Текст книги "Русская весна"

Автор книги: Норман Ричард Спинрад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)

– Да, я дитя Русской Весны! – гордо заявила Соня. – И мы, русские, наконец-то поняли то, что вы, американцы, понимали когда-то лучше всех на свете и забыли: страна процветает только тогда, когда у ее граждан не отнимают возможность следовать зову сердца!

Она стояла перед ним, женщина, которую он полюбил, которая любила его как никакая другая раньше, а водка или не водка сделала ее такой раскрасневшейся, взволнованной, рассерженной и совершенно бесподобной – не так уж и важно. В эту минуту он бы все отдал ради нее. И пошел бы за ней хоть на край света. Больше всего ему хотелось прижать ее к себе и никогда-никогда не отпускать.

Но прежде чем он успел это сделать, Соня опустилась перед ним на колени, и пальцы ее нащупали молнию на брюках.

– Не вздумай бросить меня из-за какой-то пустой болтовни и глупой политики, милый, – говорила она, разбираясь с его одеждой.

Затем она без слов, но весьма наглядно показала Джерри, от чего, помимо космической программы, ему пришлось бы отказаться из-за своего патриотизма. Когда после долгих ласк Джерри наконец разрядился, он уже понимал, что всему должен быть предел. Не вправе страна требовать от человека так много, и его страна этот предел давно уже перешла, не предложив взамен ничего.

После они выпили еще по рюмке, и Соня, собравшись с духом, рассказала о визите Панкова и о том, что ей теперь не нужно возвращаться в понедельник в Брюссель. К этому времени она основательно набралась, и мысль о каких-то секретах от Джерри казалась ей совершенно кощунственной.

– Выходит, все твои доводы о велениях сердца пустая болтовня! – заорал пьяным голосом Джерри. – И ты в самом деле работаешь на КГБ!

Соня встала, пошатываясь.

– Я просто тебя люблю, вот и все! – выкрикнула она ему в лицо. – И хочу, чтобы ты остался со мной! И к этой самой матери КГБ! И ЦРУ – к матери! Туда же всю политику! Соня Гагарина следует только зову своей души!

Она посмотрела на своего Джерри, все еще сидящего с расстегнутыми брюками, и никогда он не казался ей таким близким.

– Разве я виновата, что веление моей души так удачно совпадало с долгосрочными планами рабочих, крестьян и космических фанатиков? – спросила она и расхохоталась.

Джерри взглянул на нее, на свою расхристанную одежду и тоже не удержался от смеха.

– М-да, однако, если я – орудие империализма и прислужник крупного капитала, придется потребовать, чтобы рабочие и крестьяне слегка подсластили сделку.

– Что это ты задумал?

Джерри с трудом поднялся на ноги и объявил:

– Если твоему начальству в «Красной Звезде» так неймется, пусть переводят тебя ко мне в Париж, или ты скажешь им, что я отказываюсь!

– У-у-у, Джерри, я и не знала, что ты такой интриган! – Соня взвизгнула от восторга. – А почему бы мне не выбить из них заодно еще и повышение, и интересную работу, и чтобы Осьминог не лапал меня за зад!

– Вот за это и выпьем! – провозгласил Джерри и потянулся к бутылке.

Однако не дотянулся. Вместо этого они оба как-то удачно повалились на кровать, обнялись и мгновенно заснули.

Хулиганство в Верховном Совете

Сегодняшнее заседание сессии Верховного Совета ознаменовалось безобразным инцидентом. Депутаты от Украины и России не нашли общего подхода при обсуждении резолюции по национальному составу офицерского корпуса Красной Армии и затеяли драку.

Сначала депутаты от России не дали Ивану Смоленцу зачитать проект резолюции, после чего несколько представителей Украины принялись отталкивать оппонентов от трибуны и, по свидетельству очевидцев, пустили в ход кулаки.

Не слишком ли далеко мы заходим, копируя манеры западных законодателей? Может быть, подобные методы лучше оставить израильскому кнессету, куда соперники, готовясь к потасовкам, приходят без пиджаков, или сенату Соединенных Штатов, где выяснение отношений на кулаках – давняя традиция.

«Москоу морнинг сан»

Ларри Кругман: Теперь-то уж они точно ничего не смогут поделать, верно? Это маленькая компенсация тех миллиардов, которые наши налогоплательщики вложили в эту космическую эпопею, не способную собрать и цента. Командный центр дал добро, и спутник «Порноканала» будет наконец под надежной охраной «Космокрепости Америка». Теперь нас никто не остановит, ничто не помешает нам гнать порнуху двадцать четыре часа в сутки на каждую домашнюю антенну от Лиссабона до Москвы.

Билли Аллен: Вы действительно полагаете, что сможете добиться высокого рейтинга популярности на старом замшелом порнокино?

Ларри Кругман: Старые и замшелые, говорите? Да у нас самая большая в мире подборка лент золотого века американского эротического кино, включая такую признанную классику, как «Бездонная глотка за зеленой дверью»; мы уже продали девяносто процентов рекламного времени на первый год – за ЭКЮ и по высшим расценкам. Многие крупные рекламодатели уверены, что наши передачи придутся по вкусу европейскому потребителю с высоким уровнем доходов.

Билли Аллен: Если вы окажетесь правы, старые добрые Штаты покажут этой европейской киноэлите, живущей на правительственных субсидиях, что такое жесткая конкуренция.

«Что может быть лучше шоу-бизнеса?»

VIII

Ранним, но, по правде говоря, не особенно ясным для них обоих утром следующего дня Соня позвонила Григорию Панкову в брюссельское отделение «Красной Звезды». Она не сомневалась, что его еще нет на месте, и, когда его действительно не оказалось, попросила соединить ее с самим региональным директором Александром Кащиковым. Соня знала, что оператор не станет беспокоить столь высокую особу из-за звонка какой-то переводчицы, и ее вполне устроил Дмитрий Белинский, лысеющий, средних лет мужчина, который представился помощником Кащикова. Без сомнения, не главный помощник, а так, человек, в чьи обязанности входило отвечать на звонки вроде этого.

– Я – Соня Гагарина. Я звоню из Парижа и хотела бы обсудить вопросы, связанные с продлением моего отпуска.

Белинский некоторое время разглядывал ее, удивленно выпучив глаза, затем устало спросил:

– А вы не слишком утомились на отдыхе, товарищ Гагарина? Я вас не очень понимаю.

– Товарищ Кащиков знает, о чем я говорю.

– Товарищ Кащиков меня высечет, если я буду беспокоить его подобными глупостями.

– Тогда вам стоит переговорить с вашим куратором из КГБ, – сказала Соня. – Он тоже в курсе.

– Куратор из КГБ? – с деланным удивлением воскликнул Белинский. – Вы же знаете, что «Красная Звезда» ни в коей мере не подотчетна КГБ!

Соня вздохнула и решила, что надо воспользоваться приемом, к которому ей не приходилось прибегать со школьных лет в Ленино, – брать на пушку.

– Значит, так: вы передадите мое сообщение либо Кащикову, либо в КГБ, и передадите все, что я скажу, слово в слово. А именно: Соня Ивановна Гагарина желает обсудить с руководством вопросы, связанные с продлением ее отпуска, – сказала она холодно. – И если мне придется позвонить ради этого кое-кому в Москву – что я обязательно сделаю, если мне не перезвонят в течение часа, – у вас появится возможность лично узнать, подотчетны или не подотчетны КГБ сотрудники «Красной Звезды».

Белинский не успел еще переварить услышанное, как Соня продиктовала ему номер своего видеофона и отключила экран.

– Думаешь, сработает? – спросил Джерри. Он еще валялся в постели, мучаясь с похмелья.

– Я думаю, у меня как раз хватит времени на горячий душ, – ответила Соня.

Расчет оказался точным. Она хорошенько отмокла под душем и только взялась за полотенце, как из комнаты донесся голос Джерри:

– Тебя! Какой-то Кащиков!

Соня заставила Кащикова подождать минуты две – насухо вытерлась, а затем, озорства ради, вышла из ванной нагишом, отключила изображение, взяла трубку, разлеглась поверх одеяла рядом с Джерри и, чтобы дело не сорвалось, запустила свободную руку Джерри между ног.

– Кащиков, – послышался в трубке глубокий мужской голос. – Американец в комнате? Ответьте «да» или «нет».

– Да.

– Вы можете от него избавиться?

– Нет.

– Тогда зачем...

– Товарищ Кащиков, – перебила его Соня, – я позвонила вам не загадки загадывать, а сообщить хорошие новости, а именно: порученное мне задание практически выполнено. Джерри Рид готов работать на ЕКА.

– Готов? Но... Вы говорите об этом в его присутствии?

– Можно сказать, да, – ответила она, сдерживая смех, и прижалась к Джерри еще плотнее. – Нет необходимости скрывать что-либо, потому что я все ему рассказала.

– Вы... вы... что вы сделали!

– Я сделала все, что требовалось для выполнения задания, и, к счастью, оно полностью совпало с моими устремлениями, – спокойно ответила Соня. – Можно сказать, это отличный пример утверждения новых коммунистических идеалов. Социалистический патриотизм не только с человеческим лицом, но и с романтическим финалом. Более русское по духу и представить себе трудно, а?

– Что ж, победителей не судят, – ворчливо согласился Кащиков. – Страна должна быть признательна вам, хотя я подозреваю, вами руководила не преданность идеалам социализма, а совсем иные чувства.

– Страна может выразить свою признательность вполне конкретным способом, – сказала Соня. – Я это к тому, товарищ Кащиков, что остались кое-какие мелочи, которые необходимо уладить...

– Мелочи? Слушайте, мне не нравится ваш тон!

– Джерри согласен принять предложение ЕКА, но при определенных условиях...

– Условия? Это уже не нам решать, а им!

– Простите, но здесь я с вами не могу согласиться, товарищ Кащиков. Дело в том, что Джерри очень хочет работать в ЕКА, но он американец, говорит только по-английски и никого, кроме меня, в Европе не знает. Естественно, он боится, что не вынесет одиночества, приступов ностальгии и отчаяния, если ему придется остаться в Париже одному...

– Кажется, я начинаю понимать, куда вы клоните, – медленно произнес Кащиков.

– По счастью, «Красной Звезде» ничего не стоит устранить это маленькое препятствие на пути к столь важной цели. Нужно лишь перевести меня в парижский филиал...

На другом конце провода сухо, сдержанно рассмеялись.

– Значит, решено? – спросила Соня, затаив дыхание.

– У меня не будет сложностей с вашим переводом, – сказал Кащиков. – Но я не могу решать вопросы приема на работу в парижское отделение. Решение должно исходить от них, через Москву. Разумеется, если Москва прислушается к моим рекомендациям. И на это потребуется какое-то время.

– Американцы дали Джерри на раздумья только пять дней, то есть если он собирается возвращаться в Соединенные Штаты, это нужно сделать не позже, чем через пять дней.

– Я все понял, – сказал Кащиков. – До истечения этого срока мы с вами свяжемся: либо я сам, либо парижское отделение. И позвольте заметить, Соня Ивановна, я считаю, что в «Красной Звезде» вас ждет интересное будущее, независимо от того, останетесь вы в Брюсселе или будете работать в Париже. Весьма приятно было вести с вами переговоры.

С этими словами он повесил трубку.

– Не зря ты ему сказала насчет пяти дней? – спросил Джерри, когда Соня перевела ему разговор.

– Думаю, нет. Шевелиться побыстрей будут. Ты же не знаешь нашу бюрократию. Сейчас Москва не позволит парижскому филиалу тянуть, а они могут затягивать решение, просто чтобы продемонстрировать свою самостоятельность.

– Тебе виднее. – Джерри чмокнул ее в губы. – Но в Америке, покупая дом, ни один человек не скажет продавцу, что сделку нужно завершить к следующему вторнику, потому что его вышибают с прежнего места.

– Не беспокойся, Джерри, – сказала Соня, гладя его по щеке. – У нас в России есть поговорка: «Посади бюрократа жопой на огонь – тогда он зашевелится».

Джерри рассмеялся.

– Сейчас придумала, да? А у нас в Америке есть поговорка – и поверь, не я ее сочинил – «Дерьмо стекает вниз».

Джерри казалось, что прошла уже целая вечность с тех пор, как Соня скрылась за дверями «Тур Монпарнас» – во всяком случае, он допивал третий бокал, а ее все не было.

...Несмотря на уверенность, что ей удалось развести под бюрократической задницей «Красной Звезды» неплохой костер, позвонили им только на четвертый день утром, за сутки до срока, отпущенного Элом Баркером. Эти четыре дня они ели, спали, предавались любви, слонялись по улицам Парижа и, как могли, уклонялись от встречи с Андре Дойчером и Никола Брандузи в напряженном ожидании решения русской стороны.

Заканчивая разговор, Соня улыбалась и кивала.

– Хорошие новости? – спросил Джерри.

– Похоже. Звонили из парижского филиала в «Тур Монпарнас». Хотят меня видеть сегодня в три часа. Если бы мне отказали, то позвонили бы скорее всего из Брюсселя.

Джерри настоял на том, что проводит ее до станции метро «Монпарнас»: в отеле пришлось бы ждать и мучиться неизвестностью еще дольше. Устроившись за уличным столиком в большом и довольно дорогом кафе у станции метро, он терпеливо ждал, вдыхая выхлопные газы на одном из самых оживленных перекрестков Парижа, разглядывал спешащих мимо прохожих и время от времени заказывал новый бокал «кира», чтобы не уходить со своего места, хотя официант вовсе не сверлил его взглядом, как было бы в Америке, останься он с пустым бокалом. Все чаще и чаще Джерри поглядывал в сторону самого высокого, как ему говорили, здания в Париже, ожидая, когда появится Соня.

Наконец-то! Соня, явно не торопясь, шла по улице к кафе, так же неторопливо прошла к столику и села. Лицо ее хранило какое-то непонятное выражение – определенно не расстроенное, но и не ликующее тоже. Может быть, мечтательное.

– Ну что? – спросил Джерри.

– Как говорят у вас в Америке, есть хорошие новости и плохие, – сказала Соня. На ее губах играла улыбка, но глаза туманило какое-то смутное беспокойство.

– Ради Бога, Соня, не тяни!

– Минутку. – Она остановила официанта. – Du champagne s'il vous pla?t, la meilleure bouteille de la maison! [45]45
  Шампанского, пожалуйста, лучшего из того, что у вас есть! (фр.)


[Закрыть]

– Ты заказываешь шампанское? – спросил Джерри и облегченно вздохнул. – Тогда выкладывай, что там за плохие новости.

– Шампанское как раз для плохих новостей. Может быть... – загадочно произнесла Соня. – Но сначала – хорошие. В общем, я разговаривала с Владимиром Муленко, руководителем отдела экономического планирования, и мы поладили, хотя указания насчет меня он получил из Москвы. Они готовы перевести меня в Париж, в отдел Муленко, и повышают мой месячный оклад на пятьсот ЭКЮ.

– Так это же замечательно! – воскликнул Джерри. – Но... но какие тогда могут быть плохие новости?

Прибыл официант с серебряным ведерком льда на подставке, бутылкой шампанского и двумя бокалами. С изящным поклоном он поставил бокалы перед ними и принялся снимать фольгу с бутылки.

– Non, non, pas maintenant, s'il vous pla?t, peut ?tre apr?s [46]46
  Нет-нет, не сейчас, пожалуйста, может быть, чуть позже (фр.)


[Закрыть], – сказала Соня, вскидывая руку.

Официант пожал плечами, поставил шампанское в ведерко и удалился.

– Зачем ты его остановила? – спросил Джерри.

– Шампанское – для плохих новостей, Джерри... Если они действительно плохие... Откроем после того, как я все тебе расскажу. Если захочешь.

– Ну что ты все вокруг да около! Рассказывай, – простонал Джерри.

– Плохие новости – если они действительно таковы, – сказала Соня с загадочной улыбкой и чуть передернула плечиками, – заключаются в том, что сначала мы должны пожениться.

– Что?!

– Там был еще один человек, по имени Саша Уланов. Он назвался экспертом ТАСС по связям с общественностью, но не исключено, что он из КГБ. Очевидно, кто-то в Брюсселе, в Москве или в Париже решил, что это хороший способ защитить тебя от гнева американцев и заработать очки, обыграв эту историю в прессе. По словам Уланова, если мы поженимся, американцам невыгодно будет поднимать шум, когда романтики-русские объявят, что готовы перевести свою социалистическую Джульетту в Париж к ее американскому Ромео. Французы будут визжать от восторга, и, что бы ни вытворяли американцы, пресса похоронит вопрос о технологии «саней» под лавиной сопливых рассказиков о несчастных влюбленных.

Соня повернулась к Джерри и робко улыбнулась.

– Уланов сказал, что ТАСС готово оплатить свадьбу. – Она протянула руку и взяла бутылку за горлышко. – Ну так как, Джерри, открываем?

– Это что... предложение? – ошарашенно пробормотал Джерри.

– У нас, в общем-то, нет выбора. В конце концов, если ничего не получится, мы всегда можем развестись.

– Как-то не очень романтично...

– Значит, ты принимаешь предложение?

– Но выбора-то нет, – улыбнулся Джерри.

Соня потянулась к нему, сжала его руку, и на мгновение ее улыбка действительно засияла. Затем она вытащила шампанское из ведерка и открыла, залив пеной стол, свое платье и брюки Джерри.

– Давай на это смотреть так, – сказала она. – Сейчас лето, мы молоды, мы в Париже и празднуем нашу помолвку бутылкой лучшего шампанского в бистро на Монпарнасе вопреки всем бюрократическим препонам и в полном соответствии с нашими мечтами, а? Куда уж романтичнее?! Неужели нам нужны еще цыгане со скрипками и цветы?

Джерри рассмеялся, и они сдвинули бокалы. Только в этот момент он понял, как он ее любит и как они правы – сумасшествие какое-то, но правы, – пусть даже к этому их подтолкнули обстоятельства.

– За это и выпьем! – сказал Джерри.

Они высоко, картинно подняли бокалы и выпили до дна. Затем потянулись друг к другу через стол, обнялись и поцеловались, все еще держа в руках пустые бокалы.

Неизвестно, сколько бы они целовались, но Джерри вдруг услышал аплодисменты и увидел, что посетители кафе поднялись с мест и аплодируют им.

– Если бы только они знали... – пробормотал он, красный от смущения, но счастливый.

– Они знают, милый. Не забывай, это Париж!

...Соня рассмеялась. Она слышала об этом обычае раньше, но как-то не принимала всерьез.

– Ты на этом настаиваешь?

– Безусловно. Это старинный романтичный американский обычай.

– Какое у вас, американцев, патриархальное представление о романтике, – прокомментировала Соня.

Джерри один за другим открыл три замка на двери квартиры на третьем этаже старинного дома на острове Сен-Луи.

Спустя двадцать четыре часа после помолвки они зарегистрировали свой союз в магистрате и в тот же вечер отпраздновали это событие в свадебном зале на вершине Эйфелевой башни в присутствии нового начальника Сони Владимира Муленко, Саши Уланова, троих коллег Джерри по Европейскому космическому агентству и десятка репортеров. Затем укороченный до пяти дней медовый месяц в маленьком тихом отеле, затерянном в нагорьях Шотландии. А теперь они здесь, у дверей своей новой квартиры, готовые начать совместную жизнь.

– О'кей! – сказал Джерри, толкнув дверь. – Готово!

Поднатужившись, он подхватил Соню на руки, перенес через порог, прошел, пошатываясь, небольшую прихожую и добрался до гостиной, залитой ярким послеполуденным светом.

– Вот мы и дома. – Джерри опустил ее на пол. – И не так уж это страшно, а?

Мебель, что они заказали у нескольких торговцев на улице Фобур-Сент-Антуан, должны были доставить через несколько часов, и в гостиной, как и во всей трехкомнатной квартире, царила звонкая пустота. Но свежевыкрашенные стены слепили первозданной белизной, паутина с потолочных балок была сметена, отмытые окна сверкали, натертый пол сиял, и все пахло краской, мастикой, стеклоочистителем. В нагретой солнцем комнате было душно, и Джерри двинулся к окну.

– Подожди секунду, милый, – сказала Соня. – Чувствуешь, как здесь пахнет?

Джерри наморщил нос.

– По-моему, пахнет краской и нашатырем.

Соня рассмеялась.

– Тоже мне романтик! Попробуй еще, принюхайся. Разве это не запах новой жизни? Не запах будущего, которое уже на пороге? Эх ты, астронавт-горожанин!

Джерри тоже рассмеялся и поцеловал ее. Соня ответила поцелуем, еще несколько секунд постояла неподвижно, вдыхая волшебный запах застывшего мгновения, которое, она знала, никогда уже не повторится, и пытаясь понять, почему ее счастье приправлено едва уловимым привкусом страха. Вздохнула и сказала:

– Ладно, милый, открывай окна пошире, впусти свежий воздух!

...Обняв одной рукой молодую русскую жену, Джерри Рид стоял у окна своей парижской квартиры с видом на Сену, вглядывался в далекую каменную набережную и какие-то удивительно французские дома на Правом берегу, вдыхал запахи теплого ветерка, и его охватило чувство нереальности происходящего, словно это был не он, а герой фантастического рассказа, стоящий на трапе космического корабля и впервые увидевший вблизи неизведанную планету.

В общем-то похоже, подумалось ему.

Американское посольство действительно аннулировало его паспорт, но шагов к тому, чтобы лишить Джерри гражданства, не предпринимало, посчитав, видимо, что сделанного не воротишь и дешевле будет не трепать самим себе нервы. ЕКА выдало ему какой-то особый общеевропейский паспорт, обладание которым не требовало отказа от американского гражданства.

Глядя на Сену, Джерри вдруг почувствовал, что он как бы плывет вниз по реке, стоя на мостике корабля под названием «Остров Сен-Луи», и корабль этот уходит от знакомых берегов в туманную неизвестность. Всю свою сознательную жизнь он искал возможность испытать это чувство, но сейчас он понял: начало такого приключения всегда омрачено бесформенным, неясным страхом.

Вверх по течению проплыл большой экскурсионный катер с застекленным салоном. Джерри расслышал тоненький голосок гида, тараторившего что-то в мегафон на недоступном ему французском. И иллюзия рассыпалась. Сен-Луи уже не покачивался под ногами, и Джерри снова стоял в гостиной рядом с Соней, с женщиной, разделившей его судьбу. Париж снова стал Парижем, и мир вновь выглядел, как ему положено.

– Плачу рубль, чтобы узнать, о чем ты думаешь, – тихо сказала Соня. – Нет, лучше ЭКЮ, мы же теперь оба граждане Объединенной Европы.

Джерри рассмеялся.

– Так, ничего особенного. Думал о нас с тобой, и как это похоже на конец сентиментального романа...

– Похоже, похоже, – согласилась Соня, прижимаясь к нему. – «И с тех пор они жили долго и счастливо...»