Текст книги "Загадать и принять (СИ)"

Автор книги: Нина Баскакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Я завтра в школу не пойду.

– Завтра никуда не пойдем, – согласилась я. – Я отгул взяла.

– Никак не могу понять, почему у меня не получилось? – спросил он.

– Потому что тебе лет мало. Потом слова придут. Не сейчас, – ответил ему Данко.

– Сереж, может успокоительное дать? – предложила я.

– Не надо. Я пока подумаю. Просто подумаю, – ответил он. Налил себе чай в кружку и ушел к себе.

– Не хочу оставлять его одного. Мало ли что в голове щелкнет, – сказала я. Хотела следом пойти, но Данко остановил.

– Не сейчас. Отойдет, тогда и подойди, – сказал Данко. – А вот успокоительного сама выпей.

– Не могу во все это поверить. Света…

– Все в шоке. Это понятно. Не может же она себя обвинить. Вот и ищет виноватых, – ответил Данко. Он поморщился. – Хотя мы все виноваты. Каждый о своем думал, о своих проблемах, вот и недоглядели.

– Я пыталась со Светой поговорить. Мы как раз обсуждали оценки детей, когда ты позвонил. Из-за проблем с Димой она решила, что вся ее надежда на беспечное будущее – это Пашка.

– А я не могу ее в этом осуждать. Вы с ней через многое прошли. Работали, во многом себе отказывали. Конечно, хочется, чтоб хоть когда-то все это закончилось. Не повезло с личной жизнью, так хоть пусть повезет в детях. Должен же быть хоть какой-то выхлоп от этой жизни. Карьера загублена, потому что все время было потрачено на детей. Молодые годы ушли, так пусть ребенок заплатит за все лишения матери деньгами. Пусть он работает, а мать будет отдыхать хотя бы под старость, – сказал он. – А если посмотреть какие-нибудь истории, где ребенок вырос, вышел в люди, а потом заботился о матери, которая ему помогла на ноги встать, так в голове и рождается план о хороших вложениях. Можно накопить денег и открыть вклад, чтоб потом жить на проценты. Но как поверить государству, когда несколько раз все сбережения граждан улетали в трубу? Можно квартиру купить и сдавать ее. Опять же, хороший заработок. Но что квартира, по сравнению с сыном-бизнесменом? Он может и две квартиры купить. Нужно его только правильно настроить, мотивировать. Нужно его выучить, устроить в хорошую школу, нанять репетиторов и заставить поступить туда, куда нужно маме. А еще надо за вкладом следить, чтоб ни одна девица на него не покусилась. А то, как же, уведет еще, заставит работать на себя. Куда тогда деваться бедной маме?

– Неправда все это. Я тебе уже говорила, что для ребенка хочешь самого лучшего. Не хочешь, чтоб он связался с плохой компанией, чтоб в жизни чего-то добился, чтоб аферистка не окрутила и сердце не разбила…

– Смешно это слушать от людей, которые сами ничего не добились в жизни, от тех, кто не может счастья в руках удержать, но при этом знают, как лучше жить другому человеку. Эль, никто не знает, что хорошо другому. Мы ведь разные люди. Все разные. Дети они ведь тоже люди. Как и женщины. Все имеют право на ошибки и победы. На любовь и ненависть. Вроде мы такие взрослые, законы знаем, а почему-то забываем о них, когда сталкиваемся в реальности с моментами, чтоб их применить. Я не могу судить, что для тебя лучше в этой жизни. Я не знаю, чем закончатся наши отношения. Мы ведь разные с тобой. Но мы можем прожить всю жизнь вместе и старость встретить, а можем через месяц разбежаться из-за какой-нибудь глупой ссоры. Я не знаю, каким вырастит Сережа. Он сложный парень. Может и тихий, на первый взгляд, но в душе у него спрятан вулкан. А прорвется ли этот вулкан или он его сможет усмирить, я не представляю. Но можно попробовать помочь нащупать дорогу, по которой стоит идти. Показать варианты. Не насильно тащить на нее, а показать. Или я ошибаюсь? Или надо ломать человека? Подстраивать его под себя, под свои мечты?

– Ты прав. Только это со стороны все видно, а когда сталкиваешься в семье, то материнская любовь, ответственность и амбиции затмевают логику и разум.

– Эль, но почему нельзя реализовать самому свои амбиции? Почему надо возлагать на кого-то надежды? Это как я хочу построить дом, поэтому я заставлю тебя устроиться на две работы и копить, отбирать на него всю твою зарплату, а сам буду работать пять дней в неделю по восемь часов, потому что меня моя работа устраивает. Или я не могу найти другую. Но ведь это моя мечта о доме. Значит и мои проблемы. Так и здесь. Хочешь денег – так заработай. Не можешь – так умерь свои амбиции. Зачем такой груз вешать на детей? Но и понять я таких матерей могу. Нет тут правых и виноватых. Эль, самое грустное, что нет.

– Ты сам говоришь, что мы неправильно детей воспитывали. Много на них повесели, – возразила я. – Значит, виноваты кто? Правильно, мы.

– В чем? В том, что хочется жить, а не выживать? В том, что встретили не того человека, который воспользовался наивностью и бросил молодую женщину с ребенком на руках, чтоб та выживала? Или запил до такой степени, что стал опасным грузом в квартире? Или нашел другую? Лучшую, не понимая, что все женщины лучшие, достаточно лишь посмотреть на человека, который рядом под другим углом? А почему так все случилось? Виноват мужчина? Или виновата семья, в которой все росли? Кто виноват? Государство, что поставило в тяжелые условия, когда родители вынуждены работать по двенадцать часов семь дней в неделю, чтоб жить нормально? Семья, которая и не семья вовсе, а чужие люди, которые существуют на одном пространстве? Кто-то додумывается сам, как все исправить, кто-то нет, так и живет, бегая за той далекой звездой, которая зовется лучшей жизнью. А рядом теряются близкие люди, которых перестаешь замечать за этой погоней. Знаешь, что самое противное? Вроде понимаешь, что все это неправильно, а изменить сложно.

– Сейчас все эти разговоры, как после драки кулаками махать. Пашки нет. Как Сережа эту травму перенесет? Как Света справится? Мы остались, а его нет. И самое противное, что на его месте мог быть и Сережа. Да, не был. Не случилось. А я его ведь так же могла потерять. Ты ведь помог его не потерять, – я вытерла слезы.

– Так же как и ты, мне помогла. Я действительно не знал, как жить дальше. Был тупик. Вернуться домой не позволяла гордость и глупое упрямство. Мог ведь, и замерзнуть, и с голоду подохнуть. Так что нам повезло друг друга встретить, – его колдовские глаза посмотрели на меня. После всего этого и в магию верить начнешь. Так же как и в судьбу.

Успокоительное отупляло. Оно действовало как анестезия, замораживая чувства. Ужин я приготовила на автомате, правда к нему никто почти не притронулся. Данко о чем-то разговаривал с Сережей у него в комнате. Я туда заглянула. Сережа лежал на кровати. Данко на полу сидел. Данко лучше меня найдет слова, которые Сережки нужны. Я же ушла в комнату.

Кто виноват в произошедшем? Хотелось бы найти виновных, чтоб успокоиться. Обвинить во всем Свету, себя, отцов, детей, жизнь? Только это не вернет Пашку, который, не выдержал и сломался. А мы этот момент проглядели.

Я вышла на балкон. Весенний день закончился прохладной ночью. Где-то брехали собаки. Внизу ссорилась пара, мамочка с коляской возвращалась домой под руку с мужем, которого ходила встречать. Подъехала скорая. Вскоре они уже выводили пожилую женщину. Помогали ей забраться в машину. Из-за поворота выскочила стайка детей с ковриками и рюкзаками. Закончилась гимнастика, которую проводили в подвале соседнего дома. Жизнь продолжалась. Люди жили, радовались и огорчались, смеялись, верили и надеялись, отчаивались, а Пашки больше не было. Только разве может иметь значения чья-то жизнь по сравнению с морем жизней в округе? Это же песчинка. Но порой и песчинка важна для моря. Виновных не было. Но вину никто не снимал. Оставалось только сделать все, чтоб такое больше не повторилось.

ГЛАВА 13

В кино обычно во время похорон идет дождь. Как будто небо плачет вместе со всеми. Даже если дождя нет, то его делают, не обращая внимания на светящее солнце. Люди в черном стоят около могилы, вытирают слезы и идет дождь. В день похорон Паши этого не было. Солнышко сегодня решило, что наступило лето. Птицы пели на разные лады. Только люди в черных одеждах и могила в искусственных цветах с черными лентами: «Помним. Скорбим». Хоронили Пашу в закрытом гробу. Сережа держался. Я не знала, стоило ли нам появляться на похоронах. Боялась, что Света начнет скандалить. Она сама позвонила. Сказала, когда все будет. Сережа в любом случае хотел поехать.

Все эти дни он не ходил в школу. Я и не заставляла. Почти не выходил из своей комнаты. Мы разговаривали в эти дни. Много разговаривали. Обо всем. Я очень боялась, что он уйдет в себя, замкнется, сломается. В глазах то и дело мелькала растерянность. Он словно что-то не понимал. И все это время пытался понять, что-то решить для себя.

Дима поддерживал Свету. Он все организовал, успокаивал Нику. Света не плакала. Смотрела на все потухшим взглядом. Постарела лет на десять. Когда все закончилось, то она подошла к нам. Тяжелое молчание.

– Извини, я не права была, – сказала она Сережке. Слова ей явно дались с трудом.

– Я понимаю, – ответил он. Она лишь кивнула. Посмотрела на меня.

– Не хочу сейчас никого видеть. Поминок не будет. Домой поеду. А ты береги Сережку.

– Тебе помощь нужна? – спросила я.

– Какая? Тут разве можно помочь? Не сойти с ума? Мне нельзя. У меня Ника есть. Нужно жить. Осталось только понять, как жить, – ответила она.

Вот и закончилась наша дружба. Не знаю почему, но я поняла, что общаться как раньше у нас не получится. Слишком много воспоминаний. Иногда воспоминания сближают людей, а иногда отдаляют. В этот раз было так. Я и Сережа все время будем ей напоминать о сыне. Может она и забрала свои слова, но могла в душе обвинять Сережу, хотя он меньше всего был виноват в случившемся.

Мы не поехали со всеми. Пошли пешком до автобусов. Кто-то ухаживал за могилами, по пути увидели еще одни похороны. С памятников смотрели фотографии людей. Пожилые, молодые, дети – все это заставляло задуматься о жизни и ее конце. Ничего вечного нет. Вроде и понимаешь это, а все равно осознание приходит в таких местах, чтоб потом опять быть задвинутым повседневными проблемами на второй план. Так и должно быть. Все время думать о смерти нельзя. Тогда и жить не захочешь.

– Чего сегодня на ужин будем готовить? – спросил Сережа. – Я недавно нашел рецепт мясной запеканки с грибным соусом. Попробуем сегодня? Только надо продукты докупить.

– А на десерт мороженое, – добавил Данко.

– Нет, на десерт желе сделаем. А сверху тогда мороженое. Это все легко готовится.

– Можно, – согласилась я.

– А потом фильм какой-нибудь посмотрим, – продолжил Сережа. Где-то закаркала ворона. Синее небо, на земле мелькают желтые цветочки мать-и-мачехи. – Так будет правильно. Мы ведь сами выбираем, как жить дальше. Пашка решил, что не может. А мне жалко эту жизнь терять. Не знаю почему, но жалко. Еще столько всего хочется увидеть, узнать, попробовать. Вот сегодня такой день хороший. Скоро можно купаться будет. Данко обещал, что мы на рыбалку пойдем, когда к нему приедем. Новая школа. Я не знаю, правильно это или нет, но мне интересно жить. Интересно не сдаваться. Сегодня одно, завтра другое. Сегодня тройка, завтра пятерка. Что-то получилось, что-то нет. Это интересно.

– Самое главное, что интересно. Так и должно быть, – сказал Данко.

Жизнь продолжалась. Сережка говорил, что справится со всем. Но все это его изменило. Я видела, что он изменился. Может неуловимо, но он взрослел. А я смотрела на это со стороны и понимала, что ничего с этим не поделаешь.

* * *

Ночью не спалось. Я вышла на балкон. Прохладный воздух сразу ударил в лицо. Хотелось вдохнуть полной грудью и унять тревогу в душе.

– Грустишь? – спросил Данко.

– Почему-то страшно, – призналась я.

– В связи с последними событиями, я не удивлен, – сказал Данко. – Ты еще неплохо держишься.

– М?

– Не заперла сына в комнате, запрещая ему из нее, нос показывать, – ответил Данко, обнимая меня.

– Мне такая мысль в голову приходила, – призналась я. – Как думаешь, все нормально с ним будет?

– Нормально. Пытается забыть все страшным сном и жить дальше.

– А все равно страшно.

– Не бойся.

– Вроде стараешься от всего огородить, дать счастливое детство, а все равно совершаешь ошибки.

– Как будто люди не могут их совершать. Даже техника порой ошибается.

– Только эти ошибки порой непоправимые.

– Эль, мы с тобой не умудренные жизнью старцы, не энциклопедии. Просто люди. А люди через ошибки, что-то узнают. Так что не переживай. И о будущем не переживай. Все у нас будет хорошо.

– Менять что-то страшно. Может, здесь останемся?

– Нет. Это плохая идея.

– Здесь все знакомо. Есть работа, есть жилье. Может, с мамой помирюсь.

– Сама в это веришь?

– Надежду не теряю.

– А я не верю. Эль, какая разница, где жить, главное вместе. Или ты не согласна?

– Сколько было случаев, когда там…

– Договаривай. Лучше все проговорить, чем ты это будешь прокручивать в голове, приходя к диким выводам, – сказал Данко. Голос усталый, серьезный. И куда подевалась беззаботность, которая почти никогда не исчезала?

– Мы с тобой сошлись из-за ряда обстоятельств. Скоро эти обстоятельства закончатся. Будет выбор. А я не хочу быть лишней. Понимаешь?

– Нет. Слишком размыто.

– Мне было одиноко. Тебе некуда идти. Ты хотел задержаться. Потом беременность. Все закрутилось. Сейчас ты вернешься назад. К друзьям и подружкам. Зачем я тебе нужна с Сережкой? Ты ведь можешь начать все сначала. Как и должно быть.

– Зачем начинать сначала, когда у меня уже все есть? Есть то, что меня полностью устраивает? Ладно, про любовь говорить не буду. Верить ты в это отказываешься. Возьмем опять логику и факты. Я тебя уже хорошо знаю. Ты знаешь меня. Никаких неприятных сюрпризов не будет. Тебе не нужны золотые горы, которых у меня просто нет. С детьми уже наигралась. Я-то тем более. У тебя нет ненормальных братьев и отцов, которые выносить мне мозг будут. А девчонки… Я их знаю всех как облупленных. С кем-то учился, с кем-то пересекался. У нас всего пять школ в городе. Все как на ладони. Если бы кто понравился, то давно бы эта девчонка была со мной. Эль, ты слишком много сомневаешься. Мне порой тоже приходят мысли, вот возьмешь, встретишь кого-то другого и уйдешь. И что? Теперь значит не нужно жить вместе? Из-за страха, что всему конец придет? Я тебе это уже повторял и еще раз повторю, если мы вместе значит вместе. Может быть, рано или поздно разбежимся, но я этого не хочу. Ты мне дорога.

– Ты мне тоже дорог, поэтому и боюсь, – призналась я.

– Все будет хорошо. И не переживай, – ответил он.

* * *

Время летело с невероятной скоростью. Закончился апрель. Наступил май. Мне позвонила мама и предложила встретиться с ней в парке, на нейтральной территории. Я как раз закончила работать, поэтому не видела в этом ничего такого. В душе я надеялась, что разговор будет не о подъеме арендной платы и не о том, что нам надо будет в срочном порядке съехать.

Мама приехала раньше. Она уже сидела на лавочке и ждала меня. Я подошла к ней.

– Неплохо выглядишь, – сказала она.

– Спасибо, – я села рядом.

– Как жизнь? Слышала про твою подругу и ее сына.

– Откуда?

– Сережа сказал. Я с ним созванивалась.

– Он мне не говорил.

– Эль, ты серьезно хочешь куда-то уехать?

– Да.

– Сережка дни считает. Не знаю, что наплел ему этот парень, но…

– Мам, что ты хочешь? Рассказать, что я ошибку совершаю? Мне только ленивый об этом не сказал. Как уеду, так и вернуться могу.

– Не злись. Я просто переживаю. Одно дело, когда ты рядом. А сейчас ты собираешься уехать за сотни километров. Меня это настораживает.

– Другой город – это не другая страна. Понимаю, если бы я в Турцию на ПМЖ поехала бы. Или в Америку умотала, нет лучше в Австралию.

– Все равно это далеко. А если что случится?

– С кем?

– С тобой, с Сережей?

– Тогда купишь билет и приедешь, – ответила я. Мы замолчали.

– Эль, только честно, кто Сережкин отец?

– Помнишь Валеру? Двоюродного брата твоего милого, который к нам приезжал погостить?

– Хочешь сказать, что он?

– Он.

– А почему молчала все время?

– Зачем говорить? Ты бы его к ответу призвала. Был бы скандал. А у него семья. Если он не хотел остаться со мной, то зачем насильно человека тянуть? Ты бы потянула. Тебя бы и то, что у него ребенок должен был родиться, то не остановило бы. Ты только сейчас ничего не делай. Это все в прошлом. У меня другая жизнь, у него другая. Да и Сережа думает, что его отец умер.

– Валерка умер. В аварии погиб. Давно уже.

– Значит, я права была, что так Сереже сказала.

– Никогда бы не подумала. Он же тебе в отцы годился!

– Теперь начнешь мне лекцию читать? – хмыкнула я.

– В голове не укладывается.

– Сейчас скажешь, что меня из крайности в крайность кидает. Один старше был, другой моложе.

– Но это правда, – она рассмеялась. Я сама улыбнулась.

– О вкусах не спорят.

– Эль, давай договоримся, что если будут тяжелые времена, то ты вернешься. Или позвонишь. Мы ведь не чужие люди. Гордость, разногласия – это все хорошо, но всему должна быть мера. Не хочу, чтоб ты совсем пропала. Я всегда помогу.

– Порой ты меня удивляешь.

– Как и ты меня. Не надо пропадать. Хорошо?

– Договорились, – согласилась я. Заодно и скидку сделала, чтоб на дорогу больше денег осталось. Последние два месяца договорились, что мы оплачивать не будем.

После этого разговора я поняла, что жизнь меняется слишком резко и быстро. Через месяц я уеду с Данко в неизвестность. И что там будет дальше, никто не знал. Люди едут в Москву, а я из нее уезжала.

Дома было шумно. Сережка ругался, почти до крика. Драка. В комнате. Самая что ни есть настоящая драка. Диван перевернут. Сережка вцепился в волосы Данко, тот пытался его скинуть. Раньше мне доводилось разнимать Сережу и Пашку. Тогда их хватало только за шивороты растащить. Тут же такое не прокатит. Только получу по шее за компанию. Я ушла на кухню. Набрала в кастрюлю воды и вылила ее на дерущихся. Драка остановилась. Они зло посмотрели на меня. В голове мысли лихорадочно подкидывали воспоминания о Новом годе и рассказов Сережи о срыве Данко. Опять? Сидят на полу, смотрят на меня. У Сережи разбит нос, порвана губа, у Данко синяк под глазом. Одежда порвана.

– Пол вытрите, – сказала я. – Продолжите драку, вышвырну на улицу, пока не успокоитесь.

– Мы уже успокоились, – поднимаясь на ноги и протягивая руку Сережи, ответил Данко. Тот ее принял. По голосу Данко трезвый.

– Все нормально, – ответил Сережа.

– Я вижу.

– Мы немного увлеклись, – сказал Данко. На губах улыбка. Сейчас начнет меня отвлекать. Специально, чтоб замять происшествие. – Драться учились.

– До первой крови? Первого перелома? – вспылила я.

– Надо воду вытереть, – сказал Сережа. Поморщился.

– Футболку задери, – потребовала я. Не знаю, что на меня нашло. Предчувствие это были или интуиция, но я подошла к нему и сама задрала футболку. Синяки на животе, ребрах, расплывались ужасными пятнами.

– Это не я. Эль, я его пальцем не тронул, – сразу сказал Данко.

– Вижу! Надо в травмпункт ехать, – доставая документы, сказала я.

– Эль…

– Не подходи. Убью, – прошептала я. Я ведь ему доверяла.

– Мама, Данко ни при чем. Это в школе, – остановил меня Сережа. Положил свою руку на мою.

– Все равно надо в травмпункт ехать.

– Не поеду. Там вопросы задавать начнут. Полицию подключат. Тогда и у тебя неприятности будут. А синяки пройдут. Не первый раз.

– Нужно ехать в больницу. Все это может быть серьезно.

– Не поеду. Не нужно в это лезть! – он голос не повышал. Говорил Тихо, но твердо. При этом последние слова прозвучали чуть не приказом. – Нужно продержаться две недели. Больше я туда не вернусь. Всего лишь две недели. Начинать войну, которую мы проиграем, нет смысла.

– Может, ты все-таки объяснишь, что происходит? – спросила я.

– Я не поеду в больницу и показания давать не буду, – твердо сказал Сережа.

– Хорошо. Вытираете пол, переодеваетесь. Через десять минут жду вас на кухне с объяснениями, – сказала я.

Нужно было успокоиться. Достать аптечку. А если у него переломы? Или внутреннее кровотечение? Как так можно безалаберно относиться к своему здоровью? И Данко молчит. Молчал все это время.

– Со мной все в порядке, – сказал Сережа, заходя на кухню.

– На тебе живого места нет. Разве это нормально?

– Там много старых синяков. Это выглядит все страшно.

– Ты не боксерская груша.

– Порой себя так и чувствую, – он сел за стол.

– В школе терроризируют?

– Да.

– Старшеклассники?

– Нет.

– Одноклассники?

– Да.

– Так и будешь отвечать односложно?

– Я не хочу об этом говорить.

– Как я тебе помогу, если не знаю причины конфликта? Не знаю, кто тебя обижает?

– А ты не сможешь помочь. За их спинами власть, деньги. Всех отмажут. А я окажусь виноватым. Мам, не в обиду, но если смотреть реально на вещи, что можешь сделать ты с зажравшейся детворой? У них одни телефоны стоят больше, чем твоя зарплата. Можно сейчас поехать, снять побои. Можно написать заявление в полицию. Они предъявят доказательства, что защищались. Я уже пытался. Любая попытка дать отпор превращается в мою вину, – он сидел, сцепив руки, не поднимая глаз. – Смотри сама, тебя окружили. Начали цеплять. Это остается за кадром. А потом начинают бить. Ты начинаешь давать сдачи. В этот момент включается камера. Дальше идет постановка. Как в театре. Кто-то кричит, на помощь зовет. Они не снимают, что бьют тебя, а снимают, будто бьешь ты. В итоге есть материал, с помощью которого комната милиции точно обеспечена. А еще с помощью него можно и шантажировать. Я вначале не понял эту фишку. Попал. Но мне повезло. Человек, у которого эти материалы хранились, попал под лед на речке. В итоге загремел в больницу с восполнением легких и переломом ноги. Выписали этого человека на днях. Я уже думал, что этот человек успокоится, так нет. Она начала меня во всем обвинять. Да, я виноват, что она гналась за мной со своей сворой по льду. Я проскочил, а они нет. Только в этот раз я умнее был. Не стал участвовать в этом театре. Они уже два раз подловили меня, да толку не добились. Им зачем-то нужно, чтоб я собачку изображал. А я не хочу.

– Как это понять? – спросила я. Не знаю, как мне удалось себя в руках держать. От слов Сережки было больно. Физически больно. Не поняла, не углядела. Не смогла защитить. Почему не поняла, что все так серьезно? Почему не пришла даже мысль, что его кто-то может обижать?

– Понимаешь, я отличаюсь от них. Начиная от одежды, заканчивая гаджетами. Гимназия – это круто. Это звучит. Там много «блатных» ребят. Тех, у кого родители при деньгах. При хороших деньгах. Они и раньше на меня косо смотрели, но терпели. Где-то удавалось наладить отношения, списать дать, домашку там сделать. По принципу ты мне, а я тебе. Потом мы с Пашкой вместе учились. Друг другу спину прикрывали. Плюс еще Сашка был. Мы втроем ото всех особняком держались. Нас не трогали. Вначале из школы ушел Пашка. Потом Сашку забрали. В обычную школу перевели. Я один остался. Тут и началась травля.

– Но это нельзя так оставлять.

– Мам, если даже ты мне в тот раз не поверила, так о чем тут речь? Как я докажу свою правоту, если я по умолчанию не прав? – он посмотрел на меня. Я же не знала, что сказать. Тупик. Бессилие, беспомощность и тупик.

– Когда я тебе не поверила?

– В начале года тебя вызывали в школу. Ты мне не поверила, что я не трогал Шуркину. Так какие еще вопросы? – спросил Сережа. Он не кричал, не повышал голос, но его слова прозвучали обвинением.

– На мать не наезжай, – сказал Данко, заходя на кухню. – Там ситуация непростая. Как ни крути, а все равно не вылезти.

– Ты знал?

– Знал. Я тебе предлагал решение, но ты отказалась. Гимназия и все такое, – ответил Данко.

– Так надо было рассказать подробности. Извините, но причина переводится в другую школу из-за глупой ссоры или сильного конфликта – это две большие разницы.

– А я разницы не вижу. Если человеку не комфортно работать с этим коллективом, так зачем его заставлять туда идти? – возразил Данко.

– Надо было сказать.

– Что сказать? Причину конфликта? Рожа не понравилась. Или наоборот понравилась до такой степени, что мимо пройти нельзя, – огрызнулся Данко.

– С этого места поподробнее, – от этих слов сердце остановилось.

– Значит, не сказал. Все кругами ходит, – пробормотал Данко.

– Не хочу говорить, – сказал Сережа.

– Зато теперь мать до инфаркта доведешь своими молчанками и хождениями по кругу. В жизни и не такие ситуации бывают. Тем более что все свои. Вместе чего-нибудь решим, – сказал Данко. Сережка лишь кивнул, давая согласия на разглашения секретной информации. – Сережку девчонки забили. От ребят еще отбиться можно. На кулаках дело бы решили или перетерли. Какой-то компромисс нашли бы. Но тут девки. Первый раз с таким столкнулся. И чего они до него докопались – непонятно. Внимание привлечь? Но не под статью, же подводить. Сдачи им дать не получается. Там сразу такие угрозы идут, что всю жизнь поломать можно всем нам. Пока зачинщица на больничном была, то все тихо и спокойно. Как вышла, так началось.

– Все равно нужно было мне сказать.

– Так стыдно, что сам с ситуацией справиться, не может. Хотя я его понимаю. Сам бы растерялся, – встал на защиту Данко.

– Во время драки могут быть травмы внутренних органов переломы, трещины. Нужно как минимум показаться врачу. А если у тебя селезенку разорвет? Ты понимаешь, что это может все печально закончиться? – спросила я Сережу. – Хочешь меня одну оставить? Думаешь, я тебя растила для того, чтоб какая-то дура тебя на тот свет отправила? Сам говорил, что ты жить хочешь. Так давай не будем все доводить до печального конца. Можешь не называть фамилии обидчиков, но врачу показаться надо. Просто показаться. Я не хочу потерять тебя, как Светка потеряла Пашку. Я спать не буду, пока не узнаю, что все в порядке.

– Только показаться врачу и все, – сказал Сережа.

– И все.

Это был сложный вечер. Очередь в травмпункте, потом госпитализация Сережи. Сломано ребро. Как он еще с Данко дрался с такими травмами? Потом разговор с полицией. Домой я попала только часам к двенадцати ночи. Зашла в комнату и свалилась на диван. Сил не было. Данко вышел из комнаты Сережки. Там занимался. Вместе с нами он не поехал.

– Как он?

– Ничего, в больнице лежит. Я не поняла одного, чего ты с ним дрался?

– Я не дрался. Он пришел не в себе. Начал ко мне цепляться. Попросил, чтоб я его научил, как от удара уходить. Видимо нужно было злость выпустить. Вот он и накинулся на меня с кулаками. Я только отбивался. Вижу же, что не в адеквате. Тут ты пришла.

– Логично. Он не смог им ответить, поэтому переключился на тебя, – сказала я. – Завтра проверку проведут. Потом будут решать о возбуждение уголовного дела.

– Решила так не оставить?

– Я не буду настаивать. Если возбудят – хорошо. Сережка ругался, что пришлось все рассказать.

– Он боится. Он просто их боится. И ему за это стыдно.

– Я понимаю, но… Ты понимаешь, что у него ребро сломано. Многочисленные ушибы внутренних органов. Он мог умереть. Понимаешь это? А ты сейчас про стыд говоришь, – я спрятала лицо в ладони. Руки дрожали. Хотелось расплакаться. Я так сегодня испугалась за сына, что находилась на грани нервного срыва. А Данко мне про какой-то стыд говорит.

– Эль, я пытался вмешаться. Но если бы рассказал тебе все, то потерял бы его доверие. А его будет вернуть не так легко. Он должен был тебе рассказать все сам. История закончилась, как и должна. Он тебе признался в проблемах. Ты настояла на их решении.

– Надо было мне все рассказать раньше.

– И тогда я стал бы врагом. Нет. Все случилось в свое время, – он сел рядом.

– Так и не могу понять от тебя польза или вред, – сказала я, посмотрев на него.

– А всего понемногу. Не могу же я быть сахарным и правильным все время. А то ты меня съешь еще, – хмыкнул он. Наклонился к моим губам, чтоб поцеловать.

– Прекрати, – я попыталась вырваться, но из-за его объятий это было не так-то просто сделать.

– Ты злишься. Мне это не нравится. Обвиняешь меня в недосмотре за Серым, забывая, что я не нянька. Могу быть другом, но нянькой не нанимался, – сказал он. Минуту мы смотрели друг другу в глаза. Когда его длинный палец стал мне нос чесать, я не выдержала.

– Что ты делаешь?

– У тебя тут своеобразная эрогенная зона. Ты добрее становишься, если тебе нос почесать. Это самый экстренный способ, когда ты очень сильно зла и хочешь меня убить.

– Я устала, – прошептала я.

– Потерпи немного. Скоро все наладится. Мне нужно еще немного времени.

– И что будет?

– Буду тебе долги возвращать.

– Это как?

– Увидишь, – разглядывая меня, ответил Данко. – За Серого, извини. Не знал, что у него такие травмы.

– Ты ему не нянька. Тут ты прав.

– От дружбы не отказываюсь, но нянчиться с ним не буду. Не тот возраст.

– А может не надо мне долги возвращать? – спросила я. Как-то эта идея мне не особо понравилась. Может из-за того, что слишком туманно прозвучала. – Тем более что и не должен вроде ничего.

– У тебя память короткая. А я все помню. Лучше тебя. Так что не сопротивляйся и не возражай, – сказал он.

– Еще бы посвятил меня в свои планы.

– Всему свое время. Просто доверься, – сказал он. – Этому нужно научиться. Иначе мы с тобой далеко не уедем.

Спорить с ним я не стала. Да и время было позднее. Не до споров. Я устала. Переживала за сына. Поэтому согласилась. Доверять. А сегодня вечером у меня были совсем другие мысли, которые к доверию никак не относились. Но вот так, когда он был рядом и так обнимал, то хотелось верить любым словам.