Текст книги "Я иду искать. История третья и четвертая"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

– Мы там все погибнем...

Молча и тяжело Ротбирт смотрел на сородичей, опираясь на копьё. Верхняя губа его приподнялась. И под совсем не юным, тяжёлым взором люди стали умолкать, опускать головы. Когда же умолкли все и настала полная тишина, то вновь послышался голос мальчишки:

– Там, – он указал за реку, – рабство. Там, – он указал в море, – смерть. Я выбираю смерть. Вы – что хотите!

* * *

Утром отряд латников, взглядами провожая уходящую в прибрежные холмы цепочку людей, долго стоял на опушке. Наконец сотник сплюнул и сказал:

– Назад. Едем! – ожёг плетью коня и поскакал первым. На заваленном трупами поле ещё было что взять, опаздывать он не хотел и добавил для успокоения: – Всё равно сдохнут!

* * *

К северу от залива Хурагэн и почти до самых истоков реки, которую анласы назвали Палитас, на протяжении многих и многих дней пути лежит полоса песчаных дюн шириной в несколько миль. За дюнами тянутся жуткие болота – непроходимый ад. Воды и зверей там нет. Почти не ловится у побережья рыба – слишком велика солёность, а значит нечего делать там и морским птицам...

...Это произошло к исходу третьей недели пути. Воды не было совсем уже третьи сутки, пищи – четверо суток. Дувший с моря ледяной ветер со снегом улёгся, и дюны перестали «петь». Из туч проглянуло бледное здешнее солнце, освещая цепочку людей – еле тащащихся по дюнам, растянувшихся на милю.

К этому времени в живых оставалось едва сто человек. Почти все старики, две трети женщин, три четверти детей погибли от слабости, жажды, голода, сошли с ума, замёрзли, утонули в болоте, пытаясь охотиться... Если кто-то вообще оставался в живых, то лишь благодаря несгибаемой воле к жизни и взаимовырчке. Женщины, сами похожие на скелеты, обтянутые кожей, несли своих и чужих детей. Падающие от усталости подростки сутками рыскали по дюнам, охотясь на скудную живность, которую несли тем, кто слабее. Матери отдавали детям последние кусочки, чтобы получить их на следующий день из рук детей. Старики – крепкие, как кость – морили себя голодом, поддерживая на ногах мужчин, пытавшихся охотиться. Мужчины убили уцелевших коней – и Вадим рыдал, как ребёнок, уронив голову на колени Эрны, когда забивали его Вихря...

Об этом походе ещё будут петь. О том, как шли, шатаясь и падая, сползая по дюнам снова и снова – и снова, снова на них карабкаясь. Но тогда про это никто не думал...

...– Вадомайр, – каркнул Ротбирт. Он стоял на дюне – почти лежал, точнее, на воткнутой в песок пике. Вадим положил на песок Эрну, на четвереньках вскарабкался на дюну, упёр в песок щит и тоже поднялся в рост – мучительным рывком. – Смотри, брат, – хрипел Ротбирт, сплёвывая комки сухой слюны пополам с песком, – смотри...

Впереди, в полудне пути, виднелась полоска зелени. Дюны кончались.

Вадим засмеялся – закаркал, залаял, обернулся и махнул рукой. Поднимавшийся следом мальчишка – лицо в тёмных пятнах обморожения, босые ноги почернели и стёрты в кровь о песок, глаза полузакрыты – непонимающе смотрел на Вадима. Но тут до него, кажется, что-то дошло, и он закричал – откуда взялись силы:

– Там деревья! Мама, деревья! – он кричал и плакал, потому что его мама осталась лежать в дюнах в трёх днях пути отсюда.

И вдруг его радостный крик перекрыл хриплый вопль:

– Золотой корабль!

* * *

Корабль данванов, видневшийся в двух милях от берега, шёл к дюнам полным ходом, блестя в лучах холодного солнца – нестерпим и безжалостен был этот блеск, как блеск перед глазами вражеского ножа.

Это было – как высшая степень злого рока. Словно Судьба не хотела выпускать из своих объятий так долго боровшихся с нею и почти победивших людей...

Вадим завыл – тоскливо, жутко и страшно. Ротбирт наклонил пику и пошёл вниз по дюне. Упал. Не смог подняться и, хрипя ругательства, пробовал встать снова и снова.

Люди на берегу тоже поняли, что всё кончено. Некоторые стояли и плакали. Кто-то упал и лежал недвижно, покорившись всему, что может случиться. Лишь у немногих ещё хватило сил поднять оружие. Женщины прижимали к себе детей, неотрывно глядя на страшный корабль, который приближался и рос, как гора.

Вадим отшвырнул щит, обеими руками выдернул меч и, шатаясь, спустился к самой воде. Взмахнул мечом с нехорошим смехом:

– Эй, Сын Грома! – крикнул он по-русски.

Обороняться были способны человек пять. Едва ли у кого-то из них хватило бы сил натянуть тетиву лука. Полдюжины данвэ перережут всех, кто будет сопротивляться, с лёгкостью. Потом остальные уйдут на корабль. И за пищу и воду у них отберут сущий пустяк – свободу.

Это понимали все. И вот одна из женщин, левой рукой доставая саксу мужа, прижала к себе рыжую голову сына. И тоненькая девочка-подросток удобней уставила в песок копьё погибшего брата и разорвала на груди платье...

...Низкий и мощный рёв трампета прокатился над хмурым океаном и дюнами. Горн ревел вызывающе и грозно, а когда он умолк – стало слышно, как кричит мальчишка, всё ещё стоявший на дюне:

– ...там! Вон! Вон там, у мыса! Боги! Боги нас спасают! Дьяус!

...Они появились из-за мыса. Восемь низких, узких скид под кабаньими головами – так показалось измученным людям – летели над волнами. Солнце сверкало на оковке щитов, взлетающих мокрых вёслах, наконечниках копий и шлеме огромного воина, высившегося на носу первого корабля – он почти повис над водой, держась за ванты и вскинув над собой меч.

 
– Скиды нос сверкающий
Тело моря режет,
Меч мой крови жаждет,
Жаркой будет сеча!
 

– летела впереди анласских кораблей песня.

Золотой корабль был вдвое выше и втрое длинней самой большой скиды. Он казался горой в сравнении с анласскими кораблями. Но те мчались так – под размах вёсел и рёв глоток – что как-то всё сразу становилось ясно.

Недружно, вразнобой, заработали вёсла трёх ярусов. Казалось, что большое, могучее, но трусоватое существо стремится поскорей убраться от стаи маленьких, но бесстрашных. Потом золотой великан рывком набрал ход, развернулся и помчался прочь. Помчался, побежал!

А скиды, разом сделав поворот, пошли к берегу.

Вадим не сдвинулся с места даже когда нос с кабаньей головой навис над ним, и рыжеусый гигант прогудел с высоты:

– Я – кэйвинг Инго сын Хайнэ, анлас из анла-готтэ, правитель острова Эргай. Что делаете вы на этих проклятых берегах и кто вы такие?

– Я зовусь Вадомайр Славянин. Помогите Эрне и остальным нашим, – сказал Вадим ясно и твёрдо, после чего упал лицом в воду.

* * *

– Вот как, – Инго покачал головой. – Что же, недобрая весть... но и нежданной не назовёшь её.

Они разговаривали в крепостной башне, где ещё три месяца назад жил хангарский датхан. Инго и его люди взяли не ожидавший налёта остров штурмом – никто не успел опомниться, а скиды уже вылетели на берега, с них посыпались воющие ратэсты – и сейчас голова датхана украшала полку над камином в комнате кэйвинга. Инго понимал, что в покое его не оставят – искал союзников и заманивал переселенцев. Так что гостеприимство его было не вполне бескорыстным, хотя и искренним...

Вадим не переставал удивляться. Как-то так само собой получилось, что он оказался главным, хотя не добивался этого. Вот и сейчас к Инго был приглашён только он один – остальных разместили и кормили во дворовых пристройках.

– На севере уже зима и идёт война, – Инго был одет в шелка, на голове – золотой обруч с мекрцающим камнем. Видно было, как ему неудобно и странно во всём этом. – Твои братья воюют со всеми сразу, земля горит, небо горит... Но на мой остров зима и война не доберутся.

– Что ж, ты выбрал себе хорошее место, кэйвинг, – Вадим усмехнулся и прямо посмотрел в глаза анласу. Раньше он, пожалуй, не позволил бы себе такого взгляда и таких слов. Но за прошедшие месяцы паренёк из Тамбова видел уж всяко мне меньше, чем кэйвинг Инго... – Мой кэйвинг тоже выбирал и выбрал. Только место то оказалось похуже, чем твой Эргай. Ну да ничего, мы ещё придём за своим.

– Оставайся у меня. И ты, и твои люди, – предложил Инго. Вадим пригубил рог с пивом:

– Я – не останусь. Остальных – спрашивай, они не мои люди, я уже говорил.

– Пусть будет так, – Инго наклонил голову. – Я дам скиду, вас высадят там, где скажете, хоть на южном юге. Это немного, но такие отважные люди заслуживают хотя бы этого.

– Я благодарю тебя, кэйвинг.

Оруженосец, неслышно ступая, налил пива в подставленный рог Инго, но смотрел во все глаза на Вадима. Был он не младше, пожалуй – но слухи о походе через дюны многого стоили.

– Ты спас семью кэйвинга Йохаллы, – это был не вопрос, а утверждение.

– Мы спасли. Я и мой побратим Ротбирт.

– Отважный поступок.

– Обычный, не более того.

Инго встал, досадливо раздёрнул ворот, сорвав золотую застёжку. Прошёлся по комнате, пиная ковры. Огромный волкодав, лежавший в углу, с интересом следил за хозяином.

– Жаль, что не хочешь остаться, – почти зло сказал кэйвинг.

* * *

Примерно две трети людей захотели остаться на Эргае. Но Ротбирт сказал, что пойдёт с Вадимом. А перед этим они оба посетили жену Йохаллы и дали клятву, что вернутся, едва она позовёт. Она оставалась женой кэйвинга, а её старший – наследником...

Скида высадила тех, кто пожелал уйти, за рекой. Инго не поскупился – дал всё, что было нужно, от скота до ножей.

Честно говоря, Вадим не знал, куда идти. И не знал, что делать и о чём говорить с Эрной, которая деловито собралась с ним.

* * *

Вечерело. В чёрном лесу падал снег. Отряд Вадима пробирался звериной тропкой к ночлегу, когда Ротбирт остановил друга:

– Смотри!

Навстречу молча и быстро двигалась колонна всадников. Это были анласы – крылатые шлемы, длинные склонённые пики, рыжие кони... Они разъехались на две колонны и встали среди деревьев колено к колену. Между этими живыми стенами неспешно проехал ещё один...

...– Привет тебе, Ротбирт сын Норма, – сказал Синкэ.

* * *

Может, полгода назад и забилось бы чаще сердце Ротбирта. Но за это время он и не такое видал. И, глядя прямо в светло-серые глаза под выпуклым козырьком крылатого шлема, он сказал спокойно:

– И тебе привет, Синкэ сын Радды брат Хэсты. Добрая встреча... – Вадим подал коня вперёд, но Ротбирт дёрнул плечом и продолжал: – А эти люди ни при чём, не трогай их. На них нет крови твоего брата. А я – вот он, – и положил руку на рукоять меча.

Вадим помнил, кто такой Синкэ. И сейчас видел то, чего, наверное, не замечал Ротбирт – как странно смотрит сын убитого Ротбиртом юного кэйвинга. Задумчиво... и с сожалением... и устало как-то. И не торопится хвататься за меч или кричать приказ. А потом Синкэ соскочил наземь, откинул плащ и перебросил узду молодому воину. И подошёл к Ротбирту вплотную.

Теперь и Ротбирт увидел, какое странное у него лицо. Сперва не понял, что к чему, а потом – потом сообразил. Синкэ стал мужчиной, и очень мало осталось в нём от того мальчишки, что в лесу на севере травил беглеца Ротбирта собаками, то ли мстя за старшего брата, то ли в бездумном азарте охоты...

– Отойдём, Ротбирт сын Норма. Отойдём, нам надо поговорить, – сказал Синкэ и пошёл первым...

...Они отошли на два десятка шагов в мокрую холодную черноту.

– Не думаю, что дальше будет лучше, чем здесь, – сказал Ротбирт в спину перед собой. Синкэ остановился, повернулся и скрестил звякнувшие руки на груди:

– А и то... Так ты жив.

– Как видишь... Где же твой брат Стэкэ? – спросил Ротбирт. Лицо Синкэ дёрнулось:

 – Три месяца назад в лесу на побережье на нас напали данвэ. Не думаю, что кто-то из них сможет рассказать своим о той схватке. Но и наших могил над морем осталось немало. И среди них – курган моего брата Стэкэ. Один я из трёх сыновей отважного Радды остался.

Робирт много раз думал, что скажет, если встретится с братьями. Но вот перед ним Синкэ, в глазах у него – усталость и нечего ему сказать...

– Я сочувствую тебе, – сказал Ротбирт.

И тогда Синкэ рассмеялся. Негромко и вовсе не весело. «Кажется мне, всё-таки пришёл последний час,» – подумал Ротбирт. Но Синкэ неожиданно сказал:

– А знаешь, пока я охотился за тобой, мне совсем расхотелось тебя убивать.

– А я тебя убивать никогда и не хотел, – тихо ответил Ротбирт.

Мальчишки молча смотрели друг на друга. Им было как-то неловко, и они не понимали, почему. Ротбирт кашлянул. Синкэ поправил плащ, спросил, глядя в сторону:

– Как ты жил всё это время?

– А так же, как и ты, – пожал плечами Ротбирт. – Сражался. Ложась спать сегодня, не очень-то знал, что будет завтра. И мне по душе эта жизнь, клянусь топором Дьяуса, Синкэ!

– Да... – усмехнулся тот. – А меня теперь редко называют просто Синкэ. Чаще – Синкэ Алый Клинок.

Он сказал это с заметным детским тщеславием. И Ротбирт в долгу не остался:

– Да и меня всё больше зову Ротбирт Стрелок.

Синкэ кивнул. И сказал недоумённо:

– Странное дело. Я так привык к тому, что у меня есть враг, что теперь не знаю, как мне быть.

– Ты не хочешь мстить за братьев? – вот теперь Ротбирт не смог не удивиться. – Или тебе нужно золото? Но мало мне было прибыли в этом походе...

– Разве я хангар, чтобы считать вес чужих кошелей? – Синкэ поморщился. – А мстить... за кого мне мстить? За Стэкэ, который нашёл смерть в погоне за местью? Или за Хэсту, которого покарали боги за жадность до власти? Я так часто рубил в эти месяцы, что усвоил кое-что важное, Ротбирт Стрелок. Эта земля велика – а нас, анласов, не так уж и много... Нет, я не стану мстить. И не нужно мне золото.

– Ты благороден, кэйвинг Синкэ сын кэйвинга Рады, – признал Ротбирт. – Я... я не знаю, я бы не смог вот так отказаться от мести...

– Довольно об этом, – прервал Синкэ. – Я рад, что ты жив... хоть ещё малое время назад не знал, что и думать! А теперь скажи мне, Ротбирт Стрелок, кому ты служишь сейчас?

– Человек, которому я служил, погиб на юге, – ответил Ротбирт. – Я хочу мстить за него, но от нас почти ничего не осталось. И не я веду нас, а мой друг, Вадомайр Славянин.

Синкэ кивнул. Потом наконец-то снял шлем и мотнул головой, разбрасывая по плечам густые волосы:

– Я иду на юг и все анла-тэзар идут со мной. Что ты скажешь и что скажут твои друзья, Ротбирт Стрелок, если я предложу вам скакать с нами?

Ротбирт посмотрел в глаза Синкэ. И кивнул:

– Я не скажу «нет». Я о прочих говори с Вадомайром. Но я думаю, что все пойдут с тобой, кэйвинг.

* * *

Огромный вепрь, взрывая дёрн, вылетел на опушку. Щетина на шее и вдоль хребта стояла дыбом, глаза налились кровью, клыки и чёрные губы покрывала пена. Дёргая остроконечными ушами и всей кожей, он прислушивался.

Южный зимний лес был полон жизни. Она кишела и кипела везде – и не было ей никакого дела до того, что вепрь умирал.

Нет, на нём не было ещё ни единой царапины. Но он ощущал, что смерть идёт по пятам. Он пересёк болото, надеясь сбить со следа погоню, но сейчас чувствовал – ничего не вышло.

Вепрь хрипел от ярости. Слабые, медлительные двуногие существа были сильны хитростью. Сильнее любого обитателя леса. Слабость своих рук они возмещали смертоносными палками. Слабость ног – тем, что ездили на быстрых, сильных конях. Слабость обоняния – тем, что их врагов выслеживали стаи собак...

Вепрь с трудом переводил дух. Бежать, бежать дальше...

 ...– О-хэй-йо!

Резкий вопль трампета пронёсся сквозь лес. Всадник, выскочивший на опушку, опустил руку с горном и удобней перехватил охотничье копьё, не спуская глаз со зверя.

За время своего пребывания на Эрде Вадим – это был он – мало изменился, разве что подрос и раздался в плечах. Сейчас он очень походил фигурой на взрослого мужчину, но лицо – лицо оставалось лицом мальчишки, только длинные волосы, на висках заплетённые в тугие косы, перевитые золотыми спиральными стяжками – и густой крепкий загар, пожалуй, не позволили бы даже родителям так сразу узнать сына.

Ответный сигнал раздался с противоположной стороны, с другого конца поляны – и второй всадник вырвался прямо на зверя. Ровесник Вадима, это был кэйвинг Синкэ.

Вепрь развернулся к новому врагу. Конь, шарахнувшись, притиснул юного вождя бедром к дереву, скакнул вперёд, и Синкэ, вылетев из седла, упал на мокрую землю.

– Вайу и сталь! – копьё мелькнуло в воздухе, и в следующий миг Вадим упал на загривок кабана, держа в правой руке разложенный нож и нанося один удар за другим.

Синкэ вскочил на ноги. Глаза его горели; выбрав момент, кэйвинг вогнал своё копьё под лопатку зверю. Захрипев, тот рухнул на бок – Вадим, скатившись с него, поднялся на ноги.

– Хороший удар, – Синкэ пожал предплечье Вадима и, наступив на тушу кабана – щетина медленно опадала – раскачал и вырвал копьё. Вадим пнул кабана и хмыкнул:

– Ну вот и мясо к картошке... А где Ротбирт? Его что, заживо затащили под землю?

– Скорей в болото, – Синкэ поднял к губам трампет и протрубил сбор.

Ротбирт словно услышал, что его поминают – выбрался из кустов. Конь до половины боков и ноги всадника по колено были вымазаны грязью.

– Вот я угадал! – засмеялся Синкэ. – Привет тебе, Ротбирт сын Норма. И поклон – за то, что поспел хоть к концу загона!

– Не иначе как его леший запутал, – заметил Вадим, чистивший нож. – Что ж ты не переобулся? [8]8
   Согласно одному из поверий, «попутанный» лесными духами человек может выйти на правильную дорогу, если переобует левую обувь на правую и наоборот.


[Закрыть]

– Смейтесь, смейтесь, – проворчал Ротбирт, безуспешно пытаясь оттереть хотя бы верх сапог. – Я спешил вам на помощь и ввалился в болото...

...Три трампета, перебивая друг друга, затрубили, вызывая бродивших где-то в чаще лэти, чтобы они забрали тушу кабана...

* * *

Конец осени и начало зимы анла-тэзар простояли, снимая урожай с весенних полей, за болотами, примерно в тех местах, где когда-то Вадим и Ротбирт с остальными разорили первую хангарскую крепость. Ни тот, ни другой не находили себе места. Клятва мести, мысль о том, что живы предатели-хангары, жгли обоих мальчишек, как раскалённые угли. Вадим к тому же то и дело вспоминал об Олеге и приходил в отчаянье, не в силах даже сообразить, где его тут искать. А уйти на север, к славянам, о которых кое-что знали анласы, мешала всё та же клятва. Оба неустанно подзуживали Синкэ и вообще всех, кого могли, на весенний поход дальше на юг.

И, надо сказать, их речи имели успех по целому ряду причин.

Во-первых, всем хотелось славы, добычи и новых земель.

Во-вторых, все понимали, что хангары рано или поздно соберутся в поход – не лучше ли ударить первыми?

В третьих, мстить, конечно, следовало, даже за чужой зинд.

В четвёртых, Синкэ чувствовал себя так, как, должно быть, чувствует человек, ведущий на цепочке дракона. Сзади накатывали волны сородичей. Уже возникли совсем рядом новые княжества – Нарайн и Ортэлунд. На полуострове к северо-западу и рассыпанных за ним островах и островках появился Эндойн, и не в шутку щерился на соседей сталью панцирных сотен Остан Эрдэ, появившийся на землях между большим озером Сентер и хребтом, который хангары называли Гаан Шог. Близилось нехорошее время, когда голос крови начнёт звучать тише, а жажда хорошей земли станет сильней...

Поэтому Синкэ не терял времени, собирая всё новых и новых людей – и поэтому едва ли не треть немаленькой дружины он держал на границах поселений. Поэтому не жалел серебра и золота на оружие и скот... Поэтому кивал, слушая горячие речи своих ровесников... и не только их.

По правде сказать, ни Вадима, ни Ротбирта планы кэйвинга особо не интересовали. Они не завели себе новых друзей, и Ротбирт, хоть и вернулся вроде как домой, не вспомнил старых. Их друзья лежали непогребённые под стенами города на юге. И порознь мальчишек видели только под вечер, когда Вадим уходил в повозку к Эрне – остальное время они держались рядом.

 Один из молодых ратэстов, уже сражавшийся с хангарами, но глупый и потому считавший, что видел всё на свете, как-то посмеялся – мол, одна жена на двоих. Вадим в ответ на безобидную вроде бы шутку ударом кулака уложил парня мало не наповал. Друзья заваленного было дёрнулись на выручку – но в руке Ротбирта мигом оказался меч, и желание драться пропало.

А когда прошли в начале зимы долгие дожди – зинд начал сниматься и постепенно перекатываться на юг.

* * *

Ротбирт, всё ещё бранясь, вытирал грязь с коня снятой курткой. Синкэ, раскроив череп кабану, прихватывал ножом кусочки сырого мозга и жевал их. Вадим, устроившись на коряге с блокнотом в руках, черкал в нём карандашом и грыз веточку. Наконец кэйвинг подал голос:

– Скачет кто-то.

Вадим тоже встал, убрал блокнот, не особо спеша. Это могли быть лишь свои.

Конь промчался, судя по звуку, прогалиной за кустами и вымахнул на поляну. Сидевший на нём без седла мальчишка, толкнув конские бока пятками, надвинулся, крича:

– Кэйвинг, кэйвинг!

– Я здесь. Что нужно? – Синкэ перехватил узду.

– Я из семьи Эдвэ сына Синнэ, – выдохнул мальчишка. Лицо у него было в грязных потёках пота – видно, долго бежал, прежде чем сесть в седло. – К нам приехал пати Окто сын Кенери, с ним пятеро ратэстов. Мы его не звали, кэйвинг.

– Что-о-о-о?! – заорал Синкэ, багровея и хватаясь за рукоять своего Секущего Вихря, который и принёс ему прозвище Алый Клинок.

Вадим и Ротбирт переглянулись. Пати Окто был язвой трёх зиндов. Месяц назад, в дожди, он с двадцатью ратэстами явился с севера, где не поделил чести с кэйвингом Гатара. И сразу заявил о себе тем, что просто брал то, что ему было нужно или приходилось по нраву, а тех, кто имел что-то против – убивал. А так как взять у анласа что-то против его воли не легче чем отобрать кость у пастушьего волкодава, убивать пати приходилось частенько. Его ловили, но леса были густы, просторы велики, а кони у разбойного вождя быстры. Гадил он и Синкэ, но ещё никогда не вёл себя так нагло – пришёл среди дня и, по словам мальчишки, не торопится уходить!

– Скачи в лагерь, – приказывал между тем Синкэ мальчишке. – Передай пати Хоззе всё, что рассказал мне... или Кэде, кого первым встретишь. А мы перевидимся с дорогим гостем, – он почти плюнул этими словами, взлетая в седло без рук. – И никому этот выкидыш ящерицы не сможет пожаловаться, что кэйвинг Синкэ сын Рады, анлас из анла-тэзар, не оказал ему должного гостепримства, клянусь рукой Дьяуса!

* * *

Хорошо было видно, что Окто похозяйничал на стоянке семьи Эдвэ сына Синнэ знатно – лежали зарубленные псы, двое ратэстов потрошили заколотого явно не обрадованным хозяином кабанчика. Связные хозяева лежали у колёс повозки, и мужчины были переранены... а молодой парень, сжимая топор, застыл мёртвый у сваленных в кучу пожиток. Неподалёку под деревом сидел ратэст с перевязанным плечом.

Синкэ, молчавший всю скачку через лес, и сейчас не двинул даже бровью, только скулы прорезал треугольный румянец. Пролетев к раскинутому шатру, он кинул поводья на оглобли повозки и шагнул внутрь. Вадим и Ротбирт последовали за ним.

Окто поднялся им навстречу. Вадим заметил, что и пати и оба сидевших тут же ратэста были хоть и без шлемов и щитов, но в броне. Разбойника мальчишка раньше не видел ни разу и удивился тому, как он молод – едва на пару лет старше их троих, лет шестнадцати-семнадцати. Окто улыбался, но глаза у него были бешеными не хуже глаз Синкэ. Правда, когда кэйвинг заговорил, голос его звучал вполне спокойно:

– Что же ты оскорбляешь меня, пати Окто сын Кенери, анлас без зинда? Или боишься, что худо приму? Заехал бы ко мне на стан, я бы принял тебя по чести...

– Верно, кэйвинг Синкэ сын Рады, анлас из анла-тэзар, – не менее спокойно отозвался Окто, – далеко слава о твоём гостеприимстве идёт, и говорят, что не худо у тебя за столом сидит убийца твоего брата. Но что мне-то за таким столом?

Синкэ остался спокоен. Незачем сейчас было горячиться. Их было трое – бездоспешных, с мечами и саксами, даже охотничьи копья остались на поляне у кабана. А двое с копьями уже подходили сзади, было видно в распахнутую занавесь, и раненый у дерева приподнялся – с луком...

– Кого я за столом угощаю – то моё дело, – Синкэ улыбался. – Но и не по нраву мне, когда к моему столу подсаживаются не те, кого я звал, – голос сего стал вкрадчивым. – А тех, кто подсел, да ещё и берёт, не спросясь, бывает, учат. И я считаю, что это разумно и справедливо.

– Что, такая дружба – не на жизнь а на смерть? – спросил Окто. – И сильно уж обеднеешь, прокормив шесть ртов? – и он тоже улыбался. – Или жадность родилась прежде тебя, кэйвинг?

– Не лопнешь ли – жрать с трёх столов, не имея своего?! – рявкнул Синкэ, не выдержав и вдруг ударом ноги в низ живота достал стоявшего слева ратэста, выхватывая Секущий Вихрь.

Вадим, мгновенно разврнувшись – он спиной чувствовал прицел жала – свистящим, как проклятье, ударом Сына Грома сшиб летящую стрелу и захохотал. Ротбирт с хэканьем подсёк шест – и часть шатра осела на Окто и двух его людей.

– Наружу! – заорал Синкэ. Извернувшись, перехватил копьё, которым его ударили, за самым наконечником. – Йыхх! – Вадим метнул саксу – и лучник, захрипев, осел к корням дерева – тяжёлое лезвие ушло ему прямо в горло. – Стрелок, людей освободи!

Надо было действовать быстро – очень быстро. Ткань шатра билась, будто наружу рвался дракон. Ротбирт перескочил оглобли и побежал вокруг повозки к связанным. Второй ратэст метнул в Вадима копьё – мальчишка увернулся, но оно пробило куртку на боку и пригвоздило его к борту повозки. Противник кэйвинга выпустил своё копьё и отскочил, выхватывая меч, но Синкэ, перехватив трофей, метнул его, и ратэста отшвырнуло – наконечник утонул в груди по втулку, пробив кольчугу. Синкэ издал восторженный вопль и метнулся было на помощь Вадиму, но тут ткань шатра с треском лопнула, и из дыры, как подброшенный катапультой, выскочил Окто с двумя мечами, за ним лезли оба его воина.

– Ну что, сопляк, – хрипел Окто, крутя мечи так, что они превратились в серебряное сияние, – ты справедливые слова говорил нас чёт урока. Видят боги, справедливые – вот только учить тебя буду я!

– Что ты можешь мне сказать такого, чего я не знаю? – Синкэ отступал так, чтобы оказаться спиной к деревьям. Один из воинов обходил кэйвинга слева, второй остановился на секунду в растерянности – помочь пати или нападавшему на Вадима? Тот бешено рвался с копья, отбивая удары – с губ капала пена, но толстая кожа не рвалась. И ратэст начал обходить Синкэ с другой стороны.

– Сказать – ничего не могу, а вот показать – сейчас! – засмеялся Окто.

И он прыгнул вперёд, подняв один меч и отведя для укола второй. Но его левая рука вдруг бессильно упала – в плече торчала длинная стрела. Окто зарычал, кусая её, как раненый волк.

– Вот теперь всё честно, клянусь луком Вайу! – крикнул мальчишка, стоявший на повозке. – Укороти его на голову, кэйвинг!

Двое анласов – один с копьём, другой с топором – появились из-за повозки. Ратэсты растерялись... правда – лишь на миг. Один из наступавших на Синкэ бросился наперерез. В одиночку он вполне мог справиться с двумя простолюдинами... но тут из-за повозки выскочил скалящийся Ротбирт, и ратэст заорал...

– Помоги ему, я справлюсь сам, клянусь топором Дьяуса! – крикнул Окто второму воину. Тот бросился на помощь – и рухнул на спину – стрела, пущенная мальчишкой с повозки, вошла в грудь, пробив кольчугу.

– Ты мне что-то хотел показать, славный пати-ворюга? – засмеялся Синкэ. – Ну, я смотрю во все глаза!

– Сейчас я тебе их прикрою! – зарычал Окто, бросаясь вперёд.

Вадим наконец прорвал куртку. Его противник пятился, не сражаясь в полную силу, чтобы не попасть под стрелу. Упал ратэст – Ротбирт отвлёк его выпадом, а один из простолюдинов свалил топором.

– Брось меч, и ты останешься жить, – предложил Вадим, наступая. Ратэст мотнул головой, успевая отбиваться сразу от четверых, но дышал он уже тяжело, по лицу тёк пот.

– Брось меч! – крикнул ему Окто и добавил не без юмора: – Мне и одному-то тут делать нечего.

– А ты далеко не трус, пати Окто, – сказал Синкэ. – Вот если бы ты ещё не был таким законченным мерзавцем...

– Тогда это был бы не я, кэйвинг! – смеялся Окто. Стрела качалась у него в плече, словно невиданное украшение. Бойцы кружили друг возле друга, нанося лёгкие дразнящие удары. Вдруг Окто метнулся в сторону. Молнией сверкнул меч... Синкэ упал на колено, инстинктивно схватившись за левое плечо. В последний момент он успел ослабить удар, но из рубленой раны живо побежал алый ручеёк.

– Вот теперь в самом деле честно, – выдохнул Окто. – У нас по мечу и по одной руке.

– Да, – скрипнул зубами Синкэ, – но у меня есть ещё и голова... – он присел, отбивая удар вверх, потом прыгнул... и закончил спокойно: – А у тебя её нет.

Кольчужный шарф Окто был расстёгнут. Впрочем, будь он запахнут, удар всё равно переломил бы пати хребет – с такой силой, точностью и яростью ударил юный кэйвинг. Голова пати соскочила с плеч и упала на землю, быстро моргая закатившимися глазами. Из обрубка шеи вырвались и опали две красивых алых дуги, а потом Окто мягко упал на грудь, не выпуская меч из руки. Стрела в его плече сломалась с отчётливым хрустом.

– Перевяжи меня, Ротбирт, – Синкэ вонзил в землю меч и зажал рану в плече ладонью. – Кажется, крепко он меня достал.

Между пальцами у него быстро сбегали ручейки крови. Одна из женщин бегом принесла льняные тряпки. Ротбирт, спустив с плеча кэйвинга куртку, принялся туго бинтовать глубокую рану.

– Что с этим-то делать? – Вадим, вбросив в ножны меч, кивнул в сторону последнего ратэста, стоявшего с безразличным лицом, руки за спину. Синкэ внимательно смерил его взглядом и вдруг спросил:

– А не пойдёшь ли служить ко мне?

В лице воина что-то дрогнуло, но тут же оно вновь стало спокойным, равнодушным. Он вёл себя так, словно не в плен попал, а при шёл отдать свой меч вождю, пришедшемуся ему по нраву. Оценивающе смерил Синкэ взглядом, словно ещё думал, соглашаться или нет. Наконец кивнул:

– Я не прочь.

– Он не прочь, – усмехнулся Вадим. – Будь я чуточку медленней – висеть бы мне сейчас на той повозке, как убитому глухарю на ветке... Лихо ты мечешь копья!

– Чего пати Окто не поделил с кэйвингом Гатара? – спросил Ротбирт. Ратэст, подняв меч и поймав ножны его концом, кривовато улыбнулся:

– Мало им показалось одного солнца на двоих. А когда злоба заменяет рассудок – самое широкое поле кажется узкой тропкой, на которой мирно не разойтись... Тут уж – кто кого столкнёт с той тропки...

– Твой пати что же, нарушил клятву верности кэйвингу? – допытывался Ротбирт. Ратэст качнул головой:

– Пати Окто не клялся кэйвингу Гатара. А верен был лишь себе, да своему слову... И мне нечего вспомнить о нём худого! – с вызовом закончил он.

– Похоже, он вас досыта кормил краденым! – бросил Вадим. Хотел ещё добавить что пообидней, но Синкэ повысил голос:

– Хватит перекраивать прошлое! Едем, да поживей! Этих приберите, – кивнул он людям на убитых, – да покрепче привалите камнями. Нам тут ещё шатунов ночных не хватало!

* * *

Дни пришли тёплые, почти летние – не верилось, что это зима. В один из таких дней Вадим и Ротбирт верхом забрались в лес, где песчаный берег мыском выдавался в речной плёс. Быстрое прохладное течение завихривалось водоворотами на стремнине, речные берега кипели зеленью. Расседлав коней, мальчишки пустили их на траву, а сами, раздевшись, улеглись на прогретый песок у воды. Ротбирт закрыл глаза, положив голову на руки: