Текст книги "Университетский детектив"

Автор книги: Оксана Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

– Да что ты! – ужасался Сергей. – Запалят нас, как пить дать, запалят!

– Не фрустрируй, – отвечал ему Алексис.

– Чего?

– Ну, не парься. Все утрясется. Уж я сумею вытрясти из этого монстра зачет.

– Ведь выгонят же меня из университета за такую подставу!

– Не выгонят!

Алексису не хотелось жить в хламе и пыли, но еще больше не хотелось опускаться до столь низменных вещей, как пылесосы и швабры. Поэтому он выдвигал свои аргументы. Теорию вероятности он в свое время сдал успешно, а память у него довольно хорошая. Проведя пару часов за учебником, он сможет восстановить знания по дисциплине полностью – по крайней мере, настолько, насколько это нужно для сдачи зачета. Сам он сдавал тервер пару лет назад, а личность же Сергея – довольно неприметная и незапоминающаяся, поэтому сейчас преподаватель не сможет догадаться о подмене. Не идентифицирует его и никто другой, поскольку студенты их группы уже сдали этот зачет, и пересдавать ему наверняка придется либо тет-а-тет с преподавателем, либо с бедолагами-должниками с других факультетов – ну, а там-то тем более никто не догадается.

– Но ведь в зачетке есть моя фотография! – уже с меньшим страхом говорил Сергей.

– Да не смотрит никто на эти фотографии! Вот если бы ты вступительные экзамены сдавал… Или если бы ты был длинноногой феминой со сногсшибательным бюстом и соблазнительной мордашкой – тогда преподаватель, может, и заинтересовался бы твоей фоткой. А так… Да и какой-то размытый фейс у тебя в зачетке.

– Вообще, да… – Сергей постепенно начал уступать позиции. – И ведь, в крайнем случае, ты сможешь сказать, что фотографировался еще на абитуре, и с тех пор очень изменился… А допуск к зачету как же?

– Допуск в деканате сам возьмешь – там нас с тобой все знают. А к профессору пойду я – не поведут же тебя к нему из деканата за ручку…

В общем, дело закончилось тем, что в назначенный день Алексис, одевшись в серый неприметный костюм ("надо, чтобы одежда не бросалась в глаза, – напутствовал его Сергей, – тогда он на тебя внимания не обратит и не запомнит"), направился штурмовать Фрол Фролыча, а Сергей отправился в квартиру Алексиса проводить первую генеральную уборку.

Неизвестно, что там было с уборкой, а вот о том, к чему привела процедура сдачи зачета, подруги знали…

– Итак, – резюмировала Александра, – следствие было сбито с толку, но сейчас мы выяснили, что к чему. Так что надо разрабатывать "линию Алексиса"? – нерешительно спросила она.

– Да, вернее всего, что Алексиса, – подтвердила Тома. – Ведь это он присутствовал на том зачете, а не Сергей.

– М-да… А, может, для подстраховки ст?ит и этого Тоцкого прощупать?

– Может, и ст?ит: кто этих приятелей знает, где они правду говорят, а где – полуправду…

– Ага, а где – неправду… Пожалуй, этот Тоцкий с подозрения не снимается. Да еще увеличивает подозрительность Алексиса в два раза… Итак, «щупаем» Алексиса с помощью все того же способа: опрашиваем студентов на предмет его личностных качеств и эпизодов жизненной биографии!

Приняв решение о том, как действовать дальше, подруги немного успокоились. Они выпили еще по кружечке кофе и раскупорили пакет с печеньем. И даже смогли поговорить о других делах.

– Как там ваша террористка? – спросила Александра.

– В своем стиле, – Тома даже не спросила, кто имелся в виду, благо и так было понятно, что речь идет о квартирной хозяйке. – На этот раз она сходит с ума по мебели.

– Это что за новый вид спорта?

– Да уж, чем дальше, тем больше мне кажется, что для нее досадить нам – это просто спорт какой-то… Короче, сейчас она каждую неделю сплавляет нам в комнату какую-нибудь мебель. Первым к нам переселился обветшалый комод. Такой, знаешь, весь изгрызенный братьями меньшими, а потому абсолютно негодный для использования. Затем к нам перекочевала пара шатающихся стульев (мешали на кухне). На прошлой неделе к нам кое-как втиснули драное кресло. А вот сегодня – новый свежачок: ящик с грязной рухлядью.

– А почему она просто не может все это выбросить?

– Так ведь жалко. Понимаешь, в каждом человеке живет свой маленький Плюшкин, а в старых одиноких девах он разрастается просто до невообразимых размеров! Например, есть в этом ящике зонт – такой, понимаешь ли, ветхий, что, когда я его вижу, каждый раз плачу… Я ее спрашиваю: "А не выбросить ли нам этот старинный предмет? Боюсь, в антикварном магазине Вам за него не дадут ни копейки!" А она – мне: "Да что ты, Томочка, старые вещи – гораздо крепче, чем нынешние! Этот зонтик мне сорок лет верой-правдой прослужил, и еще столько же прослужит!"

– Слушай, это уже какой-то клиникой пахнет, – пробормотала Александра, давясь печеньем. – Хотя, конечно, в оптимизме вашей бабке не откажешь…

– Не какой-то клиникой, а самой что ни на есть психиатрической! – Тома от возбуждения пролила кофе и опрокинула остатки печенья на пол. – Но ведь это – еще не конец зонтичной истории. Спела она эту оду старым вещам и начала собираться в магазин за продуктами. А я ей и говорю: "Ой, Ираида Тимофеевна, такой дождь на улице! Возьмите с собой зонтик!" – и эту рухлядь ей подаю.

– И?.. – Александра заранее начала подхихикивать.

– И вот тут-то я окончательно поняла, какого рода клиника по ней плачет.

– Почему?

– Потому, что туда берут тех, например, у кого с логикой не все в порядке, как у нашей бабки. Я к ней – с самой искренней заботой, а она – мне: "Если вас с Вадиком не устраивают условия жизни в моей квартире, можете искать себе другое жилье". Ну, где здесь логика, скажи?

Тома требовательно уставилась на подругу, словно от ее ответа зависели медицинский диагноз и, как следствие, дальнейшая жизненная участь квартирной хозяйки.

– Послушай, Том, но ведь с этим надо что-то делать! – резонно заметила философиня. – Нельзя же так жить! Вы все-таки у нее не из милости, а за деньги комнату снимаете!

– Понимаешь, Саш, наша старушка, хоть у нее с психикой не все в порядке, волю к выживанию имеет отменную. И хитрость – тоже. Например, когда она спихивает к нам очередную рухлядь, которая мешается у нее в комнате, но выкинуть ее плюшкинизм не позволяет, она каждый раз разумный довод себе в оправдание приводит. Скажем, без кресла нам с Вадиком не на чем сидеть (а то, что оно проход загромождает – это, вроде, нормально). Без стульев нам и вообще жизнь не мила (а что мы вынуждены их либо на кровать, либо на подоконник ставить, поскольку больше места нет, так это – пустяки). Ну, а запах пыли из ящика, который уже ничем и никогда не перебьешь, потому, что это Запах Старости – так это все мои фантазии, которые я назло ей придумываю.

– Том, ну почему она – такая? – Александра, опечалившись, склонила голову, подперев ее рукой.

– Да если честно – не такая уж она и "такая", – призналась Тома. – Просто самая обычная пожилая домохозяйка, которая с мужем развелась давно, работать не работает, а сил до сих пор – хоть отбавляй. Что ей еще делать? Не только ведь сериалы смотреть. Вот она и направляет свою энергию на препирательства и конфликты. О-о, тут она мастер! В плетении сетей интриг ей позавидует любой паук! Если за день она хотя бы раз не досадит мне – считай, день прошел зря.

– Хорошо, – Александра стряхнула печаль и даже голову обратно вверх подняла, – раз ты – такая умная и все это понимаешь, тогда почему ничего не предпринимаешь?

– Знаешь, она – отличный манипулятор. Перед тем, как навязать очередное нововведение, она сначала долго жалуется мне на жизнь, – Тома вздохнула.

Но по мере того, как она все больше высвобождалась от наболевшего, ей становилось легче. Теперь Тома уже восстановилась до такой степени, что была способна заняться своей внешностью. Распахнув шкаф с вещами, которые так и не удосужилась при переезде из общаги перевезти на свою квартиру, она принялась подыскивать себе наряд.

– То она – бедная разведенная женщина, – продолжала Тома, – то у нее одна болезнь за другой, то сын ее забыл, то невестка – не невестка, а граф Дракула какой-то. То подруги обижают, то государство… Как ты думаешь, что мне одеть к этой кофточке?

– "Если хочешь – ты можешь взять жилет у меня", – не без двусмысленного намека вспомнив Майка Науменко, предложила Александра.

7 глава

Начнем с того, что на первом курсе, когда студенты изучали древнегреческую философию, Алексею придумали кличку Сфайрос.

Откуда взялось такое странное, чужеродное для русского уха слово? Дело в том, что, слушая лекции, студенты уяснили, что Сфайрос – это, во-первых, некий Абсолют, Исчерпывающее Начало и Конец Всего, а, во-вторых, этот Абсолют имеет совершенную – круглую форму. Вот за эту форму полненького Алексея и прозвали Сфайросом, а вовсе не за то, что он был абсолютным и исчерпывающим.

Учась на философском факультете, Алексей рос как личность; его интересы постепенно уточнялись и оттачивались. На третьем курсе он попал в кампанию хиппующих нарков и окончательно убедился в том, что его жизненное кредо – "вольный философ и крутой рокер". Вращаясь среди наркоманов, он повзрослел, похудел и оциничел. Как-то сама собой исчезла кличка Сфайрос; новую он себе придумал сам. Алексисом звали нетривиального рок-музыканта Корнера, создавшего группу "Blues Incorporated". В шумные шестидесятые группа была своего рода Меккой для начинающих музыкантов. Паломничество к Корнеру совершили многие из тех, кто хотел научиться лабать ритм-н-блюз, в том числе, Билли Джонс, Эрик Клэптон и даже Мик Джаггер.

"Алексис" как производная от «Алексея» его вполне устраивала: он любил рок, считал себя нетривиальным и хотел поклонения. Кличка приклеилась к нему крепко и надолго. Кстати, в их кампании все называли друг друга Питерами, Никами, Майками и Бобами. От такого обилия англизированных имен в условиях российской глубинки общение приобретало слегка ненатуральный характер, но они этого не замечали. Был среди них даже один Франк, придумать русский эквивалент имени которого общажные «информаторы» затруднялись.

Селились друзья из тусовки Алексиса, в основном, в общаге. В их комнатах царил дух коммуны, секса, наркотиков и – далее по тексту – рок-н-ролла. Ночевали в этих комнатах все, кому не лень, и хозяева сами уже не знали, кто – гость приходящий и уходящий, а кто прописан тут изначально. Вещей в их комнатах был самый минимум: "Звон гитары и немного слов – это все, что есть у нас", – с оглядкой на «Крематорий», говорили они про себя. При этом, впрочем, умалчивали о коробках со шприцами и пачечках с кокаином. Были также в этой кампании люди, которые жили в собственных квартирах, а в общагу приходили лишь развлечения ради. Алексис как раз принадлежал к их числу.

По свидетельству «информаторов», хиппующая кампания обожала обстебывать и прикалывать тупых обывателей. А тупыми обывателями они считали всех, кроме себя.

Александра откровенно трусила. Хоть она и проучилась четыре года на философском факультете и знала многих людей с нетривиальным мышлением, сталкиваться вплотную с тусовкой крутых циничных рокеров-наркоманов ей еще не доводилось. Люди, с которыми она общалась до сих пор, хоть и любили музыку, но были интеллигентны и наркотиков не употребляли (по крайней мере, систематически). Поэтому она ужасно переживала, поднимаясь по общажной лестнице, направляясь на встречу с подозреваемым Алексисом (адрес его собственной квартиры «информаторы» не знали, а вот комнаты его друзей знали в общаге все). Как же общаться с этой тусовкой? Как вызвать доверие этого Алексея-Сфайроса-Алексиса? Помнится, когда они сидели в запертой аудитории при «осаде» Фрол Фролыча, у нее возникло смутное подозрение, что парень в сером костюме с трудом сдерживается, буквально заставляя себя вести прилично. А оказывается, это нужно было ему для того, чтобы не выделяться, чтобы никто не заметил подмены Сергея Тоцкого на Алексея Карбачева.

Однако же, делать было нечего. Если бы они пошли на встречу вдвоем с Томой, это могло бы вызвать больше проблем и, пожалуй, выглядело бы неадекватно. Поэтому общаться с пугающей кампанией ей предстояло одной.

Помявшись в нерешительности под дверью, за которой находилось царство "крутых рокеров и вольных философов", Александра вспомнила просящие глаза Эли и, набравшись решимости, постучала в комнату. Дверь распахнулась.

Войдя внутрь, она поняла, что волновалась не зря. Пожалуй, даже мало еще волновалась. Кампания, находившаяся в комнате, превзошла все ее ожидания.

Тут были полувыстреженные женские черепа и скудные мужские хвостики из немытых волосенок, заплывшие глаза и синяки на венах, дырки на джинсах и экстравагантные вырезы на майках. На трех кроватях и четырех стульях, за столом и просто на полу сидели, лежали, обнимались и вели заумные беседы. На столе стояли грязные стаканы и валялись сигареты. На стене висела коллекция ножей; под ней, на тумбочке, нелепым противоречием стояла банка с цветами. В комнате висела плотная завеса из сигаретного дыма, алкогольных паров и еще какого-то сладковато-приторного запаха. Из магнитофонных колонок неслось нечто, которое Александра, ранее гордившаяся своим знанием западной рок-музыки, идентифицировать не могла.

От всего увиденного и услышанного следовательница почувствовала, что пол под ней закачался, а колени начали подрагивать от страха.

На ее приход внимания никто не обратил. Все продолжали заниматься своими непонятными делами. Только один из присутствующих, сидевший на полу возле двери, а потому уткнувшийся носом в Александрины колени, когда она вошла, спросил в пространство:

– Откуда это люди приходят? Но "я рад – в этом городе есть еще кто-то живой!"

В ответ из-за сигаретного марева послышался смех, больше всего напоминающий ржание ленивой кобылы, подгоняемой нетерпеливым ямщиком.

Александра сглотнула и обратилась неведомо к кому:

– Мне нужен Алексей Карбачев.

– Батюшки, – раздалось откуда-то из-за стола, – какую рептилию на свет вытащили!

– Алексей умер, да здравствует Алексис! – откликнулся другой голос.

Александра почувствовала, что пол под ней уже не просто качается, а странным образом уходит из-под ног.

– Ну, Алексис, – проблеяла она, дрожа от страха и неловкости и чувствуя, что во рту вместо языка ворочается уставшая от трудовой деятельности половая тряпка.

– Что за герла? – осведомился сидящий около двери, обозревая ее колени.

– "Она безымянна, ведь имя есть лишь у ее берегов", – произнес знакомый голос.

Александра подняла глаза и увидела того самого любителя Гребенщикова, «Крематория», Ильфа и Петрова, первоначально – Сергея Тоцкого, а ныне – Алексея Карбачева, или Алексиса. Он лежал на полу, примостившись между батареей и магнитофоном, и делал вид, что читает "Всеобщую психопатологию" Ясперса. Александра уставилась на него немигающим взглядом нежно-трепетного кролика, стоящего на вытяжку перед удавом. Судя по промелькнувшей довольной улыбке, такая реакция понравилась Алексису. А тут, к тому же, возлежащий неподалеку парень в кожаной жилетке и кожаных же брюках засмеялся и, ткнув Алексиса пальцем в бок, выкрикнул:

– Ты гляди, как герла на тебя уставилась! Ой, заморочил, видать, голову! И где только успел отхватить столь ценный экспонат?

Алексис осклабился. За столом заржали. Откуда-то с подоконника донеслось радостное похрюкивание.

– Мне… это… – произнесла, наконец, Александра, чувствуя невыносимый звон в ушах и барабанную дробь в левой стороне грудной клетки, – ну, нужно с тобой поговорить…

– Откель ты, чудное созданье? – вопросил с кровати отрок с нежным лицом и кокетливыми завитушками черных волос на лбу.

Поскольку само чудное созданье не могло дать вразумительного ответа, вместо нее откликнулся Алексис:

– Вот уж для меня загадка есмь весьма тайная. Я хочу сказать – "Факты не зависят от точки зрения, Факты не зависят от моего хотенья".

Тут уж к Александре обратились взоры всех присутствующих. Храбрости от этого у нее, разумеется, не прибавилось.

– Алексис, – еле выдавила она из себя, – ты был на том зачете по теории вероятности, когда убили Фрол Фролыча. В этой связи я хотела бы с тобой…

– Вау! – с преувеличенным восторгом выкрикнул сидящий у двери. – Да Алексис у нас везунчик! Ты слышишь, друг? Она ХОТЕЛА БЫ ИМЕННО С ТОБОЙ!

Присутствующие, как один, засмеялись. Далекой от веселого настроения Александре показалось, что она попала в зверинец – столько здесь было хрюканья, ржанья, карканья, уханья и еще каких-то дурацких звуков. Звероподобные образы в мгновение ока промелькнули перед ее внутренним взором, и она разозлилась. А, разозлившись, приступила к решительным действиям.

– Алексис! – звонко крикнула она, отчего в комнате моментально воцарилась тишина, прерываемая лишь беспорядочным гулом, несущимся из магнитофона. – Хватит издевки! Дело серьезное, и повторять по двадцать раз одно и то же я не намерена. Поэтому, во-первых, будь добр, встань, когда с тобой девушка разговаривает, во-вторых, соизволь выйти вместе со мной в коридор, и, в-третьих, напряги свои мозговые извилины и ответь мне на парочку вопросов.

На лицах присутствующих отразилось недоумение. Которое еще больше усилилось, когда Алексис действительно поднялся на ноги. Впрочем, когда он оглянулся на своих друзей, то понял, что совершил оплошность и сразу же поспешил из нее вывернуться:

– Ну, что, товарищи наркоманы, – обратился он к публике, – мы, кажется, куда-то собирались? Я вот как раз и…

– Это не вы, а мы с тобой собирались! – перебила его Александра.

От смеха, последовавшего за ее словами, задрожали оконные стекла, а сидевший у двери начал биться в судорогах на полу у Александриных ног.

– Ой, мамочки родные! – хрипел он сквозь душивший его смех. – "Сестра, дык, елы-палы"! "И куда ж я без нея?" "Встрече со мной не ленись". "А ну-ка, мать, беги ко мне в кровать!" "Ох, да мне бы так!.."

– Да что же это такое… – Александра так растерялась, что сама не заметила, как ее злость на этих глумливых нахалов начинает потихоньку испаряться.

– Мы собирались на семинар по средневековой философии и герменевтике, – любезным тоном сказал Алексис, глядя на Александру.

Александра сделала стойку. Тема показалась ей интересной не только в силу своей экзотичности: ее обожаемый Анджей вот уже несколько месяцев увлекался герменевтикой для каких-то там своих компьютерных нужд. Кажется, он говорил, что для того, чтобы писать грамотные тексты в программах и играх, ему нужно совершенствоваться в искусстве их толкования. Александра принимала близко к сердцу интересы возлюбленного. Так что, если она постарается, то сможет проследить за подозреваемым Алексисом, так сказать, с дополнительной пользой. Только вот как втереться в доверие к этим наркоманам?

– Ой, а-а-а меня с собой возьмете? – от волнения она даже заикаться стала.

– Зачем? – пожал плечами Алексис, вновь усаживаясь на свое место. – Семинар – закрытый, там будет ограниченное количество людей, можно сказать, интеллектуальная элита. Зачем ты нам там нужна?

Александра была настоящей студенткой философского факультета, и словосочетание "интеллектуальная элита" подействовало на нее, как красная тряпка на быка. Сразу же захотелось наброситься и победить – то есть, в данном случае, сделать так, чтобы тебя считали принадлежащей к этой самой элите.

– Ко-когито эрго сум! – величественно стукнув себя пальцем по лбу, выкрикнула философиня.

– Ко-ко-ко, – закудахтал, передразнивая, сидевший у двери.

Присутствующие вновь заржали.

– Франк у нас чертовски остроумен, – улыбнулся Алексис, указывая на распоясавшегося у двери острослова.

– Ну, что же вы, – не унималась Александра, – вам не нужны мыслящие субъекты, да еще и с дополнительными достоинствами? – намекая на свое университетское философское образование, она кивнула на зачетку, высовывающуюся из сумочки, но ненароком угодила кивком на собственные ноги, элегантно выглядывающие из-под юбки.

– С такими достоинствами нужно не на философских семинарах заседать, а в приватных апартаментах, – с отеческими интонациями в голосе сказал Алексис, и все еще громче засмеялись.

Смутившись окончательно, Александра замолчала.

Ситуация, в которую она попала, была для нее совершенно нетипична: обычно к ней где-нибудь на улице или в кампании «клеились», приставали и надоедали, а она реагировала по принципу "фи, дурак противный". Здесь же ей самой пришлось приставать и буквально навязываться. Да еще к людям, к которым в обычной жизни она побоялась бы просто приблизиться, не говоря уже о чем-то большем. Но ставки в затеваемой игре были велики, поэтому пришлось наступить острым каблуком на горло собственной гордости и предпринять последнюю попытку:

– Ну, подумайте, ведь если среди этого огромного мира людей с массовым, обывательским сознанием, мы с вами – ценители элитарной культуры, интересующиеся средневековой философией и герменевтикой, – встретились, значит, есть в этом какое-то предопределение!

– "Если я попался вам навстречу, значит, вам со мной не по пути", – вскинув брови, сердечным голосом произнес Франк.

Александра, начавшая, было, отходить от первоначального страха, от неприкрытой наглости Франка просто ахнула. Причем буквально. Алексис тоже ахнул – но не от наглости, а от неуместности цитаты попсовой (на его взгляд) группы «Воскресенье» в столь крутой элитарной кампании. Поэтому он решил исправить ошибку:

– More Blank Thank Frank!

– Да ну тебя, – махнул рукой Франк. – Давайте лучше вмажем белого!

В комнате начали обсуждать его предложение.

– Маловат ты еще для таких развлечений, – вынес решение бородатый парень в рваных одеяниях. – А нам самим не фиг белым с утра пораньше вмазываться.

В комнате согласно закивали головами, бородами, серьгами и фенечками.

– Но и на семинар идти еще рано, – продолжил бородатый. – Поэтому пусть лучше за бухаловом сгоняет, – он кивнул на Франка.

– Вот так всегда: как в киоск сгонять – так сразу Франка вспоминают! – начал возмущаться тот. – Почему винтом вмазаться – молод еще, а за бухаловом идти – в самый раз?

– "Слишком стар для рок-н-ролла, слишком молод, чтобы умереть", – пояснил бородатый.

Пока Франк возмущался ущемлением своих прав, среди возлежащих на полу завязался разговор: сначала – о том, кто для чего молод, потом – о том, кто чего достоин, а потом – о массовой и элитарной культурах. Александра продолжала нерешительно топтаться у двери, Алексис же в это время говорил внушающим голосом:

– Массовая культура искусственным, насильственным образом насаждает заурядное, усредненное сознание. А все потому, что такими усредненными людьми легче управлять, легче вычислять их реакции на какие-то политические решения и события, легче ими манипулировать и т. д. Вот мы и получаем человека, ориентированного на штампы, устоявшиеся стереотипы мышления и поведения. Ориентированного на познание простого и доступного, и абстрагирующегося от сложного и непонятного. Такому человеку гораздо легче и приятней посмотреть примитивный американский боевик, а потом взахлеб пересказать его другу примитивным же языком по принципу "а тот его – по кумполу, а этот его – по чайнику". А попробуйте пересказать содержание фильмов Сокурова или Параджанова!..

– Бьюсь об заклад, что это доступно немногим! – подтвердила девица с огромным кольцом в носу.

– И только мы, аристократы духа, гурманы интеллекта и гении вкуса…

После смачного обсуждения собственных замечательных качеств Алексис для сравнения переключился на анализ американской киноиндустрии:

– Судя по обилию фильмов, которыми Голливуд щедро испражняется каждый год, американцы пытаются компенсировать отсутствие у них истории.

– И культуры, – подхватил один из присутствующих, страстно обнимающий лысую девушку, – которая в Европе, например, создавалась долго, с течением множества веков.

– Но в Европе культура шедевральна, – включилась в беседу Александра, немного успокоившись и с облегчением почувствовав под ногами знакомую почву (беседы под девизом "Американцы – примитивная нация, долой вестернизацию!" были ее коньком), – а в Голливуде количество идет в ущерб качеству.

Произнося эту фразу, она даже расслабилась настолько, что начала стягивать с ног уличные туфли, чтобы поближе подойти к Алексису, сидящему в глубине комнаты.

– Вы только подумайте, – нарочито вежливо откликнулся Алексис, – мадемуазель разбирается в кинопродукции? Или только в голливудской продукции? А, может, у мадемуазель вообще широкая эрудиция? И, может, она еще и с древневосточной философией знакома? Это ведь так модно сейчас среди… среди… – он задумался, пытаясь вспомнить такую социальную группу, упоминание которой в устах представителя интеллектуальной элиты прозвучало бы наиболее глумливо.

– Ага, – поддержал его парень в кожаных одеждах, – по принципу: "и у кого с собою лотос – а ну, садись в него…"

Кажется, это был стеб высшей марки. Александра застыла на месте с широко открытыми глазами.

– Ага, "и душами совместно воспарим "… – продолжил Франк.

Александра не успела обиженно нахмуриться, как Алексис продолжил цитату, не скрываясь, разглядывая Александрины ноги:

– "А к практике мы перейдем потом".

– Вот тогда-то точно "душами совместно воспарим", – не унимался Франк.

Вообще-то Александра сама любила к месту и не к месту вставлять в свою речь так называемые крылатые фразы из самых разных источников. Но от такой перенасыщенности разговора цитатами, которая царила в этой кампании, даже у нее голова пошла кругом.

Отсмеявшись, Франк все-таки стал собираться в поход за «бухаловом». Александра, окончательно оскорбленная, молча потянулась за своей обувью.

Когда Франк наклонился, чтобы обуть ботинки, из его нагрудного кармана выпал бумажный пакетик. Франк почему-то сделал страшное лицо и резко дернул рукой, пытаясь поймать пакетик на лету. Но только ухудшил ситуацию: ударившись о его руку, пакетик совершил замысловатый кульбит, наткнулся на один из ножей, висевших на стене и, разрываясь на ходу и сыпля белым порошком, шмякнулся в банку, служившую вазой для цветов. На несколько секунд в комнате воцарилась пронзительная тишина. Потом кто-то громко скрипнул стулом, кто-то смачно выдохнул "чм-м-мо!", и все оглушительно заржали. Очнувшись, Франк упал на колени перед тумбочкой, схватил банку, выбросил дурацкие желтенькие цветочки прямо на пол и принялся руками вычерпывать порошок из воды.

Кампания все никак не могла отвеселиться. Утирая выступившие от смеха слезы, подбадривали:

– Ложкой ее, ложкой!

– Глотай, глотарь! – и стебались над пикантностью ситуации:

– Травка в цветах!

– Трава к траве!

– Тут тебе и прикурить, и запить!

– И нож, как ружье на стене, стреляет!

Александре стало противно.

Белый порошок стремительно растворялся в воде, напоминая стиральный порошок в действии.

– О-о, мерзопакость какая! – в отчаянии взвыл Франк, исследуя жалкие остатки порошка. – У меня еще две недели денег не будет! Это была последняя травка! – он удрученно потряс мокрым пакетиком. – И что, что я теперь должен делать?!

Ему сообща сразу же дали несколько дружеских советов:

– Пусти себе пулю в лоб!

– Поцелуй небо!

– Заткнись и играй!

– Остановись и понюхай розы!

– Возьми то, что тебе нужно!

– Съешь персик!

Подними кулак и крикни!

И, наконец, просто:

– Сними штаны и бегай!

– Смешно, правда? – обратился Франк озлобленным голосом к Александре. – Наверное, в Вашей, мадемуазель, тусовке – я имею в виду тусовку добропорядочных домохозяек с банальным ассоциативным мышлением – таких ситуаций не случается? Ваш юмор, должно быть, выражается как-то по-другому?

– Если хотите посмеяться, – сказала ему Александра тихим голосом, – то могу порекомендовать одну американскую комедию. Называется "Тупой, еще тупее", – название она произнесла с особым акцентом, тщательно выговаривая каждую букву и прожигая Франка взглядом. – Как раз для вас, – и она нервно дернула, развязывая, шнурок на своей туфле.

В комнате опять замолчали, только со стороны подоконника послышалось хихиканье.

Пока Александра обувалась, а Франк размышлял, как бы подостойней ответить этой неугомонной девице, Алексис проницательно заметил:

– А насчет знания голливудской продукции я все-таки был прав.

Александра, вспыхнув, забыла про обувь и пулей вылетела из комнаты, наступая на собственные шнурки. Алексис подбежал к двери и крикнул вдогонку:

– Не скучай, крошка! Когда-нибудь ты тоже найдешь свою элиту. А для нас – извини – на роль идеального интеллектуального собеседника ты не тянешь.

**************

«Вот так вот, так тебе и надо, – думала Александра в приступе самобичевания, нервным бегом продвигаясь по улице, не замечая окружившей ее вечерней темноты, луж и грязи под ногами. – А то возомнила себя невесть знает кем: великим сыщиком и гениальным философом в одном флаконе».

Пробежав несколько кварталов, она выскочила на спортивную площадку. На площадке играли в футбол, но Александра ничего вокруг не замечала и лавировала между снующими туда-сюда игроками с упорством слепого сталкера. "Что ж, голубчик, – думала она, вспоминая ухмыляющуюся физиономию Алексиса. – Посмотрела бы я, как бы ты себя повел в отрыве от своей драгоценной кампании! А я-то – дура: сломя голову побежала в логово этих циничных наркоманов, вместо того, чтобы подкараулить где-нибудь этого Алексиса и пообщаться с ним наедине. Надо бы на него какой-нибудь компромат собрать, что ли… Может, он тогда охотнее разговаривать с простыми смертными будет…" В данный момент она как раз пробегала через детскую площадку, где ее почтил своим вниманием и потом долго еще сопровождал огромный бульдог. Пробежав за ней с хриплым лаем пару кварталов, он обиделся на столь невежливое игнорирование своего лая, недовольно вильнул обрубком хвоста и вернулся обратно к хозяину.

Мысленно признавая свое поражение и то, что доступ к свободному общению с подозреваемым Алексисом для нее отныне утрачен, она, тем не менее, упрямо твердила: "Ну, ничего, ничего, еще не вечер!" Вечер, однако, на улице уже начался; солнце село за горизонт, уступив место более скромным светилам – фонарям. Ничего не замечая вокруг, Александра влетела в приветливо распахнутые ворота ночного кладбища и понеслась по темным дорожкам среди могил, таинственных шорохов и мистических скрипов.

Немного потерзавшись, она все-таки попыталась настроиться на позитивную волну. Так, что там говорил Дейл Карнеги? Он, конечно, чересчур рецептурен и поверхностен, как все американцы, но некоторые интересные мысли у него все-таки есть. Ах, да: "если вам достался лимон, сделайте из него лимонад". Попытки сделать лимонад привели ее примерно к следующим рассуждениям.

"Вообще, попытки найти идеального интеллектуального собеседника, или человека с элитарным мышлением, по сути дела, являются прокламацией. Или грешат неверной постановкой задачи. И в этом случае ты должен решить, что нужнее: потуги интеллектуализирования ради того, чтобы покрасоваться собой – таким умным? – думая так, Александра выбежала из ворот кладбища, распугав мимоходом стайку бомжей и, повернув, помчалась по дороге в обратном направлении к студенческому городку (встречные машины при этом шарахались от нее, но она словно бы ослепла). – Или стремление продемонстрировать окружающим, что ты способен преодолеть плоскость повседневного мышления (которое, к слову сказать, оттого, что ты в его эпитете «банальное» забудешь написать первую букву, менее банальным не станет…)? Или все-таки желание познать скрытое, проникнуть вглубь, внутрь, выйти за пределы, не оглядываясь поминутно на оставленные позади границы? Последний тип собеседника, между прочим, может быть не нагружен заинтеллектуализированными представлениями; либо вообще может быть… невежей. (Странно, как будто туфли промокли. От слез, что ли?) Однако он может войти в потайные двери и приобщаться к Тайной Сути, сделать прорыв и прикоснуться к Вечному и Неизменному. Кстати, это не всегда может быть осознанным актом. Часто такие люди бывают проводниками, указывают путь, направление, которому сами они не могут или не хотят следовать. Хоть убейте, – усмехнулась про себя Александра, пробегая мимо магазина "Все для охоты", – но первая ассоциация в этом ряду – Феллини, выдающий поразительные смыслы и глубины, а сам мечтающий снять продолжение истории о дурацком Кинг-Конге. Плюс его (Феллини) alter ego Мастроянни, спонтанно и без особой рефлексии играющий открытия тех самых глубин, но мечтающий – продолжим ассоциации – сняться в роли стареющего Тарзана".