Текст книги "Дорогой бессмертия"
Автор книги: Николай Струтинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
14. Вырванное жало
Рассказанную Марией новость Виктор тотчас передал мне.
– Видно, крупная птица собирается залететь! Предупредите Антона Семеновича, пусть усилит надзор в театре.
– И Бориса Зюкова, – добавил Виктор.
– А кто это? – поинтересовался я.
– Актер театра, человек проверенный.
Сочиненная Зюковым баллада о моряках днепровской флотилии, проявивших в фашистском застенке высокое мужество, поплыла людской молвой по всему Волынскому краю. Она звала советских людей к стойкости, к смелой борьбе с оккупантами. Вскоре я встретился с автором этой баллады. Мне очень хотелось знать, был ли он до войны актером.
– Да, – взволнованно говорил Борис, – тогда меня увлекала эта работа, я жил сценой, мечтал, создавал образы. А сейчас… Я артист и только… Играю, лишь бы существовать.
Подпольная партизанская группа крепла дружбой и спаянностью ее участников, росла количественно. Виктор Измайлов был вдумчивым руководителем подполья. Смелый, волевой, он во всем был предусмотрителен. В своих действиях руководствовался небольшим, но полным суровых испытаний жизненным опытом. Он умел сглаживать личные переживания, сдерживать жгучую ненависть к врагу, не давал воли пламенному чувству мести, никогда не выпячивал свои достоинства. Коммунист, обличенный доверием партии, старался в условиях подполья особенно требовательно относиться к каждому своему поступку. Он считал, что у его товарищей не должно быть места вспыльчивости, опрометчивому решению и излишней доверчивости. Эти мысли он прививал всем, кто вместе с ним, локоть к локтю, прошел по этой трудной дороге борьбы. «Мы будем ходить по острию ножа, это нелегко и опасно, но в то же время мы не имеем права порезаться», – наставлял он боевых друзей. В трудную минуту Виктор не вешал носа, отделывался шуткой-прибауткой, подбадривал окружающих. И лишь от Марии Василенко не ускользало, как его брови неуловимо сдвигались и тотчас же расправлялись.
С тех пор, как Виктор остался в Луцке, он не переставал искать товарищей, которых можно было бы привлечь к общей борьбе.
– Нужны такие люди, – говорил Виктор своему брату Вячеславу Васильевичу, – которые смогли бы все силы своей души, все страсти и мечты посвятить одному делу – изгнанию врага с нашей священной земли.
Брат, сдержанный по натуре человек, выразил одновременно и беспокойство и молчаливое согласие. Глубокая складка взбороздила его переносицу, когда он посоветовал:
– Ты закрепи сначала связи с теми, кто уже объединился с тобой. Действуй осмотрительно. Видишь, сколько вокруг всякой швали объявилось.
…По заданию группы шеф-повар офицерской столовой Колпак, с которым я встретился до знакомства с Измайловыми, и артист Зюков минировали ложу, в которой, как предполагалось, мог оказаться «высокий гость». Мина вделывалась в боковую стенку. Все теперь зависело от одного – приедет ли гость в театр или, в связи с неудачами на фронте, продолжит инспекционную поездку дальше. Это поручили узнать Марии Василенко.
На работу Мария пришла намного опрятнее, чем в прежние дни: в цветной блузке, в коричневой юбочке, волосы подхвачены шелковой косынкой. На сей раз Мария не спешила с уборкой, затянула ее до обеда. В эту пору явились два офицера.
– Ну, цыпленок, не успели тебя поджарить раньше, сделаем это сегодня! Ха-ха-ха…
Зашел долговязый Ганс. Он тоже был в веселом настроении.
– Ты еще здесь?
Но Мария сделала удивленные глаза. О чем он говорит?
– А, не понимайт! – И Ганс обратился к белокурому капитану: – В неудачное время приезжает генерал. Жаль, что пробудет здесь всего один час. По всему видно, девчонка сегодня благосклонно настроена. А может, мне не пойти? Могу же я заболеть, черт возьми! А? Курт!
– Не советую, твое отсутствие бросится в глаза полковнику.
– Да, пожалуй, ты прав. Но ничего, – согласился Ганс. – Погуляем завтра. Да так, ой-ой!..
Ганс подошел к столу, открыл коробку конфет и предложил Марии.
– Немен зи, битте![7]7
Возьмите, прошу!
[Закрыть]
Мария не хотела гневить офицера, тем более, что он и не подозревал, какую сейчас сделал ей услугу.
– Спасибо, давно не ела, – она взяла шоколадную конфету в серебряной обертке.
– Нох, нох![8]8
Еще, еще!
[Закрыть] – расчувствовался долговязый смиренным поведением Василенко. – Фир фатер, мамка, тринкен тее[9]9
Папе, маме, пить чай.
[Закрыть].
– Мне хватит. Угощу еще и подругу. Спасибо.
Никто не посмеивался больше над нерасторопной уборщицей. Довольный своим успехом, долговязый решил поспать полчаса, побриться и пойти на встречу с генералом.
Колпак и Зюков, благодаря Марии, были вовремя предупреждены – генерал в театре не появится.
Домой Мария возвращалась поздно. Предстояло выполнить еще одно задание. По другой стороне улицы – Виктор. С темного неба на них смотрели яркие звезды, сотни, тысячи, миллионы… У Марии светились глаза. Ей хотелось воскликнуть: «Виктор, я люблю тебя!» И Виктор знал, что девушка идет на подвиг с сильным чувством любви. Он не сводил с нее глаз. Вот она быстро прильнула к забору, и тут же белым пятном осталась висеть листовка. Проделав трижды такой прием, Мария и Виктор, счастливые от успеха, разошлись по домам разными улицами. Они знали – полицейским теперь не до них, им предстояло обеспечить порядок в районе пребывания генерала Шене.
Появление листовок вывело из равновесия оккупантов. У шефа гестапо Фишера тщательно изучались отпечатки пальцев на листках. Но сводку Совинформбюро писала рука, одетая в кожаную перчатку. Без перчаток никто не прикасался к исписанному листку. Расклеивала их Мария, также надев перчатки. Такая предусмотрительность оправдала себя: полицейским не удалось напасть на след. Напрасно у подозрительных под разными предлогами в свое время были взяты отпечатки пальцев.
Адреса гестаповцам давали полицейские агенты, в том числе и Леонид Козырь. От переводчика Паше Савельевой стали известны предательские поступки этого фашистского наймита. Он предал стольких невинных людей и теперь должен понести заслуженную кару.
– Козыря, конечно, следует убрать. Но это может вызвать контрмеры со стороны полицейских, – предупреждал я друзей. – Желательно обезвредить агента, не оставив никаких следов. Ведь вы же знаете, нам еще предстоит иметь дело с фашистами покрупнее Козыря.
Все задумались.
– Я выполню операцию без всякого шума, – вызвался Виктор. – Если поможет Савельева…
Все посмотрели на Пашу. Она в знак согласия кивнула головой.
Как условились, Виктор Измайлов и Паша Савельева пришли на берег реки с утра. День выдался знойный. Стырь спокойно катила свои воды по извилистому руслу. По сведениям, которыми располагал Измайлов, Козырь в погожий день обязательно приходил купаться. Виктор устроился в стороне от Паши. Атлетического сложения, он с детства любил водную дорожку. Бывало на соревнованиях школьников, а затем в единоборстве с армейскими пловцами, Виктор, если не приходил к финишу первым, то, во всяком случае, добивался призовых мест.
Окунувшись в воду, Измайлов выбрался на берег, распластался на песке. Паша не раздевалась, она читала газету и беспокойно посматривала на дорогу. Оттуда наконец показался Козырь. Высокий, до безобразия тощий, с чуть втянутой в плечи головой, он размашистым шагом подошел к берегу. Вдавленные серые глазки, длинный горбатый нос, узенькие, разбегавшиеся по верхней тонкой губе светлые усики, длинные уши – все вызывало в нем отвращение.
Паша поднялась во весь рост, расстелила одеяло и сняла платье. Пестрые спортивные трусики и лифчик обтягивали белоснежное тело. Козырь не мог не заметить красивую одинокую фигуру девушки и направился к ней.
– Разрешите присесть?
– Пожалуйста!
Козырь всмотрелся в Пашу. Удивительно знакомое лицо! А может, это случайное совпадение? Агент почувствовал себя неловко.
– Где я с вами встречался? Не могу сейчас припомнить.
– В банке. Я работала там до войны, тружусь и сейчас.
– Ага, возможно, возможно. – А про себя он подумал: «Молчит о лагере». – Ну, раз мы старые знакомые, я кое-что имею…
Козырь вынул из бокового кармана плоскую бутылку, наполненную напитком, а из другого кармана – несколько леденцов.
– Обычно я подкрепляюсь после купания, а сейчас – по случаю нашего знакомства, – картавил агент.
Он заглянул в улыбающиеся черные глаза Паши и рассудил: девушка дарит улыбку, значит, неспроста. А почему бы и нет? Он еще не так стар, стукнуло лишь сорок три. Разве он не может понравиться простой банковской служащей, которую только случай спас от ареста? Расправиться с девчонкой он всегда успеет, а пока жизнь есть жизнь!
Увлеченный такими радужными мыслями, Козырь не заметил легкого кивка головы Савельевой, обращенного к Виктору, который означал: «Приготовиться!» А вслух она произнесла:
– С удовольствием разделю с вами трапезу. Но давайте условимся так: вам, как мужчине, полагается до и после купания, а мне только после. Согласны?
– Конечно!
Козырь большими глотками опустошил почти стакан водки. По запаху Паша определила – самогонка. Закусив леденцом, он спросил:
– А где барышня живет? Одна? Чудесно! Значит, обедать будем вместе?..
Паша и Козырь вошли в воду. Виктор приподнялся. Но условленный сигнал не поступил. Действовать пока еще рано: близко купались двое молодых парней, нужно переждать. Такое обстоятельство раздражало Виктора, однако он привык проявлять выдержку. «Знакомые» вышли на берег, уселись на одеяло и громко рассмеялись. До Виктора долетели слова, сказанные Пашей нарочито громко:
– Мне не холодно, а вы согрейтесь! Мы еще поплаваем! Правда?
– Конечно, – не весьма охотно ответил Козырь. Агент выпил еще полстакана самогонки и опять закусил леденцом. Веки отяжелели, весь он скис.
– Окунемся? – лукаво предложила Паша.
– Может, на сегодня хватит? – Козырь посмотрел в лицо Паши. – В другой раз. А?
– Дело хозяйское, но я всегда выполняю обещание. А вы?
– Я тоже! Раз обещал – окунемся!
Козырь выпрямился:
– Ну, пошли?
Перед тем как прыгнуть в воду, агент задержался на берегу, оглянулся по сторонам. Парни ушли, а «спортсмен» на них не обращал внимания. От водки слегка помутило в голове, но он был не настолько пьян, чтобы показаться смешным в глазах симпатичной молодушки. «Нужно поскорей искупаться, рассуждал он, зайти по важному делу в полицейский участок, а затем в гости к этой…» С такими планами Козырь нырнул. И тут же за ним в воду бросился Виктор. На миг голова Козыря показалась над водой и сразу исчезла. Испуганными глазами Паша увидела появившиеся на поверхности пузыри. Почему так долго не всплывает Виктор? А он схватил за ногу предателя, резко потащил его на дно. От неожиданности Козырь захлебнулся. У Виктора от волнения тоже не хватало воздуха. «Десять… двадцать… сорок» – отсчитал он секунды и быстро всплыл. Негромко попросил приготовленный камень и опять нырнул. Виктор обхватил веревкой послушное тело Козыря. Тем временем Паша успела проверить содержимое карманов костюма Козыря. Деньги и часы она положила обратно, забрала лишь записную книжку. Крепко все увязав с камнем, она поднесла к берегу и, когда показался Виктор, бросила ему. Вещи пошли на дно к своему хозяину.
Дома подпольщики ознакомились с содержанием записной книжки предателя. В ней среди других записей значилось о прибытии в Луцк подозрительной девушки, за которой он следил до момента ее прихода на квартиру полицейского Обновленного. Тут же было дано краткое описание внешности девушки, которая «почему-то дважды отправлялась за город, в сторону ближайшего хутора». На листке записной книжки стояла дата: «1 июня 1943 года».
15. Одни испытания
Ядзя шла на маяк с очередным донесением. По моему совету она взяла с собой несколько старых вещей – кофты, платок, ботинки. Узелком Ядзя была недовольна, не хотелось ей нагружаться. А надо!
– В случае чего, скажешь, что идешь в село менять тряпки на продукты. А вот удостоверение, что ты жительница Луцка. Чисто?
– Где взяли?
– Бланк принесли настоящий, а печать я сам сделал.
Ядзя внимательно рассмотрела удостоверение и громко выразила свой восторг.
– Как настоящее!
Ядзя возвратилась и передала мне срочное задание. Нужна была новая карта с дислокацией военных объектов.
Савельевой я рассказал о наших новых заботах. Так уже повелось, что все оперативные поручения передавались для исполнения ей, а Паша уже определяла, кто сможет его выполнить лучше.
Когда я пришел к Савельевой, там находился член подпольной группы Олег Чаповский, который освободился из лагеря по документу на имя «Харченко».
– Что-нибудь новое? – спросила Паша.
Я посмотрел в сторону Чаповского. Паша поняла и сказала:
– Говорите.
Узнав о новом задании, она задумалась, а потом обратилась к Чаповскому.
– Сделаешь. Олег?
– Сделаю!
Двадцатишестилетнего Чаповского, киевлянина, высокого блондина с добрым лицом, любили подпольщики. Не скупой на шутку, он всегда вносил веселье. Юмор и находчивость унаследовал он от отца, старого большевика, рабочего обувной фабрики, которого в первые дни оккупации Киева расстреляли в Бабьем Яру. Жестокое известие пришло к сыну-красноармейцу в Ростов-на-Дону. По окончании артиллерийского училища Чаповскому присвоили знание лейтенанта. С того дня он мужественно сражался с врагами Родины в гаубичном полку стрелковой дивизии. В боях под Витебском полк потерпел поражение. Один дивизион пошел на прорыв вражеского окружения в направлении Ленинграда, другой, в котором был Чаповский, отправился ночью на юг. Коварный враг теснил храбрецов, ряды их редели. Оставшиеся в живых попали в плен.
Возле Овруча вместе с несколькими смельчаками он бежал. Однако Чаповскому явно не везло. Во время одной из облав его задержали и на сей раз водворили в Житомирский лагерь военнопленных, не подозревая о совершенных им ранее преступлениях против оккупантов. Однажды Олега с выбитыми зубами выгнали рыть яму. Узников заставляли готовить себе могилу. Им приказывали раздеваться и ложиться на дно ямы вниз лицом. Потом фашисты расстреливали обреченных в головы и затылки. Гора трупов росла…
Дрожащими руками, сознавая своё полное бессилие, копал Олег яму в ожидании своего череда. Но вот до уха донеслось: «Так и умрем? Нет!» Он увидел, как сильные руки двух пленников сбили с ног конвоира. Из захваченного оружия они открыли стрельбу по гестаповцам и полицейским. В наступившем смятении пленные начали разбегаться. Но куда? Вражьи пулеметы косили их со всех сторон. Были убиты два смельчака, напавшие на конвоиров. Пуля впилась в кисть Олеговой руки. Сбитый с ног, он вместе с другими был сброшен в яму. Озверевшие гестаповцы бросили туда мертвых и раненых и стреляли по ним из автоматов. Но Чаповский оказался под двумя трупами и избежал смертельной пули.
Яму гестаповцы не засыпали землей, она была не полной и поэтому они решили засыпать ее утром.
Ночь медленно таяла. Занимался рассвет. Мимо страшного побоища, от которого удалились даже два патруля, проходила старушка, жительница Житомира. Она услышала негромкий стон. Да, кто-то стонет. Присмотрелась. Глазам не верилось! В незакрытой яме она увидела трупы. Но что это? Немощный человек пытался выбраться из ямы. Кто это? Привидение? Боже!.. В страхе замерло сердце. Старушка трижды перекрестилась. Слезы застелили глаза.
– Вот идолы, что делают… И мой сын воюет…
Преодолевая страх, женщина подошла к краю ямы и помогла «воскресшему» освободить ноги, придавленные мертвецами. У локтя левой руки виднелась раздробленная кость. Лицо испачкано кровью. Напрягая остатки сил, человек с помощью милосердной женщины наконец поднялся. Она увела его в дровяной сарай, который находился во дворе дочери, что проживала неподалеку от этого страшного места.
Олег с волнением смотрел на чужую, но теперь ставшую ему самой близкой женщину. Кто она такая? Как величать ее? Ведь она пошла на риск, самопожертвование только из гуманных побуждений, ради спасения человека. Он мог долго и много раз повторять слова благодарности, но нужно ли это сейчас, когда вместо слов говорило благодарное сыновье сердце!
Несколько суток Чаповский просидел в сарае. С рассветом входила грустная женщина и перевязывала рану, приговаривая:
– Потерпи, сынок, в бинте мазь из цветка, сказывают люди, заживляет раны.
– Спасибо, матушка…
– Вот поправишься – отплати варварам.
Возле больного она ставила кувшинчик с молоком и ломтик хлеба.
– Выздоравливай, сынок…
Боль не утихала ни днем ни ночью, высокая температура вызывала постоянную жажду. Как-то вечером в сарай вошла возбужденная старушка.
– Сыночек мой, – взмолилась она – Несчастье! Зять объявился, видать, дезертировал. Когда доведался, что в сарае прячем тебя, приказал дочери немедленно увести отсюда, иначе грозится в жандармерию донести. Вот какая напасть!
Олега обдало холодным лотом. Стало страшно. Желание жить не покидало ни на минуту. Но выбора не оставалось. Он медленно поднялся и вместе со старушкой вышел из сарая. Она взяла его, обессиленного, под руку и повела знакомой тропой к реке.
– Пожалуй, сам не перейдешь, – прошептала сердечная женщина, когда они остановились на берегу.
Прижав к себе здоровую руку Олега, она вошла вместе с ним в студеную воду, бродом вывела на другой берег и повела дальше огородами.
– Там лес, – тихо прозвучал ее голос. – Бог тебя сбережет! – с этими словами старая женщина по-матерински нежно поцеловала воина в холодный лоб. – Иди, родной, с богом. Возьми узелок с хлебцем. Бери, бери, силенок-то немного…
Олег добрался до шоссейной Дороги Новоград – Житомир, переждал, пока прошел автотранспорт, пересек шоссе и оказался в лесу. Но странствовать долго не пришлось. Его задержали немецкие жандармы, доставили в Житомир, откуда вместе с другими военнопленными эшелоном отправили в луцкий лагерь, ближе к Освенциму. Возможно, печально бы сложилась судьба Чаповского, если бы не луцкие женщины-патриотки, которым удалось по поддельным документам освободить его из лагеря военнопленных.
Паша Савельева и Наташа Косяченко поместили Чаповского в больницу частного врача Залесского.
Вместе с Олегом Чаповским в больнице находился на излечении летчик Михаил Пономарев. Пятого июля 1941 года, выполняя боевое задание командования, он бомбардировал скопление танковой колонны и автомобилей в районе Нестерова, под Львовом. Появление в этом районе звена советских самолетов вызвало бешеный зенитный обстрел. «Иду на цель!» – спокойно передал по радио пилот Воронцов штурману Пономареву и развернулся влево. Два других самолета сбросили смертоносный груз на склады и скопления техники. Прямое попадание бомб причинило большой урон передовому эшелону немецких войск. Отбомбившись, самолет набрал высоту и лег на обратный курс. Неожиданно корпус самолета дрогнул. Машина загорелась. Левый мотор заревел, как раненый зверь. Пономарев почувствовал в ноге тупую боль. Мысли заработали с бешеной быстротой. Воронцов отдал приказ Пономареву:
– Выбрасывайся с парашютом!
– А вы, товарищ Воронцов?
– Приказываю!
Пономарева буквально вырвало с места, а Воронцов упал вместе с машиной возле села Пекалив. Раненый штурман очнулся в болоте. На помощь подоспели местные крестьяне, они перевезли его в клуню. Там, как могли, перевязали рану.
– Немецкий гарнизон близко? – превозмогая боль, спросил у молодого белокурого крестьянина Пономарев.
– В Млинове, отсюда недалеко.
После короткого совещания с доверенными земляками молодой крестьянин снял с Пономарева военное обмундирование, натянул на него штаны и рубаху из полотна, документы уничтожил. Так безопаснее.
Прошло три дня. Однако рана не давала покоя, гноилась. К исходу третьего дня Пономарев потерял сознание.
– Оставлять его в селе нельзя. Немцы узнают, и мы беды не оберемся, – сказал мужчина с редкой рыжей бородкой.
– А куда ж его девать? – сердито спросил белокурый парень.
– Его лечить надо, а как это сделать? Давай свезем летчика в Луцк.
– Для чего? – насторожился парень. – Ведь там немцев больше, чем здесь.
– Верно, а мы его не к немцам свезем, а в больницу. Скажем, мол, нашего односельчанина тяжелая хворь взяла, полечить привезли.
– Коли так…
На окраине Луцка широкоплечий, с редкой бородой крестьянин заволновался: что он скажет немцам? Кого везет на подводе? Мимо проходила высокая, повязанная темной косынкой, стройная женщина. Крестьянин ее робко спросил, не знает ли она, где находится больница, как туда проехать?
– Знаю, а что у вас случилось, дяденька?
– Да вот беда с человеком…
Наташа Косяченко узнала из торопливого рассказа крестьянина о происшедшем и вызвалась проводить больного. Она села на подводу рядом с ним.
– Если станут приставать, скажете, что я сестра больного.
Возле парка Шевченко подводу остановил немецкий жандарм.
– Хальт! Вер ист?[10]10
Стой! Кто это?
[Закрыть] Не понимайт? Пора знать великий дойче шпрахе[11]11
Немецкий язык.
[Закрыть]. Кого везете?
Наташа соскочила с подводы, нежно прикрыла рядном раненого.
– Брат заболел, третий день бредит, весь в жару.
Жандарм приподнял рядно с лица Пономарева. Опытным глазом определил: действительно болен, не врет девка.
– Чем болен?
– Не знаю, может, тифом…
– Проваливайт! Шнель! Шнель![12]12
Быстрее! Быстрее!
[Закрыть]
В больнице доктор Залесский определил Пономарева в палату тяжелобольных.
– Не беспокоитесь, поправится. Только нужно время и питание, – успокоил он «сестру» Косяченко.
Три месяца заботились о Пономареве, а когда он выздоровел, вошел в подполье.
…Днем я задержался в городе и не пришел к обеду, как обещал. Нина Карст нагрузилась картошкой, овощами и пошла с работы домой. У порога ее встретил Малаховский.
– Нехорошо женщине так нагружаться. Разрешите помочь? – Малаховский любезно взял хозяйственную сумку.
– Трудновато без мужа, но ничего не поделаешь. Война!
Нина сияла замок с двери и пригласила:
– Зайдете?
– С удовольствием!
Внимательно осматривал Малаховский комнату. Он искал любой предмет, который подтвердил бы подозрения о пребывании здесь постороннего человека. Агент прошелся из угла в угол, погладил по головке притихшего шестилетнего сына Рому, заглянул за шкаф. Никаких следов.
Если бы Малаховский поднял корзину с картофельной шелухой, наверняка обнаружил бы в ней второе дно и, кто знает, может быть, нашел бы там спрятанную «маленькую типографию».
– Комната у вас хорошая, – с ехидцей восторгался Малаховский. – Но вдвоем с малышом скучновато жить? – подошел к Роману: – Не боишься, когда мама уходит? Или дядя знакомый тебя веселит? А? Ну, почему молчишь? Как тебя зовут?
– Я сам играюсь, – сердито ответил Рома.
– Пойду. До свиданьица! Надеюсь, еще увидимся.
Из окна Нина следила за удалявшимся Малаховским.
Он засеменил по переулку и повернул за угол. Нина крепко расцеловала сына. «Посиди, я сейчас приду».
Карст пришла к Колпаку и спросила, где я.
– Еще не приходил.
– Предупредите, пожалуйста, Струтинского, что за моей квартирой следят, у меня ночевать опасно.
– Хорошо, передам.
– Забыла еще сказать, Савельева передавала, что завтра в шесть вечера возле моста Бема она познакомит Струтинского с одним человеком. – Помолчав немного, сказала: – Пойду, сынок дома один остался.
Карст поспешила домой. И вдруг у самого порога она увидела Ядзю Урбанович. Испуганно:
– Ты ко мне?
– Да, хочу у тебя переночевать. Комендантский час начался, к своей квартире не успею добраться, не возражаешь?
– Конечно, нет. Заходи. Как говорится, в гости ходишь, надо и к себе водить. Но у меня небезопасно. Сегодня здесь был тип один… Наверное, началась слежка.
– А может, не следует оставаться?
– Да куда теперь денешься. Все же женщина ты, подозрений будет меньше, мол, подруга меня навестила и задержалась.
– Остаюсь, документы есть, исправные они.
После ужина и недолгих разговоров женщины легли спать. Раздался резкий стук в дверь.
– Проверка. Открывай!
– Что делать? Согласно «новому порядку» на дверях висела справка, выданная полицейским управлением. В ней перечислялись жильцы, указывались фамилия, имя, отчество, год рождения. Все не указанные в поименованной справке безапелляционно забирались в полицейский участок. Такая перспектива мало радовала. Нина громко ответила: «Сейчас открою, оденусь». А сама принялась вываливать из гардероба белье, вещи. Ядзя легла на дно, Нина завалила ее сверху различными вещами. Выкрутила, на всякий случай, из патрона электрическую лампочку и открыла дверь. Немецкий жандарм и два полицейских выразили недовольство задержкой.
– Зажги свет! – скомандовал жандарм.
– Света нет, обещали завтра исправить, – спокойно ответила Нина.
Полицейский несколько раз повернул выключатель. Не горит.
– Кто здесь проживает?
– Я, Карст Нина Степановна, со мной шестилетний сын Рома.
– А еще?
– Больше никого.
Полицейские зажгли карманные фонарики. Золотистый сноп запрыгал по комнате. По всему было видно, Карст не вызывала у них интереса. Нина успокоилась. Но, когда полицейский небрежно приоткрыл дверцу гардероба и заглянул во внутрь, она замерла. «Сейчас начнется, какой ужас!» Однако испуг был преждевременным. Полицейские и жандармы устали, им предстояло побывать еще в домах целого квартала и не захотели рыться в старых вещах. «Малаховский не успел донести», – уверилась Карст.
Строго предупредив о суровом наказании за предоставление убежища посторонним, ночные гости удалились. Ядзя долго томилась в гардеробе. Нина не доверяла полицейским. Ждала их возвращения. Лишь под утро женщины уснули тревожным сном.
Мне передал Колпак то, о чем просила Нина Карст. Сказал он и о предстоящем знакомстве с человеком, который будет для нас полезным. Вначале я удивился такому свиданию, а потом подумал: раз рекомендует познакомиться Савельева, значит, так и поступлю. И вот к исходу следующего дня я направился к условленному месту – мосту Бема. Было без пяти минут шесть. Я осмотрелся вокруг – никого. Странно! Но ровно в шесть часов показалась Паша с парнем. Они подошли.
– Знакомьтесь, это мой друг, – представила Паша незнакомого. Он был невысокого роста, светлый, вьющийся чуб выбивался из-под фуражки. Голос у него мягкий, говорит неторопливо.
– Ящук Дмитрий, – протянул он руку.
Несколько минут беседовали о разном, а потом Паша напомнила.
– Так вот, Николай Владимирович, Дмитрий обещает достать несколько бланков удостоверений. Он это сделает завтра, но просит, чтобы их сразу вывезли из Луцка.
– Если они будут у меня завтра, немедленно их отсюда увезут. А кто их передаст мне?
– Я, – коротко ответила Паша.
Новый знакомый произвел на меня хорошее впечатление. Он оказался шофером местной редакции «Дойче украинише Цайтунг», где работает всего несколько месяцев. Из разговора с ним я понял, что он отрицательно относится к украинским буржуазным националистам. Ящук в первый же месяц войны был ранен, осколком снаряда ему перебило четыре пальца левой руки. Однако после выздоровления это не мешало ему водить машину. Сын волынского бедняка, он много натерпелся от кулаков, возненавидел их всей душой. А теперь еще довелось наглядеться, как они преданно прислуживают фашистам. Он искал знакомства с верными людьми, чтобы вместе с ними мстить фашистским захватчикам. Такой случай неожиданно представился. Однажды ему поручили снести в банк счета. Тут он впервые встретился с Пашей Савельевой. Когда он пришел сюда второй раз, заговорил с девушкой.
Паша узнала, что парень работает шофером в редакции. Были дни, когда они вместе проводили время. Дмитрий подробно рассказал о своей жизни и, доверившись, признался в лютой ненависти к немцам.
– Просто ненавидеть – это еще мало! – упрекнула его Паша. – При желании можно сделать и больше.
– Я понимаю, конечно, одной лютости мало, – четко произнес Ящук. – Но для того чтобы сделать больше, надо знать, как это сделать лучше.
Между Пашей Савельевой и Дмитрием Ящуком установилось взаимное доверие. К этому прибавилось и его хорошее отношение к девушке, которая ему нравилась.
О существовании группы Савельева ничего не сообщила Ящуку, но как-то поинтересовалась, печатаются ли в типографии бланки удостоверений.
– Да, но за этим цехом установлен строгий надзор.
– Очень строгий? – наивно переспросила Савельева и лукаво заглянула в чистые, как родник, глаза парня.
– Очень.
– А все же, может быть, несколько бланков удастся унести? – заискивающе улыбнулась Паша.
– Если это делать осмотрительно.
– Я надеюсь на вас, Дмитрий. Знаете, как они необходимы советским людям…
На другой день после разговора со мной Ящук условился встретиться с Пашей в шесть часов вечера у винного магазина. Там он передаст ей бланки.
– Так лучше, – заключил он.
В шесть часов жизнь в городе стихала. Озабоченные житейскими хлопотами, горожане предпочитали сидеть дома, меньше попадаться на глаза кичливым фашистам. Паша шла почти безлюдными улицами к месту свидания с Ящуком. Вот и винный магазин. Оттуда несся громкий мужском говор. Пошатываясь, из дверей магазина вышли двое прилично одетых пожилых мужчины. Лобызаясь, перебивая друг друга, они болтали о «райхе», «соборной Украине», «мудром Степане». Паша догадалась: это – националисты! Она знала, что руки этих и подобных им предателей народа в крови невинных людей, а в их карманах – деньги, полученные от немцев за грязные услуги.
Мысли Савельевой прервал шум приближавшегося «газика». Ящук резко затормозил машину, но мотор не выключил. Паша подбежала. Лицо Яшука вытянулось, светлые пряди волос выбились из-под старенького кепи. Паша не знала о проявленной Ящуком в типографии неосторожности, чем он и обратил на себя внимание провокатора. Тот увидел, как шофер долго, что-то высматривая, крутился в цехе.
– На твоем месте я бы девушку в кино повел, а ты здесь слоняешься, Митя.
– Раз не иду, значит, дело есть.
– Какое?
– Не твоего ума!
Провокатор пристально следил за Ящуком. Он вышел из цеха, но только для того, чтобы спрятаться и незаметно продолжать наблюдение. А Дмитрий по неопытности не разгадал хитрого маневра. Взял бланки, свернул их в узелок и вышел. Как только шофер удалился с небольшим узелком под мышкой, доносчик тут же позвонил в полицейский участок.
– Да, да, – доносил зеленолицый, – шофер взял бланки, только – что вышел. Машина уехала. Благодарю. Надеюсь. Стараюсь, стараюсь…
Сзади показался мотоцикл с двумя полицейскими. Ящук понял: за ним. А как же с Пашей? Ее, вероятно, успели заметить? И только в эту секунду он горько пожалел, что остановился на углу. Оставить Пашу здесь, самому скрыться, а по дороге выбросить «мельдкарты»? Нет! Дмитрий повелительно крикнул:
– Садись!
Сообразив, что с Ящуком стряслось неладное, Савельева, не задумываясь, вскочила в кабину. Машина резко рванула вперед. За поворотом открывался широкий проспект. Дмитрий до отказа нажал на акселератор. Полицейские неумолимо приближались. В зеркальце было видно, как один из них вынул из кобуры пистолет. Ящук с тревогой посмотрел на красивое лицо Паши с порозовевшими от возбуждения щеками. Мучила мысль: «Как ее спасти?» Кто мог ожидать такого исхода?
