Текст книги "Оруженосец"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава 18,
в которой есть только лес и его жители.

Следующие дни запомнились Гараву, как череда редкостно неприятных дневных и ночных часов. А тот день, когда он убил человека – как последний на долгие–долгие дни, когда он читал стихи, а Эйнор смеялся и вообще говорил.

Они окончательно углубились в лес. Чёрный, мокрый и холодный, несмотря на лето. Тут росли почти только гигантские ели – кроны начинались выше головы всадника, чёрные, даже не зелёные. Они смыкались в сплошной непроницаемый ни для света, ни для дождя полог, под которым царил вечный полумрак и росли можжевельник и серый папоротник. Корни гигантов облегал жёлтый и зелёный мох, а стволы в обхвате были – Эйнору, Гараву и Фередиру вместе встать и сцепиться руками, а то и больше.

Овёс почти кончился, а травы было мало. Да и «людская еда» мокла и плесневела. Охота оказалась неудачной, всё, что удавалось подбить – тетерева, от которых скоро хотелось выть, их мясо пахло хвоёй. Хорошо, что много было грибов, которые Гарав любил есть и умел различать (а вот его спутники грибов явно опасались и есть начали только после того, как Гарав умял груду жареных белых и остался жить, да ещё и имел довольный вид).

Эйнор молчал. Всё время. Молчал и брал себе дежурства с полуночи и до рассвета – точнее, до того момента, когда темнота прореживалась на серый сумрак. Разводить костры стало трудно – даже трудней, чем на равнине, хотя, казалось бы, кругом было полно дерева. Оруженосцы разговаривали тоже редко и шёпотом. А уж ночи превратились в тяжёлое испытание.

Давящая темнота просто–напросто усаживалась на грудь. Перемигивались огоньки гнилушек. Постоянный шёпот повисал в воздухе, а за ним слушались вполне реальные жутковатые звуки ночной жизни. Хуже всего были часы дежурства. На пятую ночь – спать ещё не легли – к костру притащилось без приглашения что–то такое, чего Гарав даже не запомнил, потому что мозг отказался воспринимать увиденный ужас. Но Эйнор только поднял голову и сказал отчётливо (впервые за пять суток):

– Чего пришёл? Пошёл вон.

И жуть канула куда–то в сырой бормочущий мрак.

На следующее утро Гарав попытался было расспросить про ночного гостя, но заработал поперёк спины (не больно через плащ, жилет и кольчугу, но всё равно обидно) поводом…

…К вечеру десятого дня Эйнор остановил коня и хмыкнул неожиданно – оруженосцы даже в сёдлах пошатнулись. А рыцарь молча протянул вперёд руку (кольцо он всё это время носил жемчужиной наружу).

Гарав увидел прямо между сосен деревянный столб, украшенный черепом медведя (внутри вполне можно было поместиться, если свернуться клубком). По сторонам – снизу на половину высоты – шли двойные ряды вбитых в дерево гигантских (с клинок боевого кинжала) когтей, переплетавшихся с изображениями каких–то птиц и витыми узорами, вырезанными в прочном дереве. Выше – и до самого черепа – столб был вымазан высохшей, тухлой и относительно свежей кровью (ясно по виду и запаху). Когда всадники подъехали ближе, то стало видно, что столб вбит не просто в землю, а в центр выложенного из чёрных обломков гранита изображения свернувшейся спиралью змеи.

– Что это? – спросил Фередир, опередив Гарава на миг. Эйнор совершенно спокойно ответил:

– Эру, попирающий Моргота.

Фередир поперхнулся новым вопросом. А Эйнор скомандовал:

– Дальше едем очень осторожно. Тут тропа.

И пустил коня первым. Фередир же ещё долго оглядывался на столб с ошалелым видом. Может быть, именно поэтому он не заметил того, что заметили Эйнор (он остановил коня) и Гарав, который просто сказал:

– Осторожно, вон растяжка.

Эйнор не понял сказанного по–русски слова, но с насмешливым уважением посмотрел на оруженосца:

– А, заметил.

– В наших местах так часто делают, – сообщил Гарав, рассматривая натянутую на уровне щиколотки человека и практически незаметную, хотя и толстую, верёвку, пересекавшую тропу. – А что будет?

– Попробуй, – предложил Эйнор. Гарав достал топор и, привстав в стременах, сильным движением послал оружие вперёд.

Шак, сказал топор, перерубая верёвку и вонзаясь в мягкую землю. Почти в тот же миг над тропой с гулом прошёл и закачался на толстом канате чурбан, утыканный намертво вогнанными в глухие отверстия острыми кольями, а три стрелы – как по заказу на число путников – свистнув в воздухе, вонзились в стволы елей. Стрелы были без оперений, короткие, толстые и – это стало ясно, когда Эйнор не без труда достал одну – с кремнёвыми наконечниками. Пашка всегда думал, что кремень – красный. Но Гарав видел теперь кусок камня, искусно обработанный в виде лаврового листа (вряд ли тут знают, что такое лавр), почти прозрачный, с желтизной.

– Фородвэйт, – сказал Эйнор. – Будем ждать. Скоро кто–то должен придти.

– Фородвэйт? Лоссоты? – Фередир подъехал ближе. – Разве они живут здесь?

– Живут, – коротко отозвался Эйнор. – Молчите и ничего не делайте. Они должны нам помочь.

Несмотря на приказ молчать, Фередир, наклонившись к Гараву в седле, шёпотом коротко рассказал ему о народе фородвэйт, иначе называемом лоссотами. Они жили на берегах северного залива Форохел, но вот, оказывается, и в лесах тоже.

– А они за кого? – уточнил Гарав. Фередир с сомнением протянул:

– Вроде бы они не любят зло… Но ты сам видел, как они представляют себе Эру.

На этот раз оба оруженосца получили в лоб тупьём пики – быстро, несильно и точно. И замолчали.

Ждать, впрочем, пришлось не так уж долго. Вскоре Эйнор поднял голову (он сидел в седле, уткнувшись подбородком в грудь) и соскочил наземь, сделав знак спешиться оруженосцам. Они, озираясь, поспешно покинули сёдла.

Ни малейшего шума Гарав не услышал. Просто на тропе вдруг возник…

Сперва мальчишке почудилось, что это монгол. Ну, монголоид. Человек этот был невысокий, хотя плечистый – и раскосый, скуластый… Но в следующую уже секунду Гарав понял, что ошибся. Глаза – хоть и раскосые – были светлые, почти прозрачные, и без монгольской злобности, скорей даже весёлые. То же самое с волосами, торчавшми из–под круглой меховой шапки – цветом они больше напоминали пшеницу, как и курчавившаяся бородка, и усы… Короткая куртка, бесформенные штаны, сапоги с круто загнутым носком – всё было тоже из меха и кожи. На широком поясе с простой завязкой висел в петле каменный нож, в правой руке человек держал… арбалет. Не такой богатый и сложный, как у Гарава, но арбалет. Заряженный, кстати – стрелой всё с тем же каменным наконечником.

Фородвэйт заговорил первым. Странно – его речь отчётливо напоминала эльфийскую! [56]56
   Профессор признавался, что эльфийские языки в немалой степени списаны с финского. Вот я и решил сделать лоссотов (фородвэйт) реальными предками современных финнов. Благо, именно финские племена, по мнению многих учёных, являются автохтонами Европы. Кстати, у Толкиена фородвэйт говорили, что они – древнейшие люди Средиземья и языку научились непосредственно от эльфов…


[Закрыть]

Эйнор тоже заговорил – довольно медленно, запинаясь. Фородвэйт слушал, наклонив голову к плечу. Потом – махнул рукой, рассмеялся и, повернувшись, поманил путников за собой…

…То ли какое–то колдовство было тому виной, то ли фородвэйт умел лихо путать следы – но уже через сотню шагов Гарав окончательно перестал понимать, куда они идут. Потом началась ложбина – сырая, над нею ветки переплелись вообще в непроницаемый полог. Пахло гниющим деревом. Копыта коней и сапоги людей чавкали – глухо и мокро. Гарав один раз поскользнулся и повис на узде Хсана – тот удержал хозяина, но покосился обиженно.

– Ну прости, прости, – Гарав погладил его между ушей. Проводник оглянулся и со смешком что–то сказал.

– Лау–Коннен говорит, что ему смешно, как люди с юга милуются со своими животинами, – перевёл Эйнор.

* * *

Да уж, у этих людей из животных были только собаки – некрупные серые звери, похожие на лаек. Именно они – толпой – и высыпали навстречу входившим в селение незнакомцам. Лау–Коннен хлопнул в ладоши, крикнул что–то высоким голосом – и вся стая тут же разбежалась.

Селение как таковое терялось в лесу, было его частью. Тут жили в шалашах – нет, не неуклюжих лёгких сооружениях, шалаши были крыты корой и лапником в несколько слоёв. Видно было, что там можно стоять в рост. И каждый круглый шалаш был построен вокруг ели – как вокруг центрального опорного столба. Ко входам, завешенным шкурами, вели тропинки, по краям выложенные звериными черепами – по два с каждой стороны. Кое–где играли дети, работали женщины; мужчин сперва видно не было, а ни женщины ни дети не обращали на пришельцев внимания… нет. Гарав уловил краем глаза, что вслед им смотрят почти все. И перешёптываются, обмениваются жестами. А так казалось, что гостей просто не замечают.

Кроме шалашей были ещё помосты на елях. Гарав решил было, что это наблюдательные вышки и удивился – что ж так низко? Но потом мальчишка понял, что это склады – лабазы, как называют их в Сибири в мире Пашки.

А навстречу уже шли – и откуда только взялись? – двое. Пожилой мужчина и вообще уж полный старик, который еле ковылял, опираясь на посох. На поясе старика и в длинных седых волосах (он был без шапки) висели, качались и побрякивали разнообразные фигурки. Лау–Коннен же между тем просто–напросто свалил куда–то в один из шалашей – словно всё происходящее его просто–напросто не касалось.

Эйнор бросил назад поводья и махнул рукой. Фередир поймал повод; оруженосцы остановились. А рыцарь прошёл ещё пять шагов и остановился.

Дальнейшее заставило Гарава обомлеть от изумления. Седой старик, подвывая и потрясая посохом, чуть ли не вприсядку и колесом обежал вокруг Эйнора и своего спутника. Потом упал на спину, немного попускал пену изо рта, перевернулся, побился лбом о землю, вскочил бодро и несколько раз хорошенько ахнул посохом поперёк спины – сперва Эйнора, потом – видимо, чтобы не обидеть – и местного (оба снесли происходящее, как будто старого припадочного тут и не было. Стояли и молчали.) Старик ещё покрутился вокруг себя (то приседая на одной ноге, то поднимаясь на ней – ну гимнаст!), потом взвыл особенно мерзко и тонко и запулил свой посох куда–то за пределы селения. Как копьё – ну дед! Потом – кашлянул, махнул рукой, плюнул и вразвалку пошёл за посохом явно без намерения возвращаться и вообще начисто потеряв интерес к происходящему.

– Гм, – кашлянул Гарав. Фередир пихнул его локтем и прошептал:

– В наших местах живут в плавнях дикари. Они похоже колдуют. Я видел, отец с ними дружит.

Между тем Эйнор и местный… вождь?.. наверное… говорили. Так по–деловому, суховато. Кончился разговор тем, что вождь кивнул, махнул рукой – и к нему подбежали (да вот ведь – из воздуха они, что ли, материализуются?!) три молодых круглолицых женщины. Светлые волосы, убранные в тонкие косы, падали из–под вышитых головных повязок. Хихикая и переговариваясь, они подошли к Эйнору и оруженосцам.

Женщина, оказавшаяся рядом с Гаравом, взяла мальчишку под руку, потом с интересом и опаской поглядела на коня.

– Это Хсан, – кивнул мальчишка. – Я – Гарав.

– Ксаан. Кара–Ау, – повторила женщина и опять засмеялась, потянула Гарава за собой…

…Шалаш внутри оказался просторным. Но, конечно, стоять в рост можно было только у центрального столба–дерева и чуть в стороне. Очаг из плоских камней находился сразу перед входом. А вдоль стен – там, где крыша сходилась к земле – были постели и стояли круглые деревянные бочонки.

Гарав и Фередир задержались снаружи, занимаясь конями В стороне скопилась стайка из десятка мальчишек и пары девчонок – они явно собирались ближе знакомиться с конями, когда уйдут одетые в металл пришельцы. Фередир поднял Азара на дыбы и заставил ударить воздух передними и задними копытами. Потом повернулся к детям и погрозил кулаком.

– А то ещё полезут и покалечатся, – пояснил Фередир.

Мальчишки вошли внутрь. Там уже горел костёр, две женщины сноровисто готовили еду – пахло жареной рыбой и какими–то ягодами. Третья раскатывала на постелях шкуры. Эйнор – уже в одной коже, доспехи были сложены у одной из постелей–сидел на одном из бочонков – пригнувшись – и рассматривал какие–то бумаги.

– Повезло, – сказал он, не поднимая глаз. – Если всё будет хорошо, то мы закончим все дела здесь. Сразу. И на юг.

– Они нам помогут? – Фередир тяжело сел на шкуры. Гарав опустился чуть в стороне – всё тело заныло и начало молить снять доспехи. Эйнор кивнул и приказал:

– Теперь заткнитесь. Можете раздеться, поесть и спать.

Он что–то сказал на местном языке женщинам – и те, переглядываясь явно недовольно – или просто недоумевающе – выбрались из шалаша. Последняя опустила шкуру, но перед этим что–то спросила. Эйнор мотнул головой.

– Чего они хотели? – Фередир начал вылезать из доспехов.

– Переспать с гостями.

Фередир засмеялся. Гарав почувствовал, что краснеет и нагнулся к сапогам.

В шалаше было сыровато, но становилось всё теплее. Мальчишки с удовольствием разделись, оставшись в нижних рубахах, штанах и босиком. Оба сунулись к деревянному жбану с квасом и большому деревянному блюду, на котором лежали коричневые тонкие лепёшки и куски жареной щуки в окружении брусники и клюквы. Фередир клюнул одну клюковку и скривился, отгребая ягоды в сторону:

– Киссссс…

– Вкусно, – возразил Гарав. – Особенно с рыбой.

– У вас росла такая ягода? – заинтересовался Фередир.

– Нет… не помню… но я точно ел. Эйнор?

Рыцарь дёрнул плечом и помотал головой. Ясно было, что есть он не станет, а дальнейшие предложения чреваты пинками.

Оруженосцы трескали за обе щеки. Наконец – случайно – оба схватились за один и тот же кусок. Гарав полушутливо рыкнул:

– Грррав! – и, пригнувшись, толкнул Фередира плечом. Тот оскалился в ответ и, рассмеявшись, оторвал себе половину…

…Мальчишки наелись до отвала – так, что и лезть перестало. (Квас Фередир тоже пить почти не стал и выразил пожелание, чтобы создатели напитка… но тут Эйнор хмыкнул, и Фередир поправился – приехали на юг поучиться варить пиво.) Стащив оставшуюся одежду, оруженосцы голышом забрались под шкуры – кстати, очень неплохо выделанные – подальше по углам, и Фередир тут же бухнулся в сон. Гарав ещё пытался держать глаза открытыми и порывался задать Эйнору хотя бы один–два вопроса. Но это не получалось – и, когда мальчишка понял, что язык и мозги не повинуются, то с облегчением позволил себе уснуть. Крепко, как не спал уже давным–давно – с Форноста…

…Эйнор вышел из шалаша, когда начало темнеть. Рыцарь был в поддоспешной коже и крагах, с мечом и кинжалом на поясе.

Старый Эйно–Меййи ждал возле шалаша, опираясь на посох. Казалось, шаман спит стоя. Но, когда Эйнор – бесшумно – подошёл, старик буркнул, не открывая глаз:

– Всё–таки пришёл. Я надеялся – спишь.

– Я не затем преодолел такой путь, чтобы повернуть в конце.

– Дурак ты, таркан. Дурачина, право слово.

– Не говори о вещах, которых не понимаешь, шаман. Ты слишком мал для них.

Под седыми навсишими бровищами открылись глаза – глаза совы.

– Ну да, конечно, – хмыкнул Эйно–Меййи. – Ну да. Ну да. Скажи, таркан, где твой Нуменор? Где королевство Арнор? – древние названия слетали с губ дикарского шамана с лёгкостью, как имена ближней родни, как названия недалёких и хорошо знакомых деревушек. – Где гордые замки нимри Белерианда, таркан? Ничего нет больше. Мой народ был и в те времена. Он есть сейчас. Он переживёт и то, что сделаете завтра вы – или Чёрный. Станете легендой, потом станете сказкой – и ты, и твой князь, и ваши враги, и ваше зло, и ваше добро. Придёт иное время, и звёзды за этими елями встанут в иной строй. Ха, скажут люди. Кто – Нарак? Кто – тарканы? Кто – Чёрный? Сказка, ха; слушайте и зевайте, дети, слушайте небылицу–небывальщину, чтоб лучше спалось. А мы будем и тогда жить в этом лесу и говорить – ха!

– Ты служишь Эру, пусть и в диком обличье, – напомнил Эйнор. Голос его был спокоен, и только внимательный глаз мог различить игру сильных тонких пальцев, обтянутых перчаткой, на рукояти Бара.

– Я открою тебе секрет, который знают все, юный таркан, – сказал шаман. – Эру наплевать на наш мир. Валам наплевать на наш мир. Чёрному – не наплевать, и он хочет его изменить; я – не хочу. Поэтому я служу Эру и Валам, а не Чёрному – потому что их нет. И я могу служить себе и своему народу. А Чёрный согнёт нас, как рыжих дураков с юга. Как хочет согнуть вас. А согнёт вас – доберётся и до нас. Поэтому я помогаю вам. Убивайте друг друга тысячу лет – лоссотам будет жить спокойней.

– А ты страшный, Эйно–Меййи, – раздумчиво сказал Эйнор. Шаман хихикнул:

– Я старый, таркан. Я ужасно старый. И я устал. Оставайся – и ты займёшь моё место. Может быть. Юг умрёт. А ты будешь жить здесь. Людям я скажу, что это воля Эру. Скажу, что ты мой сын. Что вы все трое вышли из деревьев, чтобы помочь нам. Скажу что угодно – и они поверят, таркан. Останешься?

– Нет, – покачал головой Эйнор. Старик навалился на посох:

– Вот я вижу: ослепли ваши два глаза. Вот и кольцо, которое носил на руке гордый и глупый эльф – оно у моего народа, потому что пошёл к морскому дну, захлебнулся в стылой воде, сгинул среди льдов последний ваш князь. [57]57
   Шаман пророчествует и насмехается. «Ослепли ваши два глаза»… «кольцо, которое носил на руке гордый и глупый эльф – оно у моего народа, потому что пошёл ко дну последний ваш князь»… – события, которые случатся в 1974 году. Ангмар уничтожит последние арнорские княжества. Последний князь Артедайна Арведуи сын Арафанта, найдя помощь у лоссотов, подарит им кольцо Финрода Фелагунда – реликвию людей – а сам пойдёт ко дну в заливе Форохел вместе с прибывшим ему на помощь эльфийским кораблём и двумя Палантирами Арнора («ваши два глаза»).


[Закрыть]Что скажешь?

– Мой путь ведёт к спасению чести, – Эйнор вдруг вырос, и шаман отшатнулся в изумлении и страхе. – Права твоя правота, старик; права – но мелка, как лужа, и тот, кто видел Море, не поверит кваканью лягушки: «Вот вся вода мира, в которой я сижу!» Нет высей Нуменора, но – были они – а что оставите после себя вы, спасшиеся в этих лесах от самих себя?! Какую сказку сложат о вас, переживших великие королевства? Веди меня, старик – и молчи, потому что я – Эйнор сын Иолфа, нуменорский рыцарь! Идо бета изинди, загир аннарди ан Гимлад! [58]58
   Ныне прямы мои слова, мечи воинов Элэнны! (адунайк; разговор Эйнора и шамана идёт на языке фородвэйт).


[Закрыть]– и тихий гром родили последние слова, будто вдали тысяча обутых в металл ног шагнула по каменной мостовой, тысяча одетых в сталь рук ударила тысячей сверкающих мечей по тысяче гулких щитов…

– Я… выполню обещанное… я же сказал… – сипло пробормотал шаман, пригасив глаза. – Прости, таркан…

И – покатился моховым шустрым клубком вперед шагающего рыцаря…

…Они шли долго. Наверное, не меньше часа, и боковым зрением Эйнор улавливал движение странных и жутких образов. Пробежала, мяукая, слепая рысь без шкуры. Прошёл, бесшумно ступая, безголовый лось.

– Хочешь напугать меня, шаман? – спросил Эйнор. Старик впереди – видно, оправился – хихикнул:

– Нет, зачем мне это? Это здешние духи шалят, таркан. Они любят играть с людьми, поэтому ночью без моих амулетов редкий человек осмелится выйти за пределы деревень. И этой, и многих других, где живут лоссоты. Хочешь, я сейчас уйду в сторону, и никто не узнает, как пропал Эйнор сын Иолфа?

Вместо ответа коротко лязгнула бронза перекрестья меча о сталь оковки устья ножен – Эйнор подвыдернул Бар и бросил обратно. Виденицы отпрянули, маячили только на грани взгляда.

– Шучу я, шучу… – прокряхтел старик. – Сказал уже: мне в радость тебе помочь, чтоб без конца длилась ваша вражда – твоих братьев и Чёрного…

Эйнор усмехнулся, рассматривая мохнатую спину куртки впереди.

– Пришли, – сказал неожиданно старик.

Светились десятки гнилушек, выступавших из земли по обеим сторонам узкой лощины – как пальцы подгорных существ, которые – говорят гномы – никогда не видят света. Косо лежала каменная плита. Чёрная… или казавшаяся такой. Старик подошёл к ней и постучал посохом. Сказал – коротко и властно:

– Эй.

Эйнор усилием воли остался на месте, когда откуда–то – то ли из–за плиты, то ли из неё – выступили два скрюченных… нет, не существа. Две сущности, так сказать вернее. Тёмные и безликие, да и бесформенные, если по правде. Послышался детский плач – тонкий и безнадёжный. Между сущностями шёл ребёнок – голый, не различишь – мальчик или девочка, не поймёшь – скольких лет, но маленький, не старше десяти.

– Что это, старик? – хрипло спросил Эйнор. Шаман обернулся и мигнул:

– Жертва, таркан. Убей и начнём.

Два сгустка тьмы прижали ребёнка к плите. Тот вяло дёрнулся и заплакал громче.

– Кому жертва? – Эйнор вытащил меч, и лезвие вдруг покрылось красноватой вязью, словно проступившей из глубины металла.

– Эру, рыцарь, – осклабился старик. – Не бойся. Жертва из дальней деревни – пропал ребёнок в лесу и пропал, поискали и забыли. Бей и начнём.

– Ах ты старая тварь… – прорычал Эйнор, взмахивая мечом…

…Лезвие со скрежетом пропахало в камне искристую борозду. Оказавшийся за спиной Эйнора старик хихикнул; и тёмные сгустки, и ребёнок исчезли.

– Где?! – крутнулся на каблуках Эйнор.

– Не было ничего, – ответил Эйно–Меййи спокойно и ссутулился, опираясь на посох. – Не приносим мы в жертву людей. Проверял я тебя… И что? Правда бы оставил своего родича в рабстве у Чёрного – только чтобы лесному дикарьку, никчёме, жизнь сохранить? А как же тогда?

От облегчения – понял, что старик не лжёт – у Эйнора помутилось в голове и он не сразу поймал ножны мечом. Процедил:

– Правда. Слишком дорогая цена – кровь ребёнка.

– А правда ли, что твои предки жгли людей в жертву Большому Чёрному, а, таркан? Своих жгли? И детей, и женщин?

– Мои – нет, – отрезал Эйнор, прямо глядя в глаза старика. – Мои предки были Авалтири, не Арузани. [59]59
   Авалтири – «Верные» нумэнорцы. Арузани – Люди Короля.


[Закрыть]Да и среди Арузани это делали лишь худшие из худших… Но мне стыдно и больно и за тех, кто жёг, – продолжал он. – И за тех, кто превращал в рабов Младших Людей. За всю мою кровь. За всех, кто был – Нуменор. Даже за… – юноша не договорил и опустил глаза.

Старик вздохнул. Кивнул. Похромал к плите.

– Стой, где стоишь, – буркнул он. – Посмотрим, что получится.

Эйнор вновь вытащил из ножен меч.

* * *

Гарав на этот раз проснулся первым.

Видимо, снаружи наступил день, потому что слышались голоса, смех и даже песня – пела женщина. Фередира под шкурами не было даже видно. А Эйнор сидел на своей постели, вытянув ноги и неудобно откинувшись к стенке шалаша. Бледный, уронив руки даже не на колени – по сторонам тела, ладонями вверх. Пальцы мелко подрагивали.

– Ты чего?! – вскочил Гарав, рукой и ногой отбрасывая шкуры. – Эйнор, ты что?!

– У… ста… л… – в три приёма выговорил рыцарь. – Но всё… по… лучилось. Ночью… всё сделаем… Помоги раздеться. И пить дай. Пить.

Гарав метнулся к жбану с квасом, подал его – без кружки, кружку Эйнор отстранил и начал пить, булькая, хрипя и половину проливая на грудь куртки. От глотков его покачивало. Проснувшийся Фередир секунду сидел, протирая сонно глаза и улыбаясь всему на свете, потом бросился на помощь. Оруженосцы вдвоём вытряхнули рыцаря из кожи, разули и осторожно уложили под шкуры. Эйнор что–то пробормотал благодарно и мгновенно выключился.

Мальчишки, стоя на коленках возле спящего рыцаря, переглянулись.

– Уходился, – сказал Гарав по–русски. Фередир кивнул:

– Даже не поел.

– Да куда ему есть, он пил–то еле–еле… Поспит – поест…

Фередир опять кивнул и потянулся.

– Ну что, встаём?

– Так встали уже…

…Мальчишки выбрались наружу умываться (местные жители явно считали это зряшным делом, потому что ничего такого в шалаше не было) – уже одетые и даже при мечах. На этот раз на них просто никто не обращал внимания – на самом деле, не как вчера – когда глядели исподтишка. У коней хватало сена – кто–то позаботился – и они лениво жевали, явно счастливые тем, что не надо никуда идти.

– Комарья здесь… – Фередир отогнал от лица серую стайку, провёл по крупу Азара. – Вот жрут, а?

– Не так уж жрут, – Гарав проверил Хсана. – Прокусить шкуру не могут, только ползают. Смотри, крови нет почти.

– Да я про себя, а не про коней… Отец рассказывал – на юге, далеко, есть такая гадина – москит. Вроде комара, но больше и кусачей.

Гарав уже хотел было рассказать про москитов, но появившаяся совершенно бесшумно женщина – не из вчерашних, старше и не слишком симпатичная – принесла новый жбан с квасом, лепёшки в чистом полотенце из грубой ткани (но с вышивкой) и поднос с ломтями (нет, ломтищами) какого–то окорока – угольно–черная тонкая корочка, а дальше – розоватое мясо и стебли квашеной черемши.

– Спасибо, – Гарав принял еду и слегка поклонился. Женщина неожиданно прыснула, но тут же приняла серьёзный вид и ушла.

– Вчерашние были ничего, – оценивающе вспомнил Фередир. Гарав промолчал – ему почему–то не хотелось говорить о женщинах. Вместо этого он предложил:

– Тут поедим? Пусть Эйнор спит.

Мальчишки устроились у входа, поставив поднос на сдвинутые колени, а хлеб и квас примостив рядом. Мясо оказалось лосятиной, а завтрак вполне заслуживал названия «слава холестерину!» Но Пашка ещё и там подозревал, что никакого холестерина нет, просто врачам надо впаривать людям разную хреноту под видом «лекарств» – а здесь Гарав убедился в этом окончательно.

– Да что ж они такую дрянь в приправу берут?! – возмутился Фередир, попробовав черемшу. Гарав хмыкнул, активно жуя мокрые желтовато–зелёные лохмотки листьев и стеблей:

– Дурак, вкусно.

– Вкусно – как мама свиной окорок печёт, – мечтательно сказал Фередир. – Эстрагон. Майоран. От кухни отойти невозможно. А тут какие–то хвощи кислые.

– Да не ешь, – не стал спорить Гарав, соорудивший себе бутерброд из лепёшки, ломтя окорока и трёх черемшин. Фередир заинтересовался:

– Ну–ка, как это ты…

– Вот так. Ам, – Гарав откусил треть сооружения. Прожевал и выдал: – У нас был такой… князь. Сэндвич. Игрок страшный, иногда в к… ости играл сутками напролёт, отойти от стола не мог. А жрать–то надо. Ну он и приказал повару, чтобы тот ему делал вот такие штуки – и возиться недолго, и поесть можно прямо за столом. Их так и стали называть – сэндвичи. [60]60
   Реальная история. Только была она, конечно, не с мифическим князем, а с настоящим английским лордом Сэндвичем.


[Закрыть]

– Ловко, – согласился Фередир. – Ха, вернёшься – предложи своей Тазар отделиться от отца и свою таверну завести. А назовёт пусть «Сэндвич». Отбоя не будет от посетителей.

– Тазар не моя, – отрезал Гарав. И вспомнил, что ему снилось.

Мэлет.

Мальчишки всё–таки оставили Эйнору ровно половину того, что было принесено. Когда они занесли еду внутрь, Гарав нерешительно спросил:

– А что делать–то будем? Он ничего не сказал…

– Да ничего, – Фередир пожал плечами. – Может, на охоту сходим?

– А местные не застонут? Может, это нельзя чужим?

– Да они Эйнора боятся, – уверенно сказал Фередир. – По глазам видно. Ты что, не понял, что он делал ночью?

– Что? – заинтересовался Гарав. И добавил: – Я, если честно, вообще не понимаю, что мы тут делаем.

– И хорошо. – возразил Фередир. – Поймают – будешь молчать, потому что просто ничего не знаешь.

– Кто нас поймает? – обеспокоился Гарав. Фередир присвистнул:

– Ого. Это же Ангмар. Мы во вражеском королевстве… А Эйнор точно колдовать ходил… Помнишь, он нам сказал – мы, мол, едем к истокам Грэма? А Грэм–то вовсе не здесь. Вообще не здесь.

Гарав хотел спросить – где, но как раз в этот момент к оруженосцам подошли несколько местных. Один из них что–то начал объяснять, подкидывая в руке свой арбалет и показывая то на Гарава, то на вход в шалаш, то куда–то в лес. Остальные кивали и подмигивали.

– Чего они хотят–то? – настороженно спросил Гарав. Фередир пожал плечами.

– Ты. Я. Стрелять. Цель, – выдал наконец мужичок на адунайке. – Ты лук. Я мех.

– По–моему, он хочет соревноваться, – догадался Фередир. – Ты ставишь арбалет, он – шкурки.

– Стрелять?! – заорал Гарав (чтобы было понятней). – Соревноваться?!

– Со–ре–но–ня, – закивал фородвэйт и хлопнул Гарава по плечу. – Цель. Стрелять.

– Какие шкурки?! – проороал Гарав. – Мех?! Какой?!

Фородвэйт беспомощно пожал плечами, потом – махнул одному из крутившихся рядом мальчишек, и тот буквально через полминуты притащил связку небольших иссиня–белых шкурок. Фородвэйт тряхнул их (там был десяток), провёл по меху, повертел, что–то приговаривая.

– Горностай, – сказал Фередир. – В Форносте за дюжину – четыре кастара, в Зимре – семь, может – десять. Будешь стрелять?

– Буду, – решительно кивнул Гарав. Фередир покачал головой:

– Они с колыбели стреляют. Продуешь арбалет, и Эйнор тебя выпорет, точно говорю.

– Буду, – упрямо сказал Гарав. Не то, чтобы он не поверил, что Эйнор выпорет – поверил. Но решил рискнуть.

Обрастая зрителями (в основном младшего возраста мужского пола), группа двинулась в сторону леса. Смешно, но у фородвэйт тут – в полусотне шагов от окраины деревни – было оборудовано настоящее стрельбище. Росчисть с мишенями на разных дальностях – да не какими–нибудь, а сооружёнными из дерева макетами животных, обтянутых соответствующими шкурами. Среди прочих Гарав увидел гигантского (метров шесть, если встанет на задние лапы!!!) медведя, волосатого носорога, саблезубого тигра… С ума сойти, всё это тут есть?! И они ехали по этому лесу?!

Соперник между тем громко что–то сообщал всем, передав снизку шкурок гордо задравшему нос пацану. Видимо, тут этот стрелок был признанным чемпионом – в его победе явно никто не сомневался.

Между тем Гарав вовсе не собирался за здорово живёшь расставаться с арбалетом и подставлять спину под ремень рыцаря. И даже более – оруженосец был почти уверен в победе.

Дело в том, что он – ещё рассматривая шкурки – сообразил важную вещь. Конечно, местные с этими арбалетами, можно сказать, рождаются. Но едва ли им надо стрелять на дальность. Такой лес ограничивает мир десятком–другим шагов. Тут важно уметь подобраться к врагу – бесшумно и как можно ближе. А Гарав легко стрелял на 60 метров из «эскалибура», а из развлекательного «арлета» за десяток метров попадал в муху. Местные жители едва ли вообще могли себе представить, что такое бывает и может кому–то пригодиться. Иначе, оценив «машинку» приезжего, они просто не стали бы нарываться на соревнование.

Линия стрельбы была аккуратно выложена белыми камешками. И местный стрелок подошёл к ней, заряжая арбалет… ага! Он заряжает его с упором в живот. И руками – правда, обеими. Слабенькая тетива. И лук тоже… конечно, если сравнивать с арбалетом гномов.

Гарав зарядил оружие. И заметил, что вокруг запереговаривались. Но это уже было всё равно. Соревнование так соревнование.

Жестами местный объяснил, что сначала будем стрелять по кабану. (До него было метров двадцать, и дальше стояли только носорог и медведь.) Поднял три пальца – три стрелы. И жестом предложил гостю стрелять первому.

Гарав поднял арбалет и тут же выстрелил – фактически одним движением. Мишень пошатнуло, зрители вякнули – и притихли. Стрелы в мишени не было.

Потому что она торчала в дереве на окраине росчисти – метров за пятьдесят от линии стрельбы. Исследование, проведённое мальчишками, показало – стрела попала за ухо.

Две другие стрелы Гарав всадил под лопатку и в глаз – они тоже улетели дальше. Местный с задумчивым видом почесал нос и тоже начал стрелять.

Его стрелы практически повторили попадания Гарава. Но остались торчать в мишени. Жестом местный предложил стрелять в медведя. Но Гарав покачал головой, снова заряжая арбалет. И показал на дерево за росчистью – ель, украшенную оранжевыми лишаями, выделявшуюся среди прочих даже в чаще. До неё было метров сто. На столько Гарав из арбалета не стрелял никогда. Но с другой стороны – гномский арбалет – не спортивная машинка.

– Вон та ель, – сказал Гарав. – Фередир, поставь там что–нибудь.

Тот кивнул, поманил с собой троих пацанов, и они оттащили туда, к ели, всё того же кабана. Вернулись бегом. Местные мальчишки смотрели обиженно и даже враждебно. Чемпион выглядел уныло, но ещё бодрился – кажется, всё–таки не верил, что такое возможно…