Текст книги "Загадать и принять (СИ)"
Автор книги: Нина Баскакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
– А что в этом плохого? Пусть лучше он будет, чем какой-нибудь Васька из деревни. Один минус, никогда не думала, что Димка такая тряпка по жизни.
– Да, тебе же надо, чтоб тебя мутузили за дело и просто так. Ты первая изменила ему, а потом решила ждать верности? Свет, сама срубила сук, на котором сидела.
– Неправда. Он просто меня не любил. Если бы любил, то простил.
– Ты хотела, чтоб он тебя поколотил. Доказал, что мужик. А Димка нормальный мужик. Не бьет женщин. Ты его в тряпки записала. Извини подруга, но ты дура.
– Как будто ты умнее, – обиделась Света. – Лучше я сейчас уеду, чем когда мы с тобой поругаемся. Звони, когда мои предсказания сбудутся.
– Обязательно. Первой поставлю в известность. А потом еще начнем с тобой деньги брать за предсказания. Нашлась гадалка, – возмутилась я.
Когда я закрыла за ней дверь, то почувствовала, как начала закипать. Почему если у нее все плохо, то также должно быть и у меня? Я понимаю, что она просто расстроена и зла, но зачем мне всякие гадости про Данко говорить? Может у меня все хорошо? И сама себя поймала на мысли, что я думаю «может». Значит не уверенна, что все хорошо? Скорее всего так.
Кошмары не проходят. Данко пропадает. И ладно. Я ведь не рассчитывала, что все это будет всерьез. Нет. Не рассчитывала. Просто игралась. Пора возвращаться к книгам. Там точно все правильно и финал хороший.
Сережка с кем-то разговаривал по телефону. Я слышала его голос, но спрашивать с кем он там болтает, я не стала. Должна же у него быть личная жизнь. Не хочу походить на Свету, которая проверяет все Пашкины звонки. Он с девочкой дружит, а ей это не нравится. Такое ощущение, что, кроме учебы, ничего в этом мире нет. Через полчаса пришлось отложить книгу. Я поймала себя на мысли, что по десять раз читаю одну строчку, а смысла не понимаю. День рождения – грустный праздник. Какой год в этом убеждаюсь. А за окном бушует метель. Сейчас хорошо завернуться в плед и ни о чем не думать. Или убедить себя не думать. Хлопнула входная дверь. А выходить из комнаты неохота, но нужно. Иначе Данко все сожжет. Как один раз он разогревал суп, так все к кастрюле прикипело.
– Спишь? – заходя в комнату, спросил Данко.
– Нет.
– А голос у тебя грустный.
– Настроения нет. Как у тебя дела?
– Великолепно. Тебя же опять подруга накрутила, – он сел на диван. Потянул меня за руку, заставляя сесть, и обнял.
– Прекрати.
– Ага, когда опять улыбаться начнешь, тогда и прекращу, – ответил Данко. От него пахло морозом и одеколоном. Чем-то новым, незнакомым. Раньше такого у него не было, как и этого свитера. Новые джинсы, стрижка. Я все-таки уговорила его подравнять шевелюру: хвост оставила, а уши прикрыла. Все-таки симпатичный парень. Притягательный. Светка права. Скорее всего, у него от девчонок отбоя нет.
– Давай разведемся? – предложила я.
– Зачем? Я вроде себя хорошо веду. Точно с криминалом не вожусь. Или ты нашла кого-то? – спокойно спросил он.
– Нет, не нашла. Так ведь лучше будет.
– Кому? Мне? Точно нет. Опять тебе подружка голову дурит, – он потрепал меня по голове.
– Отстань.
– Колючая, как ежик. И коснуться нельзя, – добродушно хмыкнул Данко, но руку убрал.
– Я серьезно. Нам ведь необязательно вместе быть. Теперь.
– Чего тебя не устраивает, Эль? – напрямую спросил Данко.
– Я не хочу тебя связывать по рукам и ногам. Ты теперь в состоянии снять комнату. И…
– Сегодня в состоянии, завтра нет. Думал, что лучше будет, если я деньги начну приносить. Но что-то я упустил.
– Скоро весна наступит, а за окном буран, – сказала я, когда порыв ветра дыхнул холодом, через приоткрытую форточку.
– Мы вместе, значит, любую бурю переживем. Или не так? – спросил Данко.
– Я так не думаю. Мы с тобой живем разными жизнями. Параллельными. Вроде спим в одной кровати, а все равно как чужие, – ответила я. – Я думаю пора заканчивать игру в семью.
– Это не игра, – он задумчиво почесал подбородок. – Эль, давай без слов с двойным смыслом. Чего тебя не устраивает? Моя работа в баре? Это временно. До середины апреля. Там другу гипс снимут. Он вернется на свое место, а я опять все учебой время займу. Даже с завода уйду. Нужно нормально институт окончить. Потом поедем ко мне в город.
– Ты меня в планы посвящать не собирался?
– Почему? Собирался. Сейчас о них говорю, – на его губах мелькнула улыбка. – Так что случилось? Приписываешь мне похождения на стороне?
– Возможно. Я не знаю, что думать, – я посмотрела в его глаза. Хоть сейчас он и был в очках, а все равно колдовство действовало. Сразу какая-то теплота появлялась в душе.
– Кажется, я понимаю, в чем претензии. Мы с тобой давно вместе не были.
– Давно.
– А ты поправилась?
– Уже почти два месяца.
– Но мне не сказала. И ведешь себя как ежик. Я к тебе лишний раз подойти боюсь, а то еще уколюсь. Ты же такая колючая, потому что давно я тебе иголки не приглаживал. Сегодня исправим это дело, – сказал он. – Можем и сейчас начать, – заваливая меня на диван, ответил Данко. Я попыталась возразить, но его поцелуй заглушил все слова. И только тогда я поняла, как сильно по нему скучала все это время.
– Звонок, – сказала я.
– Если это опять пришла твоя подруга, то я ее с лестницы спущу, – предупредил Данко.
– Света не должна вернуться. Она к себе поехала, – ответила я, быстро целуя Данко в губы. На этом я хотела закончить и пойти открывать дверь, но Данко не отпустил. Перехватил инициативу и опять заставил забыть о том, что творится вокруг.
– Раз никто дверь не открывает, открою я, – довольно громко сказал Сережа. – Мам, у нас в гостях бабушка.
Это точно заставило прерваться. Данко с улыбкой смотрел на меня. Его глаза светились загадкой. Как же не хотелось с ним расставаться. От него исходило что-то близкое, родное. Безумная мысль промелькнула в голове, но я ее решительно отогнала. Это не могло быть любовью.
* * *
Мама пришла с тортиком и тремя розами. Мы с ней не виделись около года. Нет, два года прошло с нашей последней встречи. Она тогда в больницу попала с аппендицитом, вот я и ездила ее навестить. Ничем эта встреча хорошим не закончилась. Мы опять поругались и какое-то время не общались. Возможность переводить деньги на карточку давала нам повод не видеться лично. А тут такое явление. Она ничуть не изменилась. Хорошо выглядела, подтянуто. Намного моложе своего возраста. Лет так на двадцать моложе. Цепкий взгляд, надменное выражение лица, а губы в застывшей улыбке, которая слетала, когда кого-то начинали бить ядовитые слова. Мама умела задеть за живое, сказать что-нибудь обидное и неприятное. При этом она удивлялась, когда люди на нее обижались. Иногда мне казалось, что она от этого получает своеобразное удовольствие.
– Ты так и будешь меня на пороге держать? – не выдержала она, когда я думала, что делать дальше.
– Проходи, заодно и расскажи, что тебя привело ко мне.
– С днем рождения тебя поздравить решила. Или ты мне не рада?
– Удивлена. Сереж, поставь цветы в вазу, – попросила я сына, который был удивлен приходом бабушки не меньше меня. Он сразу у нее и торт взял, чтоб на кухню отнести.
– А чего ты не сказала, что у нас сегодня праздник? – обнимая меня со спины, спросил Данко.
– Потому что я уже давно не праздную дни рождения. Цифры не нравятся, – ответила я.
– Глупости это, – проводя пальцами по краю ворота моей кофты, сказал он.
– А мне кажется, что не глупости. Удручает, что они все больше и больше, – ответила я, посмотрев на него. И приход мамы уже больше не волновал и не пугал, как вначале. Я ведь приготовилась к военным действиям, а из-за Данко весь воинственный пыл исчез.
– Нашла из чего проблему делать, – подталкивая меня к кухне, сказал Данко. – Ты меня кормить сегодня собираешься? Я как волк голодный.
– Сейчас разогрею, – ответила я.
– Я смотрю, вы тут ремонт сделали, – оглядывая квартиру, напомнила о себе мама.
– Да, сделали. Стало чище, – машинально сказала я.
– Я вижу. В последний раз, когда здесь была, то квартира на притон походила.
– А что ты хочешь? Дети маленькие были. Отвернешься, а у тебя уже на обоях чего-то нарисовано.
– Поэтому тебе повезло, что мы с тобой не чужие люди, – сказала она. Как одолжение сделала.
– Очень повезло, – я не стала спорить. – Ты ужинать будешь?
– Только чай, – ответила мама. Ее взгляд перешел на Данко. – А это что за квартирант? Опять комнату сдаешь?
– Ага, бедному студенту. Койко-место, – ответила я. Данко молчал, потому что бутерброды жевал. Опять демонстративно на стол локти поставил и отрывал пальцами куски хлеба с маслом, прежде чем их в рот отправить. Когда Света увидела это, ее вначале передернуло. Но что поделать, если у человека такая дурная привычка? Он объяснял, что так вкуснее. Прям Кот Матроскин с колбасой.
– На бедного он не тянет, – как-то с сомнением сказала она.
– А вас так интересует состояние моего кошелька? – поинтересовался Данко.
– Мне интересно кто живет в моей квартире, – сказала мама.
– Ну, насколько я понял, не в вашей, а вашего мужа, – ответил Данко.
– Какая разница?
– Вот и я думаю, какая вам разница кто здесь живет? – спросил он.
– Молодой человек, я могу в любой момент запретить вам здесь находиться, – пригрозила она.
– Можете, – не стал он спорить. – Только зачем нам с вами воевать? Мы что-то делим?
– Давайте не будем ссориться, – попросила я.
– Никто и не думал ссориться. Мы просто разговариваем, – ответил Данко.
– Мам, можно я заберу свою порцию торта и свалю в комнату? – спросил Сережа.
– Что за выражения? Свалить? – хмыкнула я, отрезая ему торт.
– А я там может, валяю из шерсти валенки. Вон, Данко говорит зимы у него снежные. Самая ходовая обувь, – ответил Сережа.
– И резиновые сапоги по весне, – добавил Данко.
– О чем речь? – спросила я.
– О переезде. Чего там осталось? В конце июня уедем, как и планировали, – ответил Данко.
– Я еще не решила, – ответила я.
– А чего тянуть? Болтаться в городе все лето? Неохота. Там речка, лес и огород, – сказал Данко. – Серый не против. Его здесь ничего не держит. Как и тебя. Так о чем разговор?
– Давай потом поговорим, – предложила я.
– Почему потом? Давай сейчас, – хлебая суп и поглядывая на меня, ответил Данко. – Заодно твою маму предупредим, что пусть квартирантов новых ищет.
– Нужно подумать. Такие вещи так сразу не решаются, – ответила я.
– О чем речь? – спросила мама.
– О том, что в конце июня я возвращаюсь домой. Зову с собой поехать Элю. А она тут о разводе думает.
– Думаю, – согласилась я.
– Так повода нет, чтоб разводиться. Как найдешь, так и разбежимся. Пока же вместе живем. И какой отсюда вывод? – спросил он меня.
– Какой?
– В июне мы поедем ко мне, – ответил Данко.
– Все просто, – согласился Сережа, уходя в комнату.
– Может для вас и просто. Но…
– Для тебя все сложно. Угу. Я понял. Добавку нальешь?
– Тебе суп или второе?
– И то и другое. А еще тортик на десерт, – ответил он с кошачьей улыбкой. – Раз ты не хочешь меня своей маме представлять, то придется это сделать мне. Меня зовут Данко. Мама когда-то Горького перечитала. Радуюсь, что не Гоголя, а то звали бы меня Вием. А еще, как уже поняли, я женат на вашей дочери. Уж извините, что не стали на свадьбу приглашать, но тогда у меня сессия должна была начаться, у Эли работы много. Еле окно нашли, чтоб расписаться. Потом трагедия случилась. Эля в больнице оказалась. Иногда мне кажется, что она до сих пор не отошла от всего этого. А тут у меня подработка появилась. Так что было не до знакомств с вами. Просто не было времени.
– Только не говори, что этот тип твой муж, – сказала мама.
– А что такого? – я посмотрела на Данко, который решил занять свой рот едой. Он и так много сказал лишнего. Вроде неплохо выглядит. Хотя о манерах порой забывает. И, кажется, он это делает специально.
– Нет, я знала, что ты дура, но чтоб настолько! – она покачала головой. – Он же какой-то стриптизер малолетний.
– Кто? – Данко подавился. – Вот так меня точно никто не обзывал.
– Мам, прекрати, – я попыталась ее остановить. Она лишь прищурила глаза. Того и гляди начнется ссора.
– Я правду сказала, – ответила она.
– Вам виднее. Я в таких вещах не разбираюсь, – ответил Данко, продолжая ужинать. В этот раз уже поперхнулась мама. Она возмущенно посмотрела на меня. Я только плечами пожала.
– Значит, договорились, – вернулся к прерванной теме Данко. – К началу июля мы отсюда съезжаем.
– И куда?
– Далеко. Вам не понравится столько дней ехать на поезде, – ответил Данко. – Так что теперь будут лишь звонки и телеграммы. Хотя может, и наоборот будете нас чаще навещать.
– Это почему?
– А знаете, как бывает, мы часто не ценим, что имеем. Вот можно руку протянуть, а не нужно. Так стоит отодвинуть, так сразу хотеться начинает.
– Молодой человек…
– Мне плевать на ваши отношения с Элей. Так же как, и то, что вы со мной ничего общего иметь не хотите. В том числе и слушать. Но меня это не особо волнует. Я не с вами живу, делить мне нечего. Элю я люблю. Давайте не будем ссориться. Как бы у Эли сегодня праздник, который она не хочет отмечать, но это не повод портить сегодня ей настроение. Согласны?
– Хочешь сказать, что будешь указывать мне как себя вести? – четко чеканя слова, спросила она. Нарисованные брови взлетели вверх.
– Увольте. Не собираюсь я заниматься таким неблагодарным занятием. Я предлагаю лишь поесть тортик, поговорить о погоде. И разойтись по домам, спать. Потому что сегодня был тяжелый день, который перешел в сложный вечер. Выяснять отношения до полуночи я не намерен, как и ругаться. Эль, давай чаю. И чего ты все стоишь?
– Тебе тарелки наполнять не успеваю. Может тебе нужно вместо тарелки салатницу использовать?
– Я подумаю над твоим предложением, – усмехнулся он. – Не успел сегодня пообедать. Только подумал пирожок купить, как сразу автобус подошел. Вот и скакал с автобуса на электричку. Сама же знаешь, что если не поем в течения дня, потом всю порцию, которая мне полагалось на обед, съем на ужин. К тому же у меня еще растущий организм. Я где-то читал, что человек до двадцати семи лет растет.
– А я думала, что человек до двадцати семи призыву подлежит.
– Это тоже. Я расти буду до двадцати семи и точка.
– Вширь? – поинтересовалась мама.
– Это тоже не мешало. Зимой холодно без жировой прослойки. Как отъемся, так перестану ведрами есть, – ответил Данко.
– А я в этом не уверена, – с сомнением ответила я.
– Эль, ты сядешь или так и будешь мельтешить?
– Сам просил чай налить.
– Так я хочу его с тобой попить, – он поймал меня за руку и потянул на себя. Пришлось сесть за стол. Только руку он отпускать не собирался. Ему это никак не мешало торт есть, и чай отпивать. Еще и мою руку гладить большим пальцем. Почему-то от такого невинного прикосновения мир останавливался.
– Лирика – это хорошо. Ремонт – здорово, но сейчас кризис. Эль, ты сейчас не одна. Вдвоем вам легче будет квартиру оплачивать оставшиеся месяцы, – сказала мама.
– И насколько поднять оплату хотите? – спросил Данко.
– На восемь тысяч, – ответила мама. Тут у меня от ее слов голова пошла кругом.
– На две, – возразил Данко.
– Это смешные деньги. Семь и то я не все расходы покрою.
– Две, с учетом проведенного ремонта, – парировал Данко.
– Так я не просила его делать! – возмутилась мама.
– Но если бы мы съехали без предупреждения, то вам пришлось бы его делать.
– Хорошо, шесть тысяч и ни копейкой меньше.
Они спорили полчаса. Дошло до того, что Данко согласился с ней на две с половиной тысячи. Мама решила больше не продолжать спор. Я бы на ее месте также отступила, пока не осталась сама должна Данко. Когда я пошла ее провожать, она на минуту задержалась в коридоре.
– А мне он нравится. Хотя ты меня удивила, – сказала она. Я лишь пожала плечами. Чего тут еще сказать? Но получить от нее одобрения я не ожидала. Последние лет пятнадцать было только недовольство в мой адрес. Теперь такие слова настораживали.
– Ушла? – спросил Сережа.
– Угу, а ты хитрый. Спрятался от нее в комнате и носа не показывал, – сказал Данко.
– Если бы остался, то и мне бы досталось. Но сегодня гвоздем программы был ты.
– Я принял удар на себя и всех вас спас, – довольно сказал Данко. – Вы с матерью совсем непохожи.
– Знаю. Так всегда было.
– Интересно. Есть такая примета, что если хочешь узнать, как будет выглядеть жена в старости, то нужно посмотреть на ее маму.
– Надеюсь, я такой не буду, – ответила я.
– Не будешь. Ты хорошая, – уверил меня Данко.
– Мам, дашь денег на кино? – спросил Сережа.
– А что за фильм? Может, я тоже пойти хочу, – встрял Данко.
Полчаса они обсуждали кино, я же ушла в ванную. Он сказал, что любит меня. Без пафоса. Спокойно. Обыденно и почему-то этим словам хотелось верить. Я тогда чуть кружку не уронила. Разве такое возможно? Мы с ним совершенно разные. Это скорее игра, интрижка, ничего серьезного. Или я обманываю себя?
Свет в комнате выключен. За окном метет метель. Последний буран. Дальше будет весна. Потом лето. Тепло и солнечно. А сейчас буран. Он заметает следы прохожих, что возвращаются по домам к горящим окнам, в которых их ждут. Как порой чудесно, что есть куда вернуться, а еще встретить человека, который будет ждать…
– Опять грустишь? – спросил Данко. Обнял меня со спины.
– Нет. Просто думаю.
– Для тебя это почти одно и то же. Когда начинаешь много думать, то ты начинаешь грустить, – сказал он. – Надо тебе было сказать, что у тебя сегодня праздник. Я смог бы придумать подарок. А так пришлось искать по карманам. Дай ладошку.
– Не надо. Я… – я хотела ему сказать, что не люблю сюрпризы и подарки. Часто потом я не знала, чего делать с безделушками, но когда у меня на ладони оказалось вязаное сердечко, мой талисман, слова испарились. – Где ты мой талисман нашел? Я его обыскалась.
– Около лавочки в парке. Там в футбол с ребятами гонял. Почему думаешь, что твой?
– Вот здесь в петлях ошиблась. Он мой. Только я его потеряла, когда испортила прическу. Видимо тогда он и выпал.
– М, тогда у нас с тобой проблема, – задумчиво сказал Данко.
– Какая?
– Я тебе хотел сердечко подарить и сказать, что больше ничего нет, но оно, как и мое, полностью твое. Еще в Новый год сказать хотел. А теперь получается чье же это сердечко? Твое или мое? Непонятно. Ты его потеряла, потому что еще та растеряша. Я его подобрал, хранил все это время, даже постирал. Или это я тебе свое отдал, чтоб ты его хранила и берегла?
– Данко. Давай не будем…
– С тобой сложно, – он накрыл своей ладонью мою, на которой лежал талисман. – Ты почему-то считаешь, что тебя нельзя полюбить. Даже мысли такой не позволяешь себе. Ты ведь не во мне сомневаешься, а в себе. И себя боишься. Я думал, что все из-за того мужика, который тебя бросил. Думал, что из-за этого страх выработался. Ты ищешь подвоха. Но нет. Тут дело в другом. Тебе словно стыдно, что кто-то может быть рядом с тобой просто потому, что этот человек не ищет выгоды, а ему с тобой комфортно. Не хочешь про любовь говорить, не будем. Назовем это несколько иначе. Но ведь ты у меня давно живешь где-то здесь, – он коснулся моей груди, где билось сердце. – Только как тебе это объяснить я не знаю. Так же как и не знаю, как из головы дурные мысли выкинуть. Ты замечательная женщина. Любимая, добрая, искренняя, которая порой считает себя кусачей пираньей. Просто прими это. Жизнь тогда станет намного проще.
– Я подумаю.
– Только не сейчас. У меня немного другие планы. Я тебя очень давно не целовал. И все это время по тебе скучал. Так что оставь свои думы до завтра.
– Я по тебе тоже скучала, – ответила я, поворачиваясь к нему. Поцелуй. Знакомый и такой желанный. Что еще надо? Пусть лучше эмоции и чувства говорят громче слов, которые иногда так сложно найти.
ГЛАВА 12
Весна ворвалась в город неожиданной розовощекой красавицей, которая потребовала платьев, легких кофт и обновления гардероба, потому что вещи на мне висели мешком. Это надо было так похудеть. Почти на два размера. Поэтому в первые теплые выходные мы со Светой поехали по магазинам. Она все продолжала жить с Димой, который разрывался на две семьи. Что делать дальше она не представляла. Я видела, что ее злило мое решение уехать вместе с Данко к нему на историческую родину. Света предпочла бы, чтоб ничего не менялось. Она вернулась бы после развода к нам в квартиру. Мы стали бы жить как раньше. Вместе растить детей. Да и снимать квартиру было бы не так накладно. Все это я слушала, пока мы ходили по магазинам. Я с ней была согласна. Да, так было выгодно, пока я была одна. Сейчас же я была замужем за Данко и это все меняло. Почему я не могла попробовать построить свое счастье? Почему не могла хотя бы узнать, как можно с кем-то жить, не быть одной? Света систематично выходила замуж. Может, для нее все это было не в новинку. Пусть она считала, что мой брак скоро закончится, но это был мой брак, мои ошибки и мои отношения, мои моменты, которые я хотела прожить. Тем более что с Данко у нас пока все было хорошо.
Весеннее солнышко радовало. Оно отгоняло мрачные тучи. Заставляло улыбаться. Все проблемы казались такими несерьезными. Данко занимался дома. Сережка с друзьями гулял. Мороженое таяло на языке и предвещало жаркое лето. Я не знала, что ждет меня впереди. Но разве можно постоянно хмуриться и ожидать подвоха? Иногда просто хочется радоваться жизни. Ощущать ее на вкус, вдыхать ее с таявшим снегом, слушать с пением птиц и улыбаться детям в колясках. Жизнь текла вместе с лужами, отражалась в их поверхности солнечными лучами и смотрела на нас ясным небом. Весна настраивала на романтичный лад. Или все это было из-за того, что больше не было никаких вопросов с Данко? Мы все были здоровы, не нуждались в деньгах. Я не скажу, что жили богато, но и последние деньги я не тратила. Долги отданы. А в душе счастье расцветало первым весенним цветком.
– Ты так улыбаешься, как будто в лотерею выиграла, – не выдержала Света.
– Может так оно и есть, – ответила я. – Свет, настроение хорошее. Сколько можно хмуриться?
– Можно было за компанию и похмурится, – проворчала она. – У меня жизнь рушится.
– Сочувствую. А у меня налаживается. И что теперь?
– Не знаю. Если бы Пашка нормально учился. А так? Вот уеду я на съемное жилье. Я же не смогу ему оплачивать репетиторов.
– Это так важно? – спросила я.
– Правильно, ты на сына совсем плюнула.
– Ну не математик он у меня. Что тут поделать? Зато готовит хорошо. Может, станет поваром. Тоже неплохая профессия, тем более что ему нравится готовить.
– Это совсем не мужская профессия.
– А у нас есть мужские и женские профессии? Мне всегда казалось, что главное, чтоб профессия нравилась, и туда ноги шли, а не приходилось идти как на виселицу.
– Мы с тобой еще год назад мечтали, что дети вырастут. Откроют свой бизнес. Под старость сможем жить припеваючи, – напомнила мне Света.
– Это ты мечтала. Ты ведь в Пашке видишь замену кошелька Димы. Вот и растишь его для этих целей. Но он же, человек со своими интересами и увлечениями.
– Если бы эти увлечения, хоть как-то могли в жизни пригодиться, – отмахнулась Света. – Он рисует. Неплохо так, но разве это нужно для жизни? Вчера с ним поругались. Говорит, что хочет художником стать. Я запретила даже думать об этом. Так он начал мне претензии предъявлять, что я его пилю и третирую. Говорит, что жизни ему не даю.
– Тебе надо ослабить контроль.
– Как ослабить? Он с девчонкой связался из неблагополучной семьи. Мать у нее продавцом работает. Живут с копейки на копейку. Так она его и подбила рисовать. Сама этой ерундой страдает. Сделали группу в социальной сети. Портреты на заказ рисуют.
– И что? Чего в этом плохого? – не поняла я.
– А учится когда?
– Свет, ты слишком много думаешь об учебе сына.
– Если не внушить сейчас, что учеба важна, то потом поздно будет.
Весна. Она приносила с собой что-то новое и свежее. Новая страница в жизни книги, новые записи и картинки, которые мы сами рисуем. Для Светы этого не было. Она жила по давно принятому сценарию и отказывалась воспринимать что-то иное. Ей не хватало гибкости. И признавать, что это так она отказывалась. А я не могла ее переубедить. Можно дать совет, можно подсказать, но заставить человека думать иначе, было нельзя.
Телефон заставил вздрогнуть. Это было мимолетное ощущение, но я заметила, как рука задрожала, когда я отвечала на звонок Данко.
– Света с тобой? – без предисловий спросил Данко.
– Да. Чего-то случилось?
– Мальчишки в институте Склифосовского. Езжайте туда.
– Данко, что случилось?
– Сам толком не знаю. Мне Сережка позвонил. Попросил приехать.
Когда случаются сильные потрясения, то говорят, что этот момент стирается из памяти. Я же тот путь до больницы запомнила на всю жизнь в деталях. Все вокруг было словно в замедленной съемке, а еще стало серым. Вот минуту назад я радовалась жизни, думала, что у меня все хорошо, а теперь вместе со Светой чуть не бегом бежали по переходам метро, потому что, так было быстрее доехать, чем по вставшему в пробке городу. В голове была только одна мысль, чтоб ничего он был живой. Если звонил Данко, то значит живой. Но дозвониться до сына не получалось. Страшно. Я гнала от себя дурные мысли. Все должно было быть хорошо.
Данко был уже на месте, когда мы приехали. Он сидел рядом с Сережкой. Живой. Только весь в крови. Сидел в стороне, как статуя. Главное, что живой. Откуда-то появился полицейский. Отвел нас в сторону.
Ребята гуляли по железнодорожным путям. Пашка попал под поезд. Сережа пытался ему помочь, но была сильная кровопотеря. Он умер на операционном столе. Не смогли спасти. Света начала оседать. А я слышала все это и не могла поверить в реальность происходящего. Что они там забыли на этих путях? Сережа должен был пойти гулять с одноклассниками, а не поехать в Москву без разрешения. Пашка. Его нет. Они же ровесники, вместе росли. Он как сын был. Сережа. Я подошла к нему. Села рядом.
– Там надо документы подписать, – сказал Данко. – Тебя ждали.
– Сереж, ты как? – с трудом сглатывая комок в горле, спросила я. В этот момент подлетела Света.
– Это все ты виноват! Ты его толкнул! – кричала она. Сережа словно от сна очнулся.
– Я виноват? Я пытался его отговорить, не прыгать. Он из-за вас… Не мог больше так жить. А я виноват? Да, виноват, потому что не знал, что делать. Не знал, что сказать, когда он прощался со мной. Пашка все решил. Потому что не мог все это терпеть. Не мог! – с последних слов он сорвался на крик.
– Это все из-за вас. Вы виноваты! Запудрили ему голову! Мы ведь нормально жили, – кричала она. Чуть не полезла драться. Я ей перегородила дорогу.
– Успокойся. Не трогай Сережу, – доставая телефон, сказала я. Набрала номер Димы. – Дим, забери Свету. Паша погиб. Под поезд попал. Мы в Склифосовском.
Страшные слова камнем легли вокруг нас. Тогда пришло осознание случившегося. Света села на стул и заплакала. Сережка стоял в стороне и вытирал слезы. Я подписала какие-то документы. У Сережи взяли показания и отпустили домой. Как раз к тому времени приехал Дима. На него я оставила Свету.
– Ненавижу тебя. Это ведь ты виновата в случившемся, – зло сказала она. Прошипела, как змея.
Я промолчала. Зачем чего-то говорить, когда человек неадекватен. Снять с Сережки грязную футболку и куртку, чтоб потом выкинуть по дороге. Я ему купила новую футболку, которую и натянула на него. Данко отдал свою куртку. День подходил к концу, поэтому начало холодать. Добраться домой. Там можно будет растечься лужей. Расплакаться от испуга, а пока нельзя. Я позвонила на работу. Объяснила ситуацию, что завтра выйти не смогу. Оставлять Сережу одного я не хотела. Нужно быть рядом. Защитить. Сказать, что он мне нужен, и это не его вина.
Дома теплый чай. Сережка пошел сразу в душ. Данко сидел убитый. Молчание давило плитой.
– Он мне смску прислал, что помощь нужна. Сказал, где их найти можно было. Я сорвался, а уже в дороге позвонили, сказали, что их везут в больницу. Я на полчаса раньше тебя приехал, – сказал Данко. – Он перед ним прыгнул под поезд. Они на рельсах стояли.
– Что они там забыли на этих рельсах? – спросила я.
– Пашка предложил встретиться. Я как раз в кино хотел пойти с Сашкой и Лешкой, а тут Паша звонит, – Сережа зашел на кухню. Он говорил спокойно. Словно ничего не произошло. Шок? Скорее всего. – Голос у него был убитый. Я сразу понял, что чего-то случилось. Рванул к нему. А он попрощаться хотел. Извиниться, что такой слабый. Я начал время тянуть. Хотел дождаться, когда Данко приедет. Он нашел бы, что сказать. А Пашка начал жаловаться на мать. На то, что она его не понимает. На проблемы с учебой. Он завалил контрольную. И не одну. В итоге у него тройка по физике выходит. Тетя Света это ему бы не простила. Она хотела, чтоб он отличником был. Понимаешь мам? Я ему пытался объяснить, что это все временно. Что ему еще два года доучится, а там можно в техникум уйти. Не будет такой опеки от тети Светы, только он слышать ничего не хотел. Не было сил ждать все это время. Понимаешь, мам, он устал. Думал, что если будет деньги зарабатывать, то она поймет, что он вырос. А тетя Света все ему про учебу, как в первом классе говорила и за учебники сажала. Я его вроде уговорил подождать. Сказал, что он у нас может пожить. Пашка согласился. Мы домой пошли, а он как рванет в сторону поезда. Поезд остановиться не успел. Откуда-то люди подошли. А вначале казалось, что мы там одни. Вызвали скорую, а я все пытался кровь остановить. Пашка сразу сознание потерял. Врачи сказали, что от болевого шока. Разве тройка стоит этого?
– Нет. Не стоит, – ответила я.
– А я раньше думал, что это смысл жизни. Ничего не волновало, кроме этих цифр. А ведь цифры – это неважно. Я же не помню свои отметки в первом классе, так почему я должен запомнить оценки в седьмом классе и вспоминать о них через десять лет? – спросил Сережа. – Как знания применить – нужно знать. Рассчитать путь до места, поменять розетку и не устроить замыкание. А зачем мне помнить о тройке за контрольную? Это же глупо. Для Пашки оценки были важны. Это как культ. Когда только о них и думаешь. Все мысли о пятерки в четверти. Так не должно быть. Глупая ведь смерть. Ни о чем. Из-за тройки, из-за ссоры с девушкой, которая жаловалась, что они почти не общаются. Плюс он не смог выполнить заказ из-за того, что тетя Света не разрешила. Она тогда компьютер выключила. Так девушка Паши сказала, что он необязательный. Понимаешь, мам? А как он мог сделать, если обстоятельства были против него? Глупо вышло. Глупая смерть. А у меня не получилось ему это объяснить. Я пытался.
Он сидел, обхватив голову руками. Закат заглянул на кухню. День подходил к концу. А на меня накатили воспоминания, как мы въехали в эту квартиру. Как Пашка и Сережа не хотели спать ложиться, чтоб не упустить встречу с Дедом Морозом, как они дрались и мирились. Мы же жили одной семьей. Пусть немного странной, сумбурной, но семьей. А как летом мы ходили купаться все вместе. Был такой день, когда у нас отпуск и выходные совпадали. Мы брали со Светой детей и шли купаться. Или в парк. А как Пашка испугался лошади, а Сережа его уговаривал, что они нестрашные, правда, сам спрятался за меня, когда лошадь сделала шаг в его сторону. Утренники в саду. Первый класс. Дни рождения, подарки, которые были такими желанными для детворы, а нам со Светой стоили как новые куртки и сапоги. Ничего, починили и так ходили, зато детвора с ума сходила, получив желанную железную дорогу. Когда все пошло не так? Мы же их растили не для этого? Не для того, чтоб Пашка так закончил свою жизнь.
