Текст книги "Барнаша"

Автор книги: Олег Фурсин

Соавторы: Манана Какабадзе
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 43 страниц)

– С головой, с головой окунайся!

Стал Симон голову опускать, присматриваться ко дну. И пропустил момент, когда брат подхватил большую жердь, которую протягивали не умеющим плавать и боящимся воды, и не долго думая, хватил ею кающегося по голове. Не то что бы больно, но нырнул Симон порядочно, и воды наглотался от неожиданности. Вынырнул, отплёвывается, брата глазами приласкал. А тот не успокаивается:

– Да говорю же тебе, с головой ныряй! Всё с себя смывай, что накопилось!

Не успел Симон уклониться от жерди и по второму разу. Хорошо, что хоть воздуха глотнул, но теперь уже вынырнул подальше от Андрея, и бегом из водоема, одеваться.

Долго сидели еще с Учителем потом. Запомнились Симону рассказы Иоанна о грядущем Царстве Божьем. Будешь жить чисто – попадешь в него. А жить чисто совсем не трудно. Еда – самая простая и скромная. Жизнь простая, в труде. Не убивай, не лги, не лжесвидетельствуй. Люби одну женщину, с которой живёшь, уважай родителей. Поклоняйся единому Богу Израиля, не ропщи, коли послана беда – это испытание, выйдешь из него с честью, если любишь Господа больше самого себя. Всё это нетрудно Симону, да ведь так он и живет всю жизнь. А согрешишь поневоле, таков уж человек, – покайся, и соверши омовение.

Речь Иоанна, его наставления, проникнутые пониманием природы человека, простота и благородство наставника – всё это оставило важный след в душе Симона. Теперь вот за всё это можно и головой поплатиться. Что плохого сделал Иоанн, Симон не знает, но за просто так не лишат головы. И за себя, за семью страшно.

А Андрей уже нашел себе нового Учителя. Говорит, на Иордане, с разрешения Иоанна. Вот уж к кому Симон не пойдет никогда. В детстве, да и потом, позднее, соседи звали его скалой, камнем. Скажет – как отрежет, вот он какой. Пора уже и брату это понять. И не таскать Симона по своей неприкаянной жизни туда-сюда. У него и своих дел хватает.

32. Выбор

Это – чудо, я готов свидетельствовать, пусть надо мной, наивным, смеются люди, я готов положить голову за это, ибо оно – будущее! Будущее! Я не знал, что ты, Господи, вёл меня своими путями… Я устал, я даже не просил о чуде. Поначалу я думал, что меня ждут великие дела. Потом сомневался. Потом не сомневался, что ничего не ждёт. Мне надоели тёмные люди, подчиненные мстительным богам. Про крокодилов я знал уже многое, если не всё. Себеки мне надоели дома… Но я не знал, что ты явишь мне Лице Свое здесь, в этой стране с влажным и жарким климатом, с занудным характером людей – где все дружно склоняют головы и носят мрачное лицо – почему? Я хочу иногда видеть улыбки.

– Солнце сегодня было великолепным, вы заметили? – обратился я к первому же прохожему…

– Нет, у меня много забот и без Солнца, извини… – услышал в ответ.

…Что это было, когда я его коснулся? Транс я знал и раньше. Многое я знал о людях, не стараясь их касаться – зачем? Разве груз мой мал и без этого? Я видел их лица, этого достаточно, чтобы загрустить. Я хотел жить дальше, во что бы то ни стало. Я старался выполнить свою миссию… Я был невыносимо глуп, знаю. Я в Тебя не верил.

Да и Ты не сразу явил милосердие, прости меня за дерзость. До той, главной встречи я видел много ненужных лиц. Помню встречу с Иоанном. Я ведь искренне думал, что нашёл Основателя. Разговоры о праведности. По отношению к людям государственным – справедливый гнев и каждодневное осуждение. Строгость в каждом поступке. В каждом часе прожитой жизни. Аскетизм, доведённый до последней грани разумного, а дальше бездна безумия.

Я был в его пещере. Не думаю, что она хороша. Иордан, катящий воды под голубым небом – лучшее место для очищения, река под Божьим сводом. Я коснулся Иоанна намеренно, поскольку понимал – вот первый человек, который не напрасен в моём пути. Он казался мне подходящим. И даже искренним – он так верил в то, что поднялся до заоблачных высот! А прикоснувшись к нему, я заскользил. Это была глыба из серого полупрозрачного камня. Мерзкие выщербины на нём, недостаточно глубокие, чтобы удержаться. Достаточно глубокие, чтобы заныли бока при скольжении вниз, долгом… в бездну. Я уносился всё ниже, и не было конца и края падению. Проклятый монолит, я всё падал и падал, и всё вокруг было серым, щербатым и скучным. Иоанн остался в памяти этим серым падением. Я не пожелал его больше видеть. Думаю, и он был счастлив не видеть больше меня. Всё было правильно и благополучно, мы вовремя расстались.

Что касается Иисуса, то было иначе с самого начала. Я разглядел в нём Нечто с момента встречи, ещё до того, как он заговорил. Встреча случилась в том уголке пустыни, где он, по словам Иосифа, постился двадцатый день. Спал в какой-то пещере, ел что придётся. Я не возражаю против такого воспитания духа, но всё должно быть если не в меру, то на краю, за которым сломленный человеческий дух перестает сохранять человеческое в себе. Думаю, что Иоанн, да и я сам кое-что знаем об этом.

Иисус тогда сидел на камне перед пещерой. Он был необыкновенно задумчив, и даже не поднял головы, и не сразу ответил на приветствие Иосифа. «Ещё один из этих мессий, вообразивших о себе Бог знает что, заносчивых и невероятно глупых, – подумал я. Эта скучная земля богата пророками до отвращения. Постные физиономии, серость внутри, ограниченность, самовлюбленность, неприятие всего, что чужое, тем более, если оно намного чище и возвышенней собственного… Понятна мысль людей, пославших меня сюда – эти серые примут любого в качестве Основателя, если он будет из их среды, их ещё и не такие вели за собой, ищи, Ормус, думай. Но мне-то нужно другое. Мне нужен тот, кто увлек бы не только их. Но и независимого моего прокуратора, и его кроткую жену, и невозмутимого Иосифа, и молодого Анта, и даже старого брюзгу лекаря, которого я бы и к лошадям не подпустил, не то что к людям. Мой Основатель должен стать предводителем не одних лишь иудеев, но и римлян, и их учителей-греков, и даже моего Египта. Старый Херихор тоже должен склонить свою старую бритую голову, а это почти невыполнимая задача. Разве у этих людей есть общее? Они разнятся так, что иной раз подумаешь – а люди ли и те, и другие? И что такое люди, человеки, как объяснить это общим понятием, если в них ничего общего как раз и нет?»

В эту минуту, где-то на последних ступенях моего размышления, Иисус поднял голову. Наши взгляды встретились. И я внутренне вздрогнул от изумления. То был глубокий взгляд озарённого свыше человека. В нем было страдание, в нем было очищение, в нем было прощение мне и мне подобным… Что-то говорил Иосиф, что-то отвечал ему Он, а я плыл по глубокому озеру зеленых глаз, я словно грезил, как это делали тысячи наших последователей в храмах, которых мы доводили только нам известными средствами до подобного состояния транса. Обладал ли Иисус такими средствами? Если я что-либо понимаю в своем деле, – безусловно. Это было применённое ко мне знакомое оружие. Но ненавязчиво, ласково, с известной долей даже доброй насмешки, что ли. Эта насмешка слегка задела меня всё же, и я усилием воли оторвался от его взора. В последнее мгновение, когда наши глаза расставались, я словно сквозь густой туман увидел Иисуса в белом одеянии у вод священного озера, за центральным нефом[170]170
  Неф (лат. navis – корабль) – вытянутая в длину, обычно прямоугольная в плане часть помещения. Ограничивается с двух сторон отдельно стоящими опорами (колоннадами, аркадами), служащими промежуточной опорой для перекрытия – средняя часть, или стеной и опорой – крайние части. Наиболее распространено разделение внутреннего пространства на три или пять нефов. Часто средний неф шире и выше боковых и имеет самостоятельное перекрытие.


[Закрыть] храма Рамзеса Второго. Он участвовал в ритуале, он был посвящённым! Видение исчезло, а я остался потрясённым до глубины существа. Ибо там, в прошлом Иисуса, я мельком увидел ещё и обращенное к нему лицо собственного своего наставника и учителя, достопочтенного Херихора. Боюсь, что старик был бы не очень-то доволен мной в эту минуту. Никакого самообладания я не проявил. Потому что Иосиф, мой добрый к этому времени знакомый Иосиф из Аримафеи, осведомился, что со мной приключилось, и почему я побледнел, и чем он мне может помочь…

– Мой добрый друг, ничего страшного, это жажда и усталость. Мы с Вами несколько дней в пути, и стольких людей узнали, что у меня темнеет в глазах от этого круга лиц и событий. Давайте уйдем от жары в пещеру, и попьем воды, всё пройдет.

Иисус улыбнулся понимающе, и жестом позвал нас за собой. Мы вошли в маленькую пещеру в скале (Что за страсть у жителей страны ютиться в этих могилах, причем добровольно? И сами они похожи на эти сумрачные пещеры, тоже скрытые от посторонних глаз и затемнённые. Римляне устроены проще, они прямолинейны и понятны). Ложем Иисусу служила какая-то сухая пустынная растительность, прикрытая подстилкой из верблюжьей шерсти. Факел возле постели закреплен в камне рядом, но затушен. В глубине у стены стоит глиняный сосуд, по-видимому, с водой. И это всё, еды или признаков былого её присутствия я не увидел. Понятно, строгий пост. И если он ещё не истощен, и не выглядит оголодавшим и изможденным, и ясный свет его глаз сохранился, то обязан этим нашей выучке, вне всякого сомнения. Однако, любитель неожиданностей Верховный Жрец храма Амона, Херихор, не переставал удивлять меня и здесь, так далеко от Черной Земли.

Свет в пещеру почти не поступал, Иосиф, идущий вслед за мной, несколько раз споткнулся на ровном месте. Мне хватило и небольшой щели над ложем, чтобы всё разглядеть. Иисус, по-видимому, за время своего отшельничества тоже успел привыкнуть к темноте, и легко передвигался в тесном пространстве пещеры.

Он протянул мне глиняный сосуд с водой. Улыбка его несла оттенок грусти, и это не было связано с каким-то нынешним моментом, просто ему вообще была присуща скорее грусть, чем радость. Ничего женского, разумеется, в улыбке. Но она очаровывала, эта грусть.

– Выпей, чужеземец, моей воды, – сказал он мне. – Я где-то слышал, что душу страны можно познать, узнав вкус её воды. Слишком связаны людские жизни и вода, так связаны, что становятся частью друг друга… Ты ведь знаешь об этом лучше меня, питомец Нила.

Что я мог сказать ему в ответ? Да, вода – источник всего живого на земле, да, философская мысль Египта включала в себя и представления о первооснове мира, и в качестве таковой выступала вода. Он, Иисус, давал мне понять, что многое знает обо мне. И о цели нашей встречи – не столько знает, сколько прозревает её…

Я взял у него из рук сосуд. Наши руки соприкоснулись, я ведь не жаждал воды, я жаждал встречи с его плотью, которая скажет мне всё о нем. Постигшее меня второе видение было чрезмерно ярким, так что в темной пещере я вынужден был прикрыть веки. Я видел чистейшей воды огромный алмаз. Он блестел и переливался всеми своими гранями, проходящие сквозь него белые лучи света распадались на красные, оранжевые, желтые, зеленые, голубые, синие… Он вращался в воздухе, посылая чистейшие цвета радуги в мир, и ни одного тёмного пятна в его прозрачной сущности не было. Я почувствовал радость, она переполняла меня до края. Я был счастлив, неведомо от чего и по какой причине невероятно счастлив…

В следующее мгновение я услышал ужасный, нечеловеческой силы крик, даже мне, ко всему привычному, вывернувший душу. Я услышал звон с крыши какого-то строения, оно напоминало Храм по своему величию и устремленности в небо, хотя не было похоже на наши храмы. Я увидел длинный, тонкий язык пламени, вырвавшегося из костра. Огненный язык лизал по прихоти ветерка ноги привязанного к столбу человека, поджигал волосы на голове, проникал в дымящуюся бороду… Невдалеке от костра стоял толстый лысый человек в странном чёрном одеянии, в одной руке его была книга, и я точно знал, что книга эта несёт некую благую весть, я просто понимал это шестым чувством. Человек этот бормотал по-латыни, я услышал лишь часть фразы, она звучала так: «In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti»[171]171
  Во имя отца, сына и Святого духа (лат.).


[Закрыть]. В другой руке человек держал нечто вроде crux capitata римлян, или нашего анха[172]172
  Анх (лат. сrux ansata) – наиболее значимый символ в Древнем Египте. Обычно трактуется как символ бессмертия. Также символизирует объединение женского и мужского божеств – Осириса и Исиды или союз земного и небесного. В иероглифическом письме этот знак ставили со значением «жизнь», он является частью слов «благосостояние» и «счастье».


[Закрыть], но без завитка вверху, маленького, вполне удерживаемого в руке, и чертил им ту же фигуру в воздухе… Эта же фигура венчала крышу странного храма. А осуждённый на смерть человек всё корчился в огне, и кричал, и слезы лились из его глаз, заливая грудь.

Первым разнял прикосновение наших рук Иисус. Я разглядел ужас в глазах его, и знал, что мы с ним увидели одно. Больше того, через несколько мгновений он с удивлением поднёс руку, которой я касался, к глазам. И я, которого так трудно удивить, тоже увидел вздувающийся на тыльной стороне ладони волдырь от ожога…

Так было, Господи. Так ты свёл меня и выбранного Тобой человека в пустыне. Так Ты сделал меня Его наставником, Его Учителем. Так я содеялся кошмаром Его ночей, Его тенью. Не я, а Ты это решил. Я лишь выполняю волю Твою. И кто бы не понял посетившее меня видение? Разве только малое дитя. Да, Он станет Основателем. Не сразу, правда, он станет сверкающим и многогранным камнем, каким я его увидел, в этом и состоит моя цель – в огранке. Во имя Его будут приноситься жертвы, во имя Его будут развязаны войны. Жаль, что в мгновение нашего общего откровения он отнял руку. И исцеление страждущих, и другие добрые дела иногда тоже будут во имя Его. У Богов много дел, кому, как не жрецу, это знать. Он не дал мне это увидеть, что же – об этом расскажу Ему я. Он не любит меня, но это ничего не значит. Он меня выслушает. Я изложу Ему свои мысли. И не только свои.

Всё есть мысль, вся вселенная есть мысль. Мысль – это Дух, что пронизывает всё вокруг, она творит, она созидает. Она – начало всему. Я, Ормус, расскажу Ему об этом.

33. Мария и Иисус

Всю мою женскую хитрость вложила я в устройство встречи Иисуса с Иоанной. Вот уже несколько дней подряд он проповедовал на нашем берегу, но оставаться здесь навсегда вряд ли собирался, он никогда не задерживается больше недели в определённом месте. Да и потом, посудите сами, разве могла моя скромная подруга прийти к Нему на залитый солнцем берег Генисарета, и признаться на виду у множества людей в желании иметь ребенка? Самое естественное, самое прекрасное желание женской души, но как озвучить его в толпе? Да ведь и сама толпа состоит из одних мужчин, женских лиц тут единицы. Молчаливые, закутанные в покрывала фигуры, и ни одна из них не обнажает своих язв прилюдно, не протягивает болящих рук, ног, прочих частей тела, не просит ни о чём. И вовсе не потому, что не болеет. Сколько их приходит к нам, в дни храмовых праздников и в обычные дни, заливаясь слезами у ног Матери, прося об исцелении, о даровании здоровья. Главная жрица многое знает о женском теле и, не справляясь сама с потоком просительниц, и нас обучила многим тайнам. Мы делаем, что можем. Высчитать дни, благоприятные для сношений и последующей беременности, напротив, указать дни, когда можно отдаваться мужчине без опасения забеременеть, составить мазь, которая предохранит от беременности во дни, когда сношения этому благоприятствуют, – это те обычные знания, которые необходимы жрице в её собственной жизни. Без этих пустяков она и сама не проживет.

Но мы умеем куда больше. Измученная в юности своей болезненными истечениями, я теперь могу облегчить жизнь многим молоденьким девушкам. Мои отвары и настои восстановят постоянство истечений, снимут боль, возвратят настроение. Женщины в возрасте с их вспыльчивостью, доходящей до склок, до ненависти, ненависти взаимной – их собственной, отягощенной к тому же ненавистью к ним домашних, часто приходят ко мне. Я действительно могу подарить им вкус к жизни. Могу помочь и их стареющим мужьям, с их впервые пошатнувшейся мужской силой, это вовсе не окончательный приговор, как им самим кажется в их печали. Словом, даже я, не говоря уж о Главной Жрице, могу многое. Но ведь нас так мало, а знания наши тайные, и не могут быть передаваемы, а только лишь используемы нами. Мы не можем помочь всем, и пожалеть всех. Да не все к нам и придут, так много тех, кто давно отрёкся от женской Матери Богов, кто в безумии своём склоняется лишь перед мужским, гневным, грозным, мстительным и ревнивым Богом. Как будто это вообще возможно – существование только мужского начала в этой жизни. Какой это был бы однобокий и странный мир! Но эти чудаки-фарисеи, многие из них, во всяком случае, боятся женщины как огня. Лишив её притягательности и таинственности, отняв у неё древнюю силу, созидающее, благотворное женское начало, оставили ей одну лишь заботу – деторождение. А сами занялись личным спасением, просветлением своей души. Прежде чем предстать перед Богом, душа должна освободиться от плоти. И ведь освобождаются, несчастные! Отвращают глаза от звёзд, от красоты любимых, и совершенствуются, совершенствуются. И всё дальше отодвигают подруг в женскую половину дома, туда, где лишь забота о детях, о еде, об одежде… Убогими растут сыновья у женщин, оттеснённых мужчинами от самого существа жизни. Трусливыми. Злобными.

А сами женщины? Почему такое отношение к собственному прекрасному, чудесно устроенному телу? Телу, в котором зарождается новая жизнь, и которое только поэтому уже должно быть обречено на поклонение и любовь! На каждодневную заботу о нём, между всем прочим. А они стесняются собственных тел. К чему далеко ходить за примером. Иоанна мудра, но скромность её превосходит пределы разумного. Или, может быть, пределы моего понимания, понимания жрицы женской Богини. Главная Жрица, внимательно подвергнув тайному и глубокому осмотру тело подруги, установила интересную подробность. Орган деторождения у Иоанны расположен особым образом, и подобное расположение для возникновения беременности требует и принятия определенных поз при сношении. Благоприятней, чтобы при сношении мужчина был сзади, так звучал её приговор. Я не оговорилась – приговор! Ибо Иоанна, которая нежно любит мужа, Иоанна, любимая им до сердечной боли, Иоанна, живущая в браке шесть лет, в течение полугода не могла поговорить с мужем об этом. Понадобилось всё мое терпение, весь мой запас уговоров и упреков, чтобы слегка сдвинуть с места эту повозку. В этот приезд Хузы она клятвенно обещает ему всё объяснить… Кончится всё тем, что я сама объясню ему всё как следует. Мне не трудно, но не уверена, что Хуза воспримет это так же легко!..

Итак, встреча с Иисусом. Следовало выяснить, где он живет, где бывает чаще всего со своими проповедями, какими дорогами ходит. На одной из этих дорог в какой-то из дней следовало пересечь его путь, и обратиться со своей просьбой, и придумать слова, в которые будет облечена эта просьба. В свете рассказанного об Иоанне последнее тоже немаловажно… Всё время, пока я искала возможности к самой встрече, подруга взволнованно и вдохновенно искала слова, с которыми следует обратиться к Иисусу.

Каспар выяснил у здешних рыбаков, что Его город, в котором он бывает чаще всего, где чаще проповедует – Кфар Нахум[173]173
  Кфар Нахум или Капернаум (поселение Наума) – находился в северной части озера Кинерет. Довольно большой галилейский поселок стоял на старой дороге из Сирии в Египет. Здесь находилась римская таможня и гарнизон на границе между владениями Ирода Антипы и Филиппа. В дальнейшем будут применяться оба названия.


[Закрыть]. Правда, он живёт, где придётся, там, где его ждут сегодня. Нет ни одного места в этом ли, да и в любом другом городе, где он мог бы указать на человеческое жильё со словами: «Это мой дом». Один из его последователей, известный книжник, сказал, что пойдет за ним, куда бы Учитель ни пошел. С горечью ответил ему этот странный человек: «Лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову»[174]174
  Евангелие от Матфея. 8:20.


[Закрыть]. И как в таком случае его искать? Я засобиралась в Кфар Нахум. Есть там женщина, которая приютит меня, тем более охотно, что я успела насобирать на берегах озера немало трав. Сусанна стареет, тело её теряет былую привлекательность. Она вдова, и состоятельная при этом. Но скромницей её не назовёшь, и встречи с мужчинами по-прежнему составляют немаловажную часть её жизни. Не думаю, что она откажется от привычного месяца лечения, да ещё, если получит возможность провести его дома. Не раз вдова приглашала меня пожить у себя некоторое время, вот я и предоставлю ей эту возможность. Да, придётся разминать тело стареющей грешницы, орошать кожу настоями и смазывать моими мазями, поить её отварами трав… Но это не будет занимать у меня всего дня, да и потом Сусанна неплохая женщина, совсем не злая, скорее весёлая, смешливая. У неё много добрых знакомств в городе, она любительница сплетен, и непременная участница всех событий. Словом, эта женщина – именно то, что нужно.

Надо сказать, что не только интересы подруги вытащили меня на дорогу в город, пусть цветущий, красивый и с привилегированным положением – он ведь стоит на границе областей двух тетрархов – Ирода Антипы и Ирода Филиппа, и процветает благодаря взиманию пошлин с проходящих через границу и с переправляющихся на лодках, через воды Генисарета. Не хочу лгать себе, я и сама искала встречи с этим человеком. При воспоминании об этом голосе, об этих руках я ощущала непонятную тоску. Я должна была увидеть Его снова, это было необходимо, но зачем? Я и сама этого не знала. Просто сердечная боль гнала меня дальше, всё дальше, в поисках Иисуса, и я шла, подчиняясь ей.

Иоанна отпустила меня не слишком охотно. Она была одержима мыслью о будущей встрече, но и беспокоилась за меня. Да ведь я уже давно не та девочка, которую она вытащила из храмовой процессии за руку. Теперь взять меня за руку и увести, куда бы то ни было, без моего желания и воли трудно, если вообще возможно. Достаточно было и того, что я согласилась отправиться в путь с четырьмя её рабами и на носилках. Все мои наряды, а также травы и флакончики с их таинственным содержимым устроились со мной в крытых носилках.

Сусанна не обманула моих ожиданий. С восторгом приняла она не слишком усталую путницу – город ведь вовсе не на краю света от имения Иоанны. Всё то же Галилейское море с его песчаными берегами, всё тот же запах рыбы повсюду. Правда, мне показалось, что лучшие рыбаки в этом городе ловят вовсе не рыбу. Здесь много монет ловится в карманах путников на таможне, и этот промысел приносит куда как больший доход. Но что мне до этого? Я не бедна, могу и заплатить. По этому поводу Сусанна рассказала мне историю. Что за женщина, просто находка! Я не успела ещё и намекнуть о цели своего приезда, а она уже упомянула Его имя в праздной болтовне, и как раз по поводу пошлин.

Говорят, что по приходе Иисуса в Кфар Нахум со своим учеником, подошли к ученику собиратели дидрахм и сказали: «Учитель ваш не даст ли дидрахмы?» Тот ответил: «Да». А денег у Учителя, по-видимому, не было. У Него состоялся разговор с учеником, и послал Он ученика на Генисарет, сказав: «пойди на море, брось уду, и первую рыбу, которая попадётся, возьми; и, открыв у ней рот, найдёшь статир; возьми его и отдай им за Меня и за себя»[175]175
  Евангелие от Матфея. 17:27.


[Закрыть]. Статир нашелся у первой же рыбы во рту! Ученик не преминул рассказать о чуде каждому, кто встретился на пути. Это предмет споров всех, кто когда-либо забрасывал уду в воды моря от мала до велика. Сусанна, старая грешница, которая верит только в то, что можно увидеть собственными глазами или потрогать рукой, уверяет, что ничего странного в этом нет. Здешние жители знают рыбку, которая при малейшей тревоге загоняет свой выводок мальков в рот для безопасности. Они так и называют её – галилейская рыба-мать[176]176
  Принадлежит к семейству Cichlidae – «выводящие во рту». Пресноводные рыбы, обитающие в основном в теплых водах Африки и Центральной Америки. В Кинерете водится шесть разновидностей этого семейства. Они интересны своим способом выведения потомства. Самка держит свою икру во рту до вылупления мальков. Но даже после рождения эта рыба периодически, особенно во время опасности, захватывает мальков ртом. Такую опеку о мальках проявляет не только самка, но и самец. На иврите этот вид рыб называется Амнун-а-Галиль – галилейская рыба-мать. Одна из её разновидностей в народе получила название «рыба святого Петра». Эта рыба часто захватывает в свой рот вместо мальков блестящие предметы.


[Закрыть]. Бывает, что вместо мальков рыба-мать хватает то, что блестит, и часто рыбаки находят среди прочего и монеты. Хорошо, я принимаю такое объяснение, но ведь не мог же Он знать, что именно в этот раз, и у первой же рыбки найдется нужная монетка? Сусанна утверждает, что ученик, его называют Симоном, и он рыбак, мог выловить и не одну рыбку, и ловить в нужном месте… Я не знаю, конечно, всего, но мне, видевшей большие чудеса Иисуса, это маленькое и красивое чудо нравится очень! Здесь, в городе, слава его как чудотворца почти у всех на устах и не оспаривается… Но никто не хочет видеть в нём Пророка, Мессию, несущего им новую волю Бога, как объяснила мне Сусанна. И я тут же вспомнила собственное двойственное отношение к тому, что Он говорил и что делал…

Одно из наиболее часто посещаемых Им мест – бет-ха-кнессет[177]177
  Бет-ха-кнессет (дом собрания) – еврейский дом молитвы. Употребляется ещё одно название – бет-ха-тефилла (дом молитвы). По-гречески называется синагога. Время возникновения синагог точно не известно. Возможно, они возникли после разрушения Первого Храма (586 г. до н. э.).


[Закрыть]. Дом собрания построил для иудеев города дружественный им римский центурион. Красивое и величественное строение, но мне в его пределах делать нечего. Здесь – один из домов Бога, чуждого мне по духу, яростно преследующего нас, женщин. Уже вытеснившего Великую Мать из множества сердец. Он и сам не пустит меня на порог своего дома, да и я не пойду к Нему.

Оставались его ученики. Я нашла их, разыскала дома, в которых Иисус бывает. Чаще всего Он бывает у Симона – рыбака, у которого вылечил шумную сварливую тёщу. Именно Симон нашел статир во рту у рыбки. И теперь его узнали многие, кто до сих пор не слышал о существовании Кифы. Почему его называют камнем? И действительно ли после своего излечения Иисусом тёща стала удивительно доброй, тихой женщиной, как говорят? А самое главное – ну почему, почему мне так интересно и важно знать всё, что касается Этого человека? Он ведь совсем чужой мне, а исчезни вдруг из моей жизни сегодня – и я умру от тоски…

Я вызвала в город Иоанну. И настал тот день, когда мы увидели Его одного возле дома Симона-Кифы, на берегу. Никто не мешал Ему в тот час. Он сидел, обняв свои колени, провожая глазами заходящее солнце. Громкие голоса детей неслись из дома. Чайки тосковали над гладью моря. Откуда-то издалека слышался стук молотка. И, несмотря на всё это, было тихо, очень тихо… В мир сошли тишина и покой, царившие в этом сердце. Хотелось просто подойти, присесть рядом, положить голову на это плечо, разделив тем самым с ним эту тишину, и этот мир, медленно погружающийся во мрак. Вместо этого я вытолкнула вперед Иоанну. И прежде чем она заговорила, прежде чем успела сказать хоть слово своей тщательно подготовленной речи, рука её коснулась одежд Иисуса…

– Кто коснулся меня? – услышали мы его незабываемый голос.

Как можно ответить на подобный вопрос? Иоанна онемела, да и я вдруг потеряла способность к человеческой речи. Молча стояли мы рядом. Медленно, словно нехотя, он поднялся и развернулся к нам. Наши растерянные лица он имел возможность рассмотреть; мы же, стоявшие против заходящего солнца, вместо лица видели лишь тёмное пятно. Он имел право рассердиться на наше неуместное появление в час отдыха, и что мы могли сказать в своё оправдание, не знаю. У Иоанны была, несомненно, веская причина, захоти он её выслушать. А у меня? Сказать, что я тосковала по Его руке, ласкавшей мои волосы на другом берегу Генисарета? Он, иудей, Он, у которого уже есть ученики и, наверное, они почтительно называют его «равви», станет говорить с женщиной, и какой женщиной – заведомо грешной, недостойной, от которой можно оскверниться?

– Так кто же из вас коснулся меня? – мягко, совсем не рассерженно сказал Он, видимо, снисходя к нашей растерянности и женской слабости. Мне даже показалось, что Он улыбается.

– Впрочем, я знаю, это ты, – обратился Он к подруге. – Я ощутил твоё желание. Оно огромно, как и твоя вера. Как ты веруешь, да будет тебе. Ты станешь матерью. Не завтра, это не в моих силах, – и я вновь поняла в это мгновение, что Он улыбается.

И Иоанна, и я продолжали молчать. Ибо Он продолжать поражать наши сердца глубоким видением, настолько глубоким, каким может быть лишь неземное, нечеловеческое видение. Так какое же – божественное? демоническое?

И тут я услышала слова, окончательно выбившие у меня почву из-под ног.

– А ты, женщина в красном? Ты ничего не хочешь от меня?

В этот вечер я была не в красном!

– Трудно не заметить женщину столь редкой красоты, – словно отвечая на мои разбегающиеся мысли, продолжал он. К тому же разогнавшую столько народа, и смутившую моих учеников. Ты была не слишком добра к самому младшему из них, мне казалось, что ты желала бедняге Йоханану выпасть из лодки.

Это было уже слишком для моей растревоженной души.

– Кто ты? – вырвался крик. Он вздохнул. И облёк свой ответ в малопонятные слова.

– Я – сын человеческий… И зовут меня Й’эшуа.