Текст книги "Русская весна"

Автор книги: Норман Ричард Спинрад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 37 страниц)

V

– Будет настоящий вечер, – уверял Соню в такси Пьер Глотье. – Европейское космическое агентство дает прием для потенциальных потребителей, там будет народ со всей Европы, Ближнего Востока и Африки, может быть. Ученые, короли печати и черт знает кто еще. Агентство старается собрать побольше народа, чтобы найти грузоотправителей для их космоплана «Дедал», которого, видимо, еще нет, поэтому не сомневайся, все будет по высшему классу и в изобилии!

Насчет размаха Пьер оказался прав. Прием был на улице Фош, номер 16. Вероятно, это был специальный этаж для приемов в особняке плутократа старой школы – необъятный, в стиле XVIII века салон и два зала поменьше и поскромней. В главном зале стены были обтянуты красной с золотом парчой, а на высоких лепных потолках красовались хрустальные люстры. Повсюду стояли антикварные кресла, но на место мрачных портретов, пейзажей и батальных полотен, в тяжелые золоченые рамы, развешанные по стенам, были вставлены эффектные фотографии: кольца Сатурна, грандиозный Юпитер, спираль Галактики и обязательный вид Земли из космоса.

За длинной стойкой команда барменов в смокингах разливала для гостей недурное шампанское, кому сколько надо, и смешивала по заказу коктейли. У другой стены был огромный стол, заставленный нарезанной гусятиной и утятиной, окороками, огромными блюдами с устрицами, мясом крабов и омаров, копченой лососиной. Стояли вазы с русской икрой, бутерброды с анчоусами и тому подобным. Гвоздем этого грандиозного буфета была скульптура из мороженого, метра три в длину, – авиалайнер в момент взлета, с хвостом замороженного пламени.

Прием был воистину интернациональный: немцы, испанцы, англичане, датчане, португальцы, бельгийцы, арабы, даже несколько турок и японцев и неизвестно кто еще. Мужчины всех возрастов, видов и обличья, а женщин было раза в четыре меньше. Но Пьер не побеспокоился предупредить Соню, что все эти люди пришли сюда либо заниматься делами, либо обсуждать технические проблемы, которые Соню не интересовали и не могли интересовать. Как обычно, Пьер предоставил ей самой о себе позаботиться и теперь летал по салону, вынюхивая материал для научно-популярных статей. Соня бесцельно бродила туда-сюда, пила шампанское, ела и ждала какого-нибудь интересного мужчину, который попытался бы к ней подкатиться. На ней была обтягивающая юбка из белой кожи с косым разрезом, так что ее левое бедро было на виду, а правая нога закрыта ниже колена. Она надела для контраста черную блузку с разрезом, открывающим правое плечо и верхнюю часть правой груди; вокруг талии – красный пояс; модные блестки звездной пыли в длинных темных волосах.

Даже Пьер отметил, что она выглядит ослепительно. Она могла сказать себе, и не слукавить, что здесь нет другой столь привлекательной женщины. Мужчины должны были крутиться вокруг нее без счета – и не тут-то было. Они занимались своими разговорами, а единственная женщина, окруженная свитой поклонников, была простоватого вида дама – в возрасте, должно быть, лет шестидесяти. Соня нечаянно услышала, что дама рассуждала о каких-то «червоточинах», что, по-видимому, больше относилось к далекому космосу, чем к испорченным яблокам. Правда, несколько мужчин пытались заговорить с Соней, в основном по-французски и лишь один по-английски, а еще один – на совершенно непонятном немецком. Но все они оказались странными типами, по виду вроде бы приемлемыми, но абсолютно неаппетитными в сексуальном смысле. Потому, наверное, что они были невыносимо скучны. Простодушные разговоры о буфете и бормотание на технические темы – о летательных аппаратах, чувствительных элементах, каких-то низких и прочих орбитах. Кто бы ни подошел, разговор выходил пустой.

Соня начала раздражаться; все это ее нервировало. Завтра взойдет лондонская порнозвезда, то есть Соне надо срочно уладить свои дела, а она угодила на прием, где было около двухсот мужчин со всего света или, во всяком случае, со всей Европы, и ничего не получалось.

Но ведь есть здесь хоть один – один мужчина, годный хотя бы для простенького флирта!

И тут Соня его увидела.

Он был примерно ее возраста, неплохого телосложения, не то чтобы красавец, но близко к тому. Но главное – и это Соня поняла сразу – она привлекла его внимание.

Он стоял в одиночестве, прислонясь к бару, держал в руке бокал с шампанским и смотрел вокруг с очаровательным выражением вселенской скуки. Наконец-то нашелся человек, которому тоже смертельно скучно в этом сарае! Можно посчитать это признаком хорошего вкуса. Вот мужчина, на которого стоит обратить внимание.

Это была не лучшая идея – пойти на прием с Андре, тоскливо думал Джерри Рид, стоя у бара. Здесь не обойдешься английским. Эта Мари-Кристина, которую предлагал Андре, наверное, говорит по-английски и могла бы переводить, хотя попробуйте-ка отыскать проститутку, смыслящую в технике...

Возможно, Баннистер был прав, говоря, что английский – рабочий язык ЕКА, но здесь все говорили по-французски. Баннистер не пришел, Андре уединился с потенциальными покупателями ракетных ускорителей – алжирцами или сенегальцами, и Джерри слонялся один уже битый час – ел, пил шампанское и жалел, что не может принять участия в интереснейших – в чем он нисколько не сомневался – разговорах между инженерами разных наций.

– C'est une soir?e un peu grise, hein, beaucoup de cuisine et tr?s bonne aussi, et la boisson aussi, mais les gens... [38]38
  Эй, послушай-ка, а вечеринка так себе, хорошей жратвы навалом, и выпивки навалом, но народец... (фр.)


[Закрыть]

– Что-что?

О, Господи, самая красивая на приеме девушка, брюнетка со звездной пылью в волосах, одетая в вызывающий черно-белый наряд, с соблазнительными пухлыми губками и огромными зелеными глазами. С очаровательной улыбкой она подошла прямо к нему и – надо же! – принялась болтать по-французски. Что за изощренная пытка!

– Э... не парле ву франсе... – пробормотал Джерри.

– Je ne parle pas fran?ais [39]39
  Я не говорю по-французски (фр.)


[Закрыть], так будет правильно, – сказала она. – Вы англичанин?

Она говорила по-английски!

Джерри заколебался. Он слышал краем уха, что американцы чертовски непопулярны в Европе из-за каких-то дел в Латинской Америке, торгового баланса, национального долга и так далее, но не задумывался об этом, пока девчонки в закусочной не показали ему спины. Он решил было прикинуться англичанином или канадцем, но девушка, кажется, говорила на хорошем английском – как бы она не учуяла неладное...

– Не-а, американец, – сказал он и внутренне поджался, думая, что ее улыбка сейчас погаснет.

– Американец! – воскликнула она, и улыбка не погасла, а стала еще шире, и глаза засветились, как два изумрудных лазера.

Настоящий живой американец! Вот так удача! Заполучить в Европе американского любовника – это же экзотика, все равно что поймать андоррца. Тем более если ты русская!

...Соня не задумывалась, почему американцы стали экзотикой в Европе, но это действительно произошло. Соединенные Штаты ограничили свои капиталовложения в Объединенной Европе и еще сильней – европейские в Америке. Они дали доллару падать как камню по отношению к ЭКЮ, чтобы девальвировать свой чудовищный внешний долг, переместили капиталы в Латинскую Америку, в военные авантюры там же и в пресловутую «Космокрепость», и крикуны в Конгрессе стали вопить об отказе от зарубежного долга и даже экспроприации европейских вкладов в Штатах. Так что американцы не могли ждать теплого приема в странах Объединенной Европы. Более того, когда доллар свалился по отношению к ЭКЮ, европейская валюта стала не по карману для американских туристов, они теперь не могли массами ездить на континент. В Европу ездили лишь богатые капиталисты, имеющие доходы в ЭКЮ, или посланцы крупных корпораций. У них не было контактов с русскими, которые вытесняли их, американцев, с позиции привилегированных иностранцев.

– Меня зовут Джерри Рид, – представился Джерри. – А вас?

– Со... – начала Соня и запнулась. – Саманта Гарри, паренек, я из Лондона, – сказала она, пытаясь подражать выговору лондонских низов. – И я, черт возьми, не понимаю, как меня занесло на эту проклятую лягушачью вечеринку!

Наверное, ей не удастся залучить его в постель, если она признается, что она русская, – всем известно, американцы ненавидят русских. И кроме того, это будет любопытный фокус – убедиться, что она владеет английским настолько хорошо, чтобы парень считал ее британкой хотя бы до завтрака...

– Ваш бизнес связан с космическим пространством?

– Космическое пространство? – тряхнув головой, вопросила Соня. – Единственное пространство в моем бизнесе, миленький, у меня между ног.

– Что?!

Где пенни, там и фунт, как могла сказать себе Саманта Гарри, лондонская порнозвездочка. Раз уж Соня выдумала эту английскую даму, то почему бы не снабдить ее приметами подружки Пьера Глотье, сдобной пышечки из Лондона? На парня это может подействовать.

– Старый добрый трах-трах, понимаешь, иду нарасхват, хотя мой звездный номер – концерт на кожаной флейте – уловил, приятель?

– Господи, вы о чем?

– О своей профессии, конечно!

– О какой?

– Вставь-и-вынь, как говорится.

Номер почему-то не прошел.

– Ой, нет, никаких шлюх, – простонал мистер Джерри Рид.

– Эй, милок, ты не понял, – сказала Соня. – Я те не дерьмовая шлюха! Я в шоу-деле!

– Шоу? Какого сорта?

– В шоу-деле показывать свое дело, – ответила Соня. – На записи, понимаешь, телепорнуха. Жевать старого трахалу – моя специальность.

– Ты – порнозвезда?! – воскликнул он.

– Ну, пока еще не звезда, парень, – сказала Соня. – Потому-то я и здесь, в этой проклятой Лягушатии. Этот французский журналист наболтал дерьма-пирога, что устроит мне роли в Париже, но устроил только самого себя, а сейчас приволок меня на эту вечеринку и смылся со своими друзьями-лягушатниками пудрить свой драгоценный нос.

Соня схватила Джерри за руку и шлепнула его по заду.

– Что скажешь, если мы тоже смоемся, а, приятель? – предложила она. – Ты мне расскажешь о великом космосе, а я попробую заполнить твою трудовую пустоту. Это, понимаешь, лучше, чем выпендриваться в этом ящике.

Она видела, как он покрывается испариной, стараясь удержать свою челюсть на месте – чтобы она не отвисла до колен. Будь что будет – выиграешь, проиграешь или сведешь вничью, но забава становилась самым смешным из всех ее парижских развлечений.

Оказалось, что эта лондонская девица из простых хорошо говорит по-французски. Возможно, французам, с которыми она так свободно болтала – официантам, барменам, водителям такси, ее французский казался таким же чудным, как Джерри – ее английский. В этом было что-то унизительное: если порнодива Саманта справляется с языком, какого черта не может он? Она и город знала неплохо; по крайней мере, злачные места, в которых Джерри не приходилось бывать ни с Андре, ни с Николь. Она привела его в странный бар в проулке у Елисейских полей, где половина посетителей обоего пола была обрита наголо и имела на черепах замысловатые татуировки и бахала синтезаторная музыка в неоафриканском стиле.

– Зверинец зомби, милок, – сказала Саманта. – Сама такой была в Лондоне, у меня под волосами уродская морда ящерицы и еще Элвис на мохнатке.

– Не ты тянешь меня за штанину?

– Я? – Она сунула руку под стол и неожиданно дернула его за член. – Это не штанина, а что?

Саманта позволила ему один хороший поцелуй в такси, по пути к следующему прибежищу – ночному клубу в арабском стиле где-то на востоке города. Там они сидели на подушках, пили крепчайшее молочно-белое снадобье с лакричным привкусом. Девочка лет десяти исполняла танец живота – она вертела лобком дюймах в шести от носа Джерри. Саманта мягко положила его руку на внутреннюю сторону своего голого бедра.

Из арабского клуба они перешли в подвальный диско-дансинг с весьма подходящим названием «Лондон». Зал был отделан деревом и кожей, исполнялся старый панк-металл – семидесятые годы, если не древней, – и орудовали немолодые бармены в черных кожаных куртках, с крашеными ежиками или стрижками-мохаук и булавками, вколотыми в щеки. Выпивки – никакой, кроме крепкого пива и джина с тоником, а в воздухе висел такой плотный маслянистый туман, что Саманта могла и не заметить, какой Джерри никудышный танцор. Это она вытащила его потанцевать.

Когда они вернулись в бар, Саманта прижалась к Джерри всем телом, обняла его голой рукой и хрипло прошептала ему в ухо:

– Эй, паренек, не желаешь чего-нибудь по-настоящему грязного?

– Что ты имеешь в виду? – с готовностью отозвался Джерри.

– Не то, что думаешь, милок, нет пока, но не волнуйся, когда надо, свое получишь, ведь ты же не хочешь думать, что я – дешевка, а?

И она повезла его на площадь Пигаль.

– Самое блевотно-ужасное секс-шоу в веселом Париже, паренек, – объявила она в такси, – но каждый должен увидеть всё, как сказал себе викарий, встав голой жопой перед зеркалом.

Она не шутила. В непримечательном баре на пьедестале стояла клетка, в которой маленький песик трахал здоровенную кошку.

– Господи Иисусе! – воскликнул Джерри. – Глазам своим не верю!

– Занятная штучка, а?

– Как ты находишь такие места, Саманта?

– О, я таскаюсь в Париж лет с шестнадцати, с помощью большого пальца. От Дувра до Лягушатии рукой подать, из двери в дверь, дошло?

Джерри никогда об этом не думал, но Саманта была права. Лондон ближе к Парижу, чем Лос-Анджелес к Сан-Франциско, хотя они в разных странах и люди говорят на разных языках.

– Поэтому и научилась французскому?

– Проводить время намного лучше, если треплешься по-местному, правда? Я нахваталась старого deutsch [40]40
  Немецкий язык (нем.)


[Закрыть] тоже...

– Ты была и в Германии?

Саманта расхохоталась.

– Эй, янки, здесь ведь Европа, вникни! Большой палец, короткая юбка, похабный вид – и школьница на каникулах может ехать куда угодно. Охочие мужики слоняются по Брайтону постоянно, понял?

– Да, похоже... – сказал Джерри с некоторой ревностью. Такое могло быть и с ним. И он мог бы быть подростком, свободно разъезжающим по всей Европе.

Собаку с кошкой сменили утка с петухом.

– Как они заставляют животных это делать?

Саманта пожала плечами.

– Ты ведь ученый, Джерри, правда? Вот и объясняй!

Джерри задумался.

– Ну, если надушить животных нужными феромонами и впрыснуть обоим биохимический возбудитель, может получиться, если половые органы соответствуют, я так думаю... – сказал он. – С другой стороны, это может быть голография...

– Голография?

Утку с петухом сменили небольшая свинка и обезьяна-развратница.

– Это интересно, а? – деланно-устало проговорил Джерри. – Ладно, я покажу тебе по-настоящему чудное зрелище, если смогу найти это место.

Выйдя из бара, они бродили по Пигаль в поисках голографического шоу, пока Джерри не вспомнил название – «Банд Дессине» – и не поручил Саманте спросить, где оно находится.

Как раз когда они вошли, на сцене появился клоун в костюме супермена. Рыжая голая дама ждала его на красном диване.

– Милок, – сказала Саманта с легкой ухмылкой, – я что, должна тебя информировать, что знакома с этим занятием?

Джерри промолчал. Он сидел и ждал, как она будет реагировать на эту порноголографию, и – все в порядке! – она вытаращила на него такие же удивленные глаза, как он два дня назад на Андре Дойчера. Она взвизгивала, она смеялась, и она посмотрела на Джерри странным недоуменным взглядом, когда Хэмфри Богарт, Мэрилин Монро, Гитлер и прочие устроили свой непотребный спектакль. Эта оргия превратилась в живой фриз индийского храма, и Саманта совсем притихла, а когда начали заниматься любовью греческие боги и богини, она взяла Джерри за руку. Действие кончилось; лондонская порнозвезда с грязной речью нежно смотрела на Джерри – простодушная молодая женщина, которой она и была на самом деле.

– Ты замечательно придумал, Джерри, – негромко сказала она. – Давай пойдем в какое-нибудь спокойное место? Тихое и романтичное, где можно тихо посидеть и поговорить?

– Вот уж не ждал, – сказал Джерри. – Но я знаю как раз такое место.

Соня слышала про отель «Риц», но никогда в нем не бывала, и ей не пришлось играть в Саманту Гарри, чтобы изобразить изумление. Рядом с этим храмом помпезного рококо XIX века Зимний дворец и Версаль казались скромными и сдержанными. Самое удивительное – «Риц» не был музеем, здесь жили богачи и платили за это огромные деньги. В таких местах Соня с гордостью вспоминала, что она – гражданка социалистической страны. И в некоей связи с этим чувством спектакль «Шлюшка Саманта Гарри» потерял для нее всякую прелесть.

В момент знакомства Джерри был для нее абстракцией, спасением от скуки и в перспективе – первым американским любовником. Заодно она опробовала в этом предприятии свой английский. Она создала себя-Саманту по фильмам и книгам, а основой было ее воображение. Она представила, как вела бы себя на ее месте лондонская подружка Пьера, и принялась таскать Джерри по гнусным заведениям, о которых узнала из статьи Пьера «Грязные дыры Парижа». Ей хотелось посмотреть, как скверная лондонская девка будет шокировать наивного старомодного американца.

Но она забыла, что наивные старомодные американцы терпимы и доброжелательны – Джерри таким и был. Она не ожидала, что он будет обходиться со «скверной девкой» так мило и сердечно, и совершенно уж не ожидала, что сама будет очарована – он так галантно противостоял грубому напору похотливой и распутной бабы... Соне очень хотелось отдаться этому славному парню.

Беда в том, что она хотела творить свою любовь как Соня Гагарина, а не Саманта Гарри. Но она не знала, как сознаться в розыгрыше, не потеряв его, не заставив его ощутить себя дурачком, попавшим впросак из-за этой коварной русской...

...Бар «Хемингуэй» располагался в противоположном крыле отеля и на фоне прущей отовсюду роскоши выглядел на удивление скромно – крошечный зальчик, небольшая стойка, за которой один-единственный бармен; несколько маленьких столиков, бюст Хемингуэя да десяток его черно-белых фотографий на стенах. В дальнем конце бара сидели за столиком две пожилые пары, больше никого не было. Самое подходящее место для задушевного разговора: тишина и уют – Соня даже не ожидала, что здесь такое возможно. Джерри Риду снова удалось удивить ее и очаровать.

– Ну что, милый мой, – сказала она, когда Джерри заказал коньяка, – может, расскажешь немного о себе, прежде чем мы приступим к старой доброй игре «сунь-вынь»? Я уже выложила тебе всю свою подноготную...

Ничего другого ей теперь не оставалось: и дальше играть Саманту – может быть, он разговорится. Джерри, что греха таить, всерьез заинтересовал ее, и не только потому, что ей не доводилось до сих пор встречаться с американцами. Что-то в нем было особенное, притягательное. Вроде бы наивный американский турист, но ведь из-за трудностей с обменом валюты этот тип заокеанских гостей почти перевелся. Явно не богач и уж совсем не похож на представителя крупной корпорации – однако вот он, в Париже.

– Я не уверен, что тебя интересует... – начал Джерри.

Соня вульгарно, по-самантовски, рассмеялась.

– Ну, например, птенчик, скажи мне, что наш славный парнишка делает в таком месте, как Париж?

Джерри тоже рассмеялся.

– Ничего не делаю. Меня здесь соблазняют.

Саманта опустила руку под стол и погладила его по бедру.

– Я имею в виду не сегодня, милок, – проворковала она. – Что тебя привело в Париж?

– Говорю же тебе, меня соблазняют. Охотники за головами.

Саманта уставилась на него широко раскрытыми глазами.

– Ты что, прячешь высушенную голову туземки из Новой Гвинеи и ничего мне не сказал?

Джерри снова рассмеялся.

– Нет, каннибалы тут ни при чем. Это охотники из ЕКА – Европейского космического агентства.

– Да ну?!

– Тебе это интересно? – с сомнением спросил Джерри. – Я в общем-то могу объяснить, но без технической терминологии будет сложно, а мне не хочется тебе наскучить...

Саманта перенесла руку повыше и, глядя ему прямо в глаза, улыбнулась самой обворожительной улыбкой, на какую только была способна; ее лицо вдруг приобрело, как показалось Джерри, удивительно серьезное выражение.

– На этот счет можешь не беспокоиться, милый, – мягко сказала она.

Джерри молчал, не сводя с нее пристального взгляда. Где-то в глубине его души словно распускался цветок. Глядя в ее большие зеленые глаза, он неожиданно понял, как одиноко ему в Париже, как много с ним всего случилось, какое серьезное решение ему предстоит принять и как сильно ему хочется с кем-нибудь, с кем угодно, обо всем этом поговорить.

– Ну давай, Джерри, – сказала Саманта, – открой мне тайны своей души.

Джерри вздохнул, пожал плечами и заговорил.

Он рассказал о своей работе в корпорации «Роквелл», о проекте «Дедал» и о встрече с Андре Дойчером в Лос-Анджелесе. Рассказал о работе, которую ему предлагают, о жалованье, о квартирах, что ему показывали.

Джерри сидел и рассказывал, время от времени поднося к губам бокал с коньяком, Соня слушала его, затаив дыхание, и тут стало совершаться что-то удивительное, ни с чем не сравнимое. Джерри неожиданно понял, что рассказывает о таких вещах, о которых никогда раньше не говорил с женщинами, да ни одна женщина из тех, кого он знал, не стала бы слушать его, затаив дыхание, и Джерри даже не думал, что когда-нибудь такую встретит.

Ни с того ни с сего он принялся рассказывать молоденькой порнозвезде из Лондона о Робе Посте и кончине гражданской космической программы в своей стране, об отцовской коллекции фантастики, о четырехлетнем мальчишке, который сидит перед телевизором с вазой шоколадного мороженого и смотрит передачу о первой высадке человека на Луну. Он поведал ей о своих несбыточных мечтах. Сказал, что больно сознавать, что ты родился не в свое время, что умрешь задолго до того, как звездолеты с Земли вырвутся на широкие галактические просторы и люди встретятся с цивилизациями, ушедшими далеко вперед, – ведь где-то там, на планетах у далеких солнц, они наверняка есть.

Джерри говорил долго – во всяком случае, ему так казалось, он говорил, забыв, где он и кто с ним рядом, забыв о ее руке, о том, что – как он надеялся – произойдет между ними. Он словно вновь переживал свою жизнь – с того часа, когда «Игл» опустился на поверхность Луны, до сегодняшнего дня.

Саманта Гарри слушала его с широко раскрытыми глазами, все больше наклоняясь над столиком, и, когда у Джерри кончился наконец завод, ее лицо оказалось в нескольких дюймах от него. Он чувствовал ее дыхание, словно по волшебству ему передавался ровный ритм ее сердца.

Джерри умолк, она коснулась рукой его щеки и нежно поцеловала в губы.

– Удивительный рассказ, Джерри, – сказала она, чуть отстраняясь, – и ты совершенно удивительный человек.

Джерри собрался с духом, накрыл ее руку под столом своей, сжал и спросил:

– Ну, будем?..

– Конечно, милок. Меня теперь за уши от тебя не оттащишь.

Номер у Джерри оказался потрясающим. В другое время Соня, наверное, поразилась бы убранству, и скорее всего кричащая роскошь вызвала бы у нее улыбку, но сейчас ей было не до того. Соня знала многих мужчин, и общение с ними обычно доставляло ей удовольствие. Порою любовники, например, тот же Пьер Глотье, становились ее друзьями. Но до сих пор в жизни Сони был лишь один человек, который заставил ее всерьез задуматься, не влюблена ли она, – Юлий Марковский. В свое время она чуть не вышла за него, но предпочла свободу и жизнь на Западе и, сказать по правде, редко сожалела о своем выборе. Однако, слушая Джерри Рида, она вдруг вспомнила Юлия: его увлеченность, его слова в ту ужасную пьяную ночь в Москве, их последнюю ночь. «Существует часть жизни, которую ты не видишь, – раздраженно говорил он. – Ты слепа. Твои глаза не различают цвета страсти, истинной преданности чему-то большему, чем ты сама».

Юлий сказал это в сердцах, тогда Соня не поняла его или не захотела понять, но теперь, когда она услышала трогательный рассказ Джерри о его собственной страстной мечте, ей наконец стало ясно, что имел в виду Юлий.

Джерри вообще напоминал ей Юлия, но чего-то в нем было больше, а чего-то меньше, и от этого он казался ей и душевней и ближе.

Подобно Юлию, Джерри знал радость, которую дарит преданность чему-то большему, чем ты сам, но, в отличие от него, Джерри лишен жгучего стремления к славе, богатству и личной власти. Джерри по-настоящему предан своей великой идее. Возможно, он тоже мечтал сдвинуть мир с места, почувствовать, как мир поддается, – но отнюдь не для того, чтобы, натянув узду, подчинить себе дикого жеребца истории, собственной волей изменить судьбы человечества, нет. Ему просто хотелось стать одним из тех, кто претворит в жизнь его представления о золотом веке и по-детски радуется, что может хоть немного пожить в мире своей мечты. Пусть Соне и не дано разделить его видение будущего, но, в отличие от Юлия, одержимость придавала Джерри какое-то особое, трогающее душу обаяние – это Соня чувствовала, это, если не умом, то сердцем, могла понять, за это могла полюбить.

Если, конечно, щемящая нежность, охватившая ее, когда она обняла Джерри и потянула за собой на широкую кровать под пологом, в самом деле означала любовь.

Джерри Рид не очень хорошо представлял себе, что значит оказаться в постели с восходящей порнозвездой; он ждал какого-то невообразимого сексуального пиршества, но то, что произошло, не имело ничего общего с его фантазиями.

Она сразу взяла инициативу в свои руки – это можно было предвидеть; уверенно и без стеснения раздела его – к этому он тоже был готов. Но когда Соня встала, чтобы он видел, как она раздевается, происходящее приобрело какую-то трогательную окраску – не дешевый стриптиз с порнодиска, нет. Сладостное откровение, чудо – только для него одного, словно никому из безликого множества незнакомцев не доводилось видеть, как она обнажает маленькую грудь с твердыми сосками и манящий треугольник внизу живота.

И совсем не мог представить себе Джерри, что они так долго будут глядеть друг другу в глаза, не произнося ни слова, не дотрагиваясь друг до друга. Что начнется все обычным поцелуем. Джерри даже не сразу понял, что происходит, но все мысли об умопомрачительных экзотических ласках тут же вылетели у него из головы, и он ни капли не жалел об этом: она просто откинулась на спину, сама направила Джерри и обняла его ногами. И оказалось, это как раз то, что надо – взяв ее в самой обычной позе, Джерри почувствовал: все правильно, естественно, как-то по-домашнему.

Поначалу он смущался, что с ним такая многоопытная женщина, от его возбуждения все едва не кончилось сразу; он успел испугаться, что не оправдает ее надежд. Но это прошло, когда она чуть сбавила темп. Спустя несколько секунд он справился с собой, и очень скоро плавный неторопливый ритм вынес ее к первой вершине.

А он продолжал... да, именно любить ее – двигаясь ровно, размеренно, с уверенностью и даже изяществом, которого никогда за собой не подозревал. Опасения исчезли, и он забылся в ее сладострастных вскриках и стонах, неожиданно обнаружив, что владеет какой-то особой техникой, которую понимал умом, но никогда не мог толком освоить. Наконец она улыбнулась и прошептала:

– Давай, милый... Я хочу, чтобы все в меня...

Он так и сделал, почти сразу, с чувством признательности и умиротворения, глядя ей прямо в глаза, а потом рухнул без сил на ее мягкую грудь и утонул в теплых объятьях.

Джерри вскоре заснул, но Соня Гагарина долго лежала без сна. Она знала многих мужчин – теперь уже двадцати национальностей, и, хотя от нежности и признательности, которые она испытывала сейчас к Джерри, ей казалось, что он лучше всех, она конечно же понимала: это самообман.

Соня встречала куда более романтичных итальянцев, и куда более выносливых немцев, и французов, которые явно превосходили ее американца в savoir faire [41]41
  Умение, сноровка, ловкость (фр.)


[Закрыть], и шведа, гораздо лучше понимавшего, что ей нужно, а уж Пьер Глотье знал такие трюки, которые милому мальчику Джерри и не снились.

И тем не менее... Может быть, Джерри Рид не самый искусный партнер и эта ночь не самое выдающееся сексуальное приключение, однако у нее на душе никогда еще не было так хорошо. Джерри так искренне старался доставить ей удовольствие, что ей даже показалось, будто он спрашивает ее согласия получить удовольствие самому. В сущности, еще мальчишка... Но, может быть, здесь есть и еще что-то.

Что-то особенно притягательное, но это отнюдь не невинность; ведь не наивный же он мальчик в самом деле – мужчина со своим видением будущего, который не скрывает, что хочет изменить мир, более того, мечтает построить новые невиданные миры там, в космосе, и отправиться к незнакомым планетам у далеких чужих звезд. Странно даже, что она чувствовала в нем родственную душу, словно Джерри был братом той маленькой девочки из Ленино, которая с детства мечтала о незнакомых сияющих мирах и полной приключений жизни на загадочном восхитительном Западе. Обнимая Джерри, Соня чувствовала, что эта девочка еще жива в ней.

Может быть, это, а не военный потенциал, не экономическая мощь и не инженерное искусство сделало американцев любимцами всего мира? Может, именно это странное нечто помогло им достичь Луны первыми? И не оно ли побуждало русских в глубине души искать у них признания, хотя они по-прежнему боялись и ненавидели «американский империализм»? Может быть, потому и она готова влюбиться в этого парня?

Соня Ивановна Гагарина нежно погладила своего американского любовника. Джерри зашевелился, но не проснулся. Слава Богу, подумала она, чувствуя, как ее прохватывает озноб.

Да, Сонечка, похоже, ты действительно влюбляешься, призналась она себе. Но, строго говоря, этот человек даже не знает о твоем существовании. Хватит ли у тебя духу сказать ему утром правду?

Фронт Освобождения Животных взял на себя сегодня ответственность за вчерашний взрыв в лаборатории фирмы «Агромакс» в Небраске. «Бесклювые куры, вырастающие за три недели, и гигантская форель, которая никогда бы не выжила в естественных условиях, – одно это уже безобразно и преступно, – говорится в разосланном по телефаксу заявлении Фронта. – Но коровы, которых “Агромакс” превратил в бесчувственные “мясофермы”, – это млекопитающие, такие же, как мы с вами. Долго ли осталось ждать, прежде нем безумный взор этих Франкенштейнов от генной инженерии остановится на человеческом геноме?»

Си-эн-эн