Текст книги "После Апокалипсиса"
Автор книги: Олег Дивов
Соавторы: Кирилл Бенедиктов,Леонид Каганов,Владимир Аренев,Шимун Врочек,Вячеслав Рыбаков,Антон Первушин,Мария Галина,Александр Щеголев,Эдуард Геворкян,Ника Батхен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
Сергей замешкался, но тут к нему подскочили двое, схватили за плечи так, что ноги оторвались от пола, и поставили перед хозяином, наградив парня двумя крепкими подзатыльниками.
– Как тебя звать? – спросил хозяин. – Откуда родом, есть ли родители?
Сергей назвал свое имя, сказал, что родителей не помнит, живет у дяди в Кунцево…
– Где, где? – переспросил хозяин, но не успел Сергей ответить, как вошла толстая женщина, что кормила их, и что-то шепнула хозяину на ухо.
– Твоя подружка не умеет говорить? – Хозяин задумчиво оглаживал бороду, в которую были вплетены золотые кольца.
– Она совсем немая, ничего не понимает…
Женщина опять что-то сказала.
– Человеческий язык она как раз понимает, – сказал задумчиво хозяин. Как же это вы встретились и где? Отвечать быстро и правду.
Голос его звучал мягко, но Сергей понял, что сейчас ему придется туго.
– Мы… мы… убежали, господин Капитан, – выдавил он из себя.
– Так я и знал! – поднял палец хозяин и рассмеялся. – А теперь знаю, от кого сбежал. Я не Капитан, меня следует звать Адмирал, потому что я господин над Капитанами. Это потому, что я всегда вижу, где правда, а где ложь. Смотри сюда!
Он поднялся с места и показал Сергею предмет, который держал на коленях. Две соединенные вместе короткие толстые трубки с оправленными в них стеклами.
– Глядя в них, я вижу далекое и близкое, читаю в сердцах людей и узнаю помыслы демонов. Только такой человек, как я, может обладать такой могущественной магией. Опасайся ее!
Вовремя смолчал Сергей, не рассмеялся ему в лицо и не сказал, что своим биноклем Адмирал может деток малых пугать. Только взор свой потупил и на шаг отступил, словно в страхе.
– Не важно, от кого ты сбежал, – заявил Адмирал, закончив похваляться биноклем. – Я тебя получил от воды, значит, ты мой с потрохами. Девчонку к котлам, а ты будешь палубу мыть. Будет грязно, прибью.
Он приставил к своим глазам бинокль, опустил его.
– Может, ты каким полезным ремеслом владеешь?
Сергей видел загаженную людьми и скотом палубу этого корабля, он знал, что мыть ее – занятие бесполезное, а получать колотушки не хотелось.
– Я могу за движком присмотреть, – торопливо сказал он. – Масло заливать, муфты подкручивать.
– А! – торжествующе хлопнул по биноклю Адмирал. – От меня ничто не укроется. Ты вовремя явился к нам. Ступай вниз, и чтобы к вечеру все было в порядке. И пусть тебе повезет. Один уже пытался наладить двигатель. Но ему не повезло.
Сергей хотел было спросить, а что случилось с его предшественником, но холодная улыбка Адмирала отбила у него охоту задавать вопросы. А когда, спустившись в машинное отделение, он увидел разобранный двигатель, то осталось лишь одно желание – тихо и незаметно исчезнуть с корабля.
То, что он назвал движком, было большим корабельным двигателем, о которых он знал понаслышке. Механик ему рассказывал, как раньше одни корабли ходили по морям, а другие летали по воздуху. Сергею такие истории были не в диковинку, сотник Харитон частенько вспоминал старые времена, да и у старателей он много всяких железок навидался. Вот и здесь хватало железа, только раскидано оно было по всему помещению, а массивное тело двигателя зловеще вздымалось перед ним в полумраке. Кожух был снят, сквозь маслянисто отблескивающие стержни и шестерни с трудом можно разглядеть ребристые стальные цилиндры и медные трубки, оплетающие их со всех сторон. Надо было разобраться во всем этом, найти неисправность, устранить ее, а потом соединить так, чтобы машина заработала. Да он не знает даже, с какого боку к ней подступиться!
Усевшись на стальной ящик, Сергей горестно оглядел разоренное хозяйство, поднял с пола большую гайку, взял болт, валяющийся рядом. Накрутил на него гайку, свинтил обратно.
Выронил и проводил взглядом гайку, укатившую в щель.
Сколько времени он так просидел, сказать было трудно. Пару раз к нему спускался один из людей Адмирала, коренастый такой, с заплетенной на две косички бородой; заслышав его шаги, Сергей поднимался с ящика, хватал ближайшую деталь и, встав рядом с полуразобранным двигателем, ворочал железку так и этак, словно прикидывал, как бы половчее вставить ее на место. Коренастый одобрительно хлопал его по плечу и уходил. Порой сверху доносился шум и топот, а однажды раздались громкие крики, но не злобные, а вроде бы даже радостные.
Отсидев ногу, он встал и, разминаясь, прошелся по машинному отделению. Обнаружил в дальнем конце небольшую дверку, открыл, за ней скрывался длинный узкий проход. Взял фонарь со свечой и пошел по нему. Нет, спрятаться было негде, двери по обе стороны прохода не открывались, а небольшой изогнутый коридорчик завершался тупиком и короткой лесенкой. Сергей поднялся к люку в потолке, толкнул его рукой. Люк откинулся неожиданно легко. Сунул туда фонарь – ничего не видно. Поставил фонарь на край люка и полез наверх.
В большом помещении вдоль стен лежали длинные ящики.
В таких морской народ держит стволы, вспомнил Сергей. А потом он поднял фонарь повыше и обнаружил, что большой ящик в центре трюма не ящик вовсе, а угловатая колесница, склепанная из железных листов с прорезанными в них узкими бойницами.
Если увидят его здесь, сразу прибьют, подумал Сергей и, чуть не уронив в спешке фонарь, метнулся обратно в люк. В машинном отделении снова уселся на ящик.
Долго так не могло продолжаться. Сергей все чаще поглядывал на лестницу и на дверь у потолка. Пока корабль не отплыл в море, можно выйти на берег, размять ноги и, если повезет – сбежать, затаиться… А немой девочке и здесь будет неплохо, решил он, ей лучше кормиться у морского народа, чем маяться вместе с ним. Но не успел Сергей взяться за поручень, как лязгнула дверь и в машинном отделении появились двое.
Первым спустился коренастый, а лицо второго не было видно во мраке, который не мог рассеять подвешенный на крюке фонарь с закопченным стеклом.
– Помогатт, – сказал коренастый. – Бистро-бистро!
Слабый свет фонаря высветил лицо второго, и Сергей радостно засмеялся, приветственно взмахнув рукой, – вот и опять все чудесно устроилось, теперь-то никакой двигатель ему не страшен. Коренастый озадаченно нахмурился, что-то спросил у второго, но не получив ответа, поднялся наверх.
Хлопнула дверь.
– Ну и чему ты радуешься, глупый мальчишка? – сердито буркнул Механик. – Нет, чтобы подождать немного! Погубил ты нас…
Сергей ошарашенно уставился на него. Слова о том, как он рад Механику, застряли на языке.
– Э, ладно, теперь надо выкручиваться!.. – Механик вздохнул, а потом, глянув на лестницу, добавил: – Значит, так, вы убегали, а я вас ловил. Но не успел. Понятно?
– Понятно, – кивнул Сергей.
– Что тебе понятно?
– Ну, мы убежали, а вы остались…
– Не так, – терпеливо сказал Механик. – Я не просто остался, я заметил, как вы опускаете на воду плот и хотел вас схватить, но не успел, мне помешал тот чертов старик, иначе бы я вас поймал. Когда тебя будут спрашивать, говори только так. Теперь понятно?
– Ага… – понимающе протянул Сергей. – Так и скажу. Вы чуть не схватили меня, а сердитый дед вылез не вовремя.
– Вот именно. – Механик перевел дыхание. – Если меня снова не запрут в карцер, то я что-нибудь придумаю и на этот раз бежим вместе. Ну, давай посмотрим, что с этим барахлом делать, а там, может, и пронесет. Ты только на палубу не вылезай. Корабли рядом стоят, тебя могут заметить.
– Как бы сердитый дед сюда не влез, он меня сразу признает.
– Не признает. Нет твоего деда, утонул. Вышел ночью отлить и пропал. Да, вот еще что! С сыном Капитана нехорошо, конечно, вышло, но раз уж девочки нет с тобой…
– Здесь она, – перебил его Сергей.
– Вот даже как! – протянул Механик и задумался.
Он хотел что-то сказать, но не успел. Опять грохнула дверь, на решетчатой площадке объявился коренастый и поманил их к себе.
– Быстро успел обернуться, – удивился Механик. – Ну, пошли, делать нечего. А насчет девочки…
Что еще сказал Механик, Сергей не расслышал, потому что подкованные сапоги коренастого загрохотали по металлическим ступенькам. Схватив парня за шиворот, он поволок его по лестнице, вывел наружу, втолкнул Механика обратно и закрыл дверь поворотом рычага. Ударил в глаза дневной свет, Сергей зажмурил глаза, а когда открыл, то они уже переходили по сходням с корабля на берег.
А на берегу вперемешку пировал морской народ с двух кораблей. Длинные доски, положенные на козлы, заменяли им столы.
Люди Капитана по этому случаю вырядились в чистую одежду, адмиральские же казались по сравнению с ними просто оборванцами. Но их было больше. Главари сидели за отдельным столом у дерева с жухлой листвой. Коренастый привел к ним Сергея, поставил его перед столом, а сам перебрался за спину Адмирала, настороженно глядя по сторонам.
Капитан уставился тяжелым взором на Сергея, что-то процедил Адмиралу, а потом стукнул кулаком по блюду, лежащему перед ним. Полетело во все стороны…
Адмирал спокойно вытер брызги с лица, осмотрел бинокль и, убедившись, что тот не испачкан, негромко сказал Сергею:
– Ты очень расстроил моего друга. Говори правду, это ты убил его сына?
«Нет, не я!» – чуть не закричал Сергей.
Но промолчал. Немая девочка не была с ним в родстве, ну, помогла немного, когда его избили, так он, можно сказать, из-за нее и пострадал, а потом он же не раз выручал девочку… А сейчас нет никого, чтобы его самого выручить, спасти! Механик заперт в трюме, девочка небось у котлов орудует, хлебной коркой…
Все эти мысли вихрем пронеслись в голове, от добродушного ожидания спасительного чуда ничего не осталось, злобное нетерпение развязки вспыхнуло в нем. И неожиданные слова:
– Ну, я прикончил его ублюдка! – прозвучали на редкость неприятно, каким-то чужим визгливым голосом. – Что мне теперь, плакать из-за этого!
Адмирал с удивлением смерил его взглядом с ног до головы.
Хмыкнул чуть ли не одобрительно, а затем, склонив голову к Капитану, что-то сказал ему.
Рык Капитана поднял на ноги всех пирующих. Опрокинув стол, он ринулся на Сергея, повалил его и вцепился в горло.
Сергей захрипел и потерял сознание.
А когда он пришел в чувство, то не мог пошевелиться. Горло саднило, дышать было трудно, а в глазах плавали пятна. Спина упиралась во что-то твердое, руки были плотно прижаты к телу.
В глазах прояснилось, и тут он обнаружил, что стоит привязанный к дереву, рядом с ним нет никого, а пирующие собрались в круг на поляне, издавая воинственные крики. Там что-то происходило, но ему было не до забав морского народа. Он поднял глаза к небу, высматривая, не ударит ли случайно молния в эту толпу и поубивает всех, скосил взгляд на опушку рощи – вдруг сейчас выскочат оттуда лупилы, и в начавшейся заварухе ему удастся развязать веревку…
Крики стихли. Из круга вышел Адмирал и, покачиваясь, двинулся в сторону Сергея. Вид у Адмирала был жутковатый – под глазом наливался большой фонарь, щека исцарапана, а полосатая рубашка разодрана в лохмотья. А за ним, поддерживая с двух сторон, вели Капитана, еле передвигающего ноги. Лицо Капитана превратилось в сплошной кровоподтек, а от белого костюма с золотыми пуговицами бстался лишь рукав, нелепо свисающий с плеча.
Подойдя к дереву, Адмирал принял из рук коренастого бинокль и повесил его на шею.
– Из-за тебя мне пришлось драться, – укоризненно сказал он Сергею. – Я никому не позволю трогать моих людей без моего позволения, а ты – мой человек, раз уж вода привела тебя к нам. Ты смел, и будешь неплохим воином, если останешься в живых, что вряд ли.
Он посмотрел на Капитана, тяжело осевшего на траву.
– Мы славно подрались, – продолжал Адмирал, – и я победил. Иначе быть не могло. Капитан понял, что был не прав. Он должен был спросить у меня разрешения и только после этого тебя прикончить. Но я справедлив, и потому в знак нашей дружбы возвращаю тебя на его славное судно, а с дарами воды теперь пусть он разбирается сам.
Адмирал поднял руку, призывая всех к вниманию, и торжественно произнес длинную фразу. Сергей ничего не понял, но по тому, как на окровавленном лице Капитана сквозь седые космы блеснули его глаза, стало ясно, что его убьют прямо сейчас, и это, возможно, не самое худшее, что его ожидает.
«Приемышшш, приемышшш…» – шипят волны, а он лежит кулем, связанный, у переборки, упираясь лбом в шершавый металл.
Шум за спиной, пятна света, голоса, скрип дерева. Кто-то хватает за веревку и рывком поворачивает Сергея к себе. Это Капитан. Лицо его все еще в синих и черных пятнах – следы адмиральских кулаков держатся долго. Улыбка змеится на разбитых губах, сквозь трещину на губе течет кровь. Капитан отпускает парня, плюет на него, растирает плевок ногой и отходит к своим людям, возящимся у ящиков.
Сергей был почти благодарен Капитану за то, что он развернул его лицом к трюму, хотя лежать стало неудобнее, а талисман больно давил на ключицу. Ржавые чешуйки железного борта, маячившие перед глазами в слабом свете, идущем от щелей сверху, уже сводили его с ума, оживая, превращаясь в сверкающую чешую огромной змеи. Теперь хоть можно видеть, что происходит в трюме.
Он смотрел, как из ящиков достают ворох одинаковой одежды, кое-кто тут же напяливает на себя черные комбинезоны. Потом все поднялись наверх, забрав с собой фонарь. Стало темно.
Тихий, еле слышный скрип в глубине трюма заставил его насторожиться. Кто-то пробирался к нему, огибая ящики и тюки.
Мягкие шаги приближались, над головой прозвучал шепот:
– Эй, где ты там? Отзовись, если живой!
Язык еле ворочался во рту. Сергей прохрипел было: «Я здесь», – но у него получилось лишь хриплое сипение.
– Вот ты где! – Голос Механика стал чуть громче, и Сергей узнал его. Потерпи, скоро я попытаюсь вытащить тебя отсюда. Слышишь?
– Скоро… – еле выдавил Сергей.
– Да, да, только потерпи! Сейчас мы где-то под Воронежем, оба судна идут в набег вместе, а потом тебя принесут в жертву в знак союза. Как только все высадятся на берег, я сразу сюда! Ты молодец, о тебе уже рассказывают истории. Но все-таки какой черт тебя дернул взять на себя рыжего! Девочке ничего бы не сделали, морской народ боится убогих, а сын Капитана к ней приставал, это все знают.
Сергей хотел что-то сказать, но лишь всхлипнул. Он был уверен, что ничего у Механика не выйдет, его непременно поймают здесь или погонят вместе со всеми сражаться на берегу.
Пальцы Механика чуть не попали ему в глаза, а потом погладили его по голове.
– Держись, парень, завтра мы с тобой будем далеко от этих головорезов, – бормотал Механик, – на этот раз я уйду от них, а то сам превращусь в головореза, уйдем вместе, и ты мне расскажешь, где вы плавали целый месяц, а я тебе расскажу, как утопил проклятого старика…
От Механика немного тянуло перегаром, речь его становилась неразборчивой. А когда наверху раздались протяжные команды и завизжали блоки парусной снасти, он вскочил и, чертыхаясь, исчез в глубине трюма.
Надежда выскочить невредимым из этой передряги тлела перед ним слабой искрой, но вскоре погасла. Он вспоминал день за днем свои приключения, от самовольного ухода со старателями до плавания к Северному пределу, с ним всегда была удача, а за долгое везение рано или поздно надо держать ответ. Смутная догадка о том, что с ответом можно не торопиться, придет к нему гораздо позже.
Он лежал в тяжелом оцепенении, пока сильный толчок чуть не швырнул его на переборку. Днище корабля скрежетнуло по песку, по настилу загрохотали сапоги, треск стволов сперва слышался вблизи, а затем отдалился в сторону берега.
Издалека донесся слабый звук рожка, крики нападающих слились в вой. Что-то рядом с судном завыло, загремело, опять закричали весело пираты, но тут на берегу сильно бухнуло, крики смолкли, и осталось только ждать, кто до него раньше доберется – Механик или Капитан.
Вот он и ждал терпеливо, что будет дальше с ним, а потом послышались голоса, ругань, такая понятная, родная, слетели крышки с люков, баржа наполнилась дружинниками, и не успел Сергей опомниться, как очутился на берегу. Ноги не держали его, он уселся на песок, рядом толпились освобожденные пленники, не знающие, что делать и куда идти. Неподалеку еще шли схватки с немногими уцелевшими людьми Адмирала и Капитана, но Сергею уже казалось, что все его злоключения у морского народа – дурной сон, благополучно идущий к счастливому пробуждению.
Поэтому он не удивился, когда рядом с ним появился Механик вместе с немой девочкой и сказал, что ему лучше не встречаться с воинством московского Правителя, потому что маги охотятся на ученых – то ли для того, чтобы в магов превратить, то ли просто убивают.
И ушел в сторону зарослей, держа немую девочку за руку.
Сергей даже не проводил их взглядом, он был уверен, что вот-вот проснется дома под истошный крик Алевтины.
Поэтому ничуть не удивился, даже увидев идущего к нему сотника Харитона, глаза которого становились все круглее и круглее…
Но когда дядя, крепко прижав его к себе, заплакал и засмеялся одновременно, взъерошил и без того растрепанные волосы, холодная дрожь вдруг прошла по телу Сергея. Он вздрогнул, глянул по сторонам – нет, не сон!
– Ничего не бойся, теперь все будет хорошо! – сказал сотник.
Сергей вздохнул и молча прижался щекой к его теплой сильной руке. Мир уже показал ему свою подлую изнанку. Больше нельзя надеяться на то, что кто-то постоянно будет о нем заботиться. Чудесно возникший дядя Харитон и дружинники – это последнее предупреждение. Следует быть очень осторожным, держаться наготове и ждать в любое мгновение подвоха.
Долго ждать.
Очень долго.
Всегда.
Мария Галина
БАРД
* * *
Кэлпи редко нападали большими группами, а если и нападали, то все больше скрытно. Иногда было даже и непонятно, то ли это кэлпи руку приложили, то ли они и ни при чем вовсе, а просто само так совпало. Когда какая-то дрянь завелась в фильтрах на станции водоочистки, многие грешили на кэлпи. Тем более что были смертельные случаи. И когда на птицефабрике сдохла вся птица.
Хотя старики – те, кому действительно доводилось воевать с кэлпи, – говорили, что на кэлпи это непохоже. Кэлпи никогда не вредят исподтишка, говорили они, многозначительно кивая головами, точно механические игрушки, кэлпи выходят на бой открыто, так уж у них заведено, у кэлпи. Стариков, понятное дело, никто не слушал. Ведь кэлпи давно уже не выходили на бой открыто. Вообще не выходили. А вот пакостили – это да. Бывало.
Против тех, кто скрывается во мраке, есть кордоны и патрули. И часовые на вышках. И ограда под током. Поэтому открытое нападение кэлпи явилось для всех полной неожиданностью. Тем более что кэлпи напали на школьный автобус.
Фома ничего не успел сообразить, потому что погрузился в свое любимое занятие: он думал. То есть не то чтобы о чем-то конкретном, а так, вообще… То представлял себе, что уедет с Территории, ну не сам, понятное дело, может, отца переведут на другую работу и они поедут в настоящий город, где дома в несколько этажей (он видел такие в учебных и новостных программах), а некоторые такие высокие, что почти достают до туч. В городе много всего интересного, он, Фома, знает. Там, например, продается всякая техника, а также самокаты и скутеры, и если он уговорит отца…
Автобус почему-то остановился, а водитель выругался так, как вообще-то при детях не полагается. Потом все как-то вдруг стало очень тихо. Потом Доска завизжала. Он никогда не думал, что Доска может так визжать.
Когда завизжала Доска – все поняли, что можно. Теперь уже все визжали и кричали. Фома, не успевший сообразить, что к чему, растерянно хлопал глазами, а в проходе между сиденьями стоял кто-то высокий, страшный, и Доска билась у него в руках, точно большая белая рыба.
– Е оааих ах, – сказала Доска и всхлипнула.
Высокий, страшный чуть отпустил ее, и она сказала, уже четче, но все равно всхлипывая:
– Все оставайтесь на своих местах!
И добавила:
– Бога ради!
Тут кто-то сзади взвизгнул:
– Кэлпи!
И тут Фома понял, что высокий, страшный и вправду был кэлпи. Просто сначала, против света он показался Форме черным, но на самом деле он был зеленый, и рука его, лежащая на горле у Доски, тоже была зеленая.
«Вот это да, – флегматично подумал Фома, – кэлпи!»
Больше он ничего не подумал, потому что кэлпи сказал:
– Тихо сидеть. Тихо сидеть, и все будет хорошо.
Но тут все опять завизжали и закричали, даже Доска опять тихонько взвизгнула, и кэлпи из-под мышки Доски выстрелил поверх голов. Пули гулко ударились в пластиковую обшивку салона. Осколки пластика полетели в разные стороны, и кто-то закричал уже не от страха, а от боли. Фоме горячий кусок пластика чиркнул по уху – он провел ладонью по саднящему месту и обнаружил, что ладонь вся в крови. Оказывается, в ухе содержится очень много кровищи.
Наверное, кэлпи все-таки очень плохо разбирается в людях, если думает, что так можно всех утихомирить, подумал Фома.
Но на самом деле кэлпи разбирался в людях не так уж плохо: постепенно крики смолкли, перешли во всхлипывания и жалобное поскуливание тех, кого задело осколками.
– Быстро уходить, – сказал кэлпи, и Фома сначала его не понял, но потом сообразил, что кэлпи имеет в виду, что он, кэлпи, скоро уйдет. Он сказал еще что-то, но тут его совсем не стало слышно, потому что на крыше автобуса врубилась автоматическая сирена. Вой стоял такой, что Фома вообще потерял способность соображать, но тут сирена резко смолкла – должно быть, кто-то снаружи снес ее очередью. В наступившей ватной тишине кэлпи торопливо сказал:
– Один из вас, один, – он высвободил зеленую руку и для верности поднял один длинный палец, – один идти с нами.
– Это же дети, – сказала Доска, всхлипывая, – как вы можете? Нелюди!
– Один… – продолжал кэлпи, и по его лицу стало видно, что он потихоньку раздражается, – который… какой есть…
– Я пойду с вами, – сказала Доска поспешно, – я… вот. Вам заложник нужен, да?
– Не ты, – кэлпи затряс головой досадливо, – который…
Он помолчал и беспощадно заключил:
– Кого не жалко.
И Фома понял, что все смотрят на него.
* * *
Оцарапанное ухо горело, и второе тоже начало гореть. Он сидел, не в силах поднять глаза, а когда поднял, то понял, что ему показалось. Никто не смотрел на него.
Все сидели перепуганные, вцепившись друг в друга, а малышня как начала плакать, так и не перестала, и все смотрели не на него, а на страшного кэлпи, который вдруг встряхнул Доску, словно куклу, и отбросил ее на переднее сиденье, так что она упала и юбка у нее некрасиво задралась, обнажив белые ляжки. Фоме стало неловко, но он почему-то продолжал смотреть, и тогда страшный кэлпи подошел к нему, схватил его за плечо и дернул вверх.
Фома вылетел в проход, запнулся о ноги Доски, а кэлпи еще наподдал ему ладонью, и он вывалился наружу и увидел, что водитель лежит рядом с колесом автобуса, раскинув руки, и что над ним стоит еще один кэлпи с оружием наперевес, и услышал, как где-то далеко на умолкшую сирену их автобуса откликнулась другая сирена… Кэлпи начали торопиться, но даже в этой своей торопливости они были деловиты, как очень большие муравьи, их было четверо или больше, и один из них, Фома так и не понял какой, схватил его и закинул в кузов грузовичка, и все кэлпи попрыгали в этот грузовичок, и грузовичок сразу же рванул с места, и автобус остался позади, а Фома трясся в грузовике и ничего не понимал, но тоска снедала его, и он плакал от этой тоски, которая не имела к кэлпи почти никакого отношения.
* * *
Однажды, когда Фома был маленьким, он забрел в лес.
Нет, не так.
У Фомы была одна дурная привычка, он мог часами идти, не думая, куда идет, и что-то бормоча себе под нос. На самом деле он рассказывал сам себе всякие истории, но это не так важно. Тем более свои выдумки он предпочитал держать при себе.
Так вот, он как-то сбежал с урока в начальной школе и, протиснувшись в дырку в заборе (была там такая дырка, все про нее знали, но не каждый мог пролезть), пошел себе гулять. Урок был по физкультуре, в школьном дворе, и его опять не взяли ни в одну из команд, гонявших там мяч, а оставили стеречь вещи, хотя совершенно непонятно было, зачем их вообще стеречь. А учитель, бегавший по площадке со свистком во рту, и не заметил, как он ушел.
Ну и ладно, бормотал Фома, переваливаясь на коротких ножках. Он сначала представлял себе, как потеряется и все будут его искать, но эта история слишком хорошо кончалась (на самом деле она, совершенно очевидно, кончалась хорошей трепкой), тогда он стал думать, что умрет и все будут плакать и говорить друг другу: «Какой хороший мальчик был! А мы его так обижали…» А ему будет уже все равно.
В общем, он шел-шел по тропинке, оставив за спиной школу и поселок, и оказался в лесу. Этот лес рос на насыпи, его высадили, когда папа Фомы был еще совсем маленьким, он совершенно не походил на дикие плавучие заросли Дельты, он был домашний, ручной. Вечерами за него садилось солнце, и верхушки елей тогда чернели, словно вырезанные из бумаги, хотя на самом деле елки были зеленые, и даже не совсем зеленые, а какие-то бурые. Он ткнул разлапистую нижнюю ветку пальцем, и с нее на плотный плюшевый мох посыпалась сухая хвоя. Тут же засуетились внизу крупные рыжие муравьи, начали оттаскивать в сторону упавшие иголки. Фома, присев на корточки, наблюдал за ними, они текли блестящей дорожкой по стволу – один ручей уходил вверх, другой, наоборот, стекал вниз. Там, внизу, муравьи построили свой замок, замечательный замок с башенками и балконами, и на каждом балконе стоял стражник в блестящих доспехах и с крошечной алебардой в руках и смотрел, не идет ли откуда грозный враг. А где-то в самом сердце замка в крохотной круглой комнатке, обитой шелком, смотрела в маленькое волшебное серебряное зеркальце прекрасная принцесса – не едет ли прекрасный принц откуда-то издалека, через горы, через реки, через страшные топи, где черные воды смыкаются над головой всадника.
С ели упала шишка, и он вздрогнул и поднял голову.
На него смотрела принцесса.
Солнце, проходя сквозь листву, бросало на нее рассеянный свет, и казалось, бледная ее кожа отливает изумрудом. И вся она была – колеблющийся свет и тени, будто над ней смыкаются не лесные кроны, а толща воды. Волосы у принцессы были гладкими и блестящими, словно шкурка выдры, и в них вспыхивали зеленые искры. Она стояла рядом с кустом орешника, придерживая рукой ветку, чтобы та не дергала ее за платье. А платье было зеленым, как листья. Очень красивая принцесса, только уже большая, с сожалением подумал Фома; с ней, наверное, нельзя играть.
– Маленький мальчик, – сказала принцесса, и у губ ее появились прелестные ямочки, – один. В лесу.
Фома насупился и басом сказал:
– Это наш лес.
– Лес ничей, – возразила принцесса, – вернее, он принадлежит сам себе. А больше никому.
– Мой папа, если захочет, вырубит тут все деревья, – на всякий случай пригрозил Фома.
– От этого лес не станет принадлежать ему, – возразила принцесса, – ему будут принадлежать лишь мертвые деревья.
Фома ничего не понял, но на всякий случай осторожно сказал:
– Дура? Все девчонки – дуры.
Принцесса не обиделась, а рассмеялась и показала ему язык. Язык был острым и розовым. Как у кошки.
– Ты храбрый мальчик, – сказала она.
Фома надул щеки и сказал:
– Да.
Принцесса выпростала из зеленого рукава узкую светлую руку и сказала:
– Подойди ко мне.
– Еще чего, – сказал Фома, вдруг вспомнив об осторожности.
– Глупый, – сказала принцесса, – я тебе ничего не сделаю. Просто поцелую в лоб.
– Пусть девчонки целуются, – сказал Фома.
Принцесса рассмеялась уже в голос и стала похожа на маленькую девочку.
– Боишься? – спросила она, противно сощурив прозрачные глаза. Глаза у нее были серо-зеленые и отражали лесной свет, как два серебряных зеркальца.
– Еще чего, – повторил Фома.
Он переступил через тяжелый блестящий корень, попутно увидев, что под ним муравьи прорыли себе что-то вроде тоннеля, глубокого и с ровными покатыми стенами, и тоже текли блестящей дорожкой туда-сюда… Дорожка, которая туда, подныривала в темный древесный мрак и исчезала в нем; должно быть, там жили рабочие муравьи, наверняка там были сводчатые темные залы и крохотные фонарики, разгоняющие мрак. Наверное, это даже не фонарики, а жуки-светляки, муравьи разводят их у себя в специальных загонах, а потом освещают свои темные жилища…
В общем, он не успел додумать эту мысль, как уже стоял рядом с принцессой. Та наклонилась к нему и уже не казалась такой высокой. Ее волосы приятно щекотали ему лицо, а серебряные глаза оказались совсем рядом.
Он зажмурился, и, когда ее губы коснулись его лба, ему показалось, что это цветочные лепестки; они были сухие и прохладные.
– Фома! – кричал кто-то, с треском продираясь сквозь заросли. – Фома!
Он открыл глаза.
Принцессы рядом не было.
Зато был учитель физкультуры, в спортивном костюме, свисток болтался у него на шее, а сам учитель был красный и очень злой. Но, когда увидел Фому, целого и невредимого, так обрадовался, что просто схватил Фому за руку, очень больно сжав ему пальцы, и потащил.
– Что же ты! – выговаривал он на ходу. – Как ты мог! Тебе доверили охранять имущество! А ты!
– Я не хочу охранять имущество, – пропыхтел тащимый волоком Фома, – я хочу играть, как все.
– Для этого надо тренироваться, – сказал обидное учитель, – а ты неуклюжий. Ты ногой мимо мяча попадаешь.
Фома шмыгнул носом.
– Ну, поставлю я тебя на ворота, – сказал учитель, – предположим. Ты ж все мячи пропустишь. Опять будешь ворон ловить, как всегда. Тебя пока еще не бьют, по крайней мере. А будут.
– Я вырасту и сам всех побью, – сказал Фома.
– Они тоже вырастут, – резонно заметил учитель, – вот в чем штука.
Фома задумался.
– Можешь оставаться на дополнительные тренировки, – сказал он, – два раза в неделю. Я сам буду тебя работать. У тебя злость есть. И упрямство. Это хорошо. А вот что ты в облаках витаешь все время, это плохо. И для спорта. И для дружбы. Таких, брат, не любят.
– Меня принцесса поцеловала, – сообщил Фома, – только что.
– Вот, пожалуйста, без этого, – сказал учитель. – Этого не надо. Давай договоримся, ты ничего не выдумываешь, а я тебя тренирую. Идет?
– Я не выдумываю, – обиделся Фома.
– Ну… – сказал учитель, почему-то шепотом, – я тоже в твоем возрасте… иногда… и мальчишки били. А теперь вон какие мышцы.
Он закатал рукав и показал, какие именно у него мышцы.
Мышцы были ничего себе, в кино Фома и получше видел.
* * *
– Мне не нравится, каким он растет, – сказал папа. – Он все время что-то выдумывает. Ему будет трудно.
– Все дети что-то выдумывают, – возразила мама. – Я тоже выдумывала, когда маленькая была.
– Значит, он в тебя пошел, – сказал папа почему-то ласково и совсем даже не сердито.
Фома уснул на диване, где смотрел телик. Фильм был про войну, но он все равно уснул, правда, под самый конец. Или не совсем уснул, потому что слышал сквозь сон разговор родителей.
