355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Олег Сидельников » Трое отважных, или Жизнь и необычайные приключения "мушкетеров" » Текст книги (страница 6)
Трое отважных, или Жизнь и необычайные приключения "мушкетеров"
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 03:18

Текст книги "Трое отважных, или Жизнь и необычайные приключения "мушкетеров""


Автор книги: Олег Сидельников



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Гиви и Леша от неожиданности рты открыли. Ираклий Давидович пояснил свою странную мысль.

– Позапрошлый год в цирке гастролировал Чемпионат французской борьбы. Очень интересно! Загоруйко, Плпч, Александр Богатырев, Николай Верден. Силачи, богатыри! А когда кончался чемпионат, борцы устроили соревнования в силе и ловкости. И в нашей школе пускай так будет. Не все, конечно, нам пригодится. Гвозди перекусывать зубами не надо, балки железные на плечах гнуть тоже вряд ли нужно... Железные прутья галстуком на шее завязывать совсем нелепо. Представьте себе, сидит ученик в классе, а на шее у него железный галстук!..

Гиви, Алеша и толпившиеся вокруг десятиклассники невольно рассмеялись. Улыбнулся и Ираклий Давидович.

– Я предлагаю взять у профессиональных борцов вот какие способы поединков... Перетягивание каната, затем – кто поднимет противника с земли. Помните? Двое борцов садятся на ковер друг против друга, упершись ступнями, а в руках держат толстую палку и тянут эту палку, каждый в свою сторону; ноги в коленях ни в коем случае сгибать нельзя. Поднявший противника – победитель.

К этому времени вокруг директора полшколы собралось. Предложение Ираклия Давидовича вызвало бурю восторга. А он продолжал:

– И наконец, когда уж очень сильно задета мужская честь, выясняйте отношения с помощью «Индейского бокса»!

Ликованию учеников не было предела. «Индейский бокс» – это действительно замечательная штука! На двух козлах лежит гладко оструганное бревно. «Дуэлянты» садятся на бревно лицом к лицу. Держаться за бревно руками запрещено. Противникам вручается по мешку, туго набитому сеном, и этим мешком они стараются сбить друг друга с бревна наземь. Кто первый свалится на спортивные маты, тот и побежден!

Ну и хитрец Ираклий Давидович! «Индейский бокс»– игра темпераментная, полная иллюзии настоящей битвы. Противники, размахивая мешками, тратят много сил, энергии. Здесь требуется ловкость, точность удара, умение балансировать на скользком круглом бревне. Бойцы полностью выкладываются, наконец кто-то побеждает, а случается и так, что оба падают. Болельщики шумят, переживают за «своего» бойца. И никаких телесных повреждений! Просто гениально придумал Ираклий Давидович!

Слух о новшествах в «выяснении отношений» с молниеносной быстротой облетел весь Тбилиси. Являлись ходоки из других школ, перенимали «опыт». Даже из отдаленного пригорода – Сабуртало приходили любопытные. Вскоре во всех школах, на радость преподавателям физкультуры, начались соревнования. В перетягивании каната 10-й «В» был вне конкуренции – в нем подобрались очень крепкие ребята. Алеша Доленко стал чемпионом города в поднятии противника на палке. Еще бы! И рукн и ноги у него железные! Что касается «Индейского бокса», то в этом виде «поединков» блистал Эркин Гулямхайдаров. Он ведь канатоходец, с исключительным чувством баланса. Уж каких только витязей ни засылали к Эркину другие школы!.. Все были повержены. Лишь однажды Гиви Дарбайсели изловчился, сбил Эркина. Грянула буря восторга, исторгнутая из сотен глоток болельщиков. Но восторг оказался преждевременным. Эркин, сцепив ноги под бревном, сделал резкий швунг (рывок) н, описав полный оборот вокруг бревна, с ходу огрел мешком торжествующего победу Гиви, и тот свалился!

Упражнения эти развивали у юношей силу, ловкость. А главное, в охотку все было. Никто не заставлял ребят соревноваться. Даже первоклашки и канат перетягивали, и на палке соревновались, и в «Индейском боксе»!..

Однако я забежал несколько вперед. После ухода Ираклия Давидовича с места поединка противники некоторое время молчали. Затем Леша спросил:

– Ты зачем на меня набросился, Гиви?

