Текст книги "Куафёр из Военного форштата. Одесса-1828"
Автор книги: Олег Кудрин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Глава 18
Натан отдал почтовому работнику письмо в Вену, произвел оплату и с радостью узнал, что ему пришло послание из Парижа. Наверное, от Видока… Да, точно – от Видока!
Как же правильно поступил Горлис, что, прочитав первый том мемуаров старшего приятеля, упомянул об этом в письме, да еще и похвалил. Гроза парижской преступности благодарил его кратко, сдержанно, мол, так, пустяки, ничего особенного. Но чувствовалось, что ему сие внимание к книге, написанной, по всей вероятности, не им самим, однако по его рассказам, чрезвычайно приятно.
А далее Видок переходил к делу. И вот тут Горлис как бы выпал из жизни, происходившей вокруг, полностью погрузившись в суть дела, излагаемую корифеем сыска.
В целом, грабежи, осуществляемые через окна, – явление обычное. Как правило, для них привлекают детей или же взрослых людей невысокого роста и тощего телосложения. Понятно же, что оконные отверстия, в кои следует забраться, часто бывают довольно узкие. В преступном сообществе детей, предназначенных для этого занятия, какое-то время учат тайнам профессии, прежде чем отправлять на такую «работу». И поскольку это особая специализация, требующая сноровки, опыта, она в криминальном мире пользуется определенным уважением. Разумеется, когда это уже не дети, а взрослые матерые преступники. И да – бывает такое, что один или несколько этаких «оконных мастеров» могут переезжать из одного города в другой, дабы нигде не быть узнанными и пойманными. Подобно тому, как осы воруют мед у пчел в разных ульях.
Оконные воры умеют очень ловко карабкаться по стенам домов, используя разные архитектурные элементы, скульптуры и прочее. Выпрыгнуть со второго этажа, даже довольно высокого, для них не составляет проблемы, поскольку эти мастера «умеют» гасить силу удара, приземляясь сначала на носки, потом на пятки и сгибая колени, так что седалищем едва не достают до земли. И там, где другие сломали бы ноги, эти специалисты остаются невредимыми.
Также имеются особые приспособления для оконных воров, работающих с домами, в каковых этажей от двух и более. Эта конструкция похожа на якорь с двумя сильно загнутыми и заостренными на конце лапами, с помощью которых ее цепляют за подоконник. А по прочному канату грабитель с добычей спокойно выбирается наружу, как правило – в темную, новолунную ночь. Оказавшись на земле, вор дергает за специальный трос, отчего срабатывает механизм, отцепляющий этот «якорь» от подоконника. И вся конструкция падает на землю. Чтобы было меньше грохота, если есть время, подстилают что-то мягкое на землю. Недостаток сего метода в том, что такой «якорь» оставляет на нижней части подоконника два характерных следа от острых концов якорных лап.
Но есть также и воры, работающие с крыши. Они обычно привязывают канаты к дымоходным трубам, следя, чтобы те были не ветхими, прочными. В таких случаях по возвращении на крышу с добычей канат обрезают, не оставляя никаких следов.
Так что, ежели комнаты, где состоялись смерти, были закрыты на ключ изнутри, из них могли выбраться в окно. Но не только! Есть еще одна хитрость «запертых комнат». Опытные и сильные преступники имеют специальные щипчики. С их помощи воры проворачивает ключ, открывая двери, запертые изнутри. Но точно также можно и запереть нужную комнату. Если внимательно, с лупой, осмотреть ключ, который на подозрении, то на нем можно увидеть следы от описанных щипцов…
Кое-что из дотошно описанного Видоком Натан и сам знал, понимал. Но что-то стало для него важной новостью – прежде всего, описание технических приспособлений.
Что ж, теперь следует пойти в дом Абросимова да хорошенько осмотреть там ключ и подоконник. А потом то же действие произвести и в комнате несчастной Иветы Скавроне.
* * *
После того как дело с завещанием Никанора Абросимова было заморожено и передано на рассмотрение жандармских властей в столичном Санкт-Петербурге, Горлис нечасто захаживал в дом скончавшегося. И по его разумению, такая ситуация теперь может длиться довольно долго. История серьезная, капитал остался крупный. И понятно, что без шефа корпуса жандармов Бенкендорфа решение вынесено не будет. При этом сам Александр Христофорович на югах, то в прифронтовой Одессе, то на войне, где следит за безопасностью Его Императорского Величества. Так что нужно ждать его возвращения в Петербург вместе с Николаем Павловичем. По вполне разумному распоряжению Лабазнова Горлис рассчитал большую часть слуг, так пока и не дождавшихся никакого наследства, ни маленького, ни большего. Это, в свою очередь, отношения абросимовской прислуги к «французику» не улучшило.
Придя к Дому Абросимова, Натан постучал в дверь, чтоб знали, что он пришел, однако ответа ждать не стал. Достал связку ключей, имевшуюся у него, и отпер замок. Затем решительно направился в спальню Никанора Никифоровича. По дороге отметил, что обстановка, конечно, уж не та. Нельзя сказать, чтобы всё запущено или, упаси бог, разворовано. Однако в этаком – полузаброшенном состоянии. Пыли многовато. Надо всё же сказать печнику, чтобы больше уборкой занимался. Уж никаких отговорок быть не может, что ему из-за его печных дел в августе времени не хватает…
Перво-наперво осмотрел подоконник в абросимовской спальне – и сверху, и с внутренней части. Никаких следов от «якоря» не нашел. Потом достал ключ из двери и… вспомнил, что лупы-то у него с собой нет. А без нее и не рассмотришь, что там на конце ключа – следы от щипцов или просто потертости? Ехать домой за лупой – трата времени. Надо посмотреть в столе у хозяина дома. Он с годами начал слабеть зрением, а делами занимался. Наверняка имелась лупа – для просмотра деловых бумаг, где почерк совсем мелкий… Точно – есть такая, в верхнем справа ящичке, самом удобном для поисков. Осмотр ключа также оказался безрезультатным. Теперь надо в свой дом идти и там всё так же осмотреть.
Но тут мелькнула мысль – как удачно лупу нашел, просто-таки обидно уходить с пустыми руками, не узнав ничего нового. А что ежели глянуть еще ключ от обеих входных дверей дома? Сказано – сделано! На ключе от парадной двери, висевшем на крюке, также нет никаких особых отметин, кроме обычных потертостей. А вот осмотр ключа от черного хода принес наконец результат! Были видны характерные, довольно глубокие отметины от щипчиков, именно такие, как описывал Видок.
Может, у слуг что-то спросить в связи с этим? Нет, пожалуй, не стоит. Они и так на него обозлены. Да и без того – вряд ли что-то новое скажут, боясь лишней ответственности. К тому же, как показалось Горлису, от них уже попахивает. Что понятно: трое мужчин в одном доме, большей частью пустом, без жен, без хозяина…
* * *
Теперь – поскорее домой. Зашедши в свой кабинет за лупой, побежал на мансардный этаж! Осмотр начал с ключа. И вновь – очень похожие отметины. Так, значит, и в комнату Иветы Скавроне некто посторонний также входил без спроса! Впрочем, нельзя сказать наверняка, что это связано с последним временем, с днем ее смерти. И всё же вероятность именно этого велика.
А теперь – подоконник. Но на нем ничего не оказалось. Натан сбегал за свечой, зажег ее, поставил под окном и еще раз, с лупой, внимательно осмотрел. Теперь уж точно мог сказать – отметин от воровского «якоря» тут нет. Впрочем, достаточно и следов щипцов на ключе.
Какие же выводы можно теперь сделать из появившихся новых данных? Ивета погибла от выстрела из пистолета «Жевело» в понедельник, смерть ее была обнаружена во вторник. Если считать, что злоумышленник проводил манипуляции с ключом от комнаты в эти дни (а не скажем, год назад или еще ранее, до проживания тут девицы Скавроне), то далее есть два варианта главных произошедших событий.
Первый – злодей, может быть, это был кто-то из клиентов, клиенток, вошел в комнату. По какой-то причине убил Ивету выстрелом из пистолета. Причем не обязательно – из пистолета «Жевело», может быть, и из другого, своего (а потом нашел в комнате Иветин пистоль и подбросил его к телу). Затем вышел из комнаты и снаружи при помощи щипцов закрыл дверь. Другой вариант – Скавроне сама покончила счеты с жизнью. После этого пришел некто… Зачем? У них могла быть уговорена встреча. Видимо, так. Вероятность случайного появления намного меньше. Увидев, что девушка мертва, этот человек поскорей ушел, возможно, взяв нечто ему нужное, от этого – пыль, смахнутая со стола и разбитая фигурка. Уходя, так же запер замок щипцами снаружи.
Так, ничего ли тут не упущено в рассуждениях? Стоп! Уточнение с похищением из комнаты какого-то предмета, лежавшего на столе, может быть верным и для первого допущения – что Ивета не покончила самоубийством, а стала жертвой неизвестного злодея.
Какие еще выводы следуют из таких рассуждений? Новое обстоятельство – возможность запирания комнаты снаружи с ключом, вставленным изнутри, ухудшает положение студента Ранцова. Ведь нет никаких подтверждений, что он действительно подарил, как сказал о том продавцу, пистолет «Жевело» Ивете. А раз так, то можно подозревать его в том, что сам пришел с этим пистолетом, может быть, даже желая подарить. Но потом взревновал, поссорился и застрелил девушку. Тут, конечно, появляется вопрос, где студент-медик из ученой семьи мог получить воровские навыки закрывания двери при помощи щипцов? Но с другой стороны – как посмотреть, любовь порой лишает ума. А он умный, мог и сам придумать. Любовь Виссарионовна сказывала, что в магазине на Немецкой улице Викентий покупала разные врачебные инструменты. А щипцы – тоже ведь имеют хождение в медицине.
Значит, завтра нужно будет самому сходить к немцам, спросить не покупал ли Ранцов у них щипцы. А если брал, то какого фасона? Можно ли такими щипцами обхватить ключ с внешней стороны замочной скважины?
Так что определились дела, каковые нужно делать завтра, – поговорить с продавцами в немецкой лавке сложных металлических изделий. И уж после этого – идти в недавно перестроенное полицмейстерство к Дрымову, рассказывать обо всех новостях в истории со смертью Иветы Скавроне.
* * *
Натан отправился в лавку на Колонистской часам к десяти. С двумя продавцами, похоже, родственниками, державшими ее, говорил на немецком языке. По произношению в Горлисе сразу же был опознан выходец из южнонемецких краев, «то ли австриец, то ли баварец». Но сие не помешало установлению доверительных отношений с людьми, каковых ему предстояло разговорить. Чтобы усилить установившиеся хорошие отношения, Натан представился герром Горлицем. А сам факт, что он спрашивает о студенте Ранцове, мотивировал тем, что является хозяином доходного дома, в котором произошел печальный инцидент с пистолетом «Жевело». Продавцы понимающе кивнули головами.
– Я не буду спрашивать о пистолете, – сразу же предупредил Натан, чем уже заинтриговал собеседников, но дальше – больше. – Мой вопрос, возможно, прозвучит несколько неожиданно. Но поверьте, что он в этой истории очень важен.
В сей момент лица продавцов приняли одинаковый, сосредоточенно внимающий вид. Отчего стало еще очевидней – они точно братья.
– Будьте любезны, скажите, а не спрашивал ли господин Ранцов щипцы, не покупал ли их?.. – Натан подумал, что хорошо бы дать некоторое уточнения какого именно вида может быть сей инструмент. – Э-э, щипцы для некоего узкого входа? А равно и выхода.
Продавцы переглянулись друг с другом, а потом с уважением посмотрели на всезнающего гостя.
– Не знаем, как вы могли об этом прознать, но Ранцов спрашивал у нас такие щипцы… – начал тот продавец, что постарше.
А потом его младший брат подхватил:
– …Именно такие щипцы, как вы описываете. И не просто спрашивал, но и купил один экземпляр.
– И не раньше, в прежние годы, а как раз в этот приезд, незадолго до покупки «Жевело».
В сей момент наш герой испытал противоречивые чувства. Боже, как больно, как обидно, что убийцей Иветы оказывается не кто иной, как прекрасный студент – Виконт Викочка… Но одновременно была и большая гордость оттого, что он, Натан Горлис, сумел разгадать, что случилось (и между прочим, без тебя, дорогой Степко!). Впрочем, рано делать выводы. Нужно всё же удостовериться, что сии щипцы подходят для злодейской операции, произведенной в жилище Скавроне.
– Скажите, а есть ли у вас еще один экземпляр таких щипцов. Ну, чтобы я мог лучше понять, каковы они.
– Как раз один экземпляр и есть. Это, между прочим, последняя модель.
– Мы в Лейпциге весной заказывали. Было быстро привезено в Русланд через Бродскую и Радзивилловскую таможни.
– Три экземпляры просили. Один куплен в начале лета, другой – господином Ранцовым. Третий вот вы спрашиваете.
– Сейчас принесу – посмóтрите, – сказал продавец, что помладше, и пошел куда-то во внутреннее помещение.
А Натан вспомнил о Любови Виссарионовне. Как тяжело ей будет пережить такую новость. Она уж настроилась на то, что сын, ее замечательный талантливый Вики, будет освобожден и поедет дальше учиться в Харьков. А тут такое горестное событие, как вина в убийстве. К установлению которой причастен он, ее коллега Натаниэль Николаевич…
И вот в помещение вернулся продавец с каким-то большим предметом в руках. Наверное, некий попутный товар, прихваченный заодно. А нужные щипчики в кармане. Но нет, вошедший положил принесенный предмет на прилавок перед Горлисом. Натан посмотрел на продавцов с некоторым изумлением.
– Извините, а это что?
– Как что? Щипцы, о которых вы говорили, – по обыкновению первым произнес старший.
– М-м-м, изволите ли видеть: щипцы для узкого входа, а равно и выхода.
– Точно так! Акушерские щипцы, – расставил точки над «i» старший.
– А других щипцов Ранцов не спрашивал?
– Нет.
Фух, как хорошо. Вся его стройно выстроенная версия рушилась. Натан был очень рад тому, что нет новых оснований подозревать Вики в убийстве.
Что до акушерских щипцов, то да, Ранцова говорила, что ее сын покупал в этом магазине разное оборудование. Но из скромности не стала упоминать, какая именно покупка была последнею. Наверное, Натан планировал отвезти ее своему учителю, остзейцу Блументалю на кафедру повивального искусства. И щипцы эти, необычной формы, по-особому изогнутые, вправду были произведением сего высокого искусства. То есть предназначались не для убийства или его сокрытия, а для дела прямо противоположного и самого святого – материнства.
* * *
Следом Горлис отправился к Дрымову. И тут тоже была некоторая неожиданность, только другого рода. В последнее время, в особенности после ссоры с Кочубеем, у Натана сложились доверительные отношения с Афанасием Сосипатровичем. Они заинтересованно и деловито обсуждали разные ситуации, делились впечатленьями, мнениями… Горлис уж и думать забыл, что бывают обстоятельства, при которых Дрымов по какой-то причине (диктуемой, как правило, сверху) вдруг теряет интерес к делу.
Но именно это сейчас и происходило. Все новые факты и сопутствующие им рассуждения Афанасий слушал невнимательно, с отсутствующим видом. Когда же Натан впрямую спросил, что происходит с делом о смерти девицы Иветы Скавроне и когда может быть отпущен студент Викентий Ранцов, полицейский ответил, что никакой новой информацией не обладает, всё, как было. И вообще – «дело на контроле у жандармерии». Ага, вот как.
Безумно жаль Любовь Виссарионовну, но по имеющемуся опыту Горлис знал, что в таких случаях дальнейшие расспросы бессмысленны. Нет смысла рвать сердце, нужно просто идти домой, жить своей жизнью, отдохнуть перед новыми вызовами, сходить в Театр – полюбоваться Финой…
И ждать развития ситуации, когда произойдет некое существенное изменение.
Глава 19
Первое из важных изменений случилось в понедельник, 13 августа, в обед. Явился посыльный от Воронцова и передал просьбу, выглядевшую приказом: о пятом часу вечера явиться к нему во Дворец на Бульваре. Интересно, что бы могло сие значить? Ведь из трех недель отдыха, отпущенных Натану и в особенности его глазам, пока прошли только две.
Горлис знал, что сегодня император отправляется с инспекционной поездкой в Николаев. Но это событие загодя распланированное. Также в начале этой недели имелось и другое важнейшее событие. Во вторник у Воронцовых – прием, посвященный очередному, но, может быть, и вправду последнему переходу запорожцев, их задунайских остатков, «под руку царя московского». Среди приглашенных на него – офицеры частей, во время войны пока остававшихся в Одессе; чиновники одесских канцелярий; преподаватели Ришельевского лицея.
Может, генерал-губернатор зовет его уже сегодня, поскольку хочет, чтобы Горлис выступил с некой речью? Сомнительно. Михаил Семенович с уважением относится к некоторым профессиональным качествам Натана, использует их для дела. Однако за оратора его не числит. К тому же присутствие французского подданного на подобном приеме – это нормально, а вот выступление было бы уже странным. Одним словом, непонятно. Но что гадать, когда всё прояснится совсем скоро.
* * *
Вторая неожиданность подстерегала Горлиса на выходе из дома. Едва он, минуя двор, оказался на Гаваньской улице, как к нему наперерез из Городского сада метнулась какая-то дама. Со вкусом одетая, не кокотка, с густой вуалью на шляпке. Впрочем, по первым словам быстро выяснилось, кто это.
– Натаниэль Николаевич, я хочу задержать вас на полминуты.
– Да, Любовь Виссарионовна. Но отчего такая таинственность? Я сейчас спешу. Заходите ко мне чуть позже, поговорим в спокойной обстановке. Или же… Нынче я иду к генерал-губернатору. Как освобожусь, готов подойти, куда скажете.
Ранцова подняла вуаль, открыв лицо. Похоже, ей казалось, что так ее обращение будет выглядеть более убедительно. Натан отметил, что лицо матери Викентия было уже не таким радостным, как в те дни, когда казалось, что дело идет к скорому освобождению сына. Но не было в нем и предшествующего отчаянья. Весь вид Любови Виссарионовны демонстрировал решительность, боевитость львицы, защищающей своего львенка.
– Горли, появляются новые обстоятельства, которые всё меняют. Поэтому я не хочу приходить к вам открыто. К тому же… Сегодня вечером и завтра утром у меня еще две важные встречи, которые многое прояснят. Можем ли мы встретиться завтра ранним вечером? Тайно…
– Не уверен… Завтра я приглашен на воронцовский прием, к пяти часам.
– Но мне очень нужно будет вас увидеть… Очень!
– Погодите, дайте подумать… А насколько долгий разговор вы планируете?
– Думаю, с четверть часа.
– Так… Ежели на пять часов событие планируется, то, полагаю, к семи часам уже начнутся разговоры по «кружкам», отдельными компаниями. И я смогу отойти на какое-то время.
– Прекрасно. Время понятно. Но где мы встретимся?
– Я опасаюсь, что меня могут привлечь еще к каким-то делам. Поэтому, может, где-то поближе к месту приема?.. Чтобы, в случае чего, я мог выбежать к вам да скоро вернуться обратно.
– Согласна. Но, прошу вас – встреча должна быть тайной.
– Знаете, в Екатерининском переулке, ведущем ко Дворцу, есть недостроенный дом. А забор готовый. И ворота. И дверь рядом с ними. Они кажутся закрытыми, но если толкнуть их, то можно войти. Буду ждать вас там с семи часов.
– Да, Натаниэль Николаевич, договорились, – заговорщицки тихо молвила Ранцова, опустила вуаль и ушла тем же решительным шагом, но, разумеется, с долей женского изящества.
* * *
А Горлис теперь поторапливался, дабы не опоздать ко времени, назначенному Воронцовым.
Михаил Семенович сидел в тени под портиком своего Дворца. Специально для него вынесли рабочий стол и кресло. А во дворе кипела работа. Рабочие и солдаты споро устанавливали нечто вроде генеральских временных походных шатров. Ага, значит, прием будет во дворе Дворца. Ну, разумеется, с учетом войны, происходящей неподалеку, так, по-простому, оно естественней, правильней. Перед столом Воронцова уже был поставлен стул, как понял Горлис, специально для него. Обозначив свое присутствие и поздоровавшись, Натан позволил себе присесть.
– Господин Горли, – начал Воронцов. – Я помню, что, согласно моему предыдущему распоряжению, у вас должна быть еще одно неделя отдыха. Однако обстоятельства изменились – по причинам внешнего свойства. Война, знаете ли…
– Михаил Семенович, я понимаю это. Могу сказать, что я уже довольно отдохнул.
– Вот и отлично. Сегодня из Каварны[59]59
Небольшой порт к северу от Варны. Сейчас – болгарский курортный город.
[Закрыть] в Одессу прибыл флигель-адъютант Римский-Корсаков[60]60
Николай Петрович Римский-Корсаков (1793–1848) – российский военный, дядя известного русского композитора. Считается, что Николай Андреевич Римский-Корсаков получил свое имя в честь него.
[Закрыть]. Он привез известие, что князь Меншиков[61]61
Александр Сергеевич Меншиков (1787–1869) – российский военный, правнук петровского фаворита.
[Закрыть], возглавлявший осаду Варны, получил тяжелое ранение в седалищные места. Потому он до выздоровления не может исполнять свои обязанности. К счастью, Николай Петрович успел сообщить новость до отбытия нашего государя в Николаев. Император оказал мне честь своим предложением отправиться для исполнения сего задания вместо Александра Сергеевича.
– То есть мы должны усиленно поработать начавшуюся неделю, чтобы вы далее могли уехать на войну?
– Нет, Натаниэль, не совсем так, я уплываю в Каварну уже завтра. Во время приема. Далее распоряжаться на нем вместо меня будет Марини. Для вас же я приготовил пояснения по поводу работ с архивом моих предков и родителей, начиная с моего отца, Семена Романовича[62]62
Семен Романович Воронцов (1744–1832) – российский дипломат, в 1784–1806 гг. – посол в Британии. Англоман. Автор обширной переписки с видными деятелями своего времени. После отставки и до самой смерти жил в Лондоне.
[Закрыть], Александра Романовича[63]63
Александр Романович Воронцов (1741–1805) – российский государственный деятель и дипломат, канцлер (1802–1805) и первый министр иностранных дел Российской империи (1802–1804).
[Закрыть], сестры Екатерины Романовны[64]64
Екатерина Романовна Дашкова, урожденная Воронцова (1743–1810). Близкий человек для Екатерины Второй. Сыграла важную роль в дворцовом перевороте 1762 года, приведшем Екатерину II на русский престол. Первая женщина неимператорского происхождения, занявшая высокие посты – директора Санкт-Петербургской академии наук и председателя Российской академии.
[Закрыть] и далее во глубину времен.
– Михаил Семенович, еще раз скажу – я польщен подобным доверием. И обязуюсь выполнять свою работу со всем возможным тщанием.
– В сём вам помогут эти бумаги с приблизительной описью документов. И пояснениями, в каком из пронумерованных сундуков какой архив находится. Это всё уже во Дворце.
– С какого края посоветуете начать? С седых веков или поближе к нашим дням?
– Поближе. Когда я отплывал из Лондона в Россию, отец мой значительную часть своих бумаг, исторически важных, отдал мне, полагая, что так они будут в большей сохранности, нежели за рубежами нашей… за рубежами моей Отчизны…
Показалось, что Воронцов сделал две неслучайные паузы, ожидая, что Горлис захочет что-то исправить, с чем-то согласиться или не согласиться. Но Натан смолчал. И в этом тоже была позиция, уловленная и зафиксированная генерал-губернатором.
– Первоочередное внимание обратите также на бумаги дяди моего – Александра Романовича. Остальное – позже. Вы моего дворецкого знаете?
– Да, Михаил Семенович.
– Ключи от комнаты с архивом будете получать у него. И ему же станете сдавать по окончании ежедневных работ. К работе просил бы приступить… послезавтра. О ваших полномочиях все предупреждены.
– А ежели будут какие-то дополнительные вопросы?
– Разумное уточнение. На сей случай думаю разграничить ответственность таким образом. Вопросы технического, хозяйственного, канцелярского свойства – к дворецкому. Но время сейчас дипломатически острое. Ежели будет нечто из этой сферы – обращайтесь к вашему недавнему прямому начальнику Павлу Яковлевичу Марини.
– Благодарю. Буду иметь в виду. Позвольте идти? – спросил Горлис, взяв папку с приготовленными для него бумагами.
– Да. Хотя… Постойте! Время сейчас не только острое, но и военное. Вместе с Корсаковым в Одессу вернулся и на какое-то время в ней останется полковник Достанич Степан Степанович. Знакомы с ним?
– Знаком. Еще до вашего появления здесь. Он какое-то время было одесским полицмейстером.
– Знаю. То был полезный опыт для морского офицера. Ныне ж Достанич, как вы, верно, знаете, занимается делами военной полиции Дунайской армии. В сём вопросе главный. Потому при проявлении вопросов касательно… э-э-э… Да что там, давайте прямо, без экивоков. При подозрениях на шпионскую деятельность, интересе к вам с этой стороны – обращайтесь к Достаничу. Я поставлю его в известность. Ясно?
– Теперь, ваше сиятельство, всё уж исчерпывающе ясно.
– Да, вот еще. Последнее, что хотел сказать… Вы французский подданный, живущий в Российском государстве. Притом, как я слыхал от других и как сам имел возможность убедиться, человек с репутацией и основательными понятиями чести… Я рассчитываю на то, что по возвращении мне не придется менять свое мнение в отношении вас. Вы же понимаете – идет война. Причем совсем недалеко.
– Я всё понимаю, Михаил Семенович!.. И мои отдохнувшие глаза требуют поскорей приступить к ознакомлению с вашим архивом. Могу идти?
Воронцов кивнул головой.
* * *
Домой Натану захотелось пройти дворами. Если дорогой несколько загрязнит обувь, нестрашно. В своем доме примут любым.
Пожелалось пройти мимо того места, где когда-то жила Марфа-Марта (старые казармы при обустройстве Екатерининской площади разобрали по кирпичику). Опять нахлынули сентиментальные воспоминания о событиях десятилетней давности. Отчего? Может, потому, что крепло ощущение: теперь узлы событий сплетаются так же туго, как и тогда, а может, и еще сильнее. Событий на первый взгляд разных, но в действительности – взаимосвязанных. Как разные петли в том хитром большом узле, образцы которого были найдены в комнате Иветы и на крыше…
А действия Воронцова снова казались более широкими, чем его слова и простые следствия приказов. Ведь если отсечь всё лишнее, то как выглядит распоряжение, данное Горлису? Разобрать воронцовский архив, близкий к современности. По-видимому, сейчас, во время войны, у Михаила Семеновича появилась актуальная – политическая, дипломатическая, военная – потребность в чтении деловых бумаг отца и дяди. Но ему самому для архивных работ времени не хватает. Потому оказался нужен Горлис.
Ну и упоминание Достанича – тоже важно. Если он остается в Одессе, а не на фронте, то, очевидно, ныне есть повышенная вероятность того, что тут, в южной генерал-губернаторской столице, могут быть турецкие разведчики.
Более того, с учетом войны было бы странно, ежели б их тут не имелось.
* * *
С погодой 14 августа повезло. Не так жарко, как обычно бывает посреди сего месяца. По небу бесконечным овечьим стадом плелись пышные облака. Но и дождь идти не собирался. К торжественному генерал-губернаторскому приему, посвященному возвращению в лоно матушки-России последних запорожцев, весь внутренний двор Дворца был торжественно оформлен. Шатры, шатры, шатры или, как сказал бы Степан, намети, в каждом из которых накрыт стол. Главными героями праздника были четыре казака задунайской старшины во главе с Осипом Гладким.
Распоряжался праздником Павел Марини. В самом начале он сказал прочувствованную речь, как казаки в конце мая, все вместе дружно снявшись со своих мест базирования в Сечи – в Верхнем Дунавце и Катерлезе, – переплыли Дунай и нашли русскую армию, славную освободительницу народов. Как услужили они ей, указав наилучшие места для переправки войска через великую реку. О том также говорил, как было тронуто сердце императора Николая от сего поступка. И как храбро он, вопреки советам не верящих, пожелал, дабы и его лично через Дунай перевозили не кто-нибудь, а именно казаки, атаманы 12 задунайских паланок. И не нашлось в сём обществе ни одного иуды, каковой бы пожелал предать русского царя, отвезя его в турецкую крепость. Павел Яковлевич не доходил впрямую до святотатственного сравнения, но всё же в его пересказе чувствовалась некая аллюзия на самого Спасителя и его 12 апостолов. И даже намного лучше, поскольку в новом варианте иуды среди прочих не было.
Переправа императора Николая через Дунай в 1828 году. С гравюры Петрова, сделанной с рисунка Зверева
Выступал также сам полковник Гладкий. Впрочем, речь его была ни гладкой, ни бойкой. Горлису сие показалось странным. Поскольку, как успел он заметить в два предыдущих общения, Осип Михайлович – человек довольно шустрый, чтоб не сказать – разбитной. А сейчас он слегка робел, не знамо отчего. Казалось бы, если уж человек в присутствии императора выглядел уверенным, то отчего вообще он может смущаться? Но, получается, мог.
Потом еще выступил Орлай, дисциплинированно пришедший на праздник со всем своим корпусом учителей и несколькими из лучших учеников малороссийского происхождения. Иван Семенович говорил как бы от лица всех карпатороссов. Он превозносил силу славянского братства и русского единства. В его речи так получалось, что одно с другим практически идентичны.
Последнее слово осталось за генерал-губернатором Воронцовым. Он зачитал приветственное письмо казакам и всем пришедшим от Его Императорского Величества, ныне по неотложным делам уехавшего в Николаев. Следом же от себя добавил, что счастлив был и свою руку приложить, дабы вернуть казаков под руку царскую…
В этот момент Натан окинул взглядом всех присутствующих и узрел Кочубея. Да не одного, а сразу троих Кочубеев, разных поколений. И дряхлого уже Мыколу, и сына его Андрея, и внука Степана. Они старались выглядеть довольными и благожелательными. Но Горлис-то успел за годы общения узнать их, в особенности Степана. И отчетливо видел, что на самом деле всех троих что-то гнетет, нарушая радость празднования.
Теперь, после слов Воронцова и самого факта присутствия на этом событии Кочубеев, получала окончательная подтверждение давняя догадка Горлиса – что Степко делал весной, перед началом войны, в генерал-губернаторской канцелярии. По поручению русского руководства организовывал, а может быть, и вел переговоры с задунайскими запорожцами. Но если всё завершилось так успешно, то чем сейчас недовольны Кочубеи?..
Воронцов сказал еще о ранении Меншикова, но без подробностей, и сообщил, что сегодня же поедет руководить осадой Варны. После чего высказал уверенность в скорой и полной победе православного воинства. Официальная часть торжества завершилась троекратным славянским «Виват!». Все расселись за столы, и началось угощение.
Оно тоже было неслучайным. На краю двора установили очаг с большим казаном и жаровнями. В казане воронцовский повар, тот, что поляк, в содружестве с каким-то казаком готовил мясной кулеш. У жаровен же работал повар-француз и, имея много помощников, запекал щуку по-казацки (то есть обернутую со всех сторон тонкими слоями свиного сала). По времени всё было рассчитано идеально: едва кончилась речи и все уселись за столы, как начали подавать горячие, с пылу с жару, блюда. (А может, это Воронцов, любящий порядок, с поварами договорился, чтобы они знак подавали, когда всё уже вот-вот готово будет.) Из напитков угощали вином из каких-то австрийских земель, как показалось Натану – венгерских.
Слух услаждала группа музыкантов, взятых из театрального оркестра. Играли они преимущественно Бетховена, кажется «Русские квартеты». О, Бетховен, великий современник, безвременно скончавшийся лишь год назад – сколь печально!.. Натана удивило, что при исполнении некоторых вещей казаки начинали подпевать и пританцовывать. Несколько странный, но, видимо, позитивный пример – показатель исключительной музыкальности народа.
Горлис ужинал, сидя рядом с лицейскими преподавателями. И – какая забавная деталь – поначалу не признал Брамжогло. Всё думал: а кто это так заинтересованно с Орлаем общается? Грек, обычно ходивший с романтической гривой в духе того же Бетховена, к приему постригся непривычно коротко. Это делало его почти неузнаваемым. Но и приоткрыло родинку на виске, вполне педагогическую в форме кляксы. Горлис как-то читал, что у народов, склонных к суевериям, подобные природные отметины считаются знаками нечистой силы. Должно быть, Брамжогло ранее ее прятал, а тут цирюльник перестарался…
