Текст книги "Есть так держать!"

Автор книги: Олег Селянкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Глава четырнадцатая
«ЗА ВОЛГОЙ ДЛЯ НАС ЗЕМЛИ НЕТ!»

Отец был рядом, но виделся с ним Витя редко. Забежит отец на катер на несколько минут, торопливо потреплет рукой по плечу, скажет:

– Ну, как дела, Витюша? Трудновато приходится? Ничего! Так просто хорошим моряком не станешь! – и снова торопится на катера.

Порой, конечно, трудновато Вите приходилось без нормального сна и отдыха. Но ведь всем остальным, работающим на переправе, было во много раз труднее. Битва за Волгу разгоралась все сильнее.

Фашисты теперь часто обстреливали из пушек и тяжелых минометов и левый берег. Но только один раз произошла маленькая заминка с ремонтом катеров.

Тогда обстрел был особенно яростным, неистовым, и один из матросов спрятался в щель. За ним полезли туда и другие. В это время появился Нестеров. Он спокойно подошел к катерам, потом к щели, остановился перед ней и крикнул:

– Товарищи коммунисты! Пока некоторые товарищи отсиживаются здесь, я думаю, что мы продолжим ремонт?

И хотя после этого разрывов не стало меньше, работы возобновились. С тех пор в щели лежали лишь непримятые опавшие листья.

Вите не удалось побывать в городе, но от раненых солдат, которых переправляли на катерах, он узнавал все, что там происходило. Да теперь и с левого берега многое было видно. Фашистские полчища навалились скопом на армию Чуйкова и прижали ее к реке, а в некоторых местах и сами вышли к Волге. Их пушки и минометы простреливали всю реку, и катера работали только ночью, а днем, спрятавшись от самолетов, исправляли повреждения, чтобы ночью снова пойти в город, приняв десант или загромоздив свои кубрики ящиками со снарядами, минами, патронами, мешками с мукой, концентратами и крупой.

А ремонт бывает разный. Пробоину в борту заделает любой матрос, но как быть, если пробоин много? Вот «сто двадцатый» только за последний рейс получил их двести двадцать четыре! Подумать только: двести двадцать четыре пробоины у такого маленького катера! Но он не утонул, не вышел из строя: два других катера пришвартовались к его бортам и, словно больного под руки, привели к стоянке, а уже через пять дней он снова ушел на переправу.

Или взять «сто тридцать девятый». Его мотор так исковеркало миной, что все даже рукой махнули: этот, дескать, уже отплавал свое. Только мотористы не сдавались. Они долго копошились в моторном отделении, всё осматривали, ощупывали мотор.

– Конец, отплавал красавец, – сказал пулеметчик с того катера. – Хоть пулемет сниму. Он-то мне еще пригодится.

– Уйди, нытик! – прикрикнул на него один из мотористов.

– Это я-то нытик? – вспылил пулеметчик. – Я?.. Да ты знаешь, что я с тобой за такие слова сделаю?!

Тогда и вмешался отец. Он бросил на железный палубный настил гаечный ключ, который держал в руке, выпрямился и сказал, глядя прямо в горящие злобой глаза пулеметчика:

– Ничего не сделаешь. Он прав.

– Так, товарищ старший инженер-лейтенант…

– Правду он сказал! – повысил голос отец. – Ты знаешь, что сейчас в городе творится? Знаешь? Так почему же у тебя язык поворачивается говорить такие слова?! Наших на том берегу меньше, чем фашистов, но они вгрызлись в камни, кровью исходят, но не отступают!.. За каждый дом!.. За каждую ступеньку лестницы дерутся!.. Им нужны патроны, снаряды… Многое нужно… Выйдет из строя один этот катер – они получат на несколько десятков тонн грузов меньше, чем могли бы получить. За одну ночь на несколько десятков тонн меньше! Сколько же это будет за неделю? Молчишь?.. То-то и оно…

– Да разве я не понимаю? Но мотор-то у нас разбит?

– Не разбит, а поврежден!.. Идите, не мешайте работать.

Отец стиснул кулаки, глаза его совсем спрятались под мохнатыми бровями, а губ словно и не бывало: так он их сжал.

– И вы, юнга, идите! – Голос у него властный, и ему невольно подчиняешься.

