Текст книги "Меж двух орлов (СИ)"
Автор книги: Оксана Зиентек
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
Пани Малгожата почти убедила себя, что Мирославе просто приснился плохой сон, когда из-за неплотной прикрытой двери раздался Марысин стон. Казалось бы, стон и стон, мало ли чего привидится доброму человеку во сне. Только пани Малгожата, услышав его, замерла с рукой, протянутой к двери. То, от чего стонут вот так, невинной девице и во сне сниться не должно.
– Миросько, – шепотом обратилась мать к Мирославе, все еще стоящей у нее за плечом. – Беги к отцу и неси сюда его шаблю. Только быстрро и тихо.
– А если тата проснется?
– Тогда скажи, чтобы сам нес. Только быстро и тихо.
Выждав, пока босые пятки прошлепают по дубовым доскам в сторону их с мужем покоя, пани Малгожата резко распахнула дверь.
В покое, как и ожидалось, не было никого. На постели, разметавшись, лежала Марыля. Ни возня сестры, ни вошедшая мать не нарушили ее сна. Пристальным взглядом окинув комнату, пани Малгожата сотворила знаки творца. Сперва над собой, потом благословляя помещение. И только после этого переступила порог. Еще раз оглядев спящую дочь, пани Малгожата прошептала короткую молитву и, благословив Марылю, осторожно тронула ее за плечо.
– Мары-ысю, Марысенько! А ну, просыпайся, малютко.
Дочь не отозвалась. Тогда пани Малгожата снова тряхнула ее за плечо, на этот раз покрепче.
– М-м-м? – Вопросительно промурчала Марыля, открывая глаза. – Мамо? Что-то случилось?
– Да вот, я у тебя хотела спросить, что… – пани Малгожата на миг осеклась, мельком взглянув в сторону окна. За окном клубился туман. Обычный предутренний туман. Обычный? Женщина тряхнула головой. Почему-то ей казалось, что когда ее разбудила Мирося, лунный свет ярким лучом пробивался сквозь щель в ставнях.
– Что спросить, мамо? – Вопрос Марыли снова вернул пани Малгожату к прежним заботам.
– Спросить хотела, как ты себя чувствуешь, деточка. – Заботливо, словно разговаривая с больным ребенком, спросила мать. – Ты так неспокойно спала. Может, болит чего? Или приснилось что-то недоброе?
– Все хорошо, мамусю. – Подозрительно кротко ответила Марыля, опуская глаза, чтобы не встречаться с матерью взглядом. Но от той не укрылись ни лихорадочный блеск глаз, ни искусанные губы.
– А что тебе снилось, доченько? – настойчиво переспросила она.
– Да что вы все ко мне прицепились?! – Неожиданно взвилась Марыля. – Тата ни за что ни про что вцепился. От Мироськи с ее поучениями спасу нет. Теперь ты по ночам проверять вздумала! Что вы все от меня хотите?!
В этот момент дверь в комнату приоткрылась, впуская Миросю и заспанного пана Януша. Наученный жизнью не задавать в подобных случаях лишних вопросов, пан Януш бесшумно, как для его стати, ворвался в комнату. На шляхтыче была одета одна длинная рубаха, зато в руках сверкала остро наточенная сталь. Мирослава держала в руках горящую свечу.
Отблеск живого огня сверкнул на добром железе, и пани Малгожата вздрогнула, обернувшись к окну. На миг ей почудилось, что за окном раздался разочарованный крик. Женщина тряхнула головой и окинула взглядом домашних. Ни пан Януш, ни девочки даже головы не повернули в ту сторону. Похоже, и правда послышалось.
– Мамо? Тата? – Голос Марыли звучал сонно, словно она проснулась не несколько минут тому назад, а вот прямо сейчас, только что. – Случилось что?
– Малгосю? – В свою очередь обратился к жене пан Януш, не спеша опускать оружие.
– Да вот… – Пани Малгожата замешкалась. Не рассказывать же о том, что послышалось да померещилось? Негоже шляхетной пани в хлопские сказки верить. С другой стороны, при самой Пуще сидят, как тут не поверишь? – Померещилось мне, Яночку. Недоброе что-то померещилось.
И мне померещилось. И Миросе померещилось. Да вот чудо-то какое, обеим – то же самое. Сходи-ка ты, пане мой, оденься. А я пока с девочками посижу. Только сам сходи, шабля пусть тут побудет.
И пани Малгожата с недобрым прищуром глянула в сторону окна. Если кто и сомневался, что эта дородная шляхтынка сумеет применить грозное оружие, защищая своих детей, подобный взгляд рассеивал все сомнения.
Не успел пан Януш выйти, как пани Малгожата снова спросила, пристально вглядываясь в старшую дочь. – Марысенько, золотце, а что тебе снилось?
– Не помню, мамусю. – Марыля выглядела растерянной и немного напуганной всей этой кутерьмой. – Вроде, хорошее что-то. Так сладко спалось, даже просыпаться не хотелось. А что случилось-то?
– Миросю, а о чем вы с Марысей тут вечерами болтали? – Обратилась женщина уже к младшей дочке.
– Да-а, так. Обо всем. – Мирося покраснела. Она понимала, что речь идет о чем-то важном, поэтому врать нельзя ни в коем случае. Но как знать, что в их разговорах было важным, а что – нет? Расскажешь, как Марыська женихами меняться предлагала, сестру, чего доброго снова накажут. А та еще обидится, скажет: «Зачем нажаловалась?».
– А о хлопе пришлом, рыцаре этом заморском, говорили? – Цепкий взгляд пани Малгожаты переходил с одной дочери на другую. По их лицам она уже понимала, что да, говорили.
– А о ком еще говорили?
– Мамо! – Возмутилась Марыля.
– Мамусю! – Не отстала от нее и Мирослава. – Ну так, посплетничали чуток о кавалерах. Разве ж грех в этом какой? – Она осеклась, вспомнив, что пан храмовник вообще-то осуждал сплетни как грех, и поспешила добавить. – Ну, разве ж грех такой большой?
– Большого греха, вроде, и нет. – Рассудительно подтвердила пани Малгожата. – А только надо мне точно знать, что вы о них говорили? Может, что особенное поминали?
– Да нет…, вроде. – Марыля потупилась.
– Да, вроде… нет. – Согласилась с ней Мирослава. – Марыся только за свадьбу переживала, но то такое…
– О чем переживала? – Мать снова повернулась к старшей дочери. Та промолчала, только тайком попыталась показать Мирославе кулак. – Так о чем?
Пани Малгожата повернулась к Миросе, надеясь что та напугана не меньше ее самой (не зря же подняла тревогу среди ночи) и не станет врать. Но Мирося растерянно переводила взгляд с матери на сестру.
– Ну, голубки мои? – В комнату все так же бесшумно вошел пан Януш. Он уже был вполне одет и даже подпоясан. Осторожно взяв у жены из рук оружие, он притворил за собой дверь и поудобнее уселся на Миросину кровать. Огляделся по-хозяйски, нашел еще один подсвечник, и вскоре уже две свечи освещали небольшой покой.
– До чего вы тут договорились? – Спросил пан Януш, в первую очередь, у жены.
– Пока ни до чего, Яночку. – Вздохнула та. – Молчат, рыбки мои.
– Добро. – Пан Януш внимательным взглядом окинул комнату. Убедившись, что все, на первый взгляд, в порядке, начал с другого конца.
– Миросю, а расскажи-ка ты нам, с чего ты всполошилась. Вот с самого начала и расскажи. Что было, что показалось, чем встревожило.
Мирослава, уже и сама не рада была, что затеяла весь переполох. Но деваться было некуда. К тому же, смотреть в сторону окна было все еще страшно. Может, если тата сейчас посмеется над ней и скажет, что все это – чушь, станет немного легче? И ледяные коготки, вцепившиеся в сердце, растают?
– Мы с Марысей вчера повздорили. – Мысленно умоляя сестру понять и простить начала Мирослава. – Марыся очень переживает, что Лукашик, ну, не наш Лукашик, понятно, а Ясновский – не кавалер.
– А тот хлыщ в драных сподних, значит, – кавалер? – С ходу уловил мысль пан Януш.
– Нет, тато, Вы все не так поняли… – Мирослава с досадой всплеснула руками. Ну как тут все расскажешь, чтобы не подвести Марысю по наказание?! – Мы не о нем говорили. Так просто… о хлопах. О свадьбе, об ухаживаниях. За кого лучше замуж идти…
– Тфу на вас! – Пан Януш с досады и правда чуть не сплюнул на пол. – Просватанные невесты, а ведут себя, словно две хлопки в оборе.
– Яно-очку, – жена осторожно взяла пана Соколувского за рукав. – Да когда ж паннам и поговорить о таком, как не перед свадьбой? Раньше ж оно не надо, а потом – не интересно, а потом дети пойдут – уже и некогда.
– Ну, и договорились. – Буркнул ей в ответ муж. Но уже совершенно беззлобно. – А дальше?
– Ну, поговорили чуть-чуть, как да что, да как оно потом будет. – Мирося говорила все тише, прямо чувствуя, как под злым взглядом сестры опускаются плечи. – А потом поспорили чуток. Ну, и спать пошли.
– Так «чуток». – вставила свое слово мать, – что и поужинать забыли? Отец вас на хлеб и воду не посадил, так сами себя наказали?
– Ну, забыли. А ночью проснулась я от того, что есть хочется…
Дальше последовал детальный пересказ всего, что Мирося увидела, что ее так испугало, чего испугался ночной гость.
– Ключом говоришь, в него кинула? – Одобрительно взглянул на дочь пан Януш. – Сама придумала или слышала где?
– Само придумалось. – Не стала скрывать Мирося. – Первым кинула, что под руку попалось.
– А и ладно. Нечисть всякая, она каленого железа боится почти так же, как знака Творца. Когда наши предки Творца еще не знали, только железом и спасались. И что оно?
– Не знаю. Рссеялось ненадолго. И… – Мирося помялась, не зная, как лучше облечь свою мысль в слова, – … Мне показалось, ему было больно.
– Оно кричало? Или звук какой был? Или покорежило его? – Теперь уже пани Малгожата вцепилась в слова, словно надеясь услышать что-то, что подтвердит ее догадки.
– Не знаю. – Мирослава пожала плечами. – Мне показалось, что ему было больно. А почему так показалось, не знаю. И еще, – вспомнила она, – окно было открыто. А я даже не помню, закрывали мы его с вечера или нет.
– Ты сейчас окно сама закрывала? – тут же встревожилась пани Малгожата. – Ничего не мешало? Ветер там, туман…
– Нет, вроде, ничего. Но я как ключом в него кинула, так сразу его зааминила. А потом думала уже, померещилось, а за окном такой туман сгустился… Мне так жутко стало. Сразу все старые басни вспомнились. – Марыся, до того момента не проронившая ни слова, только хмыкнула.
Пани Малгожата приникла у мужниному уху и что-то быстро-быстро зашептала. Тот слушал, хмурился, поглядывая то на одну дочь, то на другую. Потом спросил строго.
– Ты, Марысько, не хмыкай. Не дитя уже, должна понимать, что не все в тех баснях – ложь. А Творец, он хранит тех, кто сам о себе не забывает.
– А скажи-ка, Марысю, – снова вступила в разговор пани Малгожата, а ты на этой неделе вечером не гуляла ли во дворе? Или за стенами? На звезды не смотрела?
– Нет. – По лицу Марыли было видно, что не врет. Да и, собственно, пани Малгожата сама вспомнила, что в ожидании налета пан Януш в последнее время придерживал дочек дома.
– О чем ты думаешь, Малгосю? – Поинтересовался пан Януш.
– Да вот, думаю, не видела ли Марыся Змия? Может, падающей звездой пролетал над дворищем, да ее и зацепил?
– Дак, девиц, вроде, не он цепляет? Или…? – По лицу пана Соколувского набежала тень. Мирося испуганно пискнула, понимая, что сыну дорогого друга «порченную» невесту отец не отдаст. И тогда Марыське только в кляштор… Ну, или в омут, да чтоб поглубже.
– Нет, нет… тату, Вы чего?! – Марыля испуганно замотала головой.
– Та ну, Яночку, когда б она успела. – Вступилась за дочь и пани Малгожата. И тут ее осенило.
– Марысенько, доченько, а не находила ли ты недавно чего интересного? Колечка там, или другой побрякушки?
И, не дожидаясь дочкиного ответа, кинулась к стоящему тут же дочкиному сундуку. Вытянула шкатулку и высыпала ее содержимое на стол. Хотя, Марыля уже и сама начала догадываться, что все не так просто.
– Колечко нашла. Серебряное. – Шепотом ответила она матери.
– Где нашла? Почему не сказала? Может, хозяйка искала, да не нашла? – Пан Януш тут же начал докапываться дальше.
– Сперва не успела. Почистить хотела, получше рассмотреть перед тем, как мамусе показать. А потом забылось как-то, напали ночью, да и все пошло не так.
– Это? – Требовательно спросила пани Малгожата, толстой вязальной спицей выуживая из кучки колец тоненький ободок. Маленькая змейка, свернувшаяся кольцом. В неровном свете свечей Миросе показалось, что зеленый камешек, вставленный в глаз змейки, сверкнул насмешливо.
– Оно.
– Где нашла?
– Под стеной, у оборы. Я о камешек споткнулась, а оно само мне под ноги выкатилось. – Марыля вздохнула. – Я думала попервах, кто-то из хлопок обронил. Может, подарок от кавалера какого. Может, шляхтыч заезжий какой отблагодарил за потеху, ну, кто к отцу приезжал. Думала поспрашивать, а потом присмотрелась, камешек дорогой, заморский. Такие хлопкам не дарят.
– А если гостья обронила? – Строго покачала головой пани Малгожата.
– А гостьи у нас поза оборами не хотят. Что там делать гостям? На навоз любоваться? – Марыля развела руками. – Да и искать бы начали, если бы кто-то из гостей колечко потерял. Хоть раз, да спросили бы. Вот я и подумала, может, оно там еще с бабкиных времен лежит? Черное все было. Я долго мелом оттирала.
– Понятно.
Пани Малгожата тяжело вздохнула. Причина беды становилась понятной. Оставалось придумать, как отвадить Змия от Марыли, пока не стало поздно, если еще не стало. Ведь, как всем известно, приходит Змий не только к «нечистым» девицам ли вдовам, слишком сильно тоскующим по любимому. Он приходил еще и к тем, кого заманивал подметными подарками.
– Ты его, колечко это, хоть благословила перед тем, как поднять?
– Так я ж не знала, что это колечко. – Потерянно отозвалась Марыся. – А потом и забыла про него. Тем более…
– Сны стали сладкие сниться? – Пани Малгожата допытывалась, ничуть не смущаясь мужа. А вот Мирося с Марылей обе покраснели. – Кавалер какой, пристойный?
– Да… – Тихонько прошептала Марыся.
– И что он делал во сне, кавалер твой?
– Ручки целовал. Обещал весь свет мне под ноги кинуть. Называл красавицей и его путеводной звездой. Просил не спешить со свадьбой, его дождаться.
– Фу-ух, – Пани Малгожата выдохнула с ощутимым облегчением. – И чуть не дождалась. Кланяйся отцу в ноги, дуреха, что вовремя разгневался да вас уму-разуму учить вздумал. Да сестре, что, за тебя вступаючись, сама под отцовский гнев попала и без обеда осталась. Не проснись Мироська от голода, была бы беда. А так, – она торопливо сотворила обережный знак, – Творец миловал.
– И что теперь будет? – Испуганно спросила Марыся, понимая, что нечаянно стала мишенью злых сил.
– А ничего не будет. – Пани Малгожата уверенно завернула подметное колечко в вышитый платок. Еще и красной шелковой лентой перевязала. – Колечко мы в храм пожертвуем, на украшение святыни, там ему самое место. Ты на следующей службе храмовнику покаешься и поблагодаришь Творца за защиту. Я вам еще девку пришлю из хлопок молодых, чтобы ты в покое одна не оставалась.
– А я, – Пан Януш, выслушав весь план, погрозил закрытому окну кулаком, – Над окном шаблю мою любимую повешу, еще дедовскую. С которой он в семи святынях службы отстоял и которой, говорят, самому болотному бесу голову срубил. Повешу, чтобы падала на шею кажному, кто без просу в окно морду сунуть задумает.
Помолившись и поблагодарив Творца за чудесное спасение, семья Соколувских разошлась по своим покоям. Остальным членам семьи решили ничего не говорить, чтобы зазря не тревожить Зосю. Но Мирослава почему-то была уверенна, что Гжегошу отец так и так все расскажет. Только тихо и по-своему, по-воински.
Когда родители ушли, Марыля уткнулась носом в подушку и расплакалась. После всех волнений у Мирославы даже не было сил выспрашивать, плачет сестра от страха, от обиды или от облегчения. Даже есть перехотелось, только спать. Некоторое время Мирося еще сидела на постели, подозрительно косясь на окно, и раздумывала, стоит ли ложиться?
Ей казалось, что эта ночь длилась ужасно долго. И девушка опасалась, что стоит сейчас прилечь, как мать с рассветом придет будить. Разлеживаться до обеда в хозяйстве Соколувских не позволялось никому. Но глаза закрывались сами собой, а зевки Мирослава уже даже не пыталась сдерживать. Подозрительно покосившись в сторону окна, девушка осенила себя и, на всякий случай, сестру знаками Творца и залезла под одеяло. Не станет она подходить к этому окну, сколько бы там не осталось до рассвета! И пусть оно, что бы там ни таилось, не надеется.
– Бе! – Мирося совершенно по-детски показал окну высунутый язык. – Что бы ты ни было, уходи, откуда пришло. А то если татко шаблей не приложит, я Боруту попрошу. Ядзвинам, говорят, сам черт не брат. Он тебе сам вломит, а потом еще твоему хозяину нажалуется.
И Мирослава, как пан Януш перед этим, погрозила окну кулачком.
– Миросько, ты там чего бубнишь? – Шмыгнула носом Марыля, не поднимая, впрочем, головы.
– Спи, Марысенько, – отозвалась Мирослава. – Это я так, сама с собой. Взбудоражилась, все никак не улягусь. Спи.
Уже сквозь сон панне показалось, как со стороны окна донесся тонкий металлический звон и недовольное шипение. Не отрывая головы от подушки, она снова подняла руку и погрозила окну кулаком. Утром Мирося не могла с уверенностью сказать, слышала ли она озадаченный хмык или ей почудилось во сне. Главное, что Марыля перестала чудить и все снова пошло своим чередом.
Глава шестая: Свадьба
Вскоре после памятной ночи подвернулась оказия отправить пленного пана Ромеро в замок к каштеляну. Сопровождать его пан Януш отправил обоих сыновей.
– Особо переживать не буду, не на войну едешь. – Напутствовал пан Соколувский старшего сына Гжегоша. – Тебе не впервой в каштелянском замке быть, за тебя я спокоен. Главное, проследи, чтобы пленного нашего там не обидели, и чтобы пан каштелян взял на заметку, что добыт тот пленный был в бою под Соколувым.
– Сделаю, отче. Прослежу. – Так же степенно отвечал Гжегош, укладывая седельные сумы.
– И за Лукашиком нашим проследи. Он, конечно, не ты. Тебя мне то и дело приходилось за шиворот оттаскивать, чтобы в драку не лез. Но мало ли, попробует кто обидеть хлопачка.
– Прослежу, отче.
В который раз перебрав все поручения, которые должен был выполнить сын после сдачи пленника, пан Януш вручил Гжегошу увесистый мешочек серебра.
– Держи, сынек. Зря, конечно, не разбрасывайся. Сам знаешь, мы его тоже не лопатой гребем. Но негоже моим сыновьям перед пахолками каштелянскими совсем уж голытьбой выглядеть. Так что ешьте и пейте с Лукашем, как подобает владетельным панам.
Да, вот еще! Мать там тебе списочек заготовила. По своим, бабским делам. Купишь там перцу заморского и еще чего скажет. Дороговато, конечно, в замковом городе, так зато ж и выбор, и товар… Шутка ли, две свадьбы сыграть предстоит. А, может, еще и вы с Зоськой на тот год на очередное имянаречение расстараетесь. Запас всегда иметь надо.
Гжегош улыбнулся. Последнюю фразу отец повторял частенько, со строгим видом грозя указательным пальцем. Так что еще маленький Гжесь усвоил, что негоже оставаться без запаса. Без сухаря в суме, когда идешь на рыбалку. Без теплой рубахи, когда идешь в поход. Без лишней серебрушки, когда выбираешься в город.
– Сделаем, тату. Не переживайте.
Панове Соколувские проводили своих до города. Вместе с окрестной шляхтой отстояли службу, которую храмовник справил «на добрую дорогу». А потом долго стояли под святыней, даже когда уже пыль за последней телегой улеглась. Только после этого народ позволил себе разойтись.
– Не реви, Зосько, – уговаривала невестку пани Малгожата, – вернется твой Гжесь. Не на войну провожаешь.
– Зо-ось, с ним же Лукашик наш, и Павел твой. – Уговаривала невестку и Мирося. – Ты же сама всегда говорила, что брат у тебя – богатырь, каких поискать. Будут наши все вместе держаться, себя в обиду не дадут.
– Да больно там всем у пана каштеляна нужно, наших обижать. – Не смолчала и Марыля. – Поедут и приедут. Гжесь вон уже столько раз ездил, с отцом, и без.
– А если разбойники на дороге? А они обратно с товаром ехать будут. – Зося, как обычно, везде видела опасности и грядущие беды. Марыля только рукой махнула. А Мирослава задумалась, зачем пан Дембовский отдал дочь к ним, на самый край Пущи. Хоть и жили они с Гжегошем ладно, но порой казалось Миросе, что в укрепленном городе хрупкой пани Зосе жилось бы лучше.
– Творец с тобой! – Строго прервала жалобы Зоси пани Малгожата. – Помолись творцу и надейся на его милость. И чтобы я от тебя таких глупостей больше не слышала! – И, уже немного в сторону, тихонько, – Накличешь еще.
Жизнь снова вернулась в свое русло. До Марысиной свадьбы предстояло еще много чего успеть, ведь последнюю неделю пани Малгожата занималась, в основном, паном Ромеро.
– Ты, Яночку, как хочешь, – твердо сказала она мужу, – А не могу я хлопчика в одной рубахе к каштеляну отпустить. Уж не знаю, с чем он там к орденцам приехал, а только пока его письмо от каштеляна до дому дойдет, обратно. Люди ж мы, не звери.
– Умгу, – скривился пан Януш. – Ты еще попроси доспех разбойнику вернуть.
– Ну какой там доспех, Яночку. – не сдавалась женщина. – Доспех – это ваши дела, воинские. А мне стыдно хлопца из дому без сменного исподнего отпускать.
– Делай, что хочешь, Малгосю. – Махнул рукой пан Януш и ушел распоряжатсья хозяйством, ворча что-то про «жалостливых баб».
Так и получилось, что из Соколува иноземный рыцарь уезжал с добычей. Хотя, и не совсем с такой, какой ожидал. Если, конечно, можно считать добычей новые штаны да пару простых рубах, наскоро сшитых сердобольной хозяйкой.
За работой время летело незаметно и вскоре округу взбудоражила новость: «Наши вернулись, что к пану каштеляну в замок выбирались!».
Конечно, мужчины вернулись домой в срок. Всякое бывало на дорогах, но, вопреки утверждениям орденцев, настолько диким княжество не было. Были в нем и дороги, были в нем и постоялые дворы. Были в нем и разбойники, но не за каждым же кустом. Да и совсем надо из ума выжить, чтобы нападать на отряд шляхты с пахолками. Это тебе не одинокий путник. И не крестьянин с ярмарки. В общем, вернулись благополучно.
Вот так, то одно, то другое… И вот уже пришло время отдавать Марысю. Неделю перед свадьбой в поместье, казалось, не спал никто. Жарили, парили, пекли, мели… пани Малгожата сбилась с ног. Мирося тоже едва успевала присесть. И лишь Марыльку никто не трогал. Негоже невесте перед свадьбой перетруждаться.
– Ну, Миросько, – невесело пошутила старшая сестра вечером перед свадьбой. – Скоро будут хлопские девки одну тебя охранять. Мне-то одной спать уже не придется.
– Марысю, – Мирослава встревоженно посмотрела на сестру. – Но, вот теперь, когда наваждение прошло, неужели Лукаш тебе совсем не нравится? Совсем-совсем?
Марыля только улыбнулась.
– Дурочка ты у меня, Миросько. Знаешь, я не жалею, что тогда подняла то колечко. Хоть во сне, но побыла прекрасной панной, сладких речей послушала. А то я привыкла, что я – красавица, а ты – дитя малое. Нянькины сказки слушаешь, с братьями на рыбалку бегаешь… А на деле, видишь, как оно получилось. Я – панна млода, а князь молодой за тобою приедет.
– Марысю, – Мирослава подошла к сестре почти вплотную. – Марысенько! Ну что ты такое говоришь?!
Казалось, только вчера цвели сады, а сегодня на вишнях уже наливаются сладким соком красные ягоды. На полях колосилась рожь, обещая богатую осень и сытую зиму. Конечно, можно было еще месяц-другой подождать со свадьбой, но пан Януш только махнул рукой: «Не последний кусок хлеба доедаем. А две свадьбы в один месяц отгулять – даже я столько не выпью».
И вот заветный день настал. С вечера пани Малгожата, взяв в помощницы Зосю и пани Дембовскую, купали и парили Марылю. А рано утром, выгнав из дома мужчин, ее прямо в рубашке свели в главный покой. Там посреди покоя поставили небольшой столик, сверху на который уложили подушку. Самую большую и пушистую, которая была в доме.
– Чтобы жизнь в новом доме шла мягко да гладко! – Приговаривала пани Малгожата.
Поверх белого кафтана дружки одели на Марысю бархатный корсет, вышитый по краям шелком с золотой нитью.
– Ах, Марысю, – ахали они, разглядывая эту роскошь, – будешь ты сегодня самой красивой панной млодой в околице…
– Да-да, расстарались пан Януш с пани Малгожатой. Пусть все видят, что сядешь ты на Ясновке правдивой пани…
Марыся слушала эти разговоры и только кивала головой. Говорить не хотелось. Мирослава тоже молчала, представляя, как все это будет происходить с ней.
А, действительно, как? Не повезет же ее Борута в храм, в самом-то деле? И как тогда? Когда считать свадьбу завершенной? Когда начинать праздновать? Очень хотелось спросить мать, но она сейчас была занята Марысей, так что Мирослава отложила все вопросы на потом.
Наконец-то, невеста была почти собрана. Оставались всякие важные мелочи. Например, обвязать ей ногу под юбкой пучком льняной кудели, чтобы лен в хозяйстве хорошо родил. Или не забыть подсунуть Марысе под пятку серебряные монеты, на зажиточную жизнь. За пояс Марыле заткнули кусок белого полотна, а к рукавам привязали по красному платку. Многочисленные связки кораллов, ленты и венок из руты завершали обряд одевания.
После того, как Марылю одели, начались «препросины». Марыля извинялась перед всеми домочадцами, если кого чем когда обидела. И все извинялись перед ней. У многих женщин на глазах стояли слезы, плакала и Марыля. А Мирослава впервые подумала о том, что этот обряд чем-то напоминает ей похороны.
Невесты на свадьбах часто плачут, прощаясь с девичьей жизнью. Но только сейчас, когда Марыля склонилась перед сестрой, прося прощения «если чем обидела», у Мироси защемило в груди. Словно не в соседнее поместье уходила Марыля, словно не увидятся они уже в следующий же праздник на службе в храме…
– И ты прости меня, сестричко! – Мирослава осторожно прижала к себе Марысю, стараясь не помять фалды расшитой тесьмой верхней одежды – сукмана. – Не держи на меня обиды. Не сами мы себе женихов выбирали. И кто еще знает, которой из нас больше повезло…
Потом приехал пан млодый и пан Януш начал обряд благословления. Сперва отец, потом мать благословляли молодых на долгую и счастливую жизнь Мирося наблюдала за всем этим действом со странным чувством. Просватанная невеста, она, тем не менее, сегодня была одна. Наверное, с грустью подумала она, и потанцевать на свадьбе не придется. Ведь с чужими – грех, а свой – непонятно где.
– А Лукаш-то, Лукаш… Смотри, каким паном стал! – Прошептала Миросе прямо в ухо ровесница Анелька. То ли прав был пан Януш, говоривший, что пан храмовник все уладит, то ли пани Малгожата с Марылей, утверждавшие, что бабы поговорят и забудут. Но сегодня никто из присутствующих не сторонился Мирпославы. А и то, попробуй ее обидь на отцовском дворе! Мигом из Соколува вылетишь. – Повзрослел так, а то и глянуть не на что было. Скоро настоящим рыцарем станет.
– А он и есть – настоящий рыцарь. – Не оглядываясь, ответила Мирося. – И хозяин, и кормилец, и племянникам опекун. Попробуй тут не повзрослеть.
– Ну да, – завистливо вздохнула Анелька. – Твой-то тата молодец, сразу сообразил помочь. Вот и заполучил Марыське такого жениха. А она, смотри, что-то невеселая. Носом, что ли, крутит?
– Глупости болтаешь! – Мирося еле удержалась в последний момент, чтобы не сказать это вслух, сумев понизить голос до негромкого шепота. – Их наши отцове еще лет десять тому назад сговорили.
– Так чего ж тогда убиваться?
– А ты подожди, Анелько, пока тебя просватают. – Не удержалась от шпильки Мирослава. – Дорастешь до своей свадьбы, узнаешь.
– А тебе-то откуда знать? – Беззлобно поддела в ответ Анеля. – Не твоя ж свадьба. Ты, видать, тоже не доросла.
– Так и до моей недалеко. – Подколка, добродушная или нет, пролетела мимо цели. – И да, не доросла. Жених так и сказал, когда свадьбу на осень назначал.
– Слу-ушай, Миросько, а как с ним, с ядзвином? – Анелька аж подпрыгивала на месте от любопытства.
– Что «как»? – Не поняла вопроса Мирослава.
– Ну-у-у, вам наедине гулять разрешали? Он тебя поцеловать пытался? Говорят, у ядзвинов и до свадьбы можно. А на Янов день, так вообще – стыд сплошной… – Анеля прижала ладошки к пылающим щекам, словно показывая, какой там творится «стыд».
– Так до Янова дня еще две недели. Откуда же мне знать, что там да как у них. – Резонно заметила Мирося. – А в обычные дни Борута – обычный шляхтыч. И чести шляхетской не порушит. Да ты сама видела, помнишь, когда он в храм приходил.
– Так то ж при всех. – Протянула Анеля, как показалось Миросе, несколько разочарованно. – А наедине?
– Точно так же. – Мирося пожала плечами, не желая продолжать этот разговор. Почему-то обсуждать Боруту с посторонними ей совсем не хотелось. Да и не стоило, пожалуй, зная длинный Анелькин язык.
К крыльцу подогнали бричку для молодых. И кони, и сама бричка были обильно украшены цветами и лентами. Мирося успела еще заметить, как Марыля, усаживаясь, подложила под себя ладонь. А потом дружка тронул поводья, поезд тронулся. Гости тоже начали рассаживаться по своим возам и бричкам. Сразу стало шумно и весело. И Миросе не осталось ничего иного, как поспешить туда, где пахолок с бричкой уже ожидал Соколувских.
После того, как храмовник благословил молодых, они с гостями направились в Ясновку. Подъезжая к поместью, Мирося задумалась, кто же откроет молодым ворота? По-хорошему, Лукаша должна была бы встречать вдова старшего брата, которая теперь, получается, должна заменить парню мать. Но кто тогда станет за отца?
Стоя перед закрытыми воротами, дружки наперебой распевали свадебные песни. Песни парней так перекликались с песнями девчат, что порой казалось, будто не поют они то, что веками пели до них, а ведут свой разговор.
Наконец-то ворота отворились и вышли посаженные родители. Мирослава выдохнула и сама удивилась, что, оказывается, успела затаить дыхание. Ей и жалко было Станиславу, молодую вдову Лукашевого брата, и, одновременно, не хотелось, чтобы она встречала Марылю вместо свекрови. Но за воротами стояли пан Август с женой – самый старый шляхтыч в округе и какой-то родственник Лукашевой матери.
– Встречали нас наши родители и вручали нам хлеб, – громко, чтобы было слышно всем гостям, начал говорить пан Август, – чтобы было его у нас всегда в достатке. Примите же и вы от нас хлеб. И живите всегда в достатке, чтобы ни в чем не нуждались, как и мы».
«Все правильно» – осознала вдруг Мирослава причину своей тревоги. Потому и не вышла вдовая Станислава встречать на пороге новую невестку, что благословлять молодых хлебом должен кто-то, у кого хлеба и счастья если не избыток, то хоть достаток. А не та, у которой еще слезы по мужу не обсохли.
Молодые тем временем приняли хлеб, и теперь пан Август протягивал Лукашу хмельную чару. Глядя, как пан молодой принимает подношение, гости снова заволновались. Те, кто постарше и посолиднее, со смешками убирались подальше. Вперед выпихивали нарочито упирающихся парней и смущенных паненок.
– Пусти, Миросенько, – мимо протиснулись Анелька и Беатка. – Пусти, с тобой-то уже и так все ясно…
Мирося не спорила. Нарядных кафтана и корсета было жаль, а замуж ее, действительно, и так возьмут. Завороженно смотрела она, как Лукаш молодецким размахом выплеснул всю чашу за себя. Разочарованно запищали девицы, утирая платочками мелкие брызги. А Мирося вместе с остальными гостями смотрела на вдову Ясновскую, которая медленно, словно во сне, вытиралась широким полотенцем.
