Текст книги "Сто рассказов из русской истории. Жизнь Эрнста Шаталова. Навеки — девятнадцатилетние. Я вижу солнце. Там, вдали, за рекой"
Автор книги: Нодар Думбадзе
Соавторы: Сергей Алексеев,Юрий Коринец,Владимир Амлинский,Григорий Бакланов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 44 страниц)
Анатолий
У нашего больного оказались красивое имя – Анатолий и царская фамилия – Романов. Но все село, кроме меня, тети и Хатии, называло его по-прежнему – Сосоин русский.
Однажды утром, почувствовав себя окрепшим, Анатолий попросил свою одежду. Тетя вынесла ему выстиранное и выглаженное обмундирование и вышла из комнаты. Ничего не подозревая, я помог Анатолию умыться, подал полотенце, гребенку. Когда же он оделся, обулся, подошел ко мне, обнял, потрепал по щеке и поцеловал в лоб, – я все понял. Я выскочил на балкон и заорал:
– Тетя! Иди сюда, тетя!
Прибежала перепуганная тетя.
– Что случилось, Сосойя?
– Он уходит!
– Кто?
– Анатолий уходит, тетя!
– Как уходит? Куда? – тетя оглянулась на дверь.
Свежевыбритый, причесанный, похорошевший Анатолий стоял в дверях и неловко улыбался.
Тетя поднялась на балкон.
– Что вы надумали, Анатолий?
– Пора мне, хозяюшка!.. Чувствую себя, слава богу, хорошо. А вам сердечная благодарность за все! Спасибо всем, вам – особенно! Никогда не забуду вас!.. Извините меня за причиненные хлопоты… До свидания, дорогая!
Анатолий протянул руку, тетя пожала ее. Так они стояли, молча глядя друг на друга. Наконец Анатолий повернулся ко мне:
– А ты проводи меня, Сосо!
Он спустился по лестнице и не спеша, размеренными шагами направился к калитке. Я и тетя не двигались с места. Подойдя к калитке, Анатолий ухватился за колья, приподнялся да так и остался с занесенной над порогом ногой – переступить его не смог. Он обернулся, посмотрел на нас с виноватой улыбкой и присел на пороге. Я и тетя подошли к нему.
– Не хватило пороху… – проговорил Анатолий.
– Вы еще слабы, – сказала тетя, – и потом, куда вы идете, к кому? Останьтесь у нас! Не стесняйтесь! Будем делиться, чем бог послал… Месяц, два, а там видно будет…
Анатолий не отвечал.
Тетя взяла меня за руку, и мы вернулись в дом. Тетя прошла в комнату, я остался на балконе. Анатолий еще некоторое время сидел на пороге калитки, потом встал и медленно побрел обратно…
…Спустя несколько дней, вернувшись из школы, я и тетя заметили в нашем хозяйстве странные изменения: дрова были наколоты, повалившийся плетень выглядел как новый, все прогнившие столбики в винограднике заменены. С того дня и началось… Анатолий нашел себя… У него в руках спорилась любая работа. Благодаря его заботам наш виноградник стал лучшим во всем селе. Единственное, чему он так и не сумел научиться, – мотыжить кукурузу… Вскоре он стал появляться и на колхозном дворе, на плантациях, в поле… Полюбил Анатолий наше село, его людей. Все его интересовало, ко всему он приглядывался. Он безошибочно определял дома фронтовиков, приходил туда и, ни к кому не обращаясь, сам находил для себя работу.
– Сосойя, – спрашивала меня удивленная хозяйка, – как мне быть? Заплатить ему деньгами или как?
– Не смей и заикаться об этом! Разнесет в щепки весь дом! Он ведь контуженый! – пугал я растерявшуюся вконец женщину.
– Ради бога, не оставляй его одного! Разбушуется, чего доброго, не свяжешь его! – просила она.
Я пересказывал Анатолию наш разговор, и он хохотал до упаду.
Объясняться с сельчанами Анатолию было трудновато, и потому он не отпускал меня от себя ни на шаг. Особой разговорчивостью Анатолий не отличался, спрашивали – отвечал коротко, но он был первым человеком, возвратившимся с фронта, и поэтому от желающих поговорить с ним не было отбоя. Его спрашивали о положении на фронте, о вооружении нашей армии, о планах Гитлера, о событиях во всем мире и, хотя Анатолий не мог знать ничего сверх того, о чем сообщалось в прессе и по радио, к каждому его слову прислушивались с огромным интересом.
Когда я и Анатолий впервые прошлись по селу, за нами увязалась целая орава ребят.
– Сосойя, он герой?
– А то нет?!
– Сколько он убил немцев?
– Миллион!
– А ты взаправду с ним по-русски разговариваешь или обманываешь нас?
– Обманываю!
– А стреляет он хорошо?
– Птичку сбивает на лету!
– В зяблика попадет?
– С двадцати шагов в глаз!
– А в кольцо?
– В самое отверстие!
– Ух! Вот молодец!
Когда Анатолий впервые увидел вывешенное на балконе Лукайи Поцхишвили черное полотно с бронзовыми буквами[23]23
В селах Грузии есть обычай вывешивать траурную ленту с именем скончавшегося члена семьи.
[Закрыть], он удивленно посмотрел на меня:
– Что это такое, Сосо?
– Сын у него погиб на фронте…
– Ну?
– Ну, здесь написано, что они оплакивают безвременно погибшего сына Кукури…
Анатолий промолчал. Потом он стал останавливаться у каждого дома с такой же траурной лентой и хмуро разглядывать буквы, выведенные неумелой рукой, но с неимоверной любовью и старанием.
Мы вернулись домой поздно вечером.
– Где вы пропадали целый день? – спросила за ужином тетя.
– Осматривали село, – ответил я.
– И что же, понравилось? – обратилась тетя к Анатолию.
– Нет! – покачал он головой.
– Что ты ему показал, Сосойя?
– А ничего. Он ходил и рассматривал траурные надписи…
– Тяжело… – вздохнула тетя.
– Много! – сказал Анатолий. – Тринадцать!
– Много…
Рыбалка
После преображения, когда вода в Супсе становится холодной как лед, усач и сельдь залегают на спячку. Они разыскивают в реке пустотелый валун покрупнее, забираются туда и до самой мартовской оттепели лежат без движения, тесно прижавшись друг к другу. Об этой рыбьей повадке известно каждому сельскому мальчику и, конечно же, мне. Есть у меня на примете и соответствующее место на реке. Называется оно Напицара. Здесь с незапамятных времен лежит в воде огромный замшелый валун – «чертов камень». Летом мы с утра до вечера лежим на этом камне, загораем, прыгаем с него в глубокий, темный омут, который образует здесь Супса. Но сейчас не время для купаний. Сейчас мы ищем рыбу. Я лежу в ледяной воде у «чертова камня», дрожа всем телом, лязгая зубами. Одной рукой я прикрываю отверстие в камне, другую просовываю туда по самое плечо.
На берегу сидит Хатия, тут же Анатолий разводит костер, а Бежана сидит на корточках у самой воды и поучает меня.
– Есть рыба, Сосойя?
Я киваю головой.
– Сельдь или усач?
– Усач.
– Хватай его за усы! Да пощекочи его! Усач что твой поросенок, любит, когда его щекочут!.. Смотри, Сосойя, простудишься! Посинел весь! Вылезай, согрейся маленько!
– Отстань, Бежана!
– Много рыбы?
– Много, много, отстань!
– Хватит всем? Ее ведь надо разделить на четыре части!..
Я киваю головой.
– А то, помнишь, третьего дня ты надул меня! Отдал каких-то жалких головастиков! Смотри у меня! – предупреждает Бежана.
Есть! Попался наконец! Я хватаю здоровенного усача, глажу его по животу. Рыба ложится на бок. Пальцами нащупываю жабры, вытаскиваю ее и крепко стискиваю зубами его голову. Усач извивается, больно бьет меня хвостом по лицу, но я терплю. Я тащу второго усача, потом обоих кидаю на берег и вновь погружаюсь в воду по грудь. Рыбы много! Я с трудом выволакиваю из камня третьего, четвертого, пятого усача. Некоторым удается бежать – они быстро зарываются носом в песок и исчезают. Но ничего, на нас хватит!
Я выхожу на берег.
Хатия выбрала из кучи самого крупного усача, поднесла его к уху и прислушалась. Рыба бьется у нее в руке, разевает рот, задыхается.
– Что она говорит, Хатия? – спросил Бежана и принялся зубами сдирать кожуру с ивового прута – нанизывать на него свою долю рыбы.
– Отпусти, говорит, меня! – ответила Хатия.
– Если б ты видела, как она жалко разевает рот, не стала бы мучить ее!
Хатия встала, подошла к реке, и не успел я схватить ее за руку, как усач оказался в воде.
– Ты что, обалдела? – набросился я на Хатию, но было уже поздно. Усача и след простыл, а Хатия стояла и улыбалась. – Чего ты зубы скалишь, дура?! Поди попробуй, каково лежать битый час в ледяной воде!
– Иди к огню! – позвал меня Анатолий.
Я присел у костра. Подошла Хатия, села рядом со мной и нежно погладила рукой по спине.
– Холодно? – спросила она.
– А то нет? – ответил я грубо и придвинулся к огню.
Спустя минуту я взглянул на Хатию, и сердце мое больно сжалось: она сидела опустив голову, с обиженно надутыми губами, из глаз ее капали слезы.
– Погладь еще, Хатия, у тебя теплая рука! – попросил я.
Хатия тотчас же повернулась ко мне, положила руки мне на спину и медленно провела ими сверху вниз. Я сидел затаив дыхание и чувствовал, как по всему моему телу разливается приятное тепло.
– Хватит, теперь одевайся! – сказала Хатия и подложила мокрые руки себе под мышки. Поддавшись охватившему вдруг меня сильному, как никогда желанию, я нагнулся к Хатии, стиснул ладонями ее головку, привлек к себе и поцеловал в уголок губ. Она вытерла губы тыльной стороной ладони и покраснела.
– Помирились? Ну и отлично! А теперь давайте делить рыбу! – сказал Бежана.
Я быстро оделся, и мы, приступили к дележу.
– Это тебе! – и я положил перед Бежаной крупного усача.
– Нет, не так! – возразил он. – Сперва разделим всю рыбу на четыре части, а потом бросим жребий – кому какую часть!
– Не надо никакого жребия, не бойся, не обманем тебя.
– Ну ладно, только не обманывай! У меня желудок вдвое больше твоего, надо же мне жрать? Сумасшедшие всегда едят больше нормальных людей! Так что не обманывайте меня!
– Как же, обманешь тебя! Да ты умнее всех нас! – сказала Хатия.
– Если я умнее тебя, это еще не значит, что я нормальный… А ты бы помолчала! Тебе вообще ничего не полагается! Какого усача она выпустила, а? – обратился Бежана ко мне, с сожалением качая головой.
– Так вот, – продолжал я, – это тебе, это Хатии, это мне, это Анатолию.
– Даешь ей все же, да? – пробормотал недовольно Бежана.
– Бежана, замолчи, а то останешься без рыбы! – пригрозил я.
Бежана двумя пальцами схватил себя за горло, скроил жалкую рожу и умолк.
– Это Бежане, это Хатии, это мне, это Анатолию…
– Ты кого обманываешь, бичо! – подскочил вдруг Бежана.
– В чем дело, Бежана?
– Почему ты отдаешь рыбу Сосойному русскому?
– Как это почему?!
– Вот именно почему? Я, дорогой мой Сосойя, сумасшедший, но не дурак!
– Что с тобой, Бежана?
– Слушай! Хатия – отдельная семья, я – отдельная семья, ты – тоже, а этот русский? Разве у него есть своя семья?
– Нет.
– Он ведь живет с вами?
– Живет.
– Значит вам вдвоем полагается одна доля!
– Ошибаешься, Бежана!
– Так вы же живете вместе!
– Жить-то живем вместе, но кушает ведь он сам, собственным ртом!
Бежана призадумался, почесал в затылке, потом рассмеялся:
– Об этом я не подумал!
Анатолий, не понимавший слов Бежаны, видно, догадался, о чем тот толкует. Он стал со смехом передавать Бежане свою рыбу:
– Бери, бери, Бежана! Ешь на здоровье!
– Бежана, не стыдно тебе? – сказала укоризненно Хатия.
Бежана смутился.
– Стыдно, конечно, стыдно! – Он отложил обратно Анатолину долю рыбы и добавил: – Ты что, Сосоин русский, шуток не понимаешь? Это твоя рыба, бери ее! Твоя, понимаешь?
Анатолий кивнул головой.
– Продолжаю: это Бежане, это Хатии, это…
– Здравствуйте! – раздался вдруг чей-то голос, и на нас упала тень. Мы втроем подняли головы и вскочили от неожиданности. На большом камне стоял заросший загорелый мужчина в пиджаке с перекинутой через плечо винтовкой. Я узнал бригадира Датико. – Здравствуйте! – повторил он, спрыгнув с камня, и подошел к нам.
– Датико-бригадиру привет! – осклабился Бежана, протягивая руку.
Датико не обратил на него внимания.
– Ты что, Сосойя, разучился здороваться?
– Здравствуй! – буркнул я и стал нанизывать на прут рыбу.
– А ты, девчонка?
– Я не вижу, не узнала, кто ты! – ответила Хатия равнодушно.
– Тогда, ночью, небось хорошо узнала!
Хатия не ответила.
– А этот? Кто он такой? – спросил Датико меня.
– Это Сосоин, русский! – ответил Бежана.
– А-а-а… Это он, да?
– Он!
Датико не сводил глаз с Анатолия.
– В чем дело, Сосо? Здесь нельзя ловить рыбу? – спросил меня Анатолий, который принял Датико за лесничего.
– Да нет… Он спрашивает про тебя…
– А кто он?
– Он? Так, никто…
– Что он говорит, бичо?
– Спросил, кто ты такой.
– Что ты ответил?
– Что я могу ответить? Скажи мне, кто ты есть, и я отвечу…
Датико опешил. Подумав немного, он проговорил:
– Не его это дело…
– Скажи, что ты выполняешь правительственное задание, а то он принимает тебя за дезертира! – вмешался Бежана.
– Заткнись, болван! – прикрикнул на него Датико.
Бежана пожал плечами.
– Дайте закурить! – .потребовал Датико.
– Нет у меня! – отрезал я, хотя еще утром набил себе карман табаком.
– Что он говорит? – спросил Анатолий.
– Просит закурить.
– Так дай ему, есть ведь у тебя табак!
– Для него – нету!
– Дай, дай! – толкнул меня Анатолий.
– Сосойя, дай закурить, говорю тебе! – прохрипел Датико.
– Дай! – попросила Хатия.
Я достал из кармана табак, протянул Датико. Он быстро свернул цигарку, прикурил от головешки, глубоко затянулся несколько раз и сказал как бы про себя.
– Значит, это и есть ваш русский?.. Остался, значит, с вами? Кето его оставила?.. и ты его зовешь дядей, да?
– Шел бы ты своей дорогой! Вот пристал!
– На селе так и говорят: Сосойя, мол, на собственной спине приволок домой дядю! – съязвил Датико.
– Слушай! Катись-ка ты отсюда! – Я встал.
Анатолий внимательно присматривался к нам.
– Да, так и говорят: Сосойя нашел бугая для своей тетки! – продолжал Датико.
Я подскочил к Датико, и тут же сильный толчок в грудь опрокинул меня навзничь. Анатолий подбежал ко мне, поднял на ноги.
– Кто этот человек, Сосо? – спросил он.
– Кто? Вор, бродяга, дезертир! Не видишь разве? – меня душили слезы.
– Уходи! – сказал Анатолий Датико вполголоса. Тот, будто не расслышав, продолжал:
– Думали, сдохнет Датико без вас? Отвернулись от меня! Да нужны вы мне, как… Иди донеси на меня! Чего ты ждешь? Плевать я хотел на вашу милицию и вашу безопасность! Передай Володьке Джаши и Бадри Гагуа: не снести им головы, если не перестанут гоняться за мной! И вы все, берегитесь все! Не доводите меня до бешенства! Иначе запылают ваши дома, слово Датико!..
– Наступит зима, выйдешь из леса! А нет, так сдохнешь с голоду!
– Не дождешься моей смерти! А тетке своей передай: или прогонит она этого русского пришельца, или умоюсь я его кровью! Так и передай!
– Что это он? Про меня, что ли? – спросил Анатолий.
– Про тебя и про тетю.
– Какое ему до нас дело?
– Что он болтает, бичо?
– Он говорит, что ты бездельник, и велит тебе убираться отсюда! Вот что он говорит!
Датико посерел, и глаза его налились кровью. Он медленно приблизился к Анатолию.
– Послушай, что я тебе скажу… Уйди ты с моей дороги! Не видать тебе Кето как собственных ушей, понятно? Она моя! А не уйдешь, так пеняй на себя! Супса окрасится твоей кровью, понятно?!.
Анатолий вопросительно взглянул на меня.
– Он говорит, что любит тетю Кето, и грозится убить тебя, если ты не уйдешь!
Анатолий рассмеялся.
– Во-первых, я не боюсь этого индюка, во-вторых, Кето я ни у кого не отбираю, в-третьих, уходить отсюда я не собираюсь, мне и здесь очень нравится…
Датико весь напрягся в ожидании перевода сказанного. Я начал:
– Я и Кето, говорит, любим друг друга, и никуда отсюда я не уйду. И Кето, говорит, не пара такому бродяге, как ты. Не я, говорит, а ты сам убирайся отсюда…
Датико не дослушал меня. Он снял с плеча винтовку, взвел курок и стал надвигаться на Анатолия. Тот не сдвинулся с места.
– Стой, Датико! – крикнул я. – Я обманул тебя!
Но Датико был невменяем. Он подошел к Анатолию вплотную. Ноздри его раздувались, глаза сузились, он тяжело дышал.
– Опусти ружье! – сказал Анатолий спокойно.
– Повтори, что ты сказал!
– Опусти ружье!
– Убью! – прошипел Датико, и я понял, что он действительно убьет его.
– Уйди, Анатолий! – попросил я.
– Сосоин русский, иди сюда! – повторил Бежана.
Анатолий не двигался. Тогда Бежана сорвался с места и заслонил собой Анатолия.
– Ты что надумал, Датико? С каким трудом мы спасли человека, сколько на него ушло ворованного козьего молока, а ты хочешь теперь убить его? Хе-хе, шутишь, брат!
Но Датико не шутил.
– Эй, ты, тронутый! Сгинь отсюда, иначе прихлопну тебя, а скажут, что я убил человека! – Он дулом винтовки отстранил Бежану и вновь оказался лицом к лицу с Анатолием.
– Опусти, говорю ружье! – крикнул вдруг Анатолий, схватил винтовку за дуло и быстрым движением вырвал ее из рук Датико. Ружье отлетело, на несколько шагов. Не дав Датико опомниться, Анатолий потянулся к винтовке, но тут же Датико схватил его за руки, сжал, привлек к себе.
Анатолий постарался вырваться из объятий Датико, но не смог.
Датико ловкой подсечкой сбил его с ног, навалился на него и закатил сильную оплеуху. Анатолий плюнул ему в лицо. Датико взвыл и ударил Анатолия кулаком по лицу. Из носа Анатолия хлынула кровь, и он еще раз плюнул в лицо Датико кровью. Взбешенный Датико выхватил нож.
– Что ты делаешь, негодяй! – заорал Бежана, бросился к дерущимся, схватил Датико своими медвежьими лапами, сильно встряхнул, опрокинул и вцепился ему в горло.
Лицо Датико посинело, глаза выкатились. Я и Анатолий кинулись было к Бежане, но он вдруг вскрикнул, потом застонал, разжал руки, встал и застыл на месте с открытым ртом и расширенными глазами. Потом он медленно поднес руки к животу, согнулся и сделал несколько шатающихся шагов в сторону. Датико вскочил, подобрал ружье. В правой его руке мы увидели окровавленный нож и поняли все. Датико уже не угрожал нам, он растерянно смотрел то на нас, то на Бежану. Бежана повернулся, поднес руки к лицу – они были в крови. Тогда он выпрямился и, улыбаясь странной улыбкой, пошел на Датико. Тот попятился назад.
– Убил меня, бригадир? – чуть слышно проговорил Бежана.
Датико вздрогнул, остановился, потом крикнул что-то нечленораздельное и бросился к лесу.
Бежана поморщился и снова схватился за живот. Я и Анатолий подбежали к нему, обняли.
– Что с тобой, Бежана?
– О-о, внутренности горят!
– Хатия, помоги! – крикнул я.
Бедная девочка, не видя ничего, но понимая, что происходит что-то страшное, приблизилась к нам.
– Сосо… Что здесь случилось? – спросила она, и голос ее дрогнул.
– Садись, Хатия!
Она покорно села.
Я и Анатолий осторожно уложили Бежану на песок так, что голова его покоилась на коленях Хатии. Она погладила рукой покрывшийся испариной лоб Бежаны. Бежана не отрывал рук от живота. Сквозь его пальцы сочилась кровь.
– Сосо, что случилось? – повторила Хатия.
Я не ответил, меня душили слезы.
– Убил меня Датико, моя девочка! – простонал Бежана.
Я припал к его груди и громко заплакал.
– Ну, ну, ты что, дурачок! Сейчас все пройдет! – сказал Бежана.
– Помоги мне, Сосо! – Анатолий опустился на колени перед Бежаной. – Подсоби-ка мне поднять его на спину! Надо спешить домой!
– Что говорит твой русский, Сосойя? – спросил Бежана.
– Хочет взять тебя домой, – ответил я рыдая.
– А-а-а, долг платежом красен… Но для Бежаны все одно умереть здесь или дома… Погодите, дайте мне вздохнуть…
Может, утихнет боль… Вот сволочь, убил-таки меня…
– Я виноват во всем! – сказал Анатолий и принялся разрывать свою сорочку.
– Что он сказал, Сосойя?
– Я, говорит, виноват…
– Не смей и думать, Сосоин русский! Ты при чем? Бандит для того и носит нож и ружье, чтобы пустить их в ход. Потому что он боится. Разве он справился бы со мной без ножа? То-то… Ты не горюй. Если я останусь жив, напляшется он у меня, ох и напляшется! А нет, так… Что ж, пусть бродит по лесу голодным шакалом… А моя смерть – не такое уж важное событие. Одним ртом на селе станет меньше… – Бежана сомкнул веки.
– Бежана! – крикнул я. – Не умирай, Бежана!
– Молчи, Сосойя!..
– Это я убил тебя, Бежана, я! Это я его разозлил!
– Вот еще! Нашелся убийца!.. Ты думаешь, он хотел убить? Нет, это страх его заставил поднять нож! Вот и боль прошла. Теперь у меня шумит в голове и ноги… Ног я не чувствую…
Приподняв халат на животе Бежаны, Анатолий туго перевязал ему рану.
– А ты что делаешь, девочка? – взглянул Бежана на Хатию.
Хатия плакала, и слезы ее капали на лоб Бежаны.
– Сосойя, уйми девочку и перестань сам скулить. Взгляните-ка на солнце. Вот оно скоро спустится за горой Концхоула, и наступит ночь. А завтра оно поднимется из-за Суреби, и настанет день. День настанет для всех. Даже для того бандита. А для меня уже никогда не будет ни солнца, ни дня… Ты видишь солнце, Хатия?
– Вижу, Бежана, вижу!.. – Хатия заплакала громко.
– Не плачь, детка… Это хорошо, если ты видишь солнце. Дай бог тебе, всем вам здоровья. Я оставляю вам свою долю и солнца и воздуха. И свою рыбу тоже. Зачем я спорил с вами? Ведь все равно мы съели бы все вместе. Вот только свою долю земли я возьму с собой… А он-то зачем плачет? Зачем плачет твой русский, Сосойя? Холодно мне и пить хочется. Дай напиться, Сосойя…
– Нельзя тебе пить, Бежана! Потерпи немного, придем домой, вылечит тебя бабушка Аквиринэ, тогда и пей, сколько тебе захочется.
– Сосойя, дай перед смертью испить глоток нашей супсунской воды. Мне теперь все можно… Бежана часто задышал. Я испуганно взглянул на Анатолия.
– Он просит пить, что делать?
Анатолий встал, зачерпнул ладонями воду из реки и дал напиться Бежане.
– Что ты делаешь? Нельзя ему!
– Вот спасибо тебе! – поблагодарил Бежана Анатолия. – Твой русский умнее тебя, Сосойя, знает он, что теперь мне ничем уже не помочь… – Он вдруг привстал и пристально посмотрел на меня. – Сосойя, где ты?
– Здесь я, Бежана, не видишь разве меня?
– Не вижу, Сосойя, не вижу… Кажись, умираю я, Сосойя… – Бежана опустил голову на колени Хатии.
– Не умирай, Бежана, не умирай, дорогой! – взмолился я. – Что я скажу людям? Слышишь, Бежана, милый мой, потерпи еще немного! Все будет хорошо, Бежана! Вот я здесь, рядом с тобой! Видишь меня, Бежана?
– Успокойся, Сосойя… А что солнце? Оно уже закатилось?
– Нет еще, Бежана…
– Хатия, ты видишь солнце?
Хатия никого и ничего не видела. Она рыдала.
– А я не вижу солнце… – сказал Бежана.
– Видишь, как не видишь! Вон оно, над Концхоулой! Скажи, что видишь солнце, Бежана! – просил я Бежану и гладил его похолодевшие руки.
– Сосойя, слышишь?
– Что, Бежана?
– Слышишь? – Бежана прислушался к чему-то и вдруг тихо запел:
Девица-красавица
В загляденье платьице…
Бежана пел и улыбался. Потом голос его постепенно стал угасать. Я припал к его груди.
Бежана ничего уже не чувствовал и не слышал…
Долго еще я обнимал и ласкал Бежану. Потом почувствовал прикосновение руки Анатолия и поднял голову. Солнца на небе уже не было, но гора еще пылала оранжевым отблеском его лучей.
Бежана больше не пел.
