Текст книги "Меж двух орлов (СИ)"
Автор книги: Оксана Зиентек
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
Глава двенадцатая: Осенние хлопоты
Первые переселенцы пришли в Ятвежь Нову, когда листья на березах уже начали золотиться. Борутины парни к тому времени успели поставить уже четыре двора. Для Небра и Вигры, для Пьестилы с его Руткой, и еще два для тех, кто придут.
– Хорошо тебе, Небр! – Притворно вздыхал Пьестила, высыпая очередную лопату глины в месиво, в котором босоногий отрок водил по кругу старого мерина. – Будете с Вигрой одни в доме жить. А ко мне скоро теща пожалует.
– Видели глаза, кого выбирали… – Добродушно отшучивался Небр, глядя на собственную тещу. Туда, где вся семья обмазывала глиной с соломой его будущий дом.
– Вот перезимуем, – продолжал вслух мечтать Пьестила, – поставлю себе дом, как Борута. Чтобы повыше, и чтоб прямо из дома в подвал за пивом спускаться можно было.
– Кто о чем, а ты – о пиве! – Смеялись остальные мужчины, прекрасно зная, впрочем, что в горьком пьянстве Пьестила замечен не был никогда. Чтобы впьянь напоить такую громадину, это ж сколько пива надо? Ведра два, не меньше.
Так, с шутками, песнями и дружескими подначками и поставили первые дома. Небр с Пьестилой уже и новоселье справили, а Борута все выкладывал на месте будущего дома добротный подвал.
– Да ты совсем опущанился, – подначивали его друзья. – Прямо, целый замок у тебя будет.
– Замок то ли будет, то ли нет, – отшучивался Борута, – а подвал уже есть. Пора пиво ставить.
Переселенцев приняли радушно. Бабы, жалея, натаскали в амбары всего понемногу, позволяя встать на ноги и не сильно жалеть за оставленным дома добром.
– Да мы-то не сильно поистрепались. – Пьестилына теща степенно оправляла на себе фартук, отвечая на расспросы. – Муж еще со средины лета скотину распродавать начал. Чтобы, значит, на новом месте не с пустого начинать.
Кто-то, кто оказался не настолько расторопным, смущенно благодарил за помощь. Или же, наоборот, недобро поглядывал на земляков. Дескать, ишь, вольно им тут из себя добреньких корчить, пока другие там кровью отплевываются!
В общем, разные люди пришли. И по-разному их приняли. Но особо долго приглядываться не приходилось, зима на носу. Так что вскоре оба поселения дружно копали репу и корчевали лес под поля вокруг Ятвежи Новой. Надо было успеть к осеннему севу.
Леший, которому Сколоменд при всех старейшинах и при всем честном народе принес богатые дары, отступил. Не захотел становиться людям поперек дороги. А, может, знал, что его время еще придет. Не зря же вековые деревья стояли сейчас там, где когда-то колосились поля Ятвежи Старой.
Люди обживались. Открывали привезенные из дома кубышки, выезжали на торжища за посевным зерном. Может, шустрые соседи и сообразили бы вовремя цены поднять, знай они что да как. Да пока спохватились, поздно уже было. Лес корчевать – не языком молоть, латочку засеяли, и ладно. Только-только, чтобы следующий год на своем хлебе перебедовать. А там – лес поможет, река с голоду помереть не даст.
А следом за переселенцами пришла беда. Однажды ночью Мирославу разбудил звук звонкого била, что висело на перекладине перед общинным домом. Подскочив, она увидела, как на ходу опоясывается мечом Борута.
– Помочь? – Кивнула она на латный нагрудник, привезенный недавно из очередной поездки в город.
– А сможешь?
– Гжесю помогала.
Борута легко подхватил тяжелое железо и подошел поближе к кровати, чтобы низенькой Миросе было удобнее возиться с ремешками. Ждать жену он не стал.
– Собираемся у общинного дома. На звук била иди. – Коротко кинул он и выбежал в ночь.
С его уходом Мирося, словно заново начала видеть и слышать. Ятвежь гудела не хуже улья. За стеной надрывался ребенок. Наспех накинув юбку и шаль, Мирося схватила в руки наметку и кинулась к Нетте. Все ли там в порядке?
Скирмута в комнате уже не было. Только качающаяся на кожаных петлях дверь выдавала, что мужчины покидали дом спешно. Нетта споро паковала узел. Тратить время на то, чтобы успокоить младенца она не стала. Сейчас главное – время.
– Помочь? – Спросила Мирослава, заглядывая через порог.
– Уже. – Коротко ответила Нетта, напоследок бросая шерстяное одеяло на кровать и укладывая на него ребенка. – Ты-то собралась? Хватай самое ценное и самое теплое. Остальное – наживем.
Мысленно обозвав себя растяпой, Мирослава кинулась к себе и выхватила из сундука шкатулку с украшениями. Подумав, сунула в мешок что-то из белья, по примеру Нетты схватила одеяло с кровати и побежала. В последний момент остановилась у хлебного ларя и отправила в мешок начатый за обедом хлеб. Всяко пригодится.
У общинного дома собирался народ. Десятка два-три женщин с детьми, несколько стариков. Чуть поотдаль стайкой стояли мальчики-подростки. Мужчины заканчивали седлать коней. Когда в селе кипела жизнь, почему-то казалось, что людей там намного больше. А сейчас, вроде, собрались все, а толпы не получилось.
– Все? – Строго спросил Сколоменд, в свете факелов внимательно вглядываясь в лица подошедших. И, не дожидаясь ответа, продолжил. – На дальней заставе идет бой. Скирмут повел людей на подмогу. Борута перекроет ближние подходы. Зубрович
Вы выпускайте скотину и уходите в лес. Небр проведет. Все.
– Отче Сколоменд! – Раздался женский голос из толпы. – А как же скотинка? Пропадет ведь в лесу. Осень – самое волчье время?
На женщину зашикали соседки, но Сколоменд, уже собравшийся уходить, овтетил.
– Нам сейчас от двуногих волков отбиться надо. А скотина… В лесу пасем. Как стихнет шум, сама дорогу домой найдет. А не найдет… будет подарком лесному Хозяину. В благодарность за приют и защиту.
Повинуясь жесту вождя женщины рассыпались по селу, спасая скотину. «И то правда!» – Думала Мирослава, вслед за Неттой и одной из своих постоянных помощниц открывая сараи и хлев, – «Чем в огне гореть, лучше пусть волкам да медведям достанется. Все ж милосерднее. Лесной зверь, он зазря мучать не будет». Когда мычащее и подгоняемое окриками хозяек стадо выгоняли за ворота, возле частокола резко затормозила запряженная парой бричка.
– Миро-осько! – Закричала, махая руками, одна из женщин в ней.
– Марысю! – Ахнула Мирослава. Она хотела кинуться навстречу сестре, но мычащее и блеющее стадо не давало перейти дорогу. Пришлось махнуть рукой и продолжить свое дело.
А Марыся, тем временем, лихо подоткнув юбки так, что открывались стройные ножки в высоких мужских сапогах, спрыгнула с брички. Что-то сказав пахолку, сидящему на козлах, помогла Станиславе (а вторая женщина – это была именно она) ссадить детей и спешно двинулась за ограду.
Стадо, тем временем, повернуло в лес. Женщины еще некоторое время бежали следом, подгоняя и разгоняя, а потом тоже повернули обратно. Проходя через ворота, Мирося обратила внимание, что места на стене были заняты стариками и все теми же подростками. Видно, это те, кто не мог удержаться на коне против закованных в железо рыцарей, готовились оборонять последний рубеж.
– А куда идти? – Женщины снова собирались возле общинного дома.
– Небр проведет.
– Так он же на Нови?
Впрочем, ответы на их вопросы не потребовались. Ворота открылись и в них на полном ходу влетели три телеги, нагруженные обитателями Ятвежи Новой и их скарбом.
Наученные горьким житьем на другой границе, женщины и дети быстро попрыгали с телег, похватали свои узлы и за один миг были готовы в дорогу. Остальные обитатели Ятвежи потянулись за ними.
Небр вывел людей через небольшую калитку, которой пользовались обычно, чтобы по-быстрому добраться до леса. Шли быстро и тихо, на ходу затыкая младенцам рты самодельными сосками из жеванного хлеба.
– А тата Сколоменд разве с нами не идет? – Тихонько спросила Мирося, стараясь держаться Нетты. По ее мнению, самому Сколоменду в битве делать было нечего. Много ли навоюешь на одной ноге? А кому, как не домочадцам, знать, что вторая нога старейшину уже частенько подводит.
– Куда ему? – Чуть ли не с испугом переспросила Нетта. – Тата – криве-кривейто, он сейчас будет жертву богам приносить, за добрую битву.
– А нашу святыню, наверное, опять пожгут. – Вздохнула рядом Марыля, которая незаметно протолкалась в толпе поближе к сестре.
– Какую святыню? – Не поняла Мирослава. Она ведь помнила, что святыню в Явноске сожгли еще в прошлом году.
– Так новую же. – Марыля вздохнула. – Лукаш уперся, говорит, в память о родителях надо достроить. Лучше бы хлев сперва достроил, а то часть скотины на улице держим. Зима придет, все волки в округе сыты будут. А теперь-вот, вся работа зазря.
– Не переживай, – Утешила родственницу Нетта. – А так бы хлев новый сожгли. Им-то какая разница: святыня, хлев… лишь бы горело.
– А как ты вообще тут оказалась? – Мирося наконец-то догадалась забрать у сестры один из трех мешков, которые та тащила пыхтя. – И куда столько добра набрала?
– Да не мое это. – Та отмахнулась. – Это Стасины. Сама она детей тащит, пришлось помогать. А куда столько? Она в прошлый раз в лесу набедовалась, пока выйти решилась. Так теперь все время узлы под кроватью держит. И сухари таскает. Я уж Лукашу говорила… – Марыля махнула рукой. – Увидит кто, как вдова сухари по котомках прячет, подумает, что у меня ларь на три замка закрыт. Что кусок хлеба сиротам жалею.
– Зато, вишь, молодичко, – вступила в разговор одна из старших женщин, широким «мужицким» шагом шагавшая рядом, – как оно повернулось. Может, придется тебе еще родичке в ножки кланяться за те сухари.
– Посмотрим. – Не стала спорить с незнакомкой Марыся, заканчивая разговор.
– Так а тут ты как оказалась? – Продолжала допытываться Мирося. Говорили негромко, поэтому Небр не спешил прекращать разговоры. Пусть бабоньки болтают, за разговорами не так бояться будут.
– Как все. Твой ядзвин Лукаша еще давно предупредил, чтобы ежели чего, все бросали и сюда. Ну, мы и бросили. Хлопам велели в леса бежать, а сами в бричку и к вам.
– А Лукаш? – испугалась вдруг за друга детства Мирослава.
– А что Лукаш? С двумя пахолками много навоюешь? На коня и в Соколув. Вместе, оно как-то сподручнее.
– Точно! – Мирося улыбнулась с облегчением. Вместе они точно отобьются. Отец, и Гжесь, и оба Лукашика… Борута со Скирмутом и даже хромой Сколоменд. И не случится ничего такого, о чем рассказывают пришлые северянки.
Так, под негромкие тревожные разговоры спустились в низинку.
– Ой, а я эти места знаю! – Неожиданно обрадовалась Мирослава. – Смотри, Марысю, это ж уже соколувский лес. Не знала, что у таты Сколоменда тут скрытка устроена.
– Это нынче он соколувским считается. – Проворчала какая-то женщина. Кажется, мать той самой Ханчи, что невзлюбила Мирося с первого взгляда. – А так-то – всегда нашим был.
– Нашли время собачиться. – Какая-то бабулька с двумя узлами влезла между спорщицами, растолкав их в разные стороны.
– А кто-нибудь знает, куда мы идем? – Встревожилась Мирося, видя, что Небр сворачивает в низинку. О Ханче и ее матери она уже и думать забыла. – Там же дальше болото!
Но, как оказалось, именно в болото и вел их Небр.
– Теперь туда, на остров. – Скомандовал он, доставая из заплечного мешка длинную веревку и обвязываясь ею, как поясом. – Тут под водой тропинка есть. Идти строго по вешкам. Детей возьмите на руки.
Самые смелые из женщин уже приняли конец веревки, по очереди обвязываясь ею, так, что получалась живая цепочка.
– Быстрее, быстрее! – Торопил Небр. – Мы там скрытку обустроили. Есть где переодеться и обогреться.
Здесь, в глубине леса, осень ощущалась особенно сильно. Ступив на тропинку, Мирослава оказалась почти по грудь в холодной воде. Холодом свело ребра, запирая дыхание, но обвязанная вокруг пояса веревка натянулась, заставляя делать следующий шаг. Невольно вспомнилось похожее болото, остров и ночевка на нем. Впрочем, Мирося постаралась отогнать сторонние мысли. Нельзя было отвлекаться, высматривая в предрассветной полутьме едва заметные вешки. Один шаг с тропы, и ты беспомощно повисаешь на веревке, барахтаясь в мутной болотной воде. Хорошо еще, если вытянут, а ты никого за собой потянуть не успеешь.
Путаясь в мокром подоле, Мирося дала себе зарок при свете дня посмотреть, сколько же им пришлось пройти. Потому что сейчас путь казался бесконечным. Ноги сводило холодом. Руки болели, устав держать над головой два узла (по примеру Марыли, Мирослава взяла у Нетты тряпье, чтобы той было сподручнее с дочкой. Но рано или поздно заканчивается все. Закончился и этот путь.
Оказалось, что за густым кустарником спрятан небольшой, но добротный ядзвинский дом. Новая крыша еще не успела потемнеть под солнцем и ветрами.
– Заходите, обустраивайтесь. – Небр кивнул, ожидая, пока освободится веревка. Намотав ее на локоть он коротко кивнул в сторону дома, мол, нечего тут зря стоять, и снова побрел. На том берегу еще оставались люди.
– Ну, пойдемте, что ли! – Вырвал всех из задумчивости голос Марыли.
– А ты чего это, пущанка, тут раскомандовалась? – Взвилась одна из женщин.
– А что, не надо было? – Мирося со вздохом прикрыла глаза. Марыся, если ее зацепить, за словом в карман не лезла никогда. – Не, ну если тебе так хочется тут постоять, приваживая светлой рубахой комаров и збуев, то стой. На здоровье!
– А и правда, бабоньки! Чего стоим? Детей сушить надо! – Пожилая ядзвинка, что уже не раз заступалась за Миросю перед особо языкатыми, быстро взяла дело в свои руки.
Женщины, словно опомнившись, засуетились. В этой суете Мирослава обождала, пока всем станет не до нее. Приотстав, она быстро сняла сережки – тоненькие серебряные колечки – и, сцепив парой, кинула в темную воду.
– Раз приняли, так теперь и сберегите! – Шепнула она.
Наверное, в этот момент Мирослава и сама не знала, к кому обращается. Но, по примеру Боруты, начинала верить, что мир вокруг не всегда такой, каким кажется. Бывают же в нем русалки-родственницы, и родственники-зубры… Мало ли, кто тут еще может быть? Наверное, Борута обо всем позаботился еще тогда, когда готовил это укрытие. Но раз это укрытие находится в отцовских лесах, то она – Мирося – отвечает за этих людей вдвойне. И как Борутина, и как Соколувна.
Вернулся Небр, приведя с собой еще одну цепочку людей. Вернулся за оставшимися. Последними болото переходили старшие женщины. В другое время идти впереди всех, одним словом утихомиривать разгулявшуюся молодежь – было их правом и привилегией. Сейчас же, отправив вперед нескольких товарок, приглядеть за молодыми, они спокойно дождались своей очереди.
– Все. – С облегчением вздохнул Небр, приведя последних. – Теперь я половину вешек повыдергиваю, чтобы даже если найдут, сразу не добрались. Вода есть, еда… ну, как-нибудь. А там и домой пора.
Он повернулся уходить, но в последний момент вспомнил еще кое-что.
– Да! Там луки, стрелы в доме. Зря не геройствуйте, это на крайний случай. И если сосед семью приведет – не пугайтесь. Им скрытку показать сам Сколоменд велел. Мирослава с сестрой брата знают, так что не перепутаете.
Небр ушел, даже не оглядываясь туда, где в домике за кустами уже наверняка отогревалась Вигра. Да и она не выбежала провожать любимого. Знала, что есть у него дела поважнее, чем ее слезы вытирать. Вместо нее на берегу стояла Мирослава, провожая взглядом уходящего друга. Словно все то хорошее, что она сейчас желала ему в спину, само собой перекинулось бы на тех, кто рядом. На Боруту.
– А ты, молодица, чего тут столбом стала? – вывел Мирославу из задумчивости сердитый женский голос. – Быстро греться-сушиться!
Еще раз махнув взглядом по деревьям, за которым давно уже исчез воин, Мирося покорно пошла в дом. Дом, а скорее это можно было назвать землянкой, был ниже, чем Мирослава привыкла.
И глубже вкопан в землю, отчего от пола и стен тянуло сыростью.
– Ничего, ничего! – Уговаривали старшие женщины молодых, попутно разжигая огонь в очаге. – Ничего, что сыро, зато даже если найдут, смоляными стрелами не пожгут. Мокрое, оно ж не горит. Лозняк, опять же, густой. Поди прострели его.
– А если услышат? – Испуганно спросила женщина, чуть постарше Мироси, отчаянно прижимая к себе плачущего младенца.
– А ты дите перепеленай, оно и кричать перестанет. – У заплаканной женщины забрали малыша, а саму ее чуть ли не силком впихнули в чью-то сухую рубаху.
Пока расселись, пока разобрались… Оказалось, что собирались кто-как. Сухие рубахи захватить додумались далеко не все. Еще не все сумели удержать узлы над водой. А маленький огонек (большой разводить все же побоялись, чтобы дымом не выдать скрытки) едва позволял согреться, куда уж быстро обсохнуть.
Пришлось запасливым делиться, и вскоре все стены были обвешаны сохнущими рубахами. Из еды нашлись хлеб, сыр, яблоки, даже куски хорошо прокопченного сала. Все, что успели походя сунуть в мешок. Причем, у кого-то был только хлеб, у кого-то – только сало. Поделили всем по маленькому кусочку, но голодным не остался никто.
Мебели в доме не было. Да и видно было, что не готовили его зимовать, так только, пересидеть беду. В дымоходе висело несколько кусков копченостей, подвешенных на цепи, чтобы не достали мыши.
– Хоть бы сухарей додумались положить.– Невесело пошутила Вигра. – Сказано, мужчины – они мужчины и есть.
– Какие тебе сухари в сырости? – всплеснула руками ее мать. – Учила тебя учила… Вернется Небрушка, скажу, чтобы еще раз поучил.
– Пусть только вернется. – Вигра скривилась, изо всех сил сдерживая рыдание. Кто-то не выдержал, всхлипнул. Вслед за матерью заплакал ребенок.
– А давайте сказки рассказывать! – само собой вырвалось у Мирославы. – Чем сидеть просто так и плакать, все ж легче.
– Какие тебе сказки?! – Возмутилась Ханчя, привставая с места, словно собралась прямо сейчас вцепиться нелюбимой пущанке в волосы. – Наши любимые там бьются, а тебе бы все – сказки!
Кто знает, что заставило Миросю ужалить соперницу в ответ. Наверное, и для нее эта ночь не прошла бесследно.
– Уж кто бы говорил! Твой любимый… – Фыркнула она.
– Дуры-девки! – Снова вмешались старшие. – Ты, Ханчя, сядь и рот не открывай! Дома матери гонор показывать будешь. А ты, Мирославо, подумала бы сама: любимый, он не всегда тот, кто тебя любит. Нашли тоже время собачиться!
***
Борута вернулся на третий день. Пришел, словно прямо из боя, в помятом нагруднике, в драной рубахе. Перебрел через болото, одним ему ведомым способом определяя, куда расставлять вешки. Взбудораженные женщины выбрались из укрытия, которое все эти дни старались не покидать без нужды, чтобы не выдать себя ненароком.
– Мирославо, Мирося, иди сюда! – теперь уже можно было кричать вголос. – Бору-у-ута вернулся!
Молча повисла Мирося на шее у мужа. Слов не было. Зато теперь прорвались слезы, которые она держала в себе все это время.
– Ну тихо, тихо, хорошая моя! – Полушепотом успокаивал Борута плачущую жену. – чего теперь уж плакать? Пойдем домой. Я там пахолкам велел баньку протопить.
Париться будем, сохнуть, отогреваться за все эти дни.
Как выбирались из болота – отдельная история. Как впопыхах собирали тряпки, стараясь ничего не забыть, особенно, детского. А то начнут кикиморы забавляться… Как выходя, каждая ядзвинка, а за ними и пущанские гостьи, кланялась порогу, благодаря далеких предков за приют и защиту. И еще раз, уже на том берегу, низкий поклон духам леса. Что не обидели, что укрыли, что в который раз сберегли.
Следующие дни выдались суматошными. Для начала, надо было собрать в лесах напуганную скотину. Как и предполагал Сколоменд, свою дань лесной Хозяин взял. И немалую. Но и того, что удалось собрать, хватало с лихвой, чтобы считаться Ятвеже зажиточной весью. А потом еще несколько дней опытные женщины маялись, бегая от двора к двору, от хлева к хлеву. Молоко распирало вымя недоеным коровам, и надо было спасать скотину, пока не пропала. В ход шло все: притирания, окуривания корнем омана, обкладывание листьями капусты и семенем льна.
– Учитесь, молодицы, – приговаривали травницы. – Что корове хорошо, то и бабе поможет.
– Ой, да. – смущенно улыбалась Нетта. – У меня молоко как поперло… Если б не бабушка Мина, не знаю, что бы и делала. Уж она со мной повозилась…
– А почему бабушка Мина с нами не пошла? – Спросила Мирослава о том, что тревожило ее еще с первого вечера в скрытке.
– Она всегда с воями остается. – Нетта пожала плечами, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся. Говорит, слишком стара, чтобы бояться.
Мирослава кивнула, принимая ответ. По ее разумению, в скрытке прятались пара таких, которым бабка Мина в дочери годилась. Но что она знает о ядзвинских знахарках? Может, им их боги каждую весну частичку молодости возвращают? Или еще что. А, может, просто добрая знахарка так отмахивалась ото всяких доброхотов, не желая разжевывать каждому, насколько важно вовремя промыть и перевязать рану. Самим-то воям, как всегда, недосуг.
Все эти дни Мирослава почти не видела ни Скирмута, ни Сколоменда. Да и Боруту – не часто, только когда забегал ненадолго перехватить кусок хлеба с мясом. Да еще тогда, в первый вечер. Тогда они, дождавшись, пока распаренные Нетта со Скирмутом уйдут к себе, от души напарились в баньке, выгоняя из тела болотный холод, чужую ненависть и, возможно, саму смерть.
Тогда, не забыв поблагодарить гостеприимного банника, Борута нес на руках сонную Мирославу,
Нес так легко, словно и не было за спиной бессонных ночей и тяжелых боев.
– Пусти, я сама идти могу. – Вяло отнекивалась Мирося, продолжая прижиматься к широкой груди. – Устал ведь…
– С тобой, ясколочко моя, я об усталости забываю. – Жарко шептал ей в волосы Борута. – Как тебя поймаю, словно крылья за спиной вырастают…
Но, как оно наступает после любой ночи, наступило утро. И Борута убежал по своим, мужским делам, а Мирослава осталась заниматься своими, женскими. В отличие от Ятвежи Новой, которую особо некому было оборонять (точнее, оборонять там пока было особо нечего, как, походя, пояснил Небр), старая Ятвежь особо не пострадала. Но разбросанное поспешными сборами добро требовало хозяйской руки. Напуганная скотина – ласки и пригляда. Брошенная работа – времени и рук.
В первый момент Мирослава была так рада, вновь видя знакомые лица, что могла только радоваться. Все живы: и ее Борута, и вечно угрюмый Скирмут, и могучий Зубрович, и красавец Небр. И даже вечный балагур Пьестила чуть ли не прилюдно милуется со своей Рутой, которая, кажется, все слезы выплакала в болотной скрытке.
Потом, когда схлынула первая радость, оказалось, что не одна женщина надела вдовий платок.
Сколоменд распорядился сначала позаботиться о живых. Да и покойных надлежало провожать к предкам достойно, а не впопыхах. Поэтому, павших воинов Сколоменд велел собрать в святилище. Сам он, сменяемый Борутой и парой старейшин, постоянно был там. Что происходило в самом святилище, Мирослава не знала. А спрашивать или заглядывать побоялась, не желая обижать ядзвинов. Только поглядывала порой на дымок, днем и ночью поднимающийся над святилищем.
Борута, отбыв в святилище свой черед, потом долго и упорно парился в бане, разводя самый сильный жар. И Мирославу с собой не звал. Казалось, не хотел марать ее соприкосновением со смертью. Или, наоборот, боялся привлечь к ней лишнее внимание.
В день похорон жалобные песни раздавались по всему селу. Мужчины собрали прямо посреди села, между курганов, большое кострище. На самом верху установили помост, который заботливо застлали самым лучшим полотном. Полотно это собирали женщины по всему селу, как последние дары для защитников. Потом из святилища вынесли тела погибших. Каждого из них у порога встречали жены, матери или невесты и сопровождали до помоста жалобным плачем с причитаниями.
Потом женщины отступились, а обряд продолжили воины. По знаку Сколоменда Скирмут со старейшиной Слином завели на помост белого жеребца. Тот, учуяв смерть, начал вырываться и бить копытами. Однако, руки воинов оказались сильнее, а Сколоменд, несмотря на возраст, – проворнее. Один удар бронзовым мечом, и горячая конская кровь брызнула вокруг, щедро орошая погребальный помост.
Коня уложили в ногах покойных. Туда же поставили подношения – чаши с медом, дзбаны с пивом – все, что может порадовать души воинов в дальней дороге к предкам. Напоследок все это обложили соломой и, подожгли. Политые душистой сосновой смолой дрова вспыхнули мгновенно. Высокое пламя взметнулось, закрывая помост от провожающих. Над поляной снова взметнулся женский плач, перекрывая и пение Сколоменда, и треск костра.
Но вот к старейшине Сколоменду подошел старейшина Слин – один из тех, кто держал сторону Сколоменда, когда дело касалось пущан. Более молодой голос добавился, с каждым новым воззванием к богам набирая силу. Один за другим подходили старейшины, вплетая свой голос в общий хор. Последним свой голос добавил Борута, который был пусть пока и не старейшиной, но одним из лучших воинов, к тому же, волхвом.
Постепенно хор мужских голосов заглушил женские рыдания. Или женщины, следуя древнему обычаю, притихли? Один за другим воины начали обходить костер, бросая в пламя последние подарки товарищам.
Дальше Мирослава смотреть не смогла. Запах паленого волоса и мяса перекрыл все вокруг и она, зажав рот рукой, опрометью кинулась с площади. Заскочив за ближайший амбар, Мирослава схватилась рукой за стену, чтобы не упасть. Сил думать о том, как ее уход истолкуют окружающие, не было. Их хватало только на то, чтобы отчаянно цепляться рукой за стену, под которой Мирославу выворачивало наизнанку.
Постояв немного, Мирося сделала несколько шагов в направлении дома, но тут очередным порывом ветра снова донесло запах костра, и желудок опять скрутило в болезненном спазме.
– А ты чего ж не сказала, что тяжелая? – Женщина возникла, словно из ниоткуда, ловко подхватывая Миросю под локоток. – А ну, пойдем-ка, молодица, пойдем отсюда. Нечего тебе около могилы делать. Придет еще твое время Врата открывать…
Мирослава еле переставляла ноги, то и дело останавливаясь, так как тело пыталось вытолкнуть даже ту пищу, о которой его хозяйка давно уже забыла. А нежданная помощница продолжала строго выговаривать.
– Я еще Боруте твоему жару задам! Додумался тоже, бабу в тяжести к погребальному костру потащить! Хорошо, что вовремя тебя скрутило, а то как бы беды не вышло…
– Да не знал он. – Попыталась заступиться за мужа Мирослава. – Я и сама не знала.
– О-ой, дурная молодица! – Женщина покачала головой. – Пойдем, будем тебя травками отпаивать.
– А может, я домой. Вы… – Мирослава замешкалась, пытаясь вспомнить имя женщины, но вспоминалось с трудом.
– Гривда я. – Улыбнулась женщина, качая головой. – Гривда Зуброва. Небрушка Зубрович – сынок мой старшенький. Эк тебя приложило, деточка. Ну, куда ты домой пойдешь? Твои-то все сейчас у костра. И Мина тоже там. Пойдем, пусть они ребят как полагается проводят. А мы с тобой травками побалуемся.
Речь женщины звучала, словно ручеек, и Мирославу постепенно отпускало. А, может, это просто ветер так повернул. Добротное ядзвинское подворье встретило хозяйку и гостью порядком. От былых поспешных сборов не осталось и следа.
Увидев входящих, на порог дома выскочила молодая женщина в наметке и кинулась навстречу.
– Мамо? Мирославо? Случилось чего?
Под широкой рубахой отчетливо выделялся округлый животик. Мирослава вспомнила, что эта молодица в скрытке постоянно держалась Вигры. Видно, обе были добрыми подругами. В голове немного прояснилось и Мирося вспомнила имя.
– Голда?
– О, очухалась! – Обрадовалась пани Гривда. Точно, Голда это, невестушка моя младшая. А старшенькой все нет как нет. Ходит Небрушко мой неприкаянным. Уже и Борута женился, и Небр… А мой-то Зубрович, он их обоих постарше будет. – и, уже обращаясь к невестке. – Голдонько, взвару травяного нам подай. Из того, что старая Мина для тебя собирала. Не видишь разве, совсем молодицу скрутило.
– Ой-йей! – Голда взвизгнула радостно. Порывисто схватила Миросю за руки и, пожав их, резво метнулась к дому. Видно было, что молодица старается ходить степенно, но то и дело срывается на бег.
– Вот, – свекровь кивнула ей вслед, добродушно усмехаясь. – Еще одна такая же егоза, как и ты. Все-то ей надо, все-то ей интересно. Я уж ей говорила, степеннее надо быть. А она мне: «Платок одену, остепенюсь».
Там, в гостеприимном доме пани Гривды Борута и нашел вечером жену. Посвежевшая Мирослава о чем-то тихо беседовала с Голдой, разглядывая вышивку.
– Вот ты где! – В голосе Боруты явственно слышалось облегчение. – А мы тебя уже обыскались. Нетта с ног сбилась.
– Ой! – Только и смогла сказать Мирося. Тошнота отпустила, но на улицу ее пани Гривда так и не выпустила, велев сидеть пока в доме. Даже дверь прикрыла, хотя обычно погожим осенним днем оставляла ее открытой. Мирослава же, заболтавшись с Голдой, совсем забыла поглядывать на солнце.
– Вот тебе и «ой». – Борута, опомнившись, поклонился хозяйкам и присел на лавку у стены. Лучи вечернего солнца светили в окно, отбрасывая на лицо мужчины причудливые тени. И в этом неверном свете было особенно заметно, как он устал.
– Ты в бане был? – Строго спросила пани Гривда, с тревогой поглядывая на молодиц.
– Был. – Ответил Борута, на миг прикрывая глаза. – Куда ж мне после обряда без бани по селу шататься. Все были. Ребята там еще поминают, а я по селу мотаюсь, жену ищу. А она, оказывается, у вас пригрелась.
– Я… – Начала было оправдываться Мирослава, но пани Гривда ее перебила, став, подбоченившись, между нею и Борутой.
– Ты, волхв, скажи лучше, зачем тяжелую к костру потащил? Мало вам Нетткиных слез, и эту угробить вздумали?
– Тяжелую? – Борута от удивления даже привстал. Потом снова сел. Несколько раз провел рукой по волосам, немного суетливо приглаживая чуб. – Мирося?
– Да что Мирося? – Пани Гривда, расходилась не на шутку. – Откуда молодице все знать? Второй месяц только со свадьбы идет. Но ты-то – волхв. Неужто не учуял?
– А вы чуете? – Борута с надеждой уставился на мать друга.
– А то! – С какой-то непонятной грустью улыбнулась она. – Оно, конечно, до Мины мне далеко, не мое это – по-серьезному волховать. Но такие-то мелочи… Ладно, садись есть, раз пришел. А за своих не переживай, сейчас пошлем кого-нибудь.
Пани Гривда выглянула из двери и огляделась. Окликнула соседских детей, что играли за невысоким плетнем и что-то сказала старшему. Тот серьезно кивнул и, ловко перепрыгнув через плетень, понесся в сторону дома старейшины Сколоменда.
– Ну? – Спросила она, когда все расселись, а Голда подала на стол хлеб, сыр и яблоки. – рассказывай, волхв, как ты так опростоволосился? Неужели, и правда не видел?
Мирося, тихой мышкой притулившись к мужу, с интересом вслушивалась в разговор, надеясь узнать чуть больше о своем муже. До сих пор она никогда не видела, чтобы Борута применял силу. Да и вообще, слабо разбиралась, что там волхвы видят, чуют или понимают. Для нее даже та же бабушка Мина была, скорее, травницей или лекаркой. А уж она-то больше всех походила на сказочных ведьм.
