Текст книги "Почему он выбрал Путина?"
Автор книги: Олег Мороз
Жанры:
Политика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 39 страниц)
Продолжают «мочить их в сортире»
Между тем, грязная война в Чечне, возобновленная Путиным, продолжалась. Продолжалась при одобрении и поддержке большинства российского населения. Мы помним: по опросам Фонда «Общественное мнение, в ноябре и декабре в пользу войны высказывались, соответственно, 65 и 69 процентов граждан. Аналогичный опрос Фонд провел еще раз 15 января 2000 года. Процент сторонников войны «до победного конца» и противников любых переговоров остался примерно на том же уровне.
Что удивительно, чаще других такое мнение высказывали жители Москвы и Санкт-Петербурга, люди с высшим образованием… И еще: наряду с теми, кто голосовал на выборах за жириновцев и «Единство», сторонники Союза правых сил.
Как и осенью, две трети опрошенных высказались за то, чтобы российские аойска продолжали двигаться все дальше и дальше вглубь Чечни.
«Российские солдаты добивали больных, раненых, убивали мирных людей, стариков и женщин»
Существует множество свидетельств о том, что тогда происходило в Чечне. Вот свидетельство тридцатидвухлетней жительницы поселка Новые Алды медсестры Асет Чадаевой (в записи сотрудников «Мемориала»):
«Я была свидетелем событий в Грозном, в частности, в поселке Новые Алды с сентября 1999 года по февраль 2000 года.
До 5 февраля 2000 года люди здесь гибли под бомбами, от осколочных ранений. Я свидетельствую: именно «работа» российской авиации доводила хронических больных стариков до инфарктов и инсультов. Люди здесь умирали от пневмонии, они месяцами сидели в сырых подвалах, вследствие чего и гибли. Всего в течение двух месяцев до 5 февраля были нами похоронены 75 человек.
4 февраля, когда люди вышли из подвалов, ходили по дворам, кололи дрова, прибежала девушка с «Окружной» [близлежащий район Грозного] и говорит: «Солдаты идут к вам, я их направила кружным путем, вокруг болота». Я успела предупредить несколько семей. Чтобы солдаты от страха не начали стрелять, я говорила: «По дворам не ходите, по-чеченски не кричите, детей не зовите – еще подумают, что кого-то предупреждаете».
Когда первая группа солдат – разведка – появилась на нашей улице, мой отец, брат и я стояли перед воротами дома. Они идут молча мимо нас, и тут отец мой сказал: «А где ваше «Здравствуйте»?!» Командир их остановился и говорит: «Извини. Здравствуй, старик». Тут из группы выскочил какой-то маленький, подбежал к брату, сдергивает у него одежду с плеча, смотрит, – нет ли следов от ношения оружия. Смешно! Если бы он был боевиком, разве вышел бы сам?
Они нам сказали: «Завтра близко к подвалам не подходите. Вот за нами придут настоящие крутые». Мы толком и не поняли, что нас хотят предупредить.
5 февраля около 12 часов дня я услышала на улице первые выстрелы. Мы с отцом вышли и увидели, как солдаты поджигают дома. Наш сосед чинил крышу, и я услышала, как солдат говорит: «Смотри, Дим, дурак крышу делает», а тот в ответ: «Сними его». Солдат поднял автомат, хотел выстрелить. Я крикнула: «Не стреляй! Он глухой!» Солдат повернулся и выпустил очередь поверх наших голов.
Тут за нами вышел мой брат, 1975 года рождения, и мы пошли навстречу этим фашистам. Первое, что они крикнули: «Отмечай им, Серый, зеленкой лбы, чтобы стрелять удобнее было». Брату сразу же приставили автомат и спросили: «В боях участие принимал?» Брат ответил, что нет, тогда они стали избивать его.
На случай, если насиловать будут, я заранее привязала к себе гранату (ее можно было выменять на четыре пачки сигарет «Прима»).
Нам приказали собраться на перекрестке. Я собрала людей с нашей улицы, чтобы всем быть вместе. Только в нашем маленьком переулке детей до 15 лет было десять человек, самому младшему – всего два года. Солдаты опять начали проверять паспорта, один говорит: «Выселять вас будем. Вам коридор, сволочи, давали!?» Все это сопровождалось нецензурной бранью.
Солдат, проверяя мою сумку, увидел там медикаменты и тонометр. Он спросил, кем я работаю. Я ответила: «Медсестрой». Меня подвели к командиру. Он говорил с кем-то по маленькой рации, в ответ на какое-то сообщение начал кричать в нее: «Вы что там, все с ума посходили?!» – далее нецензурно. Неподалеку раздавалась стрельба. Оттуда подбежал огромного роста мужчина в форме, наклонился к командиру, стал что-то говорить, командир в ответ кричал… Было видно, что они сильно возбуждены.
Я боялась, что они, не разобравшись, начнут вокруг стрелять, и чтобы их успокоить, сказала: «Вы не бойтесь, тут некому в вас стрелять, если вы сами друг в друга не начнете». В ответ он сказал: «Если только кто-нибудь выстрелит мне в спину или в кого-нибудь попадут, я всех тут положу, никого не пожалею!»
В это время на скорости подъехал БТР, командир опять начал по рации с кем-то говорить, потом подошел ко мне. Брат выскочил вперед, закрывая меня, но тот говорит: «Я не трону, не бойся. Ты – медработник. Организуй как можно скорее захоронение убитых. Тут ребята в запарке ваших стариков уложили».
Только я отошла от перекрестка, снова раздались выстрелы. Женщины закричали: «Ася, Руслан ранен, перевяжи его!» Руслан Эльсаев (возраст – 40 лет) после проверки стоял около своего дома, курил. Двое солдат без всякой причины выстрелили в него, одна пуля прошла навылет через легкое, в двух сантиметрах от сердца, другая – попала в руку. Мне чудом удалось остановить кровотечение, но ему срочно была нужна квалифицированная помощь хирурга. Но показать его русским было все равно что убить.
Мы с братом снова вышли на улицу и снова услышали дикие крики: соседка Румиса ведет девочку. Это была девятилетняя Лейла, дочь Кайпы, беженки из села Джалка. Кайпу я несколько месяцев знала, тихая такая женщина. Они жили у Сугаипова Авалу вместе с еще двумя мужчинами – беженцами из Грозного. Лейла в истерике падала, каталась по земле, хохотала и кричала по-чеченски и по-русски: «Маму мою убили!» Брат взял ее на руки, отнес к нам домой, я вколола ей транквилизатор. Она не успокаивалась, кричала, и мы облили ее водой – с трудом успокоили.
Когда я кончила оказывать ей помощь, солдаты уже ушли с нашей улицы. Я побежала во двор Сугаипова там лежала Кайпа в луже крови, от которой на морозе еще пар шел. Я хотела поднять ее, а она разваливается, кусок черепа отваливается наверное, очередь из ручного пулемета перерезала ее… Рядом во дворе двое мужчин лежат, у обоих громадные дырки в голове, видимо, в упор стреляли. Дом уже горел, задние комнаты, в первой же горел убитый Авалу. Видимо, на него вылили какую-то горючую жидкость и подожгли. Я подтащила сорокалитровую флягу с водой, не знаю, как подняла, вылила воду. Честно говоря, я не хотела видеть тело Авалу, пусть лучше в памяти останется живой – исключительно добрый был человек. Прибежали соседи, тоже стали тушить пожар. Двенадцатилетний Магомед ходил по двору, повторял: «Зачем они это сделали?!» От запаха крови просто было невыносимо…
Я обратно побежала по центральной улице, там могли в любую минуту выстрелить, нужно было дворами передвигаться. Я увидела Гайтаева Магомеда – он был инвалид, в молодости в аварию попал, у него носа не было, он специальные очки носил. Он лежит, ему прострелили голову и грудь, а эти очки висят на заборе.
Российские солдаты добивали моих больных, раненых мирных людей, стариков и женщин. Лема Ахтаев, 1968 года рождения, чудом остался жив, когда 11 января из миномета попали в их дом – тогда убило троих, а его тяжело ранило. Я его лечила до 5 февраля – в тот день его и другого моего соседа, Ахматова Ису, 1950 года рождения, сожгли. Мы нашли потом кости, собрали их в кастрюлю. И любая комиссия, любая экспертиза может доказать, что это человеческие кости, человеческие ДНК. Но никому дела нет до этих костей, до этих убитых. Первое, что их интересовало, похоронили ли мы убитых.
Был сожжен также Байгираев Шамхан, его забрали из дома. Российские солдаты зверски убили 80-летнюю Ахматову Ракият [вероятно присутствует в списке HRW (правозащитная организация Human Rights Watch. О.М.) как Ахмадова Рахаш], которую сначала ранили, а потом лежачую добили. Она кричала: «Не стреляйте!» Этому есть свидетели.
Эльмурзаев Рамзан [вероятно в списке HRW присутствует как Экмурзаев Рамзан], 1967 года рождения, инвалид, был ранен 5 февраля днем, а потом ночью умер от перитонита. Братьев Идиговых заставили спуститься в подвал и забросали гранатами. Один остался в живых, другого разорвало на куски [есть в списке HRW].
Гайтаев Магомед [есть в списке HRW] убит возле своих ворот. Всех невозможно перечислить… Всего в тот день мы не досчитались 114 человек, найдено 82 трупа».
…Если кто-то думает, что чеченцы когда-нибудь забудут и простят русским эти подвиги, тот сильно ошибается. Я полагаю, что прощения не будет и через тысячу лет. На административных картах Чечня еще долго может оставаться в составе России, но в сознании ее, Чечни, жителей, переживших все эти ужасы, она, конечно, давно уже вне этих границ.
…Интересно, где сегодня все эти «Димы», «Серые», получившие в Чечне «боевую закалку»? Не исключено, что служат в милиции (там такие нужны), офицерами в армии (убивают и калечат новобранцев)… Или примкнули к «браткам»… Тысячи прошли в Чечне эту школу первобытного варварства, этот конвейер подготовки садистов и убийц.
…И еще одно. Так сказать, к портрету много раз упомянутого в этой книге г-на Доренко. Аккурат через неделю после резни в Новых Алдах, 12 февраля 2002 года, телекиллер произнес в эфире такой цинично-кощунственный текст:
В одном из разговоров с военными в Чечне я однажды посетовал, что, дескать, ужасно дорого стоят снаряды и бомбы, что работа артиллерии и авиации стоит нам очень дорого. «Совсем нет, раскрыли мне глаза военные, колоссальное количество снарядов скопилось на складах. Их утилизация и уничтожение серьезная проблема».
Вот и все. Еще вопросы по поводу того, кто такой Доренко, есть? Вопросов нет.
Концлагерь в Чернокозове
Я уже писал об Андрее Бабицком. Может быть, стоит еще привести несколько фрагментов из его рассказа о том, что с ним происходило в Чечне после его задержания, в частности о печально известном «фильтрационном пункте» в Чернокозове, где он находился до своего «обмена» на будто бы пленных российских солдат. Вот что он рассказывал своему коллеге Петру Вайлю по телефону вскоре после возвращения домой в Москву 29 февраля:
На мой взгляд, там, в Чернокозове, самый настоящий концлагерь это то, что называется фильтрационным пунктом. Там бьют чеченцев… При мне там содержалось порядка 130 человек. Это 18 камер, бьют людей с утра до вечера, причем не только бьют, но и пытают… Применяют разнообразные пытки их перечисление заняло бы очень значительное время…
Вы говорили в вашем предыдущем интервью, что вам досталась только лишь так называемая «прописка» какое-то количество ударов дубинками. А почему к вам относились по-другому?
Именно потому, что выяснилось, что я журналист, а для них, это, видимо, был либо редкий, либо первый такой гость, поэтому, меня просто «прописали» и практически на третий день перевели в «блатную» камеру, где обычно содержатся проштрафившиеся российские военнослужащие, которых не бьют, и которым как-то помогают, и фактически для меня этот срок в сравнении со всеми, кто там постоянно находился, был достаточно вольготным, хотя даже по условиям, насколько я понимаю, обычной российской тюрьмы, эти условия вольготными назвать нельзя. Представьте себе, это камера-одиночка, мы меряли ее с моим сокамерником спичками метр восемьдесят на метр, и когда нам бросили третьего человека, то мы спать фактически не могли, потому что места не было. Тем не менее, все равно, я могу сказать, что я находился в достаточно комфортных условиях. Остальные чеченцы первое время, пока я находился в Чернокозове, подвергались истязаниям и пыткам… Кормят там один два раза в день. Два раза когда не забывает обслуга, один раз, когда она выпивает вместе с местной охраной. Очень большая проблема, это то, что называется «оправкой». В туалет в лучшем случае можно выйти раз в сутки, в худшем случае в сутки с половиной и двое суток. Это иногда превращается в чудовищное мучение. Кроме того, практикуется просто элементарное издевательство, когда охрана ходит от камеры к камере и задает самые разные вопросы или заставляет выполнять действительно унизительные для людей указания. Но об унижении никто не думает все думают о том, чтобы не пытали. Это нужно иметь в виду, потому что первые три дня, пока я там находился, пытки носили совершенно беспрецедентный характер, беспрецедентный в моем представлении, потому что никогда таких чудовищных истязаний над человеческой плотью я не видел. И никогда я не слышал таких кошмарных выражений боли, таких криков, которые выражали эту боль…
Свой рассказ Андрей Бабицкий продолжил на пресс-конференции на следующий день. Он повторил данную им накануне характеристику «фильтрационного пункта» в Чернокозове, добавив, что это вообще своего рода модель тех порядков, которые пытаются установить во всей Чечне:
…По сути дела, Чернокозово это концентрационный лагерь, того типа, о котором мы знаем и по фильмам про Великую Отечественную войну и по литературе о сталинских лагерях. Это такой механизм истязания тех, кто попадает туда. Я провел там фактически две недели с 16 января по 2 февраля, и из тех, кого называют боевиками, в этом изоляторе фактически нет никого. Туда людей просто гребенкой собирают по улицам, из чеченских сел и городов. И этих людей ломают, бьют, пытают, запугивают. Я не знаю, для чего это делается. Надо сказать, что сейчас в Чечне создается очень успешно модель полицейского управления государством. И там, в Чечне, полный, на мой взгляд, бардак, но, тем не менее, полицейская модель работает. Она полностью держится на страхе. Не так важно, эффективны ли те или иные гражданские службы важно, чтобы работал именно аппарат подавления…
Западу неприятно на это смотреть
Запад так и не смог оказать какое-то существенное умиротворяющее, образумливающее влияние на действия московских властей в Чечне. Более того, по-видимому, и не очень хотел, по возможности брезгливо сторонился. Да, рядовые граждане, общественные деятели, журналисты те не уставали протестовать, обличать, а вот так называемые «официальные лица», от которых, конечно, зависело гораздо больше… Они, разумеется, тоже критиковали Москву, но предпринять какие-то решительные действия, которые заставили бы ее остановиться, одуматься, на это они так и не отважились.
Характерный случай произошел осенью 2007 года в Брюсселе. 2 октября в здании Европарламента открылась фотовыставка «Геноцид в Чечне». На ней были представлены 300 снимков, сделанных известными фотожурналистами и показывающих зверства российских военных в этой республике, их чудовищные преступления перед мирным населением. Перед зрителем предстали останки людей, погибших под бомбами (которые таким способом «утилизировали»), расстрелянных при «зачистках», замученных в «фильтрационных пунктах», то бишь в концлагерях…
По словам тех, кто успел посмотреть фотографии, они были потрясены.
Однако снимки провисели на стендах лишь несколько часов, после чего выставку поспешно закрыли: показывать такое… Европарламентарии решили поберечь свою психику, свои нервы…
Надо сказать, перед открытием выставка уже прошла своеобразную цензуру: сорок четыре снимка, на которые, по мнению «цензоров»-администраторов, вообще невозможно было смотреть без содрогания, закрыли листами черной бумаги. Однако затем, как видим, к этой же категории, были отнесены и все остальные фотографии.
Когда выставку демонтировали, настырные журналисты, не сумевшие вовремя взглянуть на экспонаты, пытались увидеть фотографии, переснять хотя бы некоторые из них, однако бдительные охранники, видимо, получившие соответствующие инструкции, запрещали им это делать, поворачивали фотографии тыльной стороной к фото– и телекамерам.
Нельзя смотреть! Запрещено! угрюмо твердили они.
В этом инциденте, как в капле воды, отразилось истинное отношение Запада (западных властей) к тому, что происходит в Чечне: мы, конечно, против, но… в конце концов, разбирайтесь там сами, не впутывайте нас в вашу грязь, не заставляйте нас вместе с чеченцами переживать те злодейства, которые вы там творите!
Ельцин на пенсии
Уже в марте о Ельцине почти ничего не стало слышно (разве что в один из дней мелькнул на модном спектакле). А ведь начал он свою пенсионную жизнь весьма бурно – «знаковой» поездкой в Святую землю на православное Рождество.
Это был вояж не пенсионера, а как бы все еще президента, хотя формально президентский срок Ельцина к тому времени уже неделю как закончился. Огромная, в полтораста человек, свита, почти президентский протокол (некоторые изъятия из него мог заметить разве что наметанный глаз специалиста), почести, полагающиеся лишь первому лицу, небывалый ажиотаж среди журналистов… Прилетел Ельцин на президентском самолете, привез с собой президентский автомобиль, прочую «кремлевскую» технику (за исключением разве что «ядерного чемоданчика»)…
Главное же – собственное тогдашнее самоощущение Ельцина. Было такое чувство, что он как бы запамятовал, что произошло с ним 31 декабря, воспринимает свое отречение от престола как некий сон, который уже почти развеялся. Только так можно было истолковать его тогдашние реплики: «На Святой земле чувствую себя, как святой!», «Я еще в отставке не побывал. Имейте в виду – я еще святой президент!» Или утверждение, сделанное на встрече с Арафатом: дескать, все, что происходит в России, – в его, Ельцина, руках; Путин у него под контролем, и выбирал он его из двадцати человек (откуда взялись эти двадцать, одному Богу известно).
После этого поползли слухи, что Ельцин в самом деле по-прежнему остается президентом: ведь указа о его уходе с высокого поста и о назначении Путина исполняющим обязанности никто не видел. А вся эта предновогодняя процедура передачи власти – всего лишь спектакль, преследующий какие-то тайные политические цели.
В окружении Путина такой поворот событий, по-видимому, произвел переполох: что-то еще «отчебучит» «дедушка»? Надо полагать, было решено как-то укротить выплески его остаточной энергии. Этому, по всей вероятности, и были в основном посвящены разговоры Владимира Владимировича с Борисом Николаевичем после возвращения последнего из Святой земли на грешную российскую.
Возможно, отзвук тех разговоров мы услышали 23 февраля в показавшихся многим странными словах Ельцина, когда он оценивал деятельность своего преемника и как бы намечал свою будущую роль при нем: «Он (Путин. О.М.) выбрал правильный путь, который был определен еще при мне, и твердо этот путь держит». «Я поддерживаю и буду поддерживать Путина до дня выборов, а затем мы станем ВМЕСТЕ РАБОТАТЬ (выделено мной. – О. М.)»
Тут вроде бы отчетливо слышатся увещевания престолонаследника, адресованные отставному монарху: да, да, Борис Николаевич, все будет так, как мы договаривались – вы займете пост, и мы будем «вместе работать»; давайте только подождем до выборов, а то ведь кто-то может все неправильно истолковать.
Какой пост может занять Ельцин – главного президентского советника, пожизненного сенатора, главы российско-белорусского союза, какой-то еще, – совершенно не важно. Может и никакого не занять. Важно то, что, по-видимому, он хотел бы играть роль Дэн Сяопина, неформального лидера, этакого небожителя, остающегося в тени, но определяющего ключевые направления государственной политики. Одним словом – «святого президента». (Восемь лет спустя в конце 2007-го такое же неодолимое желание возникло у самого ельцинского преемника).
Не исключено, на каком-то этапе престолонаследник обещал ему что-то подобное, однако, скорее всего, раз за разом, от разговора к разговору объем обещаемого сокращался, как шагреневая кожа…
Можно предположить, что для достижения той же цели поглощения и погашения нерастраченной ельцинской энергии пригодилось и еще одно проверенное, безотказное средство – сочинение мемуаров. Сидя на даче, Ельцин надиктовывал своему традиционному литзаписчику Валентину Юмашеву (удалившемуся от нелюбезных ему административных и политических дел) очередную книгу воспоминаний. Условное название – «Полуночные дневники» (в окончательном виде мемуары стали называться «Президентским марафоном»).
В общем, человек был при деле. Некоторое недоумение вызывало, правда, то, что еще в начале января тогдашний пресс-секретарь Ельцина Дмитрий Якушкин говорил, что ничего не знает о намерениях своего шефа сочинять книгу. Как он предполагал, главное занятие Ельцина в ближайшее время будет заключаться в другом: теперь его шеф много времени станет уделять встречам с различными политиками, государственными деятелями – либо в Горках, либо в Кремле, где ему будет предоставлен кабинет рядом с «главным кабинетом страны». Якушкин: «Это не значит, что он будет вмешиваться в дела, но он будет КАК-ТО РУКОВОДИТЬ (выделено мной. – О. М.)».
В реальности получилось как раз наоборот: основным занятием Ельцина в тот период сделались мемуары. Что касается «многочисленных встреч»… Кроме встречи с Путиным и министром обороны Сергеевым, никаких таких «саммитов» вроде бы не было. Возможно, они были кем-то сочтены не очень желательными…
Еще одно тогдашнее вполне пенсионерское занятие Ельцина – создание фонда собственного имени, аналога Фонда Горбачева, с довольно туманными целями – стимулировать «позитивные процессы» в мировой политике. Не исключено, чтобы переплюнуть своего давнего соперника, Ельцин решил собрать в своем фонде не много не мало «действующих глав государств». С некоторыми из них – Цзян Цзэминем, Жаком Шираком – он к тому времени уже успел побеседовать на эту тему по телефону…
Фонд Ельцина действительно был создан, но, конечно, столь амбициозные первоначальные задачи оказались для него неподъемными…
Если говорить о наших согражданах, к этому времени они окончательно распростились с Ельциным как с политиком, воспринимали его как обычного пенсионера (из анекдотов той поры: «Москва. Кремль. Путину. Володя, когда заплатишь пенсию за январь? Ельцин»). Опрос, проведенный в марте ВЦИОМом, показал: первый президент России пользуется сейчас наименьшим доверием россиян, то есть попросту никаким – он получил ноль процентов.
Что касается отношений первого президента и потенциального второго… Представлялось очевидным, что Путин, став главой государства, по крайней мере, первое время будет относиться к своему предшественнику с надлежащим почтением, однако роль Дэн Сяопина вряд ли ему предоставит.
Путин президент
Президентские выборы состоялись 26 марта. Уже в конце этого дня стало ясно, что Путин побеждает с довольно большим более 16 процентов отрывом от следующего за ним вечного коммунистического кандидата в президенты Зюганова.
Что могло помещать победе выбранного Ельциным наследника? Война в Чечне? Да нет, она только способствовала его триумфу. Тогда, может быть, избирателей в состоянии были насторожить такие эксцессы, как весьма подозрительные «учения» в Рязани, похищение и «обмен» журналиста Андрея Бабицкого, его рассказ о происходящем в Чернокозове (это ведь уже не война, это что-то другое)… Нет, не насторожили.
Окончательные итоги выборов были опубликованы 5 апреля. Преимущество фаворита стало еще больше: Путин почти 53 процента, Зюганов несколько более 29-ти. На третьем месте оказался Явлинский, обогнавший Тулеева, ранее занимавшего это место, 5,8 процента.
Никто из остальных восьми кандидатов не преодолел трехпроцентного барьера, так что всем им предстояло вернуть в казну деньги, полученные на предвыборную агитацию…
Интереса ради можно все же перечислить, в каком порядке выстроились эти аутсайдеры: Аман Тулеев (более 2,2 миллиона голосов), Владимир Жириновский (несколько более 2 миллионов), Константин Титов (около 1,2 миллиона), Элла Памфилова (почти 759 тысяч), Станислав Говорухин (около 329 тысяч), Юрий Скуратов (более 319 тысяч совсем неплохой результат для героя «кассетного» скандала), Алексей Подберезкин и Умар Джабраилов оба менее чем по 100 тысяч.
* * *
Итак, Путин президент…
В «Президентском марафоне» Ельцин пишет, что когда он узнал об этом фактически уже свершившемся событии 26 марта 2000 года, то пришел в восторг:
«Я от волнения не мог усидеть на месте. Победа! Быть может, главная моя победа! Господи, как долго я этого ждал!»
На самом деле это была не главная победа, а главная ошибка его жизни. В результате этой ошибки в российской истории открылась очередная трагическая страница.
