Текст книги "Удивительная женщина"

Автор книги: Нора Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава 7

Куча накопившейся за время болезни работы позволила Эбби избежать утренней встречи с Диланом. Шорохи и звуки из его ноутбука она услышала, когда будила мальчиков, чтобы успеть отправить их в школу. Он явно вернулся к записи вчерашнего разговора, и ей очень хотелось послушать, что же она ему наговорила. Дилан работал, а его работа заключалась в том, чтобы рыться в жизни других людей и записывать все, что они ему скажут.

Доносившиеся звуки напомнили ей, что прошедшие выходные были только отсрочкой. Сегодня наступил понедельник, и все возвратится на круги своя. Снова начнутся вопросы! Жаль, что нельзя вернуться на неделю назад и ответить на его вопросы так, как было нужно ей.

Однако рутинная работа успокоила Эбби. Снова грохот сковородок, снова варка кофе, снова безумный поиск пропавшей куда-то перчатки и, наконец, спешная отправка мальчишек к школьному автобусу! Она стояла у окна, наблюдая, как они пробегают по двору, как делала это всегда. Вдруг она почувствовала какое-то необъяснимое волнение: это же ее дети! Только ее! Двое маленьких мужчин в надвинутых на лица шерстяных шапках быстро удалялись от нее. Это было очаровательное, замечательное, но немного пугающее зрелище.

Она еще долго глядела им вслед. Несмотря на все несчастья, обрушившиеся на нее, несмотря на все фокусы, что выделывала с ней жизнь, никто не отберет у нее восхищение своими детьми! День вдруг показался ей удивительно счастливым.

Несколько минут спустя, шагая к конюшне, она услышала грохот подъезжающего автомобиля. Повернув к стене, она увидела, как мистер Петри вылезает из кабины своего грузовика. Подбежав, она чмокнула его в седую щетину.

– Миссис! – усмехнулся он и вытащил кисет с табаком.

– Мистер Петри, я так рада видеть вас! – Она всмотрелась в его лицо и переложила корзину с яйцами в другую руку. – Вы уверены, что чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы работать?

– Я свеж, как дождь!

Выглядел он действительно хорошо. Его маленькое, короткое тело было крепким и мускулистым. Из-под многодневной небритой щетины просвечивала румяная, обветренная кожа. Он был почти одного роста с Эбби, но мог одним большим пальцем руки свалить ее на землю. Обут он был в изношенные ботинки, привязанные шнурками к лодыжкам.

– Если ваша жена позволила вам выйти из дому, думаю, что вы сможете помочь мне покидать сено!

– Ох уж эта старая ворчунья! – нежно произнес мистер Петри. – Целую неделю обклеивала меня горчичниками! – Он прищурил немного близорукие глазки. – Зато смотрите, как я энергичен! Нет, правда, со мной все хорошо. Давайте, я начну с конюшни. А как себя чувствуют леди?

– Замечательно! – Они вместе зашагали по еще не просохшей земле. – В пятницу здесь был ветеринар, осмотрел обеих. Похоже, что и Ева и Глэдис ожеребятся на этой неделе.

Мистер Петри выплюнул табак, подойдя к конюшне.

– Йоргенсен нашел покупателя?

– Да, он проявляет большой интерес.

– Не позволяйте этому старому конокраду обманывать вас! Запрашивайте самую высокую цену! – Петри покачал дверь конюшни, вставив в щель согнутый безымянный палец.

– Никто не собирается обманывать меня! – Заверила его Эбби.

Мистер Петри знал ее почти пять лет и уже два года работал на нее. Ему казалось, она была похожа на даму с глянцевой обложки журнала лежавшего у жены на столике. Но та была жестче.

– Я вычищу стойла, а вы выводите лошадей и чистите их.

– Но…

– Нет, вы махали вилами всю прошлую неделю! Вам нужно немного побыть на солнце! С другой стороны, мне нужно сбросить жирок! За время болезни моя жена раскормила меня, да разве ее остановишь? Вот так, лапушка. – Он погладил голову Евы, высунувшуюся из стойла. Его уродливые, мозолистые руки были нежны, как у музыканта. – Старый Петри тебя не забыл! – произнес он, вынув из кармана морковку и протянув ее Еве.

Эбби ценила его умение обращаться с лошадьми и всегда полагалась на его мнение.

– Она по вас соскучилась.

– Конечно, соскучилась. – Он перешел к следующему стойлу и уделил столько же внимания другой кобыле. – Вот что я вам скажу, миссис Рокуэлл: будь у меня средства, я бы сам приобрел такую кобылку.

Она знала, в каком положении он находится, знала, как нелегко живется на пособие, получаемое от государства. В который раз на нее нахлынуло чувство сожаления оттого, что она не может платить ему больше.

– У меня не было бы ни одной из них, если бы вы мне не помогли.

– О, все было справедливо… может быть, правда, вы слишком дорого заплатили. – Хихикнув, он подошел к следующей лошади. – Вы тогда были новичком, миссис Рокуэлл, но, думаю, с тех пор набрались опыта.

В его устах это прозвучало самым невероятным комплиментом! Эбби, словно на парад, с удовольствием начала выводить лошадей из стойл, чтобы заняться их чисткой на солнечном свете.

Дилан наблюдал за ней из окна. Она пела. Конечно, он не слышал ее, но по ее движениям это понял. Он следил, как методично она вычищала копыта, чистила щеткой и скребницей гладкие бока лошадей. В ней появилась какая-то легкость, которой раньше он не замечал. Может быть, потому, что раньше ее мучило одиночество?

Она бросила перчатки на стойку и голыми руками терла бок одного из меринов. Такими бы ручками чай разливать, подумал Дилан. И все же эти руки ловко проходились по лошадиной шкуре. Интересно, подумал Дилан, а как бы он почувствовал себя, если бы по его коже пробежались эти руки, пробуждая чувства, возбуждая желания, исследуя? И были бы у нее такие же мечтательные глаза, как сейчас? Конечно, он находился слишком далеко от нее, чтобы видеть эти глаза, но почему-то был убежден в своей правоте.

Однако если в нем есть хоть капля ума, он сумеет избежать подобных экспериментов.

От работы она разрумянилась, движение разогрело ее мускулы. Если бы она занималась с ним любовью, она тоже не была бы бледна! Волнение и страсть сделали бы ее проворной. Он представил себе скольжение ее кожи по его, представил аромат ее плоти, всегда скрытый под слоем толстой зимней одежды. Ему хотелось сорвать с нее эту одежду, чтобы она стояла перед ним, ожидая его, сгорая от желания. От этих мыслей его пульс застучал сильнее.

В своей жизни он не раз хотел женщин. Иногда его желание было сильнее, иногда оно пропадало. Ему было свойственно быстро воспламеняться страстью, но так же быстро остывать. Он хорошо знал это. Сейчас он увлекся ею и поэтому стоял у окна и наблюдал за ней, испытывая острое чувство желания, но это не означало, что завтра будет то же! Желание не было нормой его жизни – ни желание денег, ни власти, ни уж, конечно, женщины!

Но он продолжал наблюдать за ней, отложив работу с компьютером.

Он следил, как она вела лошадей в конюшню, иногда по две, иногда три сразу. Он ждал, когда она вышла обратно, но даже не обратил внимания, сколько времени она провела там. Вдруг резко, вероятно импульсивно, она вскочила на спину мерина, которого назвали Джаддом, и поскакала на нем из загона по узкой каменистой тропинке, ведущей в сторону гор.

Дилан был готов открыть окно и закричать ей, чтобы она не была идиоткой. Хотя ему очень хотелось посмотреть, как она скачет на лошади. Солнце осветило ее лицо, и на нем он заметил полный восторг.

Они скакали вниз по тропинке уже минут десять – пятнадцать. Дилан был настолько загипнотизирован этим зрелищем, что не подумал взглянуть на часы. Ее волосы растрепались и падали ей на лицо, но она и не подумала убрать их. Нагибаясь к шее мерина, она смеялась! Она нюхала его, поглаживала, шептала какие-то ласковые слова. Интересно бы послушать, что она ему шепчет, пронеслось у него в голове.

Худо дело! Когда человек начинает ревновать к лошади, он теряет власть над собой!

Дилан прекрасно понимал это, но продолжал подпирать окно, то ли пытаясь овладеть собой, то ли по необходимости. Вот она снова исчезла в конюшне, а он приказал себе приняться за работу, но никак не мог решиться отойти от окна.

Эбби вышла в загон с жеребцом, повод которого крепко держала почти под его подбородком. Тот нетерпеливо пританцовывал, норовя вырваться на свободу. Она надежно привязала его к рельсу и начала чистить.

Животное было очень красиво, с высоко вздернутой головой и высокомерным взглядом огромных глаз, которые Дилан видел даже из окна. И он был своенравен. Когда Эбби взяла его за ногу, чтобы вычистить копыто, он дважды попытался вырвать ее, почти не подчиняясь хозяйке, но вскоре успокоился и позволил Эбби доделать работу, но все же в конце хорошо пихнул ее. Эбби, увернувшись от его пинка, спокойно взяла его за вторую ногу, сделав жеребцу мягкий выговор за недостойное поведение тем же тоном, каким она выговаривала своим мальчикам.

– Черт побери, что же ты за женщина? – Дилан протянул руку к стакану, словно тот мог дать ему ответ. – Если ты порядочная женщина, то почему лжешь? Если же играешь в моралистку, знающую себе цену, то как ты можешь лгать?

И все же она лгала! И если бы он не уличал ее, продолжала бы лгать! Сегодня, пообещал он себе, наблюдая, как она чистила гладкую, темную шкуру жеребца. Сегодня, Эбби!

Он вернулся к компьютеру и приказал себе забыть о ней.

Уже после одиннадцати он услышал, как Эбби вернулась в дом. Дилан просматривал записи о начале профессиональной деятельности Рокуэлла, анализировал сведения о его семье. Он написал о встрече Эбби с Рокуэллом, используя ее версию, ее взгляд на это событие, ее рассказы о своей семье. Людей заинтересуют и ее сестры – звезда Голливуда и знаменитая бродвейская актриса. Он не забыл описать и атмосферу театра.

Она услышала, как он подошел, но продолжала мыть яйца.

– Доброе утро. – Она не взглянула на него, продолжая работать. – Кофе готов.

– Спасибо.

Когда он подошел к плите, она подняла взгляд. Он не побрился. Это всегда ее волновало… вероятно, она представляла, как это грубое, не слишком цивилизованное лицо касается ее лица.

– Мистер Петри вернулся. Думаю, он мог бы отдохнуть еще денек-другой, но он соскучился по лошадям.

– Вы там все закончили?

– Пока да. Но кобылкам необходимо постоянное наблюдение.

– Прекрасно. – Он взял кофе с барной стойки, закурил и включил диктофон. – Когда вы с Рокуэллом решили развестись?

Эбби уронила яйцо. С тупым удивлением посмотрев на него, она начала подтирать пол.

– Мне повторить вопрос?

– Нет. – Голос ее звучал приглушенно, но постепенно стал сильнее. – Нет, но мне бы хотелось знать, кто вам сказал такую глупость?

– Лори Бруэр.

– Понятно.

Эбби убрала остатки яйца и повернулась вымыть руки.

– Она спала с вашим мужем.

– Знаю. – Эбби тщательно вытерла руки. Они не дрожали.

– Лори не была первой.

– И это мне известно.

Она подошла к плите и налила кофе.

– У вас что, лед вместо крови, леди? – Когда она повернулась и спокойно посмотрела на него, это его еще больше взбесило. – Ваш муж спал с другой женщиной, через которую прошел легион. Он сделал карьеру на том, что обманывал вас. Лори Бруэр была лишь последней в длинном списке.

Он что, думает, что сейчас причинит ей резкую боль, рассказывая о предательстве мужа? – спрашивала себя она. Это она когда-то пережила, но все уже давно перегорело. Сейчас гнев, который она видела в глазах Дилана, внушал ей лишь смутное любопытство.

– Если мы оба это знаем, то о чем говорить?

– Он собирался выбросить вас на свалку ради нее?

Она сделала глоток кофе. Это успокоило ее нервы. Она расскажет ему правду в той степени, в которой это возможно.

– Чак никогда не просил развода. – Она сделала еще глоток, и тепло от горячей крепкой жидкости разлилось по ее телу. – Хотя Лори Бруэр он говорил, что просил.

Это было правдой. Внутреннее чутье подсказывало ему, что на этот раз она говорит абсолютно искренне. Только он еще больше запутался.

– Она неглупая женщина. Вбила себе в голову, что они с Рокуэллом поженятся еще до конца года.

– Я не могу комментировать ее мысли.

– А что вы можете комментировать? – Ярость распирала его, и он решился дать ей волю. Может быть, ярость, в конце концов, поможет ему пробить ее заградительный щит. – Ответьте мне вот что: каково это – знать, что муж вам неверен?

Она знала, что он когда-нибудь задаст ей этот вопрос, и была к этому готова. Но сейчас ответ почему-то не приходил ей в голову.

– Мы с Чаком… понимали друг друга. – Как глупо это звучало, как по-дурацки искушенно. – Я… я знала, что он из месяца в месяц находится под довольно сильным давлением, и это…

– …позволяет ему расслабляться тем способом, который он предпочтет.

Она не была так спокойна, как ей бы хотелось, но еще владела собой.

– Я не говорю о позволении или даже об оправдании, Дилан. Но это причина.

– Вы считаете, что постоянная разлука с вами, быстрая езда и стремление победить – причина для развлечений с женщинами, попоек, наркотиков?

– Наркотиков? – Она смертельно побледнела. Если потрясение в ее глазах неискренне, то она достойна быть звездой Голливуда. – Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Я говорю о кокаине. Очищенном. – Ах, этот четкий, жесткий голос репортера! Он старался не испытывать к себе ненависти из-за него.

– Нет. – В ее голосе внезапно прозвучало отчаяние. Он увидел, как побелели костяшки ее пальцев, когда она схватилась за стойку. – Нет, я в это не верю!

– Эбби, мне это известно из различных источников. – Его голос стал мягче. Она испытывала внутреннюю боль. Может быть, раньше она и лгала ему, но боль ее искренняя. – Вы не знали.

– Вы не должны об этом писать. Не можете. Дети. – Она поднесла руки к глазам. – О господи, что я наделала?

Он взял ее за руку. Она не услышала, как он встал.

– Сядьте. – Когда она закачала головой, он подтолкнул ее к табурету. – Сядьте, Эбби.

– Вы не можете об этом писать, – срывающимся голосом повторила она. – Вы не можете быть уверенным, что это правда. Если вы посмеете упомянуть об этом в книге, я разорву договор. Я буду вынуждена возбудить против вас дело.

– Сейчас вам надо сделать только одно – успокоиться.

– Успокоиться? – Она переплела руки, пока пальцы не заболели. Только решимость заставляла ее смотреть ему в лицо, а в глазах читалось отчаяние. – Вы только что сказали мне, что Чак был… – Она сглотнула и взяла себя в руки. – Выключите это, – спокойно произнесла она, указав на диктофон. – Сейчас наш разговор не записывается, вы меня понимаете? – Глаза ее снова были сухими, а голос звучал ровно.

Он вдруг вспомнил, как она поднимала по лестнице его чемодан. Она сильнее, чем кажется на вид.

– Все в порядке, Эбби. Наш разговор не записывается.

– Если Чак… если он и принимал наркотики, то я об этом не знала.

– А вы думаете, вы бы узнали?

Она закрыла глаза. Судорога обиды сдавила ей горло.

– Нет.

– Мне очень жаль. – Он коснулся ее руки и невольно вздрогнул, когда она отпрянула. – Мне очень жаль. Его мать знала. Вроде бы она пыталась поместить его в реабилитационный центр.

Вдруг ее охватило состояние, близкое к истерике.

– Последняя гонка. Катастрофа…

– Он был чист. – Дилану показалось, будто он услышал вздох облегчения, хотя она не издала ни звука. – Просто он слишком резко завернул за поворот.

Эбби кивнула и распрямила плечи. Если она и научилась чему-либо за последние восемь лет, так это сделать один шаг за раз, переждать и идти дальше.

– Дилан, я не прошу об одолжении, но мне бы хотелось, чтобы вы помнили, что речь идет о двух невинных существах. Дети имеют право знать об отце только хорошее. Если вы попробуете напечатать хоть слово об этом, я найду способ вас остановить, даже если мне придется обратиться к Дженис.

– И как долго вы собираетесь покрывать его, Эбби?

Она уставила на него ясный, прямой взгляд:

– Вы бы лучше спросили меня, как долго я собираюсь защищать своих детей!

Он изо всех сил боролся с охватившими его угрызениями совести.

– Если шар катится, он катится. С вашей стороны разумнее было бы остановить работу над книгой в самом начале.

– Неужели вам недостаточно секса? – выпалила она, отчаявшись вновь обрести твердую почву под ногами. Как сделать первый шаг, когда всякий раз, пытаясь это сделать, она по колено оказывается в зыбучем песке? – Вы и эту гадость хотите привлечь сюда? Неужели вы не можете хоть что-нибудь оставить мальчикам?

– Вы хотите, чтобы я написал сказку? – Он схватил ее за запястье прежде, чем она успела увернуться. Ему следовало бы рассердиться на нее за то, что она нагружает его ответственностью, но он не мог. Она выглядела потерянной и беспомощной. – Эбби, сейчас уже слишком поздно останавливать работу над книгой. Издатели возбудят против вас дело, выхода нет. Поговорите со мной, расскажите мне правду! Доверьтесь мне!

– Довериться вам? – Она пристально посмотрела на него, желая проникнуть в его душу, пробудить в нем мягкость и уступчивость. – Я доверилась себе и все испортила. – Перед лицом неизбежного она перестала сопротивляться его напору. – У меня нет выбора, так ведь?

– Так.

Она немного подождала, пока не удостоверилась, что вновь обрела силы.

– Включите диктофон!

Она отошла от него, казалось, не на несколько дюймов, а на много миль. Когда диктофон заработал, Эбби снова заговорила. Но ни разу не взглянула на него.

– Чак никогда не принимал наркотиков в моем присутствии. Мы были женаты семь лет, и я никогда не видела у него никаких наркотиков. Я могу сказать, что он вообще никогда их не употреблял. Чак был настоящим спортсменом и очень дисциплинированным в том, что касалось его здоровья.

– Большую часть времени вашего брака вы жили раздельно.

– Да, это так. У каждого из нас были свои обязанности, и каждый из нас шел своим путем.

– Мне кажется, вы имели общие обязанности, которые наверняка должны были бы вас связывать?

Эбби хотелось проигнорировать этот вопрос. Ей не хотелось снова винить или жалеть себя, но, если уж пришло время поставить себя под угрозу, пусть так и будет! Из двух зол она выбрала меньшее.

– Если вернуться к вашему прежнему вопросу, должна сказать, что Чак часто был одинок, хотя возле него всегда крутились женщины, ведь он был очень привлекательным!

– И вы это терпели?

– Просто я поняла, что Чак по натуре не способен на преданность. А я считала, что брак налагает ответственность на обоих. Кроме того, в определенных отношениях я не могла дать ему того, в чем он нуждался.

– Что вы хотите сказать?

Гордость была отброшена в сторону. Эбби сочла, что она при таком разговоре неприемлема.

– Когда мы поженились, мне было всего восемнадцать лет! Несмотря на то что мы вели кочевую жизнь и с детства были приучены к сцене, за нами очень строго следили родители. Выходя замуж, я была девственницей, и Чак часто смеялся надо мной, что я такой и осталась! Я не удовлетворяла его в постели, поэтому он стал искать развлечения на стороне. Может быть, это было неправильно, но вполне естественно!

– Перестаньте оскорблять себя!

Эбби услышала в его словах сдерживаемую ярость и, повернувшись, взглянула на Дилана:

– Вы спрашивали – я отвечаю! Чак изменял мне с другими женщинами, потому что его жена не удовлетворяла его в постели!

– Да черт с ним! – Дилан крутанул ее стул, чтобы она оказалась перед ним. – Вы форменная дура, если верите этому!

– Дилан, я прекрасно помню, что творилось в нашей спальне, а вы нет!

– Зато я вижу, что сейчас происходит с вами!

– Вы интересовались, не лед ли в моих жилах, вместо крови! Я вам ответила?

– Нет! – Он стащил ее со стула и поставил рядом с собой. – Теперь вы не такая!

Он крепко прижал ее к себе. Его губы коснулись ее горячих, неистовых губ прежде, чем она успела запротестовать. Возбуждение, кипящее внутри ее, боролось с сильным инстинктом самосохранения. Она старалась сопротивляться. В его хватке, в его болезненном влечении было что-то дикое и пугающее. Он запустил руки ей в волосы и неистово впился в ее губы. Медленно, неизбежно она дала себе волю.

Дилан сгорал от влечения к ней всю ночь, все утро, но не ожидал, что это будет так. Его ослепляли волны страсти. Тело Эбби было напряжено, хоть она и старалась не поддаваться закипающему в ней желанию. Ее пальцы не тянули его за плечи, а вонзались в них. Он почти слышал биение ее сердца… от страха ли, возбуждения, желания, все равно, если она принадлежит ему.

Затем она с невероятной легкостью расслабилась. Губы ее стали мягче, тело податливее. Она у него в руках!

Сердцебиение ее не замедлилось. Почему-то оно учащалось по мере того, как она медленно сцепляла вокруг него руки. Она вздохнула. Он чувствовал легкий шепоток ветерка у своего уха. Он нежно ласкал руками ее волосы, потому что она, как ему казалось, нуждалась в этом. Пламя, кипевшее в нем, перегорело, но тепло осталось, оно грело, опаляло. Он чуть не сгорел заживо от нежности.

– Пойдемте наверх, Эбби! – прошептал он ей на ухо и прижался к ее губам. – Пойдемте со мной наверх!

Ей хотелось последовать за ним. Сам этот факт потряс ее. Она уже смирилась с тем, что он ее привлекает, но залезть к мужчине в постель – совсем другое дело!

– Дилан, я…

– Я вас хочу! – Его губы блуждали по ее подбородку, а один раз слегка ущипнули. – Вы это знаете!

– Думаю, знаю. Пожалуйста… – Голос ее дрожал. Мускулы были словно из воска. Она не могла позволить себе во второй раз закрыть глаза и оступиться. – Пожалуйста, Дилан, я не могу! Я не готова!

– Вы же хотите меня! – Он провел руками по ее бедрам, талии, груди. – Я чувствую это в каждом вашем вздохе.

– Да! – Отрицать было бессмысленно. – Но мне нужно нечто большее. – Она провела его рукой по своей щеке. – Мне нужно некоторое время.

Дилан поднял руку, схватил ее за подбородок и вгляделся в ее лицо. Щеки, залитые краской, потемневшие глаза и недоверчивый взгляд. Если бы не этот взгляд, он бы взял ее, не обратив внимания на все ее протесты.

– Как он испоганил ваши мозги! – произнес он.

– Нет! – тряхнула она головой. – Это не имеет никакого отношения к тому, что произошло между мной и Чаком!

– Вы сами в это не верите, да и я тоже! Он ваш образец. Но рано или поздно вы узнаете, что я не подхожу под его мерку!

– Когда я целую вас, то не думаю о Чаке! Я вообще тогда ни о чем не думаю!

Дилан сжал пальцы сильнее.

– Эбби, если вы хотите повременить, то вам следует понаблюдать за собой!

Она почувствовала, как переполнявшая ее энергия потоком хлынула из нее.

– Дилан, я не умею играть в игры! Это причина, по которой я так много напортила в своей жизни.

– Я тоже не увлекаюсь играми. И мне не интересно слушать ваши самообвинения! Давайте заключим сделку!

Эбби облизнула губы и пожелала себе вновь обрести уверенность.

– Какую сделку?

– Вы говорите мне правду! Только правду! – повторил он, беря ее за плечи. – А я объективно излагаю ее. Только так мы сумеем избежать нападок со стороны критики.

Он хотел доказать ей, что это самый простой выход из положения, но в этом случае он не имел права проиграть!

– Я не знаю, Дилан, могу ли я это делать? Ведь у меня дети, я должна подумать о них. Иногда правда может навредить!

– А иногда она очищает! – настаивал он. – Эбби, ведь я все равно, так или иначе, до нее докопаюсь! – Его слова прозвучали как угроза, и Дилан прекрасно понимал это, так же как, судя по ее взгляду, и она. – Вы должны задуматься! Разве для детей не будет лучше, если правду они узнают от вас? Это не будет так больно для них!

Пойманная в ловушку, она долго и критически рассматривала его.

– Я не понимаю вашей задумки, но считаю, что ни вам, ни мне не определить, что будет для них лучше!

Он провел рукой по ее лицу. Не в его правилах было идти на компромисс. Он этого не любил. И все же он стремился найти этот компромисс. Книга? Он начинал думать, что книга не имеет никакого значения. Он хотел правды от нее, правды о ней! И хотел ее для себя. И еще ему казалось, что он также хотел правды для нее.

– О'кей, вы рассказываете мне всю правду, без всех этих мелких уверток. Я запишу ее, а потом, прежде чем передать в издательство, дам вам прочесть. Если возникнут проблемы, мы их уладим. Мы оба должны одобрить рукопись, прежде чем она пойдет в печать.

Она заколебалась.

– Вы действительно так и сделаете?

Он обернулся. Она не была готова ему верить. Эта женщина лгала ему раньше, подумал он, и лгала по-крупному.

– Мы это записали. – Он показал на работающий диктофон.

Она сделала шаг, хотя ноги у нее слегка подгибались.

– Хорошо.

Когда он подошел и предложил ей руку, Эбби задержала дыхание и приняла ее. Опять сделка, подумала она, надеясь, что сумеет выполнить условия этой сделки лучше, чем той, которую она заключила с собой.

– Он причинял вам боль?

Дилан произнес это спокойно, настолько спокойно, что она ответила без колебаний:

– Да.

Он рассердился. Нет, пришел в ярость. Он не мог этого объяснить, но знал, что ярость не поможет ему добраться до истины. А именно это вот уже много лет было главной целью его жизни.

– Почему бы вам не сесть?

Кивнув, она с безмятежным лицом села, аккуратно сложив руки.

– Эбби, в вашей семейной жизни были серьезные проблемы.

– Это верно. – Сейчас ей стало легко говорить об этом. Как и предрекал Дилан, она почувствовала некоторое очищение.

– Другие женщины?

– Отчасти. Во многом Чак хотел гораздо большего, чем я могла ему дать. Полагаю, и мне требовалось больше, чем он мог мне дать. Он не был плохим человеком. – Эти слова были произнесены быстро и серьезно. – Я хочу, чтобы вы это поняли. Может быть, он не был хорошим мужем, но плохим человеком он не был.

Дилан решил вмешаться со своим суждением:

– Почему вы перестали сопровождать его на гонках?

– Я ждала Бена. – Она издала короткий вздох. – Я не могу честно сказать, было ли это благовидным предлогом или законной причиной, но срок был уже солидный, и трястись по дорогам мне стало трудно. Мы жили с его матерью в Чикаго. Сначала… сначала он умудрялся довольно часто навещать нас. Думаю, он был счастлив. Мысль о том, что он станет отцом, внушала ему благоговение. Во всяком случае, приезжая домой, он бывал внимателен, убеждал меня оставаться в Чикаго и заботиться о себе. Он старался, действительно старался облегчить мне непростые отношения с его матерью. Разлуки были долгими.

Она оглянулась, вспомнив те недели, месяцы в роскошном доме в Чикаго, долгие, праздные утра и спокойные дни. Это казалось сном, неким фокусом, правда, с острыми, даже резкими гранями.

– Я была весьма довольна своей жизнью. Обставила детскую и занялась вязанием. Это мне удавалось плохо. – Она засмеялась над собой, вспомнив свои жалкие попытки. – Мне казалось, что наша семейная жизнь течет нормально. Но в один прекрасный день я нашла на своей кровати газету с этой сплетней. Потом я всегда задавала себе вопрос: не Дженис ли подложила ее? – Эбби тряхнула головой, вряд ли теперь это имело значение. – В газете была фотография Чака с этой очень красивой женщиной и отвратительной короткой статейкой под ней.

Эбби сидела и смотрела в окно, как под ветром гнутся деревья.

– Я сидела там, огромная, неуклюжая, как всякая женщина на восьмом месяце беременности, чувствуя себя раздавленной горем, преданной и абсолютно уверенной, что мир рухнул. Когда в конце недели приехал Чак, я бросила газету ему в лицо и потребовала объяснений.

– И что он вам ответил?

– Он очень рассердился, что я поверила этой грязной сплетне, и бросил газету в камин. Он даже не защищался, и мне не оставалось ничего большего, как извиниться! Вы понимаете?

Дилан представил ее себе, такой хрупкой и одинокой. Его гнев разгорелся еще сильнее.

– Да, я понимаю.

– До рождения ребенка оставался лишь месяц, и я страшно перепугалась. Я решила сделать вид, что поверила ему, но твердо знала, что он лжет. Это было видно по его лицу. И я приняла эту ложь! Вы понимаете?

Почему она все время спрашивает его об этом? Почему для нее так важно, чтобы он ее понял?

Эбби промокнула глаза и поклялась больше не задавать этого вопроса.

– Мне кажется, приняв эту ложь, я только травмировала его!

– Вы верите, что если бы тогда откровенно поговорили с ним, то он прекратил бы изменять вам?

В глазах Эбби сверкнуло торжество.

– Я никогда бы не унизилась до слежки за ним!

– А потом были другие женщины?

– Были и другие. Запомните, что мы с Чаком уже не жили нормальной семьей, и наши физические отношения ухудшились. Ему всегда было нужно побеждать, а как только он добивался очередной победы, ему сразу же требовалась новая! Это его свойство можно понять, зная, какое давление с детства он испытывал со стороны семьи. Ему всегда внушали, что он должен быть первым во всем, чтобы преуспеть в жизни.

Утомленная этим разговором, Эбби позволила себе немного передохнуть.

– Ему были нужны постоянные заверения, что он – самый лучший! А я уже перестала восторгаться им, но втайне надеялась, что после рождения Бена мы оба успокоимся. Но я знала или должна была знать, когда выходила за Чака, что такие люди не успокаиваются. Однажды даже возник безобразный скандал, вызванный письмом одной из его поклонниц, в котором та грозила покончить с собой, если Чак не женится на ней. Это было как раз в то время, когда мы купили эту ферму. Чак расстроился, потому что ситуация вышла из-под контроля. Ферма была куплена для меня, Бена и для него самого. Но впереди была еще новая гонка.

– И вы с ним не поехали?

– Нет. В первое время я занялась устройством дома. Я чувствовала, что Чаку нужен собственный дом, да и мне тоже. – Эбби проследила за облачком табачного дыма, поднимающегося к потолку от сигареты Дилана. – После рождения Бена и до моей второй беременности Крисом я все больше убеждалась в непрочности нашего брака с Чаком.

Фактически, мы с Чаком просто притворялись, играли в мужа и жену! После победы в Италии Чак приехал домой и решил продать ферму. Мы с ним тогда ужасно поскандалили. Пока мы ругались, Бен возился в своем манеже. Чак ужасно нервничал. Он орал на Бена, потому что тот плакал.

Эбби схватилась за волосы, словно к ней вернулись страдания той ночи.

– Бен был совсем маленьким, ведь он родился летом. Я взорвалась и выгнала Чака. Он сел в автомобиль и укатил, а я успокоила Бена и убаюкала его. Было уже поздно, и я легла спать, не ожидая, что Чак скоро вернется, но он приехал. – Ее голос понизился до шепота. Наблюдая за ней, Дилан понял, что она молчит, погруженная в свои переживания. – Он был пьян. Чак никогда много не пил, потому что алкоголь плохо действовал на него, но на сей раз он был крепко пьян. Он поднялся ко мне наверх, и мы снова начали ругаться. Я просила его лечь в комнате для гостей, чтобы не будить Бена, но он был слишком разъярен и пьян, чтобы внять голосу рассудка. Он кричал, что я никудышная жена и еще более никудышная любовница. Кричал, что я думаю только о ребенке и ферме. Боже, ведь он был прав! А потом сказал, что мне следует узнать, чего на самом деле требуется мужчине от жены, толкнул меня на кровать и… изнасиловал! Да, изнасиловал, – повторила она, увидев изумление Дилана. – А потом плакал, как ребенок. На рассвете он уехал. Несколько недель спустя я поняла, что снова беременна.