355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Олег Фурсин » Калигула » Текст книги (страница 26)
Калигула
  • Текст добавлен: 6 мая 2017, 19:30

Текст книги "Калигула"


Автор книги: Олег Фурсин


Соавторы: Манана Какабадзе
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

Два орла были отбиты отцом.

Когда-то бруктеров[332]332
  Бруктеры (лат. Bructeri) – племя западных германцев, обитавшее в конце 1 в. до н. э. между Эмсом и Липпе на болотистом месте, откуда и название (древневерхненем. bruch – болото). Их соседями были фризы, батавы. В 4 г. н. э. бруктеры были покорены римлянами. Принимали активное участие в антиримской борьбе херусков под предводительством Арминия в 9 г. н. э.


[Закрыть]
, поджегших свои селения, рассеял Луций Стертиний, посланный Германиком с отрядом легковооруженных; истребляя неприятеля, он среди добычи обнаружил орла девятнадцатого легиона, захваченного врагами.

А когда сам отец, где-то через шесть лет уже, напал на марсов, передавшийся римлянам вождь их, Малловенд, сообщил, что зарытый в находящейся поблизости роще орел одного из легионов Квинтилия Вара охраняется ничтожными силами. Туда немедленно был выслан отряд с предписанием отвлечь неприятеля на себя, и другой – чтобы, обойдя его с тыла, выкопать орла из земли; и тем и другим сопутствовала удача…

Калигула нашел третий. История с Тевтобургским лесом, несмотря ни на что, завершилась благополучно.

«В одержанной победе для них было все – и сила, и здоровье, и изобилие».[333]333
  Публий Корнелий Тацит. Анналы (Кн. I. 68).


[Закрыть]

Глава 21. Походы

Любовь Калигулы к бревенчатым срубам, с непременной смолой, стекавшей по круглым обтесанным стволам, к грубым деревянным скамьям, тянувшимся вдоль стен, на которых император даже спал, и высыпался, по собственному утверждению, лучше, чем во дворце на Палатине, была общеизвестна. К треску смоляных факелов, к запаху сосны и ели, к тому, что беспрестанно пачкаются одежды в липком, привыкли. Вольно или невольно; все, кто был с ним в походе.

Клавдий же, помимо привычки, еще и умилялся, хотя бы через раз, тому, как сильна в племяннике память сердца. Наследство Германика, наследство отцовское влекло, несомненно, Калигулу к этой суровой простоте. А Клавдий, помимо брата, которого любил, вспоминал, здесь пребывая, и незабвенного друга, Гая Понтия Пилата, которого обожал. Связь существовала: когда-то Клавдий отправлял друга в расположение восставших легионов в Германии, в помощь брату, Германику. Вот эта двойная память, то общее, что было протянуто незримой нитью между их судьбами: собственной Клавдия и племянника его, Гая Юлия Цезаря, было основой отношения Клавдия к пребыванию в этих стенах.

Он ждал вызова Калигулы, к которому напросился в поздний час по очень важному делу, в окружении преторианцев и нескольких легионеров. Эти коротали часы службы в деревянной небольшой приемной, связанной с комнатой Калигулы единственной дверью, забавляясь игрой в кости. Впрочем, осмотрены на предмет ношения оружия и дядя императора, и его спутник были весьма тщательно.

Сегодня он действительно был не один. Диковатого вида молодой человек, чьи руки, лицо, шея были вымазаны синей краской, одетый в какие-то шкуры, впрочем, отличной выделки, и даже с украшениями в виде цепей и браслетов. Правда, необычно для Рима смотрелись ракушки, оправленные в серебро и бронзу.

Спутник Клавдия вызвал крайнее неодобрение охраны императора. Когда бы ни дядя императора был с ним! Когда бы ни согласие императора на встречу! Выволокли бы длинноволосого дикаря за дверь, прибили бы к дереву гвоздями, так оно спокойнее. И безопаснее во сто крат. Он, правда, синий какой-то, в отличие от привычных германцев, да не в цвете дело! а может, и в нем. Может, синие – они еще хуже!

Было очевидно, что, несмотря на все разрешения и дозволения, доверия спутник Клавдия у охраны не вызывал. И те, кто кости бросал, и те, кто сидели по углам, держа оружие наготове, бросали недобрые взгляды на непрошеного гостя.

Сам молодой человек не смущался неодобрением римлян. Глядел дерзко, отвечал взглядом на взгляд. Распахнутая грудь вздымалась ровно, дыхание не частило. Во взоре светилось любопытство, когда он падал на оружие легионеров.

Кентурион, сидевший у стены под слюдяным окошком, заметив интерес дикаря, вынул свой меч, свой гладиус, и затеял игру. Замелькало в воздухе тяжелое шарообразное навершие, засверкал клинок с широкой режущей кромкой.

– Эй, Руфус[334]334
  Руфус – от лат. rufus – красный.


[Закрыть]
, – сказал преторианец легионеру, чья голова действительно была огненно-рыжей, – прекрати. Того и гляди, поранишь кого. Тут не место. Самим некуда деваться, а тут ты еще ученья затеял, не в лагере…

Руфус прекратил рубить мечом воздух. Но возмутился.

– В Риме покомандуй… на полу мраморном, с мозаикой. Не знаешь, с кем дело имеешь, гистрион[335]335
  Гистрио́н (от лат. histrio – актёр, трагик) – в Древнем Риме так называли профессиональных актёров. Гистрионы обычно вербовались из низов общества, профессия их считалась малопочтенной, они не имели гражданских прав и могли подвергаться телесным наказаниям.


[Закрыть]
дворцовый, а туда же, командуешь!

Преторианец не обиделся. В этой глухомани на старого доброго бойца обижаться не приходилось. Тут легионеры у себя дома, и всегда могут быть полезны, а вот претория… она и впрямь по мрамору дворцов скучает…

– Ты по поводу этого, синий который? Так ты скажи, Руфус, что зря махаться? Что мечом, что словами махаться; Руфус, лучше уж скажи…

Всеобщее внимание оказалось приковано к Руфусу, и тот приготовился к рассказу.

– Синий, говоришь, важно сказал он. – Синяя раскраска у них боевая, они ею врага пугают! Он врага в тебе видит, преторианец, а ты мечом помаши тоже, как я, может, он и поймет, что ты не испугался, и тоже врага видишь!

Клавдий дернулся было, разглядев на устах своего раскрашенного спутника вызывающую улыбку, подтверждающую правильность сказанного. Но ничего так и не сказал. Потому что не дали. Посыпались расспросы, поднялся шум. Руфус отвечал, важно раздувая щеки:

– Вайдой[336]336
  Ва́йда краси́льная (лат. Ísatis tinctória) – растение издревле широко культивировалось в Европе ради получения синей краски.


[Закрыть]
 они мажутся; друиды[337]337
  Друи́ды (галльское druidae, древнеирландское druí, мн.ч. druid) – жрецы и поэты у древних кельтских народов, организованные в виде замкнутой касты и тесно связанные с властью вождя.


[Закрыть]
, жрецы, из травы ее добывают, синими дикари не рождаются. Бритый он весь, по всему телу, коли охота есть раздеть – раздевай, увидишь. А вот усы этот малец, может, и отпустил бы, усов они не бреют. Да волос у него еще на лице маловат, не отрастил еще парень усов. Бриттами их зовут, синих этих. А если бы ты служил, плясун, с цезарями ходил бы в походы… X Equestris[338]338
  Легион X «Гемина» (Legio X Gemina) – один из старейших римских легионов, сформированный Юлием Цезарем в 58 г. до н. э. для вторжения в Галлию. При формировании получил наименование Equestris («Всадник»), поскольку солдат легиона Цезарь планировал использовать в качестве кавалерии. Просуществовал до начала V века. Символ легиона – бык.


[Закрыть]
, что тебе это говорит? Ничего, конечно. А аквилифер их, он был знаменит, и если бы ты не был актером и бездельником, так знал бы это…

Преторианец вежливо заметил, что и Руфусу не приходилось служить во времена походов в Британию. Руфус сплюнул на пол, усыпанный опилками.

– Мне-то отец рассказывал, я-то знаю! И потом, я вместо отца тут, вроде, его же делом и занят. Вот если б ты, да такие, как ты, не мешали!..

Возможно, преторианец на сей раз возразил бы, утомленный раздачей нелестных отзывов. На его лице написалось уже неудовольствие. И неприязнь к Руфусу, невоздержанному на язык. Но дверь в комнату императора распахнулась. Словно сама по себе, поскольку на пороге не оказалось никого, кто мог бы привести в действие петли и дверь…

Издали послышался голос императора, в котором явно был отзвук недовольства:

– Дядя! Я жду. Ночь на дворе, поторопись.

Клавдий пошел к двери, подав знак и своему спутнику.

Дверь за ними закрылась, об этом позаботился Клавдий. Достаточно плотно закрылась. И это послужило причиной тому, что в приемной умолкли все. Как-то тревожно было в приемной. Дикарь в доме – не причина ли тревог?

Калигула стоял спиной к двери, руки заложены назад, за ту же спину. Весь – холодность сама, весь – намек: давай закончим быстрее.

Подобная холодность племянника задевала. Но Клавдий знал причину, знал и то, что холодность показная…

В тот самый год, когда Калигула пришел к власти, многое стало иным в их отношениях. Не были они никогда теплыми чрезмерно, отсутствовали в них явное признание родства или привязанности. Но! Калигула сделал все, чтобы это изменилось.

Это был год консульства Гнея Ацерония Прокула и Гая Петрония Понтия Негрина. А консулом-суффектом стал сам Калигула, теперь именовавшийся Гаем Цезарем Августом Германиком. И в пару себе он взял вторым консулом-суффектом дядю своего, Тиберия Клавдия Нерона Германика. Для тех, кто стремился быть рядом с императором, кто рвался быть замеченным, это стало своего рода откровением. Это говорило о многом.

И впрямь положение Клавдия изменилось сразу. Он несколько раз заменял императора на публичных празднованиях, его приветствовал народ. Теперь уж, когда он появлялся в сенате, его чтили вставанием не только те, кто издавна знал и ценил, теперь вставали все. Ему выплатили два миллиона сестерциев по завещанию Тиберия. В том же году стараниями племянника он женился…

Хлопотами племянника связал себя супружескими узами в третий раз. Женился на юной Мессалине, дочери Марка Валерия Мессалы Барбата, происходившего из патрицианского рода Валериев. Матерью жены была Домиция Лепида Младшая, дочь Луция Домиция Агенобарба, консула в прошлом, и Антонии Старшей.

Если говорить о чистоте крови, о знатности, то брак довольно удачный. Отец Мессалины, которого уже не было в живых, не вызывал у Клавдия никаких нареканий. Он и сам был из Клавдиев, усыновленных в род Валериев Мессал; человек почтенный. Вот с матерью жены он предпочел бы не знаться. Род ее был древним, пусть и плебейским, патрицианским стал недавно. Это Клавдия не смущало. Достоинства и величия собственной фамилии вполне хватило бы на двоих, он поделился бы с женой при необходимости. Но! Домиция Лепида была родною сестрой Гнея Домиция Агенобарба, мужа Агриппины Младшей. Домиции известны своим упрямством, в котором они доходят до глупости. Приступами черного гнева тоже. А о Домиции Лепиде Младшей говорили еще, что сожительствовала она с братом своим, Гнеем. И Рим не ошибался, наверно, в этом. Клавдий по этому поводу многое мог сказать. Он вообще многое знал, и это многое ему не всегда нравилось…

Но дело в том, что он еще и привязан к Мессалине. Вот сейчас, например, более всего на свете хочется ему оказаться в ее постели. Она неистощима на выдумки. Она неутомима. Она прекрасна, наконец…

Когда он ласкает ее, то чувствует, что прикасается к чудесной статуе, и ему приятно ощущать себя Пигмалионом[339]339
  Пигмалион (др. – греч. Πυγμαλίων) – царь острова Кипр, сын Бела и Анхинои. В греческой мифологии царь-скульптор, создал прекрасную статую из слоновой кости и влюбился в своё творение. Дарил ей подарки, одевал в дорогие одежды, но статуя продолжала оставаться статуей, а любовь безответной. Во время праздника, посвящённого Афродите, Пигмалион обратился к богине с мольбой дать ему жену столь же прекрасную, как и выполненная им скульптура. Осмелиться попросить оживить холодное изваяние Пигмалион не решился. Тронутая такой любовью, Афродита оживила статую, которая стала женой Пигмалиона.


[Закрыть]
. Она – словно эхо прекрасного искусства греков. Такая мраморно-белая, такая нежная и гладкая кожа у девушки. Она ведь юная совсем, его жена. Ей было всего тринадцать, когда она стала женщиной, в его, Клавдия, руках. Ему было сладко учить ее любви, и он готов каждое мгновение продолжать. Глаза цвета морской волны, грива рыжих непослушных волос, голос нежнее тех, что издают струны арфы. Он очарован и очаровывается ею все больше…

Вместо любования безупречной линией ее плеч, белизной ее великолепной, гибкой спины, он стоит безмолвной тенью здесь! И вынужден любоваться спиной племянника, смотрящего куда-то в ночь, словно там, в чаще лесной, где сосредоточен его взгляд, есть ответ хоть на один из вопросов. Нет его, нет, но и прервать это молчание невозможно.

Как будто Клавдий виноват в хитросплетениях жизни! Как будто он виновен в том, что предали Калигулу сестры. И родные. И друзья…

Все, что сделал Клавдий, так это спас племянника от роли жертвы. Да, это он сообщил о заговоре, в котором участвовали сестры императора. Да, это он рассказал о том, что неверен Риму и императору Птолемей Мавританский. Пока родственник носил по праву подаренную сенатом «toga picta»[340]340
  Toga picta (лат.) – пурпурная тога с золотым шитьем, её могли носить только императоры и триумфаторы.


[Закрыть]
 со скипетром из слоновой кости, гордясь и пыжась, пока богател, поддерживаемый Римом, никто о Птолемее и не вспоминал. Но Птолемей не желал довольствоваться ролью подчиненного Риму царя, он мечтал вернуть себе территории, включая личную вотчину императора – Египет. Он принял участие в заговоре Гетулика. Их отцы, Птолемея и Гетулика, были друзьями и союзниками, Птолемей решил продолжить традиции. И продолжил. Клавдий представил доказательства измены Калигуле. Птолемей был казнен, поскольку был не так дорог императору, как сестры, и потому, что был мужчиной.

Вся вина Клавдия в том, что он много знает. Пожалуй, это действительно недостаток в глазах тех, кто понимает. Но этот «недостаток» – его любимый, взращенный и взлелеянный им, это его гордость. Это наследство ушедшего в небытие друга, Элия Сеяна.

– Дядя, слушаю тебя, – как-то неожиданно мягко сказал Калигула.

И повернулся лицом к Клавдию, с улыбкой.

Но улыбка мгновенно сменилась удивлением, смешанным со страхом!

Дикарей император повидал немало за свою жизнь. Но этот, синий, а при свете факелов смотревшийся почти черным!

– Ох, дядя, – сказал Калигула, слегка опомнившись от первого впечатления, – умеешь ты удивить. – Зачем, скажи мне, ты приволок ко мне этого… людоеда?[341]341
  Гай Юлий Цезарь. «Записки о Галльской войне» (VII) – упоминание о каннибализме у бриттов.


[Закрыть]
 Ведь, полагаю, это бритт? И что мне с ним делать прикажешь? Съесть его на ужин, вместо кабана, которого я нам приготовил? В отместку за все проделки друидов, за неудачи Цезаря?

Теперь уж живое лицо дикаря выразило обиду и возмущение. Клавдий поторопился вмешаться.

– Прежде всего, это друг. Съесть друга на ужин… это неприемлемо для государя великого Рима. Разреши представить тебе моего спутника. Он из народа триновантов[342]342
  Тринованты (Trinobantes) – кельтское племя, занимавшее территорию нынешнего Эссекса. Город Камулодум (нынешний Колчестер) был столицей земли триновантов. По преданию, тринованты были древнейшими обитателями Эссекса до вторжения туда римлян во главе с Юлием Цезарем.


[Закрыть]
. И это сын их вождя, Кунобелина[343]343
  Кунобелин (лат. Cunobelinus) – вождь племён катувеллаунов и триновантов, наиболее могущественных племен Британии. Римляне называли Кунобелина «царем всех британцев». Начал военную карьеру, будучи наследником Таскиована – верховного вождя племени катувеллаунов. В последние годы правления своего отца он возглавил сильное войско и вторгся на территорию проримского племени триновантов, полностью подчинив их. Этот поход был вызван известием о разгроме в Тевтобургском лесу трех легионов Вара в Германии. Поэтому Кунобелин был уверен, что останется безнаказанным за свои действия. Кунобелин имел сыновей Каратака, Админия, Тогодумна.


[Закрыть]
, Админий! Синий цвет его лица свидетельствует о том, что Админий готовится к битве с врагами, в первую очередь – с врагами великого Рима…

Калигула только вздохнул в ответ. Как прикажете приветствовать в своем доме сына предводителя триновантов? Клавдий мог бы предупредить и наставить, но не сделал этого, предпочтя интриговать. Поражать и удивлять. Вполне в дядином духе, только что Калигуле-то делать? Протянуть руку или ногу для поцелуя? Языка триновантов он все равно не знает, да и не его это, в конце концов, задача – искать слова приветствия. Пусть ищет бритт, это он вошел к императору римлян, и явно с какою-то целью.

– Ave, Caesar![344]344
  Ave, Caesar (лат.) – Славься, Цезарь. Латинская фраза, которую использовали римляне в качестве приветствия императора.


[Закрыть]
 – раздался голос бритта.

И синее лицо потянулось к руке императора за поцелуем! Бритт коснулся губами руки, протянутой навстречу.

Калигула не успел еще опомниться от изумления, вызванного учтивостью тринованта, как произошло нечто вовсе невообразимое. Прямо из положения с согнутой спиной, не разгибаясь, бритт совершил прыжок в сторону. Одним огромным прыжком преодолел расстояние, что отделяло его от императорского ложа у стены. Камчатое одеяло полетело в сторону. Бритт вырвал короткий меч из руки лежащего под одеялом, и приставил к горлу со словами: «Убью, падаль!».

Изумленному взору Клавдия предстала Тень. Впервые, вероятно, со времени своего лагерного детства, этот всемогущий человек оказался в подобном положении. Оказался беспомощным, зависящим от воли какого-то дикаря с лицом убийцы…

– Нет! – вырвалось у Клавдия, пораженного происходящим на его глазах.

– Нет! – властно сказал император. – Оставь его, бритт!

Триновант ощерился, как это сделал бы волк, почуяв опасность.

– Он слушал! Он слушал нас! Такие, как он, подсматривающие и подслушивающие, рассорили меня с отцом. Сделали из меня второго Мандубракия![345]345
  В 55 г. до н. э. противоречия между триновантами и их соседями были использованы римлянами как повод для вторжения. Кассивелаун убил вождя триновантов и отца Мандубракия, а молодой Мандубракий спасся от гибели бегством. Ища покровительства Цезаря, прибыл к нему на материк. Цезарь двинулся на катувеллаунов и после упорного сопротивления Кассивелаун сдался. Ему пришлось предоставить заложников и заплатить дань. Также на трон триновантов был возвращен Мандубракий, и Кассивелаун поклялся не воевать против него. Заключив мир, Цезарь вернулся в Галлию.


[Закрыть]
 И теперь я в бегах. А Каратак[346]346
  Каратак (лат. Caractacus; г.р. неизвестен – 54 г. н. э.) – вождь британского племени катувеллаунов, по преданию, сын короля Кунобелина из Камулодума. Каратак был наиболее известным вождем кельтов в период римского завоевания Британии при императоре Клавдии.


[Закрыть]
 и Тогодумн[347]347
  Тогодумн (лат. Togodumnus; г.р. неизвестен – ум. 43 г. н. э.) – вождь британского племени катувеллаунов в период римского завоевания, брат Каратака.


