Текст книги "Новое место жительства (СИ)"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

   Я зевнул и потянулся. Неспешно прошёл к себе, проверил почту. Опять та же бодяга, но уже меньше – слава богу, цивилизованный мир начинает про меня забывать… Я написал письмо матери – что ухожу в поход и в ближайшее время буду недоступен для переговоров. Потом посидел, глядя в экран компьютера, отправил письмо, вырубил аппарат и пошёл мыть ноги, всё больше и больше ощущая, что меня с непреодолимой силой клонит в сон, в туман, в непрозрачную спокойную воду лесного озера – тишина, темнота, покой…

9. НА РЕЧКЕ ПЕРЕКАТНОЙ

   Юрка разбудил меня около четырёх – я проспал всего часа четыре. За окнами была тишина (ни единая птичка ещё не чирикала) и густой туманище, липнувший к окнам. Я обалделым рывком сел в постели и уставился на моего двоюродного, выпустившего моё плечо. Похоже, он и не ложился – во всяком случае, одет был точно так же, как во время нашего расставания вечером, губы припухли (нижняя посередине немного кровила), а под глазами было слегка помечено синим.

– Вставай, нам ещё собраться надо, – сказал он и широко, с наслаждением, зевнул. – Я на кухню, а ты давай, давай, приводи себя к бою.

– А… да–да… – я поднялся, качнулся, ухватился рукой за спинку кровати. И как‑то резко, толчком – проснулся, потому что неожиданно и бесповоротно сообразил: ни одна шутка не может быть такой затянувшейся!!!

   У меня запрыгали руки. Из них падали подушка, простыня и вообще всё, к чему я прикасался. Кое‑как я заправил постель и посмотрел на неё со странным чувством. За несколько дней я успел к ней привыкнуть. А что, если я больше никогда?..

   Помотав головой, я отправился на кухню. Юрка, сидя перед открытой дверцей погребка в полу – просто выложенная кирпичами сухая и прохладная ямка – задумчиво смотрел внутрь.

– У меня… – просипел я и кашлянул. Юрка посмотрел на меня задумчиво. – У меня нет ничего. В смысле, снаряжения… я не думал…

– Сейчас найдём, – Юрка встал, потянулся – как я ночью.

– А тётя Лина…

– Да знает она. Я сказал, что уходим дней на десять.

   Я заткнулся. Всё‑таки это было для меня непостижимо. Только что вернулся, теперь уходим ещё дней на десять. В тайгу. Вдвоём. И как будто так и надо.

* * *

   В сарайчике в саду я подобрал себе камуфляж – штаны, куртку, жилет – и рюкзак, потрёпанный, но надёжный. Кроссовки решил оставить свои – одни из привезённых, не менее надёжные. Потом мы неспешно, молча собирали бельё, разные мелочи, одеяла (не спальники, я удивился), фляжки… Юрка посматривал на меня одобрительно – я действовал на автопилоте, недаром всё‑таки столько ходил в походы. Консервы, галеты – всё выглядело на самом деле так, как будто мы отправляемся в поход средней продолжительности.

– Я фотик возьму? – спохватился я. Юрка пожал плечами:

– Да бери… – и добавил: – Нож у тебя хороший, но этого мало. Я возьму свой лук, – я вспомнил грозную самоделку в его комнате, которую видел в первый день. – Ты арбалет.

   Он достал из подвесного шкафа «хортон» – знакомую мне модель английского охотничьего арбалета, дорогущую и мощную, похожую на винтовочный обрез, но не грубый, а изящный, на котором закрепили лук из композитов. Арбалет был противозаконно тюнингован – до уровня уже не охотничьего, а боевого оружия. Потом протянул колчан – в нём было двадцать стрел, коротких, с жёсткими оперениями и – я вытащил и проверил – коваными наконечниками в палец длиной. Это были не стандартные охотничьи стрелы, а ретро–болты, бронебойки.

– Закинь пока чехлом на всякий случай, – Юрка протянул мне пятнистую бесформенную накидку на арбалет.

– Откуда вы деньги берёте? – спросил я, выполняя его приказ. Юрка усмехнулся:

– Помнишь аметист? Уже ушёл. Не за двадцать тысяч, конечно. Всего за семь.

– У вас… у нас в городе есть люди, которые могут так платить? – снова спросил я. Юрка туманно ответил:

– Полезная вещь – Интернет… – и тряхнул рюкзак за лямки.

– А где вы их там добываете? – не отставал я. Юрка покачал головой:

– Не бойся, Самоцветных гор[28] 28
  Место в книгах из сериала о Волкодаве писательницы Марии Семёновой. В некоторой степени – знаковое; именно там главный герой несколько лет находится в рабстве и формируется, как личность, проникаясь ненавистью к несвободе. А в целом – огромный горный рудник по добыче драгоценных камней.


[Закрыть] там нет. Вернее – может, и есть. Но это в реках находят. А деньги нам – в этом мире – и правда нужны, – он хмыкнул. – Ты себе и представить не можешь, сколько всего приходится вспоминать заново. Например, кузнечное дело. Ерунда, вроде бы. А поди найди среди беспризорников – кузнеца! Или ветеринарное дело… Вот, держи ещё, – он протянул мне «бобр» и второй такой же привесил себе на пояс, потом достал два топора – на длинных рукоятках, с более тяжёлыми чем обычно, лезвиями другой формы, как из исторического фильма. Под топоры имелись удобные петли.

– Юр, – осторожно спросил я, размещая всё это на поясе (его ощутимо оттянуло), – а как вообще… как вообще об этом узнают? Ну… ваши новенькие?

– Фольклор, – пожал плечами Юрка (и скривился). – Слухи, легенды. Пара страничек в Интернете. Туманные намёки. По–разному… Давай присядем перед дорогой.

   Мы присели на табуреты. Но лишь на пару секунд, символично – Юрка почти сразу огляделся и поднялся.

– Так, ну что? Пошли, пожалуй. Пора.

   Ну что ж, подумал я. Пора, так пора.

* * *

   Туман снаружи так и висел плотным пологом. Улицы казались странно искажёнными и – что ещё более удивительно – нам никто не встретился. До того самого места, где начинался рельсовый путь через пустырь. Здесь туман лежал только в низинках, а над развалинами вдали уже встало солнце.

   И нас ждали.

   Я в целом думал, что так будет, но почему‑то считал, что это окажется Анастасия. Но на рельсе сидел Вадим – он вертел в пальцах нож, как будто так и не расставался с ним со вчерашнего вечера. Похоже, что и он тоже не ложился, хотя одет был не по–пляжному – в камуфляж и сапоги, тонкие, плотно облегавшие ногу. (Юрка тоже обулся в сапоги, и я подумал – может, стоило и себе попросить сапоги, а не влезать в кроссовки?)

– Провожу, – сказал он, поднимаясь и поздоровавшись кивком сразу с нами обоими.

– Проводи, – согласился Юрка.

   Мы пошли через пустырь вместе. Молча и как‑то очень уютно. Мы с Юркой, не сговариваясь, встали на рельсы, Вадим шагал чуть в стороне, лениво поглядывая по сторонам.

   Я шёл и думал, что русские (мы, русские, чуть ли не впервые в жизни выделил я) – всё‑таки странный народ. Мы самые необычные вещи делаем обычно. Вот, например, какое‑нибудь сражение во… во Франции. Красивые слова, лозунги, жесты, исторические фразы…. И у нас. Я читал, поэт Гумилев[29] 29
  ГУМИЛЕВ Николай Степанович (1886–1921), русский поэт. В 1910–е гг. один из ведущих представителей акмеизма. Для стихов характерна апология «сильного человека» – воина и поэта. Участник Первой мировой, награждён за храбрость Георгиевским крестом. Расстрелян как участник контрреволюционного заговора.


[Закрыть] вспоминал, как он с двумя уланами встретил трёх казаков и они наткнулись на большой немецкий отряд. Никто никаких слов не говорил, ни к чему не призывал. Просто Гумилев с урядником переглянулся и – мне запомнилось! – тот «словно бы нехотя сказал: «Ну, пошли, что ли?» Через минуту от немцев никого не осталось. Кого порубили, кто разбежался… » – Провожу. – Проводи.»

   А что ещё надо‑то?

   Наверное, мой прадед тоже не говорил красивых слов, когда повёл свой танк в бой под Прохоровкой. Не умеем мы, русские, говорить красивые слова. Кто‑то скажет, что жаль. А по–моему, не о чем тут жалеть.

   Думать и жить надо красиво, а не говорить.

   Над речкой, через которую висели рельсы, туман всё ещё лежал плотным одеялом. Я уже почти совсем было собрался спросить насчёт вчерашней девчонки, но внезапно передумал – зачем? Может, это тайна только Романа, которую он почему‑то решил показать только мне…

– Ну, дальше я не пойду, – Вадим остановился, пожал руки – нам обоим. – Всего вам.

– Вы тоже давайте собирайтесь, – Юрка хлопнул его по плечу. – Потихоньку–полегоньку. Мы вернёмся – и сразу опять. Собирайтесь.

– Да мы уж почти готовы… Ты‑то там опять ни во что не влипни… – Вадим поднял руку, явно хотел тоже хлопнуть Юрку по плечу… но, кажется, вспомнил, что тот ранен.

– Владька за мной проследит, – засмеялся Юрка. И, потянувшись от души, кивнул мне: – Ну всё, пошли, чего стоять.

   Мы пошли дальше, к воротам, которые показались мне такими неприятными в прошлый раз. Я обернулся – Вадим стоял на прежнем месте, глядя вслед нам.

– Чего он хмурый такой? – потихоньку спросил я.

– Не выспался, – Юрка сладко зевнул.

– Не сейчас… вообще.

– А с чего ему веселиться? – Юрка оглянулся. – Матери с отцом не помнит, жил на улице до девяти лет. Потом его десантура подобрала, два с лишним года у них воспитанником. А тут тётка его нашла – и к себе. Не отдать нельзя, родня, шум поднялся сразу – ну, ты знаешь, розовые сопли заструились: ребёнок обрёл родной дом… А ему тошно барыжничать. Тётка у него скупщица. Колесит по сёлам, картошку, мясо, лук – всё скупает и перепродаёт. Его тоже пыталась припахать, за этим и брала, бесплатный помощник нужен был – только он её послал… Так и живут, он и дома‑то старается пореже бывать, ждал только, когда четырнадцать исполнится, чтобы паспорт получить и в кадетский корпус от неё. Мы вместе собирались… А сейчас другого ждёт.

   Я не стал переспрашивать – чего.

   Мы долго петляли по переходам, коридорам, подвалам – минут пятнадцать, не меньше. Я так и не понял – то ли и правда не было иного пути, то ли Юрка меня запутывал. Вряд ли, впрочем – у меня хорошее чувство направления, я бы ощутил, если бы мы кружились специально (хотя вопрос – как они тут гоняют скотину и носят габаритные грузы?). Когда мы в очередной раз спустились в подвал, он зажёг фонарь – точнее, химический светильник, палку такую, которую надламываешь – и она с полчаса горит синеватым светом, бледным, но зато незаметным со стороны и вообще достаточно ярким, чтобы разглядеть всё, что нужно.

– Пришли, – Юрка остановился, оборвав мои мысли, перед, как мне показалось, стеной. На самом деле, приглядевшись, я понял, что тут просто заходят друг за друга две параллельных стенки, оставляя между собой широкий проход, незаметный с первого взгляда. Кирпичные стены – ровные, голые, сухие и чистые – были помечены надписями и стрелками, деловитыми и непонятными, явно ещё советского происхождения. На полу лежали рельсы.

– Сюда? – осторожно спросил я, ощутив вдруг, как сильно ослабели ноги и закрутило живот. Юрка кивнул молча. – Значит, правда. Да?

   Он кивнул опять, вытянул вперёд руку со светильником. Коридор между стенами уводил дальше. Ничего необычного, кроме стоящей большой тележки с какими‑то мешками, явно стоявшей тут со времён постройки завода, я не увидел.

– Пошли, – он оглянулся на меня. Глаза Юрки отражали химический свет, и это было страшновато. – Ты не бойся. Шагнёшь, я не знаю, какой раз – и будет… ну… никак будет. Расслабься, потом отдышишься. Просто за мной иди, и всё.

– Я ничего, нормально, – соврал я. И спросил – потому что на самом деле стало интересно, и чтобы сбить напряжение: – Юр, а вы не боитесь, что об этом проходе узнают… ну, разные там органы?

   Юрка удивлённо посмотрел на меня и покачал головой:

– Не–а, – по–детски ответил он. – Это же легенда. Сказка. Выдумка беспризорников про Счастливые Луга. До неё никому нет дела, как никому нет дела до них самих. Ну, может, когда‑то кто‑то и заинтересуется… – мой кузен чуть прищурился, недобро прищурился. – Но мы найдём способ отбить интерес. ИМ всем – в НАШЕМ мире делать нечего. Пусть догнивают здесь.

   Он повернулся и пошёл вперёд. Я почти сразу двинулся следом, стараясь смотреть точно в спину Юрке и ожидая в диком напряжении, когда он – что? Исчезнет мгновенно, постепенно растворится? Как всё это будет?! От напряжённого ожидания меня дёргало и поташнивало. Шаг, другой, третий…

   Чёрт, что это?!.

* * *

   Тяжело дыша, я стоял, согнувшись – голова вниз, руки в колени – и пытался прийти в себя от того дикого, непередаваемого чувства потери себя, которое испытал секунду назад. Юрка, что‑то приговаривая (я не слышал из‑за бурлящей в ушах крови), придерживал меня за плечо и за бок, не давая завалиться вниз физиономией. Собственно, это было первым, что я ощутил и услышал.

   А потом…

   Потом я вдруг понял, как чист воздух, которым я дышу.

   И это было первое ощущение уже этого мира.

   Честное слово, вы можете мне верить, можете не верить, но я именно так и запомнил Беловодье – как непередаваемой чистоты воздух повсюду. Такого я… я не дышал нигде. Ни на одном курорте, ни в одном походе. Наверное, на нашей Земле совсем не осталось такого воздуха.

   В нём не было ничего, кроме… воздуха. Кроме ветра, солнца, травы, деревьев, свежей воды… Ничего из того, чего и не должно быть в воздухе.

   Только воздух.

   Всё ещё всхлипывая горлом, я выпрямился.

   Мы стояли на речном берегу, на мелкой гальке самых разных оттенков – от алого и иссиня–чёрного до белого и золотистого. Широкая, но явно неглубокая речка бежала, подпрыгивая на перекатах белыми бурунами и оживлённо вскрикивая на разные голоса. А вокруг – вокруг безумствовала зелень.

   Стеной стояли деревья, и названий некоторых из них я не знал. Но я различал резные глянцевитые листья дубов, закруглённую листву лип, выпукло–ребристые с острыми зубчиками листья грабов, буки, вязы… а в подлеске – можжевельник, орешник… и – ещё ниже – высоченный раскидистый чёрный папоротник… А над речкой – высоко–высоко – синело – чуть гуще, чем на Земле – небо с еле–еле, но всё‑таки различимыми пятнышками звёзд. В небе плыл орёл. Я не уверен, что это был орёл, но мне хотелось, чтобы это был орёл.

   Только орёл и мог встретить меня в этом мире, в этом воздухе, в этом небе.

   На секунду мне почудилась органная музыка. Честное слово.

– Это Беловодье? – спросил я растерянно и почувствовал, что сейчас расплачусь. Юрка торжественно кивнул:

– Это Беловодье, – и поднял руку. – Вот Перекатная. А нам туда. Идти долго, больше двух дней; переход, сам видишь, не очень удачно расположен…

   Больше двух дней! Мне стало смешно. Больше двух дней – он хотел, чтобы я беспокоился из‑за двух дней похода по этим местам! Они всё‑таки ничего не понимал, бестолочь, он на самом деле не понимал, что подарил мне, он…

   С прорвавшимся хохотом я налетел на Юрку и опрокинул его на рюкзак.

– Пусти! – отбивался он тоже со смехом. – Ай, плечо! Владька, пусти, баран! Ну?!

   Я свалился в сторону и ойкнул – под зад попал какой‑то сучок.

– Привет от новой Родины, – не без ехидства сказал усевшийся рядом Юрка. Меня эти слова неожиданно покоробили, я хмуро покосился на него. Ничего не сказал… но Юрка отреагировал на это «ничего» мгновенно.

– Владька, – он поднял уколовший меня сучок и покрутил в пальцах, – ты, как я понял, большим патриотом никогда не был. Или был?

– Не был! – огрызнулся я. – Я про это вообще не думал! До вот этой секунды!

– То есть, – он опять повертел сучок и запулил его в воду. Я проследил, как он скачет в белопенных бурунчиках, – тебе пофик принципиально, что мы на другой планете, тебе за Россию обидно стало? – я плюнул в сердцах. – И мне обидно, – признался Юрка и вытянул ноги. – Очень. Ты даже не представляешь, как. И что? Ну вот что я могу сделать? Серьёзно, Владька, если ты мне сейчас ткнёшь пальцем даже не в партизанский отряд – хотя бы в политика, который реально хочет «поднять Россию с колен» – я из этого, – он повёл рукой по кругу над головой, – вот инопланетного проекта тут же ухожу и записываюсь в этот отряд или молодёжную секцию к этому политику. Спасать Россию. Владька, я не юморю, не издеваюсь, я тебя серьёзно спрашиваю. У меня отец погиб. До конца верил в Родину. В Россию. И погиб. И не то страшно, что погиб, а… ну так как, Владька?

