживленная и, я бы даже сказал, радостная атмосфера: война кончилась – впереди недели две относительно спокойной жизни. Административных, карающих мер против зачинщиков безобразий заведующий применять не решался. Да и кто зачинщики? Спирька-негодяй! А Спирьки нету. Нельзя же всю школу исключать!

Школа досталась новому заву в хорошем состоянии. Однако Егор Иванович не обладал редкостным даром управлять «неуправляемыми» воспитанниками. В обычной школе ему бы цены не было. А вот в «образцово-экспериментальной»...

И постепенно падала дисциплина. А по стародавней традиции в , «образцово-показательную» присылали все новых и новых учеников на перевоспитание. Самых, как говорится, отпетых. Из всех школ города. И даже из области. А Федьку Пыжика импортировали даже из города Минска, где он в трамваях шарил по карман.

Вот в какую прелюбопытную школу угодили «три мушкетера»!

На другой день после знаменитого своего перехода по тросу через улицу, Гога, Леша и Эркин явились па занятия. Весь класс таращил на них глаза. Еще бы! Только поступили, и уже о них город говорит! И уже вчера какой-то чудик из школы ФЗС (Фабрично-заводская семилетка), желая посрамить циркачей, попытался выжать стойку на перилах балкона и, конечно же, свалился вниз, чуть не свернув себе шею. Сейчас лежит в больнице.

Федька Пыжик подошел к новичкам. Это был стриженый под машинку парнишка, курносый и веснушчатый. Левый глаз у Федьки косил наружу. Пыжик утверждал, что этот недостаток у него не врожденный, а благоприобретенный, поскольку его трамвайная «профессия» требовала постоянно быть настороже.

– Здорово, циркачи!—сказал Федька небрежно.—Ух, и влетит вам теперь от Спирьки Закидона!

И он объяснил новичкам, кто такой Спирька.

– За что влетит?– не понял Леша.

– За то. Хотите школу в свои руки взять? Спирька в ней бог и царь. А вы...

– Ничего мы не хотим. Сам же приставал: покажите, покажите!

– Теперь уже поздно. Не простит вам Спирька.

– А что он нам сделает?– поинтересовался Гога.

– Отлупит до бессознательности, вот что!

– Одни – троих?—удивился Эркнп.

– Зачем один? Общагу приведет.

– Общагу?

– Ну, наше общежитие. Промежду прочим, я ведь тоже из общаги.

– И ты нас – бить?

Федька почесал стриженый затылок, развел руками.

– Куда деваться? Закидон шутить не любит. Откажусь – он и меня отвалтузит. Вы, циркачи, птицы залетные. Месяц, другой покувыркаетесь в нашем городе—и отчалите. А Спирька останется. Так что и мне придется вас бить. Не хотелось бы, одначе... Да вы не трухайте. Я больно не буду. И братве потихоньку скажу, мол, не очень старайтесь. Циркачи ребята клёвые.

– Как бы мы вашу общагу не побили,– усмехнулся Эркин.– Ты своему ненаглядному Спирьке так и передай: пусть лучше не связывается.

– Да ты что?! – испугался Федька.—Да за такие слова!.. Он из меня лепешку сделает. Вы вот что, братишки, не кочевряжтесь. Зла я вам не желаю. Пусть он вас малость поколотит. Положено так, понятно? Во-первых, вы новички. Во-вторых, Закидон здесь хозяин...

Вокруг толпился уже весь класс И даже девчонки подтвердили: положено «учить» новичков. Так Спирька распорядился. А если

осерчает он, то и вовсе беда: соберет свою городскую шпану. А у них и кастеты, и финки!

– Плевать!– в сердцах вскричал Гога.– Плевать нам на Спирьку и его шпану!

Класс ахнул. В глазах смятение, испуг, восхищение. И тут как раз ударил в колокол сторож Пахомыч. Начинались занятия. На пороге возникла импозантная, представительная фигура учителя географии с великолепным прозвищем «Мадагаскар». Однако в сокращенном виде прозвище это носило, пожалуй, несколько обидный характер – «Модя», тем более, что учителя звали Модестом Леонидовичем.

Сделав перекличку и с удовлетворением отметив, что Спирька Ленский отсутствует, географ, по заведенной привычке, выложил на кафедру свои прекрасные золотые часы. Модест Леонидович, старый либерал, не любил ставить «неуды». Он боролся за успеваемость демократическими методами. Никогда не вызывал ученика сам, а предлагал отвечать урок желающим. К тому же он был очень близорук, и ученики этим пользовались. «Специалист» по географии Ленька Емцов научился копировать голоса пяти своих приятелей и за небольшое вознаграждение (бутылка ситро, пирожок с повидлом) честно зарабатывал благодарным клиентам «оч.хор»ы.

– Ну-те-ка, кто желает подвергнуться?– спросил географ, снимая очки и сильно щурясь.– Есть желающие, или желающие не желают?

Федька урока по географии не выучил, однако вскинул руку и воскликнул:

– Я желаю! Федор Пыжик.

– Пыжик?– удивился учитель.– Приятно слышать ваш голос.– Учитель-демократ говорил всем ученикам «вы».

Проходя мимо новичков, Федька задержался и прошептал:

– Поглядите, что сейчас будет. Не хуже, чем ваш переход по тросу.

– Тэ-э-эк!– учитель разгладил пальцами красивые серебристо-черные усы.– Слушаем вас, Пыжик. Что было задано?

Пыжик молчал. Он не знал, что именно надо было выучить.

И тут произошло чудо. Новички ясно видели, что Пыжик прошел к доске по среднему проходу между партами, метрах в трех от кафедры. К учителю он не приближался. И тем не менее прекрасные золотые часы исчезли с кафедры!

– Не будем тянуть время, Пыжик,– учитель по привычке захотел взять часы и, близко-близко поднеся к глазам своим, проверить, сколько времени потеряно зря.

– Часы!– вскричал учитель страшным голосом.– Пропали мои часы!!

Начались суматошные и шумные поиски часов. Учитель совсем потерял голову. Исчезновение часов, очевпдно, помутило его разум, и он стал говорить удивительные слова:

– Господи!.. Семейная реликвия. Настоящий Брегет!.. Мой прапрадед, граф Иловайский, купил эти часы у самого Брегета. Разве вы, современные ученики, знаете, кто такой был Брегет?! Вы вообще ничего не знаете...

– Почему мы не знаем?– вдруг возразил Федька и ошеломил учителя своей эрудицией: «Пока недремлющий брегет не прозвонит ему перерыв на обед».

Географ, столь неосторожно открывший свое графское происхождение, которое тщательно скрывал, выдавая себя за потомка историка Иловайского, услышав из уст Федьки чудовищно изувеченные пушкинские строки, онемел. Затем опомнился п вновь занялся поисками, говоря, говоря, говоря...

– «Перерыв на обед!..» Черт знает что!.. Неслыханное кощунство! Онегин... Лишний человек – по звонку уходит на обеденный перерыв!.. Вы, Пыжиков, фальсификатор Пушкина. Запомните, тонкий знаток поэзии, у Пушкина вот как: «Пока недремлющий брегет не прозвонит ему обед». Уразумели разницу?.. Однако, где же мой... мой Брегет?!. Мой прапрадед участвовал во взятии Парижа и низложении Наполеона, он приобрел эти часы лично у самого Брегета! Этот кудесник делал часы специально для королей, императоров... И вот пропал мой Брегет!.. В нашей школе всякое бывает, однако случаев хищений!.. Даже Спирька Закидон не позволяет в щколе ничего подобного!.. Неслыханная наглость! Верните мой Брегет, негодяи!..

Сторож Пахомыч ударил в колокол. И тут, словно в сказке, на кафедре возник злополучный брегет. Учитель взвизгнул от восторга и мистического ужаса.

– Ну вот,– пробурчал Федька.– А еще ругаетесь! Сами потеряли. Как лежал ваш брегет, так и лежит.

Модест Леонидович сидел томный от счастья, прижимая свое сокровище к груди.

– Модест Леонндыч,– нагло потребовал Федька,– вы мне все же отметку!..

– Конечно, конечно!..– закивал головой географ, от волнения позабыв, что Пыжик ему и не отвечал вовсе.– Прекрасный ответ. Ставлю «оч. хор». Садитесь, Пыжик.

– Ну, как?—самодовольно спросил Пыжик новичков.– Годится?

Новички восхищенно оглядывали Федьку с ног до головы.

– Сила!– воскликнул Леша.

– Самого иллюзиониста-манипулятора Марчеса за пояс заткнешь!– подтвердил Гога.

А Эркин подытожил:

– Вот и шел бы ты в цирк, Пыжик. Мартин Марчес, как я слышал, скоро должен сюда приехать на гастроли. Покажись ему. Сперва будешь ассистентом. Получишься н самостоятельно выступать станешь.

– А возьмут?—с сомнением спросил Пыжик.

– Марчес примет,– успокоил Федьку Гога.– Мы поговорим с директором цирка, расскажем о твоих способностях. Возьмет он тебя на заметочку, а приедет Марчес – познакомит. Считай, что ты уже циркач!

Круглая физиономия Федьки расплылась в довольной улыбке.

Вновь ударил колокол. Следующий урок – немецкий язык. Взошла в класс Анна Францевна. На ее уроках почему-то ученики вели себя прилично. Может быть, потому, что эта молодящаяся старая дева была поразительно добра. Ее пригласил в школу еще покойный Кузин, приняв во внимание, что доброта ее – надежный щит против хулиганских выходок «трудных» подростков. Лишь однажды обошлись с Анной Францевной очень плохо – посадили в выдвижной ящик кафедры мышь, которая и напугала «немку» до полусмерти.

Анну Францевну в школе любили. Только вот уроков не учили. И сейчас она тщетно приглашала желающих прочесть наизусть стихотворение Вольфганга Гёте. Наконец она вызвала Бубликова, того самого, который в прошлом году ногу вывихнул. Лопоухий Бубликов, грызя ногти, начал:

– Вне, значит... герлих леухтет мир ди Натур...

– Бубликофф!—страдальчески воскликнула Анна Францевна.– Что за произношение! Язык Гёте, Шиллера...

– У-у-у-у-уууу!– вдруг пронеслось по классу.– Огого...у-у-у... ыыыыы-йих!!!

Страшное, таинственное завывание ошеломило класс. Анна Францевна побледнела.

– Аих-аих-аиххххх! – вновь пронеслось по классу.

Всем стало жутко. В старинных книгах так обычно стонут и вопят привидения.

– И-и-и-и-и-и-и! —завопило привидение на высокой ноте.

И вдруг в камине, находившемся за вертящейся вокруг оси классной доской, что-то зашуршало, заклекотало... Девчонки взвизгнули. Анна Францевна схватилась за сердце. И в это время из камина вылез... Спирька Закидон собственной персоной!

– А вот и я!– воскликнул он, по-дурацки раскланиваясь.– Наше вам с кисточкой! Разрешите присутствовать, майи либер Анна Францевна?

– Спиридон!—возмутилась кроткая «немка».– Как тебе не стыдно? Как ты очутился в камине?

– Известно – как. Прогуливался по крыше. Залез в трубу, ибо, как известно, прямая между двумя точками есть кратчайшая...

А ну выйди из класса!– услышал вдруг Спирька резкий голос. – Тебе говорят!

От неожиданности Спирька вздрогнул.

– Это кто еще мазу тянет, а?– произнес он угрожающе.

– Я,– услышал он твердый ответ.

Этосказал одни из ненавистных Спирьке новичков – волосы бронзой отливают, глаза синие, подбородок с ямочкой.

– А ты кто такёй?—пропел по-блатному Спирька, вперяя свои глазки-буравчики в нахального новичка.—Жить надоело, да? Вот пощекочу тебе «пером» двенадцатиперстную кишку...

– Пшел вон!

– Чо?!

– Вон пшел!

Лешка поднялся, за ним Гога и Эркин. Втроем они двинулись на хулигана. Добрая Анна Францевна стала упрашивать Спирьку:

– Выйди, Спиридон, очень прошу, битте...

Но не мог, не имел права Закидон выйти. Это означало бы – власти конец. Всему конец!

Класс ахнул – Спирька вытащил страшный кастет с шипами!

И в тот же миг – как это случилось, никто и не заметил!– кастет оказался в руках Лешки, а двое его друзей, заломив Спирьке руки за спину, волокли его к двери. Лешка дал ему пинка, и Закидон вылетел из класса.

В классе воцарилась гнетущая тишина. Идолище, терроризировавшее всю школу четвертый год кряду, было посрамлено. Но страх перед идолищем еще глубоко сидел в душах подростков. Что-то еще будет!..

– Дакке шён,– пролепетала Анна Францевна.– Бубликов, продолжайте, шнелль, шнелль...

– Так, значит, вне герлих леухтет...

Дверь распахнулась, показалась искаженная яростью физиономия Спирьки.

– Общага!—прохрипел он.—На перемене – ко мне. Я сказал! ...Прозвенел колокол. Федька Пыжик плелся за новичками и

горестно шептал:

– Я ж не хочу вас бить, ребятки! А что делать? Я только видимость создам. Закидон все классы обежал, собрал общагу. Как мне откалываться?

– Ладно, бей,– сказал улыбаясь Гога.– Ты – нас, мы – тебя. Трусоват ты, парень, малость.

К новичкам подбежал вихрастый первоклашка с выпученными от испуга глазами.

– Сам Спирька вас зовет! За сарай. Это где пруд и потом направо. Поговорить, говорит, надо.

– Ладно.

Новички отправились за пруд. За ними, в почтительном отдалении, следовала почти вся школа.

Спирька ожидал новичков. Он стоял, покуривая папиросу, поплевывая. Брюки заправлены в сапоги, сапоги «гармошкой». Из-за правого голенища торчала рукоять финского ножа. Позади Закидона толпилась обшага. Федька оставил новичков и тоже влился в общагу.

– Эй вы, фрайера!—заговорил нараспев Спирька.—Я добрый. Я дарю вам жизнь. Но при одном условии... В знак преданности вы поцелуете мне сапог. Задача ясна?

– Иди ты!..– не вытерпел Гога. От бешенства его желтые волосы встали дыбом.– Проваливай!

– Ага, так!—Спирька потемнел лицом. Скомандовал:—Общага!..

Лешка замахал руками.