Текст книги "Именем закона"
Автор книги: Николай Томан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
У МИРОНОВА ПЛОХОЕ НАСТРОЕНИЕ
На столе у подполковника Волкова необычные экспонаты: резиновые зайчики, козлики, медвежата…
– Впадаем в детство, – усмехается Василий Андреевич, через лупу рассматривая на зайчиках и медвежатах знаки технического контроля березовской артели «Детская игрушка».
– Так вы говорите, что Ершов «вполне благонадежен? – спрашивает он капитана Островского, привлеченного в последние дни в помощь группе Миронова.
– Да, вполне, – уверенно кивает капитан.
На вид ему не более тридцати, но Волков высоко ценит его как опытного оперативного работника, мало чем уступающего даже Миронову.
– Значит, контрольному знаку Ершова на продукции артели «Детская игрушка» вполне можно доверять? – снова спрашивает его подполковник.
– Вне всяких сомнений.
– Вы уверены, что он не пропустит ни одного изделия без такого знака?
Да. Островский уверен в этом.
– И по такому знаку мы можем обнаружить продукцию березовской «Детской игрушки», где бы они ни продавались? Хорошо, а вот известно ли вам, где ее продают?
– Да, конечно. Вот список торговых точек, в которые поступают игрушки березовской артели.
Волков внимательно читает список, делая в нем какие-то пометки. Потом спрашивает:
– Разве продукция их поступает только в магазины культторга и детские?
– В основном. Кое-что сдают они и в промтоварные палатки. Главным образом в районных центрах области.
– Вот этими палатками мы и займемся, – решает Волков, возвращая капитану список. – Нужно только придумать такой повод для проверки их товаров, чтобы они не догадались, зачем это нам понадобилось.
– А тут и придумывать ничего не надо! – оживленно восклицает Островский. – В палатках этих идет сейчас инвентаризация. Ее проводит управление культторга. Можно будет подключать к комиссии, производящей инвентаризацию, кого-нибудь из наших работников.
– Хорошо было бы заняться этим вам лично, товарищ Островский, – предлагает Волков. – У вас ведь, кажется, нет сейчас ничего срочного? Дело Мулина?.. Ну, это подождет. Передайте Миронову, что я поручил вам заняться промтоварными палатками. Возьмите себе в помощь еще кого-нибудь. Поинтересуйтесь и теми палатками, в которые товары березовской «Детской игрушки» официально не поступают.
Домой Василий Андреевич Волков возвращается поздно. День у него был сегодня не легкий, и он очень устал. Поинтересовавшись делами жены и дочери, он идет в свою комнату, заставленную книжными полками, с наслаждением думая, что можно, наконец, полежать на диване, почитать газеты, полистать книги, купленные вчера.
Полагая, что сегодня его никто уже не потревожит и не вызовет в управление, он снимает костюм, в котором был на службе, и с удовольствием облачается в пижаму. Но едва ложится он на диван, как слышит голос дочери, слегка приоткрывшей дверь в его комнату:
– Папа, к тебе Михаил Ильич.
– Проси его, – живо отзывается Василий Андреевич, с невольным вздохом поднимаясь с дивана и направляясь навстречу Миронову.
– Ну, заходи, заходи, Михаил Ильич! Давненько у нас не бывал.
– Да, давненько… – смущенно улыбается Миронов. – Да и сейчас, кажется, не вовремя… Ты, наверно, отдыхать собрался?
– Ну, это ничего. Успею еще. Присаживайся, пожалуйста, и извини, что я в таком виде, – показывает Василий Андреевич на свою пижаму. – А у тебя почему вид такой хмурый? Опять хандра?
– Сам не знаю… Это бывает у меня иногда. А к тебе я без всякого дела, просто так. Ты ложись и не обращай на меня внимания. Я похожу тут у тебя немного, полистаю книги. Иногда такое бывает на душе, что лучше и не говорить ни о чем… Вот мы и помолчим немного. Ладно?
– Ладно, – усмехается Василий Андреевич, ложась на диван.
А Миронов ходит возле шкафов с его книгами, доставая то одну, то другую, листает их, читает заглавия. Иногда произносит негромко, будто разговаривая с самим собой:
– Все, что у тебя тут по уголовной части, – это понятно. Все эти «Учения о преступлении», «Понятия преступления» и «Причины преступности». Книги по логике тоже ясны. В какой-то мере понимаю я, зачем тебе и «Патология мышления». Кстати, дай мне ее почитать… Ну, а вот «Фрейд и Павлов» Гарри Уэллса, или «Рефлексы головного мозга» Сеченова, и, тем более, «Этюды о природе человека» Мечникова. Это зачем?
– А я просто не понимаю, почему ты удивляешься этим книгам в моей библиотеке, – разводит руками Волков. – Я ведь не вижу ничего странного в том, что ты читаешь книги по электронике, «Введение в кибернетику» Эшби или просто «Кибернетику» Винера.
– Но ведь они мне помогают быть на уровне современных научно-технических проблем криминалистики. А что дают тебе «Этюды о природе человека»? Только ты не говори, пожалуйста, что их необходимо прочесть каждому работнику и тем более нам, которые… и тому подобное. Я хочу знать, помогают ли они тебе понять природу преступника.
– Ты пришел ко мне специально за этим? – не отвечая на вопрос Миронова, опрашивает Василий Андреевич. – И потом уже говори прямо, природа какого конкретного человека тебя интересует. Я же вижу, что ты пришел сюда не только пофилософствовать, но и сообщить мне что-то.
– Ты прав, – мрачно признается Миронов. – Хочу рассказать тебе кое-что об Антипове. Ты знаешь, я не очень верил в его предательство, но теперь готов согласиться с тобой…
– Что, есть какие-нибудь новые факты?
– Да нет, ничего особенного. Просто решил я поинтересоваться его судьбой. Боялся, что он все еще на работу не устроился с такой характеристикой, какую ты ему дал при увольнении. А он, оказывается, буквально на другой день оформился в Управление торговли на хорошо оплачиваемую должность.
– Так он, может быть, скрыл и мою характеристику и причины увольнения?
– В том-то и дело, что не скрыл! Я специально этим интересовался. А принял его к себе в отдел Милашкин.
– Какой Милашкин, те тот ли, который был свидетелем по делу Берковского? – удивляется Василий Андреевич.
– Да, тот самый. И он мог бы оказаться не свидетелем, а обвиняемым, если бы кто-то вовремя его не предупредил.
– И, по-твоему, этот «кто-то» – Антипов?
– Теперь я почти не сомневаюсь в этом.
ВЕРА ПРОСИТ СОВЕТА
Едва Евгений приходит домой с работы, как мать сообщает ему, что звонила какая-то девушка. «Это Вера!» – мгновенно решает Евгений и, с трудом сдерживая волнение, спрашивает:
– А она не назвала себя?
– Верой назвалась.
– Верой?! – восклицает Евгений, и вид у него такой, что мать пугается даже.
– Господи, да кто она такая, Вера эта?! – встревоженно спрашивает Анна Емельяновна. – Глаза у тебя совсем дикими стали. Может быть, она преступница какая-нибудь?
– Ах, мама, что ты говоришь! – счастливо улыбается Евгений. – Неужели ты думаешь, что я теперь только с преступниками имею дело?
Но тут снова раздается звонок. Евгений срывает трубку с телефонного аппарата и слышит голос Веры.
– Да, да, это я, – взволнованно и бестолково отвечает ей Евгений. – Да, уже пришел. И пообедал… Вернее, не хочу обедать. Да, вполне сыт и вполне готов… Куда угодно!.. Хорошо, буду немедленно! Ах, конечно, это невозможно… Ну так через двадцать минут!
– Неужели хоть что-нибудь поняла твоя девушка из того, что ты ей говорил? – удивленно спрашивает Евгения Анна Емельяновна, не подозревавшая до этого, что ее спокойный, рассудительный сын может быть таким возбужденным.
Но Евгений даже не понимает, о чем она спрашивает его. Он спешит в свою комнату и торопливо переодевается.
…Они встречаются у входа в Парк культуры имени Горького. Вера в своем светлом платье кажется ему такой нарядной, что он не замечает даже ее состояния. Он, наверно, долго еще парил в небесах, если бы она не сказала ему:
– Пойдемте туда, Женя, где поменьше людей. На душе у меня сегодня ужасно скверно.
С трудом пробиваясь сквозь веселые толпы гуляющих, они выбираются, наконец, на одну из боковых аллей парка. Тут и не так светло и не очень шумно. Но и здесь Вера не сразу начинает разговор, а Евгению передается ее грустное настроение, и он тоже молчит. Но ему и не хочется ни о чем говорить, он счастлив уже одним тем, что идет рядом с Верой и что теплая ее рука опирается на его руку.
– Трудно даже передать вам, Женя, до чего мне грустно сегодня, – произносит, наконец, Вера с тяжелым вздохом.
И опять молчание. А Евгений, всегда терявшийся немного в присутствии девушек, просто не знает, как продолжать оборвавшийся разговор. К тому же Вера кажется ему теперь такой печальной, что он просто боится, как бы неосторожным словом не расстроить ее еще больше.
– Я сегодня поссорилась с мамой, – снова заговаривает Вера. – И все из-за папы. Они разошлись когда-то очень давно, когда я была совсем еще девочкой. Живут теперь врозь. Я осталась у мамы, а брат у папы. Но брат уже совсем взрослый, талантливый, почти знаменитый инженер. Внешне весь в папу, только папа еще лучше и талантливее его. Папа, не имея законченного высшего образования, до всего дошел сам. Его все боготворят. Он добрый, веселый, остроумный, я бы даже сказала, блестящий человек! А мама у меня скромненькая, серенькая, всегда чего-то боящаяся женщина, живущая в вечном и непонятном страхе. И удивительнее всего, Женя, что она сама ушла от такого человека, как мой папа. Почему? Это всегда было загадкой для меня. А сегодня, когда я завела с ней разговор об этом, она заявила мне, что я будто бы идеализирую своего отца. Что он совсем не такой, каким кажется мне… Я обиделась и сказала, что уйду от нее к папе. И действительно ушла из ее дома. Села на поезд и вот приехала в Москву.
Вера всхлипывает вдруг и умолкает.
– Папа ведь живет в Москве, в Березовской у него только дача, – немного успокоившись, продолжает она. – Я уже подошла к его дому и вдруг раздумала. Стало ужасно жалко маму. Она такая одинокая и беспомощная… Но ведь и с ее стороны просто жестоко отвергать папу, который все еще любит ее. Наверно, целый час ходила я возле папиного дома и все думала, как же мне быть? И решила остаться все-таки с мамой. Но сразу я не могла вернуться к ней. Нужно было сначала успокоиться, поговорить с кем-то… И не со своими близкими знакомыми, которые давно уже советуют уйти от мамы, а с кем-нибудь, кто совсем меня не знает. Кто посмотрит на это как бы со стороны, без предубеждения. Ну, в общем я вспомнила о вас… Но что же вы молчите, Женя? Или вам кажется неприличным, что с вами завела такой интимный разговор почти незнакомая вам девушка?
– Ну что вы, Вера! – горячо восклицает Евгений. – Как могли вы подумать такое?
– Я сама не знаю, что говорю, – продолжает всхлипывать Вера. – Я очень поверила в вас, и мне не хочется разочаровываться. Я вообще очень доверчивая и когда-нибудь поплачусь за это…
– Да, вы, пожалуй, действительно слишком доверчивая, – теперь уже более спокойно произносит Евгений. – К тому же многое, наверное, делаете сгоряча. Не торопитесь поэтому уходить от матери.
Вера долго вытирает заплаканные глаза, потом замечает холодно:
– Вы тоже, значит, считаете, что я слишком доверчивая? Вот уж не ожидала этого от вас…
Евгений хочет возразить ей что-то, но она зябко поводит плечами и решительно заявляет:
– Ну, а теперь мне пора домой, поздно уже. И знаете что, давайте немножечко помолчим…
– Но, Вера… – молит Евгений.
– Если вам так трудно исполнить мою просьбу, – слегка повышая голос, перебивает его Вера, – то я могу добраться до вокзала и одна.
И вот они идут теперь молча. Вокруг веселье, смех, музыка, а они будто не слышат ничего. Идут и думают каждый о своем.
У самого выхода высокий парень в широкополой соломенной шляпе поет по-испански, аккомпанируя на гитаре. А их даже не интересует, кто он такой: мексиканский турист или москвич в маскарадном костюме.
До метро они идут через Крымский мост. Навстречу – веселые толпы, будто не выходили еще из парка. Вера сторонится их, держится ближе к перилам, смотрит вниз, на реку. В темном зеркале ее мерно покачиваются желтые блики фонарей, радужные огоньки неоновых реклам. А через несколько мгновений все это мнет, коверкает, перемешивает поднятой волной речной трамвай.
Но вот и метро. На встречном эскалаторе снова радостные лица. Улыбнуться бы и Вере, а она по-прежнему мрачна. Теперь уже ничем, пожалуй, ее не развеселишь, лучше и пробовать не стоит…
Со станции «Комсомольская площадь» они выходят прямо к перрону железнодорожного вокзала. До отхода пригородного поезда всего одна минута. Может быть, это и к лучшему, по крайней мере говорить ничего не надо…
Как только поезд трогается, Вера протягивает Евгению руку с произносит каким-то ледяным голосом:
– Спасибо вам за совет, Женя. Я постараюсь не быть больше такой доверчивой.
А Евгению очень обидно: «Почему она так со мной? Разве я виноват в чем-нибудь?..» И тут же досадует на себя: «Но и я хорош! Может быть, у нее действительно большое горе, а я даже утешить не попытался. Зато упрекнул в доверчивости и благоразумный совет подал… Она тысячу раз права будет, если не захочет после всего этого продолжать со мной знакомство!..»
Домой Евгений идет пешком, надеясь дорогой успокоиться, но чем подробнее вспоминает прошедшее, тем больше негодует на себя…
Лишь в двенадцатом часу вставляет он ключ в замок своей квартиры.
«Только бы не встретить никого», – тревожно думает он, стараясь не скрипнуть дверью.
Отец, однако, будто специально поджидает его в коридоре. Он держит на поводке Майка – добродушнейшего жесткошерстного фокстерьера. Пес тотчас же радостно бросается на Евгения, облизывает ему руки и, высоко подпрыгивая, норовит лизнуть в лицо.
– Что это видик у вас такой мрачный, мистер Холмс? – спрашивает отец, критически осматривая сына с ног до головы.
У Ивана Сергеевича тоже, видимо, неважное настроение. У него всегда неважное настроение, когда Анна Емельяновна посылает его прогуляться с Майком.
– Ну зачем ты приобрела это четвероногое? – ворчит он на Анну Емельяновну. – Это же какая-то пародия на собаку.
– Ты ничего не понимаешь, Ваня, – возмущается Анна Емельяновна. – Когда он подрастет, будет отличным сторожем.
– Ничего себе сторож, – мрачно усмехается Иван Сергеевич. – Он же руки ворам будет лизать, когда они придут нас грабить. И потом зачем нам сторож, когда у нас дома свой милиционер?
Это уже по адресу Евгения. Обычно он хладнокровно пропускал все это мимо ушей, прогуливаться же с Майком категорически отказывался, несмотря на все уверения отца, что вечерние прогулки очень полезны для здоровья.
И вдруг теперь он сам протягивает руку к поводку собаки.
– Давай, папа, я погуляю с Майком.
– Что это с тобой такое? – удивляется отец. – Уж не заболел ли? Похоже, что сегодня тебе совсем худо.
Да, сегодня ему действительно очень худо…
ПРЕДЛОЖЕНИЕ МАЙОРА МИРОНОВА
Как только заканчивается инвентаризация промтоварных палаток, капитан Островский является к Волкову.
– Ничего не удалось обнаружить, Василий Андреевич, – докладывает он. По-видимому, в «Детской игрушке» работают честные люди. У меня ведь есть теперь данные и по большим магазинам, в которые поступает их продукция. Там тоже все в строгом соответствий с документацией.
– Их товар не обнаружен и в других магазинах и палатках, торгующих игрушками? – спрашивает Волков.
– Пока не попадался.
– А я думаю, что «левых» зайчиков и искать нечего, – убежденно замечает присутствующий при этом разговоре майор Миронов. – Почему? Да хотя бы по той «причине, что масштаб в этой артели де таков, чтобы совершать «левые» операции на миллионы. А те, кого мы ищем, по всей видимости, такие же «подпольные миллионеры», как и покойный их сообщник Мерцалов.
– Ну, положим, все это очень еще спорно, – задумчиво произносит Волков, поглаживая лысину. – Что, однако, ты предлагаешь? Переключиться на Березовскую фабрику ширпотреба?
– Да, и не только потому, что других предприятий, производящих резиновые изделия, там больше нет. Есть и нечто более существенное. Они наряду с прочими товарами производят ведь и так называемую резинку для продержки. А на ней, как известно, нет никаких фабричных знаков, она как бы обезличена. Такую же резинку выпускают и другие фабрики. А между тем товар этот очень ходкий. Мы уже пару раз обнаруживали его в нескольких палатках, которым Березовская фабрика ширпотреба официально ничего не поставляет.
– Ну, хорошо, а как же мы теперь установим, что резина эта «левая» и что изготовлена она именно на Березовской фабрике? – спрашивает Волков.
– С помощью современной науки, – хитро улыбается Миронов. – Заставим поработать на нас грозную атомную энергию.
– Меченые атомы? – догадывается Островский.
– Вот именно, – довольно кивает головой Миронов. – Я, по-честному говоря, с гораздо большим удовольствием использовал бы против преступного мира атомную энергию в виде термоядерной бомбы. Но поскольку сделать это невозможно, обойдемся и без взрыва – с помощью радиоактивных изотопов. Когда врачам нужно узнать, как распределяется лекарство в организме человека, они добавляют в них какую-то безвредную для организма долю радиоактивных составных частей. Вот и мы попробуем добавить в резиновое сырье, идущее на изготовление продукции березовских предприятий, какой-нибудь радиоактивный элемент. Он и поможет нам проследить, по каким каналам расходится продукция в торговой сети. Как ты на это смотришь, Василий Андреевич?
– Положительно смотрю, – усмехается Волков. – А ты советовался со специалистами?
– Советовался. Они предлагают добавить в резиновое сырье немного радиоактивного углерода или серы.
– А не опасна будет эта радиоактивность?
– Нисколько. Доза радиоактивной примеси будет ведь ничтожна. Зато она своими атомами незримо пометит все изделия, в состав которых войдет, и тогда уже мы всюду обнаружим их с необычайной точностью.
– А есть для такой операции надежные люди на резиновом заводе?
– Есть. Крючков, например.
– Это какой Крючков – химик?
– Ну да, химик. Ты же знаешь его. Мы приглашали его в прошлом году для экспертизы резиновых изделий.
– Ну, тогда решено! – энергично заключает Волков, звонко хлопая ладонью по столу. – Сегодня же доложу об этом начальству, и, как только получу разрешение, начнем осуществлять твою идею. А пока пришли-ка ты мне Алехина.
Алехин явился тотчас же.
– Я вот о чем хочу с тобой посоветоваться, Евгений, – говорит ему Волков. – Ты рассказывал, что в Березовской у тебя, кроме девушки, еще и приятель есть. И даже будто бы работает он там на фабрике ширпотреба.
– Да, это мой школьный товарищ Толя Тихонов. Он там бухгалтером.
– А он что за парень?
– Отличный парень! – с энтузиазмом восклицает Алехин. – Комсомолец и вообще очень принципиальный. Провалился на экзаменах в институт, и, чтобы не сидеть у отца на шее, кончил какие-то курсы, и вот работает бухгалтером.
– А где он живет?
– В Березовской у деда. С отцом он поссорился и ушел от него. Не мог простить ему родитель, что сын «не вышел в инженеры»… А Толя, между прочим, теперь в заочном институте учится.
Слушая Алехина, Василий Андреевич неторопливо прохаживается по кабинету. Потом останавливается и говорит доверительным тоном:
– Понимаешь, какое дело: Миронов тут придумал один любопытный эксперимент. На высшем, так сказать, научно-техническом уровне. Я бы даже сказал, на уровне современной атомной физики. Вот ведь какова наша теперешняя криминалистика! И это очень хорошо. Но ведь мы имеем дело с людьми, и мне, понимаешь ли, хотелось бы опереться не только на могущественную атомную энергию, но и на живых людей. Продублировать эксперимент Миронова на человеческом, так сказать, уровне. Понимаешь ты меня, Евгений?
– Конечно, Василий Андреевич! – поспешно заявляет Алехин, хотя и не очень еще понимает замысел Волкова.
– Ты когда был последний раз у Тихонова?
– Недели две назад, – подумав, отвечает Алехин.
– Надо бы тебе как-нибудь снова с ним повидаться и поговорить по-дружески. Он знает, что ты в ОБХСС работаешь?
– Знает, что я в милиции, а насчет ОБХСС я ему не говорил.
– Ну и что же, он ни разу не заводил с тобой разговора о своей работе на фабрике?
– Почему же не заводил? Был об этом разговор. Не очень ему там нравится. Собирался даже уходить.
– А почему?
– Скучная, говорит, работа. Без перспективы.
Василий Андреевич снова начинает ходить по кабинету, потом садится верхом на стул и предлагает:
– Придется тебе с ним специально встретиться и дипломатично поговорить о его фабрике. У нас есть основания подозревать, что там не все благополучно. Или лучше вот что – приведи ты его ко мне. Бывает ведь он в Москве? Неужели так уж поссорился с отцом, что и домой не заглядывает? И потом у него же еще и мать, наверно, есть? Вот ты и узнай у нее, когда он в Москве бывает. А в Березовскую тебе ездить, и особенно с ним там встречаться, пока не следует.
– Все будет сделано, Василий Андреевич, – обещает Алехин. – Я завтра же утром, когда отец Тихонова уйдет на работу, зайду к Толиной матери. Так, пожалуй, удобнее будет.
– Ну, хорошо, не возражаю.
Всю вторую половину рабочего дня по поручению Волкова Алехин с группой других оперативных уполномоченных участвует в обыске квартиры крупного спекулянта, орудовавшего в системе промкооперации. Возвращается он только к концу дня. Майора Миронова все еще нет. Вскоре, однако, он звонит откуда-то и сообщает Алехину, что они увидятся завтра утром.
Настроение у Евгения скверное, не лучше, чем вчера. Днем занятый служебными делами, он не думал или почти не думал о Вере, а теперь просто не знает, что делать с собой. Нестерпимо хочется поехать в Березовскую, разыскать ее там, снова услышать ее голос, но ведь этого нельзя сейчас сделать…
«И почему это так бывает всегда, что днем ты и мужественный и гордый, – уныло думает Евгений, – а вечером размякает вдруг твое сердце и одолевает тебя невыносимая тоска?..»
Понуро бредет он мимо «Эрмитажа», не зная, как убить время. Толпы веселых молодых людей раздражают его. Раньше этого с ним никогда не бывало. Он любил гулять по шумным улицам, слушать слитный гул голосов, веселый смех, иной раз даже обменяться шуткой с незнакомыми людьми. А теперь все ему тошно…
«Может быть, сходить к Лешке Туманову?» – вспоминает он старого своего приятеля. Но нет, и к нему не хочется. И он, сам того не замечая, поворачивает в сторону площади Маяковского и бредет домой.
Отца дома нет, чему Евгений даже радуется, – сегодня его шуточки нелегко будет вытерпеть.
Несколько дней назад Евгений раздобыл в библиотеке своего клуба целую кипу старых книг. Были среди них два тома избранных речей знаменитого в свое время адвоката Плевако, а также сборник речей известных русских юристов. За последнее время Евгений вообще прочел довольно много юридической литературы. А совсем недавно приобрел сборник материалов, опубликованных в США под общим названием «Организованная преступность в Соединенных Штатах Америки».
Сегодня, однако, ему не хочется читать. Он лишь перелистывает несколько страниц и решает лечь спать, хотя и знает, что ему не удастся заснуть так рано. Но едва он подходит к постели, как слышит за дверью голос отца:
– Что, наш Шерлок Холмс дома уже?
И почти тотчас же раздается его стук в дверь комнаты Евгения.
– Входи, папа, – не очень приветливо отзывается Евгений.
По всему видно, что отец в хорошем настроении. Евгению приходится в связи с этим выслушать его рассказ о собрании, с которого он только что вернулся. В чьем-то докладе отца похвалили за отличную работу в министерстве финансов. Это, видимо, и является причиной его хорошего настроения.
– Что же ты за отца не радуешься? – укоризненно спрашивает Иван Сергеевич, окончив свой рассказ.
– Почему же не радуюсь? – слегка оживляется Евгений. – Я рад за тебя, папа.
– А у тебя, я вижу, опять неважное настроение, – замечает Иван Сергеевич, пристально всматриваясь в хмурое лицо сына. – Может быть, на работе неприятности?
– Да нет, все нормально.
– Не сказал бы я, чтобы уж очень-то все у вас было нормально, – усмехается отец. – Жулики и хапуги разные все еще почти безнаказанно орудуют, а вы, видно, считаете положение это нормальным?
– Ну что ты, папа! – пытается протестовать Евгений, но отец сердито машет на него рукой.
– Не перебивай ты меня, пожалуйста, и слушай. Мы сегодня получили заявление от одного бухгалтера, фамилия которого показалась мне очень знакомой. Помнится, учился вместе с тобой парень один по фамилии Тихонов. Так вот, похоже, что именно он и прислал нам это заявление о безобразиях, творящихся в бухгалтерии Березовской фабрики ширпотреба.
– Бухгалтер Анатолий Тихонов? – удивленно переспрашивает Евгений.
– Действительно твой школьный товарищ, значит? Ну и очень печально все получается, Женя. Не слишком, стало быть, народ на вас надеется, если парень этот за помощью не к вам обратился, а в министерство финансов. Считает, наверное, что мы скорее жуликов на чистую воду выведем.
Конечно, можно бы возразить отцу, что он сделал неправильный вывод из этого факта. Но Евгению обидно, что товарищ, у которого он так часто бывал, даже не поделился с ним своими подозрениями. Однако приходится радоваться хотя бы тому, что Анатолий оказался порядочным человеком и, почувствовав что-то неладное на своей фабрике, сообщил об этом финансовым органам.
