355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Олег Бондарь » Врата в преисподнюю » Текст книги (страница 17)
Врата в преисподнюю
  • Текст добавлен: 15 мая 2017, 05:30

Текст книги "Врата в преисподнюю"


Автор книги: Олег Бондарь


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Глава четвертая

Лара долго не ломалась и согласилась выступить свидетельницей на свадьбе моего друга. В городе ей, по-видимому, особо делать было нечего, так что утром она быстро сдала дела напарнице и заявила водителю развозки, что задержится на несколько дней.

К десяти часам мы были на месте.

Несмотря на то, что к назначенному торжеству оставалась уйма времени, в доме Ильи ощущалась паника по поводу моего отсутствия.

Мало того, что дружки не хватает, так еще и шафер сбежал…

А потому встречали меня, как самого дорогого гостя. Марья Ивановна, едва я выбрался из автомобиля, лично преподнесла рюмочку "душистого" самогона, настоятельно требуя выпить за здоровье молодых. Подобная честь была оказана и Ларе, лишь только выяснилось, с какой миссией она прибыла.

Рыжая язвительно ухмыльнулась, наверное, по поводу внешности новоиспеченной дружки. Я лишь развел руками, мол, где среди ночи отыскать лучшую? Да и сама невеста вовремя сообразила, что при таком контрасте будет выглядеть еще привлекательней.

Я удостоился еще одного целомудренного поцелуя и многих, жалко, не высказанных вслух, слов благодарности.

Я их прочитал в глазах новобрачной.

Мои возражения по поводу критической оценки внешности официантки также остались при мне. Откуда Рыжей знать, что Лара очень и очень ничего в постели?…

Илья был свежим, как огурчик.

Не знаю, каким образом удалось достигнуть столь поразительного эффекта, потому что вчера вечером он оставлял жалкое впечатление. Я же, хотя и был трезвее, даже после принятого лекарства чувствовал себя не лучшим образом. Сказывалась также бурная бессонная ночь…

Рыжая выглядела настоящей красавицей. В белом, может, и устаревшего фасона, свадебном платье она казалась сказочной принцессой.

Пришла мысль о гадком утенке из сказки Андерсена, который превратился в прекрасного лебедя, только гадким утенком Рыжая никогда не была.

Она расцвела, словно цветок.

И куда только подевались показные простота и вульгарность?

Передо мной была женщина в настоящем значении этого слова.

В который уже раз я ощутил острый приступ ревности…

Я завидовал Илье черной завистью и в то же время укорял себя, что раньше не смог разглядеть драгоценности под слоем нанесенной на него повседневной пыли.

Хотя…

Если быть полностью откровенным, я никогда не рассматривал Рыжую, как возможную кандидатуру на роль жены, не решился бы я связать узы с ней и сейчас. Мне просто хотелось обладать ею…

– Тебе плохо?

Голос Ильи заставил меня содрогнуться. Я испугался, что ему каким-то образом удалось подслушать мои, отнюдь, не праведные мысли.

– После вчерашнего неважно себя чувствую, – запинаясь, словно не выучивший урока первоклашка, все же, нашел что ответить на каверзный вопрос.

– А! – прям таки расцвел Илья. – Так мы это дело сейчас враз поправим…

И, схватив меня за рукав, расталкивая гостей, потащил вглубь дома к своей комнате.

Чего-чего, а пить мне не хотелось совсем. Однако я понимал, что расплата за грешные помыслы – неминуема, и потому почти не сопротивлялся.

Оказавшись в своей келии, тщательно отмытой и прибранной по поводу намечающегося торжества, Илья запер дверь на задвижку и, по-заговорщицки мне кивнув, просунул руку в щель между массивным одежным шкафом и стеной. Вскоре на свет божий появился запыленный граненый стакан. Илья похукал в него и тщательно протер новеньким носовым платком. Чище от этого стакан не стал, и желания принимать из него горячительные напитки у меня не прибавилось.

Отвращение, наверное, слишком явно отразилось на моем лице, потому что новоиспеченный жених поспешил еще раз словесно меня успокоить, а затем начал вытворять нечто для меня совершенно неожиданное.

Снова опасливо покосившись на закрытую дверь, Илья снял с подоконника кувшин с водой и на две трети наполнил стакан. Потом вытащил из внутреннего кармана пиджака блестящую упаковку, разорвал ее зубами и бросил в воду огромную белую шайбу.

Таблетка взбесившимся волчком завертелась в тесной стеклянной емкости, оставляя вокруг себя пузырчатый след.

– Ты что, на "колеса" присел? – не врубился я.

– "Алко-зельтцер"! – гордо объяснил Илья. – Лучшее средство от похмельного синдрома. Мне Андрей Павлович из города привез. Здорово помогает. На себе испытал…

Закончив рекламную речь, Илья торжественно протянул мне стакан. Воодушевленный тем, что на этот раз судьба избавила от дегустации вонючего самогона, я почти с наслаждением влил в себя неприятную колючую жидкость.

– Через пять минут будешь, как новенький! – пообещал Илья и, снова наполнив стакан, бросил в него вторую таблетку, уже для себя.

– Я сегодня должен блюсти трезвый образ жизни… – словно оправдываясь, молвил он и залпом проглотил содержимое гранчака.

Правда, сдержаться от гримасы отвращения не смог. Вытер рукавом выступившие из глаз слезы, зачем-то вдохнул два раза широко открытым ртом воздух и прокомментировал:

– Гадость – первостатейная! Но ведь один день можно и потерпеть…

Торжественное таинство бракосочетания происходило на сцене сельского клуба при переполненном зрителями зале.

Как и обещал Андрей Павлович, погулять на свадьбе собралось все село.

Ломящиеся от яств столы были накрыты на улице под специально сооруженным навесом. На крыльце и ступеньках очага культуры громоздились колонки и музыкальные инструменты, посредством которых местные виртуозы должны были развлекать подвыпившую публику.

Вероятно, аппетитные запахи, достигавшие душного помещения и назойливо щекотавшие ноздри присутствующих, способствовали тому, что торжественная часть прошла скомкано, в ускоренном варианте.

Действительно, чего зря мурыжиться?

Захотели жениться, связать свои судьбы вечной обузой – пожалуйста!

Ваше дело!

Но зачем людей, изнывающих от жажды, зазря мучить?

Очень им интересно смотреть на приторно-радужные физиономии новобрачных…

Если бы не надуманные условности, народ в зал арканом не затащили. Все бы сразу обосновались за длинными столами, толкнули пару тостов за молодых, а дальше и вовсе о них позабыли…

Возможно, я и утрирую, выдавая собственные мысли за настроение всех присутствующих, но, не думаю, чтобы слишком. По моим наблюдением, во время обязательной программы собравшаяся публика просто-таки изнывали от тоски и нетерпения.

Даже Андрей Павлович, который данной ему государством властью узаконил отношения молодых, был, на удивление, сдержан и немногословен. Протараторил традиционное напутствие своему сынку с Катькой, повторил то же самое для Ильи с Рыжей, заставил новобрачных скрепить союз поцелуями и расписаться в толстой амбарной книге.

После того, как свидетели также оставили свои автографы, председатель умело откупорил шампанское, мы все, находящиеся на сцене, наскоро отхлебнули из хрустальных бокалов и под фальшивые звуки нестареющего Мендельсона направились к выходу.

Начиналось второе, главное, действие, ради которого, собственно, все и собрались. Ведь союз новоиспеченных ячеек общества может быть крепким лишь в том случае, если его хорошенько обмыть…

Столы под навесом были расположены в форме буквы "П". Молодоженов и свидетелей посадили у ее основания, напротив – родители и родственники виновников торжества, остальные гости рассаживались, кто, где хотел.

Заправлял организацией праздника бойкий шустрый мужчина лет сорока, как шепнул мне Илья – знаменитый тамада, специально приглашенный из райцентра. Речь тамады изобиловала дешевыми шутками-прибаутками, трафаретными хохмочками, которые, там не менее, воспринимались публикой "на ура!" И, несмотря на едва завуалированную пошлость, извергаемые реплики все же окультуривали целенаправленное поглощение алкоголя.

Молодым несколько раз пришлось усладить вкусы гостей долгими поцелуями, то же самое довелось проделать мне с Ларой и Федькиному шаферу (моему старому знакомому – Игорю) с пышнотелой сельской красоткой.

В общем, все шло согласно старому, давно заведенному и не нами придуманному, ритуалу…

Темп, заданный тамадой, меня, откровенно говоря, шокировал, и я был искренне благодарен Илье за потчевание чудодейственным лекарством, позволившим мне достойно продержаться на протяжении первого стола и не осрамиться перед аборигенами.

А дальше, после недолгого перерыва с дикими плясками под не менее дикую музыку, уже никому не было до меня дела и можно было сачковать, если бы не маленькая закавычка. К тому времени мой организм сумел приспособиться к термоядерному напитку и даже выработал какой-то иммунитет. Мне даже стало казаться, что с каждой новой рюмкой я только трезвею.

К сожалению, это была только иллюзия…

Говоря, что никому до меня не было дела, я, все же, поторопился с выводом. Волей судьбы Андрей Павлович, как отец жениха, сидел напротив меня, и все время я чувствовал на себе его изучающий взгляд.

Поначалу столь пристальное внимание меня раздражало и даже пугало. Каким-то шестым чувством я ощущал исходящую от председателя угрозу.

Внешне, конечно, она никак не проявлялась.

Андрей Павлович, как всегда, был спокоен, сосредоточен, вежлив и интеллигентный.

Несмотря на количество выпитого, а в том, что он пил наравне со всеми, я не сомневался, председатель был абсолютно трезвый. Он несколько раз пытался заговорить со мной, однако, я, выискивая всяческие отмазки, игнорировал его, внутренне содрогаясь от воспоминаний о вчерашней встрече на Монастырище.

Андрей Павлович не обижался на проявленное неуважение и, со своей стороны, внимательно следил, чтобы моя рюмка вовремя наполнялась и опустошалась.

Похоже, он задался целью напоить меня, а я, почему-то, даже не пытался противиться.

Наверное, слишком поверил в выдуманный иммунитет…

Вскоре, однако, мои тревоги и опасения развеялись сами собой. Я даже не заметил, как это произошло. Просто вдруг осознал, что больше не боюсь встречаться взглядом с председателем и даже перебросился с ним несколькими ничего не значащими фразами.

После перерыва мы уже сидели рядом, благо, успевшая поднадоесть Лара, решила, наконец-то, бросить меня на произвол судьбы и задалась целью отбить Федькиного шафера у пухлой красавицы. Учитывая, что Игорь был изрядно навеселе, ее затея могла увенчаться успехом.

Для хмельного мужика все бабы – неотразимы. По себе знаю…

– Ну и как оно, ничего? – проронил дежурную фразу Андрей Павлович.

– По-прежнему… – в тон ему ответил я.

– А ваша столичная знакомая все еще интересуется нашими местами?

– Не знаю.

Напоминание о Татьяне отозвалось мимолетной тоской, не более.

– Места у нас, действительно, уникальные…

– Кому, как не вам знать… – уклонился от прямого ответа, но Андрей Павлович, вероятно, уловил в моих словах скрытый подвох, и легкая тень огорчения пробежала по его лицу.

– Да… Монастырище – загадка, каких мало. И вряд ли кому-то удастся проникнуть в ее тайну…

– Почему же?.. – начал было я и осекся.

"Ведь он специально выпытывает. Пытается выведать, насколько я осведомлен…" – молнией пронзила тревожная мысль и, вместе с ней, сразу же возвратился завуалированный алкоголем страх.

Андрей Павлович почувствовал перемену в моем настроении и больше не настаивал на продолжении разговора. Кроме всего прочего, он оказался тонким психологом. А умный противник (в том, что мы с ним находимся по разные стороны баррикады, я не сомневался) – очень и очень опасен.

– Красивая? – проследив за моим взглядом, направленным на толпу танцующих, поинтересовался Андрей Павлович и задымил сигаретой.

На площадке заметно выделялась симпатичная бабенка, лет тридцати. Мне показалось, она несколько раз задорно мне подмигнула.

– Видная женщина. Жаль только, муж никудышный попался…

– А кто муж? – живо поинтересовался я, чувствуя, как кровь начинает бурлить в жилах.

Такое со мной случается всегда, когда дохожу до кондиции. Лишь только увижу юбку со смазливой мордашкой, враз забываю обо всех проблемах, да и, вообще, обо всем…

Прямо индикатор какой-то сидит внутри.

Начинаю на женщин засматриваться – все, баста! Пора завязывать пить.

Правда, именно этого мне никогда и не удавалось. Тащило дальше, по течению, принося одну неприятность за другой, которые я, увы, зачастую осознаю значительно позже, на больную неопохмеленную голову…

– Вон, сидит, наклюкался уже…

Андрей Павлович взглядом указал на противоположный край стола, где, тупо уставившись в стол, медитировал мой старый знакомый заведующий фермой Петр Тимофеевич…

– Так вот она какая, Верка…

– Слыхал уже?.. – чему-то довольно улыбнулся председатель. – Она женщина – ничего, работящая. Слабенькая, конечно, на передок, но, ведь, все бабы такие. А ее и винить грешно. С таким то мужем… Ты бы пошел, потанцевал с ней, что ли? Вишь, как на тебя смотрит! Дело-то молодое…

Я еще раз опасливо покосился на приунывшего зав. фермой и, осознав, что неприятных осложнений с его стороны быть не может, решительно поднялся из-за стола.

Старый сводник удовлетворенно крякнул и проводил меня хитроватой улыбкой.

Кружась с Веркой в медленном танце, ощущая ее мягкие, податливые, выпуклости, вдыхая возбуждающий аромат женского тела, я краем глаза заметил, что Андрей Павлович переместился к мужу моей партнерши и о чем-то с ним беседует. При этом они оба бросали на нас недвусмысленные взгляды. И Петр Тимофеевич больше не казался беспробудно пьяным.

Но, к тому времени я уже успел потерять голову, и мне было глубоко на все наплевать…

Глава пятая

Потанцевав, мы с Веркой, пардон – Вероникой, именно так она настаивала, чтобы ее называли (тлетворное влияние творений супругов Голон – налицо), за стол не вернулись. Воспитанная в лучших традициях сельского гостеприимства, женщина считала, что обязана показать заезжему гостю местные достопримечательности. Я, естественно, против окультуривания программы не возражал.

В результате, мы, миновав уже знакомый мне фруктовый сад, оказались на том же злополучном месте на берегу реки, где некогда так бесславно развивались мои отношения с невестой фермера. Наверное, оно было заколдованным и всех блудниц, независимо от того, местные они или заезжие, тянуло к нему, словно магнитом. Вот только "донжуаны", как я имел возможность убедиться, чувствовали себя здесь не совсем уютно.

Оставалось надеяться, что прошлые мои неприятности являются исключением, а, отнюдь, не правилом.

– Красиво здесь… – расслабленным романтическим голосом произнесла Вероника. – Не правда, ли?

Закат и вправду был чудесен. Даже – изумительный. Лучи заходящего солнца окрасили тучи в багровые тона, и зарево вселенского пожара отражалось в спокойных водах никуда не торопящейся реки.

Однако мне было не до длинных прелюдий.

– Тебя муж не хватится? – спросил с тревогой, совсем не к стати вспомнив почти осмысленное выражение на лице у заведующего фермой.

– Не думаю… – бойко, но, как мне показалось, не совсем уверенно ответила женщина. – По-моему, он уже того… Готовченко… А ты что, его боишься?

О, женщины!

Глупейшие создания…

Или, как там сказал поэт?

Нет, не помню…

– "Боюсь" – не то слово. Вернее сказать – опасаюсь. А это – разные понятия, – надоумил непутевую Веронику.

– Вообще-то, ты прав. Он меня к каждому быку колхозному ревнует. Я даже из-за этого на ферму ходить перестала…

Трудно было понять, шутит она или говорит серьезно?

– Тогда, может, вернемся?

– Ну что ты… Мне с тобой так интересно… Ты такой умный…

Ее руки обхватили меня за плечи, и наши губы слились в долгом сладком поцелуе.

Больше никакие тревоги и опасения меня не волновали…

Мы уже приводили себя в порядок, когда над оврагом, местом нашего уединения, зашуршала трава и послышались чьи-то шаги. А вскоре, мы едва успели испугаться, сверху нарисовалась довольная физиономия Федькиного шафера.

– Ну ты, мужик, и даешь… – довольно загоготал он. – Прямо кобель какой-то…

За его спиной раздался нервный повизгивающий смешок, и я убедился, что моя недавняя подруга Лара таки добилась своего.

– Уж чье бы мычало… – вяло огрызнулся я, выбираясь из оврага.

Игорь был настроен благодушно. Одной рукой он поддерживал Лару за талию, другой сжимал горлышко бутылки, распить которую собирался явно не с нами.

– Ты бы, Верка, линяла поскорей отсюда. Там твой мужик уже всем морды бить собрался…

– Стуканул кто-то? – наивно поинтересовалась женщина, чем вызвала еще один раскат хохота.

– Да тут и стучать не нужно. Ежу и тому понятно, куда вы смылись. Конспираторы… Цветочки они пошли собирать…

Чем больше развлекался Игорь, тем скверней становилось у меня на душе. Я не разделял его оптимизма, так как перспектива общения с сумасшедшим Веркиным мужем не сулила ничего приятного.

Вероника тоже сникла, сделалась непривычно тихой и сосредоточенной. Она еще раз расправила платье, тщательно повыдергивала прилипшие к нему травинки.

– Я, наверное, пойду… – потухшим голосом, ни к кому конкретно не обращаясь, сказала она и унылой походкой поплелась на звуки едва достигающей сюда веселой музыки.

Мне тоже в оставшейся компании делать было нечего и, немножко выждав, я отправился вслед за ней.

Меня еще тешила робкая надежда, что, авось, и на этот раз все образуется…

Не долго.

Очень скоро пришлось убедиться, что серьезных неприятностей не избежать.

Лишь только узкая крученая тропинка свернула в тень густого дикорастущего кустарника, передо мною возник пресловутый Петр Тимофеевич, собственной персоной, притом, в самом свирепом своем обличии.

Его дикое "мать-перемать" в момент всколыхнуло округу и, не успел я слова молвить в свое оправдание, тяжелая сучковатая дубинка смачно соприкоснулась с моим лбом.

Наверное, природа наградила меня очень прочной черепушкой. От тяжелого удара она не раскололась, уподобляясь грецкому ореху, и, хотя я на некоторое время потерял способность видеть и слышать, душа, все же, не спешила расставаться с бренным телом и улетать на преждевременное рандеву с прародителями.

Правда, осознал я это далеко не сразу.

Когда утерянные чувства начали постепенно возвращаться, я понял, что лежу на траве. Что-то больно вдавилось в щеку, и не было никаких сил повернуть голову, дабы избавиться от неприятного ощущения.

Потом вернулись звуки.

Они поначалу были очень далеки от реальных. Голова гудела, словно вибрирующий колокол. Я даже подумал, что если так поют ангелы, то голоса у них совсем не ангельские…

Дальше сработала некая настройка и сквозь заунывный звенящий фон я смог различить шуршание веток над головой и ощутить телом прикосновение легкого осеннего ветерка. Слух также уловил шаги топчущегося рядом человека, возможно, не одного.

А, когда послышались голоса, я окончательно убедился, что пребываю еще на этом свете…

– Да… Здорово ты его огрел, Тимофеич…

По тембру и характерной расстановке слов я узнал Андрея Павловича. Видеть, правда, его не мог, отяжелевшие веки мне еще не подчинялись.

– Я что… Разве ж я хотел? – всхлипывая, оправдывался зав. фермой.

– Он живой хоть?

– Дышит, вроде…

Шершавая ладонь прикоснулась к моей шее.

– Живой, да не жилец… – резюмировал председатель, и мне стало, по-настоящему, плохо.

– Хреновые твои дела, Тимофеич, – между тем, продолжал Андрей Павлович. – Убийство, конечно, тебе не пришьют, но нанесение тяжких телесных увечий со смертельным исходом… К тому же, он – журналист! А, по нынешним временам, это, ох как, отягчает. Могут даже политику припаять…

– Какая политика, Палыч? – истерически завизжал зав. фермой. – Жену мою он… того…

– Ладно-ладно… На ка покури лучше… – чиркнула спичка, я унюхал запах табачного дыма. – Ты, Тимофеич, вот что, горячку зазря не пори. Вдруг все еще уладится?

– Как же уладится? Он сейчас копыта откинет. Может, того… в больницу его?

– Не выдержит. Дорога тряская. Помрет по дороге, тебе тогда точно – кранты!

– Что же делать? – Тимофеич плакал навзрыд.

Странно, но после первого приступа панического ужаса, я слушал диалог совершенно спокойно, как будто речь шла вовсе не обо мне. Видно, все действительно двигалось к трагическому финалу и эмоции первыми отказались мне служить.

– Знаешь, Тимофеич, – после недолгой паузы продолжил председатель. – Ты ведь работник неплохой. Жаль терять такого. Да и знаем мы друг друга, чай, не первый день. А он нам кто? Приехал, неизвестно откуда. Не сват, не брат… В общем, так, я ничего не видел, ничего не слышал. А, если его завтра в речке выловят, пусть докажут, что он не сам туда, по-пьяне, свалился…

И тут меня осенило.

Я осознал суть коварного плана председателя.

Я вспомнил, как он подстрекал меня потанцевать с Вероникой, как после шептался с заведующим фермой, и понял, что, происходящее со мной, не несчастный случай, а четко продуманное хладнокровное убийство…

Только, что толку от запоздалого прозрения?

– Андрей Павлович! Спаситель! Ввек не забуду…

Глупец!

Идиотина безмозглая!

Как он не понимает, что его просто-напросто использовали?

– Ладно, хватит ныть. Сочтемся. Смотри только, чтобы все аккуратно было…

– Сделаю, как надо, – заверил Петр Тимофеевич и по удаляющимся шагам я понял, что председатель оставил нас одних.

Некоторое время были слышны только всхлипывания зав. фермой. Затем я почувствовал, как он схватил меня за ноги и куда-то потащил.

Мое многострадальное тело тяжко заскользило по траве, отдаваясь резкой болью от каждой неровности почвы.

Приторная сладость разлилась желудком, рот наполнился густой слюной. Я застонал и могучая струя вырвалась изо рта на волю.

Избавившись от груза поглощенных за день пищи и напитков, я почувствовал себя лучше и, наконец-то, смог открыть глаза.

Было еще светло.

Растерянный, испуганный Петр Тимофеевич таращился на меня, словно на привидение.

– Ты того… Живой, что ли?

Я криво улыбнулся и снова застонал. Перед глазами все мельтешило и кружилось. Во рту воняло, как из выгребной ямы.

– Ну и рука у тебя, Тимофеич… – едва выдавил из себя, но все же несказанно обрадовался, что не разучился разговаривать.

А заведующий фермой, просто, обалдел от радости.

Он напрочь забыл о причине конфликта и был по-настоящему счастлив, от того, что я живой и разговариваю с ним.

Оно и понятно, не так то просто осознавать себя убийцей…

Я попробовал встать и, вопреки ожидаемому, у меня получилось. Земля шаталась под ногами, то и дело, норовя встать на дыбы. Но, как для готового к погребению покойника, я чувствовал себя вполне сносно. То ли удар оказался не таким уж и сильным, то ли пьяного Бог бережет.

Похоже, обошлось даже без сотрясения.

Гораздо чувствительнее оказалась моральная травма. Мало того, что после подслушанного разговора я напрочь утратил веру в людей, я еще и слишком серьезно отнесся к диагнозу, поставленному Андреем Павловичем. А потому к собственному воскрешению относился с недоверием, ожидая, что вот-вот наступит агония, и я окончательно и бесповоротно распрощаюсь с этим, не таким уж и плохим, миром…

Внушение внушением, а действительность оказалась, все же, сильнее. Я смог таки убедить себя, что мне снова удалось отделаться легким испугом. Если, конечно, не принимать во внимание громадной, болезненной на ощупь шишки на макушке.

Только, что такое какая-то шишка по сравнению с едва не растворившимися передо мною вратами вечности?

Зав. фермой суетился возле меня, словно сестра милосердия. Он успел смотаться к речке, намочил там какую-то тряпку, прилаживал ее к моей ране и все время бормотал нечто нечленораздельное и не поддающееся переводу.

Затем он взял меня под руку и, как маленького ребенка, провел к воде. Поначалу я опасался идти, вдруг у него опять что-то перемкнет? Но вскоре убедился, что на радикальные меры Петр Тимофеевич способен только в порыве неистовой ярости. А она, ярость, к счастью, уже миновала.

Искупавшись, я почувствовал себя более-менее сносно.

Голова, правда, болела, но не так сильно, как можно было ожидать. Земля все еще покачивалась под ногами, и тут в равной степени можно было винить как Петра Тимофеевича, так и выпитое накануне.

– Ты того, не серчай на меня… – увидев, что я окончательно оклемался, молвил зав. фермой. – Это я сдуру так гахнул. Как узнал, что ты с моей лярвой ушел, вообще голову потерял. Оно, конечно, ты и не виноват вовсе. Это бабы все. От них зло одно. Мужик он, что… Сам в молодости грешил… А Верка, она, вообще, ненормальная. Как увидит мужика, так и бросается. Давно бы выгнать ее надобно, да кому ж я, кроме нее, такой нужен?

Мне показалось, что он вот-вот снова заплачет.

– Ладно, Тимофеич. Все нормально. Убедил. Больше к твоей женушке на километр не подойду.

Тимофеич только крякнул. Не знаю, от досады или от недоверия? Достал из кармана обрывок газеты, насыпал щепотку самосада.

Я на него вовсе не обижался. По-человечески, мне было его очень жаль…

– Угостил бы табачком…

Зав. фермой обрадовался просьбе. Он с готовность протянул мне скрученную сигарету и тут же начал сворачивать себе новую.

Дымили молча. Крепкий самосад наждаком резал горло, но именно это мне сейчас было нужно для окончательной прочистки мозгов.

Покурив, поднялись и вместе направились к клубу, где не прекращалось беззаботное веселье.

Я понимал, что мне нельзя там показываться, более того, нужно бежать с деревни, как можно скорее и куда подальше. Только, почему-то я снова поступил вопреки здравому смыслу…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю