Текст книги "Трое отважных, или Жизнь и необычайные приключения "мушкетеров""

Автор книги: Олег Сидельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Было Леше неуютно на душе. Рогнеды не видать. И вдруг:

– Девушка, позвольте пригласить вас...– Как из-под земли появилась Рогнеда. Это она Лешу приглашала, Лешу назвала «девушкой»!

Стыд-то какой!

А он, чудак, растерявшись, сказал:

– Пожалуйста!

Смех раздался, юный, безудержный смех.

А деваться было некуда. Леша, красный как рак, вышел вперед. Маленькая язвочка Рогнеда и взяла-то его так, как если бы она была мужчиной. Но тут Леша опомнился. Все переиграл. И они затанцевали. Кто-то пустил в них ленточкой серпантина, над головой лопнула хлопушка, осыпав пару бумажными разноцветными кругляшками. Рогнеда вдруг застеснялась, щеки ее стали пунцовыми, и бросилась вон из зала.

Вокруг вновь засмеялись. И Леша, не очень-то сознавая, что делает, тоже бросился в школьный двор.

Неда сидела на пенечке и всхлипывала. Леше стало не по себе. Парнишка, смущенно выкручивая модный галстук с огромным узлом, произнес удушливым голосом:

– Ты что, а? Я тебя ничем не обидел. Это ты... Девушкой меня назвала. Тоже мне придумала!

Она молчала. Но перестала всхлипывать. Сидела, потупившись, Н вдруг Лешка как-то особенно остро сообразил, какого дурака он ломает. Ему стало попятно, почему Неда всхлипывала. И ему самому захотелось реветь – во нее горло. Так бы вот сесть рядышком на пенечке и заголосить!..

– Я уезжаю,– произнесла Рогнеда.– Поэтому мне и грустно. Я еду в Ленинград.

– Я, может быть, тоже приеду в Ленинград.

– Правда?!

Леша промолчал. Какая там правда!.. Откуда ему знать, куда их аттракцион направят из этого города?

– Учиться едешь?– спросил Леша.

– Учиться.

Они помолчали. А потом как-то так вышло, что они, взявшись за руки, миновали школьный двор и тихо побрели к реке. Позади них в предрассветной сероватой мгле появилась малиновая полоска. Она все росла, ширилась, становилась светлее. И вот малиновый мазок, пронизанный золотыми стрелами, превратился в Восход Солнца!

Они дошли до реки. Оглянулись. Рассвет улыбался им.

– Как красиво,– тихо сказала Неда.

– Да.

Послышались торопливые шаги. Это Гога с Эркином разыскивали друга.

– Вот вы где, оказывается!—воскликнул наивно Гога.– А мы с Эркином с ног сбились...– Гога запнулся, получив от Эркина локтем в бок, смущенно засопел.– Вот... значит... Такие дела. Ну... мы пошли.

– Глупо как!—засмеялась Рогнеда.– Раз нашли – оставайтесь. Давайте вместе полюбуемся восходом. Прелесть какая!

– Да-да,– торопливо закивал Алеша.– Давайте вместе. Подумать только!.. Еще час назад мы были школьниками. Пока аттестаты не получили. И вот мы взрослые, окончательно и бесповоротно. Смотрите... Это ж первый восход солнца в нашей взрослой жизни!

Шумной гурьбой к реке спускались остальные выпускники школы.

А рассвет наливался красками, растворял темноту небес. Росная трава прямо на глазах стала просыхать. Запели птицы. Громадная рыбина выскочила из реки, с шумом плюхнулась, пустив по водной глади широкие круги. Мир просыпался, оживал, радовался жизни.

Вдруг на западе, оттуда, где посветлевшее небо сливалось с горизонтом, отчеркнутым сиреневой полоской леса, донесся неясный гул. Он нарастал, наливался грозными звуками.

Ребята недоуменно переглядывались. Из-за сиреневого леса показались точки... Много точек. И они, разрастаясь, излучая гул, превратившийся уже в рев, мчались прямо на ребят!

– Самолеты!– весело воскликнула Рогнеда.– Наши самолеты возвращаются на аэродром после учений!

Парии и девушки стали кричать, весело размахивать руками, платками, косынками, приветствуя летчиков.

Самолеты, как-то странно рыча моторамп – надрывно, невесело, разделились на три стаи. Одна полетела в сторону аэродрома, вторая взяла чуть правее, к громадному подземному бензохранилищу. А третья стая со снижением устремилась прямиком на ребят!

– У них не звезды!—закричал кто-то отчаянно.—Кресты!!! Самолеты промчались над рекой, устремились к центру города.

И сразу же взлетела зеленая ракета, еще ракета... Еще! Самолеты ринулись в ту сторону. Что-то запело в воздухе, тонким голоском, превратилось в леденящий душу свист, и вдруг раздался страшный взрыв, который качнул землю под ногами. Еще взрыв... Еще... Еще!..

Взвизгнули девчонки, заметались парни, сразу превратившиеся в мальчишек. Смятение охватило ребят. Кто-то бросился наутек, кто в страхе рухнул наземь. Чуть погодя, повинуясь инстинкту самосохранения, все сбились в кучу, хотя это-то и было самое опасное.

Но самолеты были заняты другими объектами...

Гремели, потрясали город мощные взрывы. Там, где было подземное бензохранилище, тоже взлетели ракеты, посыпались бомбы, и через несколько минут округу потряс чудовищной силы взрыв!.. К светлеющему небу взметнулся огромный огненный столб, окутанный дымом. Он вырастал, превращаясь в зловещий дымный гриб.

– Бензохранилище взорвали!

– Бежим, ребята!

– Спасайтесь!!

– Стой!!!—не своим голосом заорал вдруг Алеша.– Куда бежите?.. Убьют! Слушай меня...

Толпа испуганных, растерянных юнцов и девушек замешкалась.

– Стой!—все орал Леша.—Ко мне!.. Девчонкам не реветь. Пошли к школе. Она на взгорье. Надо осмотреться.

Леша первый быстро зашагал по косогору вверх. Его так и подмывало побежать, но он сдержался. За ним ведь идут целых два выпускных класса. Стоит броситься бегом, как и все побегут, может возникнуть паника. Только что удалось погасить смятение. Поэтому надо держаться спокойно.

Так размышлял Алеша, таща за собой за руку тихо всхлипы? вающую Неду. Рядом, тяжело дыша, шагали его друзья. «Три мушкетера» вели за собой остальных товарищей, показывая пример выдержки, спокойствия. Но в душе у них было маятно, дыхания не . хватало.

Навстречу им выбежал директор школы, за ним завуч, учителя. Они суматошно размахивали руками. Увидев своих воспитанников, бросились к ним:

– Что случилось?! Все целы?

–Целы все,– глухо отозвался Леша.– А что случилось?.. Война, наверное.

– Что ты, что ты!—замахал руками директор.—Думай, что говоришь! У нас договор о ненападении...

Он осекся.

Город был весь в дыму и пламени. Самолеты крутили над ним карусель, поочередно подпрыгивали, с воем и визгом валились на крыло – и пикировали, пикировали, пикировали... Рухнула стена жилого дома для комсостава. Завалилась фасадная часть Дома Красной Армии. Окуталось дымом, зашевелилось, как живое существо, здание, где помещался штаб механизированного корпуса!..

Все смотрели, как завороженные, на страшную картину разрушения мирного города. Тем временем самолеты, разбомбившие склад горючего, повернули на помощь тем, которые бомбили аэродром. Посыпался новый град бомб, однако больших пожаров там почему-то не было. А ведь и возле аэродрома взлетали предательские ракеты!

И вдруг Эркин закричал надрывно:

– Ребята! Цирк... Цирк наш горит! Скорее...—он бросился вперед, но послышался негромкий, властный голос директора.

– Гулямхайдаров! Назад... Нехорошо. Зачем сеять панику?

Фашисты наконец отбомбились и стали разворачиваться на запад. С нашего аэродрома взлетели и погнались за ними лобастые истребители «И-шестнадцатые», звено каких-то новых самолетов—веретенообразных, с острыми носами. Значит, не все самолеты сгорели во время бомбежки!

– Урра-а-ааа! – закричали ребята. – «Ура!»—подхватили и учителя.

– Теперь – по домам,– распорядился директор.

Не чуя под собой ног, все бросились со школьного двора. Леша даже о Рогнеде позабыл. А когда вспомнил – было поздно. Она исчезла в окутанном дымом переулке.

«Мушкетеры» не побежали по своим квартирам. Они знали: если родители живы, они обязательно прибегут в цирк. Так повелось исстари. Если у циркача дома несчастье, он идет в общий дом – в цирк. Когда своенравная река Аму-Дарья вышла в прошлом году из берегов и стала затоплять город, в котором гастролировал Эркин, то все артисты помчались спасать цирковое имущество, аппаратуру. Они остались в чем были – все вещи их погибли. Но цирковой реквизит они спасли!

...Цирк догорал. Вокруг пего еще фыркали белесыми искрами угасающие маленькие бомбочки – «зажигалки». От брезентового шапито ие осталось и следа. Дымились опилки на манеже. И всюду сновали те, кто еще так недавно радовали зрителей своим искусством – ш-пп-чибристи и жоксп, канатоходцы, акробаты, жонглеры, клоуны, которые сейчас выглядели как обычные очень взволнованные люди.

К счастью, никто из близких «трех мушкетеров» не пострадал. После представления, ночью, шли просмотры новых аттракционов, прибывших на конкурс. Все артисты были в сборе, каждому ведь интересно, что приготовил его товарищ... Бомба ударила по конюшие, несколько зажигалок воспламенили гардеробные с костюмами и реквизитом. И сразу же все, едва прошел шок, бросились на борьбу с пожаром. Хлынули из брандспойтов тугие водяные струи, зашипели огнетушители. Люди засыпали огонь песком, таскали из пруда в ведрах воду... Многое удалось спасти.

Гога, увидев отца с матерью,– оборванных, с обгоревшими бровями, радостно засмеялся, и вдруг умолк, отступил назад. Его потрясло лицо отца. Могучий мужчина с коротко подстриженными тронутыми сединой волосами... плакал!

– Папа!..– воскликнул Гога.

У отца запрыгали губы. Он всхлипнул и показал в сторону.

Гога вскрикнул и побежал туда, куда указывал отец дрожащей рукой. Страшную картину разрушения представляла собой конюшня. Дым, тлеющие головешки, смрад пожарища. На асфальтовой площадке недвижимо лежал слон Марс. Огромная голова его была расколота, как грецкий орех. Рядом с убитым великаном сидел, дрожа и скуля от страха, семимесячный львенок Кутя, выбравшийся из разбитой бомбой клетки... Но все эти картины всплыли в памяти Гоги много позже. А тогда он, не впдея ничего, не помня себя от ужаса, бежал к своему другу!..

Орлнк лежал на боку, испуская тихие, почти человеческие стоны. Белоснежный красавец с темной гривой умирал. Он лежал в луже крови с развороченным животом и ждал, ждал своего друга. Ему так не хотелось умереть, не повидавшись с ним... Завидев Гогу, конь тихо заржал – горестно, ласково. В больших, с фиолетовым отливом, глазах его в последний раз вспыхнули живые искорки.

Гога бросился к Орлику, упал на колени, обнял могучую шею и заплакал навзрыд. Конь нежно трогал руку друга мягкими холодеющими губами.

– Орлик!.. Милый Орлик...

Гога заглянул другу в глаза, которые уже подергивала смертная пелена. В них были боль, тоска и недоумение. Он как бы хотел сказать: «За что меня, Гога?.. Я был хорошим цирковым конем. Бегал вокруг манежа рысью и галопом – как только было надо, бегал не взапуски, а строго соблюдая все правила, так, чтобы ты, Гога, попадал все время в темп, крутя свои сальто, чтобы не разбился. Я старался, дружище... Кто меня так, Гога?.. А помнишь, как ты поспорил с известным мастером высшей школы верховой езды и заявил, что я, Орлик, сделаю все то, что сделает его лошадь?..

Но Мастер смеялся, называл тебя зазнайкой. Но вот мы выскакали на манеж. Его лошадь делает курбет – я его повторяю, она прыгает кабриоль —я тоже, пиаффе – и я – пиаффе!.. Славно мы тогда подшутили над знаменитым мастером!.. Прощай, Гога. Прощай, дружище!..»

Орлик вздрогнул, вздохнул коротко и затих. Навсегда. Гога горько плакал, обняв шею друга. А рядом стояли его товарищи и тоже плакали. Ведь Орлик был и их другом. Он был настоящим артистом. Пусть четвероногим, но артистом. Настоящим.

ПОДВИГ СПИРИДОНА ЛЕНСКОГО

В ту субботу Матильда, как обычно, сидела в дальней аллейке городского парка и вышивала что-то болгарским крестиком. В условленное время Спирька пришел. Сел на скамью, делая вид, будто любуется природой. «Рукодельница», не глядя на него, тихо сказала:

– Ровно в двенадцать ночи – ко мне. Все. Шагай.

Парень чувствовал себя обреченным кроликом, на которого уставил свои замораживающие волю глаза голодный удав. С работы си отпросился, сославшись на головную боль и сердцебиение. Врач нашла и сильное сердцебиение, и, по мутным, полным страдания глазам Спирьки,– головную боль. Выписала лекарства и дала освобождение на три дня. Парень действительно чувствовал себя хуже некуда.

Он вышел из поликлиники. Побродил по городу, удивляясь тому, что почти все люди, которых он встречал, смеялись, рассказывали друг другу что-то интересное. У людей было хорошее настроение. Завтра воскресенье – отдых, рыбалка, дружеское застолье, спортивные соревнования...

А он бродил по улицам в рабочем комбинезоне; свежие стружки прилипли к рукавам, запутались в его сивом чубчике.

...В недоброй памяти тридцать третьем голодном году остался Спирька сиротой. Соседи говорили, что должны за ним прийти из детского дома. Мальчуган ждал. Но, видать, там заминка вышла. А есть страсть как хочется! Пришел квадратный дядька с пугающей челюстью. Глаза маленькие, въедливые, злые. А сам улыбается.

– Я,– говорит,– твой дядя. Черт с ними, с детдомами. Я тебя воспитаю. И специальность дам классную.

Увел. И дал «специальность». Это был «Медведь», и он научил Спирьку влезать в открытые форточки. Парнишка маленький, тоненький. Влезет Спирька по-тихому в форточку, прокрадется босыми ногами мимо спящих хозяев, аккуратно отомкнет дверь... «Медведь» со своей шайкой тут как тут!

...Спирька, сам того не волан, очутился возле фасада Дома красной Армии. Огромное здание построенное буквой «П». В левом флигеле – бассейн с вышкой. А чуть подалее серый дом. Вход туда ио пропускам, а у входа часовой под «грибком». Вот туда надо бн!

Послышался переливчатый тихий свист. Спирька вздрогнул. Т;;к свистит только «Медведь». Оглянулся... «Медведь» манил его к себе толстым негнущимся пальцем. Спирька, как на веревочке, пошел. В переулке громила взял его за грудки, прохрипел:

– Ты чо, как дерьмо в проруби, по центральным улицам шастаешь? Жить надоело?! Вали в свою общагу!

Спирька покорно повернул в сторону общаги. Оглянулся. «Медведь» исчез. Может, потихоньку следит? Свернул в один переулок, в другой... Вроде никого. А в голове – картины прошлого... Вот «Медведь» обучает его, Спирьку, «закидону».

Поначалу Спиридон нос задирал. Мал да удал! В шайке ему не последняя роль отведена. А позже грустно стало. Особенно, когда «Медведь» старушку ударил по голове свинчаткой. Она, как подкошенная, рухнула. Защищала, бедняжка, кстати сказать, чужое добро. Домработницей была!

И приятные воспоминания: угрозыск берет «малину», всю шайку. Тогда Спирька не радовался, тогда он кусался, царапался, не давался. Но его все же скрутили. И, что особенно важно,– поняли его. Даже прокурор на суде просил для Спирьки снисхождения, назвав «жертвой матерого уголовника по кличке «Медведь».

И определили Спирьку в «Образцово-показательную». Одежду дали, койку с постелью, еду. Конечно, все это не очень-то... Однако от души. И ему, Спирьке, надо бы в ножки поклониться. А он, дурак, стал «фасон давить». В школе всех в черном теле держит. Чего-нибудь вкусненького захотелось – шмыг в трамвай, «взял» кошелек, и порядок. И потянулась к нему вся городская «шпанка». Даже почетную кличку Спирька получил – «Король». Что хочет, то и делает. До той поры, пока циркачи не объявились в школе. Здесь и кончилось его «царство». Сейчас-то он понимает: хорошо, что кончилось...

Спирька от удивления остановился и чуть не присел Вновь он оказался возле серого дома, вход в который охранял часовой. Из окна второго этажа на него смотрел человек в военной форме. Волосы с проседью... Тот самый, кого он уже однажды встретил!

К нему! Скорее!

Спирька шагнул к входу. Часовой спросил безразличным голосом

– Пропуск.

А какой у Спирьки пропуск?

– Мне к тому... Вон на втором этаж ..

По тот человек уже исчез. Не было его видно ь окис. Часовой сказал ворчливо:

– Вали отсюда, милый.

Именно в это время майор госбезопасности Фролов мучительно думал: «Как?.. Как выявить гнездо диверсантов-наводчиков?»

Час назад пришла шифровка. Уголовник по кличке «Паршивец», схваченный на месте преступления, когда пытался ограбить сберкассу, сообщил о существовании в городе М. фашистско-диверсионной группы. Оп пока никого из этой группы не назвал и примет не дал, требуя помилования за попытку «взять» сберкассу. «Паршивец? будет доставлен самолетом в город М.

Но это же надо ждать!

Опытный, бывалый чекист находился сейчас в затруднении.

Что делать? Нельзя терять ни минуты! На границе неспокойно. Гитлеровцы забрасывают диверсантов. Их самолеты то и дело нарушают наше воздушное, пространство, углубляясь на многие десятки километров... Назревают события. Это по всему чувствуется. А стране надобно выиграть хотя бы еще полгода. Будут сформированы многочисленные мотомеханизированные корпуса, новые типы самолетов, танков и артиллерии выйдут на конвейер, и тогда никакой агрессор не будет нам страшен...

Пока же надобно искать «дивергруппу». Где?.. Ни малейшей зацепки!

Фролов затребовал все материалы, связанные с происшествиями последних месяцев. Задержан нарушитель границы, сумевший добраться до города, но схваченный патрулем НКВД... Сброшенный с самолета на парашюте диверсант показал... Колхозник Адамович С. И. был задержан вблизи аэродрома. Адамович С . И. пояснил, что в результате потери ориентировки он...

Майор Фролов тяжело вздохнул. Попросил себе чаю и продолжал листать материалы... И вдруг!

«Пенсионер Чернышевич К. О. прислал письменное заявление о том, что он, находясь на своей пасеке в двенадцати километрах юго-западнее города М., услышал около трех часов ночи прерывистый гул самолета. Чернышевич притаился в густой и высокой траве. Он видел, как примерно в двадцати шагах от него опустился парашют. Потом неизвестный скинул с себя комбинезон, и тогда стало ясно, что это не неизвестный, а неизвестная, ибо это была женщина. Затем, закопав парашют и комбинезон, неизвестная направилась по дороге в сторону города М. Далее Чернышевич...»

А вот и письмо Чернышевича, и протокол беседы с ним. Предшественник почему-то решил, что показания Чернышевича – плод буйной фантазии. Даже парашют с комбинезоном не попытался' отыскать!..

Фролов немедленно вызвал оперативную группу, распорядился немедленно выехать на пасеку, разыскать Чернышевича и с его помощью отыскать парашют с комбинезоном.

Майор, конечно, понимал, что парашют и комбинезон – это не сам диверсант или диверсантка. Но это уже кое-что. Потом он почему-то вспомнил лицо парня лет двадцати (тоже в комбинезоне!). Он, Фролов, глядел из окна второго этажа, а тот парень с древесными стружками в сивых волосах глядел на него, словно что-то хотел сказать... Надо было его окликнуть. Эх!.. Фролов вспомнил об этом парне только потому, что и он был в комбинезоне. А образ парня по непонятной логике вытащил из отдаленных уголков памяти другого парня, Гогу Оснннна, приятеля Любки, а может и больше, чем приятеля. Во всяком случае Любка все уши ему прожужжала, какой это замечательный человек—Гога!.. Он и в самом деле помог тогда выявить и обезвредить негодяя Цицке. Гога с товарищами помог схватить Эрвина Гросса... А что если с Гогой потолковать? Он ведь здесь сейчас гастролирует!.. Молодые парни охотно дружат с циркачами. Может, Гога знает этого... со стружками в волосах...

Эта идея – потолковать с Гогой – родилась в голове майора как акт отчаяния. Надо же было как-то действовать! И майор отправился в цирк. Гоги в цирке не было. Фролов отправился к нему на квартиру. Гога собирался на выпускной вечер, был уже в темно-сером костюме, при галстуке и благоухал «Шипром». Увидев Фролова, он обрадовался, покраснел и замер в полном смятении.

– Здорово, зятек!– приветствовал парня Фролов.– Поздравляю с окончанием десятилетки. Через два дня Любка сюда пожалует.

– О!..– воскликнул Гога.

– Но я к тебе не за тем приехал, чтобы сообщить радостное известие. Дело есть.

И майор стал рассказывать о парне со стружками в волосах. Гога тут же понял, о ком идет речь.

– Так это же Спирька! Он здесь на мебельной фабрике работает.

Гога умолк. Как же это он так! Друзьям своим, «мушкетерам», ничего о Спирьке не сказал.

– Дальше рассказывай, Гога.

– Да вот нехорошо вышло. Какой-никакой Спирька, а все же учились вместе. А я товарищам и не сообщил, что Спирька здесь.

– А ты пока и не сообщай.

– Почему?

– Слушай, Гога...

И майор рассказал ему о том, как странно смотрел на него Спирька, словно хотел что-то важное сообщить, и какое у него было несчастное лицо. Потом произнес смущенно:

– Понимаешь... Все это глупо, конечно. Но вот интуиция... Паршивая это штука – интуиция. Иной раз угадает в самую точку, а чаще в такой конфуз загонит!.. Короче, отыщи мне Спиридона.

Поехали на фабрику. Ленского там не оказалось. Болен. Отправились в общежитие. Тоже нет Спирьки. Майор помолчал, что-то обдумывая, и вдруг сказал:

– Записку ему оставь на всякий случай. Вот карандаш... Вот листок бумаги. Пиши... «Спиридон! Немедленно шагай к тому человеку, на которого ты смотрел, когда он выглядывал из окна второго этажа. Это рядом с ДК.А. Ты ему очень нужен. Очень! С приветом. Гога Осинин»...

Тем временем Спиря слонялся по улицам и переулкам города. Вокруг него кипела жизнь, люди смеялись, шутили, из ярко освещенных окон доносились застольные песни... А ему, Спирп-дону Ленскому, ровно в двенадцать ночи надо явиться к этой гадине!

Смеркалось. На центральных улицах матово засветились уличные плафоны. Возле кинотеатра «Ударник» стояла очередь за билетами. Шел фильм «Фронтовые подруги». Это о трех девчонках, отправившихся добровольцами на финскую войну. Одна из этих девчонок – плотная, коренастенькая, курносая, со смешными косичками, вздернутыми, словно рожки, была... обыкновенной ученицей десятого класса, подружкой гогиной девушки Любы. Об этом Гога ему недавно рассказывал. Люба с седьмого класса мечтает стать артисткой кино. А эта и не думала об экране. Хотела стать маркшейдером. А приехал кинорежиссер, случайно увидел ее на стадионе, где проходила встреча женских хоккейных команд,– тогда девушки играли в хоккей с мячом,– и застонал от восторга.– Это она, одна из героинь его будущего фильма! Его убеждение не изменил даже несчастный случай: режиссер сидел неподалеку от ворот, п та коренастенькая врезала режиссеру плетеным мячом прямиком в глаз.

Рел<иссер снял хороший фильм. Три девчонки сражаются за Родину!.. А ты, Спирька?.. Тебе сегодня ночью надо пускать в небо ракеты, как только услышишь гул самолетов. Гад ты, Спирька!..

И так горько стало у парня на душе, что он едва не заревел.

....А ровно в двенадцать он постучал условным стуком в дверь и произнес условленные слова: «Напиться бы».

«Хозяйка» ответила:

– Подожди.

Она сегодня принимала по одному. Долго не задерживала. Через несколько минут Спирька вошел. Матильда протянула ему пистолет-ракетницу, дюжину патронов-ракет и сказала:

– Работать будешь с «Медведем». Он у западной оконечности аэродрома, ты – у восточной. Как услышишь гул моторов и увидишь первую ракету «Медведя», так и ты пускай свои... Ко мне не показывайся. Только в самом крайнем случае. Пароль прежний! «Напиться бы». На восточной окраине аэродрома быть ровно в два часа ночи. Все!

Спирька вышел, покачиваясь. До чего же ты докатился, Закидон

проклятый!.. Ясное дело, прилетят вражеские самолеты!.. Зачем же тогда аэродром обозначать? И ты своих!.. Нет. Ни за что! Бежать надо. Бежать!

Он хотел было прямиком отправиться на вокзал, но, поразмыслив, отказался от этого. Может, там его «Медведь» И поджидает!.. И потом... У Спири сохранилась фотокарточка: отец в красноармейской форме и мать в белом платье. Фотография эта хранилась в его тумбочке. Спиридон помчался в общежитие. Здесь ему передали записку.

Закидон раз прочитал ее, другой, третий... Прихватив заветную фотографию, кинулся на улицу.

...Часовой был другой. Белобрысый парень, видимо, уже знал о возможном появлении Ленского. Спросил паспорт, перелистал и сказал:

– Второй этаж, комната номер восемь.

А в комнате номер восемь тем временем шел допрос «Паршивца». Плюгавый держался с гонором, он понимал, что от него ждут сведений, и поэтому всячески торговался, оговаривал себе свободную жизнь. Майор, внутренне сатанея, сдержанно вел допрос.

– Не станем терять времени. Что вы знаете о диверсионной группе в нашем городе? Советую не тянуть время. Оно не работает на вас. (Майор с горечью подумал, что и на него сейчас время тоже не работает!) Если в результате промедления произойдет нечто такое, что принесет ущерб... Вы получите, как у вас говорят, «на полную катушку».

«Паршивец» задумался. Кажется, все – торговаться больше нет смысла, надо открывать карты. Но какие? «Паршивец» знал ведь немного. Ну обитают здесь «Хозяйка», «Медведь». А где они находятся?..

– Записывайте,– важно произнес подонок.– Здесь, у вас в городе, обосновалась... Это я точно знаю... Одна женщина. У нее в подчинении домушник по кличке «Медведь». И еще сюда направлен Спирька Закидон. По приказу «Медведя»...

Тут распахнулась дверь и дежурный ввел в кабинет Спиридоиа Ленского. «Паршивец» от неожиданности задохнулся. А Спиридон произнес:

– Гражданин начальник, надо брать как мошю скорее эту гадину!

И рассказал все.

«Паршивца» увели. Тот, зеленый от злости, выкрикнул в дверях:

– Хана тебе, Закидон.

«Паршивца» душила ярость. Он так надеялся выкрутиться, сообщив-о диверсионной группе! И вдруг заявляется Спирька и сообщает такое!.. И он понял: срок ему предстоит отбывать по всей строгости закона!

А тем временем машина мчалась в сторону городского парка.

Затем она свернула в проулок и остановилась. Майор Фролов ска-» зал:

– Как хочешь, Спиридон. Риск большой. Ты явишься в неурочное время. Так что, вполне свободно можешь пулю в лоб схлопотать. Сам думай.

А чего тут думать?.. Он впервые ощутил себя настоящим человеком и был рад этому. Он, бывший Спирька Закидон, наконец-то может заплатить Советской власти за все, что сделано для него хорошего.

– Какой разговор, я согласный,– ответил Спиридон.

И вот он подходит к двери, скрытый ветвями сирени. Стучит условным стуком и, в ответ на «Кто?», говорит пароль: «Напиться бы». Матильда взволнованная, злая, как дьявол, спрашивает:

– Что случилось? «Медведь» засыпался?!

И в этот момент дверь с треском вылетает, и на пороге появляется некто с пистолетом в руке, за ним еще трое. А некто произносит:

– Ручки на затылок, фрау!

Матильда, ошеломленная, пытается достать из кармана браунинг... Но Спирька, стоящий рядом, хватает ее за руки.

Матильда оказалась крепким орешком. Она ничего не знает. Она работает в парке, на аттракционе «Золотые рыбки». Посетители приходят, платят полтинник и ловят удочкой золотых рыбок, не настоящих, разумеется. Иные вылавливают рыбок и получают призы. А что вам от меня нужно?.. Я несчастная женщина, брошенная мужем! Браунинг не ее – мужа!..

Матильду увели.

И тогда Спиридон решился. Он сказал Василию Ивановичу Фролову:

– Сейчас второй час ночи. А ровно в два мне надо быть на окраине аэродрома. С западной стороны «Медведь» обосновался. А я с восточной. И вот что я предлагаю...

Майор задумался. Сердцем чекиста он чувствовал, что Спиридон открыл душу. Может быть, впервые в жизни. Но... А вдруг?..: Нет, не будет «а вдруг». Однако то, что предлагает парень...

Фролов вдруг понял: война-! А война требует жертв. Спиридон* быть может, станет одной из этих жертв. Но отказать ему невозможно. Парень хочет, наконец, стать человеком. И он дело предлагает. Что ж, надо обдумать.

Привели небритого типа с кривым носом. Он быстренько сознался в том, что ровно в три ночи должен был взорвать городской водопровод. И это окончательно убедило майора: война! Матильду допрашивали уже его подчиненные.

Майор посмотрел в сторону Спиридоиа, сидевшего в глубоком кресле.

– Как дела, Спиря?

– Время теряем.

– Тогда пошли.

...«Медведя» взяли просто прелесть как замечательно. Он, дурак, лежал в кустах, положив перед собой ракетницу с патронами. Ему крикнули: «Эй, ты, погоди, «Хозяйка» велела передать...» Он поднялся из травы и тотчас повалился со скрученными руками.

Его ракетницу взял лично майор Фролов. А километрах в полутора восточнее лежал Спиридон Ленский. И он страдал: а вдруг не возьмут «Медведя»?..

Заалел восток, на западе просветлело. И – гул авиационных моторов! Спирька напрягся. И тут же кинулся со всех ног на восток. Пробежал километра два. Тяжело дыша, опустился на замшелый пень. Как там майор, который вместо «Медведя»?.. А вдруг там контроль!.. Вдруг подстрелят!..

Рев моторов приближался, ширился, подавлял в душе волю к сопротивлению... И все же Спиридон не дрогнул. В эту решающую минуту в его жизни он, к счастью, не сломился.

Спиря увидел ракету!.. Какого цвета она была, Спиря не смог бы ответить под страхом смертной казни. Но то, что ракета взлетела,– он знал. И тут же пустил свою ракету, ложно обозначив аэродром. И он захохотал, ибо майор Фролов выпустил ракету на километр восточнее аэродрома!

Самолеты, рыча моторами, с включенными сиренами, которые вопили так, что могли разбудить мертвого, сбросили свой страшный груз па пустое место!.. И это сделал он, Спиридон Ленский!

Спиря встал во весь рост и громко захохотал.

Он, Спиридон Ленский, покончил со своим прошлым! На аэродроме базировались два полка!.. И он, Спиридон Ленский, их спас!

Опять вой моторов. Но одни самолет врага продолжал кружить в посветлевшем небе.

«Что ему надо?—с тревогой подумал Спиридон.—А вдруг?.. Вдруг он разгадал нашу хитрость?!. Сейчас он сбросит бомбы на аэродром!..»

Парень вскочил, опрометью бросился подальше от аэродрома. На бегу зарядил ракетницу. Выстрелил в сторону самолета... Еще... Еще!..

Фашистский летчик развернул самолет в сторону ракет, завалил на крыло, ввел в пике...

Спиридон не услышал взрывов. Просто перед его глазами вздыбилась земля, и свет померк.

...Спиря лежал умиротворенный. Сперва было больно, потом не очень. А то, что это тяжелая рана, он сразу догадался, безо всяких врачей. Эта страшная губительная рана не испугала Спирю. Он i вывела его окончательно в люди!.. В настоящие, которые честно трудятся, рассказывают веселые истории, гуляют по парку...

Опять началась бомбардировка города, Спиридон попытался подняться с больничной койки. Его уложили. И он еще раз понял:

«Не надо бояться». Спиря, ты сделал дело. Ты, может быть, совершил то, что не всякому дано.

Он откинулся на подушку. И в этот момент распахнулась дверь и вбежали трое. Да это же «три мушкетера»! Леша, Гота, Эркин!

«Мушкетеры» остановились у койки Спири. Они молчали. О чем говорить... И вдруг Гога произнес:

– Моего Орлика убили.

Спиря криво улыбнулся, сказал тихо:

– Меня вот тоже... Но я выкручусь. Нельзя мне умирать. С фашистами посчитаться надо... А Орлика жаль. Хороший был конь... Спасибо вам, ребята. За все... Вы настоящие друзья.

Он улыбнулся. И друзья поняли: Спиря выживет. Обязательно выживет!