Текст книги "После Апокалипсиса"

Автор книги: Олег Дивов

Соавторы: Кирилл Бенедиктов,Леонид Каганов,Владимир Аренев,Шимун Врочек,Вячеслав Рыбаков,Антон Первушин,Мария Галина,Александр Щеголев,Эдуард Геворкян,Ника Батхен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Глава вторая

Сантаклаусы

– Пора сваливать, – сказал Чирь Безносый. – Вчера Джордж-Плешь видел следы зубов на телеграфном столбе. А сегодня с утра ушел в тот район за консервами – и до сих пор не вернулся. Бородой чую…

– Где ж она, твоя борода? – прервал его Гарри. После похода к льдосейфам прошло два дня – и каждый из них был гаже предыдущего. В племени что-то намечалось, что-то очень и очень паскудное. Подлянка в том, что Гарри не мог точно засечь, в чем дело. Ну… вроде шепотки какие-то за спиной, которые смолкают, когда он входит в комнату; взгляды чё-то чересчур уж наглые; приказы исполняются с этакой вызывающе ленцой… Тут еще и Плешь, безмозглая его башка, запропал! А ведь он из тех, кто всегда поддерживал Шалуна.

Теперь вот Чирь вдобавок воздух портит…

– Все твои предчувствия – с твою же бороду, – подытожил Гарри, и ребята захохотали. Обошлось вроде, переиграл расклад в свою пользу.

Это сегодня – а завтра что?

И насчет Плеши, если задуматься, Чирь прав. Джордж говорил вчера про те следы зубов – очень, уверял, похожи на отметины самцов саблезубок, которые они оставляют, когда территорию метят. Коли так, делать надо ноги из этих краев, и как можно резвее. Потому что эти самцы – разведчики, они меты ставят для тех, кто за ними придет, для всей стаи.

…Но уж больно шикарное место попалось в этот раз сантаклаусам – когда еще такое надыбаешь? Миль-Раб его интернатом называет, говорит, здесь раньше учились. А в клетках, мол, зверей держали, для потехи.

Что потеха – точно! Долго бы он саблезубку в такой клетке продержал, а? Хотя складно врет, слушать его кайфово, если припадок нудягу не хватит; когда начинает совсем завираться и беситься, тогда сразу на пультике кнопку жми да приказывай другим рабам, чтоб обратно в клетку тащили.

Миль-Раб – не саблезубка, ему такие прутья не по зубам; проверено.

…Сегодня они какие-то притихшие, рабы. Может, тоже чуют опасность?

Переглядываются, пальцами в воздухе стригут (думают, Гарри не видит! – а Гарри всё видит!). Один вон, который Джексону принадлежит, вообще в угол клетки забился, глазами вращает испуганно.

И сантаклаусам их настроение, вроде, передалось. Даже когда Гарри Чиря обломал, смеялись они как-то невесело, словно сами себя обдурить этим смехом пытались. А закончилось трепалово – разбрелись кто куда, из окна выглядывают во двор, огнеплюи чистят, трое в картишки перекинуться наладились, да чё-то вяло, без азарту. Режутся, как рабы, что повинность отбывают.

Эхма, скучно сегодня! Надо б поразвлечься и сантаклаусов развеселить. Заодно бы неплохо нового раба, Приблудой подаренного, проверить на пригодность. Два дня вылежывался – хватит. Если окажется, что хилый попался, так Гарри только порадуется. Скажет при всех Джексону, мол, хороший у тебя подарочек был, только, жаль, из тухляков.

– Ну-ка, – сказал он. – Безум-Раб – на выход!

И клетку открыл, одной рукой на всякий случай огнеплюй придерживая. Старые-то рабы умные, а новьё иногда норовит хозяину в глотку вцепиться или там пультик от ошейников отобрать. Конечно, когда вокруг столько сантаклаусов, ничего бы у Безум-Раба и не вышло, но Шалуну только не хватает еще, чтоб его какой-нибудь тощяга (Джексоном подаренный!) с ног сбил.

Хотя стоило Гарри заглянуть в глаза Безум-Рабу, и стало ясно, что новенький кидаться не станет. В курсе уже про пультик и про то, чего в таких случаях бывает.

А все ж с огнеплюем спокойней как-то.

– Выходи, выходи! Эй, ребя, в гонки разомнемся?

Они вяло зашевелились, заоглядывались; «Да можно…» – протянул кто-то, вздыхая.

– На третьей скорости, – небрежно проронил Гарри. – Доставайте колеса, ребя. Миль-Раб, – повернулся он к клетке, – объясни новью, в чем прикол.

Те зашептались, а сантаклаусы уже потянулись на площадку. Здесь же, во дворе «рабятника», как раз была подходящая: ровная, в меру большая.

Гарри проверил свою гоночную машинку: включил, прислушался к жужжанию моторчика… нет, кажется, батарейки еще не сдохли, это хорошо. По нынешним временам новые фиг достанешь, а без колес – какая развлекуха? У дюраселей же выменивать – себе дороже встанет.

– Ну, объяснил?

Миль-Раб кивнул. Безум-Раб несмело оглянулся на него, потом вышел на середину площадки – сутулый, подслеповато моргающий. Гарри с легкой досадой подумал, что особо-то позабавляться и не выйдет: этот дохляга не долго продержится. Если один долл добудет – и то хорошо.

Машинки уже выстроились с двух сторон площадки; нетерпеливый Тугодум Лью заранее включил мотор и просаживает батарейки, остальные ждут сигнала.

Гарри поправил бороду и махнул рукой, мол, давай! Сам он тоже поставил свою гоночку вместе со всеми и долл поцепил на шестке, вроде флажка. Теперь задачка Безум-Раба – надергать как можно больше «зеленых», а машинки-то на месте стоять не будут. А сантаклаусам – им не только уворачиваться (но и атаковать! иначе трусом прослывешь!) надо, каждый ведь норовит опрокинуть машинку своего противника. Вон Приблуда, гляди, так и целится в гоночку Шалуна!..

Некоторое время над площадкой раздавалось грозное, надсадное гудение моторов. Безум-Раб, как Гарри и ожидал, оказался тем еще растяпой. Он вообще не пытался сорвать доллы с шестков, а всё больше уворачивался от машинок! Одно слово – Безум!

Гарри, в свою очередь, был целиком увлечен ведением машинки – в самой гуще «тучи», но так, чтобы не получить удар в бок от Джексона или его дружков. Забава выходила та еще, сантаклаусы вмиг позабыли о своих дурных предчувствиях и кислом настроении. А когда Безум-Раб неожиданно ловким движением сорвал долл с машинки Шалуна…

В общем, не удивительно, что скоро даже дозорные сбежались поглазеть на гонки. Если б не Миль-Раб…

Гарри услышал крик: «Саблезубки!» – но принял за чье-то ругательство. Какие, блин, саблезубки, если ребята стоят на страже?!

А вот такие: голодные, яростные, прыгающие отовсюду! Спасайся, кто может!

– Огнеплюи хватай!

Ага, только где они? А эти твари уже туточки, да крупные какие, некоторые Шалуну по пояс! Чешуя на них переливается, махонькие глазки злобно блестят, по клыкам уже стекает чья-то кровь. Так всегда бывает, это их обычный манёвр: прыгать, кусать, отскакивать и снова кусать. И так до тех пор, пока жертва не обессилит от боли и потери крови.

Топча машинки, Гарри побежал к своему огнеплюю, который оставил прислоненным у стены. Знал, что почти наверняка не успеет, а все-таки побежал. А что еще прикажете делать?! Не ждать же, пока эти твари сожрут тебя!

Он уже был в двух шагах от огнеплюя, когда одна саблезубка прыгнула навстречу. Шалун машинально швырнул в нее первое, что попалось под руку, и только потом сообразил, что это был пультик управления ошейниками! Чтоб тя террористы подорвали, вот же облажался!

Тем более, саблезубка на пультик и внимания не обратила, только головой мотнула, уворачиваясь. Пластиковый корпус заскользил по полу и ткнулся прямо в ноги Брюс-Рабу.

Всё! Кранты! Этот – крепкий орешек, его не запугать. Если еще догадается, как снять ошейники…

– Освобождай! – завопил позади Безум-Раб. – Давай, освобождай нас, чего ждешь!

Ну погоди, тухляк, дай только уцелеть! Я тебе покажу «освобождай»!

Саблезубка наконец прыгнула. Но еще в воздухе в нее врезался Брюс-Раб, повалил, вцепился в чешуйчатое горло голыми руками. Они катались по полу, она – истошно визжа, он – молча, только выступали под грубой кожей напрягшиеся мышцы.

Гарри спешно подобрал пультик и подхватил огнеплюй. Огляделся: кое-кто из сантаклаусов тоже успел к оружию и теперь вовсю поливал пламенем мерзких тварей. Жаль, некоторым не так повезло, но о них Шалун подумает потом, а сейчас…

– Устроим им пустынную бурю! – завопил он, направляя струю огня в Брюс-Раба и саблезубку. – Давай, ребя!

Потеха вышла что надо – лучше, чем с гонками! Святой Дисней был бы доволен!

Рабы

– Не шевелись. Полежи спокойно.

Детский голос хнычет:

– …болит!

– Потерпи. Скоро пройдет. А станешь вертеться – еще хуже будет.

– …больно!

– Тише, тише. Давай-ка, я расскажу тебе сказку.

– А что такое «сказка»?

Рабы лежат чуть поодаль: в бывшем зале ожидания места хватает для всех. Непонятно, как он уцелел, и непонятно, почему другие «племена» не устроили здесь свое убежище – с белдомом президента, с загонами для рабов и прочим. Может, потому, что слишком уж велик зал, слова здесь разносятся далеко, звучат гулко… как в старом доме, из которого все съехали.

– Они не знают, что такое «сказка», – прошептал Безум. – Господи!..

– Лежи, не дергайся, – Миль мягко опустил руку ему на плечо и кивнул Джесси, мол, продолжай. Неясно, видела ли она его кивок в полумраке, но это и неважно. Джесси знает, что делает.

– Сказка – это такая история. Которой взаправду не было, но которая…

– Глупо. Если не было – тогда зачем врать? – спросил Норм. Голос его казался тусклым… мертвым.

Миль очень надеялся, что мальчика удастся выходить, хотя после укусов саблезубок выживает один из десяти. Хорошо хоть, дети позволили рабам ухаживать за Нормом, а Джесси на позапрошлом переходе наткнулась на аптеку, в которой и обнаружила нужные лекарства. Джесси – она легла в криованну позже, чем прочие, и к тому же была когда-то врачом-педиатром. Только сама вот детей иметь не могла. Потому и отправилась в «заморозку» – надеялась дождаться отмена закона о клонировании.

Дождалась.

– «Зачем»? Так интереснее. Ну, слушай. Давным-давно в одной далекой стране жил-был маленький мальчик. Родителей у него не было, только старая бабушка.

– Эй! Что такое «родители»? И что такое «бабушка»?

– Как они могут не помнить этого? – изумленно прошептал Безум. Сейчас он позабыл и про собственную боль, и про то, что вытворял с ним утром Гарри Шалун. – Как они могут не помнить?!

– Могут, – скупо проронил Миль.

Безум замолчал. Думал? Или заново переживал сегодняшнее утро?

…Со дня нападения саблезубок прошла неделя, в течение которой сантаклаусы находились в непрестанном движении. Саблезубки, конечно же, следовали за племенем по пятам и лишь выжидали подходящего момента. Это у них обычная тактика: жертвы после атаки, как правило, не долго протягивают, обессиливают, и тогда-то твари берут свое. Сантаклаусы за неделю лишились двоих, погибших от ран… Вполне возможно, что Норми станет третьим.

А Безум – четвертым.

…Гарри, разумеется, не забыл его выкрика «Освобождай!» Просто не торопился с местью – да и некогда было, всю неделю племя уносило ноги от саблезубок: рабы волокли кладь и раненых, сантаклаусы – огнеплюи, готовые в любой момент отразить очередное нападение. Правда, твари так и не атаковали; убедившись, что с племенем легко не разделаться, они ушли. Вовремя – еще сутки, и сантаклаусов можно было бы перерезать, как слепых котят: все выдохлись настолько, что даже не оказали бы сопротивления.

И тогда-то Шалун припомнил Безуму всё.

Кое-кто (Миль – в числе прочих) удивлялся потом, что Безум выжил и не сошел с ума. Гарри умеет вытворять с помощью пультика многое, очень многое – и сегодня он был в ударе. Одни его «розгалики» чего стоили!..

Впрочем, Шалун не убил Безума сознательно: сейчас, когда племя в таком тяжелом положении, это невыгодно, да и жизнь иногда мучительнее, чем смерть, – что Гарри уже усвоил. Безум – тоже усвоил, наверняка.

Глядя на его блестящие во тьме глаза, Миль попытался понять, что же удерживает новичка от смерти или от сумасшествия. Неужели одна только ненависть?

И о чем он размышляет, глядя в потолок? Вспоминает то, что увидел за эту неделю, – новый, «дивный» мир? Пожалуй, ничего нового: стереофильмы, посвященные возможным катастрофам будущего, не раз демонстрировали подобное. Да и не так уж всё разорено, как могло быть. Более того, в двадцати случаях из ста разорения причинены стихией, в остальных – детьми, во время игр или сражений за территорию, за продуктовый склад, за криованны…

Миль не стал рассказывать об этом Безуму, новичка и так сильно впечатлило то, что он узнал о новых временах.

– Значит, они забывают.

– Что?

– Говорю, они со временем забывают о детстве, – прошептал Безум из темноты. – Про родителей, про сказки… но ведь не все они из сиротских приютов, так?

– Так, – нехотя признал Миль. Хотя… рано или поздно новичок все равно догадался бы.

– Сколько им лет, Миль?

– Не знаю.

– Перестань! Может, ты не знаешь возраста каждого, но ты понял, о чем я спрашиваю, верно?

– Да, – сказал он после долгой паузы. – Ты прав. Они живут… намного дольше, чем должны были бы. И они… не взрослеют. Ни здесь, – Миль постучал себя по лбу, – ни физически. Ни один не достиг половой зрелости. Они – дети. Вечные дети. Адамы и евы до грехопадения, если хочешь. Они не вкушали от дерева Добра и Зла.

– А вот от дерева Вечной Жизни, похоже вкусили.

– Да, и это меня пугает. У них не было своего Змея, который бы проклял их временем и старением. Иногда я думаю, всё началось именно с нас – с тех, кто лег в криованны. Именно тогда что-то сдвинулось в мире. – Казалось, Миль говорит не для Безума – для самого себя. – Что-то очень важное надломилось, выгнило из середины. Наша страна не успела стать для этих детишек Змеем. И в результате, как видишь, мы оказались в рабских ошейниках… в полуразвалившейся хижине дядюшки Сэма!

– Они не дети, Миль!

– Что, прости?

– Они не дети! Посмотри правде в глаза, вы все – посмотрите! Это совершенно другие существа, в них не осталось ничего от детей… даже от людей почти ничего не осталось.

– Ты ошибаешься. Просто ты привык к другим детям – а я вырос в бедной семье и помню своих приятелей по улице. Не слишком-то они отличались от нынешних; разве только жили не так долго.

– Хочешь стать для этихЗмеем-искусителем? Или искупителем-мессией: на крест, но все чужие грехи унести с собой? – Безум усмехнулся, прорезав темноту кривой улыбкой. – Боюсь, ни черта у тебя не получится.

– Посмотрим… А чего бы хотел ты?

– Справедливости, – прошептал Безум уголком окровавленного рта. Едва подсохшая рана вновь открылась, но он не замечал этого, рассеянно вытер рукой черную струйку и повторил: – Справедливости! И – начать всё с начала. Но без этих… чудовищ.

Безум закрыл глаза. Он представлял себе, как восстановит правильный порядок, как вернет всё на свои места.

О да, этот их Святой Дисней будет доволен, вполне!

Глава третья

Сантаклаусы

Ньярк с последнего раза ничуть не изменился. Разве что исчезли некоторые небоскребы – наверное, бенладды постарались. Эти твари, насколько знал Гарри (сам-то он ни одного не видел), обычно приходили откуда-то из-под земли и за неделю-другую превращали в пыль даже бетон; особенно же охочи были до стекла. Их амерзонки так и ловят, на стекло. Сантаклаусы, пока шли по Ньярку, уже несколько раз видели эти ловушки, но все оказались пустыми…

И еще, конечно, в городе было чересчур много других племен. Шалуну доводилось наведываться сюда не только во время Лимбийских Игрищ – в такие дни Ньярк казался мирным и уютным местечком… нынче же он напоминал логовище растревоженных вампатов. Оно, конечно, распоследний дурень знает, что в Ньярке, тем паче во время Игрищ, применять оружие запрещено, да и вообще в открытую наезжать на другие племена нельзя. Но тот же таки распоследний дурень в курсе, что кроме прямых наездов существует много способов испортить жизнь своим будущим конкурентам.

Конечно, амерзонки строго следят за порядком и соблюдением Демституции. Весь Ньярк – ихняя территория, и хоть амерзонок меньше, чем всех племен, вместе взятых, в этом-то и загвоздка. Племена никогда не будут «вместе» – и поэтому амерзонки управляются с Ньярком и диктуют свои условия.

По правде сказать, Шалуна, как и многих других президентов, такой расклад вполне устраивал. Ньярк – слишком уж большая территория; конечно, богатая, но и опасная. Его удерживать – то еще свербилово для головы. Опять же, кому доверить судейство Игрищ? Своим таким же? – вдруг смухлюют?! А амерзонкам смысла мухлевать нет: они в Игрищах не участвуют, за Приз не борются. Им главное, чтоб порядок был. К каждому племени приставляют по три-четыре мобилизированных девчонки, причем Гарри так и не удалось разузнать, как именно они между собой мобилятся (тем более – на этакие-то расстояния!). Миль-Раб бормотал про «тилипатию» какую-то, но толком ничего не разъяснил, а амерзонки, ясное дело, помалкивают..

Они и теперь идут молча, две рядом с Гарри, две – позади сантаклаусов. Патрулируют. Наблюдают. Если вдруг что – сразу доложат своей предводительнице. И меры примут – мало не покажется!

«Ну и пусть», – думает Шалун. Нарушать Демституцию он не собирается и сантаклаусам велел, чтоб вели себя как полагается. Потом, если выпадет случай, пару-тройку веселостей кой-кому из конкурентов они устроят, но сперва…

Сперва – навестить Шаманку. Снять заклятье Великого Облома, спросить о будущем, посоветоваться.

Улица выводит их на лысый взгорок, свободный от домов. Отсюда виден залив, весь в белых пятнах отчаяк; из воды по-прежнему выглядывает венец Рогатой Богини и ее рука с порцией мороженого. Если верить легендам, только Президент всея Земли сможет заполучить это мороженое; Гарри, конечно, на такие байки не ведется. Мороженое-то не настоящее, а из бетона или камня – а если б даже превратилось в настоящее, сколько ж дней надо будет его есть?! Бред! Сказочки!

До дворца Шаманки отсюда рукой подать. Позади недовольно ворчит Приблуда. На всем пути к Ньярку он вел себя тише воды, ниже травы – то ли выжидал подходящего случая, то ли в самом деле подзавял. Дорога на Игрища была долгой – и потрудней, чем в прошлые разы: с одной стороны, хватало стычек с опасными тварями, с другой – случилось несколько «горячих» встреч с чужими племенами. От бэтменов вообще едва сбежали, хорошо хоть, оказались в пределах территории амерзонок, где «вечный мир» и «конфликты запрещены» – тем и спаслись.

Теперь, когда стало поспокойней, Приблуда снова принялся подкладывать под Гарри бомбы. Поселили их по решению амерзонок в «Х’тоне» – Приблуда бухтит, мол, несправедливо! Других, мол, на лучших этажах или поближе к месту Игрищ, а тут!.. Пошли к Шаманке – опять недоволен: на кой, мол, таскаться к этой рабыне?!.. разве она чего толкового скажет?!

Само собой, шепчет он это украдкой, чтоб не услышали амерзонки, но свои-то, конечно, разбирают его трёп. И поневоле задумываются: может, Приблуда в чем-то прав?

Ну, насчет Х’тона, конечно, никогда не угадаешь. В нем амерзонки селят почти все главные племена; это уж которых поплоше – в других местах. А этажи – ну что этажи? Кого-то выше, кого-то ниже – совсем еще ни о чем это не говорит!

Шаманка… здесь другое. Кто видел – понимает, кто не видел… увидят.

Потому как пришли уже.

…Дворец Шаманки был громадным и чудным, с каменными зверюгами вдоль лестницы, массивными дверьми и гулкими коридорами. Стены блестели небитым стеклом, что заставляло Гарри всякий раз вертеть по сторонам головой и сожалеть об огнеплюях, оставленных у входа по требованию амерзонок. В конце концов, ему не очень-то хотелось столкнуться нос к носу с бандой голодных бенладдов, и даже мысль о том, что дворец простоял целехоньким не один сезон, слабо утешала. По правде-то сказать – не утешала вовсе!

Так вот, о стеклах вдоль стен. За блестящей, отражающей фигуры сантаклаусов поверхностью хранилось множество разновсяких штуковин. Некоторые казались никчемушными и бессмысленными, некоторые напоминали огнеплюи или другие вполне толковые вещицы, а некоторые… Ох, воля б Шалуна – прошелся бы он по ним пламенной струей! Было в них что-то такое, что заставляло Гарри содрогаться, пробирало до костей, вызывало в памяти какие-то образы, слова, лица… За несколько своих походов к Шаманке Гарри уже накрепко запомнил, где именно лежат те вещи, и теперь, проходя мимо них, ускорял шаг и старался смотреть прямо перед собой.

Помогало, по правде сказать, не очень. Память, как желудок, когда съешь чего-нибудь несвежего, сама начинала урчать и бурлить, голова наливалась тяжестью… Если бы не необходимость посоветоваться с Шаманкой…

«Нет, – подумал вдруг Гарри. – Эти штуковины… они зовут меня, притягивают».

Он бросил взгляд направо, где, по ту сторону стекла, обычно сидел неуклюжий плюшевый медвежонок. Чем-то он был похож на саблезубок, но не из-за этого сердце Гарри колотилось как бешеное всякий раз, когда он смотрел на медвежонка.

Сегодня за стеклом было пусто.

Шалун вздрогнул, моргнул, но не остановился ни на миг: не мог он себе такое позволить. Медвежонок и медвежонок; ну, был, ну – пропал. Не до того сейчас.

…Шаманка ждала их в огромном зале, где гулкое эхо на множество голосов повторяло любой, самый тихий звук. Зал был круглый, огражденный невысокими барьерчиками, за которыми царили, отделенные друг от друга стенами, дикий лес, морской берег и какой-то невзаправдшний кусок города. И лес, и берег, и город были ненастоящие, Гарри понял это еще со второго или третьего посещения Шаманки; но казались они живыми, и даже твари или люди, их населявшие, выглядели очень натуральненько. Некоторые – еще и страшно.

Шаманка сидела на высоком троне посреди зала, спиной к городу и лицом к берегу и лесу. Время от времени каждый из трех пейзажей освещался чуть более ярко («всходило солнце») и тогда оттуда раздавались звуки волн или крики диких тварей, или шум металла и вопли отчаек. Потом всё смолкало и гасло – и уже другой фрагмент зальной стены оживал, – и так постоянно.

Сейчас бушевало море, и тени метались по залу, как встревоженные выдрели. Шаманка, окруженная почетной гвардией амерзонок, восседала над этим беспорядком и ни капельки не обращала на него внимания. Наверное, уже привыкла.

Она даже ухитрилась расслышать сквозь громыханье прибоя шаги сантаклаусов. Повернув к вошедшим свою темнокожую, совершенно лысую голову, Шаманка проронила:

– Ты привел все племя, Гарри.

– Да, – подтвердил он, торопливо поправляя ритуальную бороду. Другие ничего не заметили за черными стеклами ее очков, а сам Шалун давно знал, что Шаманка слепая, но уже не удивлялся ее способностям.

Несколько ударов сердца он смотрел в эти темные стекла и видел там свое искривленное отражение. Потом не выдержал и отвел глаза.

– Я пришел за советом… – громко и по возможности с достоинством произнес Шалун.

И хотя Шаманка, судя по размерам и голосу, была рабыней, тихо добавил:

– …госпожа.

Рабы

– Кто она такая? – шепотом спросил Безум.

Рабы стояли позади сантаклаусов, возле диорамы, изображавшей тропический лес. Некоторые из них внимательно прислушивались к тихому разговору Шалуна и Шаманки, но большинство переговаривались между собой или изумленно глазели по сторонам. Многие оказались здесь впервые и не могли поверить, что посреди всеобщего хаоса и безумия этот музей уцелел и даже подключен к какой-то – тоже уцелевшей! – электростанции.

– Объясни ему, Миль, – попросила Джесси.

– В ваши времена еще не существовало Острова Женщин? – спросил он у Безума.

– Прости, о чем ты?

– То есть, не существовало. А ведь он оказался вполне логичным следствием всеобщей феминизации. Едва ли не впервые за сотни веков женщины снова создали общество, которое было ориентировано в первую очередь на их интересы, устроено так, как хотелось им.

– Матриархат?

– Не совсем в том смысле, который мы привыкли вкладывать в это слово. Хотя формально – да, именно он. В ваше время, насколько я понимаю, организации феминисток существовали как всего лишь одни из общественных групп, они еще не пытались захватить власть в некоторых странах, не закупали оружие, чтобы диктовать свои условия сильным мира сего… Потом одна из таких богатеньких «королев» купила себе небольшой островок в Тихом океане и устроила там свое государство, более того, заставила другие страны официально признать его.

– Это и есть Шаманка?

– Ну что ты, дружище! Нет, конечно, не она. Та давным-давно умерла, а вот ее Остров Женщин оказался поживучей… К ним относились по-разному: кто-то считал очередной блажью богатеньких сумасбродок, кто-то – вызовом замшелой морали, кто-то единственным спасением западной цивилизации… Но вот когда сторонницы Острова захватили власть в одном из наших южных штатов… о да, многие тотчас пересмотрели свое к ним отношение! И мало кто в те годы понимал, что мир изменился слишком кардинально – и к прошлому возврата нет.

– Ты говоришь о страшных вещах!

– Большинство мужчин, живших в те времена, заявили бы, что я почти ничего толком не рассказал! Да что там, многие запаниковали, когда убедились в серьезности намерений «островитянок». Но так или иначе, общее решение, которое бы хоть немного устраивало обе стороны, нашли. Его даже начали претворять в жизнь, когда я отправился в свою криованну. Поэтому-то я не слишком боялся, что проснусь в мире амазонок.

– Но все-таки, кто она?

– Она одна из потомков и последовательниц «островитянок». Мы не очень-то много о ней знаем. Ее, как и всех нас, разморозили – но ей повезло, ее разморозило племя девочек, которых она быстро взяла в оборот. Скажу тебе вот что, если ты еще сам не догадался: здесь, в Ньярке, мир устроен совсем по-другому. И те племена, которые кочуют по территории бывших Штатов, по сути, пляшут под дудку этой вот дамы в черных очках.

– И она не помогла вам освободиться?!

– Тише, дружище, не нужно так кричать. Конечно, не помогла. Ты невнимательно слушал меня, теперь и прежде. Дети не выживут без нас, Ньярк всех не прокормит – нам все равно пришлось бы вести кочевой образ жизни, лавируя между волнами миграций саблезубок и сезонами инфляционных атак. И в этих кочевьях мы делали бы то, что делаем сейчас: переносили бы тяжести и выполняли самую грубую работу, и именно дети прикрывали бы нас с оружием в руках. Разница в том, что на нас не было бы ошейников, а у них – возможности приказывать нам.

Безум сплюнул и презрительно посмотрел на своего собеседника.

– О да, небольшая и несущественная разница, так по-твоему?

Миль оттолкнул его подальше от Шаманки, прижал к ограде диорамы и, ухватив за воротник, как следует встряхнул:

– Да ты полный болван, дружище! – Слова прозвучали тихо и почти по-приятельски. Казалось, Миль растолковывает в чем соль анекдота, который Безум не понял с первого раза. – Вспомни, во что обошлась нам дорога до Ньярка! Вспомни, сколько раз мы вскрывали льдосейфы и заменяли погибших во время пути взрослых-рабов на других таких же! Вспомнил?! А теперь добавь к этому вот что: ни один из нас, переспавших со временем, не может иметь детей. Читай по губам: ни один! Догадываешься, к чему я клоню? Нет? Ну так посчитай на пальцах: вот мы, взрослые, берем власть в свои руки, детишки привыкают к этому, привыкают, что мы о них заботимся, что мы все знаем, за все в ответе. Что нужно слушаться взрослых, ага? А взрослые, которых нужно слушаться, которым надлежит принимать решение, будут умирать – от болячек, с которыми вылезли из своих криованн, от инфляции и кусней-беспредельников… Представил? Сегодняшний состав взрослых оказался удачным, есть среди них инициативные, волевые, умеющие пораскинуть мозгами – а завтра эти закончились, человечек за человечком, а на смену их разморозили новых – высоколобых очкариков, которые из лабораторий не вылазили, инвалидов всяческих, которые не выдержат и одного перехода, наконец, просто тупых придурков, не способных ни на что. И тогда чем все закончится? – ты подумай, подумай, я тебя не тороплю. У нас с тобой времени, конечно, не так много, как у детишек, – но есть еще чуток. – Миль вздохнул и похлопал Безума по плечу: – Ладно, извини. По лицу вижу, что ты начал-таки соображать, молодец. Вот и покумекай как-нибудь перед сном о том, много ли у нас вариантов в такой ситуации.

– Но у этих, – Безум кивнул на сантаклаусов, – у них же тоже с детьми, как я понимаю, пока не очень. Тогда ради чего все ваши громкие слова, отвага и самопожертвование?

Миль снова вздохнул и покачал головой. Он собирался было что-то ответить, но потом передумал и только махнул рукой, мол, ни к чему это…

Да Безум и не расслышал бы уже: «море» выключилось, зажегся «лес», и тотчас на сотни голосов завопили безумные мартышки, застрекотали цикады, проревел невидимый хищник…

Повинуясь приказу Шаманки, Гарри потянулся к своему рту и, расшатав, выломал зуб. Поклонившись, Шалун вручил его ей и что-то проговорил.

– Да, – тихо произнесла Джесси, став поближе к Безуму. – Молочные зубы у них меняются примерно раз в два сезона: старые выпадают, а взамен вырастают новые.

– И вы еще говорите о том, что это «нормальные дети»?! – Безум фыркнул, заглушив даже вопль особо голосистой мартышки, после чего отвернулся и стал разглядывать диораму. Поэтому и не заметил, что сантаклаусы, все до единого, вышли в какой-то из боковых коридоров. Племя, как и везде в Ньярке, сопровождало несколько амерзонок.

– Подойдите ко мне, – велела Шаманка – и лишь с запозданием, когда Джесси дернула его за рукав, Безум догадался, что эти слова были обращены к рабам. Вслед за прочими он приблизился к трону слепой женщины, чья шея и руки были свободны от ошейника и браслетов рабыни.

– Ну что, Миль, – спросила чернокожая, – ты еще не устал надеяться?

– Устал, – спокойно ответил тот. – Очень устал. Но разве у нас есть выбор, госпожа?

Шаманка

– Теперь, Гарри, я поговорю с вашими рабами, – сказала она. Маленький влажный кусочек кости царапал кожу ладони, но Шаманка не разжимала кулак до тех пор, пока последние из сантаклаусов не покинули зал.

Потом она переложила зуб Шалуна в один из своих многочисленных карманов и некоторое время сидела молча, слушая, как ревет в лесной чащобе невидимый хищник. Приводила в порядок мысли и еще раз прокручивала в памяти разговор с президентом сантаклаусов. Был ли взволнованным его голос? И по той ли причине, о которой она думает?..

На которую надеется.

Мартышки и цикады безуспешно пытались перекричать друг друга, но Шаманке это не мешало.

«Не поторопилась ли я? Выжидать столько лет, чтобы теперь испортить все… или наконец добиться успеха». Потом, разумеется, ее девочки проверят зуб в лаборатории, но она и так понимала: ничего не изменилось, не в этом дело, не в зубах, пора признаться самой себе, что ответ кроется в другом, в другом…

Это хорошо, что Гарри привел с собой рабов.

«…только бы Миль был с ними», – но она уже расслышала знакомые интонации; итак, старый упрямец пережил еще один сезон.

И, судя по тону, сейчас был чем-то весьма расстроен.

Ну да, его всегдашняя головная боль, эти новички, которых Милю приходится вводить в курс дела и приучать к мыслям о рабстве! Он по-прежнему в каждом видит сперва воспитателя, а уж потом – человека, пекущегося о собственных насущных интересах, как то: засыпать и просыпаться без боли в суставах, не подчиняться сумасбродным детишкам, не бояться, что завтрашний день будет последним и жизнь придется отдать не за любимую жену или сына, а за собственных мучителей…