Текст книги "Тимур и его «коммандос»"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Ты философ, – слегка удивлённо отметил Роман Романович. – А ты не задумываешься, что с чьей-то точки зрения ТЫ ТОЖЕ ешь объедки руками? Ты уверен, что стоишь на правильной позиции? – в голосе учителя появился искренний интерес.

– Да, – без раздумий ответил Данила.

– И откуда у тебя эта уверенность?

– Моя позиция подразумевает заботу не только о личном благе и личных интересах, но и о благе и интересах страны. Будет хорошо России – будет хорошо и людям. Но не наоборот.

– Но это тоталитаризм, Данила, – помолчав, сказал Роман Романович.

– Ну и что? – удивился Данила. – Это идеология государства, которое хочет выжить само и сберечь своих граждан. А называть её можно как угодно.

– Трудно спорить с такой убеждённостью, – грустно сказал Роман Романович. – А спорить приходится часто – придёшь в класс и увидишь.

– Ребята хвалят ваши уроки, – поспешил заметить Данила. Учитель улыбнулся, но тоже как-то грустно и, сказав: "До свидания, Данила". – свернул в другую улицу.

Разговор не оставил неприятного осадка в душе Данилы. Он тоже свернул, ориентируясь на видное уже крыльцо клуба и думая, что сегодня должно получиться пострелять – Тимур редко отказывал, говоря своим подопечным:

60.

"Быть русским и плохо стрелять – преступление." Эти слова все поддерживали, хотя говорил их немец мальчишкам, а русских среди них было меньше половины.

… Дежурный по клубу Стас Голявко. Он печально сидел в каморке Тимура и методично швырял самодельные "дартс" в плакаты с изображениями покемонов и телепузиков, при особо удачных попаданиях кривя лицо так, словно попадали в него.

– Привет, – меланхолично объявил он, когда Данила всунулся внутрь.

– Привет, – ответил Данила, – А где командир?

– Не знаю, – лаконично отозвался Стас. – Ишши, – и послал дротик точно в нос оранжевому Пикачу.

– Ясно, – подвел итог Данила и рысцой отправился в спортзал.

Народу там было полно. Около площадки, на которой сражались Ванька Ямщиков и лучший гитарист клуба Артур Талашко, стоял Олег – одетый под доспехи, потный, красный – только что окончил схватку. Мальчишки пожали друг другу руки. Олег стащил куртку – она щелкнула, как резиновая – и поморщился:

– Голова болит, напрыгался… Анекдот про похмелье знаешь? Дневник американца, – он помахал перед собой курткой, – запись первая: "Вчера пил с русским. Чуть не умер!" Запись вторая: "Сегодня похмелялся с русским… Боже, лучше б я умер вчера!!!"

– Тимур где? – терпеливо спросил Данила.

– Где-то базарит, – неопределённо ответил Олег. – Ладно, ты его ищи, а я в душ и тебя найду.

Он смылся, получив шлепок между лопаток. Данила ещё посмотрел на схватку и решил прогуляться по клубу, посмотреть кто чем дышит.

Народ в комнатах тоже не бездельничал. Судя по всему, Тимур-таки объявил о походе. Точно, потому что почти везде шли приготовления. Они заключались в перетаскивании с места на место оборудования и снаряжения с его примеркой, подгонкой и починкой. Впрочем, суетились не все и не везде. В проекторной прокручивали готовые к монтажу эпизоды "Ильи Муромца ХХ1". Данилу направили оттуда вежливо, но решительно. А в фотолаборатории человек десять слушали, как Валька Баландин играет на гитаре и поет – Данила тоже задержался послушать, песня была знакомая и хорошая, её в "Хорте" любили…

– Что нужно от жизни принцу?

У принца есть шпага и принцип,

И он защищает принцип,

Прекрасный, как сказка, принцип.

А нищий закован в латы!

Сытый он

и богатый,

Смеётся он,

просто смеётся

Над бедным принцем моим…

Данила послушал бы ещё, но был уверен, что Тимур сейчас рассказывает что-то интересное или готовиться открыть оружейку, чтобы пострелять в тире. Насчёт первого он не ошибся. Тимур разговаривал с несколькими ребятами в хранилище для тренировочного оружия – все расселись по стеллажам, кое-кто крутил в руках пластмассовые клинки, но слушать им это не мешало. Семиклассник Славка Талашко (точнее, теперь восьмиклассник), младший брат

61.