[Закрыть]
среди народа моего, рвут клочьями, – как рвут мясо собаки, – власть и землю мою!

Клавдий поспешил вмешаться. Спутник его, за которого он нес ответственность, становился источником неприятностей. Спасибо, ловок, спасибо, бесшумен почти. Иначе здесь была бы уж стража Калигулы, и кто знает, как бы все завершилось. Счастье, что все участники события – люди хладнокровные. Особенно Тень. Не дернулся под рукой дикаря. А на лице расцвела улыбка, не поверишь, что у шеи кинжал вражеский.

– Бритт, этот человек – часть жизни императора, его охрана. Она может быть разной, и такой тоже. Он не враг. Убери меч!

Триновант не мог расстаться с добычей. Звук, который он издал, был настоящим шипением, на зависть любой змее. Меч дикарь отвел, но пальцы бритта легли на шею Тени. Что уж там он сделал, куда надавил? Только Тень вдруг закрыл глаза. Через мгновение послышалось тихое сопение. Глава тайной службы империи спал, тихонько посапывая, совсем безмятежно.

Бритт поднял голову от спящего. И сказал:

– Пусть спит, подслушивающий и подглядывающий. Сегодня он отдохнет. Я ученик друидов, они делились со мной знанием, проклятые ведуны. До того дня, как обрекли на изгнание…

Он улыбнулся ошеломленному Калигуле.

– Ave Caesar! – сказал. – Я Админий, сын Кунобелина. Я сын вождя; я вождь триновантов и катувеллаунов. С того мгновения, как ты это признаешь. Нет в мире большей силы, чем Рим. Перед Римом отступят и друиды, а я буду править и среди своих, и среди чужих племен. Я буду предводителем бриттов, а бритты будут твоими поданными. Скажи «да».

– Дядя, – сказал Калигула, глядя только на Клавдия, не удостаивая вниманием дикаря. – Дядя, если прямо сейчас ты не объяснишь мне все: присутствие здесь этого… бритта, его полномочия, знание им языка, того, что он способен ввергнуть в спячку даже Тень… а он, кажется, и спать-то не умел никогда… Словом, объясни мне все и сейчас. Я легко расстаюсь со своими родными и близкими в последнее время. Ты не станешь исключением. Я уж привык!

Теперь уж завздыхал Клавдий. Оглянулся на бритта, оказавшегося лишним здесь, с его-то знанием языка. То, что следовало говорить, говорить следовало без посторонних. От Тени секретов не бывает, уж кто-то, а Клавдий это знал. Тем не менее, даже этот, с его дотошностью, спал беспробудно, и лучшего времени для разговора уже не будет…

Он взял легонько за плечо Админия, потянул за собой. Дикарь подчинился, пусть неохотно.

– Админий, цезарь устал. Все, что было тобой сказано, он услышал. Подожди меня, друг, – ласково, но твердо сказал Клавдий.

Распахнул дверь и подтолкнул бритта вперед. Пожалуй, дикарь не предполагал, что рука у этого спокойного, доброжелательного человека столь крепка. Попытка вывернуться Клавдием не была принята всерьез: так, заминка небольшая досадная. Дверь захлопнулась, бритт был выброшен на растерзание Руфусу и прочим…

Калигула помнил эту хватку. Он невольно улыбнулся: он и сам, по правде говоря, когда-то был удивлен силой, что скрывалась в как будто невзрачном теле дяди. Пожалуй, в этом они с дикарем схожи, в том, что недооценивали Клавдия. Цезарь и некий Админий, бритт…

Клавдий неподражаем, никогда не знаешь, что тебя ждет, когда ты с ним. Интересный разговор, например, о том, какова истинная ценность омелы в лечении судорожных припадков. Встреча с бриттом. Или известие о заговоре и грядущих неприятностях! И все-то у него не просто так говорится. Еще дней пять назад упомянул об омеле и обычаях друидов. Сегодня привел с собою бритта. Что дальше?

Принцепс двинулся было к ложу: слушать, так слушать, но хотя бы при некотором удобстве. Он устал, и ночь уж давно, в лагере не спят только дозорные да его личная стража. И вот еще сам принцепс. А ему нет и места, прилечь негде. Его ложе занято Тенью. Калигула даже руками всплеснул, крякнул:

– Ну, дядя! Что такое!

Пришлось устроиться возле окна, на чем-то вроде полки, бывшей продолжением бревенчатой стены. Клавдия племянник сесть не пригласил: злился…

Да и не нужно было это Клавдию. Волнуясь, стал расхаживать туда-сюда, готовясь к разговору. Не об омеле же, в самом деле, снова, не о снадобьях жрецов-друидов говорить! Не о болезни племянника, раздражая его снова и снова. О большом, о главном надо сегодня. О Риме.

– Не мне бы говорить об этом, тебя волнуя, цезарь. И впрямь отличилась твоя и моя родня, устраивая заговоры, соревнуясь в изменах. Здесь, в Германии, дело встало, застопорилось. Головы ты у заговора срубил, это так. Без Гетулика, без Лепида, без обеих сестер твоих нет у заговорщиков надежды на что-то большее. Но и нам трудно: все еще неспокойно в легионах. Те, кто и впрямь смог бы поднять на тебя руку, устранены, остальные напуганы и рассеяны, все так… Но ведь так, да не так, цезарь. Всегда есть недовольные существующей властью. Всегда есть те, кто хочет большего в жизни, и непременно за твой счет. Есть и те, кто блюдет твои интересы. Поверь, я привел в движение такую баллисту[348]348
  Балли́ста (лат. balistarum, от греч. βαλλιστης, от βαλλειν – «бросать») – античная машина торсионного действия для метания камней. О применении баллист достоверно известно со времени Александра Македонского.


[Закрыть]
… любая оборона, самая глухая, падет. Нужно время, месяц, другой, и легионы будут очищены от предателей. Тот, кто спит сейчас в твоей постели, он знает.

Цезарь махнул рукой. Сморщился как от зубной боли.

– Мне бы в Риме справиться с врагами. Тут, в лагере, я в безопасности. Я снял сливки с этого молока, думаю.

Клавдий отметил, что Калигула прикрыл рот рукою. «Не верит и сам тому, что говорит», – мелькнула мысль у Клавдия. Принцепс продолжил:

– Мне кажется, я мог бы жить без опаски в любом из моих городов, среди плебса и пролетариев. Лишь в Риме сенат, лишь патриции среди людей… те, кто всех мне ближе… восстают против меня. А ведь я еще не успел ничего сделать! Не могу же я уехать на Капри, было бы совсем глупо…

Калигула, обхватив лицо руками, тер его что было сил. Клавдий знал, что это признак головной боли у племянника.

– Я так рвался в Рим! – вырвалось у принцепса признание…

«Все мы рвемся в Рим. Даже Тиберий рвался, сам того не понимая. Иначе не вступил бы на римскую дорогу. И на дороге той умер», – думал Клавдий. «Я, отсиживаясь в Кампании от нелюбви Тиберия, тоже рвался. И все мы можем на этой дороге умереть. Почему-то нас это не останавливает»…

– В Рим сейчас – это не выход, – сказал он через силу, зная, что цезаря не обрадует. И делая вид, что не понял фразы племянника, относящейся вовсе не к данному отрезку времени. – В Рим нужно идти с победой. Нужно иметь в запасе то, что закроет рты сенаторам. Нужен триумф, нужно обожание народное, выраженное явно. Победителем нужно в Рим.

Калигула сорвался со своего сидения, стал мерять шагами небольшое пространство комнаты. Клавдия он оттеснил к стене.

– Значит, зиму в лагерях, потом новый поход. Не в том дело, что в лагерях: не привыкать. Тут свои радости: меньше льстивых негодяев с наточенными мечами. Больше покоя, и охота, и учения, и еда на костре…

Тут принцепс осекся. И растерянно взглянул на своего родственника.

– Дядя, ты невыносим. Почему я все еще голоден? Мне жарили кабана на костре, и повар приготовил его печень… я люблю… и сижу здесь с тобой и твоим синим спутником. Зачем ты привел мне его, этого бритта? Дикарей нам хватает. На что мне бритт, дядя?

– Он же не просто бритт. Он сын предводителя триновантов. А тринованты – давние союзники римлян на острове…

– Погоди, ты хочешь сказать… я знаю!.. Я понял: и бритт, и разговоры о друидах, и эта их омела… И о морской славе Цезаря, и его записки! Всю неделю ты морочишь мне голову разговорами, к которым я менее всего расположен сейчас, после всего случившего!

Клавдий утвердительно закачал головой. Калигула в ответ, уже без слов, – отрицая, из стороны в сторону.

– Бритт не один здесь, будь он один, это было бы бегством, а он собрал целое посольство. По всему видно, что правление отца вызывает недовольство. Лишь друиды поддержат старика, и то не потому, что довольны им. Просто Админий их устроит еще меньше: молод, горяч. Хочет перемен, ищет покровительства Рима. Это удобный случай…

Калигула еще раз покачал головой, не соглашаясь.

– Подумай, – сказал Клавдий. – Сам Юлий Цезарь ушел, не оставив ни легиона на острове, знал, что не удержит. Трижды Август собирал силы для борьбы с бриттами, не сумел, помешали. Галлы, да иберы в Испании, сил не хватало со всеми сразу. У тебя – есть легионы… какая честь, справиться с тем, с чем не справились отцы и деды. Сочти за долг, за исполнение их воли…

Племянник не отвечал. Клавдий стал перечислять, быстро, с напором.

– Соляные шахты. Железные рудники, на юге их много. Серебряные… Есть и золото. Олово и свинец… Рабы: выносливые, сильные. Кожи, кость огромных морских животных, которых бритты добывают. Янтарь… Собаки, породистые, сильные, ими славится остров, хороши для охоты…

Калигула стоял напротив дяди, напряженно заглядывая ему в лицо. Быстрые, короткие, повторяющиеся взгляды: это говорило о многом. Сигнал к установлению внутренней связи. Кто-кто, а Клавдий это знал. И голова племянника склонилась набок, свидетельствуя о заинтересованности предметом разговора.

– Ты спрашивал меня, откуда бритт со знанием языка, цезарь. Отвечу тебе: Рим велик. Он притягивает. Со времен первого Юлия торговля наша с бриттами расширилась. Они узнали Рим, а с Римом и мир. Есть среди бриттов те, кто хотел бы жить в мире, не запертом водной гладью. Админий среди них. Он нашел учителя.

Калигула поглаживал подбородок: раздумывал. Жест говорил и о желании принять решение.

– Тринованты, верно, предпочтительнее, – говорил Клавдий, внимательно присматриваясь к племяннику. – Давний союзник. Но ведь и племя атребатов[349]349
  Атребаты (лат. Atrebatus) – кельтские племена в Британии, мигрировавшие из Галлии, жили по обеим сторонам Темзы. Их территория включала современный Гэмпшир, Западный Суссекс и Суррей. Их территории граничили на севере с добуннами и катувеллаунами. На востоке – с регниями, и на юге – с белгами. Враждовали с племенем катувеллаунов. Их главный город назывался Каллева (англ. Calleva Atrebatum), ныне Силчестер (англ. Silchester– Ивовая крепость).


[Закрыть]
 представлено в посольстве Админия. А предводитель регниев[350]350
  Регнии (лат. Regnus) – племена древних бриттов, проживавших на территории Южной Британии. Это современные Суррей и Суссекс. Их столицей был Noviomagus Reginorum, известный сегодня как Чичестер в современном Западном Суссексе.


[Закрыть]
, Верика, знаком тебе самому. Через него нашел меня Админий. Верика здесь, жаждет встречи с тобой. Он пострадал от притеснений катувеллаунов. Просил твоего заступничества еще год назад.

– Прекрати, дядя, – попросил племянник.

Он подошел к стене, прислонился к ней спиною, руки выбивали дробь по дереву. Признак нетерпения.

– У меня голова болит, живот подвело, а ты дикарей каждого по имени перечисляешь. Ни к чему это. Покажут себя друзьями, увижу, что преданы мне, так сам и помогу, и награжу. Ты знаешь, я к друзьям ласков…

Клавдий знал: Калигула не лжет. Что бы ни говорили о нем, он умеет быть благодарным. Не менее чем мстительным. Для многих своих друзей он создал эфемерные государства на Востоке. Ирод Агриппа, внук Ирода Великого, получил титул царя, свою Иудею и Самарию, еще две старые иудейские тетрархии из кармана тетрарха Филиппа. Это в придачу к деньгам. И к той золотой цепи, что Калигула подарил иудейскому князьку взамен железной тюремной, которою Агриппа был когда-то прикован. Три сына Котиса[351]351
  Котис (греч. Κότυς) – один из фракийских царей, конца I века до н. э. Был в раздоре со своим двоюродным братом Рескупорисом, который хотел единолично управлять государством, разделенным Августом между двумя братьями. Котис попал в руки Рескупориса; несмотря на угрозы и предупреждения Тиберия, был убит им.


[Закрыть]
 получили Фракию, Малую Армению и Понт. Антиох Коммагенский[352]352
  Антиох IV (др. – греч. Ἀντίοχος – Противостоящий;.г.р. неизвестен – 72 г. н. э.) – царь Коммагена, правил в период 38–72 гг. н. э.


[Закрыть]
 – трон на своей родине. И милый пустяк в качестве дополнения: миллион полагающихся Антиоху сестерциев тоже выплатил ему Калигула.

Клавдий молчал, не мешая племяннику думать. Он мог бы добавить. Например, сказать, что тайны жрецов-друидов не дают ему спать по ночам. Он хотел бы владеть ими! Он хотел бы сказать, что нетерпение исследователя гонит его в закрытые прежде для мира земли…

Он не мешал, понимая, что это нужно. Цезарь должен думать сам. Он в ответе за всех, решения, принятые им, обязательны для Рима. Это нелегко. Это страшно, пожалуй. Недаром у племянника болит голова, есть на то причина.

И тут он подумал: «Может, поэтому я и не рвусь. Готов помочь этому, молодому, но такому больному и измученному. Многие ждут от меня иного. Я и сам к этому „другому“ шел всю жизнь. И не спешу. Мне бы к Мессалине. Меня ждет труд, который я затеял, я люблю мои письмена, и я снова буду их выводить, не торопясь и обдумывая. Я бы сходил в термы, дал бы размять себя опытным, сильным рукам. Может, заснул бы после в прохладе. У меня есть все, чего по-настоящему хочется. Я наделен лишь толикой власти, но и она уже отравила мне жизнь. Что же будет, если придет „другое“, что мне с ним делать?».

Замолчавший на время Калигула вдруг оживился.

