Текст книги "Дорогой бессмертия"

Автор книги: Николай Струтинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Паша перевела взгляд на пожилую женщину. Она не знала, почему та оказалась здесь. У нее было такое доброе, материнское лицо.

Как тяжело видеть страдания советских людей! Невольно Паша забыла о своих личных переживаниях, только одно себе твердила: буду молчать. Ничего не знаю и ничего не скажу! Даже если будут пытать… Эти же люди терпят!

Но на третий день Савельеву выпустили. На все вопросы следователя она давала вполне вразумительные ответы. Работает честно, у немцев на хорошем счету. Никогда не давала повода для подозрений. Эти сведения не трудно проверить у тех, где она трудится.

Домой Паша не шла, а бежала. Что с мамочкой? Как она? Спешила и сама себе говорила, что всю жизнь будет видеть узкую темную камеру, грязный, сырой пол… Нет, никогда уже она не забудет замок Любарта!

24. Зиберт едет в Луцк

Вдоль шоссе, извивающегося меж холмами, то справа то слева маячили хаты под стрехой, запорошенные снегом. За ними стеной стояли безмолвные леса. А когда за поворотом машина взбежала на холм, перед глазами Кузнецова открылась неприглядная панорама. Многие хутора и села фашисты разрушили, и теперь они казались необитаемыми. Да, много горя причинили оккупанты. Живописный Волынский край стал грустным, опечаленным.

По асфальтовой дороге на запад неслись разноцветные «опели», «адлеры», «фиаты», мотоциклы и тяжелые грузовики. Николай Иванович всматривался в мелькающие лица немецких чиновников, коммерсантов, фашистских приспешников, спешивших укрыться с награбленным добром в более безопасное место. Какие у них растерянные лица! Какой кислый вид!

В отряд Кузнецов возвратился в полдень и тотчас явился на доклад к Медведеву. Он подробно рассказал о сложившейся в Ровно обстановке, усиливавшейся там панике. В конце беседы Николай Иванович высказал сожаление по поводу неудавшейся встречи с Эрихом Кохом.

– Самый подходящий момент был рассчитаться с ним, – сокрушался Кузнецов.

Сочувственно взглянув на Николая Ивановича, Медведев утешил его:

– Куда бы ни залетел этот черный ворон, все равно с ним свидимся! А пока придется заняться другим делом.

Кузнецов оживился:

– Каким, Дмитрий Николаевич?

– В Луцке свил себе теплое гнездышко такой же палач, как и Кох. У него звание громкое – генеральный комиссар Волыни и Подолии, группенфюрер СС генерал Шене. Слыхали о таком?

– Да, в Ровно приходилось слышать. Офицеры часто вспоминали о нем.

– Так вот, – Медведев взял карту, разложил ее. – До маяка, вблизи Луцка, – он ткнул пальцем в небольшой кружок, – вас будут сопровождать наши хлопцы. Маяк они устроят в двенадцати километрах от областного центра, в Киверцах, откуда будут поддерживать с вами связь. А в Луцк с вами пойдет Ваня Белов. Он смелый разведчик, до войны был шофером. Хорошо знает город, одно время в нем работал. Да, в помощь пошлем еще луцкую подпольщицу Нину Карст. Она располагает адресами конспиративных квартир и при необходимости свяжет, с кем понадобится.

Дмитрий Николаевич заложил руки за спину, помолчал минуту, чуть нахмурился:

– Не мне говорить, Николай Иванович, что генерал Шене заслуживает суровой кары. Но, кроме того, следует обстоятельно разведать обстановку в городе. В последнее время наша связь с подпольем нарушилась. Товарищи из подпольного обкома партии давно у нас не были. По нашим данным, в Луцке ведутся массовые аресты подпольщиков и сочувствующих им людей. Немцы многих выследили, арестовали. Положение тяжелое.

Кузнецов внимательно слушал Медведева, в его глазах заблестел огонек решимости.

– Я готов! – восторженно отозвался разведчик. – Пойду с Беловым и Карст.

– Вот и хорошо! Отдохнете, а с зорькой – в добрый путь!

– Нельзя ли отправиться сегодня ночью?

– Нет, люди должны подготовиться, – внушительно сказал Медведев. – Белову необходимо заменить документ. На всякий случай.

– Есть! Значит, завтра!

Партизан Володю Ступина, Юзика Куряту и Колю Бондарчука поставили в известность о том, что они сопровождают Кузнецова до Киверец, где должны организовать маяк для поддержания с ним постоянной связи.

В отряде лишь кое-кто знал о новом задании, полученном Кузнецовым. С ним ушли Белов и Карст.

Кузнецов в чине офицера гестапо и его ординарец Белов под фамилией Грязных вместе с близкой знакомой офицера – фольксдойч фрау Нинон Карст вышли на шоссе, остановили следовавшую в Луцк пустую машину.

– В город? – спросил Кузнецов немецкого шофера.

– Так точно, господин офицер.

– Подвези нас!

«Мерседес» мчался без задержки. Когда наступил зимний вечер, проверка документов на контрольном пункте усложнилась. Образовался затор машин.

– Давай в обход! – предложил Кузнецов шоферу.

Машина резко свернула влево, перебралась через мелкий кювет и по параллельно бегущей грунтовой дороге направилась к контрольному пункту. Вблизи него машина выбралась на асфальт и втиснулась в просвет, образовавшийся между часовым и «опелем».

– Куда прешься? Арестую! – погрозил патрульный.

Кузнецов неторопливо вышел из машины, поправил фуражку и убедительным голосом сказал:

– Прошу не сердиться, выполняю срочное поручение гестапо. А эти, – он указал рукой на скопившиеся в колонне, – успеют.

Для пущей важности Кузнецов вынул удостоверение на имя Пауля Зиберта.

– Прошу, господин офицер, проезжайте! – взял под козырек патрульный.

Вечерний Луцк был почти пустынным. Только на каждом углу маячили патрули. Падал мокрый снег. До комендантского часа оставалось еще сорок минут.

– Доберемся? – спросил Кузнецов у Нины.

– Да, недалеко.

Нина приняла решение – для первого случая устроить партизан на квартире знакомой вдовы Трощановой, где иногда останавливались немцы.

С широкого центрального тракта машина свернула на улицу Горную. Тихая и дугообразная улочка. Дома здесь стояли друг от друга на приличном расстоянии, в окружении палисадников и садов. В непогоду по улице проехать почти невозможно. Поэтому Кузнецов отправил машину, которую взял по дороге, и все втроем они пошли пешком. Шли молча. И от этого громче слышалось чавканье грязи.

– Вот здесь, – задержала Нина спутников у приземистого домика. Окна были плотно завешаны, но опытным глазом Кузнецов определил – внутри жизнь продолжается.

– Ваня, ты пока останься здесь, а мы с Ниной разведаем обстановку. Держи ухо востро!

Нина постучала в дверь. Тихо. Еще раз, но уже громче. Не спрашивая, кто стучит, сутулая женщина открыла дверь. На ее морщинистом лине появилось удивление, когда в мерцающем свете фонаря она увидела Нину.

– Вот те на, а я и не ведала, кто стучит! Проходи, – сухо пригласила хозяйка дома Антонина Петровна Трощанова.

– Я не одна, бабушка, со мной друзья.

– И друзьям не запретно. Озябла?

– Немного. – Нина повернулась к стоявшему чуть в стороне Кузнецову и попросила его зайти в дом.

Антонина Петровна завела нежданных гостей в большую комнату. На потолке выступали крупные балки. Создавалось впечатление, что вот-вот они рухнут. Все в комнате дышало убогостью: длинный непокрытый стол, пестрая картина из жизни вельможи XVII века, круглое зеркало на стене. В углу, под иконами, чадили лампады.

В комнату вошла среднего роста шатенка в больших роговых очках, сквозь стекла пытливо уставилась на пришельцев. Валя это была она – средняя дочь Трощановых, по-дружески обнялась с Ниной Карст и, не дожидаясь, пока ее представят немцу, подошла к нему, протянула руку.

– Здравствуйте! Присаживайтесь, пожалуйста.

Кузнецов слегка наклонил голову и пожал ее холодную руку.

– Капитан Пауль Зиберт, честь имею! – и лихо щелкнул каблуками. – Благодарю за внимание!

– Откуда к нам залетела? – игриво пропела Валя, обратившись к Нине.

– Отсюда не видать, – пошутила Нина. – Вот господина офицера привела к вам на ночлег. Не возражаешь?

Валя бросила внимательный взгляд на Кузнецова и улыбнулась:

– Ты-то при чем тут?

– Это мой… ну как тебе сказать, мы большие друзья…

– Ладно, ладно, не хитри! – перебила Валя. – А вы располагайтесь, – обратилась она к Кузнецову, – сейчас все приготовлю.

Валя Трощанова вполне прилично владела немецким языком и свободно на нем изъяснялась. Это обстоятельство помогло ей устроиться машинисткой в ревизионный отдел бухгалтерии генерал-комиссариата.

Кузнецов и Карст присели у длинного стола. Зашла младшая сестра Леля. В семье она удалась самой красивой: светлые волосы, голубые глаза, тонкая талия. Она бесцеремонно поздоровалась с Ниной и Кузнецовым, а сестре шепнула: какой интересный!

– Леля! – строго одернула ее Валя.

Но Леля не унималась.

– Это твой знакомый или Нинин ухажер?

– Да ты меньше тревожься!

– Ха-ха-ха… Ревнуешь? Успокойся, я ему не нравлюсь! – и Леля расплылась в улыбке, обнажив при этом ряд красивых белых зубов. На пороге комнаты она запела:

 
Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты,
Унесу я пьяную до утра в кусты…
 

Николай Иванович позвал Белова, и вместе они устроились в большой комнате. А Нина с Валей перешли в третью комнату, где старшая дочь Трощановых Нина вот уже несколько месяцев лежала в постели, прикованная тяжелым недугом. Весь мир для нее стал безразличным. На вопросы сестер и матери она отвечала односложно: «да», «нет».

Луцк еще был окутан предрассветными сумерками, а Антонина Петровна уже хлопотала у плиты. Она старалась угодить немцам, не гневить их. А во время завтрака даже спросила:

– Большевики сюда больше не вернутся? Правда, господин офицер?

Со строгим видом выслушав перевод, сделанный Валей, Николай Иванович ответил:

– О нет, матка. Аллен большевикен капут![16]16
  Всем большевикам капут!


[Закрыть] – и скороговоркой добавил: – Германия сильна, мы не оставим вас!

После завтрака Кузнецов и Белов отправились в город разведать обстановку. Возвратились лишь к вечеру. Едва переступили порог Трощановых, навстречу им вышла Валя и предупредила:

– Сегодня вам, господин офицер, будет веселее. В гости придет ваш коллега.

– Очень приятно. Кто именно?

– Работник генералкомиссариата, лейтенант.

– Рад познакомиться с вашим другом.

– Знакомым, – неловко поправила Валя.

– Знакомым, – в тон повторил Кузнецов.

Не успело небо почернеть, как появился лейтенант. Валя представила его Кузнецову.

– Вальтер Биндер!

– Пауль Зиберт!

За накрытым столом разговорились. Он, Биндер, весьма огорчен положением дел на фронте.

– Ведь так все хорошо шло, а сейчас мужественная армия фюрера истекает кровью, – нарекал Биндер.

Словоохотливый лейтенант выпил рюмку коньяка. Кузнецов лишь пригубил. Еще по одной. Еще. Биндер повеселел, стал очень разговорчив. Ему понравился капитан Зиберт – хотя он был старше чином, но вел себя, как равный.

Из рассказа собеседника Кузнецов узнал, что после ранения Биндера определили на работу в генералкомиссариат, где он вскоре занял должность начальника государственных имений. В последнее время изрядно выпивал и, как показалось советскому разведчику, в вине хотел утопить не высказанную им обиду.

– Выпьем, капитан? – прервал размышления Кузнецова Вальтер Биндер.

– С удовольствием! – улыбаясь, Николай Иванович чокнулся с Биндером.

Уставившись безразличным взглядом на бутылку, лейтенант изрекал:

– Скоро мы переместимся… Да… Не знаете, капитан? Нет? Канцелярия Шене уже на колесах. Ждем распоряжений, тогда и наша дислокация прояснится.

Эта фраза пока ни о чем не говорила Кузнецову. «На колесах», «прояснится»… Николаи Иванович выдавал себя за сведущего в этом вопросе человека и подчеркнул, что, мол, по последним оперативным данным, перемещение из Луцка произойдет не так уж скоро. Но в ответ раздалось разочарованное признание:

– Послезавтра вы разуверитесь в своих оперативных данных, капитан Пауль Зиберт!

– Почему именно послезавтра? – допытывался Кузнецов.

– Да потому, что в четверг сюда прибудет группенфюрср СС, и тогда начнется наше перемещение.

– Признаться, я в это мало верю, ведь наши дела поправляются.

– Поверьте мне, капитан, – перебил собеседник. – Вальтер Биндер, к сожалению, говорит чистую правду.

Только в эту минуту Николай Иванович обратил внимание на разноцветные колодки на груди лейтенанта. Они свидетельствовали о его воинской доблести… Да, у Биндера было очень глупое выражение лица. Лейтенант оторвал взгляд от бутылки, еще хлебнул глоток живительной влаги и мягким баритоном произнес:

– Помните, как у русских поют: «Что день грядущий мне готовит?..»

Николай Иванович слушал немца и представлял, как велико предчувствие его обреченности! «Что день грядущий мне готовит?» – повторил он слова из арии Ленского и по-дружески похлопал по плечу собеседника.

– Грядущий день и покажет!

Кузнецов и Биндер почти весь вечер проболтали. Биндер изрядно выпил и был не в меру словоохотлив. Он искренне сожалел о предстоящей эвакуации города и не совсем внятно повторял:

– Послезавтра, коллега. Послезавтра. Биндер говорит только правду. Вас обманывают, а я сказал правду.

– Может, заночуете здесь с нами? – предложил Кузнецов Биндеру. Но тот наотрез отказался, он должен очень рано быть на работе.

– А завтра можем встретиться здесь, ты мне очень поправился, капитан.

Когда Биндер, пошатываясь, ушел, Кузнецов и Белов легли отдыхать. Утром Кузнецов попросил Инну Карст связаться с подпольщиками и выяснить обстановку в городе.

Нина Карст узнала о произведенных арестах от Антона Семеновича Колпака. Он скрывался на конспиративной квартире и рекомендовал Нине в эти дни проявлять особую осторожность. Колпак рассказал о трагической гибели Измайлова и Баранчука, о заточенных в замке Любарта товарищах. О них пока не было ничего известно. В замок никому из подпольщиков не удавалось проникнуть, но ходят слухи, что заключенных пытают.

Оккупантам казалось, что с подозрительными лицами покончено. Значит, ликвидирована возможность появления партизанских листовок. Однако они появились. Население города узнало о развернувшихся боях на подступах к Ровно и Луцку.

Нина Карст вечером поведала Николаю Ивановичу и Вайе Белову о тяжелых испытаниях заточенных подпольщиков.

– В тюрьме страшно свирепствует один гестаповец, – делилась Нина. – Выглядит он так: длинное лицо, на лбу – большая бородавка.

– Фамилию знаете?

Кажется, Готлиб. Он работает в управлении гестапо, вечерами приезжает в замок Любарта, помогает там гестаповцам допрашивать. Если бы этого негодяя убрать. Но, к сожалению, сейчас некому…

– Надо подумать, – многозначительно промолвил Кузнецов.

Николаи Иванович и Ваня Белов пришли к одному выводу: для успешной разведки и других оперативных действий в первую очередь необходима машина. И занялись ее поисками. На помощь пришла Карст. Она познакомила Пауля Зиберта и Белова с шофером Игорем, который возил начальника арбайтзамта. Это учреждение находилось почти в центре города, недалеко от парка.

На следующий день Пауль Зиберт сказал Игорю:

– Есть желание поехать за город, полюбоваться природой, подышать свежим воздухом? Можете взять с собой жену.

Шофер с недоумением посмотрел на капитана. Что же, начальник арбайтзамта был занят, и Игорь мог располагать машиной.

– С удовольствием, – восторженно встретил Игорь затею офицера. – И моей жене, Стасе, приятно будет.

В веселом настроении Игорь, Белов, Кузнецов, Стася и Нина выехали за город. Машина взяла курс на Киверцы. Но не доезжая двух-трех километров, Игорь вознамерился повернуть обратно.

– Поедем прямо! – строгим тоном предложил капитан.

– Зачем?

– В Киверцы!

Игорь насторожился и готов был ослушаться офицера, но Кузнецов повелительно скомандовал:

– Никуда не сворачивать!

Забеспокоилась Стася. Она попросила объяснить, что все это значит?

На киверецком маяке шофер с женой были переданы партизанам. Машину перекрасили. На другой день Кузнецов и Карст отправились на ней обратно в Луцк. За рулем сидел Ваня Белов.

У контрольного пункта их остановили. Пауль Зиберт предъявил документы, и им разрешили следовать дальше.

Кузнецов тщательно собирал данные о группенфюрере СС Шене. Он был правой рукой Эриха Коха. Власть этого эсэсовца распространялась от Припяти до Буга. Николаю Ивановичу пока ничего конкретного о нем не удалось узнать. И после второй встречи с Вальтером Биндером также мало что прояснилось. Кузнецов и Ваня Белов на машине успели побывать в разных концах Луцка, однако все предположения о возможной встрече с палачом Шене не дали результатов. Он исчез прежде, чем его настигла карающая рука партизан. Больше не было смысла задерживаться в Луцке. Надо возвращаться в отряд. Мысль о возмездии над Кохом и Шене не покидала Кузнецова, он не терял надежды совершить его, если даже придется для этого проследовать не одну тысячу километров.

– Завтра возвращаемся, – сообщил Николай Иванович Белову. – Здесь нам делать больше нечего.

– А как же с Готлибом?

– Да, да, – оживился Кузнецов. – Пока есть свободное время, займемся им.

Проведенной разведкой установили, что Эрнст Готлиб состоит в чине капитана, является приближенным шефа гестапо Фишера. Обычно ровно в пять за ним в гестапо приезжала машина и отвозила в замок Любарта. Садист по натуре, Готлиб там упивался истязаниями заключенных. Ударить по голове и наблюдать, как человек падает в бессознательном состоянии, или бить по лицу каким-либо тяжелым предметом, резким ударом в живот сбить допрашиваемого с ног – не доставляло ему уже удовольствия. Куда с большим наслаждением он загонял иглы под ногти или щипцами вырывал их, пальцем ударял в глаз, после чего глаз вытекал, поджигал волосы на голове мученика… Своей изобретательностью в пытках он превзошел матерых палачей тюрьмы. Фашист Готлиб беспрерывно твердил, что все эти действия оправданы самим богом, так как господствующая арийская раса не должна проявлять малодушия к низшим неполноценным племенам. Их удел один – они должны быть убраны с дороги! А каким методом это сделать – не столь важно. Важно другое: убрать их необходимо как можно скорее.

Белову удалось установить – Готлиб выходит из замка в семь часов вечера. Его и решили взять во время возвращения из тюрьмы.

Тревожный зимний день растворился в сумерках, и от этого еще суровее стали на фоне белого покрова башни замка Любарта.

Как только от замка отъехал черный «опель-капитан», которого срочно отправил будто бы по распоряжению Готлиба офицер Зиберт, у ворот остановился зеленый «опель». За рулем сидел бравый солдат в немецкой форме. Ровно в семь у входа показался Готлиб. Он посмотрел по сторонам. Где же знакомая машина? Ваня Белов проворно открыл дверцу и вытянул в приветствии руку.

– Господин офицер, меня прислали за вами. Ваша машина неисправна.

Готлиб остановился. «Кто бы мог это сделать?..»

– Кто вас послал?

– Начальник отдела подполковник Краузе, господин капитан.

Готлиб подошел к машине, заглянул вовнутрь.

– Знаешь, куда везти?

– Знаю, господин офицер, в гестапо.

Только заревел мотор, к машине подошел светловолосый, рослый немецкий офицер.

– Едешь в город? – обратился он к шоферу и, получив утвердительный ответ, попросил подвезти его в центр.

– Если господин капитан разрешит, – кивнул шофер головой на Готлиба, сидевшего на заднем сидении.

– О, коллега… Хайль! – наигранно произнес Кузнецов. – Окажите честь! Капитан Пауль Зиберт! Спешу в гестапо, есть важные дела.

– Садитесь, капитан, нам по дороге, – сухо пригласил Готлиб.

Машина тронулась. Проскочив деревянный мост, Белов резко затормозил. Кузнецов в ту же секунду приставил пистолет к виску фашиста:

– Ни с места! Малейшее движение будет вам стоить жизни!

Белов ловко обезоружил фашиста, испустившего зловоние и затрясшегося, как в лихорадке. Ладонью Кузнецов зажал рот Готлиба, а потом загнали ему кляп и скрутили руки назад.

– Извините за неудобства, – иронически сказал Кузнецов. – Что поделаешь, такова наша служба.

Готлиб таращил глаза на Кузнецова и от волнения не мог сообразить, кто же рядом сидит: гестаповец или – о, не дай бог – красный агент? И словно почувствовав терзания пленника, перекрикивая шум мотора, Кузнецов внес ясность:

– Вы готовы ответить на вопросы, капитан?

В знак согласия Готлиб кивнул головой.

– Хорошо, отъедем в сторону, – предложил Кузнецов Белову.

Машина промчалась по окраинам Луцка и выбралась на шоссе Луцк – Киверцы. Все это время Кузнецов молчал. Отъехав семь-восемь километров, «опелъ» завернул на проселочную дорогу и углубился в лес. На маяк решили гестаповца не везти. Если он даст новые сведения о Шене, тогда они возвратятся в Луцк, а если нет, то сегодня же снимутся с маяком и пойдут в отряд.

Белов открыл дверцу, оглянулся. Вокруг тишина. Фашиста вывели. Он еле держался на ногах. Вынули кляп изо рта, и гестаповец глубоко вздохнул. Фуражка с эмблемой черепа криво сидела на взъерошенной голове, он весь дрожал и все же попытался храбриться:

– Зачем этот маскарад? Я и вы – офицеры немецкой армии, присягали фюреру! Кто вы? Почему мы в лесу? Я отвечу на все вопросы, но объясните, кто вы?!

– Вы просто не наблюдательны, – тихо говорил Кузнецов. – К счастью, я вам не пара – я советский партизан.

При этих словах видно было, как зашатался Готлиб. Кузнецов смотрел на него и думал: испытывает страх, а как же те, упрятанные в замке Любарта? И продолжил свои мысли вслух.

– Вы у многих отобрали жизни, причем, весьма изобретательно, а как жалко вы выглядите здесь!

– Я только солдат… Я выполнял волю фюрера!

– У нас мало времени, отвечайте по существу. Где сейчас генерал Шене?

– В Варшаве. Но это не точно…

– А точнее?

– Там…

– Когда должен возвратиться в Луцк?

– К сожалению, не успеет.

– Вы женаты?

– Нет. Но меня любит девушка.

– Трудно поверить! Разве может кто-нибудь полюбить такого изверга?!

Молчание.

– Гестапо получило приказ об эвакуации из Луцка?

– Да.

– Кто-нибудь уже распорядился о судьбе заключенных?

– Да, мы их… они будут…

– Расстреляны?

Молчание.

– Там же сотни, тысячи невинных юношей и девушек, пожилых и престарелых людей! За что же их расстреливать?

– Не всех… Но такой приказ… Сохраните мне жизнь! Сохраните!

Раздались один за другим два выстрела. Изъяв документы у гестаповца, народные мстители прибыли на маяк и оттуда с остальными партизанами направились в отряд.

Вскоре Николай Иванович Кузнецов вместе с партизанами Яном Каминским и Ваней Беловым направились на выполнение боевого задания во Львов.