Текст книги "Закат империи"

Автор книги: Олег Суворов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Я могу повторить лишь то, что уже говорил. Я никогда не замышлял государственной измены, благородный король, и никогда не утверждал ничего подобного тому, что приписывают мне мои обвинители...

– Я тебе не верю! – Теодорих встал и, указав на Боэция, обратился к начальнику своей стражи Конигасту: – Арестуй его!

Царившую в зале тишину мгновенно прервал общий вздох, похожий на стон, после чего раздался нестройный гул голосов. Некоторые сенаторы, громко протестуя, вскочили со своих мест; Симмах тоже поднялся с кресла и направился к королю, но был остановлен двумя готскими стражниками; Эннодий побледнел и схватился за сердце. И среди всеобщего шума Конигаст, зловеще улыбаясь, приблизился к Боэцию и положил ему руку на плечо.

– Ты арестован, предатель.

Боэций брезгливо стряхнул его руку и печально улыбнулся. Сколько раз на заседаниях королевского совета он обличал этого самого Конигаста во взяточничестве и казнокрадстве! Однажды тот даже похитил драгоценности Амаласунты, дочери Теодориха и своей любовницы, но король не захотел и слушать никаких обвинений. И вот теперь именно он назвал его предателем. Достойный конец фарса!

Уже уходя и словно прощаясь, Боэций последний раз обвёл глазами ряды сенаторов и судей священного консистория. Потом он взглянул на короля и вдруг вспомнил цитату из самой философской книги Библии – книги Екклезиаста: «И то ещё я увидел под солнцем – место праведного, а там нечестивый. Место суда – а там нечестье».

Глава 18. ЧЁРНАЯ МАГИЯ

Когда Киприан говорил о том, что Кирп находится в его доме и в любой момент может предстать перед судом, чтобы подтвердить обвинения в святотатстве, он не знал о бегстве сирийца. А тот был слишком умён, чтобы дожидаться решения своей судьбы от королевского референдария, тем более что он прекрасно понимал: по тому же самому обвинению могут казнить и его самого как сообщника магистра оффиций. Воспользовавшись невнимательностью домашних слуг Киприана, он сумел бежать, прихватив с собой и Ректу, которая была похищена из равеннского дома Боэция Опилионом в качестве главной свидетельницы «святотатственных опытов». Кирп пообещал ей скорую встречу с Павлианом, хотя уже знал о судьбе несчастного конюха.

Выбравшись из дома Киприана, сириец привёл Ректу, закутанную в плащ до самых глаз, на постоялый двор неподалёку от городских ворот Вероны. Впрочем, находились они там недолго – ровно столько времени, сколько потребовалось Кирпу, чтобы воспользоваться деньгами, полученными за предательство первого министра, купить крытую повозку и продолжить своё бегство. Уже темнело, когда они выехали на безлюдную дорогу, и Кирп, правивший лошадью, пустил её вскачь.

Однако ему не повезло – в темноте лошадь споткнулась о придорожный камень и захромала. Яростно проклиная всё на свете, Кирп отчаянно хлестал её кнутом, но ответом ему было лишь жалобное ржание. Наконец он сам выбился из сил и, свернув на просёлочную дорогу, медленным шагом поехал в сторону небольшого селения, на огоньки хижин да лай собак.

Ректа молча сидела в глубине повозки и лишь однажды выглянула наружу и испуганно вскрикнула, указав Кирпу на придорожные склепы и надгробия: по обе стороны дороги тянулось старое римское кладбище.

– Ну и что? – грубо отозвался он. – Чего бояться покойников, когда нас могут преследовать только живые?

Сам он дважды испуганно оборачивался на широкий тракт, с которого съехал и преодолел уже три стадия. В ночной тишине отчётливо слышался стук копыт, высекавших искры из каменных плит, и ему мерещилась городская стража, которую взбешённый Киприан не преминет направить по его следу.