– Не знаю я таких партизан или политиков, – я отвернулся. – Иди в жопу.

– Не пойду. Вот и я не знаю. Я там ничего не могу. И уже никогда не смогу, даже если в генералы выйду. И ты не можешь ничего. И даже если место своей матери займёшь или вообще возглавишь эту драную СТМ – не сможешь ничего! – он вдруг вскочил и ткнул рукой в гальку – словно пробивал планету насквозь. – Тут есть шанс! Тут! Тут, твою ж так! И Россия будет тут! Тут, где я! Тут я – могу! Тут я – знаю! Они – там – взрослые – не знают – а я – тут – пацан – знаю! Знаю! – он уже орал это, и я даже отполз от кузена на пяти точках, растерянно и даже чуть испуганно глядя на него снизу вверх. – Тупой разговор, – вдруг сказал Юрка, тяжело дыша, и рывком подал мне руку. – Вставай давай.

– Ну ты бешеный, – я поднялся сам, хотя рюкзак меня потянул было назад–вниз. – Зачем так орать‑то?

– Да потому, что ты правильно говоришь, – ответил Юрка, остывая. Поддёрнул лямки рюкзака. – Правильно, просто это кусочек правильности. На самой поверхности. Это самое поганое… Но знаешь, ведь у нас такое было, – он вдруг улыбнулся и почесал нос. – Россия – она как возникла? Никто ничего не захватывал. Просто люди убегали от центральной власти, которая их всяким таким достала – а бороться с нею сил не было. Ну и пробежали весь континент в разных направлениях.

   Я удивлённо улыбнулся. Такая постановка вопроса мне в голову не приходила. А Юрка продолжал:

– А если теперь открылся такой путь – почему бы не рвануть сюда, как пятьсот лет назад на Урал или триста – на Алтай? Раз Стеньки Разина на Дону пока не предвидится? А если появится – то мы ведь и вернуться можем. Как неожиданное подкрепление.

– Точно! – воспрянул я. Ничего конкретного в этот момент я не представлял, но мелькнули мгновенно какие‑то грандиозные картины чего‑то возвышенного, грозного и очень киношного, но в то же время всё‑таки красивого. – Точно, – кивнул я. И огляделся. – Это будет наша база для борьбы… – я смутился своих собственных слов, а ещё больше – мыслей, за ними стоявших, и разом зароившихся планов, но Юрка закончил без насмешки:

   – …за справедливость, чего не договорил?

– Ты что, мысли читаешь? – хмыкнул я. – Ну пошли. Чего ждать‑то теперь?

– Пошли, – согласился Юрка. – Шагай за мной… кузен. На базу для борьбы и построения нового общества на основе беспризорников.

   Я не удержался и хихикнул.

* * *

   На ночёвку мы остановились засветло.

   Весь день шли. Молча почти всё время. Лес был густой, перелесок практически непроходимый, но Юрка выбирал, как видно, давно известный ему путь, вполне чистый, даже удивительно – но вскоре я и сообразил, что мы идём в сущности по дороге. Не то чтобы очень наезженной, но довольно заметной, если приглядеться. Похоже, тут ездили и на телегах или даже машинах…. хотя на машинах – вряд ли. Такой просёлок, заметный… заметный только своим! Может, в этом дело?

– Это ведь дорога, – утвердительно сказал я. Юрка, не поворачиваясь, откликнулся:

– Угу.

– А почему ты сказал, что нам два дня идти до поселений? Возле дороги никто не живёт? По–моему, это было бы… логично.

– Логично, – Юркин рюкзак подпрыгнул. – Потому никто тут и не селится. Чтобы если кто случайно свалится сюда всё‑таки – не сразу понял, что к чему. Да и дорогу тут не сразу найдёшь; скажешь нет?

– Да, – признал я и замолчал опять…

   …Мы шагали с перерывами минут на пятнадцать каждые два часа; в полдень остановились на два часа, перекусили и полежали. Собственно – как полежали? Прилегли – на солнышке, головами в тени кустов на рюкзаках, сняв обувь – и вырубились. Юрка – прямо сразу, едва лёг (он точно не спал ночью). Я с полминуты пялился в небо – без мыслей – а потом Юрка меня растолкал. Спали полтора часа, и ничуть не мешали комары. Юрка сказал между делом, что тут их нет – зато в болотах полно всякой мошки.

   Я настроился, что мы начнём искать место для ночёвки где‑то за час до темноты (кстати, свет тут был всё‑таки немножко не такой, как на Земле – помягче, что ли?). Но до темноты оставалось ещё ого (на Земле – по моим часам – было сейчас всего шесть), а Юрка сказал, останавливаясь:

– Всё, шабаш, ночёвка.

   Ну что ж – ночёвка так ночёвка. Я вообще‑то не особо устал, но хорошо понимал, что сейчас моё положение – положение подчинённого. И не обижался.

   Кстати, место было неплохое. Полянка, вокруг которой стеной стояли дубы – в стороне от дороги, специально не свернёшь – не найдёшь – и с отчётливым кострищем в центре, по сторонам от которого были врыты рогульки для готовки пищи. Прислушавшись, я и ручеёк услышал.

   За кустами оказалась большущая куча явно заранее заготовленного сушняка. Пока я складывал костёр – Юрка приволок толстенный обломок дерева, уже слегка подгнившего, но всё‑таки достаточно сухого. Мы развели огонь – пока что небольшой, просто чтобы подогреть еду и вскипятить чай. И уселись наконец на свёрнутые одеяла, опираясь спинами на рюкзаки.

– Теперь веришь? – спросил Юрка без насмешки.

– Верю безоговорочно, – я кивнул и снова огляделся. – Хотя всё‑таки очень похоже на Землю. Как будто мы в походе где‑нибудь рядом с брошенной деревней… Я был пару раз в таких местах… Э, ты говорил, тут есть и свои растения?

– И растения, и животные, – Юрка проверял свой лук. Он нёс его в чехле со снятой тетивой – на мой взгляд, довольно неосторожно. Подумав, я тоже взялся за арбалет. Но его что проверять? Мне пришла в голову шальная мысль – предложить Юрке посоревноваться в стрельбе. Но он уже отложил лук и, потянувшись в сторону, молча выбрал из кучи хвороста две палки – длиной побольше руки, толщиной в три пальца, не меньше. – Поедим и потренируемся, – это было не предложение, а скорее приказ. Но я ничего и не имел против.

   Ужин слегка притушил чувство необычности – консервы они и есть консервы, чай и есть чай, галеты они и галеты хоть на Земле, хоть на Плутоне… хотя мы гораздо дальше Плутона. Но мир напомнил о себе быстро и довольно пугающе. Я как раз со вкусом доскребал из своей банки остатки гречки с говядиной, когда в воздухе между деревьев поплыл, перекатываясь, стонущий рёв – и Юрка вскочил, хватая топор. Я тоже вскинулся, уронив банку – уже пустую, впрочем.

   Рёв повторился. Юрка стоял в напряжённой позе. Потом перевёл дыхание и опустил топор к ноге:

– Далеко.

– Кто это?! – нервно спросил я.

– Саблезуб, – Юрка снова сел и усмехнулся: – Скотина хитрая, ревёт так, что не сразу поймёшь, где он… Этот далеко. А если бы и пришёл – мы бы вдвоём справились. Фигня.

– Саблезубый тигр?! – я продолжал стоять.

– Ну, не совсем, просто похож, – пояснил Юрка. – Мы и не стали с названием мучиться. А так скорее саблезубый медведь. Некрупный, так, с сенбернара… Вообще‑то я думал, что они отсюда все умотали, война у нас целая была. На них охотиться интересно.

   Я тоже сел. Не скажу, что ко мне вернулось безмятежное настроение вечернего отдыха у костра в походе. Но Юрка без наигрыша вёл себя так, как будто и правда нет никакой опасности.

– Ну что ж, – сказал он, привычно бросая пустую банку в костёр. – Давай начнём учиться.

   Он встал, потянулся и толчком босой ноги подбросил себе в руку одну из выбранных палок. Крутнул её – без выпендрёжа, просто крутнул в ладони. Воздух коротко прогудел.

   Я тоже встал. Юрка опустил свою палку на плечо, а другую протянул мне:

– Бери вот этот дрын и забудь всё о фехтовании на шпагах, что ты видел в кино – а заодно и всё о том, как дерутся самураи в других кино. Всё намного проще и куда эффективнее. Смотри. Вот основная стойка для боя на мечах без щита. Повтори.

   Я послушно повторил…

   …Первый урок дался мне тяжелёнько. Юрка совершенно беспощадно наставил мне синяков, причём когда в первый раз я уронил от боли «меч» – по–моему, вполне естественная реакция на удар по пальцам – кузен треснул меня в плечо, потом – по шее и в бедро – короче, лупил от души, невероятно быстро и ужасно больно, пока я уже в полном отчаянье не изловчился и не подобрал палку. В следующий раз после такого же удара по пальцам я истошно взвыл, совершенно не сдерживаясь, но палку не выпустил.

   Впрочем, Юрку я ни разу достать не сумел. Ни единого разочка. Я уже уяснил, что он боксирует лучше меня, но тут скорость его реакции и движений была феноменальной даже для хорошего боксёра. А самое главное – у боксёров нет в руках такого вот дрына… Когда кузен отступил от меня на шаг–другой–третий и вскинул палку вверх в вытянутой руке – я не сразу понял, что это салют и еле–еле остановил злую атаку, которую как раз начал. Постоял секунду, потом бросил под ноги своё «оружие» и уныло сказал:

– Даааа… и что теперь? Меня тут, получается, любой зашибёт. Рррррромантика!

– Я не любой, – спокойно сказал он, дыша почти нормально, ровно. – Но сражаться ты, конечно, пока не умеешь. Только это поправимо, успокойся… – он аккуратно отставил палку и огляделся: – Ого, стемнело уже… Смотри, вон Магура встаёт!

   Я, всё ещё зло сопя, посмотрел туда, куда он показывал… и неожиданно понял, что это сиреневое прозрачное сияние, которое я замечал краем глаза во время поединка – это свет здешней луны. А ещё через мгновение охнул – в голос, громко. Наверное, впервые в жизни охнул именно так: от изумления и оторопи.

   Огромная, чуть размытая, но в то же время очень яркая и какая‑то лёгкая, она поднималась над вершинами дубов, наполняя всё вокруг… наполняя всё вокруг собой. Темнота сгустилась, а там, где свет Магуры её всё‑таки прорезал – промежь деревьев – тени стали острыми и чёткими. Между теней всё сияло – даже трава, даже паутинки между травинками и тоненькие нити мха на древесных стволах, даже какая‑то мельчайшая пыльца в ночном воздухе.

   Мне вдруг на секунду показалось, что это сияние должно пахнуть. Фиалками… или сиренью. Да. Весенней сиренью. Я даже нос воздухом потянул, и Юрка засмеялся, но совершенно необидно, а потом взял меня за плечо:

– Пошли, руки тебе обработаем.

– Да не надо… – я вяло шевельнулся, не сводя глаз с живого сияния.

– Надо, надо, надо. Иначе завтра ты пальцы согнуть не сможешь, – Юрка бесцеремонно потащил меня за собой.

   Мы уселись у потухшего огня, и Юрка быстро его снова раскочегарил. Я сидел и выворачивал шею, глядя вверх, на луну, пока он быстро, но очень аккуратно мазал мне пальцы каким‑то прохладным составом с густым запахом мёда (не щипало совсем) и натягивал на каждый в отдельности резиновый медицинский напалечник.

– Какая она… красивая, – очччччень оригинально выразился я наконец, уже когда Юрка устроился напротив по другую сторону костра – закутываясь в одеяло на развёрнутой тонкой пенке[30] 30
  Имеется в виду туристский теплоизолирующий коврик из пенополиуритана – в просторечье «пенка».


[Закрыть], рюкзак – под головой.

– Ложись спать, – посоветовал он. – Ещё насмотришься.

– Я думал, мы поговорим, – немного обиженно сказал я, неловко раскатывая свою пенку. – Ну… костёр и всё такое… – и смутился. Юрка устроился наконец максимально удобно и улыбнулся – я увидел блеск зубов в свете костра:

– Можно поговорить. Давай, начинай. Но посмотришь, что из этого получится.

   Я поспешно улёгся, тоже покрутился и затих, глядя в сияющее небо. Хотел спросить Юрку… о чём‑то.

   О чём – не помню.