Текст книги "Тимур и его «коммандос»"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Директор? – напряг память Данила.

– Он… Так вот, он предложил Тимуру ставку в школе. Вести в 10–11 классах начальную военную подготовку – её решением какого-то там областного начальства опять вводят, понимаешь?

– Понимаю, – Данила, всё ещё сидя, поерошил волосы рукой. – И?..

– И ещё сформировать на базе школы два кадетских класса, седьмых – по профилю МЧС и пожарной охраны. Ну и типа куратором тоже Тимура приглашают…

– Он согласен? – поинтересовался Данила, всё ещё пытаясь уяснить себе суть проблемы. Олег зло бросил:

– Да он-то согласен… Педагогический коллектив против.

Нужно было слышать, с каким отвращением произнёс Олег эти безобидные слова – "педагогический коллектив". Словно "подпольные наркоторговцы".

– Роман Романович? – быстро спросил Данила. Олег вздохнул:

72.

– Да он-то как раз… Станислав Викторович! И с ним примкнувшие. Немногочисленные, но активные.

– Не понял, – признался Данила. Олег вздохнул:

– Чтоб в школе тоталитаризмом и не пахло, – пояснил Олег. – Чтоб не калечили детские души. Чтоб Тимура вообще к детям не допускали. Наконец – чтобы часы, которые предполагалось отвести на НВП, отдали на программу по экологии, а ещё лучше – распределили по предметам. Чтоб "Хорт" прикрыли.

– Сейчас приеду, – Данила рывком поднялся и опустил трубку на рычаги старого телефона. Посмотрел вокруг отсутствующим взглядом, словно оказался в чужом доме. Увидел свой ремень с чехлом, из которого торчала рукоятка туристского ножа "Кобра" – он вчера бросил его на столик в прихожей. Данила подался вперёд, молниеносным движением выхватил нож, и со стоном послал тяжёлый клинок через всю прихожую.

Вонзившись со стуком в одну из лестничных балясин, нож расколол её вдоль по всей высоте.

… Никто не знает, откуда берутся трусы.

Нет, правда. Это никому не известно, а между тем очень серьёзная, возможно даже требующая детального изучения.

Человека могут дразнить "маменькиным сынком" или "ботаном" – но "маменькин сынок" или "ботан" не обязательно трус. Обратных примеров – сколько угодно. Наличие трусости не определяется очками на носу, книжкой под мышкой или наоборот – постоянно пребывающей во рту жвачкой и неудержимым стремлением держать родителе подальше от дневника.

Дети к трусам беспощадны – я имею в виду мальчишек. По их максималистскому мнению, трус не имеет права на обращение с ним, как равным, пока не докажет, что стал смелым. Многим потенциальным трусам такое отношение помогает – они прячут свою трусость, первыми лезут в опасные предприятия сверстников. Боязнь насмешек и трусость за свою слабость как бы загоняют трусость в подполье – глубоко-глубоко, откуда она и нос не смеет высунуть. И получается даже большая храбрость, чем у тех, кто наделён ей от природы.

Но есть другая категория людей. У них страх доминирует над всем – страз боли, страх темноты, наказания, более сильных сверстников. Чаще всего они даже не пытаются со своими страхами бороться, или их попытки очень вялые, для виду. Зачастую ещё и родители, близкие упорно ограждают от конфликтов, драк, споров, ссор со сверстниками, оберегают "ранимую детскую психику", а на самом деле – просто потакают развивающейся трусости. В детском, подростковом коллективе такой мальчишка – изгой. Точнее, он просто ВНЕ коллектива. Но трусом быть никому не хочется. И вот такой несчастный придумывает сам для себя утешительную сказочку о своей исключительности. А близкие – кто же не любит своё чадо? – его укрепляют в этой уверенности. Ты – НЕ ТАКОЙ, как все. Лучше. Умнее. Они тебя просто понять не могут, завидуют, поэтому и не дружат.

А на самом-то деле – кому охота дружить с трусом, да ещё если у труса раздутое самомнение?

Но вот и детство прошло, и не подросток перед нами – юноша. А чем старше становится человек, тем легче ему скрывать свою трусость, тем

73.