Артура, что-то вкручивал насчёт Петра 1.

– А Роман Романович говорил, что Пётр всё делал неправильно. Столько везде народу загубил за просто так. Это раз. Войну со Швецией начал. Это два. И три – он Россию этой, как её… бытности…

– Самобытности, – сказал подкидывающий на руке топор белобрысый крепыш Олег Левко. – Научное слово такое. Вы ещё не проходили.

– Самобытности, – повторил Севка, бросив на Олега многообещающий взгляд, – точно. Самобытности лишил и с нормального пути развития сбил. А вы говорите великий.

– У них Роман ещё первый год был, – снова вмешался Олег. – Они ещё не разобрались. Не поняли, что это идеологический террорист, а не педагог.

В комнате в разнобой, но весело засмеялись. Севка мотнул тёмным чубом:

– А я не для смеха говорю, – воинственно объяснил он. – Я правда знать хочу. И нечего прикалываться, дуб.

Это вызвало ещё больший смех. Тимур, улыбаясь тоже, поднял руку, как индейский вождь на совете:

– Стоп. Ладно. Посмеялись, теперь давайте соответственно серьёзности вопроса.

– Давайте я его просвещу, – вызвался Джек, которого Данила не сразу заметил – он сидел на полу в углу и только теперь поднялся. – Можно, командир?

– Прошу, – сделал изысканный приглашающий жест Тимур, – дон Румата.

– Так, – Джек вышел на середину комнаты и заложил руки за спину. – Сначала общеполитическая и социокультурная обстановка в России конца ХV11 века… – он не выдержал серьёзного тона и фыркнул, махнул рукой: – Ладно по-простому, по-рязански… Кто не знает слушайте. Короче, в ХV11 веке вся Западная Европа была перенаселена нафик. Сельское хозяйство было фиговое, урожаи так себе, а народу много. Отсюда – войны. Долгие и очень жестокие. Это вот многим кажется, что тогда войны были не страшные, вроде – чем воевать-то палаши, мушкеты, пистолеты… А на самом деле ещё те были баталии. Вот Тридцатилетняя война, например, так Европу опустошила, что в Германии осталась едва 1/5 населения, после неё, этой войны, церковь официально разрешила брать по две жены, чтобы рабочие руки восстановить. И так каждый год. Воевали из-за земли. Прикрывались разными там словами про веру, про старые обиды…

– Джек, – покачал головой Тимур. Джек поправился:

– Ну, не прикалывались, правда верили… Но воевали-то всё равно из-за нехватки земли. Тесно было. И тогда Лейбиц… знаете, кто такой Лейбиц?

– Математик вроде… – неуверенно подал кто-то голос.

– Точно, – подтвердил Джек. – Так вот, в 1670 году это математик разработал такой план – как покончить с войнами в Европе. Для этого нужно было дать европейцам землю – столько, чтобы они осваивали несколько веков, а друг друга не трогали. Если будет земля, тогда зачем воевать? В этом плане Лейбниц предложил: пусть Англия и Дания осваивают Северную Америку, Испания – Южную, Голландия – Индию, Франция – Африку, а Швеция – Россию. То есть, мы должны стать колонией Швеции…

– Ни фига! – насупился Севка. – Облом им, мы бы все равно отбились.

– А вот тут нужно правде в глаза смотреть, – поучительно продолжал Джек. – У Швеции была лучшая в мире сухопутная армия и второй после английского

62.

флот. Это вообще была одна из самых сильных стран мира. А с чем бы мы стали отбываться? Промышленности – ну заводов там, фабрик – у нас почти не было. Флота совсем не было никакого. Пушки, которые имелись, были сделаны при Иване Грозном, их все в 1700 году, когда война началась, все повзрывало нафиг. Конница – сборная, дворянское ополчение там всякое, лошадки мелкие. В начале той войны было такое, что шведы даже шпаг не вынимали, просто растаптывали наших конников своими конями. Пехоты совсем никакой, стрельцы наши годились только огороды разводить да бунтовать. Наши же сами так про войска писали: " Соберутся толпой, пойдут воевать, неприятелей одного другого убьют, а сами потеряют сотню – и тем рады." Короче, мы бы с той нашей армией даже одного сражения против шведов не выдержали. У тех та-акая дисциплина была и храбрые они были, и вооружены хорошо… Если бы не Пётр с его реформами – схавали бы нас у губы салфеткой утёрли. Как разные там Африки и Америки с Индиями. Там тоже народу было полно, а европейцы раз-раз – и завоевали, и всегда малым числом. Потому что оружие было хорошее – раз! Дисциплина и подготовка солдат – два! И военная наука, а не просто толпа на толпу схватились, кто победит – три! Теперь про самобытность. Никакой не было самобытности вообще. Нашу самобытность монголо-татары уничтожили. Хоть мы их и прогнали и даже подчинили, что от них осталось – но они Россию отравили своими обычаями, бездельем, ленью и порядками. Так что Пётр не самобытность разрушил, а вернул нас туда, откуда выдернули татаро-монголы – в Европу. И всё тут.

С победоносным видом Джек вернулся в свой угол. Данила от порога похлопал в ладоши и сказал:

– Общий привет. Интересно начинается вечер.

ГЛАВА 2.

Только что прошёл грибной дождь. Лужицы и крыши домов уже высохли, местами от асфальта поднимался пар. Джек и Данила шагали по тротуару – не очень спеша и разговаривали о том, как вечером в клубе прокрутят наконец-то фильм "Илья Муромец ХХ1".

Впрочем, Данила только поддерживал разговор. Думал он совсем о другом, и мысли эти были совсем не весёлые.

Вчера вечером он поссорился с Кларой. В первый раз за всё знакомство.

…Они встретились уже совсем поздно, когда Данила, собираясь уходить из клуба, позвонил ей домой и назначил свидание в привокзальном круглосуточном кафе. Они сидели там, пили кофе-экспрессо, болтали ни о чём и наблюдали за вокзальной публикой. Разговор зашёл о предстоящем походе, Клара посожалела, что Данила уйдёт один, без неё. Потом неожиданно подошла молоденькая официантка, извинилась и сказала, понизив голос:

– Парень, – Данила поднял на неё глаза, – вон за тем столиком человек хочет с тобой поговорить.

Данила улыбнулся, поворачиваясь.

Из-за столика в углу кафе на него смотрел отец.

Данила рывком поднялся и, бросив ничего не понимающей

63.

Кларе: "Пошли!" – вышел первым, не дожидаясь её. Клара выбежала следом, нагнала Данилу чуть ли не за полквартала от кафе, сердито спросила:

– Что с тобой?

Данила какое-то время шёл молча, почти бежал. Потом замедли шаг и начал рассказывать то, чего не рассказывал раньше. Девчонка слушала, хмуря брови. И вдруг неожиданно резко сказала:

– Ты зря с ним не поговорил.

– Я его не прощу, – не менее резко сказал Данила. – Не прощу за то, что он нас бросил! Нам знаешь как трудно было?!

– Зря, – упрямо повторила девчонка. – Он твой отец.

– Ты не поймёшь! – оборвал Данила. И прежде понял, что скажет лишнее, добавил: – вас отец не бросал!

Клара побледнела, потом – кривовато усмехнулась:

– Не бросал конечно… Его просто убили, и всё. Дурак ты, Данила.

Он и сам уже хотел это сказать: "Прости, Клара, я дурак!" – и был бы мир. Но это сказала КЛАРА, и мальчишка обиделся, тем более, что не чувствовал своей вины в этой истории. И бросил:

– Сама ты дура! Раз отец – значит, я всё прощать должен?! Идиотка деревенская!

ТРАХ!!! Клара ударила его с размаху, сильно и больно – Данилу качнуло, щека онемела. Он облизнул кровь, потёкшую из угла рта – Клара стояла перед ним, похожая на большую разозлённую кошку.

– Чтоб тоби… – прошипела она: – Гэть видселя, чтоб очи мои тоби нэ бачилы! Ну?! – она поднесла к его лицу ладонь со скрюченными, как когти, пальцами.

Щека начала гореть и ломить. Данила сузил глаза, промолчал, только повернулся и зашагал прочь. Спиной чувствуя, что и Клара уходит, не оглядываясь.

Ночью ему стало плохо. Ему было стыдно за самого себя, за свои слова – и страшно при мысли, что может оказаться НАВСЕГДА. Об этом думал он и сейчас, шагая с Джеком и не слушая, что тот говорит. Впрочем кажется, Джек чувствовал неполадку у друга и просто старался отвлечь его от мрачных мыслей и разговорами.

Данила отвлёкся на самом деле лишь когда на углу, где ещё недавно лежали развалины, а теперь подрастали коробки домов, увидел своего отца.

Тот стоял возле новенького фонаря – большой, в камуфляжной куртке, джинсах и высоких ботинках на шнуровке и ремнях. С непокрытой головой – в того же цвета, что и у Данилы волосах поблёскивали ниточки седины. За левым плечом – рюкзак. Отец ничего не говорил – он просто смотрел на Данилу. Неотрывно, пока мальчишки проходили мимо, а потом – Данила чувствовал этот тоскливый и беспомощный взгляд рослого, сильного мужчины своей спиной.

Он не выдержал.

– Джек, ты иди, а я догоню. Мне надо поговорить.

64.

Джек сообразил всё сразу – бросил взгляд вбок, тихо спросил:

– Помощь нужна?

– Нет, всё нормально, – кивнул Данила. – Я приду скоро, скажи нашим.

Джек кивнул и, не оглядываясь, зашагал дальше. А Данила, повернувшись, пошёл навстречу своему отцу.

Он шёл и видел, что Андрей Баронин не знает, как себя держать и о чём говорить с сыном, у которого даже фамилия другая. Он просто смотрел на своего сына – растерянно. Именно потому, что – и Данила это понял – до него дошло: этот рослый, решительный парень в сущности не его сын. Только по крови… Посторонний мальчишка. Поэтому Андрей мялся, пока Данила первым не протянул ему руку.

– Здравствуй, отец.

– Да, здравствуй, – Андрей пожал руку: – Ого, крепко жмёшь! – он жалко улыбнулся, заискивающе – и Данила сказал:

– Давай говорить просто как два знакомых.

Открытое облегчение мелькнуло на лице мужчины:

– Да, конечно… Пойдём куда-нибудь?

– Давай просто пройдёмся, – и Данила качнул головой, указывая на улицу.

Они пошли плечо в плечо. Данила почему-то вспомнил ярко-ярко: вот также они идут, и он почти бежит, делая два шага на один отцовский. Теперь он шёл вровень с отцом – пружинисто, широко…

– Ты из-за меня поссорился с девчонкой, я видел, – сказал отец. – Красивая… Извини.

– Ничего… Ты женат?

– Нет. Я постоянно в разъездах. Вот – через два часа опять уезжаю, – он показал на часы. Это оказался военный хронометр швейцарской фирмы "Омега" – дорогой. Данила кивнул. Поинтересовался:

– С мамой встречался? – Андрей покачал головой: – Ясно… Знаешь, я храню тот журнал, со статьёй про тебя.

– А, помню… – отец шевельнул углом рта. – Спасибо. что всё-таки решил со мною встретится.

Данила кивнул снова. Потом спросил – обычно такие вопросы задают, глядя в сторону, но он смотрел на отца, хотя и сбоку:

– Почему ты нас бросил?

– Мужчина должен содержать семью, – похоже, отец ожидал этого вопроса, – а я даже на пиво себе заработать не мог, только прожирал заработанное… Светланой. На кой чёрт тебе было расти при отце, который лежит на диване и тупеет от безделья? Я был слабак и трус, вот и сбежал.

– Ты в армии? – уточнил Данила.

– Вроде того… – пожал плечами Андрей. – Тот тут, то там… регулирую политическое движение.

– Мама дома, – Данила на ходу поправил ремень в шортах. – Пойдёшь?

– Нет. Единственное хорошее, что я для неё сделал – это ты и

65.

Люська, а вас она и так каждый день видит. Как Люська-то?

– Наглеет… Куда едешь, если не секрет?

– Куда-то на Балканы, – равнодушно ответил Андрей. – Один старый товарищ предложил.

Места знакомые… У тебя, я вижу, тоже есть хорошие друзья?

– Есть, – подтвердил Данила. – Ну вот, я пришёл.

Отец окинул взглядом дверь в клуб. Одобрительно сказал:

– Лей заправляет? Тимур Лей?

– Знаешь его?! – удивился Данила.

– Знаю, виделись. Да он меня не помнит, мы и не говорили почти… Так ты что, решил стать военным?

– Не знаю. Мне тут просто интересно.

– А… Ну ладно, мне пора. Хорошо, что мы поговорили.

– Конечно, – Данила пожал протянутую руку. Отец улыбнулся странной, скользящей улыбкой и, повернувшись. пошёл по улице.

– Пап, – окликнул его Данила.

Отец замер. Обернулся, качнулся на каблуках.

– Пап, ты приезжай, – сказал Данила, спиной вперёд поднимаясь по ступенькам: – Приезжай, когда захочешь. Счастливо. Удачи тебе…

Никогда не видел Данила, чтобы лицо человека озарялось таким счастьем.

…Джек стоял в холле. Первое, что он сказал, было:

– По-моему, он хороший человек.

– Твой отец.

– Откуда ты знаешь, что это мой отец?

Джек засмеялся:

– Да вы же с ним как две капли!..

– Да? – искренне удивился Данила. Как ни странно, он испытывал облегчение, и даже ссора с Кларой не казалась такой уж непоправимой: – Может быть… Ну что, пошли? Наши, наверное, уже собираются.

…На сеанс собрался практически весь клуб и немало постороннего народу. Спортзал был полон. В ожидании начала просмотра кое-кто уже строил планы на съёмки нового фильма, который можно будет послать на фестиваль любительских лент. Но когда включили видео – разговоры утихли сами собой.

Фильм был задуман как фэнтэзийный боевик – даже с некоторыми компьютерными спецэффектами, которые обеспечил Витька Пелишенко. В массовках снимались почти все ученики школы и кое-кто из местного сельскохозяйственного техникума. Батальные сцены сменялись пирами и колдовскими обрядами. Злой колдун Кангар строил козни против Киевской Руси, мудрого Владимира Красно Солнышко и богатырской дружины во главе с Ильёй из Мурома. Действие захватывало – ещё и потому, что прикольно и странно было понимать – играют твои друзья и одноклубники. Но временами Данила просто забывал об этом. То ли правда очень хорошо играли ребята и девчонки, то ли ещё что…

И вот – последняя сцена. Больше нет ничего, только тёмная глубина. Следуя за пятном света, входят Илья и Добрыня – Олег Строев

66.

и Колька Риттер. По фильму витязи киевской дружины – не бородатые мужи, а молодые парни, почти мальчишки, рискнувшие бросить вызов Кангару после того, как хитростью и колдовством он загубил всех старших богатырей во главе со Святогором Могучим. Илья и Добрыня садятся плечо в плечо – молча, неподвижно. Глядят на зрителей…

ДОБРЫНЯ: Илья, ты чего молчишь-то?

ИЛЬЯ: Чего говорить? Дело сделали…

ДОБРЫНЯ: Ты всё равно не молчи, не надо. А то как-то не по себе.

ИЛЬЯ: Живой я, сколько раз повторять. Сказано ведь: "Илье на роду смерть не писана!" Чего тебе ещё?!

ДОБРЫНЯ: Да, это да… Только ведь мы прискакали, а ты… лежишь.

ИЛЬЯ: Устал. Поспать прилёг.

ДОБРЫНЯ: Я к тебе наклонился. А ты не дышишь.

ИЛЬЯ: Тебе уши пылью забило, пока скакал.

ДОБРЫНЯ: Может, и так… Владимир говорить стал, а ты всё спишь.

ИЛЬЯ: Заслушался. Говорил князь больно красиво.

ДОБРЫНЯ: Да, на это он мастер. А потом?

ИЛЬЯ: Чего?

ДОБРЫНЯ: Тебя ведь плащом накрыли.

ИЛЬЯ: Ночь же. Да ещё в степи. Холодно.

ДОБРЫНЯ: А поминали тебя зачем?!

ИЛЬЯ: Так Владимир сорок бочек зелена вина выставил! Что теперь – пропадать добру?!

ДОБРЫНЯ: Это да. Гульнули здорово… И всё-таки – зря! Право слово – зря, Илья! Зря! Теперь говорят-то что – вроде тебя и не было! Совсем не было – так, народ выдумал!

ИЛЬЯ: Ну и что?

ДОБРЫНЯ: Как – что?!

ИЛЬЯ: Ну и выдумал. Народ русский никчемного какого не выдумает.

ДОБРЫНЯ: Да хватит тебе, побратим! Давай, пошли, пошли в Киев! Как же Русь-то без тебя?!

ИЛЬЯ: А так. Для чего я ей сейчас? Врага мы побили. Чего людей смущать…

Из темноты выступает большой камень. На нём выбита надпись:

А ПОД КАМНЕМ ТЕМ

ИЛЬЯ СЫН ИВАНОВ ИЗ МУРОМА

ПОКОЙ НАШЁЛ.

Появляются друзья и соратники Ильи – Алёша Попович, Дунай-богатырь, Иванище, Краль Марко, другие персонажи славянских былин. Приходят жена Дубравка, князь Владимир. Садятся возле камня… Из темноты продолжают выходить люди – кто в форме времён Петра 1 и войн с Наполеоном, кто в офицерской форме разных времён, в гимнастёрках Великой Отечественной, бойцы афганской и чеченской

67.

войн… Им молча дают место.

ДОБРЫНЯ: Илья. Вот ведь – все собрались. Объявись! Самое время!

ИЛЬЯ (встаёт, смотрит в зал с экрана): Не время, побратим. А моё время придёт… Знаешь, Добрыня, когда мир кругом – я, может, не очень и нужен. А вот случись беда какая – тут я и объявлюсь. Ты не бойся, Добрыня – люди меня признают. Признают – не слепые же они! Люди ведь! (Смеётся, громко запевает и уходит. Добрыня догоняет его. Гаснет свет, но песня звучит и в темноте…)

Уж и есть за что,

Русь могучая,

Полюбить тебя,

Назвать матерью!

Встать за честь твою

Против недруга!

За тебя в беде

Сложить голову!..

ГЛАВА 3.

Щенок колли, которого он взял из этого дома. был назван Кусь и уже здорово вырос, стал любимцем Люськи. Данила вспомнил Куся, когда стоял возле слегка покосившейся калитки и смотрел на светящееся окно – угловое. Потом отошёл к каштану возле колонки и сел там прямо на землю, не сводя с прямоугольника, разделённого буквой Т, взгляда.

Она не пришла, хотя знала, что сегодня.

"Возьму и застрелюсь," – вдруг подумал Данила и отчётливо представил себе, как утром его найдут тут, под деревом, мёртвого, в засохшей крови из простреленного черепа. Стало не по себе, словно и впрямь собирался застрелиться. Данила встряхнулся. поднялся на ноги и пошёл к будке телефона, одиноко замёршей на углу. Набрал хорошо знакомый номер – телефоны в городе были бесплатные.

– Да? – она почти сразу сняла трубку. – Цэ хто?

– Клара, это я, – сказал Данила. И услышал гудки.

Он не набрал номера второй раз. Она снова бросит трубку. Вместо этого Данила вернулся к ограде её дома. Взялся за неё руками – и одним точным рывком перебросил себя внутрь, в палисадник.

– Мь-ииййеееуууу!!! – взвыли под ногами. Данила отшатнулся и сыграл в кусты каких-то цветов. Над головой хлопнуло окно, послышался сердитый голос: "Щоб вы пропалы!" – и целый водопад из руки Клары обрушился на голову, спину и плечи поднимавшегося Данилы. Он задохнулся – вода оказалась ледяной.

– Хтось?! – испуганно вырвалось у Клары, и Данила поднялся на ноги, оказавшись глазами на уровне её шеи.

– Я признался Данила и взялся руками за распахнутые створки: – Подожди. Одну секунду.

– Пусти! – Клара дёрнула створки, не справилась, закусила губу: —

68.

Пусти, ну?!

– Не пущу, послушай…

ХРЯСЬ!!!

Это была вторая за два дня пощёчина.

– Бей ещё, – сказал Данила. – Я тебя очень обидел. Я виноват. Никто не может ударить меня и не получить в ответ. Ты – можешь. Я тебя люблю.

Клара размахнулась. Прикусила губу мелкими белыми зубами, которые чистила "Жемчугом", никаким не "Блендаметом". Моргнула. Моргнула. Моргнула-моргнула-моргнула… Сказала:

– Мазохист, – и заплакала, перевесившись через подоконник в руки Данилы (который слегка обалдел), бормоча: – Я кричала на тебя… и думала, что ты больше не придёшь… мне так плохо было… я подумала, что умру одна… бросила трубку и склялась от своей глупости…

– Я говорил с отцом, – перебирая пальцами волосы Клары, Данила шмыгнул носом, потому что предательская сырость подбиралась к глазам. – До чего здорово, что ты есть, есть, есть… ты есть, ты есть…

…Светлана Александровна сидела перед телевизором, вытянув ноги.

– Я два выходных взяла, – окликнула она Данилу, когда он завозился в прихожей: – Хочу съездить с Люськой в лес… Ты слышишь?

– Слышу, – Данила вошёл, присел на диван. – Здорово, а то ты всё работаешь, её даже на речку сводить некому. В лесу тут красотища. Если хочешь, я карту дам.

– Данила, – щёлкнув пультом, Светлана Александровна повернулась к сыну, – Данила, поедем с нами, а?

– С вами?! – Данила удивился несказанно. И вдруг понял, что хочет этого.

Правда хочет. Поехать куда-нибудь с мамой и даже с надоедливой, вредной сестрой. Он никогда не думал, что может этого захотеть.

Но он этого хотел.

– Конечно, поедем, – сказал он – и стоило сказать это, чтобы увидеть лицо Светланы Александровны. – Мы фильм дорабатывали… Придёшь, когда сеанс будет?

– Если будет время… Но в газете дам заметку обязательно.

– Ма, это дурной тон – писать рецензии по слухам, – не без ехидства заметил Данила.

– Пришлю кого-нибудь из своих. Есть там у меня один новенький – пусть опыта набирается.

– Мам, я отца видел, – сказал Данила.

…Светлана Александровна не перебивала сына, пока он рассказывал, сидя рядом с ней.

А потом сказала:

– Ты всё правильно сделал.

69.

– Ма, а ты хотела бы его увидеть? – осторожно спросил Данила. Светлана Александровна промолчала. Данила знал, что у матери бывают мужчины и всегда относился к этому снисходительно… но никогда не задумывался – а любила ли мама хоть одного из них?

Они ещё долго сидели молча. И, когда наконец Светлана Александровна оторвалась от своих мыслей, то увидела, что её сын спит, завалившись щекой на спинку дивана и посапывая. Лицо у него было безмятежное и счастливое даже во сне.

Шумела неподалёку стройка – женщина подумала, что, когда всё кончится. она, чего доброго, не сможет спать без этого деловитого шума.

ГЛАВА 4.

Два дня оказались хорошими. Во всех смыслах. Оказывается, человеку нужно изредка отдыхать ото всего – телефонных звонков, транспорта и других людей. Светлана Александровна забралась в лес вдоль реки так глубоко, как позволяло бездорожье и её BMW с его низкой посадкой – впрочем, этого оказалось вполне достаточно, чтобы о цивилизации напоминали лишь иногда пролетавшие лёгкие самолёты, превентивно опылявшие поля против саранчи.

На самом верху длинного, пологого спуска к реке Данила умело разбил новенькую палатку и занялся обустройством лагеря с такой сноровкой, что Светлана Александровна, наблюдавшая за ним, удивлённо сказала:

– Это тебя в клубе научили?

– Нет, это я ещё в Москве умел, – ответил Данила, ловко подрезая лопаткой дёрн на месте будущего костра. Люська, сидевшая в обнимку со щенком в машине, заметила взрослым тоном:

– Дурачье дело нехитрое, – и была очень расстроена, когда Данила в ответ засмеялся.

Можно было купаться, спать и вообще бездельничать. В первый же вечер Данила забабахал шашлык из запасённого заранее мяса, отогнав от костра обеих женщин – Светлану Александровну, пытавшуюся помочь, и Люську, которая лезла из любопытства и вредности. А утром, пока сестричка ещё спала, Данила уговорил маму пойти пострелять из пистолета.

Он и сам-то стрелял из него пару раз, забравшись за город подальше. Так поступали все городские мальчишки, у которых имелось своё оружие – а имелось оно у многих, в основном Великой Отечественной войны. Зато Данила часто стрелял из газобалонников в клубном тире – это позволяло "набить руку". Всадив в самодельную мишень с расстояния в двадцать пять метров восемь пуль одну к одной, он с удовольствием взялся руководить мамой, куда нажимать, как целиться и держать кисть. Светлана Александровна кивала, кивала… а потом, вскинув руку, расстреляла магазин с такой скоростью и точностью, что Данила захлопал ресницами, не понимая – его ли это мать? Светлана Александровна озорно дунула в курящийся синим

70.

легким дымком ствол и сообщила:

– Не разучилась… – потом рассмеялась: – Я тебе не говорила. Отец меня учил, у него был трофейный пистолет. Не помню, как назывался… – большой такой… Но не "вальтер" и не "парабеллум", эти я знаю.

– У деда был пистолет? – Данила растерянно крутанул в руках ТТ. – А куда делся?

– Не знаю, – призналась Светлана Александровна. – Я весь дом обыскала, боялась, ты найдёшь. Может, выбросил, а может – спрятал надёжно так…

– Я и не знал, что ты умеешь стрелять, – с некоторой обидой заявил Данила. – Ты всегда говорила, что боишься оружия.

Светлана Александровна взлохматила сыну волосы:

– А ты обо мне многого не знаешь, сын. – пояснила она. – Ты подумай – мы же с тобой НИКОГДА вот так никогда не выбирались. Заграница – это не то совсем, я там, если честно, себя какой-то… самозванкой чувствую.

– Самозванкой? – засмеялся Данила. Мама кивнула:

– Да, правда. Вот бармен например подает меню – вежливый, кланяется… А я меню смотрю и думаю: "Может он меня не за ту принял?" – она улыбнулась грустно и спросила вдруг:

– Скажи честно, Данила: ты не злишься на меня, что мы уехали из Москвы? Люська дуется, я чувствую.

– Она глупая ещё, – возразил Данила. – В Москве, конечно, здорово… но тут лучше. По-моему, мам, люди себе много выдумывают. Не просто ванну – а джакузи. Не просто туалет, а с финской плиткой в облицовке. А про то, что есть на свете такое, – он повел рукой вокруг, – вот такое! Про это забывают. И даже отдыхать тащатся на разные там острова. Уже тошно, надоело, не хочется – а тащатся. Потому что престиж.

– Нам легко говорить, – покачала головой Светлана Александровна. – Мы туда ездили. Ты сколько раз был за границей? А большинство людей не были. Думаешь, им не хочется?

– Не зна-аю… – протянул Данила. Задумался, решительно тряхнул головой: – Может, и хочется. Только если побывают там раз, другой – тоже надоест. А то, что вокруг нас – это надоесть не может. Понимаешь, ма? Я по-другому просто сказать не умею. Вот я жил в Москве. По здешним меркам мы страшно богатые люди, ты знаешь? А что я видел? Ну Турцию, потом – острова, пальмы, негров с коктейлями, круизные теплоходы… А главное не это.

– А что? – тихо спросила Светлана Александровна, глядя на речку, которая неспешно текла на северо-восток, где начинались плавни, тянущиеся до самого Дона, на лес по берегам… – Что главное?

– Главное? – Данила посмотрел в небо и прочитал тоже не очень громко, но с чувством:

– Главное, что я не знал, что у меня

Есть огромная семья.

И травинка, и лесок,

В поле – каждый колосок,

Солнце, небо голубое —

71.

Это всё моё, родное!

Это всё – моя земля,

Это – Родина моя…

Светлана Александровна слушала внимательно. И молча обняла сына за плечи – они так и вернулись в небольшой лагерь…

…Да, хорошие были два дня. И отдохнул Данила здорово, только… очень устал, как в анекдоте. И, вернувшись вечером домой, завалился спать, да так, что утром проспал будильник, проспал уехавшую на работу маму, которая завезла Люську к какой-то новой подружке, проспал то, как все не привыкший пользоваться специально проделанным собачьим выходом Кусь скребя и лаял под дверью, пока всё же не выбрался наружу… Разбудил его, как ни странно, звонок телефона – правда, звенел тот очень настойчиво. Натыкаясь на углы, двери и мебель, Данила спустился в прихожую, сонно размышляя, что давно пора поставить ещё два аппарата, нашарил трубку и сел на пол:

– Дом Серёгиных, – буркнул он и зевнул.

– Данила, ёлки-палки! – это был голос Олега. – Я думал, вы задержались где! Ты что, дома?!

– Нет, – отозвался Данила, – откуда? Я задержался, а это автоответчик – бииииии… Тебе чего?

– Я из школы, – сообщил Олег, словно это всё объясняло.

– С первым сентября, – согласился Данила. – Если это всё, то я пошёл спать. Вечером в клубе встретимся. Олег, я спать хочу – убойно, честно.

– Данила! – заорал Олег. – Погоди, не выключайся! Тут рукопашная! Из-за кадетских классов!

– Что? – Данила понял всё-таки, что просыпается и решил вникнуть в проблему: – Какая рукопашная, какие классы? Июнь только начался, вы там что, ремонт какой затеяли?

– Да какой ремонт, ты что, спишь?! – оглушительно возмутился Олег.

– Я же сказал, что да, – популярно объяснил Данила. И справедливости ради добавил: – Но теперь проснулся. Излагай.

– Уфф… – выдохнул в трубку Олег. – Короче, так. Анатолий Борисович…