Достигнув спящего селения, Кирп вылез из повозки и направился в ближайшую хижину договариваться с хозяином о ночлеге и покупке новой лошади. Разбуженный поселянин – старый римский крестьянин с тупым морщинистым лицом – только испуганно моргал глазами, глядя на чёрную бороду страшного ночного пришельца, и долго не мог взять в толк, что от него требуется. Наконец, окончательно пробудившись при виде блеска сестерциев, он покорно кивнул головой и отправился ночевать в хлев, предоставив свою убогую хижину в распоряжение Кирпа. Низкая, без всяких перегородок, потолка и окон, она состояла из одних стен, обмазанных глиной, утрамбованного земляного пола и соломенной крыши. Из всей утвари в ней находилось только несколько горшков и корзин, бочка для воды, котёл, ухват и ручная меленка.

Вернувшись к повозке, Кирп помог выбраться Ректе, выпряг хромую лошадь, пустив её на волю. Затем он проводил женщину в дом и плотно затворил дверь. Раздув тлеющие угли очага, сириец осмотрелся и указал иберийке на единственное жалкое ложе – грязный соломенный тюфяк. Она попросила есть, и он, всё так же молча, кинул ей пресную лепёшку и кусок овечьего сыра.

Вскоре женщина наелась и уснула, а Кирп остался сидеть у очага, глядя в огонь и напряжённо размышляя. Эта женщина, чья душа обладала необыкновенной способностью на время покидать своё тело, была нужна ему только для его опытов, но теперь становилась опасной обузой, поскольку двоих всегда легче найти, чем одного. Он не мог везти Ректу дальше, но тогда следовало немедленно получить у неё то, чего не хватало его эликсиру бессмертия, основные компоненты которого он постоянно носил у себя на груди, зашив в холщовый мешок.

Прервав свои размышления, Кирп поднялся, прошёл к ложу и, убедившись, что Ректа крепко спит, снова вернулся на своё место, прихватив небольшой глиняный горшок, стоявший на грубо сколоченном столе. После этого он полез под свою хламиду, достал мешок и, взрезав его широким острым ножом, высыпал содержимое в горшок. Какое-то время он перебирал пальцами тёмно-серый сухой порошок, вдыхая его странный запах и вспоминая о том, не упустил ли он какой-нибудь важный компонент из тех, которые требовались согласно древнему рецепту жрецов Изиды. Здесь были собраны те вещества, которые придавали жизненные силы всему живущему: и растёртый корень мандрагоры, которая могла расти лишь у подножия виселиц, светилась в темноте и издавала пронзительный визг, когда её вырывали, и сухие плоды витаутария – таинственного дерева, которое росло только в стране гипербореев и могло пробуждать мёртвых, если им влить в рот несколько капель отвара из этих плодов не позднее чем через три часа после смерти. Кроме того, имелись и вытяжки из яичников слона – самого могучего из всех существующих в мире животных, семенные железы которого вырабатывали самое жизнестойкое семя. А сколько усилий стоило Кирпу добыть сердце феникса – вечно умирающей и восстающей из пепла птицы, которая по воле богов обладала даром бессмертия!

Когда Кирп говорил Кассиодору о печени тритона и крови девственницы, то он лукавил, не желая открывать истинного рецепта. На самом же деле полученную смесь надо было сварить в крови молочных желёз той женщины, которая уже вскормила двоих детей, ведь именно эти железы вырабатывают самое чудодейственное вещество в мире.

Пора было решаться, и он снова поднялся с места, держа в одной руке нож, а в другой – горшок, и неслышными, крадущимися шагами приблизился к спящей женщине. Ректа лежала на спине, разметав свои густые чёрные волосы и укрывшись до подбородка плащом. Дыхание её было тихим и ровным, лишь изредка, словно кому-то жалуясь, она слегка всхлипывала и судорожно сжимала руки, придерживавшие край плаща. Оставив горшок на полу рядом с ложем, Кирп склонился над ней и осторожно, стараясь не разбудить, стянул с неё плащ. Затем он отстранил её длинные волосы, надрезал платье и обнажил груди. Занеся руку с зажатым в ней ножом над горлом Ректы, он вдруг передумал, отошёл в сторону и что-то поискал глазами. Заметив полено, валявшееся неподалёку от очага, он одним прыжком метнулся к нему, схватил и снова вернулся к женщине.

