Текст книги "Почему он выбрал Путина?"

Автор книги: Олег Мороз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 39 страниц)

ГДЕ БЫЛА ОШИБКА…

«ТАК ПРОВИДЕНИЮ БЫЛО УГОДНО»

Президент-гэбист

Как все-таки Ельцин умудрился так промахнуться? Ведь столько сил было положено, чтобы отстоять демократию на земле российской! И август 1991-го, и октябрь 1993-го, и июль 1996-го (выборы)… Это, конечно, крайние моменты. Но и в промежутках тоже было не легче. И так вот просто взять и все отдать человеку, который развернет страну в обратном направлении!

Прежде всего, непонятно, как могло не насторожить Ельцина гэбистское прошлое Путина. Для многих именно это главное недоумение. Одна моя знакомая, узнав, что Путин стал ельцинским преемником, так прямо и рубанула: дескать, это назначение грубая ошибка. Она, мол, не знает, что за человек конкретно Путин, зато хорошо знает другое: в КГБ не может быть хороших людей.

То, что Бориса Николаевича не насторожило это путинское прошлое, тем более удивительно, что он партийный функционер, прошедший все ступеньки советской карьерной лестницы, лучше других знал, что представляло собой это ведомство.

Автор книги «Сослуживец» Владимир Усольцев, сам бывший гэбэшник, естественно, уверен, что былая принадлежность Путина к КГБ не давала оснований испытывать какую-то настороженность, это был не минус, а как раз плюс для такой страны, как Россия:

«Я радовался володиному взлету и восторгался государственным гением Бориса Николаевича. Россия устала от бестолково проводимых реформ. В стране, где подавляющее большинство населения имеет рабскую психологию, демократия запросто может обратиться в еще более грозную охлократию, чем в Белоруссии. Как сделать так, чтобы и демократию удержать, и продолжать наращивать гражданский потенциал в обществе, и реальную угрозу повторения печального белорусского опыта предотвратить? И Провидению было угодно, чтобы в критическое время вблизи Ельцина оказался подходящий человек: чекистское прошлое Володи было для рабской массы большим плюсом априори… Убедившись, что Володя, вопреки своему прошлому, является сторонником демократии и либерализма (ох, непросто в этом убедиться! О.М.) и что он вполне способен толково работать, Ельцин сделал исключительно удачный выбор преемника».

В общем, из всего этого пассажа независимо от воли автора следует: Путин стал президентом прежде всего благодаря «рабской психологии» «рабской массы», то бишь «подавляющего большинства населения». Такие вот «дифирамбы» одного бывшего сослуживца другому. Усольцев хотел в очередной раз восхвалить Путина, а вышло… Черт знает, что вышло.

Главный козырь обаяние

Снова и снова задаешь себе вопрос, почему именно на Путине Ельцин остановил свой выбор, какие к тому были предпосылки. Усольцев отвечает на него просто:

«Я абсолютно убежден в том, что именно его уникальное обаяние в глазах пожилых людей оказало решающее влияние на его карьерный рост с того момента, как он попал в поле зрения Ельцина. В искусстве чиновничьей административной работы Володя едва ли имел преимущество перед другими приближенными Бориса Николаевича. Но в обаянии он намного превосходил их всех».

Как можно понять из воспоминаний Усольцева (впрочем, и из других свидетельств тоже), одним из главных козырей Путина всегда было это самое обаяние:

«Володя умел быть вежливым, приветливым, предупредительным и ненавязчивым. Он был способен расположить к себе кого угодно, но особенно это ему удавалось… в отношениях со старшими, годящимися ему по возрасту в отцы».

Но не только Ельцина «обаял» в общем-то ничем не примечательный Володя:

«И население России поддалось этому обаянию. Я не встречал в публицистике прямого указания на этот аспект взлета феноменальной популярности никому не известного человека. Вся журналистская рать мусолила все мыслимые и немыслимые причины этой загадки, боясь или будучи неспособной признать, что обычный чиновник может быть намного обаятельнее их самих. И не следует приписывать володин успех исключительно имиджмейкерам и пиаровцам из его избирательного штаба. Все избирательные технологии хороши для малосимпатичных политиков. Органически обаятельные люди производят сами по себе выдающийся эффект».

В какой-то степени население России действительно можно понять. Не так уж часто судьба баловала его правителями хотя бы внешне привлекательными. В основном это была публика закатных лет, рыхлая, обрюзгшая, с расплывшимися от нездорового образа жизни физиономиями. И вот вдруг такой молодой, сухопарый, спортивный, с хорошо поставленной мимикой, жестикуляцией, речью. Без сомнения, эти природные володины дарования в дальнейшем шлифовались и оттачивались наемными имиджмейкерами (думаю, не стоит это оспаривать, это тоже было). Правда, что касается ораторских способностей, Усольцев тут замечает: Володя в основном силен в диалоге. Монологи у него получаются хуже: «выступить с трибуны с красивой импровизацией, наподобие того, как это делал его шеф Собчак, ему, скорее всего, не удалось бы». Но диалог тоже ведь немало: российское население знавало вождей, которые, говоря с ним, населением, вовсе не отрывались от писаного текста, да и вообще с трудом выговаривали слова (сколько анекдотов на этот счет было сочинено про Брежнева). Со временем, заматерев, Путин тоже стал все чаще прибегать к выступлениям «по бумажке», но при этом все же старался время от времени прерывать чтение и тоже как бы импровизировать, подобно Собчаку (думаю, большая часть этих импровизаций были домашними заготовками).

Кстати, в интервью «Известиям» в марте 2003 года, еще до выхода книги, Усольцев (здесь он представился как Владимир Артамонов) признался, что такие путинские перлы, как «мочить в сортире», были неожиданны для него ничего подобного от своего сослуживца он в Дрездене не слышал.

Мысль об уникальном обаянии Володи Путина Усольцев на разные лады повторяет много раз. В одном месте она звучит у него как итог всего рассказанного о герое:

«Ну а теперь читатель, наверное, согласится со мной, что такой симпатяга закономерно не оставил конкурентам из ближайшего ельцинского окружения ни малейших шансов в необъявленном соревновании за симпатии уходящего на покой Бориса Николаевича. Хоть и не был Володя выдающимся экономистом, юристом, социологом, он победил. Оказался он самым симпатичным из единомышленников Ельцина в самых главных воззрениях на будущее России и ее место в мире свободное демократическое общество с капиталистической экономикой, интегрированное в семью развитых стран».

Забавное дело: Усольцев, по-видимому, ощущает комизм ситуации, когда президента великой страны выбирают в значительной степени лишь по внешним данным, и торопится «осерьезнить» этот выбор. Вот, дескать, стояла пред очами Ельцина некая шеренга потенциальных преемников все надежные ребята, единомышленники-демократы, а уж из этого ряда Борис Николаевич и выбрал самого симпатичного. Тут уже, как говорится, комар носа не подточит, тут уже не остается места для иронических усмешек.

Случайный президент

Итак, решающую роль при выборе Путина преемником сыграло обаяние. Но ведь, чтобы продемонстрировать его, надо было еще «попасться на глаза» Ельцину. Еще из того известинского интервью Усольцева-Артамонова:

«..Он никогда не планировал быть большим начальником. Жизнь в Дрездене показала абсолютно точно, что он был доволен и счастлив своей судьбой, он жил ради семьи…»

Снова, как видим, этот пассаж о володиной непритязательности в части карьерных устремлений. Но главное далее:

«…Это случайность забросила его наверх, но, когда он туда попал, я сразу сказал, что он будет президентом. Я не ошибся. Потому что у него потрясающий талант нравиться».

Итак, не одно только обаяние, «потрясающий талант нравиться» вытолкнули наверх Володю Путина. Свою роль тут сыграло и просто случайное стечение обстоятельств, благодаря которому обаятельный Володя попался Ельцину на глаза. Усольцев и это повторяет неоднократно.

«Восхождение Путина на вершину власти дело случая, пишет Усольцев в книге. Вполне возможно, что такой невероятный поворот событий случился впервые в истории человечества… В России, несомненно, найдется множество выдающихся личностей, превосходящих его (Путина. О.М.) и по образованию, и по интеллекту, и по организационным способностям».

Что ж, объяснение вполне определенное, логично вытекающее из всего книжного текста то, что Ельцин увидел Путина и получил возможность поддаться его обаянию, произошло случайно. Здесь вроде бы можно и остановиться, поставить точку. Однако это объяснение, естественно, принижает образ героя, чего автор никак не желает. Поэтому он пускается в глубокомысленные философские рассуждения:

«Но во всякой случайности есть проявление своей глубинной закономерности. Случайно оказавшись в нужное время в нужном месте, Путин превзошел потенциальных соперников вокруг Бориса Николаевича незаурядной КОМПЛЕКСНОСТЬЮ (выделено мной. О.М.) своих в общем-то обычных, если брать по отдельности, качеств и особенно своим уникальным шармом…»

Как заурядные качества, будучи собранными вместе, могут образовать незаурядный комплекс, это, наверное, одному автору известно.

САПЕР ОШИБАЕТСЯ ЛИШЬ ОДНАЖДЫ

Был ли Ельцин демократом?

Первое, что приходит в голову: может быть, он и сам, Ельцин, не был так уж крепок в своих демократических убеждениях? В конце концов, кто он сам по своей «генетике», по своему жизненному опыту? Коммунист, партработник. Может быть, весь этот демократический налет это так, сверху, что-то неглубокое, неосновательное? Что вообще им двигало, когда он взялся проводить демократические реформы? Обо всем этом беседую с Егором Гайдаром человеком, который бок о бок с Ельциным начинал эти реформы.

Знал ли Гайдар Ельцина? Да, он долго с ним работал в разных качествах, бесконечное число раз общался, причем в самых различных ситуациях, в том числе и кризисных. Но при этом его ответ на вопрос, знает ли он Ельцина, лишен самоуверенности и безапелляционности.

Мне кажется, говорит Гайдар, что я его неплохо понимал. Тем не менее, должен сказать, что именно потому, что я его неплохо понимал, для меня он оставался человеком поразительно загадочным. В общем, я бы сказал так: я думаю, что я лучше других знал, что я его не знаю.

Такой вот парадоксальный ответ.

Как-то в 1996 году, незадолго до президентских выборов, бывший пресс-секретарь Ельцина Вячеслав Костиков заявил, что Ельцин никогда не был демократом. Гайдара тогда попросили прокомментировать эти слова. Он сказал, что в тот период, когда он работал с Борисом Николаевичем, у него не было оснований сомневаться, что он демократ. А как Гайдар ответил бы на тот же вопрос сегодня (в момент нашего разговора), спустя десять лет: Ельцин демократ или нет?

Мой собеседник говорит, что ответил бы точно так же. И даже усиливает свой положительный ответ: в то время, когда он, Гайдар, работал с Ельциным, у него не только не было оснований сомневаться, что Борис Николаевич убежденный демократ, но у него было твердое убеждение, что демократия для Ельцина это не игрушка, а очень серьезная ценность.

По-моему подчеркиваю, по-моему, говорит Гайдар, он воспринимал себя как человека, который принес России свободу. И для него это было очень ценно.

Ельцин действительно принес России свободу, естественно, соглашаюсь я. Вполне очевидно, однако, что между этой его исторической миссией и его же, скажем так, генетикой, воспитанием, жизненным опытом, в общем, его человеческой сущностью постоянно происходил конфликт.

Конечно, такой конфликт был, подтверждает Гайдар. Потому что Борис Николаевич происходил из совершенно другого общества, другой эпохи. Но при этом он был поразительно ярким и талантливым человеком…

Как известно, в советское время яркость, талантливость вовсе не помогали подняться наверх. Напротив, эти качества приходилось скрывать, чтобы не выделяться на общем сером фоне. А вот «яркий и талантливый» Ельцин сумел добраться до самой вершины коммунистического Олимпа стал первым секретарем столичного горкома партии, кандидатом в члены Политюро.

Гайдар объясняет это так:

Советская политическая элита, как говорится, ПРОСТО ПРОМОРГАЛА ЕГО ПОЯВЛЕНИЕ НА ПОЛИТИЧЕСКОЙ СЦЕНЕ И ВОЗНЕСЕНИЕ НАВЕРХ (выделено мной. О.М.) Потому, что в это время она уже была очень склеротичной, очень деинтеллектуализированной.

Проще говоря, поглупевшей, утратившей политическое чутье. Как можно было проглядеть такого политика в тоталитарной стране, где вроде бы все всегда были уверены: подобных неординарных политиков не было, нет и быть не может? Это просто поразительно!

«Ему удалось то, что не получилось у Кромвеля»

Итак, Егор Гайдар считает Ельцина убежденным демократом. Однако я напоминаю ему, что его, Гайдара, отношение к Борису Николаевичу несколько раз круто менялось: в январе 1996 года, после того как Ельцин отправил в отставку с поста первого вице-премьера Анатолия Чубайса, Гайдар заявил о полном разрыве с президентом, добавив, что не может себе представить таких обстоятельств, которые побудили бы его восстановить их отношения; потом, во время встречи с Ельциным тет-а-тет в конце февраля того же года, Егору Тимуровичу, по его словам, показалось, что он увидел перед собой прежнего Ельцина Ельцина конца 80-х начала 90-х годов; в дальнейшем, где-то в конце апреля 1996 года, Гайдар призвал «Демвыбор», который он тогда возглавлял, голосовать за Ельцина, хотя прежде был против этого. Я полагаю, перечень одних только этих колебаний Егора Тимуровича (а были и другие) несколько противоречит той однозначной оценке, которую он дает Ельцину сегодня.

Гайдар признает, что в прошлом не всегда оценивал Ельцина так, как оценивает сейчас:

Опыт показывает, что в политике лучше никогда не говорить «никогда». В этом ракурсе надо смотреть и на то, что я говорил в январе 1996 года… Кстати, непосредственным поводом для этого была не отставка Чубайса, а события в Первомайском… Знаменитые ельцинские слова о «38 снайперах»… Так вот, когда я все это смотрел по телевизору про «38 снайперов», мне действительно показалось, что я больше никогда политически не смогу поддерживать Ельцина. Но политика такая вещь… Я потратил массу усилий, чтобы найти и выдвинуть какого-то альтернативного демократического кандидата. Избираемого. Уговаривал Бориса Немцова, который тогда был весьма популярен, стать таким кандидатом. Вел переговоры с Явлинским о нашей совместной поддержке Немцова… Но к апрелю стало ясно, что у нас нет другого выбора, кроме как поддержать Бориса Николаевича Ельцина. И я никогда не пожалел, что сделал такой выбор. Реальной альтернативой Ельцину тогда был лишь Зюганов, поддержать которого, понятно, мы никак не могли.

То, что демократы в ту пору решили голосовать за Ельцина, опять-таки еще не говорит о том, что сам Ельцин был убежденным демократом просто у демократов, как видим, в тот момент не было другого выбора.

О том, что Борис Николаевич не принадлежал к числу таких уж последовательных демократов, говорят не только чьи-то субъективные оценки и мнения, но и реальные факты. Взять хотя бы затеянную им войну в Чечне и один из самых позорных ее эпизодов бессмысленное уничтожение Первомайского, убийство заложников (раз уж речь зашла о «38 снайперах»).

Тем не менее, говорит Гайдар, реагируя на мое напоминание об этой стороне ельцинской деятельности, я считаю его исторической фигурой. Причем очень необычной в мировой истории. Это человек, который начал революцию, политически пережил ее, не допустил в ходе ее полномасштабной гражданской войны, сохранил власть в процессе тяжелейшего перехода от старой экономической системы к новой, передал эту власть человеку, которого он сам выбрал и поддержал. Честно говоря, я не помню других таких примеров в истории. Кромвелю такая передача власти не удалась. Кстати, и Ленину тоже…

Ленину много чего не удалось. А что удалось, лучше бы не удавалось… В принципе, я согласен со всеми из перечисленных Гайдаром заслуг Ельцина, кроме одной, последней о ней-то, об этой «заслуге», а точнее, о главной ельцинской ошибке и идет сейчас речь…

Что было для него главным?

Вот вы говорите, обращаюсь я к своему визави, что Ельцин чувствовал себя человеком, который принес России свободу, гордился этим. Вы уверены, что в этой гордости на первом месте стоит именно «свобода», а не «принес России»? Разве не могло им двигать просто мессианство. Оно ведь движет многими политиками, госдеятелями. Человек возлагает на себя миссию что-то принести стране, миру. А что именно, не так уж важно. Неважно и то, что получится в итоге. Вот Путиным, по-видимому, тоже движет мессианство: он полагает, что несет России нечто более ценное, чем свобода, порядок (как он его понимает), утраченное имперское величие. Однако порядка не получается, получается род анархии тотальная коррупция, какой, по-видимому, не было в российской истории. Возможно, и Ельцину просто-напросто хотелось принести России что-то такое этакое. Вообще у политика, помимо вечного стремления обрести и удержать власть, должна быть какая-то понятная людям «благородная» цель. Такую цель он не всегда может сформулировать сам. Но вот подворачивается человек или группа людей, которые подсказывают ему какие-то идеи. Он берет их на вооружение и вперед.

Напомню, как Ельцин воспринял идеи Гайдара. По словам Геннадия Бурбулиса, тогдашней правой руки президента, когда стало ясно, что топтание на месте становится губительным для страны, было решено создать несколько параллельных групп, поставив перед ними задачу разработать внятную программу экономических реформ. В этом направлении работали группа Сабурова, группа Гайдара… Продолжались и контакты с Явлинским… Главным основанием для выдвижения Гайдара на роль ведущего реформатора стали итоги работы его группы. Он, так сказать, выиграл конкурс.

Впрочем, сам Ельцин вспоминает об этом несколько иначе. Да, на стол ему легли различные «концепции, программы», из которых надо было выбрать наиболее подходящую. Да, госсекретарь Геннадий Бурбулис советовал ему остановиться на программе Гайдара. Однако решающими для президента стали иные мотивы:

«Гайдар, прежде всего, поразил своей уверенностью. Причем это не была уверенность нахала или уверенность просто сильного, энергичного человека, каких много в моем окружении. Нет, это была совершенно другая уверенность. Сразу было видно, что Гайдар… очень независимый человек, с огромным внутренним, непоказным чувством собственного достоинства. То есть интеллигент, который, в отличие от административного дурака, не будет прятать своих сомнений, своих размышлений, своей слабости, но будет при этом идти до конца в отстаивании принципов, потому что… это его собственные принципы, его мысли, выношенные и выстраданные. Было видно, что он не будет юлить. Это для меня было неоценимо…»

Всякий, кто когда-либо сталкивался с Егором Тимуровичем, подтвердит, что это совершенно точная его характеристика. Но речь здесь не об этом: вариант реформ, предложенный Гайдаром, Ельцин выбрал не потому, что признал этот вариант лучшим, а по той причине, что ПОВЕРИЛ ЧЕЛОВЕКУ, который его предложил.

Политик должен быть эффективным

Конечно, Ельцин талантливый политик, продолжает наш разговор Егор Гайдар. А талантливый политик не может существовать, если он не эффективен. То есть если он не умеет мобилизовывать общественную поддержку. Особенно тогда, когда это критически важно. Поэтому, естественно, он должен адресоваться к тому обществу, которое есть. В кругу интеллектуалов мы можем бесконечно дискутировать о ключевых стратегических вопросах развития ситуации в России. У меня есть много знакомых и друзей, которые высказывают крайне интересное для меня и вообще стратегически верное мнение по этим вопросам, но среди них нет ни одного, кто был бы способен получить такую электоральную поддержку, которую, допустим, получил Ельцин в Москве в 1989 году, 90 процентов.

Я возражаю моему собеседнику: 90 процентов Ельцин набрал тогда по московскому территориальному округу на выборах народных депутатов; ему противостоял гендиректор ЗИЛа Браков фигура, поддерживаемая официальными властями: то были первые многопартийные выборы, и, естественно, избиратели с треском провалили кремлевского ставленника Бракова, но это еще не говорит о 90-процентном рейтинге Ельцина. В целом по России поддержка Бориса Николаевич была существенно меньше: ее пик, который пришелся на президентские выборы 12 июня 1991 года, составлял около 57 процентов (чуть раньше, по опросам, у него было 60 процентов).

Те первые президентские выборы, возражает мне Гайдар, проходили в условиях, когда государственный аппарат был не в руках Ельцина. А в руках тех, кто делал все, что можно, чтобы его не избрали. Против Ельцина работала вся государственная пропагандистская машина. Людям рассказывали, какой он пьяница, что он делал во время визита в Вашингтон… Это была мощная пропагандистская машина, которая считалась очень приличной в мире. Она вся действовала против него. И вот когда вся официальная пропаганда, весь государственный аппарат страны, в которой 75 лет существовал тоталитарный режим, работает против тебя, а ты получаешь 57 процентов, это впечатляющий результат.

Он отвергал коммунистические традиции

Я возвращаю разговор к вопросу о том, что все-таки двигало Ельциным в его реформаторской деятельности тяготение к мессианству или, прежде всего, действительно желание дать стране свободу, утвердить демократию?

Он, повторяю, был прирожденный политик, говорит Гайдар. Что им двигало как политиком? Стремление к власти, свойственное всякому амбициозному политику, желание изменить страну и решить комплекс очевидных тяжелейших проблем, дать ей новую траекторию развития, сделать ее свободной, сделать ее похожей на наиболее развитые страны. Наверняка это была такая вот сложная смесь мотивов. Я даже не думаю, что он сам смог бы ответить на этот вопрос, что им двигало в первую очередь. Уж не говоря о том, чтобы это сделали люди, которые с ним много работали и считают, что они его неплохо знают. Но, на мой взгляд, в его мотивах роль чистой идеи о том, что Россия должна быть такой, как развитые, преуспевающие страны, где люди живут намного лучше, чем у нас, была велика. И еще он отвергал прошлые коммунистические порядки, альтернативой которым как раз и была демократия. Вот, вы знаете, очень характерный случай, многое расставляющий для меня по своим местам при обсуждении приоритетов Бориса Николаевича Ельцина. Он произошел в 1992 году, где-то весной. Может быть, вы помните, в ту пору наше правительство очень много ругали за то, что мы не разъясняем смысла своей деятельности, что мы не ведем пропагандистской работы, что у нас нет пропагандистской машины, которая информационно поддерживала бы начатые реформы. Это писали и говорили люди, мнение которых я высоко ценю, в том числе мой отец. Он мне говорил об этом, по меньшей мере, раз десять…

(В скобках напомню: отец Егора Тимуровича Тимур Аркадьевич Гайдар был журналистом. То есть человеком, так или иначе, тоже активно вовлеченным в жизнь страны. По-моему, он тогда не только уговаривал сына разъяснять людям смысл реформ, но и сам предпринимал какие-то практические шаги в этом направлении. Во всяком случае, Тимур Аркадьевич, помнится, звонил, в частности, и мне, призывая присоединиться к некоей группе демократических журналистов, намеренных заняться активной разъяснительной работой, нацеленной, прежде всего, на провинцию, которая вообще плохо понимала, что происходит в стране…)

… И вот в какой-то момент, продолжает Гайдар, я пришел к Борису Николаевичу и поставил перед ним вопрос о создании некоей специальной структуры, которая системно, на регулярной основе занималась бы разъяснением смысла реформ, соответствующей пропагандой… Вообще-то, это не входило в мою сферу компетенции я отвечал за экономику и социальную политику. И вообще не в традиции России, чтобы пропагандой занималось правительство. Раньше этим занимался ЦК КПСС, потом Администрация президента. Но вот я счел целесообразным выступить с таким предложением. Какова же была реакция Бориса Николаевича? Он сказал мне примерно следующее: «Егор Тимурович, вы хотите мне предложить воссоздать Отдел пропаганды ЦК КПСС? Так вот при мне этого не будет!» Это о многом говорит. Ведь сколько лжи, клеветы выливалось тогда и на него, и на всех нас! И чтобы он или кто-то по его поручению хотя бы раз позвонил на телевидение, на радио, в какую-то газету и отчитал кого-то даже и за прямую ложь, за прямую клевету, не говоря уже о каком-то просто «нежелательном» для власти выступлении, как это сплошь и рядом бывало при коммунистах (этим чаще всего занимался тот же Агитпроп ЦК)! Не было этого при Ельцине. Так что, еще раз скажу, отторжение от коммунистического прошлого, коммунистических методов управления стояло на одном из первых мест среди мотивов Ельцина. Оно оказывалось доминирующим даже тогда, когда ему предлагали вроде бы что-то достаточно рациональное, но в чем он усматривал ненавидимую им коммунистическую традицию.

Так почему он ошибся?

Напоминаю собеседнику: после выборов 1996 года Ельцин основательно занялся поиском «наследника» такого человека, который обеспечил бы «преемственность власти и курса», а после дефолта 1998 года почти целиком сосредоточился на этой задаче. Вполне очевидно, говорю, что решить ее Ельцину так и не удалось: при Путине, как мы знаем, курс был резко изменен. Спрашиваю Гайдара, как он думает, в чем заключалась ошибка Ельцина? Он плохо разбирался в людях или его главной целью было все-таки не обеспечение преемственности курса, а что-то другое?

Гайдар категорически отвергает это «что-то другое»:

Абсолютно убежден: главным приоритетом для него был вопрос о том, куда пойдет Россия. Главным для него было обрести уверенность: все, что он делал, это не напрасно, это не будет пересмотрено.

Но это-то, говорю, и оказалось в значительной степени деформировано, изменено…

Я вам скажу так, говорит Гайдар, всякий человек, который имеет дело с Россией на переломных этапах ее развития, сталкивается с рисками когда-то сделать ошибку. Повторяю, я убежден, что Борис Николаевич, в первую очередь, думал о сохранении курса. И по состоянию на конец 2002-го начало 2003 года мне казалось, что он не сделал ошибки при выборе преемника. К этому времени были проведены фундаментальные позитивные реформы. Была обеспечена частная собственность на землю. Проведена радикальная налоговая реформа, стабилизированы финансы. Было сделано очень много по модернизации трудового законодательства… В общем, казалось, что развитие событий в целом позитивное. Оно идет в том направлении, которое было задано при Ельцине. Нетрудно было убедить себя в том, что мы успешно прошли этот тяжелейший период нашей истории, вышли на путь поступательного развития страны. Это был момент, когда отношение мировых элит интеллектуальных, политических, финансовых, экономических к России достигло высшей степени благожелательности. То есть, по крайней мере, на три года Ельцин спрогнозировал действия своего преемника достаточно адекватно. Три года это немало.

Я возражаю Гайдару, что сказанное им все же относится в основном к экономической сфере деятельности Путина. А вот поле демократии в России уже тогда начало скукоживаться.

Гайдар не согласен:

Я могу вам сказать за себя. О том, как я видел ситуацию, скажем, весной 2002 года. У меня не было ощущения, что демократия в России скукоживается (это не значит, что я был прав). Да, у меня не было убежденности (и я говорил об этом еще до того, как Путин стал президентом), что он верит, что демократия России нужна, по крайней мере, сегодня. Для меня здесь стоял большой вопросительный знак. Я был убежден, что он хочет, чтобы в России проводилась полезная и ответственная экономическая политика, что он будет реалистом в вопросах внешней политики… Мне кажется, что ему слишком часто рассказывали, как Горбачев был неправ, когда он пытался соединить либерализацию экономики и политики. Я видел риски демонтажа демократических институтов, системы сдержек и противовесов, но именно риски.

Наш разговор, однако, напоминаю я собеседнику, происходит не в 2002-м и не в начале 2003 года, а почти в середине 2006-го…

Ну, конечно, за время между 2002 годом и сегодняшним днем у меня отношение к происходящему во многом изменилось… соглашается Егор Тимурович.

Была ли альтернатива Путину?

В 1996 году, как уже говорилось, перед президентскими выборами, Гайдар, «Демвыбор» долго и мучительно искали альтернативу Ельцину. Так и не нашли ее. А была ли, на взгляд Егора Тимуровича, у самого Ельцина в 1998-м 1999-м более или менее приемлемая альтернатива при выборе преемника? Был ли человек, по крайней мере, не менее надежный, чем Путин, в том, что касается сохранения курса (тогда казалось, что Путин надежный), и в то же время избираемый? Подчеркиваю избираемый. То есть, как минимум способный победить Зюганова. Ведь на всех тогдашних выборах кандидату, которого поддерживала более или менее вменяемая часть общества, приходилось бороться с Зюгановым, Зюганов неизменно его «подпирал», имея достаточно высокий рейтинг. Если бы «вменяемый» кандидат оказался недостаточно избираемым, недостаточно популярным, президентом России стал бы коммунист сталинского разлива. Либо же, возможно, с еще большей вероятностью, им сделался какой-то другой неприемлемый кандидат Примаков, Лужков… Так вот, кто бы, по мнению Гайдара, мог тогда быть кандидатом, альтернативным Путину (а с другой стороны Примакову, Лужкову, Зюганову)? Черномырдин? Степашин? В принципе могли, наверное, появиться и какие-то иные фигуры. В конце концов, рейтинг Путина за какие-то полгода удалось «раскрутить» почти от нуля до заоблачных высот. По-видимому, и с кем-то другим можно было бы проделать то же самое?

Ельцин действительно очень много думал о том, кто будет его преемником, говорит Гайдар, подходил к этому вопросу серьезно как к ключевому. Причем всегда имел перед глазами набор альтернатив… Как человек с огромным политическим чутьем, он был весьма компетентен в этих вопросах.

Спрашиваю:

– Этот набор приемлемых кандидатов существовал в реальности или он только стоял у Ельцина «перед глазами», то есть был в его воображении, в его размышлениях?

Гайдар отвечает уверенно:

– Он существовал в реальности.

– А фамилии назвать не хотите?

– Не могу. Этот вопрос к Борису Николаевичу.

(Тогда еще Борис Николаевич был жив).

Впрочем, я и сам знаю, какой набор приемлемых кандидатов (кроме Путина) имелся у Ельцина. О нем, об этом наборе, может догадаться любой человек, дочитавший мою книгу до этого места. Этот набор был невелик Черномырдин, Степашин… Хотя, кто знает, может быть, Ельцин держал в голове еще кого-то…