сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)
— Да вы что, пацаны? — упирался Бригадир. — Там же пломба! У нас бумаги на опасный груз, менты и те права на досмотр не имеют!
Щербатый оказался доморощенным каратистом с расшатанными нервами — круто развернувшись, приложил подошву промеж лопаток Бригадира:
— Подотрись своими бумагами!..
Бригадир успел подставить руки, но грудью все же впечатался в борт, издав короткий крик. Ботов подбежал к прицепу, сорвал пломбу, проворно расшнуровал тент. Налетчики открыли замки, борт с лязгом упал, и в ту же секунду Ботов с Бригадиром, как по команде, нырнули под кузов.
— На землю всем!!! — раздалась душераздирающая команда из фургона.
— Ле-е-ечь!!.
— Мордами вниз!!.
Несколько длинных автоматных очередей разорвали лесную тишину; из фургона, крича и матерясь, высыпало восемь человек в масках:
— Бросай оружие!!.
— Стволы на землю, суки!!!
Средств не выбирали — кого-то достали пули, на головы, плечи, спины посыпался град ударов прикладами и ногами, месили до конца, без пощады, тут и там слышались голоса: «Кто навел, сволочь?!», «Говори, кто у вас на таможне?!.» Глаза Бригадира налились кровью, хрипя туберкулезными легкими, он осатанело избивал бугая, уже не сопротивлявшегося, лежавшего без движения, но так ничего и не сказавшего.
Двое подхватили живучего коротышку, поволокли к «девятке», бросили под горловину бака. Бригадир отвинтил пробку, швырнул в кусты; Ботов заученно сунул в бак шланг, прозрачная желтоватая струя полилась на одежду, лицо, волосы коротышки. Он пробовал кричать, но пробегавший мимо каратель ударил его каблуком в челюсть.
Семерых окровавленных, бездыханных, раскачав за руки, за ноги, на счет «три» побросали в кузов «Урала», тела с грохотом падали на деревянный пол.
Бригадир присел на корточки, щелкнул зажигалкой:
— Считаю до одного. Кто навел?
Коротышка, булькая кровью из раздробленного рта. рванулся, залепетал, таращась на Бригадира готовыми вылезти из орбит глазами:
— Н-не на-до!.. все… с-скажу!.. — Ну?!
— Т-таможенник с-сообщал… там-можжжженник Ш-шепило… инспектор Ш-шепило!..
— Четвертого мая про скандий тоже он сообщил? — Он!..
— А ему об этом откуда известно?!
— Н-не знаю эт-того… чч-честно!..
Коротышку бросили в кузов «Урала» последним. Закрыли борт. Бригадир вскочил в кабину, вырулил на лесную дорогу и помчал к Березине.
Две толстых доски во всю длину камазовского прицепа пандусом легли на поляну, по ним из-под тента выкатились джип и «восьмерка».
— Уходим! Быстро! — скомандовал кто-то из карателей. Факелами вспыхнули «девятки» рэкетиров — им они больше не были нужны.
До узкой горловины пункта таможенного досмотра было метров пятьсот. Засунув руки в карманы, Влад не спеша направился к шлагбауму. Грузовики стояли в два ряда.
Россию перекачивали на Запад.
Россия Мехова не волновала, для него она давно перестала существовать. Пустое пространство, на котором выживают сильнейшие. Тонны сырья, люди, березки — все было давно просчитано и оценено. Все повязаны единым тарифом — те, что не продавались, ходили под прицелом.
Лично о нем, Мехове, Россия не заботилась: сорок «рэ» материной пенсии на троих, баланда в колонии, одни штаны на два года в детдоме. Мерз и голодал, покуда не научился заколачивать на пропитание кулаками.
Минут сорок он покрутился у шлагбаума, наблюдая за суетой таможенников. Инспектор Шепило выходил из помещения редко — только когда пахло солидным наваром от «алок» с прицепами или возникали конфликты с иностранцами. Все больше шустрила какая-то «гестаповка» с каменным лицом — кричала на всех, отбирала документы, сопровождала выборочно на личный досмотр. Очередь продвигалась медленно. Концентрация выхлопов вышибала слезу.
Главным было выяснить, кто поставлял Шепиле сведения о грузе. Влад должен был пригласить таможенника в машину и потолковать с ним с пристрастием или без — это как получится. Планы изменились, когда Шепило вдруг обошел приземистую контору и углубился во двор к каменному гальюну. Тучи стянуло, сумерки уплотнились, никого во дворе не оказалось — такое вот стечение обстоятельств, не воспользоваться которым Влад не мог. Перемахнув через кусты, он стал под навес курилки.
На ходу застегивая ширинку, Шепило спешил по тропинке КПП.
— Шепило, — негромко окликнул его Влад. Тот остановился. — Покурим? Потолковать надо.
Таможенник торопливо огляделся, шагнул под навес. Конфиденциальность сулила наживу. Был, конечно, риск нарваться на проверку, но кто не рискует, тот не работает на таможне.
— Ты взял деньги за недосмотр транспорта с металлом, а сам навел на нас рэкетиров. Или ты добровольно сдаешь своего информатора, или выпадаешь из обоймы, как отстрелянный патрон — по инвалидности тебе никто отстегивать не будет.
Шепило сделал круглые глаза и стал похож на министра, потерявшего портфель:
— Какого… информатора?.. Каких рэкетиров?!
Влад мертвой хваткой вцепился в воротник его кителя, притянул продажного таможенника к себе:
— Мы «пустышку» прогнали!! Первый раз на лапу берешь? — проговорил, дыша угрозой в раскрасневшееся лицо. — Кто тебе про скандий нашептал, сволочь?!
Шепило рванулся, попытался обеими руками сверху отбить захват, но Влад опередил его — встретил нырок ударом колена. Голова инспектора откинулась, каркас под шиферным навесом гулко вздрогнул. Можно было исправить положение, пригрозив разборкой по месту жительства, но двуличный инспектор выхватил вдруг длинноствольный пистолет, и теперь уже ничего, кроме радикальных мер, не оставалось: упредив выстрел, Влад рубанул инспектора пяткой в грудь, а когда тот упал, провел серию добивающих ударов по печени.
Двенадцатизарядный «Майами» он подбирать не стал, рванул через кусты вдоль пакгауза — туда, в хвост колонны, пригибаясь и стараясь не попадать в перекрестья включенных фар.
3
Круги улеглись, и серая, как вечер, поверхность Березины словно остекленела. Шалый, чувствуя, как рвется пористая ткань легких, в последний раз ухватился пятерней за водоросли, подтянулся к мостовой опоре. «Конец… конец… конец…» — пульсировало в голове. Знал: один всплеск, один шумный вдох — и тот что с проворством каскадера выскочил из кабины «Урала» перед самым мостом, пристрелит. Он где-то здесь, на берегу, всматривается в марево сумерек, вслушивается в каждый шорох. Там, на дне, остались семеро; по расчету палачей должно было быть восемь и ни человеком меньше — свидетелей они не оставят.
Шалый медленно, придерживаясь за опору, вынырнул. Хватил широко раскрытым ртом воздух, потом снова и снова, радостно убеждаясь, что на ближнем берегу никого нет, и снова можно дышать, плыть, жить. Минуты через три он ощутил боль в простреленной икре; рот все время наполнялся кровью: языком пересчитал зубы — не хватало как минимум двух. Тело слабело от потери крови. Нужно было выплывать как можно скорее, пока не подъехала какая-нибудь машина и не обнаружила сломанных перил, пока не иссякли силы.
Шалый отцепился от опоры и поплыл на дальний правый берег — к леску, где можно было отлежаться. Он дохромал до «железки» и, рухнув в старый партизанский окоп, густо заросший травой,уснул.
Ночью к разрушенному мосту подогнали десяток машин с фароискателями. Из Минска вызвали водолазов. На место происшествия выехала следственная группа, подоспел сам начальник УВД области. «Скорые» освещали окрестности проблесковыми маячками.
К двум часам ночи тяжелую машину вытащили лебедками на берег. В кабине никого не оказалось; из кузова были извлечены тела семерых погибших. Водолазы продолжали обследовать дно. Слово оставалось за экспертизой — были ли эти семеро сброшены в реку мертвыми или захлебнулись в воде, хотя явные следы насилия на телах и даже огнестрельное ранение в область живота Сергея Пелевина исключали несчастный случай. У троих документов не оказалось, двое, судя по паспортам и водительским удостоверениям, проживали в Могилеве, еще двое — в Минске.
Автомобиль «Урал» числился за могилевским «Спецтрансом», согласно путевому листу и показаниям диспетчера колонны, доставленного на место происшествия, утром двадцать второго мая на нем выехал водитель Шалов Леонид Савельевич, 1972 года рождения. Среди погибших его не было, зато был другой Шалов — Василий Дмитриевич. Он, а также уроженец Бобруйска Турич в прошлом имели судимости, оба — за разбой.
Часом раньше дорожный патруль обнаружил неподалеку от автомагистрали остовы сгоревших автомобилей «ВАЗ-21099», принадлежавших Туричу и Пелевину. Из кармана Василия Шалова была извлечена пачка сигарет «Прима» Гродненской табачной фабрики с записанным на лицевой стороне номером автомобиля. Судя по номеру, автомобиль был зарегистрирован ГАИ
Свердловской области, а значит, должен был пересечь государственную границу. Оперативники связались с погранпунктами.
Номер в документах не значился, зато значился на конверте, обнаруженном в кармане убитого инспектора таможенной службы Шепило Петра Вениаминовича. Тело инспектора нашли неподалеку от ПТК в Красном, врач констатировал разрывы внутренних органов и кровоизлияние в мозг.
Следователь Станислав Родимич на свой страх и риск произвел обыск в квартире и на даче покойного Шепило, но обнаружить удалось «немного»: пятьдесят тысяч долларов, тринадцать ящиков спиртных напитков, четыре пистолета иностранного производства, боеприпасы, полцентнера икры и других продуктов, золотые украшения — всего на сумму около трехсот тысяч долларов. Так как жребий пал на Шепило случайно и он был одним из тысяч таможенников, нетрудно было представить себе общую картину мздоимства по управлению. Дело пробовали замять, Родимича — привлечь к служебной ответственности за несанкционированный обыск, но следователь оценил обстановку и понял, что накануне встречи президентов России и Беларуси оно может принести ему дивиденды куда большие, чем взятка в десять тысяч долларов, предложенная посредником от имени начальства пункта таможенного контроля.
Дела соединили в одно производство. Расследованием занялась межреспубликанская бригада во главе с Родимичем и старшим следователем по особо важным делам при российском генпрокуроре Кормухиным.
4
— Что ты мне лапшу на уши вешаешь, Фарид?! В каких еще «рамках Интерпола»?!. — Паничу казалось, что он кричит. На самом деле голос его осип, и звонивший из Москвы «смотрящий» Салыков едва его слышал. — Ну, вот что. Пусть Фасман узнает по своим каналам, откуда у них эта информация… Это его дело — в посольстве у морского атташе, в торговом представительстве Израиля или у самого Господа Бога! В случайности я не верю. Все!
Он сунул в руку стоявшего рядом охранника трубку радиотелефона и вышел на веранду. Извилистая Серебрянка пенилась под проливным дождем. Дробный стук дождевых капель по крыше теперь уже не усыплял, а, наоборот, будоражил и без того расшалившиеся нервы.
— Мазь готоф… раздеваться, — китаец неопределенного возраста, которого Дмитрий Константинович взял к себе в услужение в прошлом году, улыбался, глядя на хозяина снизу вверх узкими щелочками глаз.
— Медведь! — зычно позвал Панич телохранителя. — Едем во дворец! Возьми Монгола.
Не обращая внимания на китайца, он сбросил махровый халат и решительно направился по деревянной лестнице на второй этаж.
— Мазь — один час… два нельзя… мазь пропадай, женьшень новый собирай, — семенил за ним обескураженный отменой массажного сеанса Хан Ван By.
— Значит, собирай! — задержавшись на ступеньке, зыркнул на него Панич. — Отлынь, не до тебя!
Китаец предпочел ретироваться, понимал: косящих под нетрадиционных лекарей в России нынче пруд пруди, а противорадикулитную мазь готовить умеет каждый второй, и попади он под горячую руку — Панич выбросит его, сдаст властям, а на его месте завтра окажется другой узкоглазый нелегал.
Пятидесяти восьми лет от роду, все еще статный, приветливый на людях, Панич был немногословен, умел располагать собеседников — разумеется, тех, которых допускала к нему охрана. В Краснодольск он наведывался нечасто, все больше разъезжал. Соседи поговаривали, лечился на водах, потому как инвалид, одинокий, ухаживать за ним некому. Поговаривали также, что некогда он работал на урановых рудниках, и теперь у него рак крови.
Было в целом свете очень мало людей, знавших о Дмитрии Константиновиче больше, нежели он того хотел. Кое-что знали в Главном управлении исполнения наказаний МВД России, где хранился архив с перечнем основных вех его «трудовой» биографии. И хотя многотрудная жизнь и северный климат действительно подточили здоровье Панича, инвалидом труда он никогда не был, потому что из двадцати четырех проведенных «у хозяина» лет не проработал ни дня: работать ему не полагалось по статусу вора в законе. «Коронован» Панич (он же Кадило, он же Шатун, он же Северцев, больше известный по кличке Пан) был во Владимирском централе еще в шестьдесят восьмом.
Он действительно отлучался «на воды», но предпочитал воды, протекавшие вдали от родной Серебрянки — преимущественно на оффшорных территориях, где банки давали немалые налоговые льготы, а власти не интересовались происхождением капиталов.
Идея приспособить брошенный властями Уральск-12, где Панич в свое время пребывал в качестве зека, принадлежала ему. Это он с помощью своего однобарачника, угодившего в колонию за растрату, Салыкова рассчитал экономическую выгоду от использования неподконтрольной властям территории и необлагаемого налогом населения, состоявшего из беглых урок и желтолицых «нон-грата», он придумал систему найма рабочей силы и ее охраны, доставки сырья, продовольствия и готовой продукции. И вот теперь, спустя восемь лет, система заработала на полную мощность, прибыль семьи составляла двадцать четыре миллиона в год, шестьдесят процентов из которых пока уходило на покупку чиновников, правоохранительные органы, командировочные расходы, ценные бумаги, банковские операции, транспорт, связь, пополнение «общака» — на все то, что обеспечивало Дмитрию Константиновичу относительное спокойствие.
Сам он ни в каких документах не фигурировал, фамилия Панич никому ни о чем не говорила, наличные деньги оседали на счетах подставных лиц, вкладывались в торговый бизнес, превращались в банковские бумаги, акции совместных предприятий и фирм, имеющих выход за рубеж, интегрировались. Тщеславием Пан не отличался — считал себя патриотом «малой родины», где несла свои воды Серебрянка, где стоял его терем за высоким забором, и воздух пах кедром и сосной.
…На площади перед Дворцом спорта его встретил Губарь — директор службы безопасности АО «Краснодольскцветмет». Тут же суетились «быки» во главе с Бригадиром, но близко не подходили, блюли субординацию.
— Кожухов здесь? — сухо спросил у Губаря Дмитрий Константинович, направляясь к парадному подъезду.
— Нету. С утра собирался в прокуратуру по повестке. Московская комиссия затаскала.
Панич прошел по пустынным коридорам в зал, взорвавшийся вдруг аплодисментами и возгласами, словно зрители приветствовали не удачную комбинацию одного из бойцов на татами, а лично его. Губарь проводил босса на отдельную застекленную трибуну, где сидели референт мэра Иевлев, замначальника УФСБ Зарицкий и главный экономист объединения Вершков.
— Сидите, не в армии, — отмахнулся Панич и, проигнорировав протянутые руки, опустился на низенькую скамейку.
В финал вышли четверо. Боец под шестнадцатым номером лихим «тоби-йоко-гери» заработал иппон. Толпа взревела.
— Кто ведет? — спросил Панич у завсегдатая соревнований Зарицкого.
— Пока поровну. Двое из Питера — двое наших. Ставить будем?
Панич понаблюдал за происходящим на татами.
— На крестника, — кивнул и пощелкал пальцами в воздухе. Крестником он называл Влада Мехова. Давным-давно, когда тот был еще мальчишкой, Панич поручил его тогдашнему авторитету Пантере. «Воспитатель» натаскал звереныша по полной программе — научил драться, стрелять, водить машину, правильно вести себя на допросах, выживать в экстремальных условиях, ориентироваться в тайге.
— Убе-е-ей!!. — сложив ладони рупором, заорал заводной экономист Вершков, как только Мехов появился на татами.
Влад нанес несколько ударов, в ответ получил «цумасаки» и проиграл очко. Рефери что-то нервно внушал его сопернику, показывая на собственный локоть. Поединок затягивался, силы мастеров были равными. На четвертой минуте равновесие нарушил соперник Влада — пробил-таки мощный вертикальный панч. Кимоно окрасилось кровью.
Не отводя глаз от поединка, становившегося все более ожесточенным, босс наклонился к начальнику охраны:
— Кто виноват в том, что не допросили таможенника? Он? Губарь покачал головой:
