сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)
«…„Ауди-100“, принадлежавший, как выяснилось, председателю совета директоров акционерного общества „Краснодольскцветмет“ Анатолию Кожухову…»
Он обомлел. «Не слышит ли Полина?» Она не слышала, что-то громко шипело на сковородке, дверь на кухню была заперта. «В десять часов пятьдесят минут в одном из демонтированных корпусов Серебрянского завода железобетонных конструкций сторож Ищенко обнаружил труп мужчины со следами побоев и двумя огнестрельными ранениями — в бедро и голову…» Картинка на экране сменилась. Люди в белых халатах несли носилки, накрытые простыней, из-под которой торчали босые ноги. Было много милиции, машин, плотным кольцом обступила «скорую» толпа.
«Благодаря четким оперативным действиям сотрудников уголовного розыска была установлена личность убитого. Им оказался сотрудник охраны Анатолия Кожухова Земцов Александр Иванович, 1970 года рождения. Накануне в восемь часов вечера Кожухов вместе с телохранителем выехал на служебном автомобиле в неизвестном направлении. По заявлению старшего следователя прокуратуры Ильи Рутберга, которому поручено вести это дело, есть основания полагать, что Анатолий Кожухов похищен боевиками одной из организованных преступных группировок с целью вымогательства. Отрабатываются также и другие версии. УВД города просит всех, кому что-либо известно о местонахождении Кожухова, позвонить по телефонам…»
В комнату вошла Полина:
— Ужин на столе. Как ты себя чувствуешь?
«Сегодня в городском Совете ветеранов состоялось торжественное заседание по случаю пятидесятилетия трудовой деятельности…»
Более нелепого вопроса Кожухов не слышал за всю жизнь.
— Прекрасно! — повернул к ней побелевшее лицо. — У нас еще остался коньяк?
— У вас еще остался коньяк, — улыбнулась она, — а меня увольте. В жизни столько не пила.
Он бросил в кресло бритву, поплелся на кухню, не садясь за стол, налил стакан до краев и залпом выпил. Полина смотрела на него расширенными глазами: таким она его не знала. Он вернулся в комнату и стал одеваться. Коньяк оказал желаемое действие: движения стали уверенней, удалось даже завязать галстук.
— Ты уходишь?
Он взял ее за руку, благодарно посмотрел в глаза.
— А как же…
Он понял, что она хотела сказать, но не ответил, а только махнул рукой и вышел.
— Хочешь, я поеду с тобой? — услышал, спускаясь по лестнице.
— Не нужно, Поля! — крикнул. — Спасибо тебе!
Ошутив в кармане непривычную тяжесть, Кожухов задержался в подъезде, вынул пистолет и передернул затвор. Сейчас ему даже хотелось, чтобы на него совершили нападение «боевики одной из организованных преступных группировок» или всех сразу — в его положении такой исход выглядел бы достойно.
Он шел по улице в направлении высотного здания «Краснодольскцветмет», шел открыто, не таясь и ни на кого не глядя. Вечерело. От улицы Генерала Сопикова до Оранжерейной, где находился офис, было минут сорок ходьбы, можно было поймать такси; но Кожухов не спешил — работа, семья, Панич с его головорезами, министерские комиссии — все, все, что составляло его жизнь, когда-то казавшуюся самоценной, было теперь позади. Перейдя улицу, как полагалось, на зеленый свет, он свернул в Оружейный проезд, сократив таким образом несколько кварталов, миновал обезлюдевший ввиду позднего времени вещевой рынок, припоминая, когда в последний раз ходил вот так, пешком, налегке и без охраны, но не припомнил. Чувства притупило коньяком, думать ни о чем не хотелось, только когда — уже на подходе к управлению — он обнаружил, что забыл у Полины часы, мелькнула мысль: «Все правильно, все так и должно быть: остановилось время!»
На работе его явно никто не ждал: таращился вахтер, застыл на лестнице начальник планового отдела, оборвал на полуслове приветствие сотрудник НТО. В приемной пахло валерианкой. Секретарь-референт Кожухова Зинаида Кондратьевна вскочила со стула и отпрянула в сторону:
— Вы?! Ой, а вы… вас там ждут, — вялым жестом указала на дверь главного инженера, расположенную напротив кабинета Кожухова.
— Идите домой, Зина, — впервые назвал он пятидесятилетнюю секретаршу по имени. — Все в порядке, идите домой.
Он вошел в кабинет и остановился на пороге, пораженный увиденным: сквозь плотную дымовую завесу проглядывали лица Губаря, Вершкова, начальника УВД Коврова, за столом главного инженера Сушкевича сидел гэбист Зарицкий, были здесь еще какие-то люди, среди которых он узнал руководителя министерской комиссии, рядом с подполковником милиции сидел большой седой человек в массивных очках.
— Здравствуйте, господа, — сказал Кожухов.
Немая сцена завершилась бурной многоголосицей, в которой ничего нельзя было разобрать. Первым членораздельно заговорил генерал Ковров:
— С вами все в порядке, Анатолий Борисович?
— Как видите.
— Где вы были?
— У любовницы.
Снова наступила короткая тишина. Кто-то смущенно кашлянул в кулак.
— Вы знаете о том, что убит ваш телохранитель? — спросил милицейский чин. — И что вас повсюду ищут?
— Да. Час назад я услышал об этом в теленовостях. И снова пауза.
— Судя по вашему тону, вы не отдаете себе отчета в происшедшем! — мрачно пророкотал незнакомец в очках.
Кожухов прошел в глубь кабинета, остановился у торца крайнего стола:
— А судя по вашему, вы — Верховный Судия? Все возмущенно загомонили.
— Да он же пьян! — воскликнул руководитель министерской комиссии.
Человек в очках выдержал вызывающий взгляд Кожухова и, дождавшись тишины, спокойно ответил:
— Нет. Я старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре Российской Федерации Кормухин Леонид Григорьевич. Хотя встреча с Верховным судом вам тоже, возможно, предстоит.
Кожухов покачнулся, придержался за спинку стула, на котором сидел Губарь.
— Ввиду срочности дела, по которому я прилетел из Москвы, мне необходимо побеседовать с вами. Полагаю, это будет удобнее сделать в прокуратуре, — тоном, не предусматривающим возражений, отчеканил Кормухин.
— У вас есть ордер? — спросил Кожухов.
— Ордер… на что?
— На мой арест.
Кормухин сдвинул очки на нос и исподлобья посмотрел на Кожухова. Походило, министерский чиновник прав: директор был явно нетрезв.
— Нет, — покачал головой и насмешливо добавил: — Пока нет.
— В таком случае, я могу позвонить из своего кабинета домой?
— Разумеется.
В приемной уже никого не было, Зинаида Кондратьевна ушла. Кожухов достал из кармана ключ, открыл кабинет. Кондиционер оставался включенным — пахнуло свежестью. Запершись, он опустил на окнах жалюзи и подошел к телефону, но как только снял трубку, вспомнил о предостережении Земцова: телефон наверняка прослушивался — и этот, служебный, тоже. Звонок Джеку Камаю отпадал.
Он набрал домашний номер.
— Алло. — Зоя?
— Толя?! Толя, где ты?! Господи, что происходит?! Что с тобой?! — Она говорила, давясь слезами.
— Не плачь, — тихо сказал Кожухов. — Со мной все в порядке.
— Как это «в порядке»?! Тебя не похитили?! По телевизору… В дверь кто-то постучал. Дверная ручка дернулась.
— Никто меня не похищал. Послушай, Зоя. Я на работе. У меня на столе лежат доверенности, заверенные нотариусом, на дачу, и вторая — на машину…
«Анатолий Борисович! — зычно позвал кто-то из приемной. — Отоприте!»
— Продай все это. Оставь часть денег себе, остальное положи на счета Вовки и Сергея.
— Ты арестован?!
Стук повторился. На сей раз сильнее, настойчивей.
— Нет, я не арестован.
— Тогда что происходит?! — истерично кричала жена. — Зачем продавать, зачем нам эти деньги?!
«Кожухов! — прыгала дверная ручка. — Кожухов, откройте дверь!»
— …что мне с ними делать, Толик?! Кожухов переждал приступ истерики.
— Жить! — сказал твердо и положил трубку.
«Анатолий Борисович, на минутку! Это Вершков!..» — за дверью слышались еще чьи-то голоса, потом по ней стали стучать кулаками.
Кожухов прижал к груди пистолет и выстрелил до того, как замок не выдержал и в распахнувшуюся дверь ворвались люди.
16
«…которые на Невель шли, платили витебской бригаде, а „уральцы“ — могилевским.
— Сколько?
— По пятьсот. За транспорт.
— Что они возили?
— Цветмет. Медь, никель, титан, алюминий. В апреле «уральцы» шли на Латвию через Витебск с тремя транспортами, охрана — человек восемь. «КамАЗ» и два «МАЗа» с прицепами. Платить отказались. Ну, наши… «витебские», то есть… начали стрелять, троих положили…
— Этот инцидент нам известен. Вы с «витебскими» поддерживали связь?
— Нет. Бригадиры пару раз встречались — договаривались о территории. С «минскими» стычки были после того, как фургон с редкоземом стопорнули.
— С каким редкоземом?
— Не помню. Узнали, что на Калининград транспорт пойдет с металлом… Они все вроде на Калининград идут: пошлину платить не надо — из России в Россию получается… Ну, вроде, медь и алюминий у них — для отвода глаз, а в кабине должна была быть коробка или чемодан с… этим… Наши…
— Кто «наши»?
— Турич, Пелевин… Меня там не было, я ничего не видел — на Даугавпилс с сельхозтехникой в тот день ходил, можете проверить. Мне брат Василий говорил.
— Я проверю, Шалов. Дальше?
— Дальше… это… м-ммм… дальше…»
Рутберг оторвал от магнитофона напряженный взгляд и посмотрел на Кормухина.
— Сестра укол делает, — пояснил тот. — Обезболивающее. Они сидели вдвоем в кабинете Рутберга в Краснодольской прокуратуре. Их разделял стол, заваленный следственными материалами, — документами, аудио— и видеокассетами, протоколами. Изредка звонил телефон.
— Как Родимичу удалось его разговорить? — поинтересовался Рутберг, размешивая сахар в давно остывшем стакане с чаем.
— Очень просто, — ответил Кормухин. — Пообещал отпустить домой.
— Как?.. После всего, что он натворил?
— Эти показания он давал в реанимационном отделении Минской горбольницы — повреждены шейные позвонки после неудавшейся попытки суицида. Пока родители ищут деньги на операцию, его поддерживают наркотиками. Но врачи говорят, шансов на то, что он встанет с постели, практически нет. Так что никто его в колонию не отправит — со сломанной-то шеей. Свобода ему гарантирована.
В магнитофоне что-то звякнуло, стоны прекратились. «Ну что, Леня, полегче теперь? — послышался голос Родимича. — Да…
— Постарайся вспомнить, о каком редкоземе рассказывал брат? Тантал, ниобий, рутений, иридий, скандий?..
— Да!
— Что «да»?
— Этот… скандий. Да.
— Сколько там было?
— Я не знаю, меня там не было.
— Я верю. Куда он потом девался?
— Потом… потом приехали «минские», сказали, надо вернуть. Из самой Москвы бригада «крутых» заявилась — обещала всех перерезать без разбора за этот скандий. Пелевин и Турич с охраной ездили к ним на «стрелку», решили подбросить…»
— Стоп! — махнул рукой Рутберг. — Достаточно.
Пленку прокручивали уже третий раз, теперь уже не подряд, а выборочно — те места, которые вызывали наибольший интерес.
Рутберг открыл второе окно, глубоко вдохнул — несмотря на литр выпитого кофе, клонило ко сну.
— Для чего он применяется, вы говорите? Кормухин нашел справку экспертов.
— «Компонент легких сплавов… катализатор пара-ортоконверсии водорода… нейтронный фильтр в ядерной технике», — зачитал монотонно. — Если это имеет какое-то значение.
— А как же, — вслух подумал Рутберг, — раз уж мы допустили версию участия спецслужб.
— Не мы ее допустили, Илья Ефимович.
— Все равно. Лично я в этот скандий верю больше, чем в политические игры, несмотря на кажущуюся убедительность газетных статей.
— Ну, о статьях не будем, — улыбнулся Кормухин. — У борзописцев цель прославиться, для этого нужна сенсация. Мы еще получим от них столько толкований самоубийства Кожухова, что лучше газет вообще не читать. — Он встал, заложил руки за голову и сделал в таком положении несколько энергичных приседаний. — Туман в глазах, — пояснил. — Вы спать не хотите?
— Еще на час меня хватит.
— Ладно, — закончив приседания, вернулся Кормухин за стол. — Тогда — за дело. Итак, Шалов показал, что некие люди в масках избивали их, требуя назвать того, кто дал сведения о «КамАЗе». Облитый бензином Гуляев назвал инспектора Шепило. Замечу; что это ни о чем не говорит — он мог выпалить первую попавшуюся фамилию, хоть родной сестры, испугавшись смерти. Далее Шалов ничего не помнит, утверждает, что получил удар по голове и потерял сознание. А по результатам экспертизы, которыми мы располагаем к этому часу, дальше было вот что… Рэкетиров запихнули в «Урал», и кто-то из нападавших повез их к мосту. Из «КамАЗа» по лагам, оставившим два глубоких следа на поляне, выехали, судя по протектору, джип и еще один автомобиль, с учетом длины прицепа — небольшой, возможно, двухдверный. Здесь сомнений нет: следы легковушек говорят о том, что они выезжали с поляны, меж тем как въезжали туда только грузовики и сожженные впоследствии «девятки» Ту-рича и Пелевина. Так?.. Именно в это время на таможне избивают Шепило. Значит, никто из участников «разборки» оказаться здесь и там одновременно не мог. Таким образом, как только становится известной фамилия наводчика Шепило…
В дверь постучали, вошел старший лейтенант милиции.
— Разрешите?
— Входи, Миша. Говори, только быстро!
— След протектора «КамАЗа-4310» со следом, найденным белорусскими экспертами на поляне, не совпадает. Номер не отвинчивали — Муштаков ручается, обещал письменное заключение через полчаса. Кроме «ТАМ-260» и этого «КамАЗа», никто в двадцатых числах машин в западный регион не откомандировывал.
— Все?
— Пока да.
— Что с документами?
— Порядок. Ехали вчетвером, охрану осуществляли сами.
— Кто? — не понял Кормухин.
— Водители. Наемная охрана, знаете, сколько стоит?.. Четыреста баксов за тонну! А водители соглашаются за триста. Двадцать тонн в кузовах — шесть тысяч за ходку. Где они еще получат такие деньги? Не без риска, конечно, только, если разобраться — чем не охрана? Пушки наверняка под сиденьями держат, молодые, здоровые.
В словах лейтенанта был резон.
— Ясно, — хлопнул по столу Рутберг. — Должен быть еще один «КамАЗ». Может, в Челябинске, может, в Перми. Ищи, Миша, пока не найдешь.
— Есть! — Старлей козырнул и вышел.
— Зря парня гоняем, — сказал вдруг Кормухин. — Нет его в Уральском регионе.
— ?!
— Номера в компьютере ГАИ не числятся, значит — фальшивые. А какой смысл уральской машине привинчивать уральские же номера?.. Привинтили бы литовские или московские, если бы хотели сбить со следа. Но их целью было привлечь внимание таможенника и рэкетиров. Поэтому, я думаю, искомого грузовика здесь нет.
Рутберг возражать не стал.
— Так что же говорит в пользу версии об участии спецслужб? — продолжал Кормухин. — Никаких отметок на границе, никаких деклараций — прошли как нитка в игольное ушко.
— Значит, пусть Родимич ищет этот «КамАЗ» в Беларуси, — уверенно сказал Рутберг.
— Он ищет. Только не думаю, что найдет. Шалов показал, что, когда они с Бориным пригнали «Урал» в назначенное Туричем место, Капитонов, Гуляев и Кудря «вели» «КамАЗ» от границы, пытаясь определить наличие сопровождения.
— От границы или нет — это еще бабка надвое сказала. Вполне возможно, дальше Толочина и не ездили.
Кормухин задумался, пометил что-то в блокноте.
— Поставим пока знак вопроса. Теперь второе: надежная радиосвязь.
— Думаете, у бандитов радиосвязь менее надежная, чем у спецслужб? — усмехнулся Рутберг.
— Принято. Поехали дальше… Шепило был убит без выстрелов — очень умелым профессионалом. Мужиком он был нехилым, убить его мог каратист высокого класса. Это — третье.
— Смешно, — снисходительно посмотрел на него Рутберг. — Вы исключаете наличие кулачных бойцов в криминальной среде?
— Ну хорошо. Теперь — скандий. Я послал запрос в Институт геологии РАН. Пока нам известно, что на черном рынке им торгуют по сто двадцать—сто тридцать долларов за грамм. Но даже если бы там было на два миллиона — зачем убивать восемь человек? Из мести? Прямо скажем, неадекватная реакция на нападение.
— Допустим, их никто не собирался убивать, хотели отвезти подальше от места «разборки», а потом выменять на тот же скандий. А?
— Красиво. И что?
— По пути через мост тот, кто был за рулем, не справился с управлением.
Кормухин промолчал. Шалову он не верил, но тот мог и не знать о планах налетчиков. И все же в версии Рутберга был резон.
— Леонид Григорьевич, — неожиданно спросил Рутберг, — а вы вообще уверены, что нам с вами следует играть в одни ворота?
— То есть?
— Я занимаюсь Кожуховым и его телохранителем… Вы — акцией на таможне, грозящей перейти в политический скандал. Полагаете, у нас достаточно оснований соединять дела?
— Я приехал в Краснодольск, откуда через границу прошли машины в то время, как был убит таможенник и в криминальной «разборке» погибло семь человек.
— Из Тагила и Челябинска тоже были машины…
