Текст книги "Любовь Муры"

Автор книги: Николай Байтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Поступаешь ли ты на работу? Если не приступишь, приезжай в Киев. Мне ты так нужна. Кажется, не видела тебя с год. Я бы хотела, чтобы ты сейчас почувствовала нежность, переполнявшую меня к тебе. Сегодняшней бессонной ночью, чтобы отвлечь от ненужных мыслей и желая доставить себе приятное, я вспоминала подробности наших первых дней в Мисхоре, вылавливала в памяти все детали их. Интересно, вспоминаешь ли ты когда-ниб. то время, именно в этом отношении? Кто бы мог предполагать, что одно-два случайно сказанных мной слова (по необъяснимой прихоти) так скажутся на моей жизни?! Нет, это всё же прекрасное качество – так неожиданно проникаться интересом к людям и целиком захватываться ими. Но вспоминая увлечение А.И., я умолкаю… и вяну. Голубка моя, не забывай и пиши мне.

19/V.

Моя голубка! Пишу в поезде. Сейчас особенно хорошо ехать, нет ещё летней духоты, а мелькающие виды радуют глаз первой зеленью. Фруктовые деревья в цвету. Люблю ездить, если б не было беспокойства о доме, я была бы удовлетворена по-настоящему. В поездке всё, что мучит и своей неразрешимостью (как недостижимое), и своей неналаженностью – на время сбрасывается, и это короткое освобождение даёт душевную свежесть. В Винницу – мой отправной пункт – прибуду в 10–11 вечера. Всё купе рядом занято провинциальной группой актёров. С интересом наблюдаю этот народ, у некоторых, особенно стариков, есть нечто от чеховских персонажей. Хорошо вот так ехать – в никуда – в ожидании всяких чудесных неожиданностей.

20/V. Вечер. Вчера с большим трудом нашла здесь ночлег. Сегодня уже успела разглядеть окружающее. Довольно порядочный и милый город. Кривенькие уличонки вливаются в большую, нарядную центральную улицу, по кот. идёт трамвай. Так интересно мельком схватывать особенности каждого нового места! Не хватает тебя, моя родненькая. Грустно. Так уж я привыкла за эти годы, моя Кисанька, что меня радуют только поездки в Москву. День мой здесь ещё не окончен. Сейчас отправляюсь на вызванное мной собрание.

13/VIII.

Голубонька моя ненаглядная, получила твоё грустненькое письмо, а я ожидала письма от тебя в выходной день. Сейчас очень поздно, но я должна написать тебе неск. фраз. Вчерашняя ночь была скверной – значит могу надеяться, что эта будет лучшей, поэтому могу лечь попозже. Ох, какая моя нехорошая жизнь, обстановка.

Кисанька моя, может быть мне удастся пойти в отпуск в конце сентября, сама я очень хочу идти в этот именно срок, по многим причинам, о кот. долго писать. Я ошиблась, Вера возвращается на работу в половине сентября. По-моему так. Я очень невнимательна, рассеяна и делаю иногда совершенно недопустимые вещи. Вот и здесь я писала что-то не то. Я буду делать всё возможное от меня, чтобы числа 25/IX уйти в отпуск. Но сможем ли мы побыть, вернее жить вдвоём?!

Полпервого и транслируют сладостную музыку Чайковского – 3-ю сонату.

Нет, солнышко моё, не могу больше писать, может быть, окончу завтра.

14/VIII. День. Улучаю минуту и кончаю письмо, хочу, чтобы ты поскорей знала о возможном сроке моего отпуска.

Я не представляю, как проведу это время. Пришлось снова прибавить свой долг – купила Идочке туфли и деми-сезон. пальто. И то и другое по заборн. книжке, дешевле, чем в обычных магазинах, поэтому пришлось не раздумывать, а покупать. За пальто, напр, заплатила 168 р. – оно большого размера, я хочу его отдать в переделку и подложить вату. Качество сукна – предрянное, грубошёрстное.

С переменой комнаты снова не вышло, нужна была доплата (3 тыс.), а комната чудесная. Это ещё в будущем. Обменивать комнату надо обязательно.

Очень печалят меня – мои волосы. «Восстановитель» восстановил только седину. Я катастрофически седею, но по-моему, такая расцветка мне у лицу. Увидимся – посоветуюсь с тобой по этому поводу.

Костик мне «удружил» тем, что в присланном наконец разводном свидетельстве оставил мне по паспорту свою фамилию. Теперь только судом я могу изменить её.

Кисанька моя, живу только мечтой поездки в Москву. Если ты только будешь там, обязательно поеду. Не знаю, как примирить Иду с бабушкой. В доме постоянные ссоры. Обе они хороши. Каждый по-своему прав. Обе грубы. Без меня они начнут драться. Мне больше жаль Иду, т. к. последствия сказываются на её характере.

У меня начинается самая горячая пора – ремонт и подготовка к конференции. Только мысли о Москве вливают бодрость…

17/VIII.

Как это так случается теперь, что у меня совершенно не хватает времени на самое необходимое. Не могу даже сказать, чтобы много времени отбирала машинка – у меня бывает работа нечасто. 10^ти часовой официально запланированный труд в учреждении – даёт свои результаты. Заговорила об этом, вырвав минуту для письма, дома накопляются горы недоделанного. Ида не помогает. Она или читает или где-то гуляет. Компания у неё нехорошая – Нина (соседка) заполнена только «мальчиками», а мне бы хотелось, чтобы она имела подругу с другими запросами. Ида меня не любит, она, конечно, привязана ко мне, как привязываются к своим обычным вещам, но нет отзывчивости, чуткости и даже простого внимания. Ей никогда не придёт мысль помочь мне по дому, а когда ей говорю об этом – она исполняет работу с таким нежеланием, что я предпочитаю выполнить её сама, тем более что её небрежность заставляет меня тут же переделать сделанное ею.

Сегодня я думала о том, что надо всю себя целиком заполнить Идой (я не могу жить ничем или кем-ниб. не захваченной) и решила, что могла бы отдать себя ей, если бы видела хотя бы немного больше внимания от неё. Скверно, что я в выходные дни перестала бывать с ней где-либо, – так складывается жизнь.

Трудно и пусто жить без захватывающих стремлений и только в моменты завоёвывания намеченного и ощущается сочность жизни.

И еще, сегодня же, с особенной остротой я думала о бессмысленности существующего. После смерти Петрусенко я чаще обыкновенного задерживаюсь на этом. Как нелеп закон природы – смерть. Самое страшное, что близкий человек утерян безвозвратно – так, как будто бы его никогда не существовало. И для сознания живущих ещё – это ужасающе жестоко. Хорошо не думать об этом.

Софа 20-го выезжает в Москву, и как я завидую ей! Просила позвонить тебе. Итак, до моего приезда приблизительно остаётся ещё с месяц. Мне необходимо за это время расплатиться с самыми «нахальными» долгами. Это долги по сотне-две многим лицам и составляют сумму около тысячи. Я никогда не была в таких безнадёжных тисках, в этих долговых путах. Но больше писать об этом не буду.

Моё положение хотя и маленького, но всё же администратора – прибавило мне много волнений.

Ты извини, любимая, за это тягучее письмо, наполненное стонами. Я не хотела этого, но вышло само собой. Все мои письма к тебе – теперь набрасываются наспех. Я помню то далёкое время (года 4), когда со вкусом, располагая гораздо большим временем, я могла доставить себе удовольствие, просиживая часы за объёмистыми письмами к тебе…

Спокойной ночи. Похолодало – я стала лучше спать…

28/IX.

Тебе знакомо, моя дорогая, это состояние, когда всё блекнет, окружающая обстановка становится противной, нудной, а своя жизнь ненужной. Нет ни стремлений, ни желания изменить, улучшить, по крайней мере, бороться за это. Нет смысла ни в чём. Я забросила свою работу, у меня просто нет сил что-либо предпринять. Я страшно устала. Последнее время, захваченная мыслями о поездке в Москву, я много суетилась, а сейчас совершенный упадок сил.

Ты спрашиваешь о причине, не пустившей меня в Москву? На проф. союзный съезд у меня был «гостевой» билет, а т. к. в дни съезда у нас должна происходить гор. конференция, где я руковожу одной секцией, то отдел отдал мой пригласит. билет. Мне должны были предоставить в Москве жильё и оплатить расходы по поезду. Последнее меня не задержало бы, т. к. железн. билет я уже приобрела, остановило отсутствие жилья. А я хотела было ехать, взявши за свой счёт отпуск (у меня ещё есть неиспользованный отпуск), но побоялась, что тебе доставлю заботы о приискании ночлега для меня. Как позднее оказалось – я разумно поступила, оставшись дома. Возвращаясь 23-го ночью домой, я на ходу соскочила с трамвая и повредила связки в ступне. 25-го и 26-го была на соцстрахе – не могла двигаться. Представляешь это положение, когда севши ещё 24-го на поезд (в этот день я ещё двигалась) уже 25-го я не смогла бы выйти из вагона. Сейчас с большим трудом дохожу к трамваю, но приехавши на работу уже не двигаюсь. Нога опухла, опухоль не спадает и это меня тревожит. Делаю горячие ванны и массаж. Сколько раз в жизни прыгала и всё сходило, а теперь на пути был столб и чтобы не хлопнуться о него я всю силу упора дала на эту ногу.

Как видишь, всё складывалось против поездки.

Не знаю почему, но меня ужасно огорчает твой переезд, хотя бы и временный, в Харьков. Особенно теперь, в дни обострённого междун. положения. Да и больна ведь ты. Нет, сержусь я на Олю за это. Она не должна была отпускать тебя. О родственных чертах ты говоришь правильно. А вот твоё «выкристаллизованное» отношение ко мне не внушает (извини меня) доверия, но об этом не будем говорить.

С тех пор как я не двигаюсь – вечера провожу дома. Это необычно. Но и дома радости мало. Мне следовало бы чем-ниб. по-серьёзному заняться, чем-то увлечься, но навряд ли хватило бы силы (физической) выполнить задуманное. Уже давно у меня возобновились прежние боли в желудке – это тоже обессиливает. Курю очень много – можешь презирать меня за это. Мало приятного в моём сегодняшнем письме. Плаксивое состояние.

Будь же здорова, родная. Как ты доехала, как перенесла больная рука путешествие? Нежно целую тебя. Сердечный привет Марье и Ольге Порфирьевнам. Любящая тебя Мура.

[Письмо Ксении. Без даты. Видимо, она не успела отправить, как Мура уже приехала к ней.]

Моя сестрёночка родная, опять теряю надежду увидеть тебя: – нет телеграммы о выезде, а уже 6-е.

И такое мрачное, безнадёжное письмо.

Что мешает тебе выехать? Неужели опять разболелась нога? Только бы добраться сюда тебе. Будем лечить её, греть синим светом. Даже если не сможешь ходить – лежать здесь будет тебе приятней, легче. Золотко моё, тебе необходимо хоть на время вырваться из своей обстановки. Чувствую это всеми фибрами души.

Или м.б. тебя остановили денежные соображения. Совершенно неожиданно тебе придётся заплатить 100 р. за Идусю – к ноябрю. Это снова выбило тебя из бюджета. Представляю себе.

Родненькая моя, возьми только билет в М-ву, а об остальном не думай, не заботься. На жизнь здесь хватит моих и на обратный путь достану. Я же писала об этом. Ведь приехать ты можешь теперь только в свой