Текст книги "Меж двух орлов (СИ)"
Автор книги: Оксана Зиентек
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
– Ну что, расскажу я вам сегодня сказу…
Бабка Мина начала неспешно, словно собрала народ на привычные вечерние посиделки. Несколько старейшин удивленно посмотрели на Боруту, на что тот только беспомощно развел руками. Кое-кто нахмурился, кое-кто – понятливо кивнул. Характер бабки Мины знали все, как и то, что если уж она себе что надумала, все сделает в свой черед. Торопить ее – себе дороже.
Женщины, переглянувшись, тоже расселись на колодах поудобнее. В конце концов, кому ж не охота немножко отдохнуть, да еще и под благовидным предлогом? А если еще и интересное расскажут…
Мирослава сидела между Неттой и Голдой, которая прибежала, несмотря на то, что тетка Гривда сердито хмурила брови.
– Ну, мамо, как же я Неттку с Мироськой одних брошу? – Оправдывалась для виду она.
– А их, без тебя, и защитить некому? – Тоже, наверное, больше для виду ворчала тетка Гривда. – Ну, иди сюда, защитница. – И она, оглянувшись, быстро навесила на беременную невестку еще один – свой – амулет.
– Вот. Сиди и рта лишний раз не открывай. – Строго-настрого приказала она. И пожаловалась соседке. – Вот же ж, молодежь шустрая пошла. Сил моих нет! Хоть бы Небрушка скорее женился, что ли. Тогда хоть одна невестка за другой присматривала бы…
– Ой, не говорите, пани Гривдо. – Отозвалась соседка. – Совсем с ними сладу нет. Наш-то Небрушка женился. Я уж думала, нарадуюсь на невестку на старости лет… Так он взял Вигрусю и выбрался на новый хутор. Переживай теперь за них, как они там сами.
Хотя, даже и не знаю, горевтаь ли. Пьестиловой Рутки мать недавно к свахе заходила, хвалила его. Говорит, пока Борута не выбрался, мой сыночек там чуть-ли не за старейшину.
Из дальнейших перешептываний Мирося поняла, что вокруг них ненавязчиво расселся кружок из «своих». Мать Зубровича с Голдой, мать Небра, мать Пьестилы и его замужняя старшая сестра. Остальных Мирослава знала только в лицо, но не сомневалась, что недоброжелательниц эти почтенные женщины подпустили близко.
А бабка Мина, тем временем, завела сказку. Сказка была о том, как дочка старейшины полюбила прекрасного воина, да только не было ему дела до нее. Другая жила в его сердце. Как не могла смириться гордая красавица, что простой воин не соблазнился ни красотой девичьей, ни золотом отцовским, ни почетом. Как ворожила темной ночью на любимого. Да только когда в сердце живет настоящая любовь, простым приворотом не обойдешься…
Знахарка рассказывала интересно, так, что Мирослава даже заслушалась и не сразу заметила, как хмурится старая Мина. А та все поглядывала то на старинную костяную иглу, которую дала Нетте, чтобы сподручнее было пороть, то на Ханчу, что сидела тут же, возле матери. Ханча сидела и слушала, временами только качая головой. А Мина все больше хмурилась, словно что-то шло не так, а что – она и сама не знала.
Сказка сказывалась, старейшины поотдаль все больше хмурились. Казалось, так и разойдутся все, не узнав, зачем бабка Мина их собирала, когда с другой стороны площади, где улица убегала на дальнюю сторону села, раздался отчаянный детский крик.
– Тётко Зельдо! Тё-о-отко Зе-едльдо-о! Скоре-ее!
Мать Ханчи подхватилась с колоды, встревоженно вглядываясь в бегущих. Девочка-подросток бежала изо всех ног, светлые косицы мотались из стороны в сторону.
– Тетко Зельдо! Скорее! Там вашей Нецке плохо!
– Как – плохо? – Ахнула женщина. Остальные тоже поподнимались со своих мест, ожидая, что же будет дальше.
– Упала в огороде! За сердце схватилась и упала… – Девочка изо всех сил пыталась отдышаться. – Скорее, тетко Зельдо!
Ханча, не дожидась дальнейшего, уже бежала по улице, сверкая стройными икрами. А ее мать, заламывая руки. Кинулась к знахарке.
– Бабо Мино, не откажи!
– Не откажу. – Мина, все так же хмурясь, стала со своего места и поспешила в дом, спешно кидая в полотняную сумку какие-то снадобья.
– Гривдо, иди вперед. Мало ли … – Скомандовала она прямо из дома, все еще копошась с травами.
Пани Гривда кивнула и побежала вслед за Ханчей. Мирося про себя отметила, что выходило ничуть не хуже, даром что дети у пани Гривды уже в летах. Следом за ней кинулась и встревоженная мать. А сама Мина вышла из дома и, бросив дверь на распашку, спешным старушечьим шагом поковыляла за ними. Отойдя на пару шагов, она обернулась к остальным.
– А вы чего ждете?
Неттко, тащи свой короб, там рукодельничать будешь! Боруто, Слин, чего стоите? Кажись, нашлась пропажа.
Вскоре уже вся толпа потянулась по улице туда, где резной конек поднимался над добротной крышей старейшины Комата.
Болящей оказалась молодая девушка, на вид чуть старше Мирославы. Лицом и фигурой похожа на Ханчу, только волосы светлее. Пока прибежали остальные, соседи уже помогли ей дойти с огорода во двор и усадили на крыльцо. Какая-то бабулька, причитая, отпаивала ее водой с медом. Было похоже, что помогало, потому что бледность потихоньку уходила с лица девушки и на щеки снова возвращался здоровый румянец.
При виде бабки Мины соседи почтительно раскланялись, пропуская знахарку к болящей. И только сама девушка на миг скривилась, словно надкусила незрелое яблоко, но тут же взяла себя в руки.
– Мамо? Бабцю Мино? А зачем столько людей? – Слабым голосом спросила она.
– Так переполошились мы за тебя, деточко. – Мать увивалась вокруг младшенькой, с тревогой ожидая, что скажет знахарка. Остальные женщины закивали головами, наперебой рассказывая, как они волновались, и желая болящей всяческого здоровья.
Вот только Мирославу не оставляло чувству, что что-то тут не так. Может, слова бабки Мину про найденную пропажу (отгадку?) засели в голове. Может, поведение Ханчи, которая, стоило сестре открыть рот, одними губами проговорила: «… дура!‥». И тут же осеклась, заметив интерес Мирославы. Темные глаза сверкнули злобой и Ханчя сразу отвернулась.
Почему-то сразу вспомнился брат Гжегож, который учил маленькую Миросю различать в лесу следы зверей. «Надо знать, что ищещь,» – говорил он, – «Тогда находишь гораздо быстрее.»
– Ну что, Зельдо, жива твоя дивчина. Ничего ей не сталось. – бабка Мина закончила осмотр.
– Да как же, «не сталось»? – Мать Нецки растерялась. – Дите упало, где стояло, а пани говорит: «Не сталось».
– Раз сказала, что не сталось, – бабка Мина оглядела собравшихся недовольно. – значит, так и есть. Зря только спешили. Ну да ладно, раз мы тут собрались. Тут и присядем. Буду дальше рассказывать.
– А может… – начала было пани Зельда, хмурясь и поглядывая на подошедшего мужа. Но ее прервал Борута.
– Здается мне, пани Зельдо, что бабушка Мина права. Хотелось бы дослушать байку до конца.
– А ты, Боруто, по какому праву на моем дворе распоряжаешься? – Взгляд старейшины Комата стал недобрым. – Тебя, вроде, в совет старейшин пока не выбирали?
– По праву волхва, дядьку Комат. – Отчеканил Борута. – А когда волхв видит опасность для рода или народа, ему никто не указ.
– Боруто?! – Пани Зельда кинулась к нему. – Какую-такую опасность ты видишь для моей Нецки?
Но Борута только покачал головой, взглядом показывая на бабку Мину. Та же, как ни в чем не бывало, устроилась поудобнее на крыльце и приготовилась рассказывать дальше.
– Так на чем я остановилась? – Спросила она, внимательно обводя взглядом народ.
– Так на ворожбе же! – Услужливо подсказал кто-то из женщин.
– А! Точно! На ворожбе. – Мина задумчиво пожевала сморщенную губу и велела. – Неттко, детко. Доставай свое рукоделие.
– Пойду я, пожалуй, мамо. – Нецка, держась за грудь, склонилась к матери. – Нездоровится мне что-то. Мне Ханчя потом байку перескажет.
– Иди, иди, детко. – Пани Зельда заботливо поддержала дочь под локоток.
– Нет уж, подожди, красавица! – Сейчас бабка Мина не говорила, а приказывала. – Нетто, шей!
Все еще не до конца осознавая, но уже начиная понимать, в чем дело, Нетта схватила подол любимой рубахи Скирмута и, подцепив иглой чужую нить, изо всех сил рванула шов.
– Ой! – Нецка схватилась за сердце, оседая на руки матери.
– Да что же это делается, люди добрые! Комат, а ты чего стоишь?! Хозяин ты или нет?! – Завопила пани Зельда, снова усаживая дочь на крылечко. Ханчя, воды! Нецко, доченько…
Нетта, тем временем, закусила губу и с упорством отчаявшегося человека продолжала тыкать костяную иглу в чужие стежки.
– Ой! Ай! – Нецка уже не сидела на крыльце, а каталась по земле, жалобно подвывая.
– Хватит, Неттко. – бабка Мина подняла руку в предупреждающем жесте. – А то помрет еще.
– Да что же это тако-о-ое!? – Пани Зельда, сама белая, как полотно, тяжело опустилась на крыльцо, и закусила угол платка, сдерживая слезы.
– Посмотри-ка, Зельдко, твоей рукодельницы работа? – Наконец-то бабка Мина решила хоть что-то объяснить. Она вытащила из короба еще одну рубаху и ткнула женщине под нос.
– Да не туда смотри, вон, на штопку.
Пани Зельда молчала, зато пани Гривда и еще пара женщин не замедлили воспользоваться случаем.
– Так ее ж работа! – Воскликнула мать Зубровича, недобро глядя на жену старейшины Комата. – Все знают, что этот стежок, – она ткнула ногтем, показывая, который, – только они с дочками так кладут. Еще свекровь ее – покойница – жаловалась, что сколько ни учила, так и не переучила.
– А чего там переучивать. – Огрызнулась пани Зельда, не сдержавшись. – Не хуже вашего получается.
– Не хуже? – Нетта недобро прищурилась и снова рванула нить.
– А-ай! – Нецка, которую сестра потихоньку попыталась увести в дом, снова упала на колени.
– Да что ж ты делаешь, волховское ты племя! – Пани Зельда рванулась было к Нетте, но была перехвачена по дороге другими женщинами.
– Вижу, не просто так нас сюда Мина позвала. – Мать Пьестилы, до поры помалкивавшая и не принимавшая ничью сторону, решила высказаться. – Гривдо, а ну, смотри!
– А чего смотреть-то? Давно уже вижу. – Недовольно отозвалась пани Гривда. – Связаны ниточки, связаны. А скажи-ка, болезная, – Гривда недобро сощурилась, глядя на бледную Нецку, – чего ж тебя по женатым мужикам понесло? Или так свербело, что своего не дождалась?
– Тебя, Боруто, не спрашиваю, – Мать Пьестилы продолжала допытываться, – тебе они все – не чужие. А вот ты, старейшино Слине, чего скажешь?
Мужчина вышел наперед и начал приглядываться. В отличие от пани Гривды, он с выводами не спешил. Долго водил руками над Скирмутовой сорочкой. Для чего-то рассмотрел ее со всех сторон. Поворожил остальные три, что лежали в коробе. Потом присел над Нецкой, что так и лежала на земле, и зачем-то взял ее за руку. Что он там рассматривал, так и осталось тайной. Тишину нарушил только шлепок по руке, когда мужчина потянулся к вороту девичьей рубахи.
– Эй, Слин, ты того, смотри, да не забывайся! – Грозно пробасил старейшина Комат.
– Я и смотрю. – Слин, которому едва исполнилось сорок, был одним из самых молодых среди старейшин. Но если говорить о силах, то тягаться с ним мог не каждый. Не Комат, так это точно. – Я, конечно, по бабским делам не силен, чтобы по стежкам читать. Но то, что эти стежки, – он кивнул на щедро украшеную горловиной вышивку, – и те – снова кивок, теперь в сторону Нетты с рубашкой, – один человек заговаривал – вижу.
Он встал, укоризненно посмотрев на бабку Мину. Потом вздохнул и скзаал.
– Вижу, бабушка, для чего ты нам тут этот балаган устроила. Только хватит всех мучать, смотри, пани Зельда уже сама скоро рядом с дочкой ляжет.
Потом он протянул руки к коробу, который Нетта так и держала на коленях и велел.
– Отдай. Сожгу в святилище. Если не веришь, Борута присмотрит.
Медленно, словно во сне, Нетта сложила последнюю рубашку в короб и отдала все молодому старейшине. Борута невольно кивнул, хотя его одобрения никто не спрашивал.
– И правда, хватит. – Сказал он устало. – Мирося. Нетто. Пошли домой. Солце уже садится.
– И правда, – зашумели женщины, – коров доить пора. Детей спать загонять. А эти как же? – Спохватился кто-то.
– А Нецку завтра судить будем, на рассвете. – Вмешался еще один старейшин. – Что за суд посреди ночи?
– А если сбежит? – Женщины, оказываются, умеют быть вьедливыми.
– Куда? – В один голос переспросили несколько мужчин.
Действительно, куда бежать панне ночью одной? Даже если Комат и отпустит дочь, стремясь уберечь от наказания, идти ей все равно некуда. На том и разошлись.
Мирослава немного растерянно цеплялась за Нетту. Увиденное сегодня все еще стояло перед глазами, пугая до дрожи. Сегодня Мирося, пожалуй, была полностью согласна с Храмом, запрещающим волхование для шляхты и посполитых. Это ж страшно подумать, что случится, если каждая дурная дзивка начнет себе привораживать кого-хочешь. Вон, того же Скирмута взять: в конце весны, когда ее приезжали сватать, был пристойный шляхтыч. А во что превратился?
За этими размышлениями Мирослава не заметила, как к ним подошел Борута.
– Ну, хорошие мои, пошли домой, что ли? Ужин скоро, а мы и не обедали.
– Ой, боги! – Ахнула Нетта, хватаясь за голову. – Я ж там дите с соседской девочкой оставила!
– Крисна – умница. – Успокоила Нетту подошедшая пани Гривда. – Раз сказала, что присмотрит, значит, присмотрит. Но ты, молодица, и правда, того… Поменьше бы про всяких думала, побольше – о себе. А то останешься так… вот-тако-вот. И без мужа, и без дитяти, и на чужом хозяйстве непонятно кому нужна.
Вечером семейство Сколоменда еще долго не могло угомониться. На этот раз, хорошенько отмывшись в бане, и стар, и млад долго сидели за общим столом, говоря обо всем, что накопилось у каждого на сердце за последнее время. Устали все, но выговориться было надо. Потому что, как оказалось, за любой такой недомолвкой слишком легко проглядеть настоящую беду.
Глава тринадцатая: Новые соседи
Суд над колдовкой назначили на рассвете. Вообще, как рассказал Мирославе Борута, до настоящего суда в таких случаях доходило редко. Чаще всего обходились строгим внушением. В крайнем случае, за вмешательство в чужую семью бабы могли и ворота дегтем обмазать, а то и побить. Но то – дела бабские и мужчины предпочитали делать вид, что их это не касается.
Сейчас же речь шла не просто о том, что женатый муж гульнул с молодой девахой. И даже не о том, то молодая деваха попыталась приворожить чужого мужа. Глупая Нецка натворила дел, запустив какую-то очень уж хитрую ворожбу, которая могла стоить Скирмуту здоровья, а то и жизни. И не только ему.
– Понимаешь, ясколко, – Объяснял Борута, лениво развалившись на постели, пока Мирослава расчесывала ему волосы, – такие дела просто так, без понимания, не делаются. Накрутить-навязать, голову задурить – это любая дура сможет. Особенно, если человек сам подставляется, вон, как мой гулящий братец. Сколько-то силы – ее в каждом человеке есть. А только приложить ее с умом – этому уметь надо.
– Этому вас, волхвов, специально учат?
– Вообще-то, не только волхвов. – Борута перевернулся и при поднял голову так, чтобы смотреть Мирославе прямо в глаза. – Каждого человека с детства учат, что за все, что берешь – у леса ли, у поля ли, у врага ли – надо платить. Платишь потом, платишь кровью, платишь силой и здоровьем. Потому-то так важно не брать лишнего. Чтобы до срока не поистратиться.
– Надо же! – Мирося только покачала головой в удивлении. – А мне всегда казалось, что если сила дана, то колдуй, сколько влезет.
– Именно, что сколько влезет. – Борута рассмеялся. – Давай спать, Миросенько. Завтра у всех тяжелый день, а тебе теперь поберечься бы. Может, останешься дома?
– Может, и останусь. – Мирославе ни капельки не хотелось смотреть, как будут бить беспомощного человека. Будь она хоть дважды ведьмой и трижды – дзивкой.
Покрутившись еще немного, Мирослава устроилась на плече у мужа с твердым намерением завтра никуда не пойти. Но уже утром ее решение изменилось.
– Понимаешь, Борута, – со вздохом пыталась объяснить Мирося мужу, – я уже раз убежала с площади. Бабы ваши и так судачат, что «белоручка пущанская», что «неженка». Если я каждый раз в доме прятаться буду, так на всю жизнь неженкой и останусь. Разве такая тебе жена нужна?
В ответ Борута только недоуменно пожал плечами. По его мнению, честь и уважение мужчина должен был добывать себе сам, а не ожидать, что об этом позаботится жена. Но видя, как одобрительно кивает Сколоменд, оставалось только развести руками.
– Ну, если хочешь… Только держитесь обе поближе к тетке Гривде. Она, если что, защитит и в обиду не даст.
Вопреки всем ожиданиям, сам суд оказался коротким и каким-то будничным, что ли.
Бабка Мина еще раз рассказала собравшемуся народу, как долго искала причину болезней Нетты. И как Борута нашел и случайно заделал прореху, через которую в никуда утекала жизненная сила молодицы и ее нерожденных детей.
Как переменился Скирмут в последнее время, рассказать могли многие, поэтому тут выступил Сколоменд, коротко рассказав, как Борута и Нетта нашли приворот. И как корежило Скирмута целый вечер и всю ночь. Сам Скирмут, которого ради такого дела выпустили из погреба и провели через жарко натопленную баню, слушал недоверчиво, то и дело хмурясь.
Свое добавил старейшина Слин, рассказав, как сегодня на рассвете под приглядом бабки Мины и других старейшин сжег приворот на жертвеннике в святилище. Сами сорочки и швы на них видели многие. Так же, как видели катающуюся по земле Нецку, из котрой костяная игла бабки Мины словно заживо жилы тянула.
Все это рассказывалось так просто, словно обсуждали украденную с соседского поля репку или сведенную со двора овцу. Так же странно, по мнению Мирославы, повели себя и остальные ядзвины. Вместо призывов «сжечь ведьму» или «пороть дзивку», больше всего упреков досталось старейшине Комату.
Он, де, и «баб своих распустил», и «с двумя девками не сладил», и допустил, что «девки-перестарки с тоски на каждый сук кидаются»…
– Чего они так с ним? – Тихонько спросила Мирослава у тетки Гривды. – Он же ничего такого не делал.
– Так за то же, что не делал. – Усмехнулась та. – Вот попадется когда-нибудь Зубрович мой возле чужой юбки, меня точно так же поносить будут. Что не научила, не присмотрела, не надоумила, раз сам дураком уродился.
Да ты не волнуйся, Комату полезно.
Старейшина Комат краснел, бледнел и, в конце концов, начал оправдывать.
– Ну, не силою ж мне ее замуж выдавать. Уперлась: «Не пойду за нелюбимого!». Разве ж я враг своему дитяти?
Его оправдания потонули в дружном женском смехе. Даже мужчины тайком улыбались в усы. По всему селению Комат был известен как поборник старых дедовских порядков. И не одним родителям доставалось от него за озорничающих детей. За то, что не воспитали в детях почтительность, презрев дедовские заветы.
Некоторое время старейшины потратили на наведение порядка, а потом быстро и дружно присудили. С семьи старейшины Комат взыскать виру Нетте за попорченное имущество. Виру взыскать льном с нового урожая, чтобы потом не было разговоров, что что-то Коматовы наговорили на нити или полотно.
Самому же Комату надлежит немедля найти дочерям мужей. И если до конца седьмицы обе панны не будут замужем, то пусть Комат грузит их вместе с приданым на телегу и везет, куда хочет. Хоть на ярмарку – первому встречному в жены, хоть в болото – болотнику в подарок.
Оно, конечно, пороть бы Нецку прилюдно надо, за такое-то свинство. – Почесал макушку один из старейшин, когда Комат, поклонившись, принял суд общины. – Только кто ж ее потом с поротой задницей замуж возьмет?
После того, как разобрались с чаровницей, взялись за Скирмута. Тут тоже не обошлось без насмешек. А как же не посмеяться, когда позарился старый дурак на девицу, что почти в два раза моложе? Да еще и дал себя на поводке водить, как барана глупого.
Отсмеявшись, виру присудили и Скирмуту. За порушенное девство, за позор дочкин, надлежало ему выплатить серебром и каменьями. Это добро пойдет потом в приданое Нецки, чтобы хоть так загладить вину перед будущим мужем.
– Ой, боюсь, если вся Ятвежь серебром скинется. И то – не хватит. – Покачала головой пани Гривда, услышав про «загладить вину». Всякий-то рот не заткнешь, а послезавтра – ярмарка. Бьюсь об заклад, и трех дней не пройдет, как по ядзвинским селам, от Литвы до Руси, байки рассказывать будут. Оно, конечно, грех – не великий и дело молодое. Да только не по людски у них это вышло.
Отбоявшись и отсмеявшись, ядзвины снова взялись за свое. Не тот урожай, что на полях, а тот, что в закромах. До зимы надо было многое успеть. Вечерами бабы вышивали узорчатые полотенца – дары болотницам. Примут они дары и щедро отдарят людей клюквой и прочей ягодой. Не будут пугать детей и манить их болотными огоньками к бочагам. А уж как лешего в этом году одарили, страшно и сказать. Сколько хотел, сколько и взял. Старые люди шептались, что год грибной и ягодный должен выдаться. Добрый Хозяин добро помнит.
Ятвежь новая, которую изрядно пожгли орденцы во время последнего набега, быстро отстраивалась. Только Борута сник немного, не спеша ставить сруб на готовой каменной пивнице. Мирослава сперва не понимала, с чего бы муж так переменился, но вскоре узнала. Дождавшись, когда стихнут основные слухи, в дорогу засобирался Скирмут.
– А чего он, сейчас только? – Спросила Мирослава мужа, когда тот пришел виниться, что не может бросить отца одного на хозяйстве. – Сколько ждал…
– Если бы он сразу уехал, – пояснил Борута хмуро, – то стали бы говорить, что сбежал. А то и вовсе придумали бы, что за Нецкой подался. А так, уехал и уехал. Сама посуди, каково ему по селу ходить, когда каждый пахолок тебе в спину усмехается?
«Ну и кто ему дурак?» – Подумала Мирослава, но говорить ничего не стала. Боруте и правда причиняла боль вся эта история и сыпать соль на свежую рану не хотелось.
– И куда он теперь?
– К Анкаду. Там сейчас каждый человек на счету. И рыцари рядом, есть на ком злость и обиду сорвать.
– А если не вернется?
– Вернется. Плохо ты, Мирося, Скирмута знаешь. Впрочем, откуда тебе бы его знать. Ты когда сюда перебралась, его уже Нецка морочила. Братишек мой, может, и не самый умный, но самый упрямый – это точно. Он не даст себя убить из одной только вредности.
И сколько веры в брата было в этих словах, что у Мирославы защемило сердце. «Наверное,» – подумала она, – «я точно так же стояла бы за Гжесем, что бы там Зоська про него ни говорила». Поэтому, вместо сотен слов, она шагнула вперед, открывая мужу объятия. Уткнувшись носом в полотно Борутиной рубахи, она слушала его дыхание и невольно дышала в ним в такт.
Больше всего на свете ей хотелось сейчас защитить своего любимого, большого и сильного мужа от детских разочарований в любимых людях. Но Мирося не умела волховать, поэтому все, что ей оставалось, молить о милости Творца.
Отъезд Скирмута прошел для Мирославы буднично. Если подумать, она была скорее рада, что все закончилось. Все время, прошедшее после суда, Скирмут ходил, словно в воду опущенный. Сказать чего-нибудь ядовитого ему теперь, видно, не позволяла совесть. Но по взглядам, которыми он то и дело одаривал окружающих, было видно, что радости в его жизни не прибавилось. Разве что вечерами перестал шляться по кустам, просиживая дома.
Однажды Мирослава присмотрелась, что он там мастерит. Оказалось, Скирмут вырезал из дерева игрушки. Да и вообще, казалось, он только сейчас заметил, что в доме появился младенец, его дочь.
В день отъезда Скирмут тепло попрощался с братом, о чем-то долго говорил с отцом, попросил Мирославу не поминать лихом. И только потом подошел к Нетте, стоящей чуть в сторону с ребенком на руках. Они о чем-то долго говорили накануне, но Мирослава не стала прислушиваться. Сегодня же Скирмут слегка приобнял Нетту и негромко спросил.
– Будешь ждать?
– Ты возвращайся. – После недолгой заминки ответила женщина. – Я дождусь. Ради дочки, дождусь.
– И на том спасибо! – Скирмут вздохнул и пошел к коню, которого держал в поводу пахолок. В этот раз, как и в прошлый, к Анкаду отправлялось несколько молодых воинов, счастья попытать. Вскоре небольшая группа всадников покинула селение.
***
Почти до самого листопада осень была спокойной. Новых нападений не последовало. От Анкада и прочих северян приходили новости о постоянных стычках. Но пока ни одна из сторон не могла говорить о существенных победах. Одна орденская крепость была почти готова, зато строительство другой удалось затормозить, а потом, одним сильным налетом, разрушить построенное до фундамента. Правда, начали приходить тревожные вести с других отрезков границы. Тот же литвинский князь жаловался, что пол-осени провел, отбивая набеги.
Но об этом всем болела голова у старейшин. Да еще у Боруты с Небром и Зубровичем, которые все чаще выступали от Ятвежи Новой. Мирослава во все эти дела вникала только краешком, что успела услышать. Намного больше ее занимали хозяйственные заботы, растущая в ней новая жизнь да Нетта, которая после отъезда Скирмута как-то разом сникла, словно постарела лет на десять.
– Да люблю я его, дурака. – Вздохнула она как-то в ответ на вопрос Мирославы. – Дурной, неверный, а, как ни крути, – мой. Если б он по-людски другую жену привел бы, я б сама ушла. А так… Получается, ни ему, ни мне.
Ну что ты ей скажешь?! И Мирослава, в который раз за последние недели, сочла за лучшее промолчать. А потом душевные страдания и вовсе перестали что-то значить. После того, как однажды ночью их подняли с постели парни со сторожи.
Ночной гость был немолод. Он выглядел огорченным, уставшим и совсем неуместным в ядзвинском селе.
– Свентый отче! – Кинулась к нему Мирося, которую после короткого разговора со Сколомендом Борута решил поднять-таки с постели.
– Благослови тебя Творец, дитя мое. – Улыбка пана храмовника была грустной и искренней. Мирославе стало даже стыдно, что за все время замужества она так и не нашла времени посетить службу. А ведь Борута никогда не проявлял никакой враждебности к ее вере. Наоборот, даже согласился на тайное венчание, чтобы она чувствовала себя по-настоящему замужней.
– Вам, пане Вацлаве, меду или подогретого пива? – Сколоменд выглядел озабоченно, но старался быть радушным хозяином. – Ночи нынче холодные…
– Горячего молока с медом, если есть. – Усмехнулся храмовник. – В мои годы, как понимает пан Сколоменд, хмельное превращается в недозволенное удовольствие.
– Ой, да какие там пана годы! – Отмахнулся старейшина Сколоменд. – Если не ошибаюсь, пан Вацлав даже моложе меня.
– Грехи людские гнут к земле… – Храмовник вздохнул, с благодарностью принимая поданный Миросей кубок подогретого молока. И, почти без перехода. – Что панове ядзвины думают про новых соседей?
– Люди как люди… – Сколоменд поморщился. – Откуда они вообще тут взялись?
Новые соседи, присланные пущанским каштеляном на поместье пана Кшиштофа, уже успели «отметиться» нарушением границ и изрядно разозлить Хозяина, начав раскорчевывать участки заповедного леса. Но так, обычно, начинали многие нездешние, наивно считавшие Пущу просто лесом. Про таких говорили, сочувственно качая головой: «Ничего, Пуща научит…»
– Панна каштелянувна прислала. – Поморщился храмовник, словно незрелого яблока откусил.
– Даже так? – Сколоменд удивленно поднял бровь. – Панна? А я думал – пан каштелян…
– Все так думали. А потом пришел ко мне новый управляющий. Поговорить. – Храмовник прервался ненадолго, прихлебывая теплое питье. – Пан каштелян наш был когда-то добрым воякой, который никакого дябла не боялся. – При упоминании нечистого храмовник привычно сотворил охранительный знак. Мирося, не задумываясь, повторила за ним. А храмовник тем временем продолжал рассказ.
– А в последнее время стал наш пан каштелян очень уж богобойным. Оно, конечно, когда годы к земле пригибают, всякому на небо хочется. И мне, чего греха таить. Оттого и понимаю, что кто на небо хочет, слушать должен святых отцов, а не младшую сестру, пусть и законницу.
При этих словах Сколоменд с Борутой переглянулись. Опять сестра-законница. Уж не та ли, что насильно собиралась «спасать» Мирославу от замужества. Их взгляды не укрылись от храмовника.
– Панове ядзвины уже наслышаны об этой истории?
– Наслышаны. – Не стал спорить Сколоменд. – Только если пан Вацлав расскажет нам, о какой истории идет речь, мы будем знать, та ли это история.
В ответ на такой бесхитростный допрос храмовник только усмехнулся. Так он все и рассказал. Но и он, и ядзвины понимали, что кое-что рассказать придется. Не за кубком же молока пробирался он темной ночью через лес.
– Говорят, – продолжил пан храмовник несколько минут спустя, – что кузен покойного пана Кшиштофа остался ни с чем. Потому что откуда-то взялось завещание, что все свое добро, весь свой майонтек завещает пан Кшиштоф кляштору. Настоятельница подсуетилась и быстренько прислала управляющего с пахолками. Это как раз ваши новые соседи.
– Тогда понятно, почему им дедовские законы – не указ. – Сколоменд пристально посмотрел на храмовника, но тот только хитро усмехнулся. – Ничего, пуща научит.
– Может, и научит. – Храмовник вздохнул и, похоже, перешел наконец-то к делу. – Мне тут сорока на хвосте принесла, что есть у панны в кляшторе грамотка, братцем подписанная, на все леса до самых литвинов.
Сколоменд от неожиданности чуть не поперхнулся и быстро поставил кубок с травяным взваром на стол. Борута, не удержавшись, присвистнул.
– Умгу. – Храмовник снова помолчал, наблюдая за ядзвинами. – Вот и я подумал. Что весело будет. Половина народу потянет руку за паном Сколомендом, потому как где это видано, чтобы старое шляхетство так попирать? Вторая – за панной каштелянувной, потому как против храма и каштеляна разом идти – не с руки. А кому будет хорошо, если у нас тут разгорится война?
– Орденцам. – Не задумываясь ответили все трое. Храмовник только одобрительно кивнул.
– И что пан Вацлав посоветует делать? – Осторожно спросил Сколоменд. Мирослява прямо залюбовалась свекром. За какой-то миг он успел подобраться, и теперь за столом снова сидел вождь и волхв, а не измученный старыми ранами воин.
– Мне надо поговорить с ясновельможным князем. Он должен своей грамотой подтвердить шляхетство панской семьи и то, что еще покойный пана отец, – храмовник поклонился Сколоменду, – клялся держать руку за нашим паном крулем.
Последние слова опять выбили опору из-под ног Боруты, но Сколоменд в ответ на удивление сына только усмехнулся.
– А ты, сынек, думал, что ты один – такой умный?
Посмеявшись над неопытной молодежью, Сколоменд снова перешел к делу.
– Почему пан Вацлав уверен, что ясновельможный выслушает нас? Насколько я понимаю, месяцами у него среди пахолков отираться нам недосуг?
– Князь выслушает меня. – Невесело улыбнулся храмовник и добавил тихо. – Вот только я не уверен, что после нашего с управляющим разговора я до пана князя доберусь живым. Разбойников, знаете ли, пане Сколоменде, развелось…
