Текст книги "Врата в преисподнюю"

Автор книги: Олег Бондарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Олег Бондарь
Врата в преисподнюю

Пролог

Солнце клонилось к закату. Его косые лучи едва пробивались сквозь все более уплотняющуюся завесу фиолетово-серых туч. Остатки чистого неба, которых становилось все меньше, отпугивали холодно-синим безразличием. Коричневая пожухлая трава и редкие сохранившиеся на кустах листья испуганно вздрагивали под резкими порывами северного ветра. Изредка в продрогшем воздухе мелькали колючие крупинки первого снега.

Заунывные ритмичные удары нескольких десятков бубнов усугубляли царившие вокруг уныние и безнадежность.

Под этот тоскливый звук длинная вереница людей медленно спускалась извилистой тропой к полукруглому амфитеатру, у подножия величественного каменного строения.

Когда-то давным-давно вся площадь была вымощена огромными белыми камнями. Но время и природа неумолимо вносили свои коррективы. Теперь от некогда сплошного настила остались лишь редкие островки. Все остальное утонуло в вязком болотистом грунте, заросло травой или же покрылось темными мутными лужами.

Люди давно не наведывались в это место, и от него веяло запустением и пугающей тишиной, которую лишь подчеркивали нервно бьющие барабаны.

Казалось, сама природа гневалась на тех, кто посмел нарушить вековой покой, исказив в наказание приветливый, погожий день преддверием надвигающейся непогоды.

Да и чего еще следовало ожидать? Ведь, когда о богах забывают надолго, они начинают сердиться, и нелегко вымолить их прощение…

Бубны затихли.

На некоторое время воцарилась тишина: тревожная, угнетающая, изредка нарушаемая лишь сердитым воем ветра, натыкающегося на каменных истуканов, да робким всхлипом какого-то из младенцев, тщетно ищущего тепла у груди матери…

Горстка людей представляла жалкое зрелище, казалась ничтожно малой по сравнению с огромной площадью и самим сооружением. Но это было все, что осталось от некогда могучего и процветающего народа. От народа, который за несколько тысячелетий смог покорить почти всю земную твердь и навязать ее ничтожным обитателям свое неоспоримое владычество.

Тогда боги были щедры и милостивы.

Вот только упоенные победами люди забыли покровителей и, попав во власть ничем не обоснованного тщеславия, стали приписывать удачи исключительно своим заслугам. И удач становилось все меньше…

Сначала неурожай и последовавший за ним голод. Затем – болезни и моры, взбунтовавшиеся рабы, все более частые и наглые набеги некогда покорных трусливых соседей…

Привыкшие к роскоши и власти, разбредшиеся по всему миру, они не могли больше оставаться одним народом. Постепенно сливаясь с порабощенными, завоеватели исчезали, пополняя ряды покоренных, даруя им новое поколение, наполненное желанием бороться с поработителями.

Так случается всегда, когда малый народ покоряет большие, какой бы силой и знаниями он не обладал.

И потомки великих шли против своих собратьев под знаменами народов, ранее побежденных их предками.

Все это длилось не одно столетие. Забвение быстро не приходит. Чтобы стереть память, нужны века.

И эти века прошли….

Но забвение никогда не бывает полным.

Остались общие слова в языках разных народов, в разных уголках земли рождались младенцы с похожими чертами лица, воспроизводящими гордый лик могущественных пращуров. Иные божества назывались одинаковыми именами, разные народы совершали похожие обряды. Однако этого было слишком мало, чтобы способствовать возрождению навеки утраченного.

Великая цивилизация потерпела крах и, волей обстоятельств, была обречена на неминуемую гибель…

И вот горстка людей, чудом полностью не утративших корней, возвратилась к истокам, к святому месту, из которого начиналось Великое Царство, дабы просить у позабытых богов милости и снисхождения. Отпрыски великих уже не нуждались во владычестве над Вселенной. Они желали лишь одного – выжить…

Ветер все усиливался. Расшибаясь о каменные глыбы, завывал, словно стая голодных волков. Серые тучи, полностью укутав небо, низко нависали над землей. Сумерки сгущались, поземка становилась крупнее и гуще.

Страх и холод вынуждали людей сбиваться плотнее, впритык один к другому. Их глаза с надеждой взирали на каменных исполинов, гордо возвышающихся на вершине горы, сложенной из гранитных плит.

Люди забыли имена богов, олицетворяющих собой невиданных зверей. Возможно, такие водились в том мире, из которого пришли предки на эту землю?..

Они не были страшными, но самим видом своим вынуждали замирать сердца, ибо символизировали смелость, гордость, независимость, властность – черты, присущие некогда этому народу, но утраченные им, казалось бы, навсегда.

Все здесь напоминало о былом величии.

Громадные каменные блоки, ровно выложенные один на другой…

Какая сила смогла их поднять?

Сейчас она безвозвратно утрачена, так само, как утрачены и азы знаний, благодаря которым удалось неизвестным зодчим воплотить силу и дух своего народа в монументальном сооружении.

Без помощи богов никак не обошлось.

Возможно, тех самых, которые до сих пор высились по обе стороны зигзагообразного подъема на вершину Храма. Они словно бы указывали путь туда, где размещались жертвенники с каплеобразными чашами, кровью приносимых жертв, из которых питали себя покровители.

Боги долго не вкушали привычной пищи. Дождевая вода, собирающаяся в жертвенных чашах, не могла удовлетворить их запросы. Некоторые не выдержали и, обессилев, свалились с громадной высоты, разбив свои тела о выступающие из земли утесы. И там, где они стояли, теперь молчаливым упреком торчали обломки ног и гранитных постаментов. Те же, которым удалось уцелеть, продолжали поражать остатками величия, но на них застыла скорбная печать безразличия ко всему, в том числе и к судьбе своих нерадивых питомцев.

Но ведь они – Боги!

Они должны быть милосердными!

И люди, собравшиеся у подножия Храма, искренне верили, что им удастся пробудить их силы, заслужить прощение и вымолить право на жизнь.

Конечно, это будет непросто. Боги любят все самое лучшее.

А где его сейчас взять?

Ведь здоровых и молодых почти не осталось. А тем, какие есть, так далеко до богатырей, знаных лишь по старинным преданиям.

И все же, выбирать не приходится. Многим лучшим из тех, кто остался, придется кровью своей платить за слабую искорку надежды, питающую сердца пришедших к Храму.

Их было десять – избранных.

Пять молоденьких девушек, не успевших познать любви, и пять юношей, молодых воинов, самых сильных и самых способных. Больше эти люди пожертвовать не могли. Их и так осталось слишком мало. Если умертвить больше, пропадет сам смысл грядущего спасения. И все надеялись, что боги поймут их и смилостивятся, приняв столь скромную жертву.

На некоторое время ветер утих и стал явственно слышен рокот реки, полукругом огибающей противоположную стену Храма. Все замерли в неимоверном напряжении. Им показалось, что они слышат речь богов.

Только, что они говорят?

Люди давно позабыли, как нужно общаться с богами…

Снова, сначала нестройно, а затем все более ритмично и громко застучали бубны. Даже непогода на время успокоилась, то ли испугавшись, то ли прислушиваясь к давно позабытым звукам.

Обогнув толпу, группа жрецов в белых одеяниях с горящими факелами в руках стала медленно взбираться на вершину Храма. Вслед за ними вооруженные копьями стражники вели обреченных. Тела жертв также были укутаны белой тканью. Юноши и девушки дрожали от холода или от страха, а скорей всего – от того и другого, но покорно плелись вслед за палачами, иногда подгоняемые незлыми тычками древками копий своих вооруженных соплеменников.

Снег прекратился, ветер утих, и сразу стала заметной мгновенно воцарившаяся тьма, немилосердно подавляющая низко нависшими тяжелыми тучами. Лишь только огни факелов в руках жрецов оживляли застывшие тысячу лет назад лица исполинов, которые, вроде бы, начали улыбаться в предвкушении близкого угощения.

Пройдя галереей богов, траурная процессия оказалась на плоской верхней площадке, у противоположного края которой высились пугающие размерами изваяния, изображающие чудовищных невиданных тварей. А у их подножия распростерлась громадная каменная Женщина – символ жизни и продолжения рода.

Несколько сопровождающих сбросили в центре площадки принесенные охапки дров и тотчас поспешили вниз. Один из жрецов поднес факел, и красноватые языки взметнувшегося пламени кровавым блеском озарили скорбное небо.

Бубны умолкли.

Старший из жрецов подошел к круглому камню, одна из сторон которого, опираясь на более мелкий камень, открывала под собой пустоту. Наклонился и вытащил из углубления, спрятанные в нем бронзовые нож и чашу.

Сколько они там пролежали со времени последнего обряда, не ведал никто. Но боги сумели уберечь страшные орудия, сулящие им кровавую поживу.

Теперь все было готово к началу жуткого действа.

Передав чашу помощнику, старший жрец подал знак, и два стражника выхватили из кучки обреченных стройную русоволосую девушку. Доселе ведущая себя спокойно и смиренно, жертва вдруг заупрямилась и начала вырываться. Но, что могла она сделать против двух сильных, мускулистых воинов? В мгновение ока ее скрутили и бросили на холодный каменный жертвенник к ногам палача.

Вырвавшийся крик боли и безысходности тотчас заглушили вновь ожившие бубны…

Раньше жертвам умирать было легче. Даже плененных врагов перед казнью поили чудным зельем, которое лишало их воли к сопротивлению и делало нечувствительными к боли. Но с тех пор прошло слишком много времени, и секрет приготовления напитка был давно утрачен.

Боги любят все свежее. Они пьют кровь лишь из живой плоти…

С несчастной девушки стащили белые одеяния, жрец взмахнул острым орудием, и толпа стоявших внизу содрогнулась от крика, заглушившего громкие бубны.

Струя алой крови вспыхнула в отблесках костра и окрасила одежду палачей. Не в силах больше кричать, жертва с перекошенным от боли лицом и открытым, неистово хватающим воздух ртом, трепыхалась в объятиях стражников. Один жрец держал обрубок ее руки, второй собирал в чашу, стекающую из раны, дымящуюся на морозе кровь.

Вслед за первой рукой была отсечена вторая. Лишь после этого несчастной перерезали горло, умертвив ее.

Когда чаша наполнилась до краев, жрецы сделали по глотку (боги должны быть уверены, что им предлагают качественный товар) и вылили кровь девушки в одно из каплеподобных углублений, выдолбленных в жертвенном камне.

Тоненькая алая струйка, растапливая снежную крупу, медленно сочилась одним ей ведомым маршрутом, оживляя давно пересохшие жилы строения, вселяя в него жизнь и возвращая былую силу. Сам запах растерзанной плоти внес что-то новое в это место, а крик разбудил нечто дремлющее, могущественное, страшное и в то же время достойное восхищения и поклонения.

Храм больше не казался забытым и разрушенным. Камни не были мертвыми обломками. Они оживали, начинали дышать, излучать из себя мощную энергию, которая, достигая людей, освобождала их мысли от рабской покорности, вселяла дух необузданности и вседозволенности.

Запах крови творил с людьми невероятное.

Чем громче звучали крики обреченных, тем неистовее становилась толпа у подножия Храма. В одночасье канули в лету запреты, веками насаждавшиеся условностями сосуществования, и в тела людей вселилась первобытная дикость. Теперь долина содрогалась не только от криков боли, доносившихся с вершины Храма, но и от возбужденных стонов разыгравшейся внизу оргии. Такой же, какие, наверное, неоднократно устраивали здесь столетия назад предки заблудших детей.

Когда была умерщвлена последняя жертва и заполнена последняя чаша жертвенника, струйки крови, стекающие по камням, сомкнулись, образовав причудливую паутину. Едва узор стал завершенным, небо пронзила ярчайшая молния и могучий гром, сотрясая камни, прокатился над долиной.

Тотчас расступились тучи, и над Древним Храмом воссияла яркая круглолицая луна.

Лишь только свет луны коснулся кровяных артерий, они внезапно вспыхнули ярким голубым огнем, и холодное неприродное пламя вознеслось, казалось, до самых небес, отражая в них замысловатый рисунок и на мгновение затмив само светило, породившее столь чудное явление.

Все, и жрецы, и воины, и столпившиеся внизу, застыли в немом восторге, а мгновение спустя, не сговариваясь, одновременно упали на колени и прикрыли обнаженные головы ладонями. И сразу же снова загрохотал гром, земля заколыхалась под ногами, гранитные глыбы стали покачиваться, словно живые.

Боги услышали зов, приняли пищу и теперь что-то говорили.

Только никто не мог понять их величественную речь…

Свечение прекратилось так же внезапно, как и началось. Голубое пламя медленно опустилось вниз, снова слилось с тоненькими ручейками крови, которые продолжали отблескивать синими огоньками.

На этом чудеса не закончились.

Огоньки стали подпрыгивать и перемещаться. Вскоре они выстроились двумя линиями, один край которых спускался вниз, а другой упирался в круглый камень посреди верхней площадки Храма, тот самый, из-под которого жрецы вынули орудия для жертвоприношения.

Свет луны после вспышки снова обрел былую силу и был направлен на подпирающий гранитную глыбу белый камень. Тот сначала пульсировал едва заметными зеленоватыми точечками, а затем постепенно приобрел устойчивый изумрудный цвет.

Восторг овладел душами людей. Они поняли, что боги их простили и теперь указывают путь к спасению. И стоящие внизу стали подниматься освещенным коридором к вершине Храма.

Когда все, ищущие спасения, собрались на верхней площадке, главный жрец приблизился к сияющему камню, и приложил к нему ладони. От прикосновения сияние усилилось, казалось, руки жреца стали прозрачными и просвечиваются насквозь…

Все затаилось в ожидании. Даже природа замерла. И лишь громкое дыхание да стук сердец ожидающих нарушали тишину священного места.

Время остановилось. Мир исчез. Осталось только святилище, очень близкие и большие звезды и ничтожно малая горстка людей…

Тихо и незаметно долина внизу наполнилась клубчатой дымкой, словно тучи, которые еще совсем недавно укутывали небо, решили вдруг передохнуть и опустились на землю, скрыв ее под своей непроницаемой оболочкой. Сквозь нее пробивались лишь крохотные искорки – капельки крови принесенных в жертву соплеменников. Казалось, сама Вселенная со всех сторон окружила крохотный пятачок, оставив лишь небольшой островок тверди, на котором и ютились ищущие спасения люди.

Дымка приблизилась вплотную, и тогда камень под руками жреца неожиданно вспыхнул ярким огнем, и вырвавшийся из-под валуна сноп пламени закружился громадной, расширяющейся от основания, спиралью. Первый могучий всепожирающий вихрь поглотил жреца, за ним ступили в неизвестность остальные из оставшихся представителей некогда великого и могущественного народа.

Боги даровали им прощение и указали путь к земле предков. К той земле, на которой бездарные потомки надеялись возродить утраченное, чтобы снова вернуться сильными и непобедимыми. В этот миг им суждено было узнать основную забытую мудрость, и впредь они поклялись жить, не отступая от Закона Предков…

Когда последний человек исчез в огненном вихре, туман рассеялся сам по себе, тучи снова поднялись вверх, надежно упрятав луну и мерцающие звезды.

Словно стая волков с удвоенной силой завыл неистовый ветер, снежная крупа становилась крупнее и гуще.

Вскоре вся местность вокруг была засыпана толстым снежным покровом.

Одинокая скала сиротливо ютилась в глубокой долине, продуваемая всеми ветрами, разрушающими ее гранитное основание, безжалостно уничтожающими следы человеческой деятельности.

В выбеленном зимой пейзаже уже мало, что напоминало о былом величии некогда непобедимой расы…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Она была симпатюлечкой, эта милая крошка, возомнившая из себя великого ученого, и вот уже на протяжении полутора часа щедро чествующая присутствующих научной терминологией, которую в иных кругах иначе, как «умняками», никто бы не назвал. Но ей повезло: публика подобралась умная, понимающая, или, во всяком случае, делающая вид, что понимает.

Да и разве может быть иначе на научно-практической конференции, посвященной такой узкой и специфической теме, как "Проблемы исследования духовной жизни древних обществ юга и центра Украины"? Тем более, если учитывать, что основную массу аудитории составляли студенты-первокурсники, а до сессии оставались считанные дни. Под недремлющим глазом декана они внимали каждому слову оратора, а некоторые даже пытались что-то конспектировать.

В атмосфере всеобщей сосредоточенности я чувствовал себя не в своей тарелке и откровенно скучал. Сессию мне не сдавать, а вникать в заковыристые фразы почему-то не хотелось. И, дабы чем-то себя развлечь, пришлось сосредоточить внимание на личности выступающей. В отличие от темы доклада, она, отнюдь, скучной и прозаичной не казалась.

Я открыл программку конференции и прочитал: "Свиридова Татьяна Сергеевна, кандидат исторических наук, доцент кафедры всеобщей истории Национального университета имени Т. Г. Шевченко".

Сколько же ей лет?

Судя по тому, что она кандидат наук, никак не меньше тридцати: институт, аспирантура, написание диссертации, защита…

Как для такого возраста, сохранилась Татьяна Сергеевна неплохо и уж никак не походила на замученных нищенской зарплатой старых дев, с которыми у меня ассоциировались научные работники, представительницы слабого пола.

Встретив женщину в институтском коридоре, я, вряд ли выделил ее из толпы акселерированных студенточек, взращенных на чернобыльской радиации, словно бройлерные цыплята на витаминах. Пухленькая, симпатичная попка, плотно упакованная в тесные джинсы, свободная светлая блузка с глубоким вырезом, который сам по себе напрочь отрицал мысль о возможной принадлежности женщины к категории бесполых книжных червей, волнистые каштановые волосы, локонами спадающие на плечи и приятно контрастирующие с изумительной белизной шеи, которой еще не успел коснуться весенний загар. В ее лице не было плебейской вульгарности. В нем просматривался врожденный аристократизм, что столь редко встречается в наше время. Аккуратные черные брови, тоненький носик, пухлые, обведенные бледной помадой, губки, утонченный подбородок…

Эту женщину легче было представить украшением богатого особняка, нежели просиживающей дни напролет в читальном зале библиотеки за скучнейшими томами исторических монографий.

В зале почувствовалось оживление, и я, оставив созерцание докладчицы, решил все же послушать, о чем она говорит.

– В заключение хочу сказать, что современной исторической науке практически ничего не известно о верованиях и обрядах наших далеких предков, которых во всем цивилизованном мире принято называть ариями – людьми земли. У нас же, в силу сложившихся обстоятельств, в основном из-за идеологических ограничений бывшей советской науки, этот народ именуется не иначе как представителями трипольской культуры…

Браво, девочка! Ну и загнула…

Два часа распиналась неизвестно, о чем, и в результате – скромное признание, что никто ничего не знает.

Это мне напомнило увиденную недавно мелодраму "Анастасия" о судьбе последнего отпрыска семьи Романовых. Американский режиссер на протяжении двух серий держал зрителя в напряжении, признают ли родственники Анастасию за свою, и вдруг, в конце фильма признается, что он и сам не уверен, была она настоящей дочерью царя или талантливой самозванкой? После таких финалов неизменно остается горечь разочарования, и сожаление о напрасно потерянном времени.

Но ученая дама не слышала моих мысленных упреков и продолжала с нарастающим вдохновением:

– Несомненно, идеология наложила глубокий отпечаток на все аспекты нашей жизни и на историю особенно. Потому так и случилось, что гораздо выгоднее было заниматься изучением вопросов марксизма-ленинизма, чем истинной наукой. Результат – закономерен. Мы не знаем практически ничего. И даже сейчас, спустя почти десять лет после развала Советского Союза, историческая наука остается одной из самых заангажированных и конъюнктурных. Поменялись только акценты. Ученые, основная масса которых выходит из коммунистического прошлого, разучились работать по-настоящему и, в основном, их деятельность сводится к написанию злободневных статей и рефератов. Как раньше они писали о руководящей роли коммунистической партии, так сейчас, в том же духе, творят о мировом значении украинской буржуазной революции. Даже археология, которая, по логике вещей, должна быть самой объективной и незаидеологизированной, на самом деле таковой не является. Все находки, которые каким-то образом не вписываются в давно выстроенные авторитетные теории, попросту не принимаются во внимание, а консервативные научные журналы не допускают на свои страницы никаких революционных веяний и свежих идей…

Студенты радостно оживились, лицо декана стало хмурым, а я понял, что время потрачено не совсем зря и из этой конференции можно выжать больше, чем простой информационный материал.

– Все это в результате может привести к полному краху науки, как таковой. Потому что молодые учатся у старших, а те в свою очередь делают все возможное, чтобы отбить у них всякое желание мыслить нестандартно и нетрадиционно. Без чего, согласитесь, ни о каком прогрессе не может быть и речи.

Теперь Татьяна Сергеевна меньше всего походила на облаченного ученой степенью научного работника, она больше напоминала выступающего на митинге оратора. Эмоции явно возобладали над разумом, и она безжалостно крушила своих "закостенелых" коллег, обвиняя их во всевозможных грехах. Может ее слова и были справедливыми, но, как, на мой взгляд, она совершала серьезную ошибку, которая в результате могла поставить большой жирный крест на ее едва начавшейся карьере. Словно задиристый подросток, у которого юношеский максимализм и наивная вера в справедливость затмевают способность трезво смотреть на окружающую действительность.

Каждый из нас в молодости прошел стадию, когда происходящее видится в этаком розовом свете. И единственным надежным лекарством от прогрессирующего романтизма становилась шоковая терапия. Пока человек пару раз не ляпнется об асфальт, он ни за что не прозреет.

Татьяна Сергеевна до сих пор каким-то образом, по-видимому, избегала подобной участи, что казалось очень странным, учитывая ее социальное положение. Ведь не мной первым замечено, что больше всего грязи скапливается именно во внешне благопристойных и интеллигентных преподавательских и научных коллективах. Единственный приемлемый для этой среды закон – закон джунглей. Не съешь ты, скушают тебя. И каждый готов сожрать своего ближнего ради собственного блага.

Каким же образом удалось выжить этому хрупкому, наивному птенчику?

Я с интересом наблюдал за реакцией декана истфака. Большего консерватора в ученом мире вряд ли можно было отыскать и казалось странным, что он позволяет студентам столь долго слушать подобную ахинею. А потому можно было ожидать чего угодно, вплоть до открытого скандала, что, учитывая специфику моей работы, было равносильно найденному самородку для золотоискателя.

Однако пришлось разочароваться.

Декан дергался на стуле, покраснел до кончиков ушей от распиравшего внутреннего негодования, но прервать доклад строптивой лекторши не решался. Скорей всего его сдерживал столичный статус выступающей, что в неписанном табеле о рангах для периферийного института было весомым аргументом.

– И, возвращаясь к теме моего доклада, – продолжала Татьяна Сергеевна, – хочу снова заметить, что мы не знаем истории своих предков не потому, что не сохранилось никаких археологических или иных памятников, а исключительно по той причине, что никто и никогда их не искал. Кстати, весьма уважаемый мною академик Борис Рыбаков, не лукавя, честно признался в этом в своей монографии "Язычество Древней Руси"…

Не могу сказать точно, что вынудило меня остановить свой выбор именно на этой девчонке. Возможно, ее безрассудная "донкихотская" дерзость, или же ее личное обаяние? А может, то и другое, вместе взятое. Иногда почти невозможно объяснить даже собственные поступки. Непредсказуемость – черта, присущая каждому. Именно она делает нашу жизнь разнообразной и интересной.

Но, как бы там не было, я вырвал из блокнота листик и, стараясь, чтобы почерк был разборчивый, написал: "Уважаемая Татьяна Сергеевна! Если Вас на самом деле интересуют некоторые, неизвестные исторической науке факты по теме Вашего доклада, я бы с удовольствием с Вами встретился и поговорил". Подписал и передал записку ближайшему соседу, сумев проследить ее путь через всю аудиторию к столу президиума.

Я увидел, как она развернула ее, прочитала, обвела взглядом присутствующих и, не сумев вычислить автора, согласно кивнула головой, обращаясь как бы одновременно ко всем находящимся в зале.

Длинная трель звонка возвестила о перерыве в работе конференции. Студенты сразу же сорвались с мест, наполнив аудиторию взбудораженным гамом.

Подчиняясь всеобщему порыву, я также вскочил со стула и вслед за всеми ринулся к выходу. Но сразу же осекся и остановился.

Странное все-таки существо человек… Стоило мне окунуться в студенческую среду, как подсознание мгновенно перенесло меня на десять лет назад, пробудив, казалось, давно канувшие в лету инстинкты. Или, может быть, это обыкновенное стадное чувство, дух толпы, который захватывает, несет словно вихрь, лишая человека способности контролировать свои мысли и действия?

Смущаясь собственной резвости, я посторонился, пропуская несущихся мимо первокурсников, а затем неторопливо стал спускаться к столу президиума.

Татьяна Сергеевна стояла у окна, растерянно оглядывала всех проходящих, тщетно пытаясь выделить из сотни лиц одно, принадлежащее автору заинтриговавшей ее записки. Косой луч солнца, пробившись сквозь запыленное стекло, отражался от блестящего кулончика, превращая его в своеобразный маячок, и глаза поневоле останавливались на глубоком вырезе ее блузки.

Хотя, я, наверное, просто ищу ненужные оправдания. Если говорить правду и только правду, кулончик, каким бы красивым и изящным он не был, являлся далеко не самой интересной вещью в этом соблазнительном вырезе.

До этого рассеянный взгляд ученой дамы, наконец-то, выделил меня из толпы окружающих. Мое пристальное внимание к кулончику, конечно же, не осталось незамеченным, но женщину оно ничуть не смутило. Наоборот, кажется, даже понравилось. Во всяком случае, она мило улыбнулась, поразив меня изумительной белизной ровных зубов, и сделала шаг навстречу.

– Это вы написали?

Она сжимала в маленьком кулачке листик бумаги, который я недавно вырвал из своего блокнота. От ее приятного голоска и не исчезающей улыбки теплая волна прокатилась по телу.

– Мне очень понравилась ваша лекция. Хотя, должен заметить, некоторые суждения были весьма резковаты…

– Вы не похожи на студента…

– Неужели? – я достал из кармана визитку и протянул Татьяне Сергеевне.

– Пресса? Странно… Пресса раньше никогда мною не интересовалась. Что же вы… – она снова взглянула на визитку, – Андрей Васильевич, хотите от меня услышать?

– Можно просто – Андрей… Должен вас разочаровать, Татьяна Сергеевна. Все, что я хотел услышать, я уже услышал. Разве что вы захотите кое-что добавить в приватном порядке… – мои глаза помимо воли все время соскальзывали на блестящую безделушку, и потому она неверно растолковала последнюю фразу.

– Если это банальный повод для знакомства…

– Вы избегаете новых знакомств?

– С интересными людьми – нет. Но терпеть не могу пошлости…

– Смотря, что подразумевать под этим словом…

Нить нашего разговора убегала черт знает куда, и знакомство грозило разорваться, так и не начавшись. Но Татьяна Сергеевна не спешила хлопать дверью, демонстрируя таким общепринятым способом возмущение моим поведением. Она внимательно осмотрела меня с ног до головы и, вероятно, осталась довольной, потому что снова мило улыбнулась.

– Вы – философ, – заметила она. – Но, боюсь, философские дискуссии – не совсем моя специфика. А потому, может, перейдем ближе к теме?

– Для начала я хочу спросить, как у вас обстоят дела со временем?

– Все зависит от того, что вы хотите мне предложить.

Она не прочь была пофлиртовать и мне это понравилось. Терпеть не могу высокомерных зануд, даже если они и не дурны собой.

– Ну, предположим, выпить чашечку кофе…

Она призадумалась, и на ее личике, словно в зеркале, отразились все те сомнения, которые будоражили ей душу. Только я уже не сомневался, что она примет мое предложение. Если женщина решилась сделать первый шаг, она ни в коем случае не откажется от второго. Тем более, когда ее разбирает любопытство. Конечно же, я имею в виду настоящих женщин, а не существ, принадлежность к полу которых определяется лишь фасоном одежды.

Татьяна Сергеевна меня не разочаровала.

– Пожалуй, я соглашусь. Но лишь в том случае, если кофе будет прелюдией, а не темой.

– Прелюдией чего? – не замедлил поинтересоваться я.

– А вы – наглец, молодой человек… – рассмеялась она, перекинула через плечо крохотную сумочку, и мы пошли к выходу.

– Разве мы идем не в студенческую столовую? – спросила Татьяна Сергеевна, когда мы, миновав остановку общественного транспорта, направились к центру города.

– Если вы считаете, что в студенческой столовой можно выпить хороший кофе, вы очень глубоко заблуждаетесь.

– Вообще-то, насчет кофе я человек непривередливый, и считаю его не столько напитком, сколько средством для общения…

– Странно, но в этом наши взгляды полностью совпадают. Правда, если есть возможность выбора, выбирать нужно лучшее…

Она промолчала, дала понять, что полагается на мой вкус. Мы вошли в небольшое уютное кафе, где можно было уединиться в отдельной кабинке. Здесь готовили натуральный кофе на жаровне с песком.

– Неплохо, – оценила Татьяна Сергеевна, доставая из сумочки пачку сигарет и зажигалку. – Довольно таки уютно.

– Да, здесь всегда тихо и спокойно. Нам никто не помешает…

Словно опровергая мои слова, бармен врубил громкую музыку. Наверное, от радости, что его заведение посетили клиенты. Я хотел было возмутиться, но Татьяна Сергеевна воспротивилась.

– Я люблю музыку, – сказала она.

– Даже такую бредовую?

– Нам она, может, и кажется бредовой, а кому-то ведь нравится…

Я не стал перечить, хотя совершенно не разделял ее мнение. Спорить с женщиной – бесполезное занятие.

В кафе ученая дама преобразилась.

Теперь мне даже трудно было представить, что менее часа назад она читала серьезную лекцию, и ее словам внимало более сотни слушателей. В полумраке за низеньким столиком, с сигаретой в руке она ничуть не отличалась от остальных представительниц слабого пола, завсегдатаев подобных заведений. Правда, в ее внешности и манерах напрочь отсутствовала показная вульгарность, которой так кичится нынешнее подрастающее поколение. Татьяна Сергеевна вела себя естественно и непринужденно, не рисуясь, не тушуясь, избегая ненужных крайностей. Она не притворялась, не играла роли, оставалась такой, как есть.