Текст книги "Поцелуй кобры. По следу Кроноса"

Автор книги: Николай Шмелёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

– Что мужику оставалось делать – штукатурку отмачивать и картошку жарить. Жалко одного – «штукатуровка» разбавленная получится, а картофель, приготовленный на сале, будет иметь привкус гашёной извести.

– Эх, жаль, что варьете сегодня не будет! – выдохнул Лось.

От сногсшибательной новости, Дед поперхнулся. Изо всех сил пытаясь удержать выпитое, он строил страшные гримасы, в отчаянии выкатив глаза до упора – они чудом держались в орбитах. Дедуля покраснел от натуги, и не сдержав напора гидростатического давления, сквозь плотно сжатые губы, выпрыснул жидкость на лица окружающих, как из аэрозольного баллона.

– Помойтесь, ребята, – прокомментировал ситуацию Крон, не скрывая сарказма.

Сколько Крон на пытался разговорить сталкеров про несанкционированные выступления, они только отмахивались, да отмалчивались. Нервно мотая головами, в знак отрицания происшедшего, они строили гримасы, которые должны были дать понять заезжим, что это бред сивой кобылы – просто померещилось, кое-кому… Вот только Витьке Лосю всю ночь будут сниться шаловливые ручонки… «Да ты ведьма!» – притворно сопротивлялся он, как мог, смутно вспоминая средневековые рассказы о поведении суккубов. «Что ты – что ты, любимый! – шептала девица, теребя ладонью немытую и непокорную шевелюру Лося. – Кто же тебе в этом признается? Дурачок… Тебя всю жизнь будут стараться водить за нос, убеждая в обратном. Подобные признания, для трюков дешёвого кино и публики детского сада «Золотой ключик». Ну, и им подобных заведений, а также пупсиков, их населяющих». «Довольно лирики!» – старался Витёк показать себя рассерженным, сползая, обезоруженный, по стенке безвольной тряпкой. «Ты ещё руку подними, на беспомощную женщину…»

Сталкер, по прозвищу Чемберлен, отвёл Крона в сторону и, о чём-то долго шептал ему на ухо, как-будто боялся, что их могут подслушать. В итоге, от собственных рассказов, Чемберлен побелел, не умываясь, а Крон имел крайне обеспокоенный вид. Таких метаморфоз, даже старожилы этих мест, давно не помнили. Ещё сталкер рассказал, как они неожиданно появляются, каждую ночь и, практически терроризируют отдельных личностей. Хорошо, что не всё население, а население говорит, что нехорошо… Всю душу вынули, запихав страх, а он человек небольшой – чего брать-то?

– Кажется, нашлись беглянки! – сказал Крон, обращаясь к своей команде.

– А что у них?! – всполошились сельчане.

– У них? – удивился Крон. – А хрен его знает! И вообще – в каком это смысле? Нам, конкретно, надо их найти и вернуть. Правда, теперь непонятно – куда, так как получается, что они и так, у себя дома… А вот что у них – пусть остаётся с ними. Ну, насколько я, что-то понимаю в колбасных обрезках, какая-то часть, теперь, принадлежит и вам. Безвозмездно…

– Очень хорошо! – высказал Почтальон общее мнение, под одобрительные вздохи товарищей и даже, под радостные возгласы.

– Вы, больно-то не хорохорьтесь! – предупредил их Крон. – Лося – вон как закатали.

– Чемберлена, – поправил его Пифагор.

– И его, болезного, тоже…

Пришёл Цитрамон, принеся с собой большую бутыль лекарства. Его подопечные оживились, строя грандиозные планы на возлежание под покосившимся забором.

Комбат, порывшись в барахле, откуда-то извлёк банку кабачковой икры. Почти из глубин подсознания. Откупорив её и вывалив содержимое на тарелку, он с удовлетворением сказал:

– Не мясо, но всё-же!

Крон присоединился к трапезе, а заглянувший через плечо Доцент, брезгливо поморщившись, спросил:

– Вы что – капрофагами стали, чтобы пищу два раза через желудок пропускать?

– Ты чего имеешь против кабачковой икры? – взвинтился Дед, пасясь ложкой в коричневом вареве раньше того, кто открыл банку. – Любимая закуска рабочего класса средней полосы России Советского периода, когда они были не отягощены денежными знаками Государственного банка СССР. К тому-же, лёгкая и полезная…

– Дёшево и сердито! – подтвердил Бульдозер. – И для желудка не обременительно – как пришла, так же легко и ушла…

…

Утром следующего дня, оправившись от ночного застолья, Крон отправился на механизаторский двор, который встретил его запустением и скоплением старого хлама, валявшегося, где попало. Покорёженная и растащенная техника не оставляла сомнения в том, что это именно то место, куда он стремился. Синяя краска с тракторов «Беларусь» частично облупилась, и оголённые бока краснели ржавчиной. Вокруг не было ни души, как и чего-нибудь полезного, но всё-таки, Крону достался старый аккумулятор, наполовину ушедший в землю. Смахнув с ушей запылённую паутину, свисавшую лохмотьями, он прошёлся по ящикам, в поисках любого инструмента, который мог остаться незамеченным предыдущими экспедициями.

Добыв на механизаторском дворе ржавое зубило, Крон вернулся в лагерь и приступил к обновлению экипировки, способной помочь в дальнейших похождениях. Он порубил несколько электродов на куски, издали напоминающих крупную дробь, с острыми краями на месте обреза.

– Крон, я слышал, что рубленная картечь ствол царапает, – пристал к нему Бармалей, относясь к той категории людей, без советов которых, не обходится ни один мастер.

– Я не собираюсь возвращаться домой с трофейным ружьём! – зло ответил оружейник. – А этого ствола, на наши приключения хватит. Тем более, картечь на меткость выстрела не претендует: что кучкой, что в разнос – нам всё едино. Потом попробуем достать, что-нибудь, приличное.

– Где? – снисходительно и одновременно, с глубокой иронией, хмыкнул Комбат.

– Ком, я краем уха слышал, что с армейских складов не всё растащили, и что там есть секретный арсенал, – ответил Крон, не ведясь на провокацию. – Так – на всякий случай…

Кащей с Сутулым оживились, помня о том, что армейские запасы могут быть непредсказуемы. Особенно медицинские. Бульдозера посетила параллельная мысль, но с кулинарным уклоном, под девизом – «Армейская тушёнка не может надоесть – это сказки!»

Разбив старый аккумулятор от «ГАЗона», найденный, всё в том же дворе, Крон извлёк из него свинцовые пластины. Кислоты, в банках аккумулятора, не было. Она исчезла, похоже, в незапамятные времена, но это не сильно беспокоило умельца: нет, так – нет! Расплавив свинец в импровизированном тигле, Крон вылил содержимое в крупное сито, которое разместил над тазом, наполненным водой. Нервно потряхивая ситечко, он наблюдал за тем, как свинец проскальзывает сквозь покрытие, с переменной структурой плотности, чтобы, упав в воду, мгновенно застыть в ней кривыми шариками, напоминающие микроастероиды. Наконец-то он отложил приспособление в сторону и сказал:

– Дробь готова! Осталось только порохом разжиться, а ситечко Сутулому отдайте.

– Зачем? – удивился Кащей.

– Чтобы брагу процеживать, пока чая нет…

Кащей подозрительно покосился на Крона, потом на сито и неуверенно предложил:

– Может быть, порох самим сделать?

– Из чего?! – возмущённо воскликнул Дед. – Ну, уголь мы из патрона противогаза натрясём или в консервной банке веток нажжём, обмазав швы глиной, чтобы без доступа кислорода. Селитру из удобрений добудем – наверняка, что-нибудь осталось в сельскохозяйственных угодьях. А серу где взять?

– Радиация, – напомнил Доцент, цокая языком.

– Нормалёк – дополнительный урон! – утвердил Крон радиоактивную селитру. – Где серу взять? Вот это действительно проблема… Про капсюля я вообще молчу!

– Серу из ушей наковырять! – догадался Сутулый, обрадованно делясь с остальными своей сообразительностью.

Крон поперхнулся, от неожиданного решения и скривив губы в усмешке, вынес решительный вердикт:

– Думаешь, она без примесей? Так – все купаться! На два часа и, без заложенных ушей – не возвращаться!

На провокацию никто не повёлся. Сбегавший к доктору Бульдозер выклянчил у него грязно-жёлтый кусок химического элемент и несколько капсюлей, которые Цитрамон держал на чёрный день. Ещё док одолжил закатывающую машинку и коробку сырого пороха. Кащей тут же хотел высыпать её на пенёк и на спор поднести спичку, утверждая, что подмоченное взрывчатое вещество, ни за что не взорвётся. Крон отнял у него взрывоопасные материалы и посоветовал остальным не подпускать к ним, ещё и Сутулого, на всякий случай.

– Вы повторяете судьбу других! – поведал Крон коротенькую историю остальным. – У меня дома такое уже было, когда группа охотников, вот так же, высыпала коробку пороха на бетон и поднесла зажжённую спичку. Как им глаза не выжгло – остаётся только удивляться: и этому факту, и безалаберности обращения с опасными веществами. А так: и постриглись, и побрились, и брови выщипали…

Патрон получился неказистый; какой-то неаккуратный и, даже можно сказать, кривой. После пробного выстрела, стреляющего окутал плотный белый дым. Клубясь, как после легендарного выстрела крейсера «Аврора», дым кучной волной перемещался в сторону избушки, как в сторону Зимнего дворца.

– Там же бидон и Сутулый! – заверещал Кащей, хватаясь рукой за сердце.

Дед прислушался к гробовой тишине, стоящей внутри домика и сделал свой вывод:

– Криков нет, и стонов, тоже – не слышно.

– Значит – наглухо, – мрачно сказал Доцент, наблюдая за тем, как Сутулый с бидоном ползком покидает зону обстрела.

– Ну что же? – подвёл итог Крон. – Деревню мы ненадолго покидаем. А патрон был холостой…

– А может и навсегда покидаем, деревеньку, – возразил Комбат. Так что, в остальные патроны не забудь насыпать картечи.

– Дробь я насыпал, а здесь мы что забываем? – ответил Крон, начиная нервничать. – Наша дорога лежит дальше. Пора устраивать прощальный обед.

Сутулый с Кащеем держали бидон за ручки, позируя с ним напротив полуразрушенного коровника, как два дояра после утренней дойки, и не желали расставаться с надоем, ни за какие коврижки. Почтальон с Пифагором сбегали к торговцу, чтобы не раздражать хранителей неприкосновенного запаса, который, судя по лицам обоих носильщиков, таковым не являлся. Резервом – тоже…

Возвращаясь к «стартовой площадке», товарищи никого не ожидали на ней увидеть, во всяком случае, из числа вчерашних посетителей, которые разошлись по спальным местам только к утру, но ошиблись. Рядом с тлеющим костром, на спине лежал, в дымину пьяный, сталкер. Весь в грязи, он раскинул руки в стороны, предоставляя объятия приблудным монстрам. Гитара покоилась на его груди, упираясь закопчённым грифом в небритый подбородок, а баян стоял справа. Слева нашлось места для аккордеона, а на пеньке, для пары губных гармошек. Дребезжащий динамик транслировал Баха в миноре, на высокой патетической ноте.

– Хорошо отхлебнул, – то ли сочувственно, то ли завистливо сказал Бульдозер, вздыхая, так же, неопределённо.

При этом, он вздымал массивную грудь, незаметно переходящую в живот, который расширялся с грудью за компанию. Обильный пот, несмотря на прохладную погоду, тяжёлыми каплями стекал по его раскрасневшемуся лицу, как на полке в парилке.

– А может, он письмо из дома получил? – предположил Комбат. – Почти, как на фронт!

– Ну, тогда всё сходится, – пожал Дед плечами и посмотрел на военного невинным, почти равнодушным взглядом.

– Да нет, я имел ввиду обморок…

– А он не околел? – сочувственно поинтересовался Бармалей, с подозрением поглядывая на колоритную личность.

– Как собака, что ли? – усмехнулся Доцент, прощупывая пульс в районе сонной артерии. – Жив, курилка…

– Какие бы не были причины, а вот перегаром разит за версту – на обморок, если и похоже, то на пьяный, – добавил к сказанному Пифагор. – И на жизнь смахивает, хоть и непутёвую…

Почтальон ничего не сказал, а предпочёл молча располагаться у очага, подкинув в костёр пару поленьев. Остальные согласились с молчаливым решением и дружно готовились подкрепиться, перед дальним походом. Кащей внимательно осматривал бидон со всех сторон, но никак не мог избавиться от навязчивой мысли, что ёмкость повреждена. С каждым поворотом бидона, он с замиранием сердца ожидал увидеть пробоину, кровоточащую прозрачной жидкостью, как будто это у него предполагалось сквозное ранение. Состоянием здоровья Сутулого, Кащей даже не поинтересовался.

Спящего сталкера попытались растолкать, но он не желал просыпаться – ни в какую. Даже поднесённая под нос кружка не возымела должного эффекта.

– Я же говорю, что у человека, какие-то личные причины уйти в нирвану, – сказал Комбат, сочувственно вздыхая.

– Может быть, от него барышня к Лосю ушла? – смеясь предположил Крон, переводя грустный разговор в юмористическое русло.

– Деньги кончились, – равнодушно пошутил Бульдозер.

– Точно! – оживился Доцент. – У моего знакомого была девушка, Манька – Комета, как её звали в определённых кругах. Она зажглась яркой звездой, на его небосклоне, привнеся на него курорты, рестораны и прочие злачные места. Под южным солнцем, деньги испарялись быстрее, чем вещество настоящей косматой странницы. Затем, постепенно остывая, Манька – Комета показала приятелю хвост, исчезая в ледяной бездне.

Пифагор зевнул и подвёл итог рассказанному:

– У мужика, просто деньги закончились, чтобы по курортам мотаться и её за собой таскать, а северное солнце не греет, чтобы сверкать в его лучах… Это настолько банальная ситуация в современном обществе, что не просто никого не удивляет, но и оставляет равнодушным почти любого – приелось…

Свинцовые тучи опустились почти к самой земле и, создалось такое впечатление, что они задевали макушки сосен. Вдалеке ослепительно сверкнула молния и через некоторое время, раздался гром, звоном отозвавшись в ушах и в окнах домов, но ливень не начинался. Судя по всему и не собирался. Постепенно, к костру начали сходиться завсегдатаи «стартовой площадки», растирая помятые лица и протирая заплывшие веки. Кто растирал затёкшие конечности, кряхтя и охая, кто обходился без утреннего моциона, сразу же переходя к делу, минуя стадию приветствия. Никто, конечно, не утверждал, что утро доброе, но всё же…

Сутулый достал из тостера носки: то ли дымящиеся, то ли испаряющие избыточную влагу и вздохнув, сказал:

– Печку СВЧ бы сюда.

– Генератор скоро встанет, если не добыть горючку, – угрюмо процедил сквозь зубы Чемберлен, поджав губы в состроенной гримасе грустно-весёлого клоуна. – С факелами сидеть будем.

– Надо у Цитрамона перегонный куб позаимствовать, да горилки нагнать, – предложил Крон. – Из него отличное топливо получится. Развести, только, машинным маслом и всего делов – нам дым не помеха, а горшки не сгорят…

Такое рацпредложение, мягко говоря, не нашло поддержки среди местного населения. Ни одного одобрительного отзыва. Отрицательные рецензии хоть и не озвучивали, но посмотрели на рационализатора так, что будь на его месте кто-нибудь послабее характером, то ему, лучше бы было, добровольно закопаться в ближайшей траншее. Крон понял, что синтетическое топливо из угля, ему не по уму и не по плечу, а сегодня деревеньку придётся покинуть, на неопределённое время. Так что пусть аборигены сами заботятся о своём быте, раз грелка изнутри важнее комфорта снаружи…

Бледно-жёлтое солнце поднималось к зениту, когда на косогоре показалась шеренга сталкеров, уходящих за горизонт. Ветер гнал по небу редкие облака, подгоняя заодно в спину путников, а вместе с ними и опадающую листву, кружа ей в воздухе, как разноцветными фантиками от конфет.

Глава седьмая Памятник неизвестному сталкеру

Пеший переход несколько затянулся и требовал основательного привала. По бокам дороги потянулись брошенные фруктовые сады, украшенные жёлтыми и красными плодами и желание остановиться на отдых, становилось уже маниакальным.

– Всё – привал! – не выдержал Кащей, при молчаливой поддержке Сутулого, который, от изнурённости перехода, клевал носом, рискуя проткнуть себе грудь.

– Ладно! – согласился Комбат. – Действительно – пора перекусить.

– Мы только и делаем, что жрём! – проворчал Крон, опуская поклажу на траву.

– Без заправки даже железяки не ездят, – возразил Дед, сбросив рюкзак и что-то, в нём, разыскивая.

Выпрямившись, он растерянно произнёс:

– Стаканы в деревне оставили…

– Ни одной кружки? – сплюнул с досады Почтальон, отчаянно роясь в котомке и вспоминая случай, как с товарищем пользовались, для этих целей, вафельным стаканчиком из-под мороженого.

Стакан, тогда, расползался прямо в руке, вместе с содержимым, а пить из горлышка, он не умел. Памятуя прошлые события, было от чего придти в отчаяние.

– Ничего – сейчас организуем, – успокоил товарищей Крон. – Вам сколько посуды нужно?

– А у тебя здесь что – ларёк поблизости имеется? – в сердцах воскликнул Пифагор, гневно отводя взгляд в сторону.

– Зачем?

Крон встал, подошёл к яблоне, с помощью плодов, которой, сталкеры собирались восстановить нехватку витаминов, а заодно: кто закусив, кто занюхав плодами – подобрал с земли пару крупных яблок. Срезав макушку, он вырезал у каждого фрукта сердцевину, значительно расширив к краям удалённый объём. Удовлетворённый проделанной работой, он сказал, демонстрируя на вытянутых руках результат произведения этих рук:

– Пиалы.

Стоящее в зените солнце разморило сталкеров, повергнув в повальный послеобеденный сон. Кому уже снился дом родной, кому ещё что, а вот Бармалею не спалось. Какие-то посторонние звуки мешали предаться отдыху. Оторвав голову у рюкзака, он увидел единственную сидящую фигуру, явно пребывающую в раздумье. Это был Дед. Бармалей приподнялся над лежанкой и спросил медитирующего:

– Чего это там булькает, а Дед, как будто кто-то горло полощет?

– Это Сутулый с Кащеем спят – пьяные, – зевая, ответил Дед, даже не посмотрев в его сторону.

– Переверни их со спины на бок, – посоветовал Бармалей.

– Не получается. При попытке уложить пострадавших на бок, у них из уголка рта выливаться начинает. Они предпочитают захлебнуться, считая, что излишек не бывает и отдавать назад, уже полученное – принципы не позволяют. Сопротивление насилию идёт на подсознательном уровне…

Оба махнули руками и вернулись к своим занятиям, тем более, что остальные начали возвращаться к действительности. Предстояло ещё преодолеть с десяток километров до деревни «Мясиха». Стоило поторопиться, чтобы успеть добраться до ночлега затемно. Раньше деревня принадлежала колхозу «Путь коммунизма», и стоило ожидать того, что в нём можно чем-нибудь поживиться. Шестое чувство подсказывало о сохранности некоторого имущества, которое не успели растащить до конца. Значит, его кто-то охраняет. Нехотя, сталкеры поднимались со своих мест, зевая и разминая затёкшие конечности. Мягких перин, в действительности зоны отчуждения, не предусматривалось и об них никто не вспоминал, кочуя по старинке, но нет-нет, да и проскальзывает в быт сталкера нововведение времени. Оставшиеся в заброшенных домах матрасы старых хозяев, от сырости, давно уже пришли в негодность. Они слежались, став, как камни, а некоторые подверглись минерализации. Упомянутое нововведение, в виде белого пено и синего полипропилена были легки, удобны, но занимали много места, которого, как-всегда, не хватает. Крон потёр ноющую спину и в сердцах высказал всё, что он думает о неустройстве быта:

– Хоть бы гамак, какой, завалявшийся, чтобы поспать по-человечьи!

В закатных лучах уходящего, за горизонт, солнца, деревня встретила лёгкой грустью запустения. От предыдущего селения, она мало чем отличалась: те же развалины, та же видимость отсутствия жизни, тот же запах… Постройки бывшего колхоза располагались чуть поодаль, а изба правления находилась прямо посередине центральной площади деревни. В Красной избе нашлось место месткому, парткому и прочим заведениям, разбросанных по её углам. Прямо перед правлением стоял памятник Сутулому. Занесённые ветром: пыль, грязь, прошлогодние листья и прочий мусор – перемешались и скопились у памятника на плечах, грязными кучками доходя тому до ушей. От этого, сгорбленная фигура статуи, выполненная заезжим мастером-халтурщиком (может быть, даже шабашником – азиатом, судя по косвенным признакам), смотрелась зловеще, в красных лучах заходящего солнца. Сутулый, от неожиданности, выронил свою часть фляги из рук, раскрыв рот и не в силах произнести ни слова. Остальных попутчиков скрючило от смеха, как во время самых страшных припадков корчи. На их лицах её симптомы были выражены ещё сильнее, и создалась угроза всеобщего паралича, после посещения которого, миссия становилась невыполнимой. Отсмеявшись, сталкеры постепенно приходили в себя, утирая с глаз скупые мужские слёзы и облегчённо кряхтя. Сутулый, судя по трясущимся рукам, не на шутку испугался, не ожидая встретить на сопредельной территории памятник самому себе, которому место, в самый раз – на кладбище.

– На кого-то снизошло озарение, – прокомментировал ситуацию Доцент, вздыхая и не переставая изучать творение, потому что сил смеяться уже не было.

На крыльце правления появился тщедушный старичок, вероятно, один из тех, кто не пожелал покидать родные места, ни под каким предлогом, даже под самым благовидным. Даже рискуя собственной жизнью и ставя на кон личное здоровье. Динозавр, короче, которых осталось, не так уж и много.

– Здорово, робяты! – весело поздоровался деревенский старожил, приветливо помахав рукой.

– Здорово, дедуля! – в свою очередь, поприветствовали его сталкеры.

– Куда путь держим? – допытывался дед, лениво отгоняя веткой жимолости самых назойливых комаров, не желавших расползаться по болотам, залегая в берлогу на зимнюю спячку.

– Если бы мы знали, – ответил за всех Крон, тяжело вздыхая и с такой грустью, что старик сразу всё понял.

– А! Так вы сталкеры! Ищу то – не знаю что…

– Почти что так, – согласился Комбат, снимая рюкзак. – Нам бы перекантоваться одну, две ночи, да продуктами затариться.

– Ну, это все так делают, – пожал плечами дед. – Почти всё, что вам нужно – найдёте у меня, а ночевать можете, где хотите – не всё ли перед вами.

– Ещё один философ, – недовольно пробурчал себе под нос Доцент, скептически оглядывая окрестности и во всём видя подвох.

Дед представился Мастодонтом, и на вопрос, почему такое странное прозвище, ответил:

– Раньше, лет тридцать назад, я был такой же, как и вы – почти молодой, но опытный. Эти места я начал исследовать, сразу же, после их образования. Местным, как вы успели догадаться, я не являюсь, но ассимилировался с окружающей обстановкой. Сжился, как с чем-то родным и уже не мыслю своей жизни без привнесённой тоскливости зоны. Прошлое осталось позади и не всплывает в памяти, как нечто несуществующее, которого никогда не было. А так, как я уже в глубоко преклонном возрасте, то ваши побратимы называют меня Мастодонтом. Бродят туда-сюда и обзываются…

– Выглядишь молодцом! – с бравадой поддержал старика Сутулый.

– Угу, как череп мастодонта, – буркнул Кащей.

– Где связь? – покосился Сутулый на товарища.

– Да связь прямая. В музее череп лежит: что двадцать лет назад, что теперь – ничуть не изменился!

В процессе знакомства, происходившего в одном из помещений правления колхоза, выяснилось, что в окрестностях их собратья сталкеры появляются редко и только для того, чтобы затариться продовольствием. Поживиться в этих местах уже давно нечем и тропы старателей переместились ближе к центру зоны отчуждения. Но, в процессе событий, произошедших два года назад, всё изменилось и что сейчас происходит в уголках, которые раньше были обделены вниманием, никто не знает. Похоже и знать не хотят, потому что не ведают.

– Вот так вот! – подвёл итог сказанному Мастодонт. – Ищут ценности вдалеке, но стоило бы обратить внимание себе под ноги – вдруг под боком, что-нибудь есть?

– А что, такое может быть? – насторожился Почтальон.

– Вполне, – лениво ответил старик. – Раньше такого не было, чтобы фруктовые деревья вели себя неправильно. Разве – шальная альфа частица залетит издалека, да осядет на фрукте. Но это дело поправимо – помыл, как следует и всё. Ну, или почти – всё… А теперь! Появились растительные аномалии.

– Это как? – осведомился Пифагор, недоверчиво косясь в сторону Мастодонта.

– А так! – воскликнул старик, нервно подпрыгнув на месте. – Внимательно присматривайтесь к тому, что срываете с ветвей яблонь и особенно, груш. Остерегайтесь «Колбасное дерево», коих полно – повсеместно. Плоды на дереве похожи на спелые груши и не фонят. Самое главное – ешь, не хочу. Да и само растение, как фруктовое дерево – один в один.

– Тогда почему колбасное? – не понял Бармалей, проводя в дымящемся мозгу параллели фруктов и ливера, но, естественно, не находя их.

– Попробовавшего этих плодов сталкера – колбасит, не по-детски, – пояснил Мастодонт. – Правда, про смертельные случаи ничего не слышал, но всё-равно, приятного мало. Отличить аномалию от настоящего грушевого дерева возможно только одним способом – попробовать. Других отличительных признаков не наблюдается.

Товарищи, как один, схватились за животы, вспоминая чудные пиалы и возможные последствия, после их использования. Бульдозер, как все помнили, выпив последним, пиалой и закусил, смакуя каждое неудалённое зёрнышко. Он, при этом, ещё удовлетворённо причмокивал и утверждал, что плоды спелые, раз семена коричневые. Никаких побочных эффектов не выявлялось, как ни убеждал себя каждый сталкер и, мало-помалу, все успокоились, вернувшись к беседе. Мастодонта уже порядком развезло и он начал плести несусветную чушь, в которой уже не представлялось возможным отличить правду от вымысла. Движения старика всё больше отличались резкостью, а суждения аномальностью.

– Намедни заходили ко мне сталкеры, – продолжал рассказывать Мастодонт. – Они мне поведали о том, что в зоне стали появляться загадочные личности, не вписывающиеся в общую характеристику охотников за удачей. Например, «Чёрный турист». К сталкерам никогда не приближается, а разбивает свою палатку, чуть поодаль – в стороне. Атрибуты, которыми он пользуется, могут сильно разниться в описаниях, но неизменным остаётся одно – гитара, под аккомпанемент которой, турист горланит непотребщину, а точнее, неуместные в запретной зоне песни. Как рассказывали сами сталкеры: «Сидим в дерьме, чуть ли не по уши; ноги мокрые, а морды соседей по костру, уже до того осточертели, что если бы не боязнь остаться посередине псевдорая в гордом одиночестве, то давно бы поубивали друг друга – на хрен. Ни ноги, ни глотки – не просыхают. Неухоженность; всё плохо, а этот, как затянет, падла: «Как здорово, что все мы здесь, сегодня собрались!» Кто-то кричит, что пришибёт, со всеми вытекающими, кто-то угрожает карами небесными, а того уже и след простыл, как будто бы и не было его, вовсе. А настроение-то испорчено…»

– А сейчас, пятый отряд, в рамках художественной самодеятельности, споёт остальным прочувственную песню, – засмеялся Бармалей. – Часовым, на вышке не притоптывать и не прихлопывать… А так же – не подпевать…

– Да ещё, говорят, есть монстр «Турист», – продолжил Мастодонт, когда все отсмеялись. – Огромный горб напоминает рюкзак запасливого туриста, особенно издалека, когда они друг за другом бредут в тумане – цепочкой. Поступь у особей тяжёлая, а в шагах прослушиваются странные звуки слежавшихся бутылок, заполненных до краёв. В пении замечены не были, а смысл, во взглядах – отсутствует.

Товарищам ничего не оставалось, как только ещё раз посмеяться над рассказом, загадочно посматривая через грязные стёкла окна вдаль, за края огородов, где возможно, бродит один такой и только ждёт, как бы захрумкать на завтрак зазевавшегося сталкера, унося его утрамбованным в рюкзаке. Крон, заглядывая в недалёкое будущее, спросил Мастодонта:

– А что, дед, без света-то, небось – плохо сидеть?

– Чего, – от неожиданности заданного вопроса, старик не понял его постановки и на секунду опешил, – без какого света? Без электричества, что ли?

– Ну, да, – несколько растерянно, подтвердил Крон правильность его выводов.

– Да вы что – родимые! – умилился Мастодонт. – Поначалу, действительно было туговато, но теперь-то – каких только генераторов в магазинах нет. Закажи – любой доставят, коль самому ехать лень.

– А в деревне ещё кто-нибудь живёт? – осторожно поинтересовался Комбат, как будто его за это могли арестовать.

– Конечно, – хмыкнул старик. – В соседнем доме живёт Влас Скупердяй. Почти не вылазит из своего подвала. Что он там делает – не говорит, но за него рассказывает запах. Кому посчастливилось побывать в подвале, в один голос утверждали, что Влас из него бункер сделал – бомбоубежище, способное выдержать ядерный удар. Врут, поди… А меня он туда не пускает… Разводит живность, на огороде выращивает зелень, да картофель. Ну, как и все остальные, живущие здесь.

– А кто ещё есть в деревне? – нетерпеливо спросил Дед.

– Ну, кто ещё? – Мастодонт закатил глаза к небу. – Через дорогу – Петька Дроссель. Как вы поняли, большой мастер чего-нибудь отремонтировать. Запчастей – завались… Рядом с ним Гриша Недоделанный… Да вы с ними в процессе познакомитесь.

– Знаком я с такими мастерами, – усмехнулся Крон. – У нас на корабле, один такой был – имел два пакета запчастей, от наручных часов, которые уже не подлежали ремонту. Так и накапливается материальная база. Впрочем, зачем военному моряку часы? Всё делается по зелёному свистку и разбудят на вахту или построение, не переживай: кого пинком, а кого – шёпотом умоляя, ломая в руках шапку, но поднимут…

– А у него что – нибудь поиметь можно? – спросил Комбат, нетерпеливо теребя законченную пачку сигарет.

– Что именно? – не понял Мастодонт, отправляясь в нирвану.

– То, что можно приобрести в магазине или сельпо: хлеб, тазы, топоры и прочие помидоры.

– У всех можно, – сквозь сон ответил старик и уже больше не подавал признаков осмысленной жизни, отправляясь в длительную спячку.

– Председатель совета сталкерских ветеранов сломался, – сделал заключение Крон, прислушиваясь к равномерному храпению Мастодонта.

Старик причмокивал во сне, строя, время от времени, довольное лицо. Он ворочался, но, храпел на удивление ровно, как слаженно работающий двигатель трактора, бережно взлелеянный и регулярно подвергавшийся смазке. Уложив, после бурного знакомства, уставшего ветерана почивать на синтепоновую перину, товарищи решили прошвырнуться по деревне, в первую очередь – в поисках информации. Остальное, пока – было неважно…

Выйдя на улицу, Крон осмотрелся по сторонам, но, уже ничего не было видно. Даже луч света от фонаря, прорезав кромешную тьму ночи, казалось, увяз в чёрном месиве. Все остальные знакомства товарищи решили отложить до утра и присоединились к Мастодонту, разделив с ним небывальщину сладких грёз о светлом будущем, в котором не оставалась места теплящейся надежде на благополучный исход дела.

Утро вставало не торопясь, как будто не желая разгонять ночную тьму. Крон привык подниматься рано и нетерпеливо дожидался рассвета. В последнее время, несмотря на зрелый возраст, которому присуще старческая неторопливость, он приобрёл ещё большую нетерпимость. С улицы потянуло дымом печных труб – селение просыпалось. Через улицу буянил курятник, потревоженный ранним визитом хозяина, перепутавшего туалет с птичьим двором, а может быть, и целенаправленно свернувшего не туда, куда надо, чтобы не делать большой крюк с утра, которое, как известно, добрым не бывает. Курятнику вторил вороний гвалт, поднятый за компанию, а может, и за пернатую солидарность.