меньше вокруг него открытых конфликтных ситуаций. После школы – ВУЗ, часто – в другом городе, где его никто не знает. Армия – ни в коем случае! Армии такой парень боится до физических судорог, она представляется ему той же школой, где все его недостатки вылезут наружу – вот только там не будет уютного дома, в котором можно поплакаться и укрыться от неприятностей. В армии не притворишься – а именно этим такие люди и занимаются. И успешно занимаются! Больше того – учатся они чаще всего прилежно, хорошо. Ещё бы! От этого ведь зависит, можно ли дальше будет носить маску – или реальная и весьма грубая жизнь снова показать настоящее плаксивое лицо? Заставит – сама мысль об этом невыносима, она снова отбрасывает труса в годы безжалостных детских дразнилок и безответных лупцовок…

И вот – высшее образование и шаг в самостоятельную жизнь. Больше можно ничего не бояться. Но воспоминания о детских страхах и чувство собственной неполноценности (себя-то не обманешь, как ни старайся!) жгут, как крапива. И сколько бы не прожил такой человек на белом свете – он будет презирать, ненавидеть и бояться тех, кто жил не так, как он, не потакая своим страшкам. Обязательно будет!

А самое страшное – когда такой человек идёт работать с детьми. Он идёт просто так, не из любви к детям и педагогике. У него одна цель – часто даже от самого себя скрываемая! – цель: ОТОМСТИТЬ. Часть его сознания – всё ещё там, в детстве, она всё ещё получает шалобаны или (ещё хуже!!!) открытое презрение сверстников. Из этой памяти вырастает ненависть к тем, кто похож на его "мучителей" – к сильным, уверенным к себе, открытым и смелым подросткам. ТОГДА он не мог с НИМИ посчитаться. Но сейчас-то – сейчас-то ого-го! Он – взрослый. У него власть.

НУ – ДЕРЖИТЕСЬ…

И начинается то, что иначе как преступление назвать нельзя. Такой, с позволения сказать "педагог" тщательно культивирует в подопечных то, отчего страдал сам: неуверенность, вялость, трусость… Только теперь-то он старше, умней, у него есть красивые слова: Для неуверенности – виктимность, для вялости – аутичность, для трусости – неконфликтность… Он обрастает сторонниками среди взрослых и детей. Он активен и напорист, он организует кружки, секции, клубы под заманчивыми названиями – с одной, неашифруемой программой целью: БОЛЬШЕ ТАКИЗ, КАК Я! Ему плевать на тот вред, который он приносит детям, и даже стране. Ему плевать, что под его чутким руководством подростки превращаются из будущих мужчин в плаксивых, истеричных, циничных, женоподобных по характеру, но очень хитрых и изворотливых существ. Главное – утолить вопящие комплексы. Все для этого. На уроках, на кружковых занятиях, на заседаниях клубов изливает такой "педагог" потоки грязи на мужество, честь, достоинство, готовность к защите, к противлению злу силой, на армию, оружие, всё, всё, всё, на то что он не был способен сам и чему всегда завидовал….

Но хуже всего будет тем, кто посмеет не подчиниться его установкам. Раскусив нашего выросшего труса, или просто в силу здорового мальчишеского характера – романтичного, упрямого и мужественного во все времена и во всех странах. Такого наш" герой" обязательно допечёт – издёвками, отметками, тихим бойкотом со стороны "единомышленников".

74.

Допечёт, сломает – если…

Если не окажется рядом ещё таких же парней, а ещё лучше взрослого, который прямая противоположность описанному выше типу. Вот тогда наш трус оказывается бессилен. И это бессилие превращает его ненависть в запредельное чувство, способное толкнуть на любые действия.

Даже САМЫЕ неприемлемые.

САМЫЕ.

Данила и не подозревал, что Станислав Викторович Матвийчук полностью соответствует нарисованному выше портрету.

Не подозревал этого и никто из друзей Данилы.

ГЛАВА 5

"Рукопашная", как охарактеризовал Олег, происходила прямо в школьно вестибюле – не в том крыле, где успел побывать Данила. Эта часть школы выглядела современно. А на широкой, модерновой лестнице, уводившей на второй этаж, разворачивалась баталия.

Сперва Даниле показалось, что лестница просто забита народом. Потом он понял, что тут около дюжины педагогов, разделившихся на две группки, Тимур и десятка два хортовцев, оккупировавших перила лестницы. Тимур помалкивал, лицо у него было равнодушное, хотя именно к нему почти в крик обращался Матвийчук:

– Вашим безумным идейкам, молодой человек, не место в стенах школы! Занимайтесь ими в своём фашистском бедламе, а не здесь!

– Станислав Викторович, Станислав Викторович… – укоризненно вмешался Анатолий Борисович Кныш, директор школы. – Зачем вы так, как можно так остро реагировать… Это же необходимая вещь, НВП вводится в школьный план, а кадетские классы – вы же знаете, как велик интерес у подростков к профессиям, которые там будут осваиваться…

– Их, – палец Матвийчука упёрся в Тимура, – фашиствующая организация подмяла под себя всю школу! Уже подмяла! Вы же хотите напрямую допустить руководителя этих ЭсЭсовцев в стены ШКОЛЫ! – он патетически повысил голос. – К ДЕТЯМ, Анатолий Борисович!

– Ну какие фашисты, – с усталой безнадёжностью ответил директор, – какие фашисты… Обычно военно-спортивный клуб, вы же знаете…

– Вот именно! – саркастически скривился Матвийчук. – Военно-спортивный! В наше-то время! И с кем же они готовятся воевать?!

– А что, разве не с кем? – спросил Данила, останавливаясь внизу лестницы.

На него посмотрели все сразу. Хортовцы, и до того не слишком подавленные (похоже было, что они смотрят спектакль), заулыбались. Матвийчук нервно водрузил на нос очки:

– Кто вы, молодой человек? – осведомился он. Директор, благожелательно глядя на Данилу, который неспешно начал подниматься по ступенькам, пояснил:

– Это Данила Серёгин, он будет учиться в 10 "Г". Он внук…

– …Александра Даниловича, – добавил Данила и улыбнулся всем: – Здравствуйте.

75.

– Вот как, – Матвийчук прищурился. – И вы, я вижу, успели вступить в этот… к-клуб?

– Простите, Станислав Викторович, – чуть поклонился Данила, чувствуя, как в нём начинает закипать веселье, – вы не ответили на мой вопрос. Почему ребят не следует учить воевать?

– Да потому, что это ведёт к повышению уровня агрессивности, – снисходительно ответил учитель. Данила опёрся спиной на перила, поставил ногу за ногу и поднял бровь:

– Да? Большинство малолетних преступников постигли науку агрессивности самоучками Как раз потому, что им нечем было заняться. Нечто подобное я наблюдал в вашем городе, когда только приехал. Мне помогли защитить себя именно ребята из клуба. Кстати, я как-то не заметил, чтобы вы были очень озабочены тем, что часть учеников школы покупала наркотики у приезжих дилеров. Или это – часть гуманного воспитания в духе терпимости, основанного на самовыражении и свободе воли?

Тимур вдруг засмеялся – резко и презрительно. Матвийчук покраснел:

– Вы – дети, подростки! Как можно приучать вас к мысли, что проблемы следует решать при помощи грубой силы?! Любой конфликт имеет решение на основе консенсуса сторон…

– Станислав Викторович, – очень вежливо сказал, – тут не дискуссионный клуб, но я готов выслушать от вас хотя бы конспективное решение проблемы в Чечне или Македонии – МИРНЫМ путём. Пожалуйста.

Матвийчук посмотрел вокруг, словно ожидая поддержки. Но молчали даже его единомышленники. Данила ловил на себе откровенно заинтересованные взгляды учителей, оценивающих эрудицию и безупречный строй речи вежливого "новичка".

– Договорённость… – Матвийчук кашлянул. – Мирное решение вопроса… – он кашлянул снова. Данила благосклонно кивал, словно это он был учителем и выслушивал интересный и живой, но заведомо неправильный рассказ ученика. – Сотрудничество…

– Угу, – Данила кивнул. – Угу… То есть, вы не знаете, как решать проблемы – ну, например, если на Россию нападут враги. Что этого не может быть – это ерунда, может, и мы это не раз все видели. Итак, у вас, Станислав Викторович, даже подобия решения нет, есть только общие слова. А у нас есть. А у нас есть решение. Если мы будем сильными – никто не осмелиться напасть. За словами, которые вы твердите, как заклинания, не стоит никакого смысла. Договорённость, мир, сотрудничество – с кем? Те, кто облизывается на наши границы, таких слов вообще не знают. Мне ещё нет пятнадцати, и я не хочу оказаться в заложниках у обкуренного террориста или под защитой "миротворца" – я хочу уметь защитить себя, маму, сестру САМ. Мы, славяне – славяне, Станислав Викторович, СЛАВНЫЕ, если вам это что-то говорит, а не сборище болтунов и трусов, готовое покупать себе месяц мира ценой унижения. Мы хотим гордиться своей страной и быть готовыми сражаться за неё – так же отважно, как наши деды, только более умело. Что вы можете иметь против этого?

– Поймите же, это квасной патриотизм! – воздел руки Станислав Викторович.

– Квасной патриотизм —

76.

Тобой не раз меня пугали.

Да, ещё со школы…

Всё это так.

Но настоящий русский квас

По-моему —

Вкуснее пепси-колы, – улыбаясь, прочёл Данила. Грянул хохот и аплодисменты мальчишек.

… – Ты хорошо говорил, – Тимур положил ладонь на плечо Даниле. Они стояли около памятника погибшим выпускникам. – Но теперь у тебя будут неприятности. Причем того рода, с которыми трудно справляться.

– От Матвийчука? – уточнил Данила и зевнул. – Я не боюсь. Что он может-то? А что вы теперь будете вести НВП и курировать кадетов – это здорово!

– Я тоже доволен, – согласился Тимур. И добавил: – У Матвийчука мелкая душонка и огромные амбиции. Поэтому он способен на пакости.

– За мной правда. И клуб, – уверенно ответил Данила.

… – Мой сын – народный трибун, – Светлана Александровна поставила перед Данилой тарелку супа. – Ешь. Мне рассказали, что сегодня было в школе.

– Ты со мной не согласна? – осведомился Данила.

– Разве это так уж важно для тебя? – грустно спросила женщина, разглядывая своего сына, прочно сидевшего за столом. Её вдруг испугала мысль, что мальчик, которого она вырастила, сейчас подтвердит – да, не важно.

– Что ты, мам! – Данила задержал ложку. – Как раз важно!

– Тогда успокойся и ешь. Согласна. Именно поэтому статью о вашем клубе буду писать сама.

– Ма-а… – Данила положил ложку на стол, опёрся подбородком на руки. – А кто Матвийчук? Дурак? Трус? Или настоящий предатель?

– Ему просто трудно понять ваши увлечения. Он, наверное, искренне считает, что детство должно быть ничем не омраченным и счастливым… – задумчиво ответила Светлана Александровна. Данила удивился:

– А разве это не так?

– Не так, – строго сказала женщина. – Даже ещё не взрослый человек должен уметь сочувствовать другим – даже тем, кого не знает. Должен знать, что такое беспокойство, ответственность, тяжёлые мысли по ночам – иначе из него вырастет пустышка.

– Значит, он серьёзно думает, что пожар тушат бензином? – снова спросил Данила. Светлана Александровна вздохнула:

– Я не знаю, что он думает. Я и в лицо-то его увидела впервые сегодня, когда он пришёл в редакцию.

– В редакцию?! – у Данилы даже рот приоткрылся. – Зачем?!

– Он хотел, чтобы я запретила тебе посещать "Хорт", – Светлана Александровна задумалась и неуверенно сказала: – Данила, этот Станислав Викторович… ты, может быть, слышал от своих друзей… он… ну, не со странностями? Как бы тебе…

– Я понимаю, – Данила почесал нос в смущении. – Я ничего не слышал.

– Будь осторожнее, – вздохнула Светлана Александровна. – Тебе у него

77.

учиться. И ты просто не знаешь, сколько есть возможностей испортить жизнь честному человеку.

– А я – честный человек? – серьёзно спросил Данила.

– Ты знаешь… – Светлана Александровна с удивлением посмотрела на сына, словно его впервые увидела, и закончила: – По-моему – да.

