Текст книги "Лекарство против СПИДа"

Автор книги: Олег Суворов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Александр Павлович снова нахмурился и закрыл глаза, через несколько минут открыл Их вновь, отрицательно покачал головой и устало потер лоб, словно желая избавиться от головной боли.

– Не могу сказать точно. Она куда-то Движется, поэтому ее положение в пространстве непрерывно меняется.

«Может, домой?» – Денис едва не вскочил с места.

– Извините, – на этот раз улыбка экстрасенса была даже чуть виноватой, – но больше пока я ничем вам помочь не могу.

– Денис машинально кивнул, тяжело вздохнул и вдруг, словно о чем-то вспомнив, спросил:

– Сколько я вам должен? Ведь вы оказываете такие услуги не бесплатно?

– Вообще-то нет, – согласился Александр Павлович, – но я предпочитаю доверять людям, а потому вы вернетесь сюда, если захотите, и заплатите сколько сможете, когда то немногое, что я вам сообщил, подтвердится.

– Да, да, конечно, – немного обрадованно сказал Денис, почувствовав легкую симпатию к своему собеседнику. – Ну тогда я, наверное, пойду?

Он стал было подниматься с места, когда Александр Павлович спросил о том, не хотелось бы ему немного узнать о сути нового учения. Торопиться Денису? – '; было некуда, и, кроме того, он чувствовал, себя несколько обязанным, поэтому кивнул и вновь опустился в кресло.

– Для начала я хотел бы провести некоторые исторические аналогии, – вставая из-за стола и по-лекторски заложив руки за спину, заговорил Александр Павлович. – Как вы помните, в недавнем прошлом коммунистическая пропаганда? всячески уверяла нас, что между фашизмом и коммунизмом нет и не может быть ничего общего – первый принадлежит прошлому, второй будущему. Но вот мы прозрели, и вдруг выяснилось, что между тем и другим различие лишь в цвете: коммунизм – это тоталитаризм красный, фашизм – коричневый. Но можно продолжить эту аналогию и задуматься над другим вопросом – а в чём разница между марксизмом-ленинизмом и христианством? Сейчас, в эпоху возрождения церкви, когда она отчаянно пытается завоевать как можно большее влияние в обществе, стремясь занять опустевшее идеологическое пространство своими христианскими догматами, мое утверждение будет воспринято как кощунство. И тем не менее, я утверждаю, что между марксизмом-ленинизмом и христианством не больше разницы, чем между коммунизмом и фашизмом. И то, и другое – догматизм, только марксизм основан на учении XIX века, христианство – на учении. У того и другого есть свои непререкаемые авторитеты и «священные писания». Да, марксизм обещает рай при жизни, христианство – после смерти, но я говорю не о деталях, а об основных принципах мышления. Вы меня хорошо понимаете?

– Да, разумеется. – Денис был искренне заинтересован, на мгновение вспомнив о том, сколько крови ему в свое время попортили госэкзамены по научному коммунизму.

– Прекрасно. Когда я пришел к таким выводам, то решил продолжить анализ и сравнить марксизм с другими религиями. Я не хочу вас утомлять долгой лекцией, а потому сразу подойти к выводу – любая религия – это догматизм, а любой догматизм – это рабство. И вот тут-то мне пришел в голову любопытный вопрос – а нельзя ли создать такое учение или религию, если хотите, которая бы могла избежать этого догматического рабства и тем не менее дать своим приверженцам то утешение и надежду, без которых не обходится ни одна религия? Я, разумеется, имею в виду утешение в несчастье, главным из которых является смерть; и надежду на какую-то иную, посмертную форму жизни. Противоположностью догматизма является скептицизм, но на нем никакого положительного учения не построишь. И я попытайся взять за основу ту главную ценность, которая…

– Свободу? -

– Именно, свободу.

Денису не удалось дослушать до конца, поскольку в дверь кабинета нерешительно постучали, а затем миловидная девушка, открывавшая ему дверь, извинилась и вызвала Александра Павловича в коридор. Вернувшись, экстрасенс тоже извинился.

– Мне очень жаль, что я не рассказал вам самого главного, но, к сожалению, мои обязанности в чем-то сходны с обязанностями врача – и я порой тоже вынужден оказывать первую помощь.

– Ничего не поделаешь, – улыбнулся и Денис, прощаясь и пожимая ему руку.

Александр Павлович проводил его до самой входной двери и уже на пороге неожиданно сказал:

– Я не сомневаюсь в том, что ваша жена обязательно найдется, а потому хочу пригласить вас вдвоем с ней на свою лекцию, посвященную основам моего учения.

– А когда?

– Я провожу эти занятия каждую неделю, так что можете позвонить и прийти в удобный для вас день.

– Хорошо, спасибо.

Денис вышел на улицу, пребывая в совершенной растерянности. Кто этот Александр Павлович? Целитель, экстрасенс, бывший институтский преподаватель, новый мессия? Чем он зарабатывает и зачем ему нужны ученики? Сумасшедший, мудрец, мошенник или чудак?

– Новая религия, объявившая все предшествующие догматизмом? Как мало нам дано, и на сколь многое мы претендуем!

Задумавшись, он ехал в автобусе, рассеянно глядя в заднее стекло. В тот момент, когда автобус, миновав мост, на краю которого высилась огромная статуя солдата с поднятой рукой и винтовкой с примкнутым штыком, стал сворачивать налево, Денис, боковым зрением, случайно заметил, что рядом с железнодорожным полотном, на обочине дороги – там, где кончался железный бордюр, были смяты чахлые кусты, в них стояла ярко-желтая милицейская машина и обычный грузовик, к которому несколько человек цепляли трос. Этот трос уходил вниз, в неглубокий кювет, откуда, торчала задняя часть «жигулей».

Мгновенно вспыхнувшее, охолодившее душу подозрение, заставило Дениса на ближайшей остановке выскочить из автобуса и бегом броситься назад. Чем ближе он подбегал, тем сильнее у него колотилось сердце. Когда уже возле самого грузовика какой-то огромный; красномордый сержант в замызганном лоснившемся полушубке жезлом регулировщика преградил ему путь, Денис так волновался, что слова застревали у него в горле.

– Кто такой, чего надо? -

– Я… я… сейчас… номер… какой номер машины?

– Не ваше дело. Проходи, проходи.

Но тут от милицейской машины подошел человек в штатском, держа в руке рацию.

– Вам знакома эта машина?

– Номер, – отчаянно закричал Денис, – я не вижу отсюда, какой у нее номер!

– А 23–87 МЮ, – быстро ответил этот человек.

– Знакома, черт подери, знакома! – из глаз Дениса брызнули слезы.

Глава 5

Погода была чудесной, и она шла, слегка покачивая бедрами, победно глядя впереди себя. Сумку с торчавшим из нее зонтом она несла на плече, слегка придерживая локтем и держа руки в карманах. Распущенные каштановые волосы пушистой волной трепетали на ветру. Кончики белых сапог выглядывали из-под полы модного черного пальто весело и игриво, задорно стучали по асфальту острые каблуки. А под пальто было надето любимое белое платье, великолепно облегавшее фигуру и расписанное черными цветами, напоминавшими средневековые японские акварели.

Она чувствовала себя молодым, полным игривой силы животным, и это придавало ее томным глазам такой яркий блеск, что два солидных пятидесятилетних человека в одинаковых серых плащах и белых рубашках с темными галстуками, как по команде, прервали свой оживленный спор о каких-то годовых отчетах и вздохнули.

– Нет, ты посмотри, какая женщина!

– Хороша, чертовка, нечего сказать!

А она, спрятав подбородок в небрежно повязанный шарф, самодовольно улыбнулась сочными алыми губами. «Как все-таки чудесно жить на белом свете и быть предметом всеобщего восхищения!» От этой мысли у нее сильнее забилось сердце, и, вынув руку из кармана, она поправила волосы. Вдруг ее передернуло – это была не ее рука с перламутровыми ногтями – нет, это была какая-то старая, морщинистая лапа с уродливо вздутыми венами! Она дико вскрикнула, не сумев сдержаться, и ее голос мгновенно отозвался хриплым, каркающим эхом: «Старость, старость, старость!»

О, Боже! Ирина проснулась с тревожно бьющимся сердцем и машинально посмотрела на свои руки. Нет, это были руки красивой молодой женщины, но что за проклятый пугающий сон! Ну да, уже сорок, но она по-прежнему чувствует себя двадцатипятилетней женщиной. Сорок лет, сорок лет… ей все больше приходится трудиться, чтобы никто об этом не догадался.

В комнате, несмотря на задернутые шторы, было уже достаточно светло. Тишину прерывал только чуть слышный ход настенных часов, да мерное, упругое дыхание Вячеслава. Вчера он явился к ней. поздно, уже во втором часу ночи, и сразу же завалился спать, сонно пробормотав на ее неловкую ласку: «Давай отложим до завтра…» И она не обиделась, не решилась обидеться, тем более что чувствовала свою зависимость от него. Он красив, богат, самоуверен, но, самое главное – _ молод, отчаянно молод – ему исполнилось всего двадцать пять! Наверное, он ей изменял и изменяет, а вот она, хотя и пытается иногда поставить его на место, холодно обрывая чересчур циничные шутки, потом с диким сердцебиением сидит дома и ждет, позвонит ли он вновь или не позвонит.

Есть ли у него кто-то еще? И сколько было женщин до нее? Она боялась об этом расспрашивать, тем более что сам Вячеслав всего лишь ее второй мужчина. Притом первым был его родной дядя!

Как получилось, что она; такая эффектная, уверенная в себе и остроумная, дожила почти до тридцати лет и осталась девственницей? Что за глупое удовольствие доставляли ей постоянные издевательства над мужчинами, которые ползали в ногах, сходя с ума от ее равнодушия. Слишком высоко себя ценила? Надеялась влюбиться по-настоящему? Верила, что своего не упустит? Но время шло так незаметно, подруги выходили замуж, поклонники не выдерживали безапелляционных отказов и быстро, утешались, а она, все так же уверенная в себе, все с большим трудом представляла себя в объятиях какого-нибудь мужчины.

И вдруг, когда ей уже исполнилось двадцать восемь лет, она действительно влюбилась, но влюбилась очень странно – в давно и хорошо знакомого чело-' века – старинного приятеля ее покойного отца. Владимир Николаевич был талантливым журналистом, умным и интересным собеседником, но – ровесником ее отца! Почему же тогда произошло то, чего она меньше всего ожидала? Куда девались ее упрямство и непреклонность? Или она боялась обидеть отказом человека, который знал ее совсем девчонкой? Но ведь он же не побоялся всего того, что стояло между ними.

Впрочем, жалеть и удивляться потом было поздно, да она и не жалела, поскольку он был опытным мужчиной и всячески старался, сделать ее опытной женщиной. И она любила его, дважды в неделю ездила к нему домой, и какое-то время все шло прекрасно. «Какое-то время, какое-то время, мысленно передразнила она саму себя, – не надо лукавить, это продолжалось почти двенадцать лет!» Двенадцать лет она была любовницей человека, который годился ей в отцы, и, как минимум, десять из них ее раздирали мучительные сомнения – что она делает?! Молодость проходила, она становилась солидной дамой – доцент, преподаватель университета! – и все равно каждую неделю, как девчонка, ездила к своему стареющему любовнику. Что за глупость, чушь, непоправимые и невыносимые ошибки! Любовь? Нет, это довольно скоро обратилось в привычку. Так почему же и тогда, когда ей было еще только тридцать, она продолжала отвергать других мужчин и встречалась с Владимиром Николаевичем? А ведь с ней по-прежнему Пытались знакомиться на улицах, и у нее всегда был какой-то выбор…

Больше всего ей запомнилась встреча с одним полупьяным типом, выдававшим себя за писателя и фактически сумевшим предсказать ей будущее. Это произошло летним майским вечером, когда после очередной встречи с Владимиром Николаевичем, он проводил ее до троллейбусной остановки, поцеловал в щеку, и она поехала домой. Уже входя в салон, она заметила кудрявого голубоглазого мужчину в потертых джинсах и синей рубашке. Он сразу же вперил в нее нахальные полупьяные глаза. Ей никогда не нравились такие неотвязные ищущие взгляды, а потому она сделала вид, что ничего не замечает, отвернулась и погрузилась в воспоминания о прошедшем свидании.

Однако когда троллейбус доехал до метро и она вышла, то сразу почувствовала за своей спиной торопливые шаги. Прежде чем он успел поравнятся с ней, до нее донесся запах перегара, однако голос был на удивление вежлив.

– Извините за нескромное любопытство, но мне просто необходимо знать – это вы с отцом прощались или с любовником?

Такую бесцеремонность следовало пресечь в корне, и потому она надменно вскинула голову и как можно презрительнее произнесла:

– Какое вам дело и кто вы такой, чтобы задавать подобные вопросы?

Впрочем, он не смутился.

– Меня зовут Андрей, и я писатель, во всяком случае, пытаюсь им стать, поэтому меня интересуют неожиданные – сюжеты.

– И для этого вы пристаете к людям в пьяном виде на улице?

– Пристаю я и в трезвом виде, это не принципиально, но ваш случай заинтересовал меня особо…

– Чем же?

– Слишком большой разницей в возрасте. Кроме того, отец так не целует, так целует любовник.

– Ну, если вы все знаете, зачем же спрашивать?

Разговаривая, они уже спустились в метро и теперь стояли в центре зала.

– Мне тоже в эту же сторону, – добродушно заметил он, прищуривая красивые – в этом ему нельзя было отказать! – глаза. – И, чтобы вы не подумали, что я вас преследую, могу сразу сказать, что мне до «Тургеневской».

– Мне тоже, как это ни странно. Но я вам ничего не собираюсь рассказывать.

– Ну и зря.

И все же она рассказала, и рассказала не только потому, что он был недурен собой, умел обращаться с женщинами и, кроме того, был ее ровесником. Ее давно тянуло выговориться, поделиться сомнениями, которые стали ее посещать с утомительной регулярностью. И это оказалось проще всего сделать, вступив в диалог с незнакомым собеседником. Да и чем это грозило? – они вот-вот расстанутся, и он вновь растворится в толпе.

– Неужели вы не могли найти никого другого? – искренне удивился он, внимательно выслушав ее рассказ.

– Я в этом не нуждаюсь, – надменно заявила она. – Я люблю его, и он намного умнее, интереснее и деликатнее всех тех молодых людей, с которыми я была знакома.

– Но это плохо говорит о ваших знакомых, а не о молодых людях как таковых!

– Чуть?

Она произнесла это категоричным и пренебрежительным тоном, в котором слышалось непроизнесенное вслух обращение «юноша». Он явно почувствовал некоторую неловкость и примирительно произнес:

Очень жаль, но из вашей истории рассказа не сделаешь.

– Почему?

– Потому, что на эту тему уже есть замечательный рассказ Бунина – «Легкое дыхание». Однако вы уже третий раз говорите мне о своей любви и о том, как вы счастливы.

– А вы в этом сомневаетесь?;

– Разумеется.

– Ах, оставьте, – и она презрительно улыбнулась, – вы его просто не знаете, его невозможно ни с кем сравнить.

– Могу вам только позавидовать. А вот я всегда сравниваю своих знакомых дам и вижу, что ни одна из них вам и в подметки не годится.

– Мне вас жаль.

Она словно нарочно дразнила его, и теперь уже в этих голубых глазах блеснула неподдельная ярость. К тому времени они вышли из метро и теперь не спеша шагали по Чистопрудному бульвару. Но, несмотря на умиротворяющий летний вечер, разговор становился все более напряженным. И это напряжение внезапно прорвалось, когда он вдруг предложил:

– А не зайти ли нам ко мне в гости? Я живу совсем неподалеку отсюда…

– Зачем?

– Шампанского выпьем и продолжим нашу увлекательную беседу.

Она позволила себе снисходительно, улыбнуться.

– Мы же взрослые люди, а вы опускаетесь до таких уловок, которые годятся лишь для юных девочек.

И вот тут он начал по-настоящему свирепеть.

– Ни на какие уловки я не пускаюсь, а говорю вам открытым текстом – давайте зайдем ко мне, и вы убедитесь в том, что существуют не менее интересные люди, чем ваш многоуважаемый любовник.

Она сделала неподражаемую гримасу, Чем окончательно вывела его из себя.

– Я вам уже столько раз объясняла… Договорить ей не удалось, потому что произошло неожиданное. Он вдруг резко схватил ее за руку чуть повыше локтя и, одним рывком повернув к себе, так что теперь свет уличного фонаря озарял его искаженное лицо, почти закричал:

– Да, черт возьми! Ты мне уже все уши прожужжала тем, как ты счастлива и как он хорош. Но, милая моя, если бы это действительно было так, то в этом не пришлось бы убеждать первого встречного, да еще с такой поразительной настойчивостью!

– Пустите меня, что вы себе позволяете! – изумленно и даже как-то жалобно воскликнула она.

Он отпустил и продолжил:

– О том, как он умен и талантлив, ты могла бы твердить какому-нибудь болвану, у которого ничего нет за душой. Но я не менее умен и талантлив, и ты мне безумно нравишься. Ну кому ты будешь нужна в сорок лет, когда он умрет или станет импотентом! Какому-нибудь мальчишке, который будет изменять тебе при первом удобном случае? Неужели ты не представляешь себе, как будешь жалеть о потерянных годах? Как станут терзать тебя сожаления об упущенном времени и возможностях! И она еще меня жалеет! – себя лучше пожалей, чем заливать тут о своем счастье!

Он замолчал и полез в карман рубашки, за сигаретами. А она какое-то время ошеломленно наблюдала за его действиями и, только поняв, что плачет, быстро пошла прочь. Ей казалось, что он бросится за ней, но он продолжал стоять под фонарем, курил и смотрел ей вслед.

И ведь насколько же он оказался прав! Еще за два года до смерти Владимира Николаевича их отношения стали неотвратимо портиться, и все закончилось окончательным разрывом, после чего она вдруг почувствовала прямо под сердцем вакуум из потерянных лет. А еще через полгода после того, как они расстались, у нее дома раздался телефонный звонок и молодой мужской голос, представившийся родным племянником Владимира Николаевича, сообщил ей о смерти дяди и пригласил на его похороны.

Она приехала и там впервые увидела Вячеслава – крупного и красивого молодого человека с уверенным взглядом, сильными, волосатыми руками и густыми черными бровями. И с ней произошло что-то непонятное, необъяснимое и пугающе, невыносимо блаженное. Этим же вечером, когда гости стали расходиться после поминок, он попросил ее задержаться. и помочь ему убрать посуду. Но посуда так и осталась стоять неубранной, потому что они почти сразу же перешли в другую, полутемную комнату и там принялись бесстыдно и безмолвно ласкать друг друга, обнажая лишь самые откровенные участки тела и почти не отрывая губ друг от друга. Никогда в жизни она не испытывала такого сотрясающего до самых глубин оргазма, как в тот траурный вечер.

И только после того, вспоминая привычные и достаточно вялые любовные объятия Владимира Николаевича, она отчетливо поняла, как много потеряла. Теперь же она безумно боялась потерять Вячеслава. Он чувствовал это, посмеивался, но ведь и любил ее, гордился ею и неоднократно демонстрировал своим приятелям весьма криминального вида.

«Сорок лет, – подумала она и беспокойно заворочалась на постели, – лет через шесть уже может наступить менопауза, груди обвиснут, кожа огрубеет, на бедрах появятся жировые складки; начнутся раздражительность, слабость, тошнота и… что там еще пишут в медицинских пособиях? Какой кошмар!»

Надо было отогнать эти гнусные мысли, и она повернулась на бок, лицом к Вячеславу, и тихонько подула ему в лицо. «Ну, просыпайся же, бездельник…» Он не отреагировал, и тогда она осторожно просунула руку под одеяло и принялась легко пробегать пальцами по его волосатой груди, животу, бедрам… Веки Вячеслава дрогнули, и он что-то пробормотал. Ирина сделала еще несколько умелых движений рукой, и по тому, как напряженно, хотя и не открывая глаз, задышал ее возлюбленный, поняла, что он проснулся. Тогда она откинула одеяло и принялась быстрыми, мелкими поцелуями покрывать его лицо, губы, грудь. Его рука скользнула по ее ногам и проникла между бедер. Ирина возбуждалась достаточно легко, вот и теперь, почувствовав в своей промежности его умелые, сильные пальцы, покраснела и задохнулась…

– Ты изумительная, невероятная, потрясающая женщина, – шептал он ей в ухо, а она гладила его бока и ноги…

Через полчаса Вячеслав отправился в душ, а Ирина на кухню – готовить завтрак. Он ел быстро, жадно и молча, почти не разговаривая и лишь изредка кивая, когда она его о чем-либо спрашивала. Наконец, насытившись, он поблагодарил ее торопливым поцелуем и отправился в прихожую одеваться.

– Ты приедешь сегодня? – спросила она, выходя из кухни вслед за ним.

– Не знаю, – и он пожал плечами, – жизнь так устроена, что только за удовольствиями приходится гоняться, заботы и неприятности приходят сами.

– Ну, за мной-то тебе не приходится гоняться…

– И это единственное, что меня утешает!

Они обменялись улыбками, поцелуями, и он выскочил за дверь. Ирина задумчиво запахнула халат и снова прошла на кухню. Началась сессия, и теперь у нее было много свободного, времени. Стоя у окна, она закурила, подвинула поближе пепельницу и стала смотреть на мелкий, вьюжный снегопад. Снежинки, похожие на тополиный пух, то устремлялись к земле под острым углом, а то мчались почти параллельно. Но изменялся ветер, и они, так и не долетев до земли, снова взмывали вверх. Интересно, как там себя чувствует Галка после своей первой брачной ночи? А муж у нее весьма интересный мужчина, хотя и трудно предсказать, как сложится их совместная жизнь… Позвонить сестре и поболтать о прошедшей свадьбе?

Не успела она докурить сигарету, как мелодичный дверной звонок вывел её из задумчивости. Подумав, что Вячеслав что-то забыл и вернулся, она даже не стала смотреть в глазок и сразу щелкнула замком.

Это была Галина.