Текст книги "Университетский детектив"

Автор книги: Оксана Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

По словам Жеки, Никита был человеком неробкого десятка. По крайней мере, психологическими комплексами не страдал. Например, в магазине он игнорировал очередь и сразу подходил к прилавку, минуя строй возмущающихся граждан. Придя в гости, сразу объявлял во всеуслышание: "Ха-ха, а у меня носки дырявые!" И потом весь вечер преспокойно общался с хозяевами, не обращая внимания на собственные пальцы, выглядывающие из дырявых носков.

Также у Никиты была отменная эрудиция и просто потрясающее чувство юмора. Правда, в университете, где он учился, об этом никто не знал и даже не догадывался, ибо просыпались данные качества только за его пределами. В пределах же альма-матер его шутки полуказарменного типа, как правило, никто не понимал. Стоило ему начать рассказывать какой-нибудь анекдот в собственной вольной обработке, как изящные девочки-одногруппницы начинали брезгливо морщиться от обилия пошлостей, а парни недоуменно хмурили брови, пытаясь постигнуть смысл.

Вообще Никита иногда мог быть странным, непонятным для товарищей по дворовому хулиганству, человеком. Так, его политические взгляды не были устойчивыми, как у большинства людей, и могли меняться – в зависимости от ситуации. Например, прогуливаясь в пьяной кампании по улице, он готов был отстаивать политику анархизма, выступающего против любого вторжения государства вместе с его милицейской машиной в частную жизнь граждан. Находясь на экзамене или зачете, он был убежден в правоте социализма с его идеалами соборности и круговой поруки, когда все люди – братья и должны помогать друг другу. Особенно – ему, Никите. Никита всегда был крайне прагматичным человеком. Чтобы получить желаемый результат, он мог сделать очень многое, чаще всего – за счет других людей.

Ну и, наконец, Никита любил подчинять своей власти всех – друзей по дворовой кампании, одноклассников, затем – однокурсников из университета… Больше всего доставалось его сестре. Ни один парень не ухаживал за ней дольше двух недель: Никита всегда был на страже. Ему не нравились все: первый – мало зарабатывает, второй – много смеется, третий – часто поправляет очки на носу, четвертый – редко выносит мусор из квартиры, пятый… Впрочем, пятого не было. К Эле просто боялись подходить. Никита контролировал все ее действия, требовал от нее строжайшей дисциплины. Он даже на вечеринки, которые устраивались у Эли на работе, запретил ей ходить без него. А поскольку сам Никита был постоянно занят работой, учебой или собственными друзьями, то и Эля постоянно пропускала торжественные мероприятия и по праздникам, как правило, сидела дома одна.

Эля была человеком неконфликтным, альтруистическим и жертвенным. Она уступала брату во всем, лишь бы он не волновался, и лишь бы в доме не было ссор. Проводя вечер восьмого марта в гордом одиночестве, она придумывала рациональное объяснение своей мягкотелости: наконец-то выпал свободный от работы денек, можно и поспать подольше, и книжку спокойно почитать, и постирушку устроить…

В целом можно сказать, что лучше всего Никита чувствовал себя в пределах определенной структуры, иерархии, где каждый знает свое место и каждому ясны своя роль и функции. Поэтому на работе в офисе (туристической фирме), где у каждого сотрудника "было свое место", Никита чувствовал себя, как рыба в воде. И такого же состояния старался достичь в кампании друзей – дворовых хулиганов, с которыми привык общаться с детства. Правда, в их общении со времен детства не все осталось прежним, кое-что изменилось. Так, становясь взрослее, Никита все больше превращался в тоталитарного лидера, требуя беспрекословного подчинения своих товарищей, взамен обещая им заступничество от нападения группировок из других дворов и помощь в случаях прочих жизненных неприятностей.

– Никита любит похвастаться, – продолжал Жека, – что он – свой в доску чувак, и что для своих друзей готов на все. Только вот… проверял ли это кто-нибудь?

– То есть?

– Ну, на что могут быть готовы ради своих друзей люди наподобие Никиты? Например, на то, чтобы набить кому-нибудь морду. Но ведь он и так готов драться с кем попало и по любому поводу! Правда, Вы знаете, есть одна странная фишка… – Жека задумался. – Может, я и ошибаюсь, но… В общем, мне кажется, что он всегда дрался только с теми, кто слабее него. То есть он никогда бы не вступил в драку с человеком, которому заведомо мог бы проиграть.

Александра задумалась. Интересно, а как оценивал Никита профессора?

– Скажите, – обратилась она к Жеке, – а Никита мог бы, скажем, ударить в спину?

Жека ничего не ответил.

14 глава

– Надо бы с этим Ли еще раз поговорить, – задумчиво протянула Александра.

– Чего еще ты хочешь от него добиться?

– Ты думаешь, с ним не о чем разговаривать? – усмехнулась Александра.

– Снаружи Лера – фатоват, внутри Валера – пустоват, – выдала ироничная Тома.

Проигнорировав ее иронию, философиня начала настаивать на необходимости поговорить с Валерием. Во время вечеринки у Дженис Александре так и не удалось пообщаться с ним поближе. А после его приключений с общажным призраком Валера был в страшных переживаниях – трясся мелкой дрожью, глаза бегали и т. д., – и поэтому недоступен для полноценного общения. Сейчас же он, как надеялась Александра, должен был уже прийти в себя и быть в состоянии без излишних эмоций, обстоятельно рассказать все, что он думает и по поводу странного бандита, и по поводу остальных случайностей и неприятностей.

– Снобоват Валера бедный, – выдала Тома очередной пассаж, но, видя укоризненный взгляд подруги, уже нормальным голосом сказала: – Ну, что ж, пойдем к красавчику.

"Красавчик" оказался у себя и "в себе": он успокоился, глаза уже не бегали лихорадочно, руки не тряслись. Подруги принесли ему в качестве повода своего визита книгу по стилистике и литературному редактированию (в премудростях которой якобы необходимо было помочь разобраться Александре), а также небольшой тортик.

Квартира Валерия была полна разных красивых вещей – от раскиданной одежды до вычурных тарелок, развешанных по стенам в бестолковом беспорядке. Пока Ли, таинственно щурясь под дымчатыми очками, говорил что-то о стилистике, Александра размышляла: "Интересно, как он умудряется всегда выглядеть как с иголочки, если хранит одежду не только в шкафу, но и на стульях, на полу, на холодильнике и даже рядом с кошачьей миской? Спору нет, кот у Ли замечательный – шикарный пушистый перс. И мисочка у него явно дорогая. Только вот идет ли это на пользу Валериной одежде?" Однако присмотревшись повнимательней, она заметила, что вся одежда у Валерия была темных немарких цветов и из немнущегося материала. Исключение составляли несколько ярких экземпляров, аккуратно висевших на плечиках на гвоздях, прибитых на стене под потолком.

Когда с вымышленными проблемами литературного редактирования было покончено, Валерий повел их на кухню пить чай. Посреди разговора об увиденном Валерием призраке, Александра спросила:

– Валера, а ты никого не подозреваешь?

– Ты о ком? – от удивления Валерино лицо удлинилось в области подбородка. – О призраке, что ли? Об этом несчастном создании из потустороннего мира, которое…

– Нет, о покушении на тебя того странного ночного бандита, – терпеливо пояснила Тома. – Ведь, вроде, у тебя ничего не украли?

– Не украли.

– Так зачем же тогда..?

– Ах, зачем… – Валерий надолго умолк.

– Ну? – уже менее терпеливо подтолкнула его Тома, но подавилась лимоном и закашлялась.

– Я думаю, была во всем этом какая-то… нерожденность.

– Чего? – от удивления только что откашлявшаяся после лимона Тома подавилась тортом, стала откашливаться по второму кругу и прикусила себе язык.

– Нерожденность.

– Какого именно рода?

– Ну, у бандита изначально был какой-то план, но потом ситуация изменилась, и он решил этот план переиграть. Так его изначальная идея и не родилась.

– А изменилась эта ситуация, конечно же, с твоей помощью? – с подозрением поинтересовалась Тома.

– Конечно же, – с достоинством ответил Ли. – Благодаря вовремя проявленной отваге и стойкости, а также прозорливости и самоотверженности…

– Слушай, Валер, – ожила Александра, – а вот из тех, кто присутствовал на зачете, когда убили Фрол Фролыча, ты, случайно, никого не подозреваешь?

Произнося эту фразу, она всеми силами старалась сделать вид, что спрашивает просто так, от нечего делать, а потому буквально сверлила взглядом картинку на стене. На картинке в сочных красках был изображен Варуна – индийский бог справедливости, восседающий на своем троне рядом с какой-то неопознанной древнеиндийской гражданкой.

– Да они-то тут при чем? Хотя… Мне не нравится этот Алексис, – протянул Валерий. – И не только в отношении того бандита, но и в отношении убийства профессора!

– Почему? – настороженно спросила Тома.

– Какой-то он… амикошонистый.

Александра улыбнулась очередному неологизму, а догадливая Тома спросила:

– Что, тебя тоже донимал? Небось, обидел чем?

– Ну, обижать себя я не позволю никому, – начал, было, Валерий, но вспомнил ситуацию с ночным раздеванием и продолжил уже менее высокопарно: – Любит он унижать людей почем зря. Ладно бы над этой пустышкой Лизой Гурицкой надсмехался, а то – надо мной!

Пока он обиженно высмаркивался свом маленьким, но симпатичным носиком в огромный, но симпатичный носовой платок, подруги многозначительно переглянулись.

– Ну, например, кичится он тем, что разбирается в рок-музыке. Ну и что? Я вот тоже попсу презираю. Но когда я ему об этом сказал – тогда, когда он меня после призрака до дому провожал – он как давай глаза закатывать: "Ах, как раз такие, как Вы, пишут книги-профанации на тему "Джим Моррисон после смерти": "Джим Моррисон шел по берегу моря", "Джим подошел ко мне", "Джим усмехнулся", "Джим меня понял", "Джим меня…" – тут Ли остановился, почему-то не желая поведать о том, что же там такое между ним и Джимом, согласно фантазиям Алексиса, произошло.

– Ах, – только и могла сказать Тома.

– Вот так, – назидательно откликнулся Валерий. – Так что, как видите, доверия этот товарищ не заслуживает.

Признаться, Александра не совсем поняла, каким образом рассказанный эпизод доказывает, что Алексис не заслуживает доверия в ситуации с убийством профессора, но манеры ехидного наркомана ей и самой не нравились, поэтому она приняла Валерину позицию. Сам же Валерий неожиданно замолчал и уставился в свою кружку с таким интересом, будто там плавал, как минимум, динозавр.

– Что с тобой? – еще более нетерпеливо, чем прежде, спросила Тома, предупредительно отодвигая от себя и тарелочку с тортом, и кружку с лимоном, подальше.

– У меня луна в стакане, – элегичным тоном произнес Ли.

– Ага, и облако в штанах, – тихо пробормотала Тома.

Ли не услышал ее бестактности. Он задумчиво помешивал чай ложечкой, очевидно, размышляя над нечаянной поэтичностью привычных предметов и явлений.

Тома недовольно нахмурилась. Ну, не любила она людей экзальтированных, напыщенных и Театральных. А любила естественных, простых и Настоящих. Тех, кто живет не в искусственно созданных конструкциях, а в реальном мире с реальными людьми.

Александра же неожиданно поняла, чем Философ отличается от Поэта: поймав поэтичный образ и эстетически насладившись им, в отличие от Валерия, она захотела еще и проанализировать, разложить на составляющие и сам образ, и собственное отношение к нему, и его возможное художественное воплощение и т. д., и т. п. Словом, ее сознание во многом тоже было поэтично-художественным, но, вдобавок к этому, еще и каким-то… структурно-классификаторским, что ли. Эдакое поэтико-табличное сознание.

– Послушай, Валера, – обратилась к нему Александра, – а о чем ты пишешь? Я имею в виду твое литературное творчество.

– Я о многом пишу…

– Ну, вот последнее твое произведение – о чем оно?

– Я, понимаете ли, детскими вещами не занимаюсь, игрушечные книжонки не клепаю. А пишу я серьезный роман о взрослых проблемах, – он многозначительно кивнул головой и слегка прикрыл глаза, наслаждаясь собственной крутостью.

Выражение его лица свидетельствовало о том, что Валерий безоговорочно отождествляет себя со всем тем лучшим, что есть в современной литературе. Возможно, именно подобные ощущения заставили в свое время Сальвадора Дали сказать: "Сюрреализм – это я!", а Жерара Филиппа на вопрос о том, как там поживает Париж, ответить подобным образом: "Париж – это я!".

– Ух, ты! И о чем же этот роман? – с интересом спросила Александра.

– О жизни проститутки, – Ли открыл глаза и торжественно посмотрел по очереди на обеих собеседниц.

– А-а… – разочарованно протянули они хором.

– Но это вам не дешевый бульварный романчик, не порнографическое чтиво! – всполошился Ли. – Это – серьезная попытка глубоко проникнуть в психологию женщины, попавшей на сложную стезю…

– Но, Ва-ле-ро-чка, – сладким голосом проскандировала Тома, – в эту психологию кто только ни приникал!

– Кто не проникал? – изумленно уставился на нее филолог.

– Да никто, похоже, в стороне не остался… Вспомни хотя бы «Интердевочку», "Маленькую Веру"…

– "Ночи Кабирии", – подхватила Александра, – "Брак по-итальянски", "Дневная красавица", "Мама Рома"…

– Я уж не говорю о классиках – например, "Воскресенье"…

– Я уж молчу о Голливуде – скажем, "Красотка"…

– Хватит, хватит, – замахал сорванными с носа очками Ли, – лучше бы вы и вправду молчали о том, чего не понимаете, и не говорили о том, чего не знаете!

– Конечно, за отсутствием живого эмпирического опыта мы, может, в чем-то и не сильны, – осторожно заметила Александра (Тома громко фыркнула). – Но ведь речь идет, если не ошибаюсь, о художественном осмыслении этого явления: проститутка, ее жизнь и психология. А таких осмыслений в литературе и кино – хоть пруд пруди. Может, хватит уже обсасывать одну и ту же тему? – и неожиданно для самой себя она пропела голосом коварной оперной злодейки: – Ты о ней не говори – о ней все сказано…

– Ну, как же, – с притворным сожалением протянула Тамара, – о волнующем моменте погружения в… это… во внутренний мир проститутки каждый мужчина хотел бы поведать самостоятельно, – говоря это, она назидательно махала наманикюренным пальчиком, чуть не вонзая отточенный ноготок в грудь Валерия.

– Ну, сколько можно? – взмолилась Александра, сложив руки и возведя очи гор?.

– Сколько нужно, столько и можно, – огрызнулся уязвленный Ли. – Да ну вас…

Он соскочил со стула, подбежал к раковине и нервными движениями принялся мыть свою кружку, расплескивая вокруг воду. Александра, глядя на то, как болезненно он реагирует на критику, устыдилась и тут же на всякий случай принялась ругать себя. И вправду: что это они с Томой так разошлись-разбушевались, как два самовара? Обидели человека… Впрочем, как утешать этого самовлюбленного типа, ей было непонятно.

– Ладно, не обижайся на нас, – просительно произнесла она, наконец. – Наверное, это в нас университетский гонорок играет. Давай мириться, а?

– Давай-давай, – невнятно пробурчал Валерий.

– Послушай, Валер, а все-таки: как ты думаешь, что надо было этому ночному бандиту?

– Надо полагать, мои дхармы и тугрики, – проворчал, отвернувшись, Валерий.

Александра засмеялась:

– Сомневаюсь, чтобы его заинтересовала твоя добродетель…

– Какая еще добродетель? – оторопел Ли, роняя вымытую кружку на пол.

– Дхарма – это добродетель, или вечный закон в буддизме. Ты ведь, если память мне не изменяет, высказывался восторженно по поводу буддизма? Так неужели не знаешь, что такое дхарма? Скорее, ты имел в виду драхмы – то есть денежные единицы?

– Ну, ладно, – поморщился Ли. – Не выпендривайся, философиня доморощенная!

– А ты не используй незнакомых тебе слов, филолог недорезанный! – в такт ему ответила Александра, в свете последних событий начавшая утрачивать природную мягкость.

– Ребята, давайте жить дружно! – воскликнула Тома.

Мир был кое-как налажен – после того, как подругам пришлось выслушать несколько сонетов и длинную балладу Валериного сочинения.

********************

Подруги входили в комнату Александры, рассуждая о личности Валерия.

– Ненатуральный какой-то этот Ли, – Тома нахмурилась. – Художественным осмыслением проституции увлекается. Буддизмом, опять же… Смешно, честное слово.

– А мне – не смешно, – Александра тоже нахмурилась.

– Почему?

– Вот смотри: в своем творчестве Ли – довольно изощренная натура…

– Скорее, извращенная, – пробормотала Тома.

– Так вот. Как ты думаешь, теоретическое увлечение буддизмом может повлечь воплощение его положений и законов на практике?

– Естественно. Это уж ты мне – как человеку, прожившему четыре года в одной общаге с философами, – поверь!

– Значит, закон воздаяния – или, говоря современным языком, наказания – тоже можно начать воплощать в реальной жизни?

– Ай, – Тома махнула рукой, – опять ты – о своих философских абстракциях.

– Нет, я – о тех фот…

– Стало быть, закон воздаяния? – перебила ее Тома. – Буддизм? И, кажется, еще карма? А вот я, наверное, в прошлой жизни была Раскольниковым.

– Почему это? – удивилась Александра.

– А отчего, ты думаешь, мне так патологически со старушками не везет? Явно я одну из них в прошлой жизни грохнула, а теперь за это расплачиваюсь…

Тома поникла головой. С каждым разом ее рассказы об измывательствах квартирной хозяйки становились все мрачней и отчаянней… Александра сочувственно вздохнула.

– Ладно, не переживай. Давай лучше радио включим – может, там какую-нибудь хорошую жизнеутверждающую музыку передают?

Она включила радио. Из приемника раздался бодрый голос диктора:

– Культовый кинорежиссер Педро Альмодовар собирается снимать очередную мелодраму. Картина, как всегда, будет наводнена насмешками над стереотипами и этическими нормами, гомосексуализмом, наркоманией, женоненавистничеством и проституцией…

– Проституцией? – чуткое ухо Томы уловило ключевое слово.

– Еще один, – вздохнула Александра.

********************

Когда девушки ушли, Ли глубоко задумался. Добродетель? Кого подозревать? Кажется, он знает, что нужно было этому ночному бандиту. Но эта философиня… Неужели она о чем-то догадывается? Ли подошел к окну. Когда, интересно, выпадет первый снег? Это всегда так красиво, так завораживающе.

********************

– У меня складывается странное ощущение, – призналась Александра, – что непонятные, даже страшные случайности все больше накапливаются. И по мере их накопления мне все больше кажется, что это – не просто случайности. Это уже – некоторая закономерность.

– М-да, похоже на то, – согласилась Тома. – Что ж, давай попробуем разобраться.

Начать разбираться решили с Валерия и его первой «случайности» – ночного бандита.

– Вот интересно, – сказала Тамара, – Валерий говорил, что денег у него не взяли. Да?

– Да…

– А потом говорил, что бандитам от него нужны были его дхармы… тьфу, драхмы и тугрики.

– Ну да…

– Противоречие?

– Противоречие, – согласилась Александра.

– Идем дальше, – довольная согласием публики, сказала Тома. – Что у нас было дальше?

– Дальше у нас была дохлая кошка.

– Так. Ты кого-нибудь видела перед тем, как тебе ее подкинули?

– Дженис, – быстро ответила Александра.

– Хм… Наверное, Дженис тут ни при чем. Даже при всей ее общительности.

– Причем тут ее общительность?

– Притом, что, в принципе, номер с запугиванием дохлой кошкой могла проделать и она – ради кого-то из своих друзей.

– Да ну… Дженис не такая…

– Например, ради Валерия, – продолжала Тома. – Или ради Алексиса.

– Ах, да! Я же еще и его видела! – вспоминая, крикнула Александра. – Сидел, ждал меня под дверью. А когда я зашла в комнату – кошка уже была там. То есть, теперь уже не совсем кошка, а…

– Уж можешь мне поверить, – авторитетно произнесла Тома, – Алексис приходил не из-за кошки.

– Не из-за кошки?

– Уж мне можешь поверить, – с нажимом повторила Тома.

Александра посмотрела на нее недоверчиво, но спорить не стала.

– Потом еще фотографии с пытками. И призрак… Что же это за общажный призрак такой? – недоуменно спросила Тома. – Может, Ли просто выдумывает? Фантазия у него богатая, так что…

– Призрак? – усмехнулась Александра. – Кажется, я знаю, где искать этот фиолеточелковый фантом.

********************

Она подкараулила Лизу Гурицкую после занятий в университете. На Лизе на этот раз был облегающий белый плащ, чересчур обтягивающие брючки леопардового окраса и кофточка с потрясающим декольте. Демонстрировать, правда, в этом декольте было абсолютно нечего, но из-за вызывающего размера выреза взгляды окружающих застревали именно там. Что от них, очевидно, и требовалось.

Не слушая Александриных вопросов, Лиза, возбужденно подкудахтывая, рассказала ей все.

О том, как она пришла пьяная домой после вечеринки у своих одногруппников. О том, как повалилась на кровать, не раздеваясь и не заперев дверь, и заснула. О том, как посреди ночи ее вдруг схватили, накинули черный целлофановый пакет на голову и обвязали тело жестким холщовым мешком (соседка по комнате вот уже две недели гостит у родителей в другом городе, Лиза пока живет одна, и заступиться за нее было некому). О том, как ей брызнули в лицо чем-то резким и удручающе неприятным. И она, еще не успевшая проснуться, снова отключилась.

О том, как утром она очнулась почему-то на балконе соседнего общежития. Пакета на голове уже не было, но ноги и руки были крепко связаны поверх обтягивающего тело мешка, а во рту торчал носовой платок – совершенно неэстетичный, грубый и, кажется, в недавнем прошлом даже использованный по своему настоящему предназначению. О том, как, стараясь не глядеть на желтые пятна на этом платке и глупо перебирая онемевшими руками, она еле открыла балконную дверь. Как прыгала на связанных ногах по общажным лестницам. Как на встречу ей попался "этот мерзкий, гадкий, подлый Ли", который, вместо того, чтобы помочь несчастной девушке, почему-то бросил в нее тортом, от которого она едва увернулась, и кинулся прочь с истошными воплями.

Вот и все. А потом ей навстречу попался знакомый мальчик с исторического факультета, быстро развязал на ее руках-ногах веревки, вытащил дурацкий кляп, выбросил все это бандитское безобразие тут же у мусоропровода, и она упала в его объятия (мальчика объятья, а не мусоропровода). А потом… Ну, это уже, пожалуй, неважно… На этом месте Лиза захихикала так открыто, как будто приглашала порадоваться вместе с ней.

Александра послушно подняла на нее глаза, чтобы порадоваться, и вдруг выронила книжки, которые держала в руках.

– Что с тобой? – удивилась Лиза.

– Нет-нет, ничего, – пробормотала Александра. – Просто рассеянность такая – философическая.

Не могла же она сказать Лизе, что только что сделала досадное, неприятное открытие: рассказывая о покушении и связанных с ним ощущениях, Лиза… наслаждалась. Она наслаждалась собой, упивалась пикантностью и необычностью ситуации и собственным участием в ней.

********************

Вот так и закончилась эта сказка. И спящая красавица осталась догнивать в своем хрустальном гробу, и принц ушел ни с чем. Ну, подумай сам: кому нужна баба с колтуном в волосах, в измятой одежде, за двести лет изъеденной молью, и запахом болотных лягушек изо рта?

Почему лягушек? А ты думаешь, ей, пока она спала, кто-то зубы чистил?

А ты спи, спи, сынок. Я тебе завтра другую сказку расскажу. О том, как волк после пятого козленка от булимии загнулся…

********************

Валерий Ли довольно потер руки. Как это он раньше не подумал про Интернет? Великое дело! Сегодня же он…