– Ладно, – улыбнулся Данила. – Ма, я поем и поеду к Кларе, я же к ней ещё не заходил…

– Во сколько тебя ждать? – уточнила Светлана Александровна. – Хотя бы приблизительно?

– Когда Небесный Лось повернёт свой хвост на восход (1) – торжественно ответил Данила.

– После полуночи, но до пяти утра, – перевела мама. – В Москве я бы сошла с ума сошла. Ладно. До встречи завтра вечером.

…Клары дома не оказалось – она отправилась к тётке на хутор. Где эта тётка и этот хутор, Данила, к своему огорчению, не знал, поэтому,

обнадёженный словами матери Клары: "Почекай хвылыночку, Данила, вона разом обернётся!" – решил переждать невыносимую разлуку у Олега.

Тот как раз был дома и встретил Данилу на КПП, как это делал всегда. Иначе на территорию бригады было просто не попасть.

Комната Олега была сплошным ковром покрыта постерами и фотографиями космонавтов, космических кораблей и иных планет. По нынешним временам стать лётчиком, а потом – космонавтом немного удивляло. Но он занимался ещё в клубе РОСТО – вместе с Кларой, кстати – и упрямо двигался к цели. За стеклом шкафа у него стояли книги по авиации, подшивки журналов "Крылья Родины", "Авиация и космонавтика", "Военный парад", а на верхней полке располагались тщательно сделанные модели отечественной и зарубежной авиатехники разных времён – от английского "сопвича" до нашего СУ-37. Всё это Данила уже не раз рассматривал и изучал, обмениваясь мнениями по поводу каждой машины с Олегом – тот мог разговаривать о авиации и космонавтике бесконечно. С коврика над кроватью Олега улыбался своей знаменитой улыбкой всем входящим человек, для Олега святой Юрий Гагарин.

Олег отодвинул со стола на угол большой глянцевый альбом, открытый на репродукции, изображавшей стоящий на старте корабль, с пузатыми бочкообразными дюзами, из которых било голубое пламя. "Флот конкистадоров" – гласила подпись.

– Патрик Вудрофф, – пояснил Олег, – в воскресенье с лотка купил. Сто двадать рублей, но репродукции того стоят.

К живописи Данила был в целом равнодушен, но всё-таки полистал альбом и вздохнул:

– Жаль, что сейчас нет таких кораблей, на которых можно на другие планеты летать. Я бы не отказался… Когда-нибудь наши ракеты будут смотреть, как мы на разные там бипланы и трипланы.

– Бипланы, – Олег присел на край стола. – Смешные, конечно. Вон, у братьев Райт их самолётик едва две сотни метров пролетел… Но зато они

__________________________________________________________________

1. Способ определения времени по Полярной Звезде и Большой Медведице, которую наши предки называли Небесный Лось.

78.

были ПЕРВЫМИ, Данила. Это здорово – быть ПЕРВЫМ. Мы вот сейчас думаем, что самые умные. А по-моему какие-нибудь там греческие моряки, которые Средиземное море еле переплывали, в сто раз мужественней нас, хотя мы его за три дня насквозь проходим. Помнишь я давал тебе "Хроники Нарнии"?

– Да, – вспомнил Данила эту книжку, которую сначала не захотел читать – мол "детская".

– Как там Юстас говорит: "У нас корабли такие большие, что и не поймёшь, где находишься – на суше или на море!" – а ему отвечают: – "Зачем тогда вообще пускаться в плаванье?" По-моему, правильно…

Зазвонил телефон. Олег сбегал снять трубку и вернулся, посмеиваясь:

– Тебя на КПП Клара дожидается изо всех сил.

– Я побегу! – подхватился Данила, но потом остановился и спросил: – А как ты думаешь, Олег, с девчонками ТОГДА тоже так было, как сейчас?

– Не знаю, – Олег продолжал улыбаться. – У меня нет девчонки.

ГЛАВА 6.

Под ярким летним солнцем известняковые проплешины в холмах сверкали, как стекло – больно было смотреть. Пушисто зеленели тенистые рощицы у подножий, где в прохладе бежали ручейки и речушки., пробившие себе ложи в известняке.

Губы у Клары были синие. И язык, который она показала Даниле, когда он пытался помочь взобраться ей на каменистую площадку, тоже был синий. Данила подозревал, что у него примерно так же – чернику ели оба, нагибаясь походя.

Велосипеды оба волокли следом. Как заметила Клара "незачем вводить в искушение честных людей". Остановились только на берегу Колотьвы, где в реку впадал ручеёк, говорливо выбегавший из-под большой гранитной глыбы – струйка вымётывалась, словно под давлением, падала в созданную самой природой чашу, а из неё, переливаясь через край, бежала в Колотьву. На камне была высечена фигура человека, поднявшего руки с палкой, лицо – как детский рисунок, штрихами обозначены рот, нос, брови, длинные волосы. Клара, встав на колено, окунула пальцы в воду и перекрестилась – лицо у неё сделалось строгое. Лишь когда они поставили велосипеды и начали раздеваться на небольшом песчаном пляжике. Данила спросил:

– А кто там, на камне?

– Святой Андрей, – ответила девчонка. – Он прогнал отсюда злых бесов, которые убивали людей и воровали скот. Там, за холмами, – она кивнула в ту сторону, – на полях лежат огромные камни, которые бесы кидали в святого.

Данила кивнул – он видел эти валуны, словно бы смятые, как мокрая глина, огромной ладонью. К ним несколько раз уже на его памяти наведывались делегации воронежских и ростовских УФОлогов – охотников за НЛО. Люди это были безобидные, восторженные и доверчивые – сельские жители из окрестных деревень беспощадно потчевали их байками о говорящих собаках и пришельцах, похожих на кришнаитов, которые вышли

79.

из аппарата вроде летающего "хрущёвского" стакана и за ночь сняли в огороде у бабы Аграфены урожай редиски…

…Они долго купались в тёплой воде, плавали и гонялись друг за другом по мелководью, пока наконец Клара не шлёпнулась с размаху на песок. Данила повалилась рядом, раскинув руки и ноги, пофырчал, перекатился на спину – грудь у него ходила ходуном, крупные белые песчинки покрывали мокрую кожу ровным слоем. Клара набрала песку в кулак, выпустила струйку на живот мальчишки и задумчиво сказала:

– Готов к обжарке…

– Что? – щуря глаза на солнце, начинающееся спускаться к заречному лесу, весело спросил Данила.

– Песок – как сухарная крошка, – объяснила Клара. – Готов к обжарке…

– Ты что, так проголодалась? – Данила сел, отряхнув плечи. – Сейчас поедим…

– Не надо, – удержала его Клара. – Давай будем просто так.

Солнце опустилось на верхушки деревьев. В темнеющем небе острыми толчками зажглись первые звёзды, поднималась белесоватая луна. За лесом медленно разливалось зарева Горенска-Колодезного, но вокруг человеческих огней не было, лишь на другом берегу, очень далеко, горел чей-то костёр. Казалось, маленький пляж повисает над погружающимся в ночь миром.

– Пора ехать обратно, – нехотя пошевелилась Клара. – Давай ещё выкупаемся – и одеваться.

– Ничего не съели, – вздохнул Данила, поднимаясь на ноги. – Давай ещё приедем сюда?

– Приедем, – кивнула девчонка. – У нас впереди много дней. Вечность.

… Они катили по ещё вполне людным улицам города – колесо в колесо, висок в висок.

– Положим велики у меня – и пойдём в клуб, – развивал планы Данила. – Там сегодня новый фильм обсуждать будут, а если не понравиться – найдём дело… – он помолчал и неловко спросил: – Тебе со мной… не скучно?

– Дурачок, – фыркнула Клара и нажала на педали

Они въехали на велосипедах прямо во двор и соскочили с них только около крыльца, на которое как раз вышла Светлана Александровна.

– Здрассь, тёть Свет, – уже привычно поздоровалась Клара. Светлана Александровна наклонила голову и окликнула Данилу, словно он её увидел:

– Сынок…

– Что? – Данила прислонил велик к крыльцу, всмотрелся в лицо матери. Повторил: Что, мам?!

– Только что уехал человек, – сказала Светлана Александровна. – Данила, твой отец убит.

…. В тебя стреляют в упор – и ты падаешь.

Как упал твой отец. Человек, передавший это известие торопился к себе домой, не подозревал, что он передаёт тот осколок мины в город Горенск-Колодезный, в сердце мальчишки по имени Данила.

Он брёл по тёмной окраинной улице, где за заборами, передавая эстафету, заливались собаки. Только что прошёл короткий, тёплый, но бурный дождь, прилетевший непонятно откуда. Чудное лето, странное…

80.

Мама не удерживала его, когда он ушёл в сумерки. Только посмотрела на Клару – и та молча прошла следом. Она и сейчас шла следом, но Данила всё равно был один. Ему никуда не хотелось. И ничего не хотелось. Он жалел, что кончился дождь. Пусть было бы темно и сыро.

Вот есть в Македонии – далёкой, маленькой балканской стране, где идет война – село Лешок. Знаменитое село – ни разу без боя оно не сдавалось врагу: ни туркам, ни австрийцам, ни итальянцам, ни немцам… Его жители брали оружие и защищались отважно. Так было и в ночь с 5 на 6 июля – совсем недавно, когда подступили албанские бандиты. И начали обстреливать из миномётов и пулемётов. Жители принялись отвечать, – в тех местах у каждого есть оружие и пользоваться им умеют все, от мала до велика.

Русских в селе, конечно, не было. Не должно было быть. Те, кто хозяйничают в тех местах, не любят русских и не хотят, чтобы "они не лезли не в своё дело". Но простые македонцы думают совсем не так, потому сто Лешок вместе с ними защищали и сербы, и болгары, и русские были, которые приехали туда воевать. Многие говорят – за деньги. Но это неправда. Можно ПОЙТИ воевать за деньги. Но ВОЕВАТЬ за деньги нельзя, уж очень быстро война и горе чужого народа становиться твоими…

Был там и Андрей Баронин, только звали его в тех краях по-другому. Он с двумя товарищами перебегал улицу, меняя позицию, когда за их спинами разорвалась мина. Двоих македонцев ранило. А русского добровольца убило наповал. Он упал на далекую македонскую землю, и автомат его, падая рядом, выстрелил, словно салютуя хозяину.

Отца Данилы убили те же, кто убил отца Клары – милиционера ОМОНа. И те же, кто ранил в Таджикистане отца Сашко – пограничника. И те же, кто, как боялась тётя Фрося "вобьют" её младшего сына в Чечне. Они назывались по-разному, эти убийцы, и даже говорили на разных языках. Но ХОТЕЛИ они одного. И добивались своего одними методами – УБИВАЯ тех, кто противостоял им. Или просто – убивая как можно больше. Всех подряд, чтобы испугать.

Почему мы начинаем что-то понимать, когда уже поздно? СОВСЕМ поздно? Можно кричать, можно просить прощенья… можно застрелиться или найти выпустившего ту мину бандита и застрелить его. Только всё равно Андрея Баронина – уже не будет. Умирай, живи, позабудь, помни всю жизнь – НЕ БУДЕТ. И все слова будто покрыл налёт пыли, и потускнели даже самые яркие из них…

Кроссовки промокли. В незастёгнутый ворот ветровки текло. Джинсы облепили ноги.

Ну и пусть.

Как болит сердце… Первый раз в жизни! Или это не сердце – а душа?

– Данила! Даня, постой!

Он повернул голову – Клара шла рядом, в своей жёлтой ветровке похожая на солнечный лучик, тоненький и светлый. "Как ты нашла меня?" – хотел спросить Данила, но вспомнил, что она всё время шла рядом.

– Как ты меня назвала? – тихо спросил Данила.

– Даня, – повторила она. – Пойдём домой. Пойдём, пожалуйста. Тебе нужно отдохнуть, поспать…

81.

И он покорно пошел, не спрашивая, куда и зачем… Клара вела его, обняв за плечи, и Данила просто закрыл глаза и переставлял ноги, а пришёл в себя только в ванной своего дома.

– Раздевайся и лезь в воду, – сказала Клара. – Я попрошу тётю Свету, чтобы она постелила мне на диване. Домой я позвонила.

Она вышла. Данила медленно стал раздеваться, швыряя мокрую одежду на пол. С него текло – на кафель и на коврик из мочалки. Потом спустил воду в белую ванну, сел на дне, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом, чувствуя, что начинает дрожать. Клара вошла очень тихо, что-то сказала маме, оставшись в коридоре, повесила халат на крючок и присела на край ванны, сказав:

– Не бойся, я не смотрю.

– Я хочу лечь, – попросил Данила.

Она отвернулась и терпеливо ждала, пока он вытирался полотенцем, влезал в халат. Потом – довела по лестнице наверх и стоял в дверях, а Данила, не зажигая света, укладывался под одеяло. И попросил:

– Не уходи. Посиди тут.

– Я не уйду, – сказала Клара, садясь на край кровати. Данила освободил руку из-под одеяла и нашёл руку Клары. Якорь. Руку той, которая отыскала его среди темноты и отчаянья, чтобы спасти. Он хотел оформить эти мысли в слова, чтобы Клара поняла, как он её любит… но усталость навалилась глухим чёрным покрывалом – Данила уснул…

…Голова гудела. "Уж не заболел ли я?" – испуганно подумал Данила, вглядываясь в лунный сумрак, плавающий в комнате. Клары не было, но отчаянье уже не вернулось. А вот голова… Данила с детства ненавидел болеть именно потому, что болезнь лишала его возможности нормально владеть своим телом – наверное, именно так боялись болезней первобытные люди.

В доме было тихо. Данила лежал, прислушивался к тишине. Казалось, вымер весь мир. Даже техника на стройке почему-то не работала. Мальчишке вспомнился сон, который мучил его лет шесть-семь назад – что он просыпается, а кругом – пусто. Солнечно так, спокойно, но – пусто. Ни единого живого существа, и он бродит по Москве даже без страха, а с какой-то безнадёжной тоской – именно от неё он всегда просыпался и бежал в комнату мамы.

Данила хотел встать, но внезапно испугался тихой лестницы и пустого, сумрачного зала – что, если там нет Клары?

А потом он услышал шаги.

Шаги на лестнице. И сухое, металлическое позвякивание, хорошо знакомое мальчишке. Так "звучал" при ходьбе доспех, который он сам носил.

Данила сел на кровати, развернувшись лицом к двери и чувствуя, как мельчайшие волоски на коже встают дыбом, словно наэлектризованные. Он не испугался, хотя то, что двигалось за дверью… оно…

Он не успел додумать. Дверь мягко распахнулась, словно от толчка ветра. В комнату, касаясь плечами косяков, а головой – притолоки, с мягким звоном вошёл огромный воин в светло-серебристой кольчужной броне. Левая рука его лежала на рукояти длинного меча в ножнах. На сгибе правой покоился островерхний крылатый шлем с шипастой пустоглазой маской. Над

82.

плечами поднимался заброшенный за спину щит.

Воин шагнул ближе – Данила ощутил его запах – железа, нагретой кожи и конского пота, словно гость вышел из сказочного, солнечного, прогретого дня, где пасутся, прядая ушами, рослые кони. Данила увидел его – худощавое, с длинными, рассыпавшимися по плечам волосами и падающими на чеканный нагрудник усами пшеничного цвета. Данила посмотрел в его глаза – чуть усталые, синие, окружённые сеточкой морщин, словно прорезанных в загаре.

Удивление так и не пришло. Данила поднялся с кровати, вскинул подбородок, вытянул руки по швам, как перед командиром.

Тяжёлая кольчужная рукавица наискось – правая на правое плечо – легла на Данилу, захолодив кожу сталью.

– Здравствуй, – сказал воин. – Вот я и пришёл.

– Хорошо, – одними губами ответил Данила. – Ты возьмёшь меня с собой… ТУДА?

– Каждому – своё время, – негромко сказал воин. – Я пришёл, чтобы сказать тебе: помни – мы были. Поэтому есть вы. Сделайте так, чтобы было и ПОТОМ.

– Всё бывает так плохо, – горестно сказал Данила. – Я чувствую себя таким слабым, бессильным иногда… и не чем не могу помочь…

Вместо ответа воин убрал руку и достал из ножен меч – длинный меч, по лезвию которого текла луна. И протянул оружие Даниле – рукоятью вперёд.

– Бери. И помни – мы рядом. Он ТВОЙ!