Текст книги "Именем закона"
Автор книги: Николай Томан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
ИМЕНЕМ ЗАКОНА!..
Алехин прыгает на ходу в последний вагон, торопливо пробегающий мимо платформы.
– Что же это вы в самую последнюю минуту, – недовольно замечает ему проводница.
– Случается, – виновато улыбается Алехин. – А где начальник поезда, не скажете?
– В восьмом вагоне он, – отвечает проводница, подозрительно всматриваясь в Евгения.
Алехин, не ожидая дальнейших ее расспросов, спешит к начальнику поезда. Тот действительно оказывается в служебном отделении восьмого вагона. Евгений предъявляет ему свои документы вместе с командировочным предписанием. В нескольких словах объясняет затем, что в поезде этом должен находиться крупный преступник, которого надлежит, немедленно задержать.
– Я к вашим услугам, – несколько неуверенно отзывается начальник поезда, немолодой уже человек с продолговатым морщинистым лицом. – Что прикажете делать?
– Устройте меня пока где-нибудь.
– Пожалуйста, можете располагаться хоть в этом вагоне, – предлагает начальник поезда. – Четвертое купе, пятнадцатое место.
– А в других вагонах тоже есть свободные места?
– Да, еще в трех: во втором, четвертом и пятом.
Алехин благодарит начальника и идет в четвертое купе. Там возле столика с, зажженной лампой сидит пожилая, очень полная женщина и читает книгу. На верхних полках парень и девушка вполголоса подпевают актеру, выступающему по радио.
– Добрый вечер, – вежливо произносит Алехин. Отзывается лишь пожилая женщина. Молодые люди не обращают на него никакого внимания.
– Знаешь что, Леша, – говорит девушка, – давай и мы что-нибудь закажем. Это ведь по заказу пассажиров крутит пластинки радист нашего поезда.
– Давай, – охотно соглашается парень, и они начинают советоваться, что заказать.
Осмотрев свое место, Алехин решает выйти в коридор «на разведку». Но едва он берется за ручку туго поддающейся двери, как молодые люди почти одновременно кричат ему:
– Послушайте! Вы не в ресторан?
– В ресторан, – отвечает Алехин, решив, что и в самом деле нужно будет заглянуть туда.
– Ну так вам все равно через шестой вагон идти, – говорит девушка, протягивая Алехину записку. – Передайте там, пожалуйста, наш заказ радисту. Он в служебном купе шестого.
Алехин берет записку и выходит в коридор.
«Пожалуй, это неплохо, – думает он. – Получается, что иду по делу. Смогу даже заглянуть в некоторые купе, спросить, где находится радист».
Он так и делает. Однако, приоткрыв двери нескольких купе, не только не замечает там никого похожего на Красовского, но и начинает сомневаться, что вообще удастся обнаружить его таким образом – не все же пассажиры сидят на нижних местах – многие лежат на верхних полках, отвернувшись к стене, а то и вовсе укрывшись. Нужно, значит, придумать что-то другое. Но что? Пойти, что ли, с контролером при проверке билетов? Но ведь билеты отбирают проводники, и контролер не беспокоит пассажиров. Так и не придумав ничего, Алехин решает на всякий случай сходить в ресторан, хотя не имеет ни малейшей надежды встретить там Красовского. По дороге он заходит к радисту и передает заявку своих соседей, даже не поинтересовавшись, что они заказали.
– Как, еще одна заявка?! – не очень твердым голосом восклицает радист, и Алехину кажется, что он явно навеселе. – Что это такое музыкальное настроение у всех сегодня? Последнюю принимаю, так и передайте всем им!
– Хорошо, передам, – усмехается Алехин. И, уже закрывая дверь, слышит ворчание радиста:
– Обратно восьмой вагон отличается…
Когда же Алехин подходит к вагону-ресторану, то снова слышит его голос, теперь уже искаженный динамиком:
– По коллективной просьбе пассажиров вагона номер восемь товарищей Козодоева, Малышкиной, Бедарева, Костюкова и Лютиковой исполняется популярный старинный вальс «Дунайские волны».
А как только умолкают звуки «Дунайских волн», радист снова провозглашает:
– И обратно по заявке восьмого вагона, по личной просьбе товарища Бедарева, романс композитора Глинки «Сомнения».
«Бедарев… – задумчиво произносит Алехин. – Знакомая фамилия… Где-то слышал я недавно эту фамилию?»
И тут он вспоминает пенсионера, принесшего в комиссионный магазин пишущую машинку Красовского. У него потом пропали паспорт и пенсионная книжка. Алехин теперь совершенно отчетливо восстанавливает все это в памяти и, не ожидая заказанного кофе, вскакивает из-за ресторанного стола и спешит в свой вагон.
«Неужели же это он? – возбужденно думает Евгений. – Очень может быть. Человек в макинтоше, которому Красовский поручил забрать свой чемодан у сестры, мог ведь вылететь из Москвы самолетом, и они, конечно, еще в Москве условились о встрече в этом поезде. А для того чтобы Красовского мог найти его сообщник, Александр Львович специально заказывает музыку с объявлением своей новой фамилии и номера вагона. Очевидно, у него теперь и паспорт и прочие документы на имя мало кому известного пенсионера Бедарева, и он не боится объявить эту новую свою фамилию по радио.
У дверей радиста Алехин задерживается немного, потом решительно берется за ручку. Дверь, однако, оказывается закрытой, и он энергично стучит в нее.
– В чем дело? – раздается недовольный голос.
– Откройте, – возможно строже произносит Алехин и слышит, как за дверью звякает стеклянная посуда.
Дверь открывается, наконец, и раскрасневшийся радист, полагающий, видимо, что стучит кто-нибудь из начальства, поднимает на Алехина удивленные глаза.
– Как, опять вы? Я же сказал вам…
Но Алехин уже входит к нему в купе и закрывает за собой дверь.
– Вам не следовало бы так напиваться во время работы, – говорит он строго.
– А откуда это известно, что я напиваюсь? – удивляется радист. – Разве из репродукторов коньяком пахнет, когда я объявляю номера?
– Нет, коньяком не пахнет, – успокаивает его Алехин, – но зато у вас заплетается язык. Вот вы только что совсем невнятно объявили фамилию Бедарева, а это, между прочим, мой друг.
– Не может быть, чтобы я объявил его невнятно, – энергично протестует радист. – Как же я мог объявить его невнятно, если это именно он угостил меня коньяком?
– Ну ладно, чего там оправдываться, – примирительно произносит Алехин. – Помогите мне лучше Бедарева отыскать. В каком он купе?
– Номера точно не знаю, помню только, что оно предпоследнее в восьмом вагоне, если от меня идти.
– Вот за это спасибо, – благодарит Алехин радиста и советует: – А если у вас коньяк еще остался, то поберегите его до более подходящего случая.
В восьмом вагоне Алехин прохаживается несколько раз мимо закрытой двери предпоследнего купе. Некоторое время стоит возле нее, прислушиваясь, потом негромко стучится.
– Войдите, – раздается не очень приветливый женский голос.
Алехин приоткрывает дверь, просовывает в нее голову, быстрым взглядом осматривает всех и спрашивает:
– Нет ли тут желающих сыграть в шахматы?
– Только в преферанс, – густым басом отзывается женщина с нижнего места.
– Извините тогда, – кланяется Алехин и закрывает дверь.
Что же увидел он в купе? Внизу тощую женщину, ответившую на его вопрос. Напротив нее какого-то толстяка, самозабвенно пившего чай. Вверху слева – мальчика, читающего книгу, справа крупного мужчину, лежащего с газетой в руках. И хотя Алехин не мог разглядеть его лица, он почти не сомневается, что это Красовский.
Наконец-то попался ему этот хищник! Он возьмет его сейчас именем советского закона, который так долго нарушал, а может быть, и презирал этот матерый преступник. Хорошо бы подойти к нему и сказать: «Именем закона!..» Сказать громко и властно, как имеет право говорить только тот, кто ни разу сам не нарушил этого закона и кто верно служит ему.
Алехин торопливо проходит в служебное отделение и, не постучав, открывает дверь. Начальник поезда, разбиравший какие-то бумаги, подымает на него усталые глаза:
– Ну, как у вас дела, товарищ лейтенант?
– Кое-что проясняется, – осторожно отвечает Алехин. – Сколько еще осталось до Краснохолмска?
– Минут пятнадцать.
Алехин благодарит начальника и снова выходит в коридор.
«Забирать его сейчас или покараулить возле купе до Краснохолмска?» – торопливо думает он, прохаживаясь по коридору. И как раз в то время, когда он проходит мимо купе, в котором находится Красовский, дверь открывается и в коридор выскакивает мальчик, читавший книгу на верхней полке. Алехин инстинктивно заглядывает в купе. Обе верхние полки его теперь пусты…
На лбу у Евгения мгновенно выступает холодный пот. Он порывисто раздвигает дверь до отказа и торопливо шагает в купе. Сидящие на нижних полках уже знакомые ему мужчина и женщина смотрят на него испуганными глазами.
– А этот гражданин с верхней полки… где он? – каким-то не своим, хрипловатым голосом спрашивает Алехин.
– А кто его знает, – пожимает плечами тощая дама. – Странный он какой-то. То лежал почти весь день, а то вдруг сорвался куда-то. Мы думали, что он к вам в шахматы пошел играть.
Алехин выскакивает в коридор и бросается в тамбур. Но там никого нет. Пуст и тамбур соседнего вагона…
«Что же я мечусь так, – старается успокоить себя Евгений. – Надо же собраться с мыслями, сообразить, что насторожило его! Что мог предпринять он, куда деться?..»
И Алехин с лихорадочной поспешностью начинает перебирать в памяти все события с того самого момента, как появился он вместе с майором Мироновым на станции Валуны. Прежде всего нужно установить: мог ли Красовский видеть из своего купе, что происходило на станции? Мог, пожалуй. Окно его купе было ведь обращено в сторону вокзала. Но что же мог он увидеть там? Происшествие с его сообщником? Едва ли… Это произошло ведь в закрытом помещении, в кассовом зале. Тогда, может быть, заметил он, как бежал за поездом Алехин и прыгнул в него на ходу? Но мало ли кто мог отстать от поезда и затем догонять его?..
Что же тогда насторожило все-таки Красовского? Может быть, то обстоятельство, что сообщник его не зашел к нему, хотя он специально заказывал музыку с указанием своей новой фамилии и номера вагона? Но ведь должен же был допустить Красовский, что сообщник его мог и не достать билета на этот поезд?
А что, если встревожило Красовского именно то, что Алехин заглянул к нему в купе? Для этого, правда, он должен был бы знать Евгения в лицо. Знает ли он его, однако?
И тут Евгений вспомнил, как сфотографировали его в Сокольническом парке культуры в тот момент, когда предлагал ему деньги за предательство один из шайки, назвавшийся Ленским. Конечно же, Красовский видел эти фотографии. У Алехина теперь не остается ни малейшего сомнения, что он не вернется уже более в свое купе. И снова озноб пробегает по его телу. Противный пот опять выступает на лбу. Мысли смешиваются, теряют логическую последовательность…
Алехин прижимается разгоряченным лбом к холодному стеклу вагонного окна. «Это же будет настоящий позор, если я упущу его!» – лихорадочно думает он и все никак не может успокоиться. Лишь постепенно мысли его приходят в относительный порядок. Прежде всего для него становится очевидным, что Красовский на таком ходу не сможет спрыгнуть с поезда. При его комплекции это равносильно самоубийству. Но где же он тогда? Скорее всего в каком-нибудь из трех последних вагонов. Алехин, разговаривая с начальником поезда, не закрывал ведь дверь служебного отделения и хорошо помнит, что никто не проходил мимо. Искать Красовского следует, значит, в девятом, десятом и одиннадцатом вагонах. Нужно торопиться! Скоро Краснохолмск, и преступник тогда может сбежать.
Алехин решает действовать более решительно. Он открывает теперь двери каждого купе, бесцеремонно заглядывая в лица пассажиров. Но вот пройден и последний вагон, осталось только проверить его задний тамбур. Уже без всякой надежды открывает Алехин дверь и видит там проводницу, любезничающую с каким-то железнодорожником в форменной фуражке с белым чехлом и в парусиновом кителе.
Бесследно пропал, растворился в воздухе этот мерзавец!
Только снова вернувшись в восьмой вагон, Алехин спохватывается: «А что, если это не железнодорожник, а Красовский стоял там в тамбуре? Спецовку он мог ведь иметь при себе на всякий случай или даже приобрести ее уже тут, в поезде, у этого пропойцы радиста хотя бы». В полумраке тамбура Алехин хотя и не разглядел лица подозрительного железнодорожника, но роста и сложения был он примерно такого, как и Красовский.
Евгений снова бросается в десятый вагон. Проводницу он встречает теперь уже в коридоре.
– Слушайте, – с трудом переводя дыхание, спрашивает он, – а где тот железнодорожник, с которым вы только что разговаривали?
– Ушел к себе, – кокетливо улыбается проводница. – Очень обходительный мужчина и большой шутник вдобавок.
– Он из вашей бригады?
– Да нет. У нас все больше народ скучный. Пассажир он. На родину к себе возвращается…
– А в каком же вагоне он едет? – нетерпеливо перебивает Алехин словоохотливую проводницу.
– Не спрашивала я в каком. Ехать ему далеко – не раз увидимся еще… – отвечает проводница, но Алехин уже не слушает ее. Он спешит в соседний вагон, снова открывая по пути двери всех купе. И вдруг в одном из них, среди веселой компании, играющей в карты, видит уже знакомую ему железнодорожную фуражку с белым чехлом и спину рослого человека в светлом кителе.
Можно было, конечно, и ошибиться, так как все это могло оказаться и простым совпадением – мало ли можно встретить железнодорожников в таких же фуражках и кителях, но Алехин ни минуты не сомневается, что перед ним Красовский, хотя тот все еще сидит к нему спиной. Кроме этого чисто интуитивного чувства, Алехина убеждает в том, что он не ошибся, и еще одно обстоятельство: в то время когда все пассажиры, играющие в карты, вопросительно смотрят теперь на него, один только этот железнодорожник не поднимает головы и делает вид, что интересуется лишь картами в руках соседа.
– Нельзя ли вас на минуточку, гражданин Бедарев, – дотронувшись до плеча подозрительного железнодорожника, очень спокойно произносит Алехин.
– Какой я вам Бедарев? – оборачивается он наконец, брезгливо сбрасывая руку Евгения. – Вы, видно, обознались, уважаемый.
– Это безразлично, гражданин, меня интересуете вы, а не ваша теперешняя фамилия, – уже с нескрываемой насмешкой говорит Алехин, нащупывая в кармане рукоятку пистолета.
Сидящие в купе переглядываются. Человек в железнодорожной форме, удивленно пожав плечами, бурчит недовольно:
– Ну хорошо, пойдемте в коридор и там все выясним. Не будем мешать людям кончать интересную партию. У вас хорошие шансы, Николай Николаевич, – подмигивает он одному из игроков, карты которого только что рассматривал.
В коридоре же, оглядевшись по сторонам, он говорит торопливо:
– Вы Алехин, кажется? Не будьте же дураком и на этот раз. Тем более, что теперь я вынужден предложить вам много больше…
– Довольно, Красовский! – строго обрывает его Алехин. – Вы не на черной бирже.
Говорить именем закона с этим мерзавцем, привыкшим все на свете считать продажным, ему уже не хочется. Он испытывает теперь только одно непреодолимое желание – ударить этого хищника по его наглой физиономии. Лишь с большим трудом сдержав себя, Евгений выразительным жестом приказывает Красовскому следовать вперед.
– Первый раз в жизни встречаю такого идиота, – с неподдельным изумлением произносит Красовский. – От миллиона отказался!..
«ИЗ ЗАЛА СУДА»
Вера звонит Алехину на второй день после того, как он возвращается из Краснохолмска.
– Я должна извиниться перед вами, – говорит она каким-то очень тихим голосом. – Я была, кажется, очень груба с вами в тот вечер…
– Ну что вы, Вера! – перебивает ее Евгений, радуясь уже одному тому, что она сама ему позвонила.
– Нет, нет, Женя! – протестует Вера. – Не оправдывайте меня. Я ведь теперь, наконец, все знаю, и мне очень хотелось бы встретиться с вами и все-все объяснить вам… Не могли бы вы приехать ко мне? Я неважно чувствую себя и не могу сама поехать в Москву.
– Хорошо, – радостно отзывается Евгений, – я буду у вас сегодня вечером.
Они встречаются в сумерки в садике дачи Вериной матери.
– Ох, Женя, не знаю даже, как вам и рассказать все! – тяжело вздыхает Вера.
– А может быть, и не нужно ничего рассказывать?
– Нет, я должна вам все рассказать, – упрямо повторяет Вера. – Это нужно мне самой. Я и сама ведь еще не во всем разобралась…
Она молчит некоторое время, потом добавляет:
– В ту ночь, когда вы ушли, я осталась одна на даче и проплакала до утра. Мама в тот день ночевала в Москве. О том, что в семье нашей творилось что-то неладное, я смутно догадывалась, конечно, и все-таки это было для меня такой неожиданностью, что я просто растерялась. Из разговора с братом я уже знала, что никакие дельцы моего отца не подводили. Таким дельцом был он сам… Но Аркадий сообщил мне об этом в двух словах, интересовался же главным образом, куда я отвезла отцовский чемодан.
Помолчав, она продолжает уже совсем упавшим голосом:
– Ну, а потом был у меня очень неприятный разговор с мамой, от которой я и узнала все подробности. Сгоряча хотела было совсем уйти от нее, но потом передумала. Да и куда было уходить? Некуда ведь… Меня, правда, начальник ваш, Василий Андреевич, обещал устроить на работу. Мы ведь тут с ним о многом переговорили. Хороший он человек! Ну, а потом мама заболела или, может быть, сделала вид, что заболела, чтобы я не ушла от нее. Не знаю… В общем все осталось пока по-прежнему.
– Но ведь вы теперь не одна! – взволнованно восклицает Евгений, делая робкую попытку обнять Веру. – Вы же знаете, что я…
– Не надо, Женя! – слегка отстраняясь от Алехина, решительно прерывает его Вера. – Не надо ни утешать меня, ни говорить ничего. Не сейчас, во всяком случае… Будет еще время.
Улыбнувшись, она добавляет:
– А Василию Андреевичу я буду очень благодарна, если он действительно устроит меня на работу. Уйду я от мамы или не уйду – на работу устраиваться нужно, а учиться в конце концов можно и на вечернем отделении.
Они сидят еще немного, потом Вера идет проводить его на станцию.
Перед самым отходом поезда Евгению очень хочется поцеловать Веру, но он так и не решается на это. А когда поезд уже трогается, Вера сама вдруг порывисто обнимает Евгения и торопливо целует его.
Совсем захмелев от счастья, Евгений едва успевает вспрыгнуть в вагон. Оставшись в тамбуре, он смотрит на машущую ему рукой Веру до тех пор, пока поезд не уносит его так далеко, что и станция не видна.
…Спустя несколько дней в одной из московских газет появляется короткая хроникальная заметка под рубрикой «Из зала суда». В ней в скупых выражениях говорится о только что закончившемся процессе крупной шайки расхитителей народного добра и называется несколько фамилий главарей этой шайки.
А в самом конце уже совсем скороговоркой отмечаются заслуги нескольких офицеров милиции. В их числе – майора Миронова М. И. и лейтенанта Алехина Е. И.
Прочитав эту заметку, отец Евгения, Иван Сергеевич, с необычайной торжественностью поднимается со своего кресла и каким-то почти театральным жестом протягивает сыну обе руки:
– Ну, дорогой мой лейтенант милиции Алехин Е. И., прости, пожалуйста, что подшучивал над тобой твой старик, и прими самые горячие мои поздравления!
Он звонко целует сына в обе щеки и добавляет:
– Шутки шутками, а из тебя, может быть, действительно выйдет со временем настоящий Шерлок Холмс. Пока есть у нас еще такие хищники, как этот Красовский и его шайка, нужны нам и свои, советские Шерлок Холмсы.
«MADE IN…»
1
– Вы понимаете, что говорите? – сердито смотрит на старшину Костенко майор Васин. – Как мог Чукреев подорваться? На чем?
– На чем он подорвался – этого я не знаю, товарищ майор, – хмуро отвечает старшина. – Но факт остается фактом: ефрейтор Чукреев действительно подорвался. Взрыв все слышали, а я собственными глазами видел воронку и… тело…
– Но на чем же все-таки, черт побери? – уже ни к кому не обращаясь, повторяет майор Васин.
А спустя полчаса тот же вопрос задает ему начальник полигона подполковник Загорский.
– Может быть, ваши саперы проводили там занятия и случайно оставили какую-нибудь мину? – строго спрашивает он.
– Ну, как это – мину забыть, товарищ подполковник? Да ведь за это… И потом кто же проводит занятия с боевыми минами? А взрыв этот вы слышали? Разве рвутся так мины? Я в армии не первый год, не то что по звуку – по запаху вам определю, что взорвалось: гремучая ртуть, азид свинца, тротил, мелинит или даже динитронафталин…
– Что вы мне читаете лекцию по подрывному делу! – раздраженно прерывает майора подполковник. – Вы мне лучше скажите, как это могло произойти? Ваш ефрейтор взорвался ведь на пустом месте, в километре от пусковых установок и стендов, почти в трех километрах от лаборатории и складов. Там не могло быть ничего такого… А не мог он сам притащить туда что-нибудь?
– Об этом не может быть и речи! – решительно возражает майор Васин. – У меня военное подразделение, а не детский сад. И потом я же докладываю вам: звук взрыва совершенно незнакомый. А ефрейтор Чукреев был дисциплинированным, серьезным сапером.
Подполковник Загорский знает майора Васина давно. Он уважает его как хорошего специалиста почти по всем вопросам саперной техники, и ему досадно, что майор не может определить причины взрыва. Мало того, майор почему-то считает, что взорвалось что-то незнакомое, необычное. Этого только не хватало! Может быть, таинственная мина свалилась с «неба»? Оттуда ведь теперь может упасть все, что угодно…
Майор Васин тоже очень расстроен. Это хорошо видно по его помрачневшему лицу. Пожалуй, не нужно было говорить с ним так резко.
Тяжело вздохнув, подполковник Загорский садится за свой стол, заваленный какими-то схемами и чертежами, и устало произносит:
– Бросьте все свои дела и немедленно займитесь этим взрывом. Привлеките к этому всех, кого найдете нужным. Завтра, не позже двенадцати ноль-ноль, я жду вашего заключения.
С шести часов утра и почти до полудня лучшие специалисты по минно-подрывному делу исследуют каждый квадратный метр участка полигона, где подорвался ефрейтор Чукреев. Прощупана каждая былинка, просеяна каждая горсточка почвы, подобраны и исследованы все осколки стекла и обломки металла.
А в час начальник полигона уже держит в руках акт расследования вчерашнего ЧП. Он перечитывает его дважды. Затем опускает на стол исписанные аккуратным почерком майора Васина листки и задумывается. Он знает, что Васин и его помощники сделали все возможное. Ими подтверждается факт взрыва, но об этом было известно и раньше. Определена и приблизительная температура взрыва по состоянию обгоревшей растительности и оплавленным песчинкам грунта, но ведь это ничего практически не дает. Найдены даже осколки металла, стекла и пластмассы, входившие в состав взорвавшейся «мины», но они настолько мелки, что установить по ним ее конструкцию не представляется никакой возможности. Одним словом, что именно и каким образом взорвалось, по-прежнему остается тайной.
– Значит, все сплошной туман и никаких догадок? – мрачно произносит подполковник Загорский, нервно разглаживая складки на бумаге акта.
– Одно предположение можно сделать все-таки, – не очень уверенно заявляет Васин. – Оно, правда, настолько зыбкое, что я даже не решился внести его в акт…
– Выкладывайте! – мгновенно оживляется Загорский. – А уж я решу – включать его или не включать…
Майор не спеша расстегивает левый карманчик своей гимнастерки, достает аккуратно сложенную бумажку и осторожно разворачивает ее. Загорский видит в складках бумаги какие-то коричневые кристаллики и поднимает на майора удивленные глаза.
– Вы знаете, что это такое? – спрашивает Васин.
Загорский смущенно пожимает плечами.
– Кремний, – почему-то шепотом произносит майор.
– Полупроводник?
– Да. Его кристаллы высокой химической чистоты.
– А не мог он оказаться там случайно?
– Весьма возможно. Мы ведь широко применяем полупроводниковые приборы.
Подполковник Загорский долго ходит по канцелярии, тяжело вздыхает несколько раз и, наконец, решает:
– Давайте все-таки включим в ваш акт и эту находку.