– Дядя, Цезарь, когда он захотел перейти через Рейн, он через него и перешел, не правда ли? А ведь дикари полагали, что Рейн – преграда. Наплавной мост, вот что придумал первый цезарь…

Клавдий кивал головой, внимая племяннику. И жесты, и мимика говорили о том, что Калигула воодушевлен, захвачен. Император держит руки открытыми ладонями к собеседнику, голова вздернута на выпрямленной шее, губы растянуты в улыбке, глаза сияют…

– Я читал записки Цезаря. Помнишь, что помешало высадиться на берег? Вначале его крутизна, когда переправились через залив. Когда нашли пологий берег и все же пристали, то мелководье да меткая стрельба бриттов из лука. Колесницы, вражеская конница; а с нашей стороны – тяжесть снаряжения. Невозможность сойти на берег! Цезарь ввел в бой метательные машины, бритты смешались. А все равно, когда бы ни орлоносец десятого легиона… Я ценю мужество человека, бросившегося в атаку – в воду, прямо со снаряжением! Если глубоко, так утонешь, того гляди; если мелко, так ноги переломаешь себе! С ним, аквилифером, этого не случилось, боги любят героев… но я не могу рисковать жизнью людей. Мой XX легион, да я же каждого в нем, кажется, поименно знаю, некоторых – с детства! Я не могу обречь их погибели! Да еще попусту!

Клавдий улыбнулся почти незаметно, едва дрогнули губы. Двадцатый легион предпочитал Тиберий. Двадцатый легион любил Калигула. Такие разные властители! Приглядеться к двадцатому: что там такого, что привлекает сердца?

Принцепс улыбки не заметил. Он вообще не придавал значения выражению лиц и жестам.

– Мой мост в Байях, он прообраз будущего похода, залог успеха. Если твои дикари знают дороги, то мы начнем свой поход не в заливе. А с реки, с большой реки.

– Tamesis[353]353
  Те́мза (лат. Tamesis) – река на юге Великобритании.


[Закрыть]
, – заметил Клавдий. – Есть такая на юге острова. Верика плавал. Он покажет…

– Вот! И мне нужны, кроме кораблей, осадные орудия, как можно больше. Литоболы, баллисты, камнеметы…

Калигула расхаживал по комнате. Вот уже несколько минут следил за ним со своего ложа очнувшийся соглядатай, Тень. Клавдий провожал глазами мечущегося племянника, успевая следить краем глаза за третьим участником разговора…

Калигула же ничего не видел. Он рассуждал.

– С такого моста без препятствий сойдет любая пехота, конница понесется ветром. Реку перекрыть кораблями несложно, я закрывал и залив. По широким сходням я всех спущу почти безопасно, если наши осадные орудия закроют атаку бриттов… Решено, дядя, мы пойдем весною на бриттов, решено! Я устрою им триумф, этим наглецам в Риме! Ты знаешь, я ведь подспудно, когда примерял мой мост к Рейну, вспоминал и бриттов, и даже мечтал… но ты вывел меня из спячки, сам бы я не решился. После всего, что было этой осенью, я, кажется, перестал сам себе верить!

До сих пор безгласный участник этого разговора, Тень, вдруг бодро соскочил с постели и двинулся к двери. Император не мог этого не заметить. Он отвлекся от рассуждений.

– Куда ты, вечно бодрствующий?

Бесплотный, бесшумный и всесильный человек как будто предпочел не заметить насмешку цезаря. Впрочем, все же сказал, подойдя к двери:

– Подготовить твой триумф в Риме. Сдается мне, нелегко это будет! А тут-то мне делать нечего, тут у тебя всего довольно: и дядя, и легионы, и синие эти – ведуны, колдуны…

И, пустив эту парфянскую стрелу[354]354
  Римляне столкнулись с парфянами – жителями Передней Азии, кочевниками, скотоводами и великолепными конниками, – в одном из походов на Восток. Легкая кавалерия парфян несколько раз разбивала римское войско. По рассказам спасшихся, парфяне вели себя коварно: они притворялись, что разбиты, убегали и вдруг, на скаку обернувшись, осыпали римлян дождем нежданных парфянских стрел. С этих пор многое в Риме стало называться парфянским. Неожиданный и неотразимый выпад хитрого противника, казалось бы уже побежденного в споре, – это парфянская стрела и т. д.


[Закрыть]
, закрыл за собою двери.

– Дядя, – сказал Калигула, – перед тем, как уехать, повидайся с Цезоннией. Женщина моя носит ребенка под сердцем… и так уж вышло, что теперь нет у нее попутчиц, кроме рабынь. Да уж лучше рабыни, чем мои сестры. Я говорил с Агриппиной, ты знаешь, после всего этого… Мне кажется, она способна на многое; выгрызла бы моего ребенка из чрева ненавидимой ею женщины… если б знать, что ее Луций, ее мальчик, выиграет заезд! Я, бывало, мог хлестнуть плеткой чужого возницу у самой меты, это правда. Кто не борется до последнего в состязании колесниц, не ты, так другой сплутовал! Это борьба! Только ведь Агриппина сестра мне, и мы не в цирке…

Клавдий кивнул головой. Что можно было сказать? Такое страдание было в голосе принцепса, мука такая…

– Я не каждый день выбираюсь к ней из лагеря. Что ей в лесу со мною? Ей грустно, хоть она и не признается никогда. А ты все же навестишь, поговоришь. Ты умеешь успокоить женщину. Вот уж она обрадуется, что зиму придется провести в здешних лесах! В снегу! Сплетутся в одну тоскливую песню волчий вой и ветер…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю