Текст книги "Сын Сумерек и Света"

Автор книги: Олег Авраменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)

Когда мы вышли во двор, Пенелопа произнесла:

– Весьма подозрительное местечко.

– Официальный притон лесных разбойников, – объяснил Морган. – Так сказать, малина в законе. Это пограничная территория между двумя государствами, которые никак не выяснят между собой, кому она принадлежит. Почти все местные жители промышляют контрабандой, браконьерством и грабежом на большой дороге; этой профессии они обучаются сызмальства.

– М-да, – сказала я. – Здесь явно не курорт. Выбор Даны нельзя назвать удачным.

– Не спеши с выводами. Здесь действует закон джунглей, а в джунглях прав тот, кто сильнее. Здесь люди знают своё место, им даже в голову не придёт перечить нам, а тем более – что-то замышлять против нас. Мы для них высшие существа, всемогущие и всесильные, почти как боги. Если кто-нибудь из вас хочет убедиться в этом, пусть войдёт в трактир и заявит тем громилам, что собирается высечь их. Думаете, они станут роптать и возмущаться? Кабы не так! Они ещё подскажут, где можно найти хорошие розги.

– Ты не шутишь?

– Вовсе нет. Даже не преувеличиваю.

– Ну и ну! Кто же их так выдрессировал? Неужели Дана?

– Нет, Бронвен.

Дейдра слабо улыбнулась, а затем, не выдержав, прыснула смехом:

– Ну, это в её духе!

Разгоняя на своём пути кур, Морган подошёл к старому перекошенному сараю и распахнул створки ворот.

– Вот видите, даже замок вешать не надо.

Внутри сарая стоял новенький армейский джип с открытым верхом. Идеальная машина для езды по бездорожью.

– По крайней мере, – заметила я, – Бронвен могла бы позаботиться о более приличном гараже.

– Руки не дошли, – ответил Морган. – Блокирующие чары были установлены совсем недавно, после появления Даны с малышкой. Кстати, Бренда, ты справишься с этим чудом техники?

– Нет проблем! А что, ты ещё не научился водить машину?

– Научиться-то научился, только не рискую возить других. Когда я за рулём, она брыкается, как строптивая лошадь.

– Не беда, – сказала я, садясь на место водителя. – Со временем ты её укротишь.

Морган сел рядом со мной, а Пенелопа и Дейдра устроились на заднем сидении. С первого поворота ключа я завела мотор и плавно выехала во двор. Куры и в Африке куры, во всех мирах они всё с тем же глупым упрямством норовят перебежать тебе дорогу под самыми колёсами. Этот мир не был исключением.

– Ух ты! – воскликнул Морган. – Ни одной не задавила! Мне бы так.

– Научишься, – утешила я его. – Куда ехать?

– Как только выедешь из ворот, сворачивай налево.

Ворота постоялого двора уже были распахнуты настежь. Все слуги с перекошенными от страха лицами прятались в таких местах, где даже при всём желании на них нельзя было совершить наезд. Наверное, они здорово удивились, когда машина с мерным урчанием выехала со двора и без всяких приключений аккуратно свернула на хорошо утоптанную грунтовую дорогу.

– Теперь прямо, – сказал Морган. – До самого замка.

– Далеко?

– Не больше пяти миль.

Я хмыкнула:

– Нужно было просто соорудить парочку «ниш» и не возникало бы никаких проблем с передвижением.

– Я не сомневаюсь, что «ниши» имеются, – ответил Морган. – Но Бронвен не спешит их показывать. Не доверяет мне.

– Понятно…

Я переключила скорость и поддала газ. Мы помчались с ветерком, подпрыгивая на выбоинах. Дейдра то и дело повизгивала – но не от страха, а от восторга. Поглядывая в зеркальце заднего обзора, я видела, как её лицо постепенно приобретает здоровый цвет. Я знала, что делала. Несколько раз мы с Дейдрой вместе посещали технологически развитые миры, и больше всего ей там понравилось кататься на машине с открытым верхом. Она так пристрастилась к быстрой езде, что всерьёз начала подумывать о строительстве первой в Логрисе скоростной автострады из Авалона в Порт-Ниор. Просто так, для собственного удовольствия… Между прочим, в Царстве Света есть замечательная автострада, опоясывающая всю планету вдоль сороковой параллели. Она предназначена исключительно для развлечения таких вот сорвиголов, которые любят гонять машины со скоростью четыреста километров в час.

Приблизительно через милю я почувствовала первые признаки блокирующих чар и немного сбросила скорость.

– Странные чары, – сказала я Моргану. – Интенсивность Формирующих несколько понизилась.

– И будет понижаться. Это идея Бронвен – сделать что-то вроде силовой колыбели. Дело в том, что девочка в фазе активности пытается вызвать некое подобие зачаточного Образа, но не вполне контролирует его. И хотя никакого вреда она себе не причиняет, Бронвен убедила Дану, что нужно подстраховаться.

– И зря. Ребёнок может засунуть себе палец в рот и подавиться, но это ещё не повод связывать ему руки. За ним надо просто присматривать. Дейдра урождённый адепт, и для неё контакт с Источником так же естественен, как зрение, слух, обоняние…

– Девочку зовут Дейдра? – отозвалась с заднего сидения другая Дейдра, старшая.

– Да, миледи, – ответил Морган. – Её назвали в вашу честь.

– Кто так решил – Артур или Дана?

– Дана. Артур ещё не знает, что у него есть дочь… – Вдруг Морган что было силы стукнул кулаком по передней панели. – Дочь, чёрт возьми! Дочь! Это же было ясно как божий день!

Я ударила по тормозам.

– Что с тобой?

– Ха! Что со мной! – воскликнул Морган с потерянным видом человека, которому только что пришло в голову, что он, возможно, переоценивал свои умственные способности. Затем повернулся к Пенелопе и спросил у неё: – Как ты находишь мои уши? Тебе не кажется, что они сильно смахивают на ослиные? А мне кажется! Недавно эти уши прохлопали одну любопытную фразу Бренды. Она назвала дочь Артура твоей младшей сестричкой! Из этого следует, что либо Дана твоя мать, либо Артур твой отец. Лично я ставлю на Артура.

Пенелопа вздохнула:

– Ты выиграл, Морган.

– Ещё бы! Я делаю ставки наверняка. Теперь ясно, почему Артур так озверел, когда я… Впрочем, ладно. – Морган посмотрел на Дейдру и на лице его отразилось недоумение. – Вы не удивлены, миледи?

– Я давно это знала, – ответила она. – И Пенелопа знала, что я знаю. Только и того, что сегодня мы впервые открыто признали это друг перед другом.

– Потрясающе! – сказал Морган, откинувшись на спинку своего сидения. – Просто очаровательно… Но почему вы скрывали это?

– Спроси у Артура, – сказала я, нажав на газ и отпуская педаль сцепления. – Когда он вернётся.

Машина тронулась, плавно набирая скорость.

Некоторое время мы ехали молча. Наконец Морган задумчиво произнёс:

– Вот что, Бренда. Я знаю тебя лишь три месяца, но уверен, что ты не из тех, кто сначала говорит, а потом думает. Тогда ты не проболталась, ты умышленно назвала при мне крошку Дейдру сестрой Пенелопы. Ведь так?

– Так, – ответила я. – И не упрекай себя в несообразительности. Прежде всего, сообразительность – это умение всё подмечать и делать правильные выводы, а заторможенность зачастую происходит от излишка ума. Когда думаешь о многих вещах сразу, то порой не успеваешь следить за всеми своими мыслями. На моём профессиональном жаргоне это называется переполнением стэка.

Глава 4
Артур

В некотором смысле злые языки были правы, утверждая, что Амадису больше к лицу ряса священника, чем королевская мантия. Он был крупным мужчиной, не толстым, но в меру упитанным, с вдохновенным лицом, как бы не от мира сего, и проницательным взглядом светло-серых глаз, которые, в зависимости от обстоятельств, могли излучать саму доброту, кротость и милосердие, или метать молнии гнева Божьего. У него был хорошо поставленный голос профессионального проповедника, он в совершенстве владел ораторским мастерством и мог вещать с амвона дни напролёт, а паства слушала его разинув рты и развесив уши.

У моего сводного брата были две главные страсти в жизни – Митра и женщины, благо культ Бога Света не обязывал священнослужителей к целомудрию. Амадис обожал разъезжать по Рассветным мирам, входившим в официальные владения семьи, и не только потому, что почти в каждом из них имел собственный гарем. Он очень серьёзно относился к своим пастырским обязанностям и, по всеобщему мнению, был лучшим из жрецов Митры за всю историю нашего Дома. Лет шестьдесят назад наш отец Утер, оценив успехи Амадиса на ниве религии и окончательно убедившись в его неспособности справиться с властью светской, задумал было учредить для него отдельную должность верховного жреца Митры. Однако дети Света, привыкшие видеть в лице короля харизматического лидера, горячо протестовали против нововведения, и в конце концов отцу пришлось оставить всё как было. Теперь же, когда авторитет королевской власти упал до нуля, такая реформа была не только возможна, но и желательна. Жаль, что Амадис понял это так поздно…

Мы сидели в широких удобных креслах перед низким столиком, обильно уставленным всяческими яствами и напитками. Уже насытившись, я неторопливо пил кофе и курил. Амадис потягивал маленькими глотками вино. Я никогда не видел его с сигаретой, сигарой или трубкой; поговаривали, что он вообще некурящий, но мне с трудом в это верилось. Скорее всего, он просто создал себе такой имидж, а сам тайком покуривает, прячась от посторонних глаз.

– Помнишь, – произнёс я, нарушая длительное молчание, – как ты впервые спас меня от смерти? Тогда Александр разбил электрическую розетку и предложил мне потрогать оголённые провода под высоким напряжением, сказал, что они приятно щекочутся. К моему счастью, в тот момент ты вошёл в комнату и остановил меня. А затем крепко «пощекотал» Александра.

– Раньше ты этого не помнил, – заметил Амадис.

– Бывает, что излечившись от амнезии, люди вспоминают и то, о чём раньше не помнили. Так произошло со мной.

– Но это был не первый случай. Ещё раньше Александр дал тебе конфету со стрихнином. Мы с Юноной едва успели откачать тебя. После этих двух покушений я потребовал от отца запретить Александру приближаться к тебе, а для пущей верности изготовил для тебя специальный медальончик, который извещал меня и Юнону, что Александр находится рядом с тобой.

– Медальон я хорошо помню, – сказал я. – Этот талисман не единожды спасал меня от побоев в те времена, когда я сам ещё не мог постоять за себя. Весёлые были деньки.

Я умолк, чтобы прикурить очередную сигарету.

– Артур, – отозвался Амадис. – Скажи, только честно. Неужели ты считаешь меня способным хладнокровно убить женщину? Тем более мою жену с моим ребёнком.

Я выдержал внушительную паузу и лишь затем ответил:

– За прежнего Амадиса я мог бы поручиться своей головой. Но время сильно меняет людей, и за прошедшие двадцать семь лет ты мог стать совсем другим человеком. Чего только стоят твои козни с целью опорочить Брендона – а ведь раньше ты превыше всего ценил семейную солидарность, всегда выступал в роли миротворца, тебя безмерно огорчала наша вражда с Александром, ты не уставал убеждать нас в том, что братья должны жить в мире и согласии… И вообще, какого дьявола ты сунулся в политику? Тебя никогда не прельщала светская власть, ты даже оружие не любишь носить.

Амадис тяжело вздохнул и поставил свой бокал на стол.

– Всему виной мои комплексы и страстное желание избавиться от них. Я хотел доказать себе и другим, что могу с толком распорядиться властью… но доказал обратное. Да и отец был хорош. Он так унизил меня, что я просто не мог стерпеть. Мне казалось, что все тычут в меня пальцами, исподтишка смеются надо мной…

– И ты решил проучить их?

– В первую очередь отца. Да простит меня Митра, наш отец был воистину великим человеком, но он был и на редкость бессердечным человеком. Почему он не поговорил со мной и не дал мне понять, что не хочет видеть меня своим преемником? Я бы сам отрёкся от титула наследного принца, без малейшего нажима с его стороны.

– Ты мог бы сделать это по собственной инициативе.

– Мог, но не сделал. Боялся упрёков отца, не хотел лишний раз услышать, что не оправдал его надежд. Я даже не подозревал о его истинных намерениях… И потом, меня возмутил цинизм, с которым он использовал твоё имя, чтобы устранить меня с пути Брендона. Это было подло и безнравственно.

– И ты ответил той же монетой, – прокомментировал я. – Подлостью на подлость, безнравственностью на безнравственность. От обиды и унижения ты расколол нашу семью на два враждующих лагеря. Твоими стараниями Брендон и Бренда едва не превратились в отверженных из-за тех нелепых сплетен о них…

Тут Амадис коротко хохотнул:

– Ну, уж нет! Этого ты мне не пришьёшь. Никакой нужды порочить доброе имя близняшек не было. Они сами с пятнадцати лет старались вовсю, дискредитируя себя. Я не знаю, спали они друг с дружкой или только пробовали, но они так остро реагировали на самые невинные шутки в адрес их тесной дружбы, с таким негодованием отвергали любые намёки, так пылко и с таким жаром убеждали всех и каждого, что между ними ничего нет и быть не может… Впрочем, я не оправдываюсь. За время твоего отсутствия я наломал столько дров, что сейчас вот-вот вспыхнет пожар. И кровь, которая прольётся, будет на моей совести. А бедная глупышка Рахиль сейчас отчитывается перед своим Адонаем за то дурацкое упрямство, которое, в конечном итоге, привело к её смерти. Будь она менее амбициозной, менее честолюбивой и тщеславной… Да что и говорить! Всё равно прошлого не вернёшь и допущенных ошибок не исправишь.

– Как давно ты начал подумывать о том, чтобы уступить Брендону корону?

– Фактически с первого дня царствования. Как только я приступил к управлению государством, так сразу же понял, что ни черта у меня не получится.

– И всё-таки продолжал править. Почему?

– Если откровенно, то поначалу мне недоставало мужества открыто признать своё поражение. Порой очень трудно отличить гордость от гордыни, особенно когда твои оппоненты настроены крайне агрессивно и непримиримо. А потом появилась Рахиль, дела в Доме пошли на лад… гм, более или менее. Во всяком случае, сторонники Брендона перестали талдычить, что Дом разваливается прямо на глазах и предрекать моё скорое падение. Я обрёл твёрдую почву под ногами и уже мог разговаривать с оппозицией на равных, предлагать компромисс, а не сдаваться на милость победителей. Но тут… – он умолк в задумчивости.

– Но тут заупрямилась Рахиль, – подхватил я.

– Да, – кивнул Амадис. – Власть вскружила ей голову, она не хотела быть женой всего лишь верховного жреца, ей нужна была только корона.

– А ты не мог перечить ей ни в чём. Странный ты всё-таки человек, брат. Женщины от тебя без ума, но как только они становятся твоими, то обретают над тобой невероятную власть. Ты готов потакать любым их капризам. – Я немного помедлил, колеблясь, затем спросил: – А как это вообще получилось с вашим браком?

– Небось, тебе поведали басню о том, что якобы царь Давид подсунул мне свою дочку в роли троянского коня?

– Среди прочих я слышал и такую версию.

– Всё это бред сивой кобылы. Как, впрочем, и то, что я женился на Рахили, чтобы досадить родственникам. Никакого злого умысла ни с чьей стороны не было. Просто однажды наши дорожки пересеклись и… – Амадис не закончил и улыбнулся той особенной улыбкой, глубокий смысл которой, очевидно, способны постичь лишь самые прожжённые ловеласы. – Ты же знаешь, я люблю всех хорошеньких женщин, но в Рахили было что-то особенное; меня влекло к ней с неодолимой силой… Честное слово, мне её очень не хватает.

И тут я понял, что уже вынес свой вердикт. Передо мной был прежний Амадис, которого я хорошо знал и который, несмотря на все недостатки, мне нравился. Я хотел верить в его невиновность и испытал огромное облегчение, убедившись, что действительно верю ему. Амадис ещё тот фрукт, он горазд на многое, в том числе на подлость и коварство, но расчётливо убить женщину, тем более беременную женщину, тем более беременную его ребёнком и тем более сыном – нет, это не в его стиле.

– Яблони уже зацвели? – спросил я.

Амадис внимательно посмотрел на меня. В его глазах застыл немой вопрос.

– Да, – сказал он. – Как раз в цвету.

Я встал.

– Если не возражаешь, давай прогуляемся в саду. Я так соскучился по цветущим золотым яблоням.

Это был мой ответ. Амадис очень любил свой яблонёвый сад, где аккуратными рядами между узенькими аллейками росли карликовые деревья, которые дважды в году приносили небольшие сочные плоды с золотистой кожурой, а в период цветения источали дивный пьянящий аромат. Как-то раз, давным-давно, мы с Александром, желая свести счёты, устроили там дуэль до первой крови (между делом замечу, что я победил). Амадис, прознав об этом, был вне себя от ярости. Он назвал свой сад островком мира и согласия в бушующем океане страстей и строжайше запретил нам приходить туда, как он выразился, «с камнем за пазухой и со злом на уме». Я запомнил его слова.

Мы вместе вышли из кабинета и направились вдоль людного коридора к дальнему его концу, по пути привлекая к себе всеобщее внимание. На меня смотрели с любопытством, а на Амадиса – с неопределённостью… Да, да, я не оговорился – именно с неопределённостью. Все понимали, что дальнейшая судьба Амадиса зависит от меня, и теперь, глядя на нас, гадали, к какому выводу я пришёл и, соответственно, как им надлежит относиться к человеку, который совсем недавно был их королём. Кто он – мой пленник или же член будущего дуумвирата, духовный лидер Дома Света? Впрочем, тот факт, что мы шли рука об руку и мирно разговаривали, вселял надежду, что единство в семье будет восстановлено.

В конце коридора Амадис замедлил шаг. Его внимание привлёк молодой человек среднего роста, темноволосый и кареглазый. Он одиноко стоял у стены и смотрел на приближавшегося Амадиса не так, как остальные. В его взгляде не было неопределённости, а было хорошо знакомое мне предчувствие дальней дороги.

– Здравствуй, Джона, – сердечно произнёс Амадис, остановившись перед ним. – Ты хотел поговорить со мной?

– Я хотел засвидетельствовать вам своё почтение, милорд, – ответил он, то ли с английским, то ли с еврейским акцентом. – И попрощаться. Сегодня я покидаю ваш Дом.

– Возвращаешься в Израиль?

– Нет, милорд. Там я уже был.

– Тебя не приняли?

– Можно сказать, что так. Его величество Давид отнёсся ко мне хорошо, зато другие дали понять, что моё присутствие в Доме нежелательно.

– И что думаешь делать?

Юноша, которого звали Джона, беспомощно пожал плечами:

– Пока не знаю. Пожалуй, вернусь на родину матери, поживу там немного, потом… потом видно будет. В конце концов, Вселенная велика, где-нибудь да найдётся в ней место и для меня.

– Что ж, желаю удачи… – Амадис повернулся ко мне и сказал: – Артур, позволь представить тебе Иону бен Исайю, сына Исайи бен Гура, праправнука царя Давида. Его жена была приближённой Рахили и погибла вместе с ней.

Молодой человек сдержанно поклонился:

– Моё почтение, милорд. Я много слышал о вас и хочу надеяться, что вам удастся предотвратить войну между нашими Домами.

– Я тоже хочу надеяться, – ответил я без особого энтузиазма; мои опасения, что войны не избежать росли и крепли не по дням, а по часам. – Так, стало быть, вашим отцом был Исайя бен Гур? А я не знал, что у него есть сын.

– Он тоже не знал. Это обнаружилось уже после его смерти.

– Порой так бывает, – сказал я с пониманием. – Рад был познакомиться с вами, Иона бен Исайя.

Он грустно вздохнул:

– Называйте меня Джона, милорд. Так произносили моё имя, когда я был ребёнком и юношей… К тому же теперь я просто Джона. Джона и всё… С вашего позволения, милорды, я удаляюсь. Не смею вам больше мешать.

Амадис ещё раз пожелал Джоне удачи и мы продолжили свой путь. Спускаясь по лестнице, я заметил:

– Видно, у парня крупные неприятности.

– Ещё бы, – кивнул мой брат. – Он стал бездомным.

– Но почему?

– По собственной глупости… или порядочности. Джона был одним из тех приближённых Рахили, которые вместе с ней дали присягу на верность Дому Света; и он оказался единственным, кто отнёсся к этому серьёзно. Одно время он был советником Рахили… – Амадис сделал паузу, поскольку мы оказались перед небольшой дверью, ведущей наружу. Прежде чем открыть её, брат посмотрел на меня и иронично усмехнулся. – То есть, я хотел сказать, что Джона был одним из моих государственных советников. Но недолго. Вскоре он впал в немилость у Рахили, так как позволял себе открыто критиковать её политику.

– С каких позиций?

– С позиций наших оппозиций. Он убеждал Рахиль, что в своих решениях она должна исходить прежде всего из интересов Света, а не только печься о том, как извлечь побольше выгоды для Израиля. И кстати, если ты думаешь, что моя незадачливая жёнушка действовала по наущению своего отца, то глубоко заблуждаешься. Давид не раз говорил ей, что он сам способен позаботиться о благе своего народа, а её политика приносит лишь вред обоим Домам, однако Рахиль… Впрочем, не будем об этом. Негоже плохо говорить о мёртвых.

Мы миновали павильон, где на моей памяти Амадис имел обыкновение завтракать в обществе хорошеньких женщин, и оказались в начале одной из аллей, ведущей в глубь сада. Глядя на покрытые белым цветом деревья и усыпанную опавшими лепестками землю, я по старой детской привычке подумал о Снежной Королеве, принёсшей вместо метели и вьюги волшебный цветочный снегопад и благоухание вечной весны… Мои мысли невольно обратились к Бронвен, которая была моей персональной Снежной Королевой и оставалась ею впредь, несмотря на перемену облика. Все эти дни она упоённо играла роль Даны, и не потому, что так было нужно, а потому что ей это нравилось – главным образом из-за Юноны, которая просто души в ней не чаяла. Порой мне даже хотелось поженить Брендона и Бронвен, чтобы не огорчать маму… и чтобы Дана обрела свободу.

– Если бы наша встреча состоялась при других обстоятельствах, – вновь заговорил Амадис, когда мы двинулись вдоль аллеи, – я бы первым делом спросил у тебя, каково это – на двадцать лет потерять память, прожить заново жизнь, а затем вспомнить всю прежнюю? Какие чувства ты испытываешь, оглядываясь на своё прошлое?

– Двойственные, – ответил я. – В самом прямом смысле этого слова. Субъективно я воспринимаю своё прошлое как бы состоящее из двух отрезков – но не следующих один за другим, а идущих параллельно и сходящихся в точке, которую я называю обретением себя. И сейчас, вспоминая детство, я вспоминаю оба свои детства как единое целое. Иногда мне кажется, что один день я был Кевином, а на следующий всё забывал и становился Артуром, чтобы ещё через день снова стать Кевином, – и так длилось многие годы. Рассуждая логически, я, конечно, отдаю себе отчёт в действительной хронологии событий, но на уровне эмоций и ассоциаций моё восприятие двух моих прошлых жизней несколько иное – не столь логичное, зато более цельное.

– А в тот момент обретения себя, я полагаю, ты испытал нечто похожее на приступ шизофрении?

– Не «нечто похожее», а настоящий приступ шизофрении. Причём очень острый. С точки зрения Артура это выглядело так: я пересёк бесконечность, прошёл сущий ад, но вышел из него живым, пора бы уже расслабиться и отдохнуть – как вдруг я обнаруживаю в себе ещё одну личность, которая тоже является мною, но имеет свои собственные воспоминания и с самого раннего детства живёт собственной жизнью.

– Вы боролись друг с другом?… То есть, ты боролся сам с собой?

– И да, и нет. В первый момент каждая из моих личностей вознамерилась поглотить другую, но они были настолько совместимы, что почти моментально начался процесс их слияния.

– И всё-таки в тебе доминирует твоя прежняя личность, – заметил Амадис. – Ты тот самый Артур, которого я знал много лет назад.

Я усмехнулся:

– А вот мой новый друг, Морган Фергюсон, говорит, что я всё тот же Кевин МакШон, который немного повзрослел, набрался опыта и обзавёлся родственниками.

– А ты сам? Кем ты себя больше чувствуешь?

– Я совсем не чувствую разницы и подчас даже путаюсь в воспоминаниях. Как я уже говорил, в моём собственном восприятии обе мои жизни не разделены временным интервалом, они как бы накладываются друг на друга. Порой мне кажется, что лишь полгода назад Диана проводила меня в путь… – Тут я умолк, мысленно скорчившись от невыносимой боли. Мучительно знать, что твоя любимая мертва, но ещё мучительнее знать, во что она превратилась после смерти. Иногда я удивляюсь: почему я ещё в здравом уме, как я не рехнулся после той встречи в глубинах Источника, чтó помогло мне устоять перед соблазном окунуться в манящую пучину безумия? Долг, дружба, привязанность, любовь?… Быть может, любовь. Но не к Дейдре.

– Мне очень жаль, что она погибла, – сказал Амадис, прерывая тягостную паузу в нашем разговоре. – Я всегда симпатизировал Диане и… Извини меня, Артур. Я не должен был использовать Пенелопу в борьбе против отца. Это было подло. Из меня вышел никудышный брат.

– Ошибаешься, – сухо ответил я. – Как брат ты ещё не совсем безнадёжен. А у меня слишком мало братьев, чтобы походя браковать их. И кстати, о братьях. Ты ничего не слышал об Александре?

– Совсем ничего. В Царстве Света он не появлялся уже Митра знает сколько времени, и я, признаться, очень смутно помню его лицо.

– Вполне возможно, что недавно он побывал здесь инкогнито.

Амадис повернул голову и, не сбавляя шага, пристально посмотрел на меня:

– Подозреваешь Александра?

– Я не исключаю того, что он мог быть причастен к убийству Рахили. Это вполне в его духе – насолить мне, тебе, а заодно всей нашей семье и всему Царству Света. К тому же он презирает израильтян за то, что они отвергли Иисуса.

– И как, по-твоему, он это провернул? Даже если предположить, что он инкогнито побывал в Царстве Света и сумел раздобыть необходимое количество урана, то остаётся ещё целый ряд вопросов, на которые я не нахожу ответа. Во-первых, как он исхитрился подсунуть свою бомбу Рахили…

– Не обязательно Рахили, – заметил я. – Уран мог находиться при ком-либо из её спутников.

– Допустим. Но тогда как Александр узнал, кто будет сопровождать Рахиль? И вообще, откуда ему стало известно, что она собирается посетить отца? Ведь это решение она приняла импульсивно, после нашей ссоры, а уже через полчаса вошла в Туннель, где и погибла. Так что наш братец, прятавшийся в закоулках дворца, никак не мог провернуть своё тёмное дельце.

– Без сообщников, – уточнил я. – А вдруг он вступил в сговор с одним из друзей Харальда, занимающих довольно высокое положение при дворе? Я полагаю, что такие имеются.

– Таких хоть отбавляй, – согласился Амадис. – Харальд был весьма популярен среди радикалов, которых нынче как собак нерезаных. Но даже наличие у Александра сообщников не объясняет, как он устроил этот теракт. Ни Рахиль, ни её спутники, ни охрана Зала Перехода, не обнаружили радиоактивного излучения. Кроме того, во время твоего отсутствия в Зале были установлены сверхчувствительные детекторы, которые передавали информацию на компьютерный терминал контрольного центра службы безопасности. Я проверил все записи – вплоть до момента взрыва не было зафиксировано ни малейшего отклонения от естественного фона. Чертовщина какая-то.

– Стало быть, ты не знаешь, как можно скрыть присутствие радиоактивных материалов?

– Почему же, знаю. Можно поместить уран в свинцовый контейнер, а можно создать специальные чары, поглощающие жёсткие лучи. Однако в первом случае контейнер оказался бы слишком тяжёлым и большим, чтобы просто положить его в карман. А во втором случае чары привлекли бы к себе внимание с ещё большей вероятностью, чем радиация как таковая.

– А ещё можно, – веско добавил я, – временно усилить взаимодействие нуклонов в ядрах урана и таким образом превратить их в устойчивые.

Устремлённый на меня взгляд Амадиса выражал такое неподдельное изумление, что в его искренности сомневаться не приходилось. Он был просто потрясён.

– О МИТРА! ТЫ МОЖЕШЬ ЭТО СДЕЛАТЬ?!

– Могу. Правда, Туннель мне провести не удастся. Он моментально расщепит все заколдованные ядра. А из-за высвобождения энергии чар взрыв получится ещё мощнее.

– Источник позволяет тебе манипулировать такими фундаментальными силами?

– Так же, как и Порядок. Вот почему у Брендона с Брендой есть все основания подозревать тебя. Как верховный жрец Митры…

Амадис громко фыркнул или, скорее, чихнул, состроив презрительную гримасу.

– Вы, вероотступники, такие же невежды, как и радикалы. И вы, и они отождествляете Порядок с Митрой, а это не так. Порядок суть сын Митры, он лишь божественная манифестация, но не Бог, и далеко не совершенен, а подчас даже опасен. Если ты забыл Книгу, я напомню тебе пару строк из неё: «Да никто, кроме пророков Моих, не посмеет вступить на путь Порядка, ибо путь сей полон соблазнов и приведёт неотмеченных печатью Моей к греху и безумию». В отличие от Харальда, я не считаю, что на меня пал выбор свыше. Я лишь скромный священнослужитель, а не пророк, и не претендую на близость со Вседержителем.

– А вот Харальд претендовал, – заметил я.

– И поплатился за это рассудком, а потом и жизнью. Ты сожалеешь, что убил его?

– Нет… не думаю.

– То есть как?

Я вздохнул:

– Даже не знаю, что и сказать. С одной стороны, я убил человека, родного мне по крови, и мысль об этом будет преследовать меня всю жизнь. С другой же – я лишь уничтожил телесную оболочку, вся человеческая сущность которой уже была мертва. Для успокоения совести я предпочитаю думать, что Харальда как человека убил не я, а Порядок.

Амадис задумчиво кивнул:

– Тёмная сторона Порядка… Наши радикалы предпочитают не поминать о ней, и тем не менее она существует. Есть ли вообще во Вселенной что-нибудь без изъянов? Полагаю, Источник тоже имеет свою тёмную сторону?

– Имеет, – подтвердил я. – Но мы предпочитаем обходить её стороной.