Хотя и не верил Витя, что тот катер восстановят, но мотористы и отец сдержали слово. Не имея возможности своими силами сделать новые части, они искали и нашли их на затонувших катерах.

Несколько дней Витя почти не видел людей, ремонтировавших катер, не разговаривал с ними: они буквально ночевали в моторном отделении, куда приносили все, что удавалось доставать с затонувших катеров. Работа продвигалась медленно: не так просто без специальных приспособлений заменить части, а еще сложнее – достать их. Да и работать под водой матросам приходилось не в водолазных костюмах, а, как и тогда, при смене винта, в обыкновенных противогазах.

Но однажды из моторного отделения вылез отец. На его подбородке золотились короткие волоски, на лбу темнела полоска сажи, блестел ватник, пропитавшийся маслом, а сам он улыбался, улыбался широко, радостно. На шум ожившего мотора сбежались матросы и тоже заулыбались.

– Живем, Витька! Нашего брата просто так не возьмешь! – похвастался отец.

И у Вити на душе стало светлее.

Не раз после этого слышал Витя, как пулеметчик с того катера говорил кому-то из матросов:

– Не нытик я… Вижу, что мотор разбит, ну, думаю, надо на другую коробочку перебираться… А они вон какое дело придумали!.. Не нытик я, честное слово, не нытик!

В голосе его звучало искреннее раскаяние.

Матросы обычно отмалчивались, и лишь Изотов как-то ответил:

– Тут головой думать надо. Дело не в одном катере. А вот появись у всех такое настроение, как у тебя, – тогда беда. Чуть катер пострадал – ставь его на прикол! Этак мы весь отряд за пару дней разбазарим… А знаешь, какая сейчас международная обстановка? Мне тут один землячок рассказывал, что Япония и Турция только и ждут, когда фашисты разгромят нас на Волге. Сразу на нас с двух сторон они набросятся! Или не слыхал, что солдаты говорят? За Волгой для нас земли нет! Вот что они говорят. Между прочим, очень умные слова… А как они свою эту клятву выполнят, если мы с вами будем только ушами хлопать?

Ночью снова пошли с десантом в город. Витя к этому походу подготовился: из карманов его брюк и бушлата торчали рукоятки гранат, на поясе висели автоматные диски, в вещевом мешке лежала обкусанная хлебная буханка. Зачем он все это взял с собой? А разве вы не читали в газете о матросах со «сто сорок третьего»? Их катер затонул около города, и тогда матросы высадились, как обыкновенные десантники. Они посеяли панику среди фашистов, которые даже и мысли не допускали, что такой шум могут поднять всего семь человек. Это помогло матросам потеснить противника и пробиться к своим.

Может быть, сегодня команда «сто двадцатого» поступит так же?

Витя залез на надстройку к Бородачеву, устроился там и думал, что пойдет в поход вторым номером пулеметного расчета. Однако в самый последний момент, когда трап уже был убран, его увидел Курбатов, позвал, спустился с ним в кубрик к десантникам и сказал:

– Назначаю вас, юнга, старшим и ответственным за кубрик. Если возникнет необходимость, то подбодрите личный состав, а о всех происшествиях докладывайте прямо мне.

– Есть! – ответил Витя и в ту же секунду был готов провалиться сквозь палубу.

Дружный хохот встретил его ответ. Смеялись матросы-десантники, не смог удержаться от улыбки и Курбатов. Но он быстро справился с собой и, дождавшись тишины, сказал:

– Вы служите не первый год и должны понимать, что ни одно приказание не отдается просто так.

Вот и все, а десантники сразу притихли и уже иными глазами посмотрели на «ответственного товарища».

– Почет, как старшему, – сказал матрос в бескозырке с ленточкой, на которой было написано: «Красный Кавказ».

Его сосед кивнул, матросы потеснились, пропустили Витю в центр кубрика и плотно замкнули кольцо вокруг него.

Новая должность не доставила Вите много хлопот. В корпусе катера появилось несколько пробоин, но их тут же заделали, даже не спросив совета у «старшего».

Маленькое недоразумение произошло только в момент высадки десанта. Дело в том, что раненые матросы пошли вместе со здоровыми, а когда Витя попытался остановить их, то один матрос положил ему на плечо руку и спросил:

– Грамотный? Видел, что написано на том берегу?

– Видел.

– А ну, скажи.

– «За Волгой для нас земли нет!» – звенящим голосом отчеканил Витя.

– Ну вот, видишь. – И, поправив автомат, матрос выпрыгнул из кубрика.

Только сейчас понял Витя, что не нуждались десантники в таком «старшем», что нарочно придумал эту должность Василий Николаевич. Но что он, Витя, мог сделать? Приказ всегда остается приказом.

В дальнейшем Василий Николаевич не раз под различными предлогами старался оставить мальчика на левом берегу, посылал его то в госпиталь к раненым матросам, то к командиру базы за боезапасом; но боевых выходов хватало с избытком и на Витину долю: за ночь по нескольку раз ходили катера в город. Бывало, что и Витя не оставался без настоящего поручения.

Особенно горячие дни начались в октябре. Стремясь захватить город до зимы, фашисты напрягли все силы. Много катеров и пароходов, разбитых снарядами и бомбами, утонуло во время ночных рейсов. Часть из них легла грудой обломков на песках, но некоторые утонули на фарватере и теперь мешали другим. «Сто двадцатому» поручили найти их тралом и обозначить.

Когда катер получил это задание, все нахмурились: очень легким, почти безопасным показалось оно.

Бородачев даже сказал:

– Учтя наши прошлые заслуги, видимо, решило начальство перевести нас на пенсию.

– Как ты сказал? – вдруг раздался голос Нестерова, а немного погодя и он сам влез в землянку. – На пенсию, говоришь? – переспросил он, присаживаясь за стол. – Вот уж от кого-кого, а от тебя, Бородачев, не ожидал… Хотя и предупреждал меня Щукин.

– Щукин? Николай Петрович? А где он? Приехал? – зашумели матросы.

– Пока еще лежит в госпитале, а вот письмецо прислал. Хотите прочитаю?

– Зачем спрашивать?

Сергей Семенович прочел письмо. Ничего в нем особенного не было, но все равно стало радостно. Даже Бородачев, про которого Николай Петрович писал, что он парень ничего, башковитый, надежный, но иной раз в спешке может и глупость сморозить, не обиделся, а засмеялся вместе со всеми и сказал немного сконфуженно:

– Не забыл и меня парторг… А раз ругает, значит, наверняка на поправку пошел!

– Получил я это письмо и думаю: «Дай пойду к матросам, прочту им письмо товарища. Ведь они сегодня на особое задание идут». Пришел, а тут мне Бородачев и преподнес сюрприз! Неужели и остальные так думают?

– Не все, – ответил Юсупов и нахмурился.

– Есть и другие мнения, – проворчал Изотов. – Да смысл-то в них один.

– Какой? – встрепенулся Сергей Семенович. – Обидели вас?.. Вот и напрасно так думаете. Мы с командиром дивизиона долго думали, кого послать, и на вас выбор остановили. У вас, как нам казалось, партийная организация крепкая.

– И правильно думали, – снова проворчал Изотов. – Значит, и посылать нас надо туда, где пожарче.

– Мы в самое горячее место вас и посылаем. Вам поручается найти затопленные пароходы и обозначить их… А где их больше всего лежит? Под самым носом у противника. Думаете, он вам так и даст их прощупывать? Ого! Такой огонь откроет, что небо с овчинку покажется!

Нестеров замолчал. Его серые проницательные глаза быстро перебегали с одного лица на другое. От него не ускользнул ни злой взгляд Юсупова, брошенный на Изотова, ни раздумье Бородачева, ни нервная дрожь пальцев Иванова.

– Так, может, вместо вас кого другого послать? – спросил Сергей Семенович после длительного молчания. – Вас отправим на переправу, а другому катеру дадим ваше задание.

И тут матросов прорвало.

– Не было и не будет такого случая, чтобы наш катер на задворках отирался! – гремел Изотов.

– Нельзя так, товарищ комиссар! – горячился Юсупов, пытался что-то доказывать, но его не было слышно из-за общего шума.

Вместе со всеми возмущался и Витя. Ему было до слез обидно, что комиссар хоть на секунду, но усомнился в его товарищах.

– Не пойму, с чего это вдруг вы раскричались? – спросил комиссар, когда шум немного стих. – Не хотите на переправу – воля ваша. Мы-то вас ведь в другое место посылаем! – Н он весело рассмеялся.

Споров больше не было, и с наступлением темноты катер вышел на задание.

Ночь холодная, ветреная. Черные, тяжелые волны вырастают у борта неожиданно, ударяются о него, и брызги заливают переднее смотровое стекло рубки, как из душа, обрушиваются на Витю, стоящего у пулемета. Сегодня он здесь хозяйничает один. Захар ушел на другой катер, так как на нем ночью был убит пулеметчик. Витя закрыл ватником затворы пулемета, а сам съежился в бушлатике под порывами по-зимнему злого ветра.

Впереди – вспышки выстрелов. Там сейчас высаживают десант тральщики и бронекатера. Пожаров в городе нет: то, что могло гореть, давно сгорело.

Тральщик задрожал и остановился. Найден первый пароход. Поставили над ним буек, пошли дальше. И когда осталось протралить последний участок фарватера, трал опять зацепился за что-то. Напрасны были все усилия и старания: трал засел прочно, словно не хотел пускать катер дальше.

Давно прошли из последнего рейса другие катера, а «сто двадцатый» по-прежнему стоял на месте. Скоро рассвет, его могут заметить фашисты, и тогда десятки пушек и минометов откроют по нему беспощадный огонь.

К мичману Агапову подошел Изотов.

– Ничего не выходит, товарищ мичман, – сказал он.

– Что предлагаете?

– Нырять и отцеплять трал. Или бросать его, – ответил Изотов и тут же поспешно добавил: – Только бросать трал никак невозможно.

– Что ж, давайте нырять, – произнес Агапов и расстегнул шинель, словно сам собирался броситься в воду.

Но помощник Изотова, минер Иванов, худощавый, незаметный человек с грустными серыми глазами, уже разделся и стоял на корме, скрестив на груди руки, поеживаясь от холода и ожидания разрешения.

– Эй, Иванов! Постой, постой! – закричал Изотов и побежал к нему, перехватываясь рукой по лееру.

Витя перешел поближе к корме.

– Ты чего это раньше батьки в пекло лезешь? – ворчит Изотов и быстро снимает с себя ватник. – На, оболакайся.

– Товарищ старшина, – пробует возразить Иванов.

– Кому говорю! – рявкает Изотов. – Будешь командиром отделения, тогда и полезешь! Ишь, какие все умные стали!

Изотов разделся, поежился, шутливо сказал:

– Бог не выдаст – свинья не съест! – и плашмя бросился в воду.

Взметнулись брызги, ветер унес их, и снова под кормой клокочущая чернота.

– Ну, как? – спросил Агапов, как только голова Изотова показалась около катера.

– Не допускает матушка, выталкивает.

– Вылезай, рубить трос будем.

– Во, во! Может, и отцепить-то его дело плевое, а мы сразу губить народное добро… Давай-ка груз какой ни есть!

Ему дали чугунную болванку на веревке. Прикрепляя ее к плечу, Изотов еще что-то ворчал, но ветер относил его слова, и до Вити долетали только отрывки:

– Рубить… Ишь, умные стали…

Несколько раз нырял Изотов, потом вылез на катер.

– Готово? – спросил Агапов, набрасывая на него свою шинель.

– Чуток осталось… Передохну малость и…

Мелькнуло белое тело, и расступилась перед ним вода.

Изотов вскочил на ноги и закричал:

– Иванов! Что я тебе… – и осекся.

Волны по-прежнему яростно ударяются о борт. Ветер рвет фалы.

Вдруг трал ослабел, и вынырнул Иванов. Он в несколько взмахов достиг катера.

– Пошла лебедка! – скомандовал Изотов.

Заскрежетали шестеренки, загрохотали железные кошки по палубе.

Трал уложили на место, и тогда Изотов обнял Иванова за плечи:

– Пойдем, дружок, чайком побалуемся. Я, как предчувствовал, и чайник в моторное отделение подсунул. Наверняка уже нагрелся.

Задание выполнено, и катер пошел обратно. Еще издали Витя увидел отца, который стоял на берегу и всматривался в катер. Заметив Витю, он помахал ему рукой, крикнул:

– Ты опять теплые носки не надел? Сейчас же возьми их! – и ушел на ремонтирующийся катер.

Такой порядок выработался давно: отец встретит, скажет что-нибудь и снова за работу.

Продрогший до костей за время вахты, Витя влетел в землянку и крикнул с порога:

– Захар!

Матросы повернули к нему головы, но никто из них не сказал, куда и зачем вышел Захар. Витя постоял немного, потом решительно подошел к матросу, сидевшему у печки, и спросил у него:

– Убит или ранен?

– Кто его знает, – хмуро ответил тот.

Витя убежал в штаб и там узнал, что катер, на котором ушел Захар, с задания не вернулся. Кто-то видел, как в него попал снаряд и он начал тонуть. Ни один матрос из его команды не выплыл на левый берег.

– Может, они на правом, – высказал кто-то предположение, и остальные ухватились за эту мысль.

И тут дверь в землянку распахнулась, влетел матрос и крикнул:

– Семерку видно!

Как бурей, вымело всех на берег. У верхней части острова виден «сто двадцать седьмой». Только сломанная мачта с порванным, развевающимся флагом да верхняя часть рубки возвышаются над водой.

– Есть кто-то живой! – радостно заявил Курбатов.

– Не похоже. Там и примоститься негде, – тихо заметил Агапов.

– Да вы на флаг, на флаг смотрите! Ведь ночью-то катер был без него! – отстаивал свое мнение капитан-лейтенант.

Оживленно, все разом заговорили моряки, но внезапно нахмурились и приумолкли: военно-морской флаг, порванный, но реющий над волнами, мозолил фашистам глаза, лишал их сна и аппетита, и они из нескольких орудий открыли по нему огонь. Всплески снарядов взлохмачивали седую от пены Волгу, а флаг по-прежнему гордо реял, и ярко-красная звездочка была хорошо видна с обоих берегов.

Только ночью удалось подойти к катеру и снять с него единственного уцелевшего матроса. Этим счастливцем оказался Бородачев. Полураздетый, с обернутым кровавой тельняшкой плечом, посиневший от холода, он, шатаясь, вошел в землянку, опустился, почти упал, на чурбачок около печурки и сказал:

– Братцы, а я, кажется, промок.

Глава пятнадцатая
ПРОЩАЙ, «СТО ДВАДЦАТЫЙ»!

В воздухе мелькают первые снежинки. Скоро поплывет сало и замерзнут катера среди льда в ожидании весны. Поредел отряд, меньше стало в нем матросов. Но зато оставшиеся работают и за себя, и за тех, кто погиб. Перемешались команды. Только на «сто двадцатом» все по-прежнему. Раненый Бородачев не ушел в госпиталь, а обязанности Щукина выполнял сам Агапов. Теперь никто не пытался списать Витю на берег: дорожили каждой парой рук.

Сегодня особенно тяжело. Фашисты вышли к Волге еще в одном месте, и катер идет мимо сплошной стены огня. Всплески от падающих снарядов временами совсем закрывают берег; как слепни, назойливо жужжат рядом пули или впиваются в борт и рубку катера.

Даже не охнув, опустился на палубу Изотов. К нему подскочил Иванов, приподнял за плечи, но окровавленная голова Изотова беспомощно запрокинулась. Иванов прижался ухом к груди Трофима Федоровича, потом осторожно положил его на палубу и прикрыл лицо бескозыркой.

Воздухом сорвало с Вити шапку, яркое пламя осветило корму. Когда осел дым, тела Изотова на палубе уже не было, а на том месте, где оно лежало, виднелась пробоина. Вода плескалась около ее рваной кромки, но попасть в катер не могла. Зажимая рукой бок, сидел на палубе раненый Иванов.

С этого началось. Осколки и пули словно обрадовались, что нашли дорогу к «сто двадцатому», и Витя с Юсуповым не успевали заделывать пробоины. Только разогнут спины, а вода опять журчит, ее струйка опять бежит по борту и прячется под настил или лужей разливается по палубе. Как иглы ежа, торчат из бортов деревянные пробки. Еще немного – и некуда будет их забивать, а пробоин все больше и больше. В иллюминаторах нет ни одного целого стекла. Мелкими осколками густо усыпаны матросский рундук и обеденный стол. Уклоняясь от снарядов и мин, катер все время меняет курс, и при резких поворотах отправляется в плавание от одного борта к другому упавшая табуретка.

Юсупов и Витя ведрами вычерпывают воду.

Взвиваются ракеты, выхватывают из темноты груды битого кирпича, обгорелые танки, скелеты железнодорожных вагонов. Непрерывно строчит пулемет Бородачева.

Не сбавляя хода, катер ткнулся носом в берег, и заскрежетала под килем прибрежная галька. От толчка Витя не удержался на ногах и упал на рундук. Кажется, нет сил подняться, но раздается голос Агапова:

– На выгрузку!

И, вскочив, Витя бежит на палубу.

Обрывистый берег защищает от пуль, и они проносятся высоко над головой. Изредка падают мины, но враг не видит катера и стреляет наугад. Палуба обледенела, и ноги скользят по ней.

С большим ящиком на спине идет Агапов. С берега к нему тянутся руки, и Витя слышит голоса:

– Что тут? В ящике?

– Консервы.

Руки опускаются.

– Патроны, гранаты давай! – требуют с берега.

– Они дальше будут…

– Поберегись! – кричит Бородачев.

Снова поднимаются руки и выхватывают у Агапова ящик. А еще через несколько секунд треснули доски ящика, покатились по гальке консервные банки. Кто-то пытается подобрать их, и тогда, заглушая шум, гремит чей-то гневный голос:

– Ты сюда жрать или воевать пришел?!

Зато ношу Бородачева принимают бережно, и она, передаваемая из рук в руки, плывет к передовой, чтобы там обрушиться на врага потоками раскаленного металла.

Витя старается носить только патронные ящики: снарядные для него тяжелы, а ящики с продовольствием пусть носят другие. Подходя к трапу, Витя уже кричит:

– Кому патроны?

И как приятно видеть мелькающие около ящика руки, слышать похвалу солдата:

– Башковитый братишка! Знает, о чем тоскует солдатская душа!

Не успели выгрузить последний ящик, а к берегу подходят еще два катера.

– Больше двух не собираться! – шутят на берегу и бегут к ним.

Освободившись от груза, катер «сто двадцатый» приподнимается, часть пробоин оказывается выше воды, и он быстро бежит к левому берегу, чтобы взять новый груз и снова идти в город.

Бородачев стоит у пулемета, но не стреляет: не хочет показывать врагу, где находится катер. По-прежнему густо летят снаряды и мины. Скоро и остров, за которым можно спрятаться, и тогда сразу станет легче. Но над самым катером профыркала мина и с треском разорвалась недалеко от него, ударив в какой-то из катеров. Витя видел, как приподнялась на том катере рубка и упала в воду грудой расщепленных досок. Вместо нее на катере теперь черная дыра среди яркого пламени. Горящий катер осветил Волгу и «сто двадцатый». Его сразу заметили. Всплески подкрались к нему, окружили и заплясали, сжимая кольцо.

– Ах ты! – вскрикнул Захар и сел на палубу.

– Захар, что с тобой? – спросил Витя, наклоняясь над ним.

– В ногу попал подлец, – простонал, морщась от боли, Захар и вдруг закричал: – Чего стал? К пулемету!

Витя метнулся к пулемету и схватился за его еще теплые ручки. «Куда стрелять?» – думал он, всматриваясь в берег.

– По вспышкам! Короткими! – подсказал Бородачев.

Вспышек много, но Витя не стал долго раздумывать, а просто нацелил пулемет на одну из них и дал очередь. Дальше все пошло обыкновенно: он выпускал пулю за пулей, и они, как светлячки, мелькали среди почерневших от дыма развалин. Витя даже нашел время покоситься на Бородачева. Оставляя за собой широкую полосу крови, Захар подполз к помпе водяного охлаждения пулемета и лежа вращал ее ручку, в короткие минуты передышки устанавливая около себя ручной пулемет.

Еще одна мина попала в горящий катер, он вздрогнул, задрал нос и быстро пошел ко дну. Зашипело пламя, обозленное, что вода отняла у него добычу. Фашисты сами потушили костер, освещавший реку. Самое подходящее время для того, чтобы скрыться, но осколок мины попал и в мотор «сто двадцатого». Катер опустил нос, сначала замедлил ход, а вскоре и остановился.

Агапов крикнул в машинное отделение:

– Что случилось?

– Осколок! – ответил Юсупов.

– Безнадежно?

– Отремонтирую!

Тихо стало на катере. Слышно, как Юсупов гремит ключами. Бородачев перевязывает ногу. Он не ругается, не стонет и лишь очень часто вытирает пот, выступающий на лбу. Витя хотел было помочь ему, но тот остановил его:

– Сам… Наблюдай, Витя…

Агапов стоит у рубки, всматриваясь в берег. Витя видит, что мичман чем-то взволнован, и тревожно оглядывается по сторонам. Сначала Витя не мог заметить ничего страшного, но когда внимательно присмотрелся к очертаниям домов, то почувствовал, что и у него по спине забегали мурашки. И было от чего: течение несло катер в узкий рукав Волги, один берег которого полностью захвачен врагом.

С другого борта, в нескольких десятках метров, медленно проплывает остров, покрытый голыми кустами.

Нужно во что бы то ни стало удержаться, не пустить катер дальше. Это понимали и Агапов, и Захар, и Витя. Только Иванов по-прежнему сидел скрючившись и зажимая рукой бок.

– Эх, не нога бы… – не то со злостью, не то с сожалением прошептал Бородачев.

Да, единственное спасение – закрепить пеньковый трос на острове.

Агапов взял шест и опустил его в воду. Метра полтора… Можно спрыгнуть и вброд дойти до острова. Но кто сделает это? Бородачев и Иванов отпадают… Мотористы – тоже… Значит, остаются Агапов или он, Витя. Но мичман, как командир, не может покинуть катер ни на минуту…

Витя спрыгнул с надстройки, взял шест из рук Агапова, уперся им в дно и оттолкнулся от катера. Вода тисками сдавила грудь, захотелось немедленно выскочить из нее, но Витя пересилил себя и прошептал:

– Конец и ломик.

Обледеневшая петля троса ударила его по голове, и, надев ее на плечо, взяв ломик и кувалду, Витя пошел к берегу. Вода вымывает песок из-под ног, старается свалить.

– Ломиком, ломиком! – шепчет Агапов.

Тогда Витя набросил на ломик петлю, уперся им в дно и налег на него грудью. Трос натянулся, как струна, ломик дрогнул, но катер, описав дугу, подошел ближе к берегу. Витя качнул ломик, выдернул его, подошел еще ближе к кустам и еще раз проделал то же самое.

Наконец донесся шепот Агапова:

– Хорошо! Забивай свайку!

Это значит, что ломик нужно кувалдой забить в дно так, чтобы он и без помощи человека удержал катер. Забивать его Вите и раньше приходилось не раз, но как быть теперь? В протоке сравнительно тихо, и фашисты услышат стук… Витя положил кувалду на дно около ног, снял бушлат, прикрыл им ломик и вновь взялся за кувалду. Глухие, мягкие удары кажутся необычайно громкими, звонкими.

Временами Витя замирает и прислушивается. На правом берегу все тихо. Тогда снова за работу!

Ломик хорошо входит в грунт, но стоит снять с него руки, как он начинает наклоняться и падает на дно. Витя уже почти потерял надежду сдержать катер, как вдруг немного пониже себя увидел возвышающийся над водой черный предмет. Витя подошел к нему. Это была свая, и он набросил на нее петлю троса. Теперь катер был закреплен надежно. Взвалив на плечо кувалду и ломик, Витя побрел к катеру.

– Брось! Брось их! – доносится шепот с катера.

Две руки протянулись к Вите с катера и втащили его на палубу.

– Одевайся, – шепчет Агапов, подавая белье и форму.

Это парадная одежда Агапова.

Рукава кителя длинны, брюки доходят до груди, нога в сапоге болтается, но зато все сухое и теплое.

– Не жмет в коленях? – шутит Захар, нажимая пальцем на пустой носок сапога.

Иванов пришел в себя и озирается. Ему знаками показали, что нужно молчать. Он кивает.

Странный человек этот Иванов. Всегда молчит и грустно смотрит по сторонам. Захар сказал, что таким он стал после того, как узнал о гибели своей дочки, которую убило осколком во время бомбежки Тулы. Но в трусости Иванова не обвинишь. На любое задание он идет спокойно, а во время налетов фашистских самолетов даже появляется у него какое-то подобие улыбки.

«Ему бы сейчас на самолет, – сказал как-то Захар. – Беспощадный был бы истребитель».

Мотор катера взревел неожиданно. На берегу зашумели фашисты, взвились ракеты.

– Отдать швартовы! – приказал Агапов.

Иванов встал, сделал несколько шагов, потом остановился, согнулся, нелепо раскинул руки и упал, словно нырнул в воду.

Белые и красные нити тянутся от берега к катеру. Стоять ему нельзя ни минуты! Витя подбежал к тросу, рванул его, но тот затвердел ото льда. На надстройке заливается ручной пулемет Бородачева. От ракет светло и хорошо видно Агапова. Он стоит в рубке и смотрит на Витю. Что делать? Руки шарят по палубе, по карманам… Нож! Витя с остервенением режет им трос. Нож соскальзывает, ледяная корка царапает пальцы, но Витя режет и режет…

Осталась только одна прядь.

– Давай! – кричит Витя.

Катер тронулся с места, забурлила вода под его винтом, натянулся трос. Витя полоснул по нему ножом, и катер освободился от пут.

По берегу, стреляя из автоматов, бегут фашисты. Витя направил на них пулемет и нажал на спусковой рычаг. Там, на берегу, падают люди, некоторые из них ползут меж камней, как змеи, а пули прижимают их к земле, не дают возможности вести прицельный огонь.

Молодец Юсупов! Мотор работает безотказно, и катер вырвался из протоки. Но в новые пробоины поступило так много воды, что отливать ее уже не было смысла. Остается одно: ждать; может быть, успеет катер выброситься на берег раньше, чем вода окончательно зальет его.

Витя принес Захару спасательный пояс.

– А ты? – спросил Захар.

– Я на трапе устроюсь… Ты не думай чего! Мне на нем даже удобнее.

Из темноты вынырнул тральщик, и донесся голос Курбатова:

– Кто идет?

– «Сто двадцатый»! – радостно ответил Витя.

Помощь пришла своевременно: катер почти до палубы погрузился в воду.

Раненых перенесли на тральщик Курбатова, а Юсупов и Витя перебрались сами. Юсупов безжалостно отшвырнул ногой свой новый чемодан, но зато не забыл захватить полный набор инструментов.

– Кто его знает, есть ли они на другом катере, – ответил он на немой вопрос Курбатова.

Только Агапов остался на «сто двадцатом» и молча стоит у рубки.

– А вы, Агапов, кого ждете? – спрашивает Курбатов.

– Остаюсь здесь, – отвечает мичман.

– Марш сюда или расстреляю как изменника! – приказывает Курбатов и расстегивает кобуру пистолета.

Никогда Витя не видел его таким злым.

Агапов нехотя перелез через леера.

Покачивается на волнах «сто двадцатый». Безжизненно повисли его фалы. Пустыми иллюминаторами смотрит катер на моряков. Вот он кренится. Звенит кастрюля, упавшая с плиты, словно подламывается мачта, и бурлит вода, ворвавшаяся в моторное отделение…

Только спасательный круг одиноко кружится на месте воронки. Вите кажется, что он видит на нем цифры: «120».

Немного в стороне Курбатов отчитывает Агапова:

– Ну и дураком же ты оказался! Все было хорошо, а тут нате: «Капитан погибает со своим кораблем!» Какому черту нужна такая смерть? Фашистам!.. Понимаешь ты или нет, что по приказу Москвы нам сотни таких катеров пришлют? Понимаешь ты это?

Агапов не оправдывается, а только тихо говорит:

– Понял, товарищ капитан-лейтенант… Понял…

– Как командир ты до последней возможности обязан бороться за жизнь катера, а видишь – конец подходит, – спасай людей, а потом уж и сам спасайся. Понимаешь? В последнюю очередь, но и сам спасайся!

– Понял, товарищ капитан-лейтенант…

Курбатов махнул рукой и отошел в сторону. Вздрагивает от работы моторов палуба. Журчит вода у борта. Белеет у рубки спасательный круг. Палуба другого катера вздрагивает под ногами. У борта другого катера журчит вода, другие цифры на спасательном круге…