Текст книги "Голод (СИ)"

Автор книги: Олег Мушинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Привет честной компании, – с улыбкой сказал я.

Дети вначале глянули на сестру Анну, затем по рядам за столом прокатилось приглушенное "здрасте".

– Здравствуйте, дети, – сказал Факел, разглядывая помещение.

Сестра Анна задула свечу, но дырявая крыша пропускала достаточно света. В углу был сложен камин. Над огнем висел закопченный котелок – всего один. Рядом на кирпиче стоял чайник. За ними приглядывала девчушка с длинной деревянной ложкой в руках.

– Скажите мне, – попросил Факел, проходя по помещению. – Кто-нибудь из вас знает здешнего плотника?

Дети дружно уткнулись взглядами в пустые миски. Кто-то едва заметно помотал головой.

– Он чаще на лесопилке бывал, чем у нас в лагере, – сказала сестра Анна. – Наверное, вам лучше там поспрашивать.

– Наверное, – согласился Факел. – Но, быть может, и здесь кто-то что-то слышал.

Если и слышал, то с нами поделиться не спешил. Факел задал им два десятка вопросов, как прямых, так и наводящих, но ответ был тем же самым – робкие пожимания плечами, мотания головой и опущенный взгляд. На двадцатом вопросе терпение инквизитора начало иссякать. Учитывая, что оно обычно иссякало на первом, это он еще неплохо держался.

– Странно это, – все еще спокойным тоном, словно бы размышляя вслух, произнес Факел. – Вы живете посреди лагеря, и ничего вокруг себя не видите.

– У нас и в приюте забот хватает, – пояснила сестра Анна. – Здание старое, внимания требует. Да и вообще мы стараемся не привлекать к себе излишнего внимания.

– Нелады с соседями? – спросил я.

– Я бы так не сказала, господин Глаз, – ответила сестра Анна. – Бывает по-разному. Иногда люди жертвуют приюту, иногда обворовывают. На круг примерно то на то и выходит, но пожертвования вызывают нарекания у других беженцев. Особенно у тех, кто в поте лица зарабатывает хлеб насущный. Мы стараемся помогать лагерю, чем можем, но можем мы немногое, и когда староста выделяет нам какие-то припасы, эти люди полагают, что мы получаем их незаслуженно.

Она развела руками. Мол, такая тут жизнь. Девчушка у очага робко вклинилась в разговор и доложила, что каша готова.

– Прошу к столу, гости дорогие, – сказала нам сестра Анна. – Откушаете, чем бог послал.

По знаку монахини двое мальчишек вскочили и перенесли котелок на стол. Все внимание детей тотчас переключилось на него. Этим вечером Бог послал им немного пшенки. Я один мог бы прикончить весь котелок за один присест. Похоже, у Всевышнего тоже был ограниченный бюджет.

– Спасибо, мы только по делу, – ответил я.

– Нас ждет расследование, – добавил Факел.

Не похоже, чтобы мы своим отказом сильно опечалили приютских.

– На сытый желудок дело расследуется легче, – с легкой улыбкой заявила сестра Анна, давая нам шанс передумать.

Я не стал уточнять, что с пары ложек пустой каши лично я сытее не стану. А Факел – тем более. Им тут и самим-то есть толком нечего, а глаза такие голодные, что если бы мы всё еще верили в каннибала, его поиски можно было начинать прямо здесь. Мысленно вздохнув, я оглянулся на Факела. Он, видать, подумал о том же самом и уверенно кивнул.

Мы пожертвовали в пользу приюта нашу тушенку. У них даже ножа не нашлось, чтобы ее открыть. Я подарил им свой. Был у меня маленький перочинный. Один малец лет десяти ловко вскрыл ножом жестянку и всё ее содержимое тотчас отправилось в котелок. Теперь у каши был хотя бы запах еды.

– А нам, пожалуй, пора, – сказал Факел.

Мы бы на этом и откланялись, но тут малец, отложив нож, неуверенно напомнил:

– Вы тут про плотника всякое спрашивали.

– Ну да, – сказал я.

Малец под пристальным взглядом Факела совсем замялся.

– Говори, не бойся, – подбодрила его сестра Анна.

– Только он хороший, – сказал нам малец.

Мы с Факелом переглянулись и мой напарник поинтересовался, с чего тот это взял. Как быстро выяснилось, кое-что дети всё-таки видели. Подгоняемый суровыми взглядами остальных и запахами каши с мясом, малец торопливо поведал, что с неделю назад один из беженцев с описанием "здоровый дядька" сильно возмущался, что приют кормят "за просто так" и даже предлагал сжечь его. Плотник страшно избил этого дядьку и сказал остальным, чтобы даже не смели злоумышлять против приюта.

– Да, это очень интересно, – сказал Факел.

В тот же момент я краем глаза уловил за окном движение. Резко повернув голову, я успел заметить за окном чье-то лицо. Затем оно пропало. К сожалению, я не успел разглядеть его черты. Это тоже было интересно.

Со словами: "как бы у нас там лошадку не увели", я быстро вышел из приюта, прихватив по дороге винтовку. Лошадка была на месте. Бричка и трупы – тоже. Я быстро добежал до угла. У той стены никого не было.

Лагерь жил своей жизнью. Люди проходили мимо. Кое-кто поглядывал на бричку, но без особого любопытства. До войны, наверное, целая толпа собралась бы поглазеть на жмуриков, а сейчас… Как говорится: "да кто их не видел?" Толпа, скорее, собралась бы поглазеть на того, кто их действительно не видел.

Из приюта вышел Факел, застегивая на ходу ремни амуниции.

– Заметил что-нибудь? – спросил он.

– Кто-то наблюдал за нами, – ответил я. – Но он успел уйти. Может, конечно, просто какой-нибудь воришка к приюту присматривался.

Факел подумал и сказал, что он так не думает. Я тоже так не думал.

Мы направились в город. Ощущение, что за нами наблюдают, составило нам компанию. Бывало такое на фронте, когда буквально чувствуешь, что бес тебя уже выцеливает, а ты его не видишь и только ба-бах – выстрел! К счастью, бесы – стрелки паршивые. Хотя откуда здесь взяться бесу?

До ворот мы добрались без приключений. Те всё еще были открыты, но в них уже дежурил бодрый старикан. На плече у него висела винтовка "Веттерли-Витали". Та еще бабахалка! Итальянцы ее потом под манлихеровский патрон переделали, но у сторожа была еще старая, под десятимиллиметровый.

Старикан оказался первым человеком в Дубровнике, который догадался спросить у нас документы. Документы у нас были в полном порядке. Старикан взял под козырек и пропустил нас в город.

– Куда теперь? – спросил я, и добавил: – Вообще неплохо бы уже на постой определяться.

– Да, пора, – согласился Факел. – Только давай-ка вначале наших подопечных определим.

Он махнул рукой в сторону брички. Лошадка вскинула голову, но, сообразив, что это не ей сигнал, снова повесила морду. Покойничков мы определили в мертвецкую при городской церкви, изрядно взволновав здешнего попа. Ну еще бы, привезли на ночь глядя трех дохлых культистов, которых и с приличными христианами рядом не положить, и девать больше некуда. Идею попросту прикопать мерзавцев в лесочке Факел отмел наотрез. Не положено!

Здешняя мертвецкая занимала одну комнату в подвале церкви. В ней уже лежала какая-то старушка, чинно преставившаяся на девяносто втором году жизни. После получаса споров, уговоров и даже угроз именем инквизиции подселили к ней наших троих, отгородив их деревянной ширмой. За эти полчаса прибыл местный доктор с помощником, и мы с ним приволокли эту ширму со второго этажа. Тяжелая оказалась зараза.

Факел тщательно проинструктировал доктора, что нам интересно по части вскрытия. В смысле, ему интересно. Мне на них было наплевать, а после того, как я чуть не навернулся с этой ширмой на лестнице, вообще хотелось пристрелить всех троих по второму разу.

– Идем, Глаз, – сказал Факел, когда всё, наконец, устроилось. – Я узнал адрес этого плотника. Тут недалеко.

– Заглянем в гости? – без особого энтузиазма спросил я.

– Да. Нагрянем, пока новости еще не разлетелись.

В последнем я сильно сомневался, но чем нечистый не шутит. Благо и впрямь оказалось недалеко. У плотника был дом в конце боковой улочки, у самой стены. По размерам, скорее, избушка, но так добротно сделанная, что ее иначе чем домом и не назовешь. Крохотный дворик перед входом был засыпан песком, через который пробивалась трава. Никакой жизни с улицы не наблюдалось.

Входная дверь выглядела не слишком прочной. Факел примерился и с одного удара выбил ее ногой. Я первым ворвался внутрь с оружием наизготовку. В сенях никого не оказалось. Дверь в комнату была приоткрыта. Я рывком распахнул ее и нырнул внутрь, падая на пол. Пол был дощатый и немного пыльный.

Черная тень молнией метнулась в окно. Только занавеска взметнулась. А, быть может, она одна и взметнулась от ветра, человеческого силуэта я не разглядел. Секундой спустя Факел появился в дверях, полностью заполонив собой дверной проем. Если бы сейчас началась стрельба, он собрал бы весь урожай свинца. На его счастье, обошлось без пальбы.

Не увидев никого в комнате, я метнулся к приоткрытому окну. За окном был всё тот же песчаный дворик. Пустой. Улица тоже была пустынной. Где-то за домами лениво тявкнула собака. Выбравшись наружу, я не нашел на песке никаких следов. Впрочем, песок давно слежался, я и сам-то там не особо наследил.

– Наверное, показалось, – сказал я в окно.

Дома стояли вплотную, а добежать до конца улицы человек бы точно не успел.

– Не показалось, – отозвался изнутри Факел. – Тут кто-то пошарил до нас.

– Вот зараза, – беззлобно ругнулся я.

Вернувшись в дом, я присел на подоконнике, глядя, как Факел методично обшаривает жилище. Он подходил к очередному шкафу или рундуку, вначале осматривал его снаружи, затем открывал дверцу или крышку – смотря что там было – снова осматривал и уже потом начинал рыться в содержимом. Закончив осмотр, инквизитор аккуратно складывал вещи как было, закрывал, что открыл, и только потом переходил к следующему предмету.

Тот, кто покопался тут перед нами, был не столь аккуратен. Факел по ходу обыска указывал мне на детали, которые выдавали предыдущий обыск, но я просто верил ему на слово. Покончив с комнатой, Факел прошелся по сеням. На чердак пришлось слазать мне. Там все заросло паутиной. В подполе не нашлось даже паутины.

– Не жил он здесь, – констатировал Факел итоги наших бесплодных изысканий. – Разве что ночевать приходил. А вещи – для маскировки.

– Он бы лучше для маскировки чугунок картошки заготовил, – проворчал я.

Факел усмехнулся.

– Даст Бог, у старосты покормят, – сказал он. – Пойдем, проведаем этого Василия Никаноровича. Думаю, уже пора.

– Давно пора, – ответил я, и глянул на часы. – Если повезет, аккурат к ужину поспеем.

Факел усмехнулся, и согласился, что вообще было бы неплохо. Однако он имел в виду, что пора бы уже позадавать старосте кое-какие вопросы. Дело у Факела всегда на первом месте.

Приехав в управу, мы сдали лошадку с бричкой на попечение тощего господинчика, а сами поднялись на второй этаж. Симпатичная машинистка, наморщив лоб, перекладывала бумаги. Это выражение сосредоточенной задумчивости ей очень шло. Печатная машинка была накрыта тряпичным чехлом.

Дверь в кабинет отворилась и оттуда вышел городской староста.

– Ох, Ольга Львовна, я думал, вы уже ушли, – произнес он, глядя на машинистку.

Барышня тотчас отложила бумаги и с готовностью вскочила на ноги.

– Уже ухожу, Василий Никанорович, – сказала она.

Голос у нее был приятный. Староста неуверенно кивнул, затем заметил нас и куда увереннее вздохнул. Барышня оглянулась, и добавила:

– Если, конечно, господам не потребуется стенографировать.

Едва я собрался сказать, что всё может быть, как Факел вперед меня уверенно заявил:

– Не потребуется. Нам просто надо поговорить. Обойдемся пока без протокола.

Староста облегченно выдохнул.

– Тогда я пошла, – сказала машинистка, и тотчас упорхнула со словами: – Доброго вечера, господа.

Я проводил ее взглядом. В нём было много восхищения ее грациозностью и самая малая толика подозрительности. Барышня проскользнула мимо нас так легко, словно тень. Тень в черном платье. Кажется, я подцепил у Факела дурную привычку подозревать всё и вся. Ну какой из нее культист, а тем более одержимый? Последние – сплошь уроды, а она – настоящая красотка.

Нет, скорее, это просто раздражительность от голода. Лучше бы нам было поговорить за ужином. Застольная беседа да без протокола – что может быть доверительнее? Увы, староста пригласил нас не в столовую, а в свой кабинет. С предыдущего визита в нем ничего не изменилось, разве что бумаг на столе стало чуть побольше. Староста привычно было направился к столу, но остановился на полдороге, не решаясь сидеть, пока мы стоим. Стульев для посетителей в кабинете не было.

– Ты присаживайся, Василий Никанорыч, – сказал ему Факел. – У нас беседа пока не официальная, а в ногах правды нет.

Староста благодарно кивнул, стрельнув в нашу сторону встревоженным взглядом на слове "пока", и осторожно опустился на краешек кресла. Я, раз уж у нас пока не официальная часть, присел на подоконник. Там стоял горшок с чахлой геранью. Я немного подвинул его, чтобы ненароком не смахнуть за борт, хотя, сдается мне, в садике за окном ей было бы куда комфортнее. Факел прошелся по кабинету.

– Что ж, Василий Никанорыч, – сказал Факел. – Первую часть загадки мы решили.

– Да-да, – староста исправно закивал. – Мне уже, к-хм… так сказать, сигнализировали. Никак поверить не могу, что наш плотник оказался людоедом.

Он помотал головой, словно бы утрясая там неприятную мысль.

– Не людоедом, Василий Никанорыч, а культистом, – поправил его Факел.

– Час от часу не легче.

Через сад пробежала Ольга Львовна. Оглянувшись на здание, она увидела меня в окне, и тотчас скрылась за деревьями. Что ж, под дверями машинистка не подслушивала. Это говорило в ее пользу. На месте культистов я бы непременно попытался выяснить, что нам известно.

Хотя, по правде говоря, известно-то нам немногое.

– Да, это хуже, – сказал старосте Факел. – Как же ты, Василий Никанорыч, проглядел его?

Староста развел руками и вздохнул.

– Виноват. Ведь на хорошем же счету был шельмец! План всегда в срок выполнял. Коли надо, день и ночь работал. Никогда не жаловался и, главное ведь, на него никто не жаловался.

– Да, о своей репутации он позаботился, – согласился Факел. – Но вот что странно. У него на груди здоровенная бесовская татуировка. Такую так просто не сведешь и не спрячешь. Стало быть, он был убежденным адептом культа, а не просто заблудшей овцой. И неужели никто ничего не заметил?

Староста в очередной раз вздохнул. Очевидно, в данном случае это означало утвердительный ответ.

– Как давно он в Дубровнике? – спросил Факел.

– Так местный он, – сразу ответил староста; даже как-то духом воспрял от того, что хоть на какой-то вопрос у него есть точный ответ. – Из Чекушек, – и добавил в ответ на вопросительный взгляд инквизитора. – Деревенька такая была за рекой, тут версты три, не более.

Он махнул рукой на окно. Деревенька была примерно в направлении лесопилки.

– Была? – переспросил я.

– Всё так, – подтвердил староста. – Пару лет назад там все перемерли от чумы. Один только плотник и остался. Инквизиторы его, кстати, тогда проверяли. Сказали – чист. А я что же? Мне сказали, я и поверил. У меня полномочий перепроверять за вами нет.

Факел недовольно махнул рукой. Мол, здесь понятно, дальше давай. А дальше ничего примечательного и вовсе не было. Деревушку спалили от греха подальше, а плотник перебрался в Дубровник. Он и раньше нелюдимым слыл, а тут и вовсе в себе замкнулся. Никого это не удивило.

– Вот, стало быть, и всё, господа инквизиторы, – так закончил староста свой рассказ.

– Да нет, Василий Никанорыч, не всё, – ответил Факел. – Получается, к культу он уже здесь примкнул. Такое случается, что человек в годину бедствий утрачивает веру. Случается… Но если он тут примкнул, то, получается, было к кому примыкать.

Староста, старательно кивавший в такт его словам, машинально кивнул и на последней фразе, после чего вздрогнул и испуганно вскинул голову, одновременно втягивая ее в плечи. Выглядело забавно, словно бы черепашка из панциря выглянула. Видел я их в Петроградском зоопарке, когда захаживал туда с одной своей знакомой. Точь-в-точь нынешний Василий Никанорыч.

– Так это что же у нас получается? – встревоженно произнес староста, не решаясь озвучить очевидное.

За него это сделал Факел.

– А получается, Василий Никанорыч, что не единственный он тут культист был.

– Так вы ж еще двоих подстрелили, – тотчас напомнил староста.

– Эти уже после пришли, – ответил Факел. – Думаю, сбежали от нас в Петрозаводске.

– Так, может, и он с петрозаводскими где-то пересекся? – предположил староста.

Факел согласился, что может быть и так, и поинтересовался, кто из горожан живет в Дубровнике со времен чумы в Чекушках. Как оказалось, "почитай все", включая, кстати, и самого старосту, который клятвенно нас заверил, что он, конечно, ни в коем разе и ни сном, ни духом.

– А, может, это кто-то из беженцев? – предположил староста. – Они аккурат с того времени пошли.

Он достал из ящика стола папку с бумагами, сверился с ними и заявил, что да, буквально на днях два года будет, как первые беженцы у него зарегистрированы.

– Это, значит, с начала осады Новгорода, – прикинул Факел, задумчиво оглаживая подбородок.

Староста немедля поддакнул, что так оно и есть. Новгородские пришли первыми, да и сейчас многие ими записываются. Фронт-то там то туда, то сюда ходит. Сам город исправно держится, но бесы по всей округе шастают. Вот люди и бегут.

– Проверим, – сказал Факел, но прежде чем староста успел вновь поддакнуть, он уже и рот раскрыл, инквизитор с другой стороны зашел: – Только ты мне вот что скажи, Василий Никанорыч. Это что же, два года у тебя люди пропадают, а ты, как сам говоришь, ни сном, ни духом?

Староста побледнел.

– Позвольте! – негромко произнес он. – Какие два года? Люди начали пропадать всего лишь недели три назад.

Он сверился с бумагами и добавил, что первый городской житель исчез и вовсе десять дней назад, а три недели – это потом полицейский среди беженцев накопал.

– Угу, – сказал Факел. – Это похоже на правду. Значит, десять дней вы искали своими силами, а потом ты, Василий Никанорыч, обратился за помощью?

Староста заверил нас, что так оно и было. Люди уж очень из-за слухов о людоеде взволновались. Пришлось, так сказать.

– Пришлось, – повторил за ним Факел. – Вопрос только: кому? Ведь ты, Василий Никанорыч, той телеграммы не отправлял.

Инквизитор остановился у стола старосты и строго уставился на того. Тот весь сжался. Его взгляд буравил бумаги перед ним, словно надеясь отыскать там правильный ответ, но никак не находил.

– Брось темнить, Василий Никанорыч, – сказал Факел. – Мы всё равно раскопаем, кто ее отправил. Телеграмма – это документ, а документ подразумевает учет. Время только жалко тратить.

– И просьба о помощи – это не преступление, – добавил я. – За нее точно не накажут.

– Да как сказать, – едва слышно прошептал староста.

Мы с Факелом переглянулись, и мой товарищ, не теряя времени, насел на него всерьез. Кто может наказать за обращение в инквизицию, окромя культистов?! В общем, до обвинения в ереси тут оставалось буквально пол шажочка. Бедного старосту уже трясло. Ну еще бы! Ересь по нынешним временам – измена, только вместо петли изменника ждал костер. Незавидная перспектива.

– Если не так, самое время рассказать нам всё, – сказал я.

Староста тотчас поклялся Христом богом, что всё не так и до сего дня ни о каких культистах он и слыхом не слыхивал.

– Это всё военные наши! – жаловался он, прижимая руки к груди. – Секретность у них. А молчать велено мне. И куда прикажете деваться? Мы ж от них полностью зависим, господа! Не подпишут приемку грузов – и никаких пайков нам. Лебеду жрать будем, а у меня – полтыщи человек только по учету проходит. Да еще бродяги эти, будь они неладны! И хоть разорвись между вами всеми.

Он руками показал, что уже разрывается на части. Факел его еле успокоил. А вот нечего было так запугивать человека!

Малость успокоившись, староста вздохнул и поднялся на ноги. Позади него стоял массивный шкаф. Дверцы были заперты на замок. Ключ от него висел у старосты на шее. Отперев шкаф, староста достал лист бумаги.

– Вот, господа, читайте сами, – убитым голосом произнес он.

Факел взял бумагу и подошел к окну. Тут было светлее. Бумага оказалась телеграммой, датированной двумя месяцами ранее. Отправителем значился штаб фронта за подписью лично генерала Алексеева. Это наш командующий.

Далее шел гриф "совершенно секретно", прочие атрибуты и, наконец, текст, извещавший руководство города Дубровник о проведении профессором Леданковым важного военного эксперимента в их районе. Телеграмма требовала не только оказывать профессору всяческое содействие, но и сохранять в строжайшей тайне всё, что касается эксперимента и самого профессора. Излишнюю болтливость обещали карать по законам военного времени. Это расстрел. Тоже не сахар, хотя и лучше костра.

– И кто этот профессор? – спросил Факел.

Староста пожал плечами.

– Я и видел-то его всего пару раз, – признал он. – Сидит у себя, как медведь в берлоге, а чем занимается – не знаю, и уж простите, и знать не хочу.

– Что ж, по крайней мере, теперь ясно, что тут понадобилось культистам, – сказал я.