Текст книги "Роковые обстоятельства"

Автор книги: Олег Суворов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 11
ДВА НЕГОДЯЯ

– Вызывали, Михаил Иннокентьевич?

– Да-с, вызывал. Проходи, любезный, – и банкир, державший в руке недавно полученное письмо, мельком взглянул на своего подручного, который, мелко кланяясь, не входил, а, скорее, вползал в его кабинет.

Георгий Владимирович Данилян использовался Дворжецким для самых интимных или отвратительных поручений, что порой бывало одним и тем же, и до сего дня блестяще справлялся с любыми делами. Это был худой и высокий человек с прямыми черными волосами и крупным носом. Он казался ниже ростом из-за приобретенной благодаря постоянному выражению подобострастия сутулости, а выдающаяся вперед голова делала его похожим на горбуна. Мало того – постоянная бледность придавала ему вид повешенного, каковое впечатление усугублялось нелепым галстуком в мелкую клетку, более годившимся не для того, чтобы подпирать узкий подбородок живого, сколько для того, чтобы подвязывать отвисшую челюсть покойника.

Короче говоря, Данилян имел бы классическую внешность опереточного негодяя, если бы не ироничные глаза, оглядывающие собеседника не иначе, как исподлобья, зато на редкость проницательно.

Милостиво разрешив своему подручному сесть, банкир снова углубился в полученное от Симонова письмо. И хотя оно было написано лапидарно и в весьма положительном смысле, в нем присутствовало нечто такое, что заставляло Дворжецкого недовольно шевелить густыми бровями, по привычке вскидывая одну из них выше другой.

«Милостивый государь Михаил Иннокентьевич! – писал ему чиновник. – Имею честь довести до вашего сведения, что мною получено полное согласие третьего участника предполагаемой нами сделки. Теперь я почтительно ожидаю от вас извещения об условиях ее совершения, а также получения ранее оговоренного аванса. Остаюсь к вашим услугам – титулярный советник Симонов».

Пожалуй, дело было не в самом письме, решил про себя банкир, а в том, сколько времени потребовалось для его написания. Если нечистый на руку чиновник столь долго обдумывает сделку стоимостью в его пятилетний министерский оклад, то здесь имеются два варианта – то ли ему пришлось слишком долго уговаривать строптивую дочь, то ли он старательно готовил какую-то каверзу…

Ни один из этих вариантов Михаилу Иннокентьевичу не нравился, поскольку он не переносил женских истерик, но еще меньше любил чувствовать себя обманутым. Именно поэтому он и решил поручить Даниляну во всем разобраться.

– Слушай меня внимательно, – внушительно произнес банкир, отодвигая верхний ящик стола и доставая оттуда несколько пачек банковских билетов, туго перетянутых бечевой. – Сейчас ты направишься в Апраксин переулок, где найдешь дом титулярного советника Симонова…

Георгий Владимирович сдвинулся на краешек кресла, всем своим видом выражая готовность немедленно приступить к исполнению поручения.

– …Ты вручишь ему эти деньги, – а здесь ровно двадцать тысяч, – после чего получишь от него расписку в получении.

– И это все?

– Нет, не все… – Дворжецкий пристально глянул на Даниляна и, задумчиво приподняв левую бровь, добавил: – Эта сумма предназначена в качестве аванса за одну пикантную сделку.

После этого сообщения банкир сделал паузу, чтобы раскурить сигару и обдумать все еще раз. Подручный терпеливо ждал, не выказывая ни малейших признаков нетерпения. Однако когда пауза слишком затянулась, почтительно поинтересовался:

– А я могу узнать, о какой сделке идет речь, и в чем именно состоит ее пикантность?

– Можешь, – коротко отвечал Дворжецкий, – я покупаю у него девственность его старшей дочери Катрин.

– То есть Екатерины? – ничуть не удивившись, уточнил Данилян.

– Да-с, Екатерины… Но ты должен узнать – не числится ли за ней каких-либо грешков… Ну, ты сам понимаешь, о чем бишь я…

– Понимаю, – кивнул Данилян, – однако…

– Как ты это сделаешь, меня не касается, – нетерпеливо перебил банкир, – думай сам.

– Нет-с, с вашего позволения, Михаил Иннокентьевич, я хотел бы спросить о другом. Должен ли я сначала выяснить интересующий вас вопрос и в случае положительного исхода вручить деньги вышеозначенному субъекту; или же я сразу отдаю ему деньги и лишь затем занимаюсь разъяснением морального облика его старшей дочери?

Вопрос был весьма резонным, поэтому Дворжецкий снова погрузился в размышления, неторопливо окутывая себя облаком сизоватого сигарного дыма.

– Пожалуй, так: ты сначала вручишь ему деньги и лишь затем начнешь свое расследование, – заявил он пару минут спустя. – В конце концов… Впрочем, это тебя не касается. Да, и еще одно – если господин Симонов поинтересуется местом и временем совершения намеченной сделки, отвечай, что об этом я сообщу ему на днях дополнительно.

– Понял, Михаил Иннокентьевич. Но сколько времени вы соизволите мне предоставить?

– Чем скорее, тем лучше! Но, учти, Данилян, тебе надо действовать как можно деликатнее, поэтому на худой конец я даю тебе целых три дня сроку.

– Постараюсь оправдать ваше доверие! – скромно улыбнулся подручный.

Титулярный советник Симонов принял его настолько нелюбезно, словно бы посланец банкира явился не с тем, чтобы вручить ему деньги, а, напротив, взыскать долг. Однако Данилян был весьма проницателен, а потому без труда раскусил причину подобной холодности – чиновник явно не хотел, чтобы тот задерживался в его доме и попадался на глаза кому-то из членов семьи.

Разговор получился коротким и до крайности деловым, словно речь шла о самом обычном деле вроде покупки недвижимости, а не о постыднейшем со всех точек зрения торге. Правда, Павел Константинович хотя и торопился выпроводить гостя, но полученные от него деньги пересчитал со всевозможной тщательностью.

Затем он написал расписку и, не поднимая глаз, сухо осведомился о «месте и времени совершения сделки». Лишь после получения уклончивого ответа Даниляна, он удивленно вскинул на него глаза:

– Ну-с, это как будет угодно господину Дворжецкому. Не смею вас больше задерживать.

И Георгий Владимирович вновь оказался на улице, так и не сумев повидать никого из домашних Симонова, не говоря уже о старшей дочери Катрин.

Усевшись в поджидавшую его карету, Данилян всерьез призадумался над дальнейшими действиями. И чем дольше он думал, тем нетерпеливее ерзал в утепленном войлоком салоне. Поручение банкира представлялось все более трудновыполнимым: как и от кого можно узнать о девственности дочери титулярного советника? Разве что попробовать подкупить их домашнего врача? Но как его найти?

Георгий Владимирович уже хотел было скомандовать кучеру отвезти его в министерство финансов, намереваясь познакомиться там с кем-нибудь из сослуживцев титулярного советника, как вдруг в полузамерзшее окно кареты увидел, что к особняку Симонова со стороны Лештукова моста подкатили сани, из которых торопливо выпрыгнул плотно сложенный господин в черной чиновничьей шинели. Расплатившись с извозчиком, господин суетливо оглянулся по сторонам, затем позвонил и через минуту скрылся за массивной дверью особняка.

– Эге, – пробормотал Данилян, – да уж не судьба ли тебя мне посылает?

Что-то подсказывало ему, что этот торопливый господин недолго задержится у нелюбезного хозяина дома. Приказав кучеру отъехать немного поодаль, к началу Апраксина переулка, Данилян вышел из кареты и принялся ждать, прохаживаясь по занесенному свежим снегом тротуару.

Не прошло и двадцати минут, как господин в черной шинели выскочил из особняка как ошпаренный, раздраженно оглянулся в поисках извозчика и быстро направился в сторону Даниляна, – видимо, решив поискать сани на более оживленной Садовой.

Дождавшись, пока он приблизится, Георгий Владимирович начал действовать. Шагнув навстречу незнакомцу, он приветливо поклонился и учтиво произнес:

– Прошу прощения, милостивый государь, за то, что осмелился обратиться к вам не будучи представлен, но не окажете ли вы мне честь сесть в мою карету?

– Это еще зачем? – удивился незнакомец, задав этот вопрос довольно грубым тоном.

– Смею думать, что у меня к вам есть один интересный разговор.

– Какой у вас ко мне может быть разговор, если, как вы сами изволили заметить, мы с вами незнакомы?

– Это так, – согласился Данилян все с той же учтивостью, – но зато мы оба имеем честь знать Павла Константиновича Симонова, дом которого вы только что соблаговолили покинуть.

– Да вы за мной следите, сударь?

– Ни в коем случае! Просто незадолго до вас я тоже имел удовольствие пообщаться с господином Симоновым, который, судя по всему, пребывает не в самом лучшем настроении… Кстати, позвольте представиться, мое имя – Георгий Владимирович Данилян.

– Да мне-то что до вашего имени?

– О, мое имя вам, конечно же, ни о чем не говорит, зато я имею честь состоять при особе Михаила Иннокентьевича Дворжецкого, о котором вы, возможно, наслышаны.

Имя Дворжецкого, как на то и рассчитывал Данилян, оказало нужное действие. Господин призадумался, вопросительно оглянулся на предложенную карету, а затем согласно кивнул головой.

– Что ж, если вы так настаиваете…

– Вот и отлично! – обрадовался Данилян, распахивая перед ним дверцу.

Усевшись в карету, господин слегка поежился, вопросительно взглянул на Георгия Владимировича и нетерпеливо поинтересовался:

– Так что вы имеете мне сказать?

– С вашего позволения, я не думаю, что здесь нам будет удобно беседовать. Не лучше ли отправиться в ресторацию месье Дюссо и заказать там отдельный кабинет? – Данилян заметил, что незнакомец колеблется, а потому поторопился добавить: – Уверяю вас, что для беспокойства нет ни малейших причин. Напротив, интуиция подсказывает мне, что наш разговор приведет ко взаимной выгоде.

– Ну, если так… Едем, – согласился господин, кутаясь в кашне.

Данилян решил не торопить события, поэтому не стал раньше времени выяснять имя и звание своего спутника. По дороге он попытался затеять непринужденную беседу, рассказав о недавно виденном газетном объявлении: «Два медведя обложены возле города Боровичи Новгородской губернии. Желающие поохотиться могут обратиться письменно или телеграфировать Валерию Капитоновичу Турчинскому». Однако незнакомец выказал такое нежелание болтать по пустякам, что Данилян оставил свою попытку. Разговор возобновился лишь после того, как оба оказались в известном французском ресторане и, заняв там уютный кабинет, сделали заказ. При этом незнакомец, даже не поинтересовавшись согласием Даниляна, заказал себе бретонских устриц, салат из спаржи и гусиный паштет. Впрочем, Георгий Владимирович был совершенно уверен в том, что находится на правильном пути, и даже распорядился принести бутылку лучшего шампанского.

– Так что вы имели мне сказать? – поинтересовался незнакомец после первого бокала.

– Простите, но для начала я хотел бы узнать – с кем имею честь? – вкрадчиво поинтересовался Данилян.

– Вот странно! Прежде вы хотели сделать мне выгодное предложение, не зная моего имени и звания, так что же изменилось теперь?

– Ничего не изменилось, просто мне бы хотелось знать наверняка – в каких отношениях вы состоите с господином Симоновым и его почтенным семейством?

– В достаточно близких, – уклончиво отвечал Аристарх Данилович Водопьянов, крайне раздосадованный упрямством своего тестя. Сегодня, испытывая крайнюю нужду в деньгах, он приехал к Павлу Константиновичу, чтобы как можно выгоднее продать свое согласие на предстоящую сделку с участием его жены, но Симонов не захотел его даже выслушать! Более того, титулярный советник разговаривал совершенно недопустимым тоном, с презрительной иронией заявив:

«Свою долю ты получишь позже… выручив ее от продажи рогов!»

«А почему не сейчас? – попробовал было возмутиться Водопьянов. – В конце концов, дело идет о моей мужской чести…»

«Твоя честь не стоит и гроша ломаного! – безапелляционно отрезал титулярный советник. – Радуйся уже тому, что бесплатно пользуешься прелестями моей дочери, за которые иные владетельные господа готовы выложить такие деньги!»

Короче говоря, разговор не получился, и Водопьянову пришлось покинуть дом тестя в крайне расстроенных чувствах. Внезапное появление столь любезного незнакомца, представившегося подручным банкира Дворжецкого, сильно заинтриговало достойного мужа, однако боязнь упустить лакомый куш заставила его проявлять предельную осторожность – пусть этот самый Данилян первым выложит карты на стол, после чего и начнется настоящий торг!

– Что же, – пожал плечами Георгий Владимирович, – не хотите раскрывать своего инкогнито – ваше право. Но, если вы действительно находитесь в близких отношениях с вышеупомянутым семейством, то вам должны быть известны и некоторые, так сказать, семейные тайны… – И он вопросительно посмотрел на собеседника.

– Ну, допустим, – не менее вопросительно пробормотал тот, жадно заглатывая очередную устрицу и запивая ее шампанским.

Эх, как ни хитер был Аристарх Данилович, но где ему было тягаться в лукавстве с Даниляном! Несмотря на всю таинственность и строптивость своего визави, Георгий Владимирович чувствовал, что удача близка. Правда, он ошибался, предполагая, что незнакомец играет при титулярном советнике Симонове такую же роль, которую сам Данилян играл при банкире Дворжецком – с поправкой, разумеется, на более скромные масштабы.

– Я видел, как вы покинули дом господина Симонова, пребывая в состоянии некоего раздражения и даже досады, – снова заговорил Георгий Владимирович, тщательно подводя наживку к пасти своей будущей жертвы.

– А что вам до моего раздражения?

– Я позволил себе предположить, что вы, возможно, обращались к Павлу Константиновичу за деньгами, однако он соизволил вам отказать.

– Ну-ну, дальше, – услышав слово «деньги», мгновенно напрягся Водопьянов.

– Возможно даже, что он отговорился нехваткой в данный момент необходимых средств…

– Возможно.

– А ведь деньги у него были – и немалые!

– Откуда вам это известно?

– За полчаса до вашего визита я лично доставил господину Симонову половину той суммы, о которой он ранее договорился с господином Дворжецким в качестве аванса за одну сделку.

– Двадцать тысяч! – едва не поперхнулся Водопьянов. Его возмущению не было предела – оказывается, тесть уже получил аванс и при этом посмел отказать ему в столь «незначительной» доле как просимые три тысячи!

– Так-так! – торжествующе воскликнул Георгий Владимирович. – Значит, вы в курсе всего происходящего. Ну что же, тем легче нам будет вести дальнейшую беседу.

– Вне всякого сомнения! – заверил его торжествующий собеседник, довольно потирая руки.

Этим жестом он неприятно поразил даже Даниляна, давно отвыкшего удивляться каким-либо порочным проявлениям человеческой натуры, и потому крайне не любившего вновь испытывать это чувство.

– Что это значит? – настороженно поинтересовался он, внимательно глядя в бесцветные глаза собеседника. – И что вас так радует?

– У меня есть для вас весьма пикантные сведения, которые, я уверен, будут вам крайне интересны!

– И я могу узнать, о чем идет речь?

– Разумеется, можете… но не раньше, чем заплатите за эти сведения!

– О какой сумме идет речь?

– Три тысячи.

– Однако это весьма приличные деньги.

– Да, но зато они сэкономят вашему покровителю как минимум тысяч семнадцать.

– Ага! Следовательно, та сделка, которую мы с вами оба имеем в виду, не состоится? – Георгий Владимирович недаром славился быстротой соображения, за что его очень ценил Дворжецкий.

– Именно так! – подтвердил Водопьянов.

– По какой, позвольте узнать, причине?

– Да по той самой, за которую господин Дворжецкий согласился заплатить такие большие деньги!

Собеседники пристально посмотрели в глаза друг другу и увидели там равную степень озадаченности.

«Кажется, я не понимаю – кто кого перехитрил, – про себя удивился Данилян. – А, ладно, выдав ему расписку на предъявителя, я ничем не рискую…»

– Хорошо, – вслух произнес он, – я готов прямо сейчас написать вам расписку на требуемую сумму, по которой вы в любой момент сможете получить деньги в кассе банка господина Дворжецкого.

– Буду рад принять от вас этот вексель! – пылко заверил Водопьянов, нетерпеливо ерзая на месте.

Данилян подозвал официанта и потребовал принести гербовую бумагу, перо и чернильницу. Пока он составлял расписку, его деловой партнер усиленно налегал на гусиный паштет, обильно запивая его шампанским. Затем Георгий Владимирович предложил официанту расписаться в качестве свидетеля сделки и, наградив его пятьюдесятью рублями, отпустил.

– Итак? – поинтересовался он, передавая расписку прямо через стол.

Слегка запьяневший Водопьянов тщательно прочитал текст, после чего бережно сложил бумагу вчетверо и спрятал во внутренний карман сюртука.

– Не беспокойтесь, – усмехнулся он, заметив настороженный взгляд Георгия Владимировича, – сейчас я скажу вам только одну фразу, и вы тут же перестанете жалеть об этих деньгах.

– Я весь внимание.

– Катрин… ну, то есть Екатерина, старшая дочь Симонова… не девственница!

– Почему вы в этом так уверены?

– Потому, что я – ее муж!

Глава 12
ТАИНСТВЕННЫЙ ДАРИТЕЛЬ

По свидетельствам петербургских ювелиров, драгоценная брошь была французской работы, поэтому узнать имя ее продавца и покупателя в данный момент не представлялось возможным. И тогда Макар Александрович вновь вернулся к вопросу – кем был таинственный даритель, к которому начинающая актриса Надежда Симонова убежала сразу после премьеры и с которым, как можно было предположить, провела последнюю ночь в своей жизни?

Логика подсказывала, что о наличии богатого и успешного поклонника проще всего было узнать у поклонника бедного и неудачливого, поскольку такие господа, как правило, безумно ревнивы и подозрительны, а потому с хитростью опытных сыщиков следят за каждым шагом объекта своей страсти.

И такой поклонник имелся – тот самый студент-медик Денис Винокуров, который ворвался в следственный участок через день после самоубийства мадемуазель Симоновой. Макар Александрович послал ему на дом полицейского чиновника с повесткой и теперь ожидал появления студента.

На этот раз Винокуров имел слишком мрачный вид, свидетельствовавший либо о том, что он не хотел идти к следователю, либо чего-то опасался, – и Макар Александрович сразу это подметил.

– Что это вы, господин студент? – грозно поинтересовался он, когда юноша невнятно поздоровался и нехотя опустился на стул.

– А что такое? – удивленно вскинулся Винокуров, дернувшись словно от удара.

– У вас такой вид, словно вас притащили сюда за шиворот.

– Вовсе нет, господин следователь, с чего вы взяли? Я пришел сам, как только получил вашу повестку.

– Да, но почему с такой инфернальной физиономией? То вы сами врываетесь ко мне и несете какой-то горячечный бред, а то изображаете из себя жертву полицейского произвола. Вы, часом, не из нигилистов будете?

– Я? Что вы!

Последнее восклицание настолько обескуражило Гурского своей искренностью, что он немного изменил тон. Дело в том, что Макар Александрович искренне не любил радикально настроенную молодежь – всех этих прыщавых, сексуально-озабоченных юношей, которые, по его излюбленному выражению, «прямо из онанистов подаются в бомбисты» и у которых вся жизненная энергия уходит на мастурбацию или стремление любыми способами от нее избавиться – например, затевая политические заговоры или устраивая уличные беспорядки со стрельбой.

Да еще эта мода на экзальтированных героев! После случая четырехлетней давности со студентом Сидорацким Гурский еще более укрепился во мнении, что подобные юноши не ценили ни своей, ни чужой жизни, а револьвер представлялся им вовсе не орудием убийства, а непременным атрибутом романтического героя. Тем более что купить бельгийский браунинг или американский кольт можно было за приемлемую цену – от восемнадцати до пятидесяти пяти рублей.

Как известно, после того как суд присяжных оправдал Веру Засулич и ее выпустили, сопровождавшие карету оправданной террористки студенты повели себя чересчур агрессивно, опасаясь за дальнейшую судьбу «российской Шарлотты Корде». Когда жандармский полковник, тщетно пытавшийся сдержать напор толпы, принялся уговаривать молодежь успокоиться, клятвенно заверяя, что Засулич никто арестовывать не собирается, студент Сидорацкий достал револьвер и открыл пальбу. Первая пуля попала в каску жандарма, но, не пробив ее, засела под медной лапкой; вторая пуля угодила в руку стоявшей рядом с жандармом молоденькой курсистки, которая тут же упала. После выстрелов толпа разбежалась, а Сидорацкий, который весь день находился в крайне возбужденном состоянии, пришел в полное неистовство от собственной неудачи. Он решил, что убил ни в чем не повинную девушку и тоже бросился бежать, однако все ближайшие улицы были так плотно запружены людьми, что скрыться было решительно невозможно. Тогда он приставил револьвер к виску и застрелился.

Ну и как прикажете бывшему сотруднику жандармской полиции Макару Александровичу Гурскому относиться к студенческой молодежи! После убийства Александра II, перед которым он искренне благоговел, прежняя нелюбовь перешла в откровенную ненависть, и это вызывало в Макаре Александровиче, который лишь в этом году должен был достигнуть «возраста Христа», нестерпимое желание «побрюзжать», хотя обычно оно отличает людей гораздо более старшего возраста.

– Ну-с, ладно, – сдержанно заговорил он, – допустим, вы не относитесь к нигилистам, однако смею вам заметить, ваше прошлое поведение вызывает определенные подозрения.

– Подозрения? – испуганно переспросил студент, изменяя положение ног и оставляя на полу мокрые следы.

– А вы как думали-с? Помнится, вы голословно обвинили господина Симонова в доведении до самоубийства собственной дочери, не представив при этом никаких вразумительных объяснений. Что это, как не попытка направить следствие по ложному пути?

– Но я действительно так думал… и продолжаю думать, – с неким вызовом отвечал Винокуров. – В этой трагедии, безусловно, виновата ее семья! Кстати, вы уже допросили самого Симонова?

– Не ваше дело задавать тут вопросы! – снова посуровел Гурский. – Я вызвал вас не за этим.

– А зачем?

– Потрудитесь рассказать, что вы знаете о знакомых Надежды Павловны.

– Каких именно?

– Ну, например, таких, которые могли подарить ей ту самую брошь, которую я вам уже предъявлял, – и в руках Макара Александровича снова появилось вышеупомянутое дамское украшение.

И тут в глазах студента вспыхнула такая ярость, что до этого горбившийся на стуле и поджимавший под себя ноги, он вдруг расправил плечи и сел прямо. Макар Александрович не без любопытства наблюдал за этим преображением, ожидая, когда Винокуров начнет говорить.

– Я не совсем понимаю… – начал было тот, однако тут же прервал сам себя: – Вы хотите сказать, что у нее был богатый поклонник?

– Именно так-с.

– Проклятье! – и студент с силой ударил себя кулаком по колену. – Какой же я осел!

– А разве раньше у вас не закрадывалось подобных подозрений? – вкрадчиво осведомился следователь.

– В смысле того, что осел?

– В смысле наличия поклонника.

– Нет, никаких подозрений… Что вы! Надежда Павловна была так чиста и прекрасна, что подозревать ее в чем-либо порочном было бы низостью!

– Однако же она убежала из театра сразу после премьеры и где-то провела целую ночь!

– Да, я знаю об этом, – утвердительно кивнул Винокуров, снова начиная горбиться, – как ужасно, что я не смог придти к ней на премьеру…

– И где она могла быть той ночью вам, разумеется, неизвестно?

– Ума не приложу!

– Кстати, прошлый раз вы что-то говорили о том, что за день до премьеры Надежда Павловна сама искала с вами встречи?

– Да, это было, – уныло подтвердил студент, принимаясь кусать губы, словно собирающаяся расплакаться барышня.

– Странно!

– Что именно вас удивляет?

– Ваша юная возлюбленная хотела с вами встретиться, однако воспоминание об этом сладостном факте вас почему-то совсем не радует.

– Я лежал в горячке.

– Допустим, однако вы довольно быстро оправились, не так ли? Ведь всего два дня спустя, когда вы прибежали ко мне в участок, то отнюдь не производили впечатления больного.

– Боже! – простонал Винокуров, хватаясь за голову и страдальчески глядя на следователя. – К чему вы задаете все эти нелепые вопросы? Чего вы от меня хотите?

– Полагаю, наша беседа действительно становится бесполезной, – слегка обидевшись на словосочетание «нелепые вопросы», сухо заявил Макар Александрович. – Но напоследок хочу заметить, что вы напрасно стараетесь изобразить из себя убитого горем поклонника – это у вас не слишком убедительно получается! Видимо, в отличие от Надежды Павловны, вы не наделены актерским талантом.

– Но я ее любил!

– А почему же тогда вы так мало о ней знаете? Ведь, в сущности, кроме ничем не подкрепленных ссылок на некие семейные обстоятельства, у вас нет никаких предположений о том, что могло подтолкнуть ее на столь ужасный поступок, как самоубийство? Я не прав?

– Да, я действительно этого не понимаю…

– В таком случае, я даже не желаю вам поскорее утешиться, поскольку нисколько не сомневаюсь, что вы успешно сделаете это и безо всяких пожеланий!

Выпроводив студента столь жестоким образом, Макар Александрович почувствовал, что несколько переборщил. В самом деле, чего он хотел от этого долговязого юноши, целиком погруженного в собственные переживания, какими бы они ни были – искренними или наигранными?

Однако ему не пришлось слишком долго досадовать на состоявшийся – и действительно нелепый разговор! – поскольку не прошло и пяти минут, как в дверь кабинета постучал дежурный полицейский чиновник.

– Что такое? – осведомился Гурский.

– Вот-с, Макар Александрович, только что принес посыльный, – отрапортовал тот, проходя через весь кабинет и кладя на стол следователю компактный сверток, туго перетянутый бечевой.

– От кого?

– Не сообщил-с.

– Что за дичь? – изумился Макар Александрович, беря сверток и взвешивая его на ладони. – Позови-ка мне этого посыльного.

– Уже ушел-с.

– А зачем отпустили?

Чиновник виновато пожал сутулыми плечами и поспешил добавить:

– Он сказал, что внутри имеется какая-то записка-с…

– Да? Ну ладно, посмотрим, что это такое. – Гурский достал нож для разрезания бумаги и ловко перерезал бечеву. Стоило ему развернуть грубую плотную упаковку, как в глаза тут же бросилась толстая пачка сторублевых банковских билетов. – Эт-то еще что?

Макар Александрович лихорадочно разворошил деньги и быстро нашел лист бумаги, на котором печатным шрифтом была выведена только одна фраза: «В случае прекращения дела о самоубийстве Надежды Симоновой господин следователь получит ровно такую же сумму». Слово «самоубийство» было дважды подчеркнуто.

– Всем стоять! – не своим голосом взревел Гурский, как подброшенный вскакивая со своего места. – Куда пошел это чертов посыльный? Как выглядел, ну?

– Невысокий парнишка лет пятнадцати в овечьем полушубке, – пролепетал испуганный чиновник. – Самой обычной наружности-с…

– Куда пошел, черт вас всех раздери?

– Кажется, в сторону Садовой.

– Олухи, вашу мать! – прорычал Макар Александрович, пулей выскакивая из своего кабинета. В коридоре он налетел на частного пристава Привалова, который степенно шествовал в его направлении.

– Что случилось? – успел спросить тот, увидев искаженное лицо Гурского.

– После, Егор Алексеевич, после… – пробегая мимо него, бросил следователь. – Обождите пока в моем кабинете.

Выскочив в одном сюртуке на мороз, Макар Александрович бегло огляделся по сторонам. Следственный участок находился на Итальянской улице, одним концом упиравшейся в набережную Мойки, другим – Фонтанки, а примерно посередине Итальянскую пересекала весьма оживленная Садовая улица.

На его счастье, посыльный никуда не ушел. Стоя возле ближайшего подъезда, мальчишка мирно беседовал с дворником. Гурский ястребом налетел на него, яростно схватив за ухо так, что тот взвизгнул от боли.

– Ты кто? – закричал следователь. – Посыльный?

– Да, посыльный… пусти, дяденька…

– От кого – получил пакет?

– Да вон от того господина…

– Которого?

– А вон, возле кареты топчется.

Гурский отпустил детское ухо и глянул в сторону Садовой. Там стояла карета, возле открытой дверцы которой прохаживался сутулый и чернявый господин в надвинутой на глаза шапке и с высоко поднятым воротником шубы. Заметив следователя, он тут же запрыгнул в карету, и она немедленно тронулась с места.

Макар Александрович бросился в погоню, расталкивая прохожих и громогласно взывая:

– Извозчик!

Увы, но ни одного извозчика поблизости не оказалось, а карета тем временем свернула на Садовую и понеслась в сторону Михайловского замка.

Гневно выругавшись, Макар Александрович какое-то время глядел ей вслед, затем поежился от холода и нехотя направился обратно в участок. Проходя мимо парнишки, испуганно прячущегося за широкую спину дворника, он зачем-то погрозил ему пальцем, после чего вошел в здание и быстро проследовал в свой кабинет.

Там его уже ждал Егор Алексеевич Привалов, в очередной раз покинувший свой собственный участок, чтобы по-дружески поболтать с Гурским за стаканом крепкого чаю. При виде хозяина кабинета, старый полицейский отложил в сторону «Практическое руководство для судебных следователей» господина Макалинского и, указывая на стол, где по прежнему лежал развернутый пакет, заявил:

– Однако тут весьма немаленькая сумма, Макар Александрович… Тыщи три, не меньше. Кто сей таинственный даритель?

– Сам того не знаю, Егор Алексеевич, – сумрачно проговорил следователь, – видел его лишь издали… Но, – добавил он, устало опускаясь в кресло, – почти не сомневаюсь, что тот же самый, который подарил брошь покойной мадемуазель Симоновой…