Увидев, что она уже не спит, а, прикрывая руками нагую грудь, расширенными от ужаса глазами следит за его действиями, Кирп на мгновение замер.

– Что ты делаешь? – шёпотом спросила Ректа, но он уже бросился на неё и, не давая встать с ложа, два раза ударил поленом по голове. После первого удара она ещё дико вскрикнула, поскольку он пришёлся по рукам, которыми она пыталась прикрыть голову, но после второго удара молча откинула назад залитое кровью лицо. Кирп склонился над ней, убедился, что она потеряла сознание, и поднял с пола свой зловещий горшок.

Приставив его к левой груди Ректы, он круговым движением ловко надрезал кожу и, помогая себе ножом, отделил сосок. Кровь струёй полилась в горшок. Затем он направился к очагу. Поставив горшок на закопчённый бронзовый треножник, сириец подложил дров в очаг, сел прямо на землю, поджав под себя ноги, и принялся ждать, когда закипит его адское варево. Время от времени Кирпа охватывало такое нетерпение, что он начинал что-то уныло бормотать, монотонно раскачиваясь перед очагом и не сводя глаз с горшка.

Какой-то шорох заставил его вскинуть голову. Окровавленная полуобнажённая Ректа проворно вскочила с ложа и, сверкая безумным взором, с воем бросилась к двери. Кирп встрепенулся, встал на ноги и попытался её удержать, но она с неожиданной, звериной силой оттолкнула его так, что он, чудом извернувшись при падении, едва не рухнул прямо в огонь. Женщина поспешно откинула засов и выбежала наружу, оставив дверь распахнутой настежь, а Кирп замешкался, снимая горшок с треножника и подбирая с пола свой нож.

Выбежав следом, он на мгновение остановился, ослеплённый ночной темнотой, затем посмотрел по сторонам и тут же сорвался с места, помчавшись вслед за женщиной, бежавшей по дороге, ярко освещённой луной. Ректа обезумела и вместо того, чтобы добежать до ближайшего дома или разбудить жителей, она неслась по той самой просёлочной дороге, которая привела их сюда и по обеим сторонам которой находилось испугавшее её кладбище. Поэтому Кирп зловеще скалился, уверенный в том, что непременно её догонит.

Обернувшись назад, она заметила его, когда он уже был совсем рядом, заметила и попыталась закричать. Но, ослабев от быстрого бега и потери крови, Ректа сумела издать лишь какой-то жалобный тонкий вой, сменившийся судорожными всхлипами. Этот крик настолько её обессилил, что, пробежав ещё несколько метров, она вдруг споткнулась и упала прямо посреди дороги.

Через мгновение он бросился на неё и вонзил свой страшный нож в её судорожно дергающееся горло.

В этот момент невдалеке раздался стук копыт и чьи-то голоса. Кирп вскинул голову, заметил впереди группу всадников и метнулся было в сторону от дороги, но споткнулся о труп Ректы и тяжело рухнул на землю.

– Взять его! – повелительным тоном приказал первый из всадников, и двое других, мгновенно спешившись, подхватили под руки дрожащего окровавленного сирийца, одним рывком подняли его и поставили на ноги. Ещё один всадник подбежал к Ректе.

– Ты убил эту женщину? – полувопросительным-полуутвердительным тоном спросил начальник отряда, и Кирп по его произношению, да и по виду державших его стражников понял, что перед ним готы.

– Это... это моя рабыня... – хриплым голосом пробормотал он, дрожа всем телом. – Она ограбила меня и хотела убежать...

– Эге! – пробормотал старший гот. – Мне кажется, что этот каркающий голос я уже где-то слышал... Разверните-ка его лицом к луне.

Он подъехал поближе и, наклонившись в седле, всмотрелся в сирийца. Кирп увидел его густые чёрные брови и огромный шрам, пересекавший нос и левую щёку. Он дёрнулся и попытался было упасть на колени, узнав Декората – доверенное лицо Тригвиллы. В своё время он видел его в домах Киприана и Кассиодора, когда тот приходил с поручениями от своего хозяина.

– У неё отрезана левая грудь и перерезано горло! – закричал тот из всадников, который осматривал Ректу.

– Ничего удивительного, – усмехнулся Декорат, – ведь это же наш славный Кирп, который известен своими колдовскими делами. Напрасно ты удрал из дома королевского референдария, даже не попрощавшись! Мы ищем тебя целый день, а ты, оказывается, развлекаешься тем, что кромсаешь ножом свою подружку! Захотелось напиться свежей крови?

– Пощади! – отчаянно захрипел Кирп, испуганный этим невозмутимо-зловещим тоном. – Я ещё очень пригожусь благородному Тригвилле, почтенному Киприану и достославному Кассиодору! Я многое могу рассказать о магистре оффиций!

– Теперь уже в этом нет необходимости, – небрежно ответил Декорат. – Сегодня днём твой бывший хозяин был арестован, так что твои новые предательства и ломаного гроша не стоят. Эй, Аригерн, Тривал и Тулучин, свяжите-ка этого пса да выройте могилу для несчастной женщины!

– Не надо! – завопил Кирп, мгновенно поняв намерения Декората. – Пощади меня, и я одарю тебя эликсиром бессмертия!

– Предпочитаю доброе старое вино, – со смехом отозвался гот, – а бессмертием нас одарит Иисус, а не такой поганый пёс, как ты.

Извивающегося и умоляющего Кирпа связали и сволокли с дороги, бросив в придорожную канаву. Потом готы вынули свои длинные и широкие мечи, быстро выбрали место между двумя старинными надгробиями и принялись за дело. Кирп ухитрился приподняться с земли, повернулся лицом к луне и вдруг страшно, по-волчьи завыл и выл до тех пор, пока один из готов не оглушил его, ударив по голове ножнами.

На этот раз их свидание затянулось до глубокой ночи. Корнелий, сполна насладившись своей победой и вдоволь потешив мужское тщеславие, теперь уже испытывал совсем иные чувства. Сам того не ожидая, он сумел пробудить в Амалаберге такую страсть, нежность и ревность, что теперь не просто наслаждался их бурными проявлениями, не только снисходительно позволял себя любить и удовлетворять свои порочные прихоти, но и начинал ощущать привязанность к этой странной и страстной девушке. Она была с ним искренна и покорна, и это тем более ему льстило, ведь с другими – он знал это наверняка – она продолжала вести себя всё так же презрительно и надменно.

Кроме того, в её характере была такая непредсказуемость, которая заставляла его каждый раз удивляться своей готской возлюбленной. Вот и сегодня она вдруг затеяла с ним странный разговор, поводом для которого послужила одна из настенных картин его виллы, изображавшая пир Антония и Клеопатры.

– Я так счастлива, – негромко сказала Амалаберга, лёжа рядом с ним, – что теперь даже не отказалась бы разделить судьбу Клеопатры.

Корнелий усмехался, подумав, что совсем бы не желал себе судьбы Антония, но ничего не сказал.

– Помнишь, как после смерти своего возлюбленного она приказала доставить себе корзину со скорпионами и опустила туда руку? – продолжала Амалаберга. – Смотри, и у меня есть кольцо, которое изображает такого же скорпиона.

Виринал давно уже обратил внимание на это странное золотое кольцо весьма необычной формы, с которым Амалаберга никогда не расставалась. Сейчас он взял руку своей возлюбленной, поднёс её к губам и поцеловал.

– Любопытное кольцо... Откуда оно у тебя?

– Мне подарил его отец. Видишь, этот скорпион может поворачивать голову, и тогда у него выступает жало... – говоря это, Амалаберга слегка повернула крошечную золотую головку скорпиона, и Корнелий действительно увидел, как на гладкой поверхности кольца вдруг появился какой-то острый выступ.

– И что это значит?

– Ничего, – вдруг сказала она и вновь повернула головку скорпиона так, что жало исчезло, – не будем больше говорить об этом...

«Ну разве есть мужчина, который сможет устоять перед такими ласками такой женщины! – спустя несколько мгновений подумал про себя Корнелий, наблюдая за раскрасневшейся Амалабергой, которая принялась самозабвенно ласкать своими тёплыми губами его сильное стройное тело. – Самое удивительное, что мне с ней так хорошо, как ни с кем другим. Неужели секрет лишь в том, каким странным образом она мне досталась? Неужели я тоже влюбился, хотя всегда полагал, что любовь – это выдумка поэтов, неспособных добиваться взаимности?» Подумав о поэтах, он вспомнил и о своём друге, от которого не имел вестей с тех пор, как тот уехал в Равенну. «Надеюсь, что он доволен жизнью не меньше меня и Беатриса оказалась достойной преемницей Амалаберги!»

Что может придавать большую уверенность в себе, чем успех у женщин, особенно тогда, когда ты ещё молод и ценишь нежные ласки гораздо более всех других благ? Корнелий был настолько доволен собой, что его даже не смутило это позднее возвращение в Верону. Амалаберга уехала, как только начало темнеть. Они продолжали сохранять конспирацию, приезжая и уезжая с арендованной им виллы порознь, а он теперь горделиво гарцевал на своём идумейском жеребце по пустынной залитой лунным светом дороге, напевая популярную любовную песенку с весьма ироничным припевом:

 
Когда б могла ты дать мне больше,
Чем я и сам того хочу!
 

Миновав рощу, Корнелий объехал небольшое погруженное в сон селение, где спали даже собаки. Выехав на просёлочную дорогу, он уже хотел было направиться в сторону города, как заметил, что в одной из хижин, стоявшей несколько поодаль от остальных, дверь распахнута настежь и наружу льётся такой яркий свет, словно внутри начинается пожар. Осадив жеребца, Виринал выждал, надеясь увидеть появление хозяев или начало той суматохи и паники, которые неизбежны при любом пожаре, но вокруг всё по-прежнему было тихо. А между тем из распахнутой двери уже начинал валить густой белый дым, смешиваясь за порогом с лёгким ночным туманом.

Странно! Виринал пожал плечами, тронул жеребца и поехал дальше. Какое ему дело до этого? Даже если в хижине кто-то есть, одним крестьянином больше, одним меньше – какая разница!..

 
Когда б могла ты дать мне больше,
Чем я и сам того хочу.
Явлюсь я снова этой ночью
И все услуги оплачу!
 

Громко распевая, он старался заглушить лёгкий трепет, который охватывает даже самого отважного человека при виде кладбищенских надгробий по обе стороны дороги да ещё при ярком свете луны и в полной тишине. Он давно бы мог пустить коня галопом, но намеренно сдерживал его, побуждая идти шагом. Какого чёрта! Чтобы он, Корнелий Виринал, струсил при виде какого-то заброшенного деревенского кладбища?!.

Вдруг жеребец шарахнулся в сторону и дико заржал. Корнелий, едва не выпав из седла, глухо выругался и посмотрел на дорогу, словно ожидая увидеть там труп. Однако ничего подобного перед ним не было, не считая большой чёрной лужи, тускло поблескивавшей в серебристом свете луны. Кровь! И кровь совсем свежая, словно убийство произошло не более часа назад. Этот тяжёлый приторный запах ни с чем нельзя было спутать, он-то и испугал жеребца.

Корнелий осмотрелся по сторонам и на всякий случай нащупал на боку короткий боевой меч, с которым никогда не расставался во время своих рискованных похождений, хотя и знал, что за этот меч может быть арестован и подвергнут большому штрафу, поскольку даже самым знатным римлянам запрещалось носить оружие. Жеребец снова заржал, и с таким испугом, что у самого Виринала стали лязгать зубы... Нет, ну в чём, чёрт подери, дело? Какую опасность почуяла его лошадь и... О Боже! Волосы у него встали дыбом, а дыхание перехватило, когда он увидел, как прямо за придорожной канавой, у подножия одного из обелисков, стала шевелиться земля. Мертвец! Это мертвец встаёт из могилы!

Корнелий хотел что было силы хлестнуть жеребца и умчаться прочь, но его занесённая рука, сжимавшая плеть, так и повисла в воздухе... Из-под земли донёсся глухой протяжный стон, и снова – теперь уже в этом не могло быть никаких сомнений – небольшой свеженасыпанный холм зашевелился, и из него показалась сначала обнажённая окровавленная рука, а затем и голый, перепачканный в земле череп.

Так, значит, действительно, есть такие мертвецы, которые встают по ночам из могил, чтобы пить свежую кровь! Ну нет, с ним, Вириналом, никакому мертвецу не справиться! С коротким лязгом выхватив меч, Корнелий пришпорил жеребца и заставил его перепрыгнуть через канаву.

– По... помогите... спасите... – прохрипело это страшное существо, уже выбравшееся из могилы почти по самые плечи.

Корнелий меньше всего ожидал призывов о помощи, а потому в растерянности опустил меч, не зная, что делать дальше. А может, это только ловушка и стоит ему спешиться, как этот мертвец схватит его и утащит с собой под землю? И разве поможет тогда его меч – ведь мертвеца нельзя убить, а из его раны не польётся кровь...

– Помогите... – словно заметив его колебания, снова прохрипело это существо, в котором Виринал опознал лысого бородатого мужчину, – умираю... Я жив... я не покойник...

У него не хватало сил выбраться из ямы, и он лишь бессильно хрипел, жалобно вращая глазами и делая слабые жесты свободной правой рукой. Виринал решился и, спрыгнув с коня, осторожно приблизился к могиле, крепко сжимая рукоятку меча.

– Кто ты? И как ты там оказался? – Переложив меч из правой руки в левую, он поспешно перекрестил незнакомца. Нет, тот явно не принадлежал к потусторонним силам зла, поскольку – к большому облегчению Корнелия – после этого ничего не произошло.

– Отвечай! – потребовал Виринал. – Кто ты такой?

– Я купец... возвращался с женой в город... По дороге напали разбойники... повозку отняли... жену убили... меня посчитали мёртвым и закопали вместе с ней... Помогите!

– Разбойники? – подозрительно поинтересовался Корнелий. – Что-то я давненько не слышал ни о каких разбойниках, да ещё в окрестностях того города, где находится королевский двор...

– Разбойники... – прохрипел этот человек, – или пьяная готская стража... Темно, не смог разобрать... Ударили по голове... Умоляю...

Да, вот в это уже можно было поверить, и всё же Виринал колебался. Но тут ему вспомнилось кровавое пятно на дороге – несомненное подтверждение слов этого человека, и он отбросил свои сомнения, приблизился к могильному холму и стал мечом разрывать землю. Откопав человека почти по пояс, Виринал положил меч на траву, взял купца под мышки и, поднатужившись, вытащил из могилы. Тот мешком свалился на землю, бессильно бормоча какие-то слова благодарности.

– Ладно, ладно, – отмахнулся вспотевший Виринал, – теперь давай выкопаем твою жену, может быть, и она ещё жива...

– О нет! – со стоном воскликнул купец. – Ей на моих глазах отрезали голову!

– A-а, тогда понятно, почему на дороге осталось столько крови, – почти поверив, заметил Корнелий, засовывая меч в ножны. – Ну, приятель, соберись с силами, сейчас я перекину тебя через седло и повезу в город.

– Хорошо, молодой господин, я потерплю. Да благословит тебя Господь!

– Лучше бы он не допускал зла, – задыхаясь от тяжести купца, сквозь зубы пробормотал Виринал. Кое-как перекинув его через луку седла, он вскочил на коня и, тронув его шагом, выехал обратно на дорогу. Только одно зрелище на несколько мгновений привлекло его внимание, когда он уже поворачивал в сторону города. Далеко в темноте, в том селении, которое он миновал полчаса назад, ярко пылала крестьянская хижина, возле которой испуганно суетились маленькие тёмные фигурки.