Текст книги "Русская весна"

Автор книги: Норман Ричард Спинрад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц)

– Юлий? Юлий Марковский?

Юлий посмотрел на нее мутноватыми, покрасневшими глазами. Он был немного пьян. Но кто же сегодня вечером не пил?

– Соня?..

– Можно? – Соня, не дожидаясь кивка, отодвинула стул.

Они долго сидели, в неловком молчании глядя друг на друга.

– Ты еще в «Красной Звезде»? – спросил наконец Юлий.

– Замзавотдела экономической стратегии. Здесь, в Париже. А ты?

Непонятный смешок, по лицу Юлия скользнула тень прежней улыбки.

– Что ж я? Ты, наверное, слышала, министром иностранных дел пока не стал, – сказал он. – Но все еще в этом министерстве, в Москве, чиновник, признаться, средней руки, но надежд не оставил... – Он нахмурился и отпил глоток из полупустого стакана. – Хотя нынешняя политическая ситуация ничего хорошего не сулит.

– Женат? – спросила Соня, не зная, о чем еще говорить. Все получалось как-то натянуто и официально.

Юлий кивнул.

– Трое детей. А ты?

– Двое, – сказала Соня, решив не упоминать о муже-американце.

– Итак, Соня? – сказал Юлий.

– Итак, Юлий?

– Добилась ты в жизни того, чего хотела? Ты счастлива?

– Славный муж, славные дети, славная жизнь в Париже, – ответила Соня. – Разве что по службе могла бы продвигаться быстрее. – Она пожала плечами. – А ты?

Юлий опять усмехнулся, но что-то не очень весело.

– La m?me chose [62]62
  То же самое (фр.)


[Закрыть], как говорят во Франции, – ответил он.

– Какими судьбами в Париже?

– Дела министерские, – сказал Юлий тоном, показывающим, что он не желает распространяться на эту тему.

Разговор совсем не клеился, и Соня уже жалела, что начала его. Она поняла, что не может сказать ничего путного; наверное, и он чувствовал то же самое. Они были вместе двадцать лет назад, плохо расстались и с тех пор ни разу не виделись. Они стали другими людьми, чужими друг другу, и, пытаясь завязать непринужденную беседу, чувствовали себя страшно неловко. Соня уже искала повод, чтобы распрощаться, как вдруг музыка стихла.

Все взоры обратились вверх, к эстрадной площадке, где неожиданно появился слегка позеленевший от передвижений на головокружительной высоте посол Тагурский. Он сказал что-то одному из музыкантов, тот ему ответил, а в зале между тем замерли последние разговоры и воцарилась гнетущая тишина.

– Я должен сделать не очень приятное, хотя и не совсем неожиданное сообщение, – раздался усиленный динамиками голос посла. – Президент Соединенных Штатов издал указ, приостанавливающий выплату процентов по государственным займам странам, входящим в Объединенную Европу, а также европейским компаниям и частным лицам. Эти долги подлежат переводу на замороженные счета, которые можно использовать для приобретения промышленных изделий и продуктов сельского хозяйства только в пределах Соединенных Штатов...

По залу прокатился ропот.

– Для не искушенных во всех этих тонкостях, – сказал Тагурский, – поясню на простом русском языке. Это значит, что американцы аннулируют свой внешний долг. По крайней мере, ту его часть, которая относится к Европе, а она составляет примерно пятнадцать триллионов американских долларов.

– Они все-таки пошли на это! – воскликнула Соня, когда зал потонул в возбужденном гаме. – Все-таки решились и пошли на это!

– Ты ожидала чего-то другого? – спросил Юлий Марковский. – Поверь мне, это только начало. А вот следующий шаг может причинить нам настоящие неприятности.

– Следующий шаг?

– Конечно. Пока они отомстили только Западной Европе, ведь Советский Союз практически не имеет касательства к этим ценным бумагам, которые теперь годятся только на подтирку. А вот когда начнется экспроприация...

– Экспроприация?

– Какой прекрасный выход для Америки! – сказал Юлий, словно не замечая Сони. Он глотнул еще водки и, уставившись куда-то мимо нее, разразился полупьяным монологом – манера, так хорошо ей знакомая: – Никто точно не знает, сколько именно американской недвижимости, складов сырья, нефтяных месторождений, угольных шахт, фабрик и прочего находится во владении европейских правительств, частных лиц, корпораций и консорциумов, но, по оценкам Министерства иностранных дел, это составляет около тридцати процентов всего их национального богатства – да и неудивительно, ведь туда перекачивали деньги не один десяток лет. Какую поддержку получит их умирающая экономика, если они отнимут все это и продадут своим собственным капиталистам! Даже если правительству придется назначить довольно низкие цены, чистой выручки может хватить еще и на выплату внешнего долга японцам! Нет, молодцы ребята!

– Но это же откровенный грабеж! – воскликнула Соня. Юлий пожал плечами.

– Вполне в духе третьего мира. Было время, Советский Союз поощрял подобные действия.

– Не могут же они всерьез рассчитывать, что это сойдет им с рук!

– Да ну? А кто их остановит? Уж не мы ли? Пока мы были заняты своим великим мирным наступлением и превращались в добрых европейчиков, они военизировали страну и стали практически неуязвимы. Их орбитальные лазеры могут уничтожить всё наше и европейское космическое хозяйство – космограды, «Спейсвилль», всё до последнего спутника, может быть, даже лунную базу, – так, что не успеешь и глазом моргнуть. Они десятилетиями развивали программу «Космокрепости», добились в этом гнусном деле успеха – угрозами их теперь не проймешь. Весь мир вынужден молча наблюдать, как они хозяйничают в Латинской Америке...

– Но есть экономические санкции.

Юлий горько рассмеялся.

– А, ну конечно, Объединенная Европа в отместку национализирует всю здешнюю американскую собственность, какая найдется. Но японцы и пальцем не пошевелят – чтобы не дать американцам удобного повода национализировать их имущество в Америке. Даже нация, которая не слишком сильна в шахматах, поймет, что за ладью и ферзя не жалко отдать слона!

Соня была здорово напугана, чтобы не сказать больше.

– Это только твои догадки, Юлий, или...

Юлий высокомерно пожал плечами.

– Почти все это стало очевидным давным-давно. Плюс необходимый минимум разведданных... У них слово с делом не расходится, они намерены превратить Западное полушарие в свою замкнутую экономическую вотчину, и никто не сможет им помешать.

Юлий бормотал еще что-то, но Соня уже не слушала.

– У них хватит своих ресурсов, угля, железной руды, меди, нефти; сельскохозяйственных угодий у них больше чем достаточно, урана...

В Соне взяла верх профессиональная жилка, и она стала быстро прикидывать, каковы будут практические последствия. У «Красной Звезды» не было в Америке своего имущества, поскольку американцы давно запретили у себя советские инвестиции, но она держит на сотни миллионов акций европейских компаний. Их, наверное, сотни, и у них такое имущество безусловно есть. И когда американцы его конфискуют, курс этих акций резко упадет, а кое-кто и обанкротится.

– Сколько у нас остается времени, Юлий? – спросила она.

– Что? – сказал Юлий, моргая, словно только что очнулся.

– Когда американцы начнут экспроприировать?

Юлий пожал плечами.

– Наверное, это вопрос нескольких недель. Подождут, пока европейцы дойдут до кипения, и сделают какой-нибудь дурацкий шаг. Долго, понятно, ждать не придется – и будет повод для...

– Было очень приятно с тобой побеседовать, Юлий, – сказала Соня, поднимаясь со стула, – но мне нужно идти, извини.

Она нырнула во взбудораженную толпу, высматривая Илью Пашикова. Общее настроение было подпорчено, но из обрывков разговоров Соня поняла, что реакция сводилась в основном к праведному негодованию да к пьяной брани в адрес Соединенных Штатов. По-видимому, мало кто имел доступ к упомянутым Юлием разведданным, а если кто и имел, то не слишком хорошо соображал и не сделал должных выводов.

Наконец она нашла Илью, который по-прежнему токовал вокруг своей рыжеволосой пассии.

– Извините, – сказала она, решительно беря его за руку.

– Соня...

– Нет, Илья! – настойчиво сказала Соня. – Это жизненно важно! Нам нужно срочно поговорить с глазу на глаз.

– Лучше отложим, Соня, – недовольно забормотал Илья. – Я хотел с ней кое-что обсудить...

– Илья, это очень важно! – повторила она, и Пашиков, хмурясь, позволил увлечь себя наверх, на балкон, а потом, по одному из головокружительных переходов – на площадку из прозрачного пластика, висящую высоко над толпой; тут стояли маленький столик и два стула.

– Итак, Соня Ивановна? – спросил Пашиков, сложив руки на груди и глядя на нее в упор, словно любой ценой стараясь не смотреть вниз.

– Итак, Илья Сергеевич, – отозвалась Соня и повторила все, что услышала от Юлия, опуская его политические тирады и держась практической стороны дела.

– Да-да, все это просто ужасно, – отозвался он, когда она закончила. – Но почему вы пристаете ко мне с этим сейчас? В конце концов, наш отдел тут ни при чем, а я как раз дошел до...

– Можете вы на пять минут перестать думать своей палкой и для разнообразия подумать головой? – разозлившись, рявкнула Соня. – Наш отдел, то есть вы и я, впал в немилость с тех пор, как... вы знаете, с каких пор... что, не так? Поймите, у нас есть шанс все поправить! Мы с вами можем сейчас сэкономить «Красной Звезде» миллиарды ЭКЮ!

– Правда?

– Конечно! Мы должны немедленно дать эту информацию отделу торговли ценными бумагами! У нас есть неделя, две, может быть, три, чтобы избавиться от акций тех компаний, которые должны погореть!

Глаза у Ильи блеснули.

– Ох... Конечно, вы правы! Прекрасно, Соня, прекрасно! – Он схватил ее за руку и потащил по мосткам обратно.

– Куда мы?

– За Львом Каминевым! – отвечал Илья. – Он где-то внизу.

Все приглашенные уже порядком набрались – несмотря на плохие новости, а может быть, и благодаря им. Люди уже не потягивали водку, а по старому русскому обыкновению опрокидывали стаканы. Опять заиграли музыканты, появились и танцующие – какие-то пьянчуги пытались плясать «казачка», хохоча, когда кто-нибудь из них шлепался на задницу. Галстуки съехали набок, пиджаки давно были сброшены, в какой-то компании, жутко фальшивя, громко пели хором.

Казалось, отыскать кого-нибудь в этом кавардаке невозможно, но Пашиков закусил удила и громким, командным голосом спрашивал у всех и каждого, где найти главу отдела торговли, пока не обнаружил его у стойки бара.

– На два слова, Лев, это очень серьезно, – сказал Илья, беря его под руку.

Глаза у Льва Каминева заметно покраснели, но на элегантном зеленовато-голубом костюме не было ни морщинки, узел красного галстука прикрывал верхнюю пуговицу безукоризненно белой рубашки и ни одна прядь редеющих седых волос не сбилась с места. Он кивнул и дал Илье отвести себя к свободному столику. Они словно уселись посреди сибирской тундры – у одной из голопанорам, – вполне подходящая декорация.

– Расскажи ему, Соня, – кивнул Илья, и Соня начала говорить.

Пока она говорила, Каминев хмурился все больше и больше; вскоре губы у него задрожали, а к концу ее монолога он заметно побледнел.

– Какой кошмар! – простонал он. – Да мы потеряем миллиарды!

– Если не зевать, не потеряем, – быстро сказала Соня. – Надо немедленно начать продавать, вы должны сейчас же сесть за компьютер и...

Каминев покачал головой.

– Это не так-то просто, – сказал он. – Если мы вдруг кинемся продавать все подряд, тайное станет явным еще до того, как об этом объявят американцы. Нужно действовать как можно тише и осторожнее, использовать окольные пути. Покупать права на продажу. Продавать права на продажу – с премиями, где возможно. Потом постепенно, умеренными порциями, начинать избавляться от акций. Удерживать цену на рынке, продавая пакеты по хорошей цене подставным лицам. Нельзя жадничать и рассчитывать на абсолютный выигрыш, иначе мы посеем панику, но, возможно, удастся снизить потери до двадцати процентов, если... – Он нервно запустил руку в свою ухоженную шевелюру, которая мигом стала похожа на воронье гнездо. – Как все запутано! Нашим отделам придется работать вместе, Илья, работать день и ночь. Нам придется провести полный анализ заокеанской собственности всех компаний, акции которых у нас имеются, включая данные об их взаимном влиянии. Придется смоделировать всю эту дьявольски сложную ситуацию и выработать план сделок. Боже, сколько вылезет переменных! А если мы ошибаемся, если мы заварим кашу, а американцы не станут экспроприировать...

Он повернулся, глянул через плечо на унылые просторы бутафорской Сибири, глубоко вздохнул и уставился прямо на Соню.

– Если мой отдел проведет сделки, опираясь на эту информацию, а она окажется неверной, Верховному Совету придется снова открыть ГУЛАГ, чтобы было куда нас отправить. Вы уверены, что это не пьяная болтовня?

– Ну, – пробормотала Соня, в свою очередь разглядывая панораму и содрогаясь. – Юлий действительно был пьян, не знаю...

– Посол еще здесь, – уверенно сказал Илья. – Выложи ему все без обиняков! Если Тагурский вздумает играть в кошки-мышки или ему ничего об этом не известно, а такое запросто может быть, я сам завтра утром позвоню кое-кому в Москву. Позвоню людям, которые во всем разберутся и, если надо, вызовут на ковер самого министра иностранных дел. Если такую информацию утаили от «Красной Звезды»...

– Да-да! – подхватил Каминев. – Динозавры проклятые! Аппаратные игры завели их слишком далеко! То, что эта информация добыта нашим собственным неустрашимым отделом экономической стратегии, не украсит их в глазах Политбюро. Если мы угадали, такого козыря будет довольно, чтобы раз и навсегда спихнуть с нашей шеи этих обструкционистов. – Он поднялся на ноги. – А пока помалкивайте, ясно? Я пойду переговорю с его превосходительством. Сможете вы завтра к полудню представить мне примерный список наших паев в компаниях, на которых скажется экспроприация? Вместе с их заокеанскими вложениями?

– Придется поработать, – ответил Илья, – но мы справимся!

– Я в этом уверен! – кивнул Каминев и исчез в толпе, отправляясь на поиски посла Тагурского.

Илья Пашиков ухмыльнулся Соне. Соня ухмыльнулась в ответ.

– Да, Соня, вам бы следовало занять мое место, – пробормотал Пашиков.

– Что ж, если мы осилим эту задачку, вас повысят, и я, может быть, и впрямь его займу! – заявила Соня.

– Конечно! – согласился Илья. – Почему бы и нет?

Он взял ее за руки, поднял со стула, обнял и расцеловал в обе щеки.

– Если бы вы не были замужем, я бы поцеловал вас по-настоящему, как вы того заслуживаете! – Он пожал плечами, ухмыльнулся. – А впрочем, с учетом ситуации, почему бы и нет? – И он решительно, крепко поцеловал ее в губы.

Теплая волна удовольствия и легкого возбуждения затопила Соню. И в самом деле – с учетом ситуации, – легкий ответный поцелуй нельзя было считать изменой Джерри.

Новый сталинизм

Совершенно очевидно, что, идя на тотальную экспроприацию иностранной собственности, Соединенные Штаты надолго превратили себя в страну-изгоя, поскольку им не удастся в обозримом будущем получить займы на международном рынке и привлечь в Америку иностранный капитал. Но не менее очевидно, что одним росчерком пера американцы восстановили контроль над своей пошатнувшейся экономикой, прекратили скрытую девальвацию доллара – и все это способом, политически приемлемым для избранного ими руководства. Соединенные Штаты дали ясно понять, что мировое общественное мнение не сможет даже косвенным образом влиять на политику, проводимую ими в Латинской Америке.

Подобным же образом – с помощью прямого акта национального волеизъявления – Сталин превратил Советский Союз в ведущую индустриальную державу. Таким же образом Гитлер спас свою страну от полного экономического упадка. Автаркия во внутренней политике и империализм во внешней – старый и действенный рецепт для кратковременного национального возрождения.

Дальнейший путь, возможно, закончится тупиком. Но разве взгляд американских политиков в будущее когда-нибудь простирался дальше ближайших выборов?

«Аргументы и факты»

XII

Когда Роберт Рид пришел за американским паспортом, посольство США, огороженное со стороны авеню Габриэль новой стеной из шлакоблоков вместо прежней железной ограды, было оцеплено американскими морскими пехотинцами, которые стояли на тротуаре почти плечом к плечу; по верху стены была протянута колючая проволока, явно под напряжением, а через каждые двадцать метров установлены психоизлучатели. По другую сторону узкой улицы – кордон из верховых патрулей французской республиканской гвардии.

Из соображений безопасности даже паспортный стол перенесли на территорию посольства, да и вообще правила безопасности здесь соблюдали отменно. На входе были металлодетектор и бомбоискатель, потом Бобби обшарили вручную и только после этого позволили встать в очередь к будке, в которую запрятали паспортный стол. Наверное, если бы нашлась подходящая комната, с него спустили бы штаны и заглянули в зад.

Бобби хорошо понимал, откуда такая паранойя. Выйдя из метро на площади Согласия, он увидел, что парк от Елисейских полей до авеню Габриэль запружен народом – многие несли свернутые флаги, у других были ведерки, наверное, с навозом. Тут и там размахивали палками, а немногочисленные полицейские явно были заодно с демонстрантами.

За последнюю неделю Париж захлестнули антиамериканские демонстрации, вызванные экспроприацией европейского имущества. Французская полиция почти бездействовала, следя лишь за тем, чтобы дело не дошло до членовредительства; кто-то из министров даже выступал с речами на демонстрациях.

К счастью, экзамены, а с ними и учебный год, только что кончились, и родителям не пришлось спорить – можно ли Бобби ходить в школу. Но мать настояла, чтобы доджеровскую куртку спрятали пока от греха подальше, и Бобби было велено держаться поближе к дому. Две недели подряд он первым смотрел утреннюю почту, и сегодня утром, когда долгожданное извещение из американского посольства наконец пришло, Бобби спрятал его, никому не показав: знал, что его могут не пустить в посольство за паспортом.

Его приглашали и в Калифорнийский университет, и в Беркли; то и другое – в Калифорнии; он решил подождать до 25 августа с выбором. У него был билет на рейсы индийской авиакомпании до Нью-Йорка – годный неделю после ближайшей пятницы, и даже кредитная карточка для полетов на всех американских внутренних авиалиниях. Так что Бобби не стал откладывать визит в посольство, пока родители не соизволят отпустить его за паспортом. А то мать уже начинала поговаривать, что, мол, ехать в Америку нынче небезопасно и тому подобное.

Он просто-напросто подождал до двух, когда Франя ушла, сел в метро и поехал на площадь Согласия. Когда вернется с паспортом, можно будет прикинуться дурачком. Ему, мол, и в голову не пришло, что из-за такой чепухи надо спрашивать разрешения. А если мать обвинит его в непослушании, то ведь паспорт будет уже в кармане, верно? Не лишаться же нужного документа из-за каких-то идиотских демонстраций!

Судя по тому, что Бобби увидел в посольстве, другие американцы, не успевшие выехать из Парижа, тоже были не из пугливых. Настоящий бедлам. Толпа заполонила весь двор, кое-кто приволок чемоданы. И все вместе орали во весь голос, требуя защиты, требуя убежища, требуя посла, ругая почем зря французов, друг друга, американское правительство, морских пехотинцев, которые обыскивали посетителей, и служащих посольства, пытающихся выровнять очередь. Работники посольства, естественно, тоже были в отвратительном настроении и отвечали бранью на брань. А бедные морские пехотинцы, наверное, с большим удовольствием остались бы на улице перед разъяренной толпой или в кишащих партизанами джунглях Латинской Америки.

По меньшей мере час ушел у Бобби на то, чтобы попасть внутрь, еще час он отстоял во второй очереди, чтобы обменять свою повестку на какое-то дурацкое разрешение, и еще два часа – в третьей очереди. Там ему наконец выдали взамен этого разрешения вожделенный паспорт. В самом отвратительном расположении духа, усталый от бесконечного ожидания, в предвкушении взбучки, которую ему зададут дома, Бобби коленями и локтями проложил себе путь в толпе, напиравшей на паспортный стол, и выбрался во двор.

Здесь творилось что-то неладное.

У ворот была толпа, все смотрели наружу, ворота были заперты, и два морских пехотинца стояли за ними, прижавшись спинами к толстым стальным прутьям, с автоматами М-86 на изготовку. Солдаты расставляли по двору психоизлучатели с дистанционным управлением.

По ту сторону ограды стоял сплошной рев, яростный космический топот. Там что-то кричали – будто запись «макс-металла» прокручивали со сдвигом в сторону низких частот, – Бобби едва разобрал слова:

«А-ме-ри-кан-цы у-бий-цы!

А-ме-ри-кан-цы у-бий-цы!»

Бобби протиснулся ближе к воротам, и от того, что он увидел, в животе у него похолодело и колени задрожали. Все пространство за воротами до самых Елисейских полей было запружено народом, видны были верховые французской гвардии. Море поднятых кулаков, разинутых ртов и красных, с выпученными глазами, лиц. Чучело дяди Сэма с черепом вместо головы, болтающееся в петле на грубо сколоченной виселице. Горящий американский флаг, вознесенный на шесте над толпой. Длинное полотнище с каким-то лозунгом, не разобрать. Еще плакат – огромная, наспех измалеванная копия американской тысячедолларовой банкноты, заляпанная дерьмом и кровью.

«А-ме-ри-кан-цы у-бий-цы!

А-ме-ри-кан-цы у-бий-цы!»

Бобби и раньше видел антиамериканские демонстрации, да и сам когда-то принимал в них участие. Но никогда не сталкивался с такой волной ненависти, какая накатывалась сейчас на стены посольства. Это не укладывалось в рамки политики, в рамки экономики, в рамки здравого смысла. Это был всплеск животной ненависти.

«А-ме-ри-кан-цы у-бий-цы!

А-ме-ри-кан-цы у-бий-цы!»

Бобби стало страшно. Бобби стало стыдно. Вдвойне стыдно – за Америку и за фантастическую картину, которая вдруг представилась ему: сейчас морские пехотинцы начнут поливать это море возбужденных людей длинными автоматными очередями.

«А-ме-ри-кан-цы у-бий-цы!

А-ме-ри-кан-цы у-бий-цы!»

И тут какой-то комок, описав плавную дугу, пролетел над оградой и шлепнулся о стену посольства, оставив на сером камне коричневое пятно. Другой не долетел до здания и упал во двор, забрызгав все вокруг.

Что-то крича, метнулся к охранявшим ворота сержант. «Сволочи!» – громко и отчетливо выкрикнул один солдат.

Еще несколько комков – дерьмо с кровью – перелетели через ограду и шмякнулись о стену посольства. Еще и еще.

Солдаты у ворот направили автоматы на толпу снаружи. «Отойти от ворот! Отойти от ворот!» – кричал один из них. И здесь, во дворе посольства, морские пехотинцы тоже начали оттеснять людей подальше от ворот – делали они это без лишних нежностей. Солдат отпихнул Бобби от решетки. Бобби успел увидеть, как французы – солдаты республиканской гвардии – повернули лошадей и потрусили влево по улице, оставляя посольство наедине с толпой.

Господи, думал Бобби, стоя за цепью автоматчиков. Они начнут стрелять в толпу! Он не знал, кого сейчас ненавидел больше – американцев, готовых стрелять в безоружных людей, или долбаных французских шпиков, своим отступлением толкающих их на это.

Но этого не произошло.

Произошло другое, заставившее Бобби – по крайней мере, сейчас – гордиться, что он американец.

Если французы хотели спровоцировать американцев на злодеяние, они просчитались.

Ворота распахнулись, и две цепи морских пехотинцев стремительно ушли внутрь, не опуская автоматов, направленных на толпу. Весь маневр занял не больше двух минут. Потом отступили охранники – они закрыли за собой ворота и заперли их.

С торжествующим воплем толпа ринулась на прутья ограды – и откатилась назад: по прутьям пустили ток.

Град экскрементов не ослабевал. Бобби оцепенело стоял посреди двора, не зная, что делать и куда бежать.

– Берегись! – крикнул кто-то позади него.

Бобби обернулся на голос, но было уже поздно. Здоровенный ком ударил его в плечо, забрызгав лицо, волосы, всю одежду.

Его вырвало. Он стянул с себя куртку, вытер чистой стороной лицо и шею, повозил курткой по голове и бросил ее прочь. С тупым равнодушием он смотрел, как летели через забор комья дерьма с кровью, пустые бутылки, камни и кирпичи...

– ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ! ВНИ-МА-НИЕ! – загремел над ошалевшими людьми голос из динамиков.

Из здания посольства вышел морской офицер в черном; он встал у входа и принялся выкрикивать в мегафон, настроенный на полную громкость:

– ВКЛЮЧАЕМ ПСИХОИЗЛУЧАТЕЛИ! ВКЛЮЧАЕМ ПСИХОИЗЛУЧАТЕЛИ! СОЕДИНИТЬ РАЗЪЕМЫ! ГРАЖДАНСКИМ ЛИЦАМ ПРИЖАТЬСЯ СПИНОЙ К СТЕНЕ ЗДАНИЯ И ЗАТКНУТЬ ПАЛЬЦАМИ УШИ! СЕЙЧАС ЭТИ УБЛЮДКИ УЗНАЮТ, ЧТО ТАКОЕ ИЗЛУЧАТЕЛИ!

Бобби забыл о мерзкой грязи на штанах и ботинках и со всех ног кинулся подальше от излучателей. Хоть он никогда не испытывал на себе их действия, но, как и все остальные, прижимавшиеся спинами к посольскому дому, прекрасно знал, что сейчас начнется.

Психоизлучатель создает мощный поток инфра– и ультразвукового излучения на специально подобранных частотах. Облучение вызывает безотчетную панику. Оно лишает людей способности мыслить, вызывает вибрацию черепа и слухового аппарата и мгновенный сильнейший приступ мигрени. Оно расслабляет сфинктеры, мышцы-замыкатели, и человек не может контролировать свои естественные отправления.

Это – излюбленное оружие американских вооруженных сил для разгона демонстраций в Латинской Америке. Соединенные Штаты рекламировали его как безвредное и гуманное, а европейская общественность клеймила как унижающее человеческое достоинство – в Европе то и дело показывали кадры, где несчастные латиноамериканцы хватались за животы, сжимали руками голову и визжали от боли.

Бобби и сам, бывало, ругал это оружие. Но вот теперь, когда он, испуганный, обозленный, измазанный в крови и дерьме, прижимался к стене, крепко заткнув пальцами уши, все это воспринималось совсем по-другому.

– ВКЛЮЧИТЬ ПСИХОИЗЛУЧАТЕЛИ!

Их действие было направленным, но небольшой обратный поток возникал, и, зажав уши, Бобби все равно почувствовал такую вибрацию, точно у него на макушке заработал отбойный молоток. Все сильнее и сильнее он вжимался в каменную стену. Внутренности его словно превратились в дрожащее желе, и стоило громадных усилий не налить в штаны. Это не могло продолжаться больше пяти минут, но казалось, что прошли годы. Люди рядом с ним попадали на колени. У некоторых расплывались по брюкам мокрые пятна. Трудно было вообразить, что творится по ту сторону ограды, куда направлено излучение.

– ВЫКЛЮЧИТЬ ИЗЛУЧАТЕЛИ!

И вдруг все прекратилось.

Прошла головная боль и желание бежать сломя голову. Живот успокоился, и уже не надо было бояться наделать в штаны. Наступила странная, мертвенная тишина. Не было шума толпы. Не было комков дерьма и кирпичей. Люди стояли ошеломленные, загаженные и украдкой поглядывали друг на друга.

Охранник отключил пущенный по воротам ток. По команде сержанта два взвода построились в колонну. Ворота открыли, и морские пехотинцы вышли наружу, снова растянувшись цепью перед посольством.

– ТЕПЕРЬ ВЫ МОЖЕТЕ БЕЗОПАСНО ПОКИНУТЬ ТЕРРИТОРИЮ ПОСОЛЬСТВА, – сказал в рупор морской офицер. – ПОЖАЛУЙСТА, ВЕДИТЕ СЕБЯ СПОКОЙНО. ПОМНИТЕ – ВЫ АМЕРИКАНЦЫ.

И действительно, люди, которые только что в панике метались по двору и кричали, спокойно собрались в нестройную колонну по три и, не суетясь и не толкаясь, пошли через раскрытые ворота.

С минуту Бобби постоял на улице, озирая поле битвы и стараясь собраться с мыслями. Мостовая и тротуары были завалены плакатами, флагами, папками, перевернутыми ведерками; валялось растоптанное чучело дяди Сэма; повсюду камни, кирпичи, разбитые бутылки, лужи. Он содрогнулся, представив себе, что творилось здесь несколько минут назад.

Бобби перешел улицу и зашагал вдоль кордона к станции метро. Морские пехотинцы стояли с каменными лицами, глядя прямо перед собой, по стойке «вольно», с автоматами на ремне. Он обернулся. Американское посольство заляпано дерьмом и кровью.

И он тоже.

Но несмотря ни на что, американский паспорт у него в кармане, и, несмотря на провокацию, ни один моряк не открыл огонь, ни один демонстрант не погиб. И над загаженным посольством реяли «звезды и полосы», как бы превращая кровь и дерьмо в некий знак чести. Нелепо, но в этот момент Бобби гордился тем, что он американец, как никогда в жизни.

Карсон баллотируется в сенат

Сегодня член палаты представителей Гарри Б. Карсон выдвинул свою кандидатуру на пост сенатора Соединенных Штатов от республиканской партии и сформировал комитет для предвыборной кампании.

Партийные лидеры не видят на выборах серьезной альтернативы популярному конгрессмену из Далласа, который завоевал общее доверие, провозгласив политику Национального Возрождения. Лидеры демократической партии отказались от публичных комментариев, но их вытянутые лица говорили сами за себя. Предварительный телефонный опрос показал, что популярность Карсона выше популярности сильнейшего кандидата от демократов на целых двадцать семь процентов.

«Далласский стрелок»

– Мы что, будем ждать вечно? – проворчала Франя.

Соня посмотрела через стол на Джерри. Он нервно тыкал вилкой в недоеденный паштет и смотрел в стену.

– Я несу, Джерри? – сказала она.

– Что?

– Я несу лосося?

– Боже мой, как вы можете думать о еде в такое время? – раздраженно огрызнулся Джерри.

Соня пожала плечами.

– Мы ждем уже больше часа. Можно и дальше сидеть и пялиться друг на друга, а можно сидеть и есть. Что же еще делать?

Когда Бобби опоздал к обеду, она прождала десять минут, потом, разозлясь, положила всем утиный паштет, оставив его тарелку пустой. Обойдется без закуски, поделом ему!

Когда прошло еще пятнадцать минут, а он не появился, раздражение сменилось тревогой. Теперь материнское сердце рисовало Соне всякие ужасы. Но если он просто заваландался, она ему покажет!

– Надеюсь, что теперь, когда вы с Пашиковым провернули наконец свою аферу с акциями, ты сможешь позаботиться и о семье! – выпалил Джерри.

– Опять об этом! – простонала Соня.

– Да, опять! Или замруководителя отдела экономической стратегии «Красной Звезды» выше этого?

– Я иду греть лосося! – объявила Соня и, стуча каблуками, отправилась в кухню. Она поставила таймер микроволновой печи на две минуты и сердито нажала на выключатель.

...О Господи, думала она. Так идет уже не первую неделю. Каминев заставил их поклясться, что дело будет делаться в полном секрете, а Илья дал ясно понять, что это в первую очередь относится к ее мужу-американцу. Они с Ильей работали целыми днями, прихватывая и вечера: анализировали вложения европейских компаний, имеющих касательство к «Красной Звезде», готовили бесконечные справки об их экономической стабильности – причем все рассчитывали сами, чтобы исключить утечку информации. Работать было трудно, но приятно, и к тому же это позволяло отдохнуть от бесконечных придирок и нытья Джерри, впавшего в депрессию.