– Как зачем?!– вскинулся пламенный Дарбайсели.– Он еще спрашивает! В знаменитой поэме Шота Руставели «Вепхатхаосанн»—«Витязь в тигровой шкуре»– сказано: «Если друг тебя обманет, значит, он тебе не друг!»

Я очень сомневаюсь, что эти строки украшают знаменитую поэму Шота Руставели. Пожалуй, они родились в оскорбленной душе Гиви, который и решил: раз стихи, то, конечно, их написал великий Руставели.

– Я тебя не обманывал.

– Не обманывал? Он не обманывал! А ну отойдем в сторонку, я тебе кое-что покажу. Ты собственными глазами увидишь, как не обманывал! Идем.

Занятия в школе давно кончились. Ученики разошлись по домам. Остались лишь друзья Леши и Гивины друзья – на всякий случай. Вдруг с новой силой вспыхнет конфликт.

«Враги» отошли к обрыву. Гиви вытащил из кармана бумажку и протянул Леше. Тот читал, перечитывал, недоуменно развел руками. Затем Гиви долго и темпераментно жестикулировал, после чего вдруг раскинул широко руки и заключил Лешу в объятия. Друзья того и другого шагнули вперед, решив, что начинается новый поединок. Но нет!.. Гиви с Лешей, обнявшись, шагали им навстречу и улыбались. Гиви, сверкая глазами, торжественно произнес:

– Мы с Лешей были друзья. Но то, что раньше было – это просто смешно подумать, в сравнении с тем, какие мы с ним теперь друзья! Мы теперь такие друзья, как герои великой поэмы великого Шота!

А тем временем коварная Ира находилась на вершине горы Мтапминда. Она знала, что в классе произошла ссора и, разумеется, Алеше после уроков придется объясняться с наглецом Гиви (еще бы! Осмелился стукнуть Алешу ни за что, ни про что!). Объяснения, конечно же, будут с помощью «обмена жестами». И, несомненно, Алеша проучит наглеца Гиви. Правда, объяснение что-то затянулось. Хоть и начало апреля, а все-таки прохладно. А она оделась специально для занятий геометрическими задачами с применением тригонометрии: крепдешиновое платьице нежно-василькового цвета, отделанное тонкими полосками кружев, лакированные туфли-лодочки, на руке старинный бабушкин браслет с вделанными в него крохотными часиками. И благоухала она духами «Красная Москва». Ира хорошо знала, что оаа красива. О красоте ее шла слава но всему городу. Тонкие, нежные черты лица, темные, красиво изогнутые брови, огромные бледно-голубые глаза, опушенные длинными мохнатыми ресницами. Толстая золотистая коса, словно нарисованный, чуточку капризный рот... Картинка, а не девушка. Говорят, что как-то приехал из города Гори одни парень, до которого также докатилась слава о красоте Иры. Долго слонялся по школьному двору, не сводя завороженных глаз с Ирины. Наконец произнес: «Не может быть!», махнул рукой и уехал.

Ира терпеливо ждала своего репетитора. Она сидела на скамеечке, возле живой изгороди с проклевывающимися листочками, делала вид, будто читает «Королеву Марго», то и дело украдкой поглядывая в сторону станции фуникулера. Рядом со станцией, в ресторанчике, гуляла веселая компания. Гремела музыка, зурна и кларнет выводили под барабан забористое «Кинтаури». Легкий ветерок доносил до Иры аппетитный запах шашлыка, терпкий аромат кинзы, тархуна, петрушки, другой зелени, без которой немыслим никакой шашлык.

Наверное, какие-нибудь лауреаты, а может, геологи пли зимовщики, герои Арктики, решившие провести весело и приятно отпуск в прекрасном городе Тбилиси...

Захрустела «живая изгородь». Ира от неожиданности вздрогнула: перед ней стоял подвыпивший гражданин средних лет, полноватый, с заметным брюшком, одетый с иголочки. Серый коверкотовый костюм; широченные брюки скрывали ботинки, так что казалось, будто незнакомец просто вырос из песчаной дорожки. Яркий галстук повязан узлом величиной с кулак. Физиономия круглая, добродушная, лукавая. И конечно – усы. Не такие, как у Гиви. У Гиви усики тоненькие, как у английского министра иностранных дел Антони Идена. А у незнакомца усы большие, с проседью. Но тоже ничего. «Однако, что ему от меня надо?» – подумала Ира. Она хотела встать, уйти. Незнакомец остановил ее плавным жестом, как бы отстраняя себя от святыни.

– Приношу к вашим ногам, прекрасная незнакомка, тысячу извинений. Я сидел все время на веранде, смаковал с друзьями прекрасное вино «Хванчкара» и любовался вами издали... Не подумайте ничего такого! Боже сохрани!.. Когда я был в парижском Лувре, я точно так же, с благоговением любовался Моной Лизой.

Ире стало интересно. Был в Париже! Дипломат, что ли? Вскоре выяснилось, что незнакомец человек довольно знатный, хотя и не зимовщик и не дипломат. Он представился кинорежиссером. А на веранде отмечают выход на экран нового кинофильма его друзья, съемочная группа.

Вообще-то толстяк, как узналось позднее, лишь слегка прилгнул. В Париже он не был, режиссером – тоже. Он был администратором съемочной группы, хозяйственником. Причем даже старшим администратором. В его подчинении имелся младший администратор. Незнакомец с ходу стал предлагать Ире посвятить себя киноискусству. Такие, как он выразился, «фантастические внешние данные»! Голос!!! «И вообще, идемте в нашу компанию. Исключительно порядочные и интересные люди!»

И вышло так, что Ирина на некоторое время позабыла о своем репетиторе. Поставьте, ребята, себя на ее место. Вот вам вдруг предложили сниматься в кино.

Из благоговения перед «такой неземной красотой» толстяк не смел садиться на скамью. Он стоя уговаривал Иру посвятить себя «великому киноискусству». Он не был еще совсем стар. Но у него уже, видимо, развивался склероз. Потому что пять минут спустя он уже говорил о музее Ватикана в Риме и как он в том музее благоговейно любовался Моной Лизой. На веранде грянули веселые куплеты из «Кето и Котэ»:

Как родился я на свет – Дал вина мне старый дед...

Толстяк, позабыв о будущей «кинозвезде» (а может быть, для нее специально!), вскинул коротенькие ручки, сложил ладони и, ловко щелкая пальцами, стал танцевать, изображая старого тифлисского кинто. Широченные брюки его вполне заменяли шаровары этого уличного весельчака, гуляки, остроумца и любителя розыгрышей.

Ире было весело смотреть на танцующего толстяка. Едва кончились куплеты, грозно загремел барабан – «доли», выбивая ломаный, четкий ритм воинственного танца «Хоруми». Этот танец исполняют несколько человек. Положив друг другу руки на плечи, они выбрасывают ноги вправо, влево, совершают прыжки, подчиняясь барабану, отбивающему на пять четвертей:

Трам-трампам, трарарарам!

Толстяк, пригнувшись и раскинув ручки, как бы положив их на плечи воображаемых партнеров, принялся дрыгать ножками. Он так увлекся этим своим занятием, что был просто поражен, увидев рядом с собой юного гиганта, с раздувающимися ноздрями, с грозными молниями в черных глазах. Ну, конечно, это был Гиви.

– Послушайте, почтенный старец! Это еще что за концерт художественной самодеятельности? – произнес гигант гортанным, гневным голосом.– Пастыдились бы! Дома, наверно, взрослые дети плачут, внуки дедушку потеряли!.. А дедушка «хоруми» пляшет.

Толстяк сперва перепугался страшно. Но вспомнив, что па веранде пирует съемочная группа, что духанщик* – свой человек, а у него целый штат,– воспрянул духом. Выпятив животик, ответил с достоинством:

– Не надо опаздывать на свидание, биджо!** Как честный человек, я не мог равнодушно взирать на страдания этой девушки, неземная красота которой...

– Если хотите научиться танцевать «Хоруми» как следует,– перебил его Гиви,– советую записаться в хореографический кружок Дворца пионеров. А то просто смотреть на вас обидно.

– Паслушай, биджо,– запетушился подгулявший киноадминистратор,– если ты будешь продолжать разговаривать со мной таким непочтительным тоном, я об этом скажу директору школы, где ты получаешь «двойки».

– А если вы будете продолжать говорить мне «ты» и называть мальчиком,– ответил Гнви, кусая губы,– я, несмотря на то, что очень уважаю старость, вынужден буду спустить вас с горы Мтацминда без помощи фуникулера.

И толстяк понял: пока прибегут на помощь его коллеги и духанщик с помощниками, этот верзила сделает, что обещал.

– Ну и молодежь нынче пошла!– молвил толстяк сварливым голосом.– Вот в наше время...– и поспешно удалился.

Наступило молчание. Ира не могла понять, что случилось, почему вместо Алеши явился Гиви. Рослый красавец долго сверлил Иру испепеляющим взглядом. Наконец сказал с напускным спокойствием:

– Алеша не придет. Алеша сказал, что ему некогда обучать тебя задачкам по геометрии.

Кровь бросилась в лицо Иринке. Задыхаясь от стыда и гнева, она спросила:

– А зачем ты пришел? Ты что – теперь на побегушках у этого циркача? Или, может быть, он сегодня тебя так проучил, что ты запросил пощады и поклялся выполнять все его прихоти?

– Ирина!—вскричал гневно Гиви.– Ирина! Ты не можешь меня оскорбить после того, что я только что видел. Обольщать друга Печорина...

– Какого Печорина?

– А вот этот толстый, который танцевал «Хоруми». По его истасканной физиономии видно, что он дружил еще с Печориным... Только Печорин, возвращаясь из Персии, давно помер, а его друг все еще пляшет!

Гнев, ребята,– плохой советчик. Вместо того, чтобы как-то объясниться, Ира и Гиви пошли на поводу у гнева. Ире следовало бы разобраться в своих чувствах. С девятого класса они дружили. Вместе учили уроки, бегали на Куру купаться, в кино ходили и на проспекте Шота Руставели пили в фирменном магазине газировку со знаменитыми сиропами самого Лагидзе. Да, именно, знаменитыми. Кудесник сиропов Лагидзе получил за них высокую премию! И вообще, есть где побывать в Тбилиси.

– Ирина!—вновь воскликнул Гиви.– Мы с Алешей во всем разобрались. Он настоящий друг. А ты, Ирина...– Гиви долго подыскивал подходящее слово и наконец добавил:—А ты – кокетка. И это недостойно пашей советской девушки, комсомолки!

– Дурак!– воскликнула Ирина, глотая слезы.– Ты сам кокетка!

– Насчет кокетки несогласен. А дурак – это да. Как я пе мог разглядеть...– он замолчал.

Молчала и Ирина. Действительно, зачем она написала записку Алеше? Ну поссорилась она с Гиви из-за новой книги Алексея Толстого «Хлеб». Гиви утверждал, что это замечательная книга, поскольку се написал сам Алексей Толстой. Ну а Ира была другого мнения. Вот и все. А Алеша красивый парень. И уже знаменитый артист. И орден у него есть! Подумать только—орден!.. Она решила позлить Гиви, доказать ему, что он, хотя и имеет метр девяносто роста, и вообще хорош собою, но... Пусть он не очень задается.

Ира понимала, что поступила глупо, легкомысленно. И именно сознание собственной ошибки приводило ее в бешенство, хотелось отыграться на Гиви.

– Послушай, Ира,– вдруг заговорил Гиви тихо,– я согласен забыть все обиды. Мы с Лешей стали такими друзьями!.. Понимаешь? Высшая дружба! Как в поэме «Витязь в тигровой шкуре»... Мы с Алешей сражались... А потом разобрались... Ты во всем виновата!

– Нет, ты!– вскричала, чуть не плача Ира.– Пристал с этим «Хлебом!» И вообще... Что тебе надо? Он, видите ли, меня прощает!.. Ах, какой рыцарь!

– Ирина!

– Вот назло тебе возьму и пойду к этим киношникам. Друг Печорина меня приглашал.

– Ирина, опомнись!..

Но Ира уже поднялась и зашагала по дорожке, навстречу призывно поющей зурне.

– Ира! Опомнись!

Нет, красавица не желала опомниться. Гиви в сердцах сделал жест пальцами – «Иех!..», который я не в состоянии описать,– его надо увидеть. Первая мысль: силой удержать Иру. И тут же другая: «Ты же мужчина, Гиви! Нельзя унижаться. Пусть всему конец... Пускай снимается в кино. Она пожалеет, горько пожалеет. Но будет поздно!»

Парень бросился бегом, обогнал Ирину, запрыгнул в уже двинувшийся вниз вагончик фуникулера. У подножия горы он выскочил и побежал... Куда? Конечно, к своему лучшему другу Леше!

У него не было с собой денег. А в цирк без билета не пройти. Однако Гиви прошел и без билета. Точнее, прорвался.

Это был уже новый цирк, построенный в прошлом году. Раньше в Тбилиси был цирк маленький, деревянный. Но тбилисцы любили его. Может быть потому, что директором там был старый циркач,

Роман Сергеевич Хамеакурдия, почтенный старец, перед которым благоговели самые знаменитые гастролеры. Он и начал строительство нового цирка. Поэтому тбилисцы полюбили и новый цирк, стоящий на взгорье,—современный, красивый.

До начала представления было еще около часа, но артисты уже разминались, отрабатывали трюки. Дуровская слониха Макси, добрая, умная громадина, ухватила Гнви хоботом. Парень еле вырвался... Побежал дальше и увидел Гогу возле стойла Орлика. Гога угощал сахаром своего четвероногого партнера.

– Где Леша?!– вскричал Гиви.

– Здесь. А что случилось?

– Надо!.. Срочно. И тебя, Гогия, и Эрика... Всех!

Несколько минут спустя друзья сидели в гримировочной комнате Леши и слушали сбивчивый рассказ Гиви. Парень взволнованный, разгоряченный, нарисовал ужасающую картину: краса и гордость школы, Ирина уходит к киношникам. Она уже там. Она пьет вино, ест шашлык и слушает пошлые комплименты. Надо спасать человека!

Эркин, которого Гиви называл Эриком, выразил, правда, сомнения... А что ужасного в том, что Ира станет «кинозвездой;>?

– Ка-ак?!—возмутился Гиви.—Она должна со мной учиться в медицинском институте. Все эти финтили-минтили ей только голову заморочат!

И вот друзья уже мчатся па трех велосипедах. Гиви сидит на раме у Алеши, приговаривая в азарте:

– Пусти меня к педалям. Я быстрее буду крутить! Пусти... Бросив велосипеды на нижней станции, четверо друзей вскочили

в вагон фуникулера. Вагончик добирался до вершины горы бесконечно долго. Уже смеркалось. Зажигались огни. Великолепный вид вечернего Тбилиси открывался из вагончика. Темная, блестящая лента Куры, перерезающая город надвое. Поблескивающий огоньками проспект Шота Руставели. А во-оп там – школа, белеет обрыв, которым заканчивается школьный двор!

Но друзьям было не до любований вечерним городом. Не дожидаясь остановки вагончика, они выскочили па ходу, бросились к духану.

Пир там шел горой. Ирина сидела на почетном месте рядом с седовласым красавцем, который и оказался режиссером. Тощий человек в яркой клетчатой рубашке говорил витиеватый тост в честь гостьи.

– Прекрасная Ирина!—с чувством говорил тощий.– Я поднимаю этот маленький бокал... Маленький бокал, но с большим чувством!.. Я вижу в вас будущую звезду киноэкрана. Светило киноискусства! Наконец-то восходит солнце нашего кино! Если бы я был маленьким муравьем, если бы я даже был невидимой-инфузорией... То и тогда, завидев вас, великолепная Ирина, я сказал бы сам себе так!..

Что бы сказала себе тощая инфузория – так и осталось тайной, ибо тост был прерван явлением четырех друзей. Толстяк администратор, завидев Гиви, стал потихоньку выбираться из-за пиршественного стола.

– Вы к кому, молодые люди?—удивился седовласый.

– Прошу извинить, но не к вам,—ответил Гиви, раздувая ноздри.– Мы просто хотим забрать у вас Красную шапочку.

– Кого?!

– Эту девушку, которую сбивают с толку, хотят сделать артисткой, хотя она должна учиться на врача.

Седовласый, как оказалось, был умница. Он сразу сообразил что к чему. Пожал плечами.

– Понятно, молодой человек. Мы не против медицины.

– Еще бы!– ядовито усмехнулся Гиви, намекая на то, что пирующие достигли такого возраста, когда медицина крайне необходима.

– Извините нас, молодой человек. Все вышло так неожиданно. Не знаю, какие у Ирины перспективы в медицине. Но для кино... Внешние данные, так сказать, фактура...

– Фактура, да?!– возмутился Гиви.– Может быть, еще накладная, квитанция, да? Разве так можно говорить о такой девушке! Фактура-мануфактура!

Ирина потупила глаза. Как хорошо сказал Гиви! «О такой девушке!»... Ей стало не по себе. Как она только решилась пойти! О, если узнает мама!.. И папа! Ужас... Фактура!

Слева от режиссера сидел человек с черной повязкой на правом глазу. Пока Гиви пикировался с режиссером, остальные незваные визитеры осматривались. Компания, как видно, собралась за пиршественным столом веселая и добродушная. Напрасно Гиви лезет на рожон. Но и его понять можно. Он ведь мечтал окончить с Ирой медицинский, уехать в горную деревушку – сапели, лечить людей. И вдруг – эти киноискусители! Леша обратил внимание на человека с повязкой вместо глаза. Лет тридцати, широкоплечий. И, видимо, совестливый. Он, пожалуй, больше всех смутился, завидев ири-ных «освободителей»: покраснел, побледнел, сорвался с места, кажется, собираясь вовсе покинуть духан. Правая нога, приметил Леша, у него не сгибалась. Но его окликнули: «Степан Кузьмич, вы куда это?» – и одноглазый вернулся на свое место. Если бы не увечье, Степана Кузьмича можно было бы, пожалуй, назвать красивым. Русые волосы, прямой нос, уцелевший глаз темно-серый, выразительный. Большие густые усы с приятным изгибом.

Одноглазый вдруг попросил слова.

– Молодые люди,—торжественно произнес режиссер,—к вам хочет обратиться со словами привета и дружбы наш администратор,

Степан Кузьмич Малышев. Мы все горячо любим нашего дорогого Степана Кузьмича. В пашем сплоченном коллективе он сравнительно недавно. Он – герои боев за сопку Заозерную у озера Хасан, где, как известно, японские самураи получили сокрушительный удар... Просим вас, дорогой Степан Кузьмич.

К удивлению ребят Степан Кузьмич говорил с ярко выраженным грузинским акцентом. Впрочем, многие русские, живущие в Грузии, говорят с грузинским акцентом. И одет он был по-кавказски. Черная шерстяная блуза с множеством маленьких пуговок от самого ворота книзу, наборный поясок, галифе и сапоги с мягкими подошвами. Над левым карманчиком блузы поблескивал орден Красной Звезды.

Степан Кузьмич сказал приветственную речь сдержанно и умно.

Немного погодя Степан Кузьмич снова оказался в центре внимания. Гиви попросил его рассказать, за что получил он «Красную Звезду». Одноглазый ветеран поведал о боях за сопку Заозерную, где был ранен: искалечен глаз, пулевое ранение в колено. Но он сполна расквитался с самураями. И товарищи его воевали замечательно.

Заговорили о международном положении. Оно было сложным, тревожным. В мае позапрошлого года самураи вновь затеяли «необъявленную войну», на этот раз в Монголии, в районе реки Хал-Хин-Гол – озеро Буир-Нур – гора Банн-Цаган. До конца августа 1939 года гремели ожесточенные бои. В воздушных сражениях с обеих сторон участвовали сотни самолетов... 30 августа 6-я японская армия, вторгшаяся в пределы союзной нам Монгольской Народной Республики, была наконец полностью уничтожена. А на другой день, первого сентября, Гитлер бросил свои бронированные полчища на Польшу!

В конце того же года вспыхнула кровопролитная война с белофиннами. 12 марта 1940 года наши войска штурмом взяли город Выборг. На советских границах наступило обманчивое затишье. А в Европе бушевала война. Пала Норвегия, раздавленная гитлеровскими десантниками, капитулировали Дания, Голландия, рухнула под кованые сапоги фашистских оккупантов Франция! А вчера, 6 апреля 1941 года, гитлеровские полчища вторглись в Югославию! Война подбиралась, подползала к нашим границам.

...Толстяк администратор, тот, который первый приметил Ирину и предложил ей попробовать свои силы в кино, все время молчал. I.го смущало близкое соседство с Гиви, и вообще он понял, что вел себя там, возле скамейки, не лучшим образом. Но сейчас он не выдержал:

– Э! Что надо этим фашистам? Живем мирно. Нэт, воевать хотят.

– У нас с Германией пакт о ненападении,– успокоил толстяка

режиссер, хотя и сам в душе сомневался насчет прочности этого пакта.

– Зачем так говорите?—огорчился толстяк.– Для фашистов любой пакт, договор – всего лишь бумажка.

– Это верно,– согласился седовласый.– Но коли что... сумеем постоять за себя! Мы хотя люди и не военные, мирные. Но если понадобится... Я уже не говорю о Степане Кузьмиче. Герой боев на Хасане, тяжелораненый, он показал нам пример...

И тут вдруг раздался страшный возглас:

– Хватайте его... Степана Кузьмича! Это фашистский диверсант!

Все замерли, онемели, окаменели. Замер и одноглазый.

– Хватайте его!– это кричал Эркин. Он бросился вперед. Одноглазый вскочил, опрокинул стол и, перемахнув через перила веран ды, скрылся в темноте. Никто ничего не мог понять. Только Леша с Гогой смекнули, в чем дело. Но самый факт бегства одноглазой; говорил за себя. «Хромой» помчался как заправский спринтер! Все бросились в погоню. Раздались крики:

– Он по склону горы побежал!..

– В сторону церкви, где могила Грибоедова!..

– Нет, он вот сюда шмыгнул!..

Всех охватил охотничий азарт. Даже толстяк старший адм!ь нистратор, вооружившись кочергой, метался из стороны в сторону, не зная, куда же надо бежать. Седовласый режиссер оказался недурным стратегом. Распорядился:

– Искать в разных направлениях!– И указал кому – куда. «Три мушкетера» с Гиви и Ириной побежали по склону, к могиле Грибоедова. Но в сумерках разве найдешь беглеца? Все равно, что иголку в стоге сена отыскать. И все же розыски продолжались. Седовласый хлопнул себя по лбу.

– Он схитрил! Зачем ему к церкви? Он к нашим автомобилям побежал!.. Скорее! Угонит!

ПОГОНЯ

Кшюстудипские «эмка» и длинный голубой автобус «ЗИС» стояли левее станции фуникулера, там, где начинается асфальтовая дорога, петляющая с горы в город. Преследователи бросились к машинам. Впереди бежали шофера, также участвовавшие в пиршестве. Только пили они освежающие напитки великого Лагидзс. Потому они и бежали быстрее. Но их вскоре обогнали «Три мушкетера» и Гиви. Длинноногий Дарбайсели мчался быстрее лани. Ира отстала, но упрямо бежала за товарищами.

Как, однако, стремительно ни летел Гиви, он опоздал. Слишком много времени было потеряно. На глазах Гиви Эрвин Гросс вскочил в «эмку». Взревел мотор, и автомобиль, виляя лучами фар, помчался вниз. Водитель «эмки» в отчаянии рухнул наземь, хрипло восклицая: «Нэгодяй! Нэгодяй!» Зато водитель автобуса, пожилой человек, которого на студии все называли почтительно «дядя Вано», словно барс кинулся к своему «ЗИС»у:

– Скорее, в погоню! Не уйдет!

С «тремя мушкетерами», Гиви и Ирой каким-то образом оказался толстяк с кочергой в руке. Шофер азартно приговаривал:

– Мой автобус, как быстроногая лань. Догоним! Перегоним!

– А вдруг у него пистолет?– осенило толстяка.

– Наверняка есть,– хладнокровно отвечал водитель.– Но нас ведь семеро. Не может быть, чтобы он всех нас уложил. Кто жив остался – хватай его!

Что и говорить, логика дяди Вано была железной. Но тут подал голос Эркин:

– Товарищ водитель, мы этого гада уже упускали. Потому что все сами хотели сделать. Хватит самодеятельности. Надо подключить товарищей из органов безопасности.

– Безопасности?—откликнулся дядя Вано, не спуская глаз с удирающей «эмки».– Пожалста! Безопасность – это хорошо. А как сделать? Надо сперва узнать, по какой дороге он спасаться собирается.

К счастью, за ними погнался милицейский мотоцикл. Превышение скорости! Милиционеры сигналили, мол, остановись! Но дядя Вано гнал, гнал, а левой рукой подзывал преследователей. Тяжелый мотоцикл приблизился, шофер вкратце прокричал в чем дело. И заключил:

– Если надо, штраф заплачу. Но сперва жмите за мастерами погони. И скажите, что преступник вырвался на дорогу...—Он назвал дорогу.– И он имеет запас бензина на триста километров. У него машина – наша киностудийская машина. У нас всегда запас горючего. У меня тоже на триста километров. Нэ уйдет от меня!

Милицейский мотоцикл отвалил, помчался в город, а автобус продолжал преследование.

– Слушайте, ребята,– сказал наконец Гиви,—растолкуйте, что произошло. Кричат: «Диверсант! Ловите!» А у него орден на груди, глаз у Хасана потерял... Да, в самом де...

Он не договорил. Автобус, сделав стремительный поворот на горном вираже, вдруг завыл тормозами. Но – поздно! Негодяй Гросс сразу же за поворотом поставил «эмку» поперек дороги, автобусу некуда было отвернуть, и он, правда, значительно сбросив скорость, врезался в «эмку». Раздался треск, всех бросило вперед, послышались крики, и тут же обе машины вспыхнули. Гиви с огромной шишкой на лбу вытаскивал из автобуса Иру, «три мушкетера» – дядю Ва"п, сильно ударившегося грудью о баранку руля.

Подлетели «ЗИС»ы с чекистами. Двое держали на поводках овчарок. Старший группы, стремительный п движениях брюнет, взволнованно спросил:

– Он не погиб, да?!

Казалось, что старший чекист спрашивает о близком человеке и очень волнуется, здоров ли его родственник. На самом же деле ему очень, очень хотелось схватить диверсанта живьем. От мертвого врага проку нет. А живой враг – разговорчивый, он много знает и знаниями своими обязательно поделится. А мертвый враг, кому он нужен!

Потерпевшие аварию все еще не могли прийти в себя. Вдруг дядя Вано, корчась от боли в груди, показал пальцем вперед.

– Вон он, нэгодяй!

За пылающим!! машинами, примерно в двухстах метрах, через пропасть был переброшен хлипкий подвесной мостик, и по нему перебирался на противоположную сторону ущелья человечек.

– За мной!—скомандовал старший группы. За ним устремились его товарищи, «три мушкетера» с Thru. Ира и толстяк остались с рененным дядей Вано. На что рассчитывали преследователи – трудно сказать. Так бывает, когда охотник, долго бродивший по полям и перелескам, вдруг, обнаружив зайца, промажет и в азарте некоторое время бежит за косым, хотя и понимает, разумеется, что не догнать ему быстроногого беляка. И все же...

Гросс уже перебрался по мостику на противоположную сторону и что-то там возился. Его хорошо было видно при свете пожарища. Два легковых «ЗИС»а все же изловчились проскочить рядом с пылающими машинами, они развернулись и осветили фарами противоположную сторону ущелья. Гросс взбежал на мостик, плеснул чем-то... Чекисты открыли стрельбу из пистолетов и карабинов. Однако преступник укрылся за большим валуном. Да и не очень боялся он стрельбы. Он понимал, что нужен живым.

– У него бидон был в руках,– вскричал остроглазый Гиви.

И в этот момент вспыхнуло пламя. Гросс, прихватив с собой бидон с бензином, зажег мост. Пламя охватило шаткое сооружение, сделанное из веревок, дощечек. Это был обыкновенный горный мостик, какие строили и тысячу лет назад: через теснину перебрасывался прочный канат, а к канату крепился мостик, качающийся на ветру. Не всякий отважится перебраться по нему. Это горцы народ привычный.

Гросс выглянул из-за валуна, приветственно помахал рукой и мигом скрылся за поворотом горной тропы. Овчарки метались возле пылающего мостика, исходили лаем.

– Ушел, дьявол!– в сердцах вскричал старший группы и швырнул фуражку наземь.– Ушел!

– Еще не совсем ушел,– произнес Эркин и зашагал к пылающему мосту. За ним – друзья. Старший поисковой группы машинально пошел следом, за ним – вся группа. Собаки истерично лаяли, метались. Они словно понимали, что преступник натянул им нос.

– Что вы собираетесь предпринять, ребята?– спросил чекист. Вместо ответа Эркин вдруг бросился к охваченному пламенем

мосту и стал вытаскивать из его останков длиннющую жердину, на которой плясали огненные язычки. Кое-как затушив изрядно обгоревшую жердь, Эркин обратился к друзьям:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю