Текст книги "Оруженосец"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Глава 15,
в которой выясняется, какая это нудная вещь – путешествие.

И опасная. И страшная.

Путешествие верхом оказалось длинным, монотонным и скучным.

День начинался через час после рассвета, когда они поднимались. Умывались, ели горячее, седлали коней и ехали. Ехали шагом, реже – рысью до полудня и останавливались на два часа. Рассёдлывали, кормили и чистили коней. Обедали всухомятку и отдыхали, сколько получалось – по ощущению не больше часа. Ехали, пока солнце не опускалось к горизонту. Останавливались на ночлег. Рассёдлывали, кормили и чистили коней как следует. Готовили ужин на разведённом небольшом огне. Ели – уже в сумерках. Какое–то время отдыхали и разговаривали. Потом двое ложились спать, завернувшись в плащи, а один заступал на примерно трёхчасовое дежурство. За час до подъёма последний дежурный готовил завтрак. И всё начиналось сначала. Всё, что разрешалось сделать на время сна – расстегнуть поясной ремень.

Первые дни, если честно, Гараву было очень трудно. Утром не хотелось вставать так, что он невольно просыпался минут за двадцать, а то и за полчаса до подъёма и тоскливо слушал, что делает дежурный, ожидая: вот сейчас… сейчас… сейчас будет тормошить… Днём Фередир и Эйнор по очереди спали в сёдлах. Гараву тоже никто не запрещал, но у него просто не получалось. По вечерам хотелось поговорить после дневного молчаливого качания в седле, но язык не ворочался, и мальчишка просто засыпал. Кроме того, зверски болела задница и ноги. Он, правда, ничего себе не стёр, как грозились авторы почти всех книг, где встречались всадники–новички, но боль была нудной и беспокоящей.

Потом он постепенно привык. И к коню, и к доспехам, и к медленному равномерному движению, и к ночной прохладе с ветерком. Научился правильно обхаживать коня. Ушла боль. И вечера обрели интерес – почти такой, как в туристском походе.

И Эйнор, и Фередир умели и любили петь. Кроме того, Эйнор любил рассказывать легенды о Нуменоре, а Фередир обожал то, что в мире Пашки назвали бы «страшилками» – рассказы о Шепчущем лесе и Мече Света, о страшном колдуне Мельнике – и умел их рассказывать так, что даже Эйнор как–то притихал, и становилось видно, что рыцарю не так уж много лет… Пашка тоже потихоньку начал рассказывать разное. Он для себя всё–таки выстроил легенду, что родом с очень далёкого востока, где про здешние дела и слыхом не слыхивали… ну и тут, соответственно, тоже про тамошние места не знают. Ни Эйнор, ни Фередир не расспрашивали особо больше, как же всё–таки Гарав оказался здесь. Видно, думали, что он, если и вспомнил, то ему не очень–то приятно про это говорить. Зато с удовольствием слушали, например, немного переделанные истории про битвы с монголами. Гараву даже было немного стыдно – чего доброго, попадёт это в здешние серьёзные летописи: вот, мол, какие дела творятся на востоке!..

…В тот вечер Гарав – а точнее, Пашка – обнаглел окончательно, возжелал славы и выдал на привале стихи своего собственного сочинения, которые днём, качаясь в седле, записывал выпрошенным у Эйнора свинцовым карандашиком на у Эйнора же несколько ранее выклянченной бумаге. Восстановив по памяти текст на русском, Гарав тут же стал писать подстрочник – на адунайке русскими буквами – и неожиданно обнаружил, что вполне может соорудить стихи и на этом языке, тем более, что тут обращали внимание не столько на рифму, сколько на ритм. И вот теперь заливался соловьём, сидя возле костра и с удовольствием наблюдая, как спутники – оба – то фыркают, то откровенно хохочут.

 
– Какая такая «Орда Золотая»?
– Большая, быть может, она – аль малая?
– Конечно, большая, всю Русь захватила.
– Какая ж на свете бывает–то сила!..
И вот волненья средь народа:
– То хорошо, что помогла погода —
Татарин не дошел до нас.
В болотах да снегах увяз…
– Надолго ль он увяз в болотах?
– Нема. Сейчас увяз в заботах.
– В Сарае сидя, зубы точит.
– От нас он деньги дюже хочет.
– Татарин зол. Нас вспомнит скоро…
– Эй братцы! Хватит разговоров!..
…Стоял мужик. Рука в бока.
Был пьян чуть–чуть – совсем слегка.
Особо ростом не высок.
И не сказать, чтобы качок…
Одет… ну, скажем, небогато.
Но что–то было в нем, ребята.
Стряхнул он наземь что–то с плеч
И двинул вот такую речь:
– Нашли чего – Орды бояться!
Славяне! Хватит придуряться!
Боимся шведов и тевтонцев,
Боимся, что не встанет солнце,
Что черти мир захватят весь,
Что дней в неделе будет шесть,
Что вступим мы в Евросоюз,
Что во всю рожу вскочит флюс,
Что пиво кончится на свете —
Всего боимся, прям как дети.
Че там? Какие–то татары —
Да мы порвем их без базара!
В прошедший год – совсем недавно.
Мы обломали чурок славно.
Казань мы рвали до зари…
– Эй ты, мужик! Ты! Не ори!…
Имеешь ты задать вопрос?
С чего я волосом оброс?!
– Сам волосат ты, как лешак…
Меня ты помнишь?.. Сам дурак!
Народ родной брех услыхал,
Народ тут репу почесал:
– Братва! Да это же Петруха!..
– А где ж он был?..
– Ни сном не духом!..
– Да, это я, что, не узнали?
А ведь недавно провожали.
– Ну да! Конечно! Помним мы!
– Вас не видали две зимы!
– На стругах, две весны назад
Вы плыли драть татарам зад!
– Мы думали, что вы с концами!
Глядите–ка, вернулись сами!
– Да нет, народ. Один вернулся… —
Тут наш герой чуть–чуть запнулся.
И, посмотрев поверх голов,
С других рассказ он начал слов:
– Стоим мы тут, а они там.
Татарин едет, видно – хан:
Немытый, страшный, как Хсанкор!
Аж в дрожь бросает до сих пор!
Подъехал стороны на край,
Послать стрелой в татарский рай?
Собачий сын – Кадум Байда
Сказал нам: – Слушайте сюда!
Урус всегда великий воин,
Дружить с монголом он достоин.
Ты удаль показал свою —
Вы победили нас в бою.
Мы щедрость вам свою покажем
И доброту свою докажем.
Урус с татаром – друг навеки.
Мы братья, люди–человеки!..
Но наши парни – не придурки:
– Мы знаем, кто и что за урки.
Татар нам брат? Глядите сами:
Мой дом поджёг, чтоб пламя
Ему обзор весь осветило.
Схватил он девку…
Отрезал серьги ей с ушами.
Ее саму в огонь метнул…
«Кто враг, кто друг…»
Ну, ты загнул!
– Упал татарин, видно, с печки,
Ведь мы для них не человечки,
Не люди даже и не звери.
– Татарин врет?
– Пошли проверим…
– Не надо. Может мы домой?
Какой домой?! Там пир горой!
И вот спустя пустяшно время.
На пир зовет нас вражье племя.
Идем мы к ним во всеоружье:
Бухло бухлом – на время дружим!
Так вот, на самом прям к ним входе
При всем честном (и нет) народе
Какой–то бешеный старик
Писклявым визгом поднял крик:
– Урус, ты нас не уважаешь?!
Друзья мы все! Ты понимаешь?!
Зачем тебе на пире лук?!
Ведь я тебе не враг, а друг!
Оружье сдайте в гардероб!..
– Ты че, загнать нас хочешь в гроб?! —
Вскричал наш воин говорливый,
Потом рванул еще ретивей:
– Чем резать будем мы там мясо?!
И мы с ножами знаем пляски!
Нам без ножей на пир нельзя,
Какие мы, потом, друзья?!
Татарин, фактами убитый.
Глаза со страху чуть закрыты:
– Ножи вам можно – меч нельзя.
И это факты без бузья!
Веселье хряк как рылом стер…
Но вот зашли мы все в шатер:
– Аллах! ХСАНКОР! Иегова! Кришна!
– Все это нам? Ну, очень пышно!
Бухло и закусь, ананасы.
Потом натырим балабасов!
Сейчас братаемся и дружим,
Ну, в общем: не особо тужим.
Проходит час, потом другой,
(Бухи. Не шевельнешь ногой)
И вот, средь пьяной тишины
Крадется к нам через спины
Кадум с ножом наперевес
Так тихо, как медведь сквозь лес.
Он думает, что мы–то спим…
Ну нет уж, хрена – мы ВСЕ бдим!
– Алярм!!! Измена! Хэнде хох!
Кидай перо татарский лох!
Кадум несильно испужался
(Но обоссаться обоссался):
– Коли урусов! Режь собак!
Мы им припомним: «Кто дурак!»
А мы:
– Ножи, братва, наизготовку! —
Покажем им свою сноровку!
– Щас так дадим мы вам просраться,
Что не успеешь испугаться!
Но вот всех сторон шатра.
На нас поперла шантрапа!
Один к пяти. Они в оружье.
– Ну ладно суки! Щас подружим!..
– А что же дальше с вами было?
– Нас половину всех убило
Но мы прорвалися, ребята!
И побежали, как когда–то…
От страшной тьма спасла нас смерти.
Вы в том мне на слово поверьте…
Татар хотели мы обуть,
А получилась просто Жуть….
Татарин – подлый, низкий гад
Любой победе подлой рад!
А мы их побеждали с честью
Как витязи в старинных песнях.
Не трусьте братья, чурки плохи,
А в одиночку вовсе лохи!
Росточком – метр пятьдесят
Давить их надо, как цыплят! [43]43
   Стихи на самом деле Павла Зубкова! (Отрывок из поэмы «Базар времён татаро–монгольского нашествия»)


[Закрыть]
 

– Тихо, – вдруг сказал Эйнор. Только что он смеялся – и вдруг, не переставая посмеиваться, ухитрился одновременно произнести это. – Орки.

От одного слова внутри у Гарава (у Пашки) всё сжалось в тугой ком – и пришёл унизительный, тягучий страх. Фередир продолжал смеяться, даже назад откинулся – так, что оказался рядом со своим щитом.

– Много? – тихо спросил он.

– Не знаю, – Эйнор подбросил в костерок клубок сухих веточек. – Вокруг. Щиты приготовьте. Каждый закроет свою сторону, потом – как получится, от костра не отходить… щиты!!! – это он уже крикнул.

Гарав сам не помнил, как и когда он успел сунуть левую руку в ремни щита и вздёрнуть его вверх, правой рукой нахлобучивая шлем. Конечно, получилось не очень удачно, и он несколько секунд ничего не видел… зато почувствовал два тяжёлых удара в щит (едва не опрокинувших его на спину) и услышал визгливые гортанные вопли.

Он вскочил, уже сжимая в правой руке меч, выхваченный из ножен. Из темноты приближались несколько коренастых чёрных фигур – как будто куски этой самой темноты ожили и надвигались, издавая низкое урчание и похрюкиванье. Мелькнули несколько алых вспышек – отсветы костра на металле.

Пашка почувствовал, что сейчас побежит. Ему показалось, что он стоит один на ледяном ветру – как там, на склоне… Сил стоять и ждать не было, бежать, бросив бесполезный металл – казалось правильным, единственным спасением.

– Дагор, Кардолан, дагор, дагор! – раздался позади рык, в котором почти нельзя было узнать голос Эйнора. – Подходите, твари!

Локоть Гарава ткнулся во что–то твёрдое.

Это был щит Фередира. Сбоку. Рядом.

В прорези шлема сверкали зубы – Фередир смеялся.

Наваждение распалось, хотя страх и не ушёл – но это был знакомый страх, и Гарав знал: он всегда до драки, потом – исчезает.

Надо просто представить, что это ролёвка. Просто ролёвка.

– Хх–у!

Удар небольшого круглого щита в щит Гарава был так силён, что мальчишка качнулся на поспешно отставленную назад ногу. Что–то больно ударило по левой ноге над коленом, шаркнуло по кольчуге.

Визг.

Вонь.

Тараторящий высокий голос.

– Аххх… су–ка… – Гарав ударил кулаком с зажатой рукоятью меча между жёлтых, светящихся бешенством круглых глаз – они были совсем близко.

– Йииии!!! – высокий голос сорвался на вопль. Гарав отбросил орка щитом:

– Пошшшшш… тварррь!

Крух, дранг! Меч и ятяган столкнулись крест–накрест дважды, вышибая яркие искры перед лицами другого орка и человеческого мальчишки. Гарав ощутил – не увидел, а ощутил слева опасное движение, выставил туда щит, принял удар другого ятагана на него, ещё дважды отбил первый ятаган мечом, отбросил второго нападавшего щитом и его ребром ударил первого по шее сбоку. Орк взвизгнул, уронил щит и прыгнул в темноту. Второй попятился – и Гарав, не удерживая удара, полоснул его мечом по голове.

– Храааа… йакккх…

– Уйдёт! – рычание за спиной. Справа выскочил Фередир, натягивая тетиву – и когда успел снарядить?! – своего длинного лука. Скрррр – услышал Гарав голос лука… твванггг!

Убегавшее чёрное пятно исчезло, как растаяло.

– Что, всё, что ли? – Гарав не узнал своего голоса – взвинченного, тонкого.

– Всё, – Эйнор повернулся к нему – с длинного меча рыцаря тягуче падали чёрные струйки. – Теперь понял, почему мы доспехов не снимали? Ну да орки как у тебя в песне – один к пяти привыкли воевать. А нас, сам видишь, трое на десятерых получилось. Не тот расклад.

Гарав увидел, что вокруг валяются с десяток чёрных тел. Два или три ещё корчились, и кто–то тонко пищал, как придавленная крыса.

– Трое мои, – сообщил Фередир. – Двое мечом, одного стрелой.

– А я только одного, – сказал Гарав. – Кажется.

– А я в первом бою ни одного не убил, только чуть голову своему коню не оттяпал, – вспомнил Эйнор.

– Не одного, – Фередир тем временем нагнулся над лежащим чуть дальше убитого Гаравом ещё одним орком. – Это тоже твой. Чем ты его так?

– Мечом… рукояткой, – мальчишка посмотрел на меч и увидел, что крестовина испачкана кровью и какой–то слизью. – А… куда я его?

– В глаз, в левый. Наповал. А этому башку вместе со шлемом разрубил.

– Тупой удар, – осуждающе сказал Эйнор. – Клинок наверняка защербился… Так. Тут должны быть двое живых.

Фередир быстро поджёг в костре факел, посветил вокруг. Гарав замер.

Впервые в жизни он увидел то, что бывает после рукопашной. И поразился – не испугался, а именно поразился тому, что увидел. Орки лежали в лужах чёрной крови и выглядели в общем–то не страшнее забитых свиней или телят. И дело было совсем не в этом…

…Удары Эйнора различались сразу. Они были точные и аккуратные, как будто их наносил не человек. Один орк был разрублен от левого плеча до правого бедра – вместе с кожаным доспехом, усиленным металлической сеткой – не прорублен, а именно разрублен, на две части. У другого – в прочном доспехе – была отсечена голова вместе с латным воротником. У третьего – снизу вверх, от паха до горла – вскрыто тело, как у препарированной лягушки. Ещё двое с хрипами корчились, и Гарав изумлённо сообразил, что Эйнор бил их плашмя – это что же, рыцарь в бою ухитрялся думать о пленных?

Подошёл Фередир – он ходил за стрелой. Ухмыльнулся:

– Точно в затылок попал… Какого надо брать?

Гарав закинул за спину щит, стащил шлем и понял, что забыл поднять защитную стрелку. Да уж…

– Почисть мечи, – приказал Эйнор, передавая Гараву Бар. Фередир тоже подал свой. – Как следует, у них очень едкая кровь… Этого.

Гарав отошёл к огню. За спиной жутко завизжал орк – и тут же заткнулся. А через полминуты, когда Гарав только–только взялся за чистку, к костру вышли Фередир – он нёс оба щита и оба шлема – свои и Эйнора – и сам Эйнор. Он тащил за шиворот и за вывернутую левую руку стонущего орка – ноги у того были связаны, правая рука болталась, явно перебитая и видимо, даже раздробленная.

Эйнор швырнул орка к огню, и тот сел, как–то по–животному подтянув под себя ноги. Губы орка тряслись, он часто сглатывал, по щекам из часто мигающих круглых глаз тянулись две дорожки слёз. От него отвратительно разило – Гарав теперь сам удивлялся, как не обнаружил врагов по запаху. Даже куски кольчуги, тут и там нашитые на кожаную куртку, выглядели как–то жалко, словно орка ошкурили заживо.

Но нет. Как раз жалости Гарав и не ощущал. Он ещё раз заглянул в себя. Нет, не было жалости. Да, орк выглядел жалко. Но пять минут назад, когда они вдесятером бросились на троих – будучи уверенными, что их не заметили – он, жалкий, сейчас, вполне готов был резать и убивать без раздумий.

– Дай шило, – сказал Эйнор. Гарав покопался в сумке, перебросил рыцарю шило. Тот аккуратно пристроил его у огня – тонким гранёным наконечником в пламя. Орк посмотрел туда и стал вздрагивать. – Ты не сюда смотри, – сказал Эйнор – Гарав не сразу понял, что рыцарь говорит не с ним, а с орком. – Ты смотри на него, – кивок в сторону Гарава. – Этот парень был у вас в плену. Может, мне не возиться с тобой, а отдать тебя сразу ему?

Глаза орка метнулись к Гараву. Тот подыграл. Точнее – как подыграл? Не скалился, не угрожал… да нет, даже не изображал ничего. Просто ответил своим взглядом – и при виде глаз орка вспомнил свой плен. Очевидно, этого оказалось достаточно – орк заметался у огня и взвыл, опираясь на здоровую лапу и подтягивая связанные ноги.

– Нет, нет, не я! – закричал орк. Он кричал на вестроне, хотя и с грубым акцентом, явно ему не хватало слов. – Не я главный! Не я старший! Я не хотел напасть!

– Кто приказал напасть? – Эйнор перетёк на колено – ближе к орку.

– Старший! Вон лежит! – орка затряс головой в сторону обезглавленного. – Старший!

– Ему кто приказал? – настаивал Эйнор. Орк моргнул:

– Ни–кто–о… Мы с гор пришли, увидели огонь – напали за добычей.

Гарав уловил, что Эйнор облегчённо перевёл дыхание. И понял – почему. Значит, это просто мелкая банда, а не спланированное нападение.

– Здесь все? – Эйнор поворочал в огне шило. – Ваши все?

– Ты отпустишь меня, тарк? – голос орка стал умоляющим. – Я сразу уйду в горы. Я не буду тут больше. Старший виноват. Даже днём от солнца было не спрятаться, и совсем нет добычи.

– Здесь все? – Эйнор подён раскалённое уже докрасна шило к морде орка.

– Ааааа! Нет! Ещё пятеро в лагере! – орк замотал башкой. – Там! – он здоровой рукой затыкал в сторону.

– Далеко? – Эйнор приблизил шило ещё, сделал движение к глазу.

– Ааааа! Нет, нет, нет, рядом, близко, здесь! Совсем мало идти! – взвыл орк. – Там пленные! Пленные!!!

– Пленные? – Эйно опустил руку. – Какие пленные?!

Глава 16,
в которой появляется Мэлет.

Пашка умел ходить бесшумно. И неплохо видел в темноте. Но сейчас ему казалось, что каждое металлическое сочленение, каждая деталь доспеха и оружия, которая только может лязгать и брякать, делает это – громко и с наслаждением.

Орка Эйнор убил. Взял за шею (орк пискнул и дёрнулся), тряхнул – и орк умер, только коротко щёлкнул переломившийся позвоночник. Но почему–то Гарава это не испугало и не удивило – он думал о пленных. Где–то рядом были люди – люди в лапах у этих тварей. Поэтому, когда Эйнор посмотрел на оруженосцев, явно выбирая, кого взять с собой, Гарав подался вперёд всем телом, только что не прижал к груди стиснутые кулаки. И Эйнор выдохнул коротко и кивнул:

– Гарав.

– Спасибо! – шёпотом выкрикнул мальчишка. Фередир недовольно загундел и в качестве основного довода привёл то, что он из лука выстрелит двадцать раз, пока Гарав один раз пальнёт из своего арбалета. Эйнор повёл в сторону Фередира пристальным взглядом, и оруженосец тут же осознал всю глубину своей неправоты и отправился к взбудораженным коням.

Гарав зарядил во взведённый арбалет срезень. Щит закинул за спину и всем своим видом показал, что он готов в одиночку очистить от орков все Мглистые горы. Эйнор, подойдя к нему (кстати, нуменорец был без шлема) определил на место наносье и показал кулак…

…И вот теперь они двигались по осыпи – с одного большого камня на другой. Эйнор был похож на перепархивающую большую жуткую птицу. А Гарав морщился вский раз, когда подковки на сапогах цокали о камень. Кроме того, он начал уставать – помогала только беспощадная ругань в свой адрес. И ещё – вдруг вспомнившиеся строки…

 
Уж коли выбрал поле – так на нём и стой,
И не меняйся в цвете, коль билетик пустой —
Пусть меняет место, кто идёт за тобой!
 
 
О том, что лучше задохнуться, чем вдыхать этот дым,
О том, что лучше быть коричневым, чем голубым —
Пой, моя упрямая религия, пой!
 
 
Под глубоким морем, под высокой горой —
Рой, моя подземная религия, рой!
Это значит – небо близко, если пальцы в крови!
 
 
Жиденькие корни «разрешённых надежд» —
Режь, моя булатная религия, режь!
Рви, моя звериная религия, рви! [44]44
   Стихи О.Медведева.


[Закрыть]
 

Туннасу было в тысячу раз хуже. Он умирал. Знал это. И всё–таки он много часов шёл сам. А я – я сам напросился. Значит, надо идти, прыгать, ползти за чёрным плащом впереди…

Потом Эйнор растаял. И Гарав даже не сразу сообразил, что это такое – но всё–таки понял вовремя и лёг тоже. И пополз, держа арбалет «на ремень» за пристёгнутую снизу «козью ножку».

Рука Эйнора легла на плечо и подтащила оруженосца к образованной двумя камнями естественной бойнице – она пряталась в тени. У Эйнора было мокрое от пота лицо и он улыбался – безжалостно и ярко. Кивнул вперёд и вниз.

До орков оставалось шагов пятьдесят – вниз по склону. А дальше кончались холмы – и Гарав мельком понял: Северное нагорье тоже кончилось, а значит – они уже в Ангмаре. Но это была промелькнувшая мысль – не больше.

Внизу горел костёр. Около него – рядом с двумя конскими тушами – сидели полукругом четверо орков. Жарили мясо и переговаривались, поглядывая по сторонам.

Эйнор снова тронул Гарава за плечо. И указал другой рукой в сторону по скалам.

Секунду–другую мальчишка ничего не видел. Но потом различил голову и плечи часового–орка среди камней. Эйнор показал на арбалет.

Гарав кивнул. А Эйнор указал на костёр и провёл пальцем по воздуху дальше. Там, за гранью светового круга, явно лежали два человека.

– Я застрелю часового, – еле слышно зашептал Гарав в ухо рыцарю. – Не промахнусь. А потом?

– Бегом вниз и с ходу рубим этих, – зашептал в ответ Эйнор. – Иначе они убьют пленных. Не промахнись в часового – а то потом не найдём эту крысу в скалах.

Гарав кивнул. Устроил арбалет удобнее. И понял, что ничего не ощущает.

Расстояние маленькое, арбалет мощный, отдачи у него нет. Целиться надо в точку.

Гарав удобней приложился. Расслабился, поводил пальцем по кованой удобной скобе спуска.

«Сссссакк!» – сказал арбалет.

Гарав знал, что попал. Он даже смотреть в ту сторону не стал – вскочил на ноги, перекидывая в левую руку щит, а правой – уже на бегу – выхватывая меч.

Орки потеряли две секунды и десять шагов. Прежде чем поняли, что происходит – и повскакали. Потом – ещё секунду и пять шагов на то, чтобы вскочить. И ещё две – и десять шагов – чтобы расхватать оружие.

Остальное время у них почти целиком ушло на то, чтобы решить, кому первому бросаться на мчащихся врагов.

Гарав увидел, как Эйнор буквально смёл – подбросил в воздух плечом и опрокинул на камни – первого попавшегося на дороге орка и зарубил второго. А перед Гаравом оказалась спина – спина орка, который, визжа, бросился к пленным.

В эту спину Гарав, понимая, что не успевает, пустил меч – как дротик. Орк полетел наземь – прямо около связанных людей. Он был убит наповал – меч попал точно под левую лопатку, пробив кожаную куртку. Эйнор тем временем – Гарав этого не видел – снёс последнему орку голову и раздавил ногой горло и позвоночник тому, которого сбил с ног в начале атаки.

– Пленные живы? – спросил рыцарь, обтирая меч об орочьи лохмотья.

– Я сейчас… – Гарав потянул из убитого орка свой меч. Он ожидал, что будет противно – но испытал только досаду, что приходится прилагать усилия, клинок завяз. По примеру рыцаря быстро вытерев его, мальчишка убрал меч в ножны и, на ходу отстёгивая наносье, поспешил к неподвижно лежащим на земле людям.

Орки скрутили и избили пленных, и теперь они были без сознания, это хорошо различалось даже в неверном свете костра. А вот то, что это не люди, а эльфы – Гарав понял не сразу, только когда нагнулся ниже.

– Эйнор, это эльф… – позвал он рыцаря и подавился.

Лежавший слева эльф – золотоволосый, невысокий и хрупкий, похоже – подросток – открыл глаза.

И Гарав застыл – на колене, полувытащив из ножен кинжал.

Девушка, понял он, глядя в эти серые глаза и не замечая больше ничего – не идеально–нежного овала лица, ни губ (сейчас разбитых, но обычно, видимо, более пухлых, чем строгие жёсткие линии эльфийских мужских ртов) – ничего. Только глаза. Таких глаз не бывает ни у мальчишек, ни у мужчин.

Таких глаз не бывает вообще ни у кого, подумал Гарав как–то медленно, какими–то волнами. Не создала природа таких глаз, потому что…

– Ты что застыл?! – рявкнул Эйнор. Блеснул рядом его кинжал. И почти тут же Эйнор заговорил на квэнья – быстро и сердито, рассекая верёвки на руках и ногах пленницы. Та оправдывалась – явно оправдывалась, хотя и с вызовом. Гарав между тем освобождал второго эльфа – молодого мужчину. И при этом косился на эльфийку. Как–то сам собой косился – и не хотел, а глаза постоянно съезжали туда.

– Ты её знаешь? – потихоньку спросил он, когда эльфы были уже свободны и, сидя на земле, растирали руки. Эйнор сердито ответил:

– Знаю. Это Мэлет, дочь Глорфиндэйла из дома Элронда – и будь я проклят, если понимаю, что она тут делает!!!

* * *

Среди людей бывают жёны–воительницы.

Правда, не так часто, как в легендах и сказках. Война – не женское дело. Женщина не может долго ездить верхом по–мужски – если хочет остаться женщиной. Женщина не должна убивать мечом – если хочет остаться человеком. Так что на свете масса причин, по которым воительница – редкость. А те, что есть – очень несчастные или очень страшные существа. Или – чаще всего – и то и другое вместе.

Среди эльфиек воительниц не бывает вовсе. Многие эльфийские женщины владеют мечом и копьём. Почти все – луком. Но это не то. Не то…

Мэлет, дочь Глорфиндэйла из Дома Элронда

Так думала Мэлет дочь Глорфиндэйла. С тех самых пор, как научилась ходить и держаться в седле. Для неё девы–воительницы из рода человеческого были не сказкой и не обыденной реальностью – а скорей примером жизни.

Для родственников же – и особенно отца, и особенно – после того, как ушла за Море мать – характер Мэлет стал источником постоянных забот и неприятностей. Особенно для Глорфиндэйла, не понаслышке знавшего, как на самом деле выглядит романтичный бой и чем пахнут поля сражений – выигранных и равно проигранных – после их окончания. Но именно из любви к дочери отважный витязь не мог ей отказывать и уж тем более не помышлял держать под замками или наблюдением…

…Сейчас Мэлет терзало чувство вины.

Именно из–за неё чуть не погиб молодой Минуиал – когда, подслушав, что отец посылает своего помощника на северо–запад, она тайком отправилась следом. Когда – через одиннадцать дней, казавшихся эльфийке интересным приключением – Минуиал обнаружил это, то возвращаться было уже поздно. Эльф, оправившись от возмущения, хотел уже отправляться обратно, плюнув на задание, которое дал ему Глорфиндэйл – чтобы не подвергать опасности дочь полководца, которую любил весь Раздол… но и тут всё случилось из–за её упрямой глупости – она поскакала прочь от попытавшегося схватить её за руку Минуиала – и… Они скакали долго, потом, среди скал, совсем уже догнавший её Минуиал вдруг осадил коня, подвыдернул из ножен меч – клинок светился пронзительно–голубым – и крикнул: «Орки!» А дальше…

…Орков она сперва не испугалась. Тем более, что Минуиал зарубил восьмерых, прежде чем его свалили с коня камнями. Страх пришёл потом, когда их, связанных и избитых, бросили в стороне от огня – и страшно закричала лошадь, а орки заухали. Потом она, кажется, даже снова обеспамятела, увидев, что у Минуиала всё лицо в крови – помертвелое лицо, закрытые глаза, верёвки, мешающие дышать…, а потом… ещё потом…

Сперва ей показалось, что над нею склонился эльфийский мальчишка – вроде старых товарищей по играм, которых она не раз и не два обходила во всех мальчишеских делах. У мальчишки был прямой нос, длинные, прямые тёмные брови и светлая прядь на глазах – близкий костёр рассыпал в ней медные искры. А серые глаза – когда они встретились со взглядом всё ещё ничего не понимающей – даже того, что спасение пришло, как в книгах, в самый жуткий миг! – Мэлет – сделались вдруг удивлёнными и какими–то наивными. Да, наивными, именно это слово пришло в голову Мэлет.

Сейчас этот мальчишка сидел на конском седле чуть в стороне от костра, возле которого разговаривали нуменорский рыцарь и Минуиал – и грелась Мэлет. Оно отогревалась не только от промозглой сырости, но и от страха. Сейчас снова было почему–то очень страшно, как будто беда ещё не миновала и стерегла где–то впереди. И эта беда… странно, беда не была связана с орками.

О чём я, удивилась Мэлет? И подняла голову.

Она уловила быстрое движение. Мальчишка опустил глаза раньше, чем Мэлет посмотрела на него – но эльфийка уловила его невидимое шевеление.

Он смотрел в её сторону.

Второй оруженосец нуменорца – светловлосый угрюмый парнишка – сразу, как только рыцарь разрешил, улёгся спать, завернувшись в одеяло и повернувшись спиной. От него веяло холодом. Не как от орков, другим – но тоже холодом и боязнью, которую он скрывал даже от себя. А рыцарь и Минуиал говорили – тихо и резко, на талиска, которого Мэлет не знала. Ей стало стыдно. Из–за неё Минуиал потерял коня, чуть не погиб и не сделал чего–то важного. Из–за её глупости. В эту секунду эльфийка поняла, насколько глуп был её побег и дурной порыв к славе. Как будто маленький ребёнок, чтобы «помочь» взрослому, «дорисовал» незаконченную тем прекрасную картину.

Да, ребёнок хотел как лучше. Но картина–то всё равно испорчена…

…Гарав в сотый раз осмотрел наконечник срезня. Он попал точно – арбалетная стрела наполовину отрезала орку голову, мальчишка даже удивился, когда увидел. А ещё больше удивился, что по–прежнему не ощущает ничего «книжного» при виде убитых орков. А ведь это был третий из четырёх, убитых им.

Мысли об орках были «левые». Но как–то отвлекали – и Гарав дёрнулся, когда рядом встала спасённая эльфийка. Глаза поднять не получалось, и Гарав рассматривал узкий сапожки из тиснёной чёрной кожи и ноги – в обтягивающих коричневых штанах. До колен свисала порванная длинными полосами… туника, что ли? Сероватая, с золотистой и голубой оторчкой.

– Какая короткая стрела, – голос девчонки–эльфийки был высоким и… не то, что с акцентом, но с какими–то стеклянными нотами – они походили (Гарав так и подумал) на пропущенные через воздух хрустальные паутинки.

– Да, – Гарав поднял глаза. И снова вплыл по странным ласковым волнам в серый взгляд. Поспешно пояснил: – Это арбалетная стрела.

– Я видела арбалеты только на рисунках в книгах. Их делают hadhodor?

– Кто? – Гарав свёл брови.

– Гномы, – кажется, не сразу вспомнила адунайкское слово эльфийка.

– Да, гномья работа, – кивнул Гарав. Подумал и встал, пересел с седла на расстеленное одеяло. – Садись, если хочешь.

Девчонка присела – одна вытянутая нога на другую, руками по сторонам оперлась на седло и чуть наклонилась назад. Разбитые губы уже поджили (ого, как быстро)… и Гарав вдруг подумал, что – жаль, не знает, кто из орков разбил эти губы. И ещё подумал – хорошо бы, чтоб этот орк попад под его удары. И ещё – жаль, что они так быстро умерли.

– Я сперва думала, что ты из наших, из Golodhrim [45]45
   Эльфы–нолдоры.


[Закрыть], – сказала девчонка. – Сперва, когда ты наклонился. А ты не нуменорец даже.

– Не нуменорец, – кивнул Гарав. – Я йотеод. С востока, с дальнего. Совсем. Меня зовут Гарав.

– Гарав? – брови девчонки ломко пошевелились. – Это имя?

– Прозвище… Имя Павел, но оно по–вашему плохо звучит, да?

Девчонка вдруг тихо засмеялась:

– Так думают люди. Про число «тринадцать»… – и неожиданно добавила: – Я думала, что я ловкая и смелая. А оказалось, что я просто трусиха и неумеха. У меня даже был меч, и я умею им владеть. А я ничего не сделала, даже не прикрыла спину Минуиала. Даже ускакать не смогла…

– Я тоже попал в плен от страха, – вырвалось у Гарава. Эльфийка опять сломала брови, и у мальчишки коротко сбилось дыхание.

– Ты был в плену?! Расскажи…

…– Ты смелый, – покачала головой девчонка, когда Гарав замолчал (да он и недолго рассказывал – что там…) И добавила: – Меня зовут Мэлет, дочь Глорфиндэйла.

«Я знаю», – хотел сказать мальчишка, но не сказал. Потому что одно дело – когда тебе говорит чьё–то имя посторонний человек (даже Эйнор), а другое – когда хозяин имени называет его тебе сам. И вместо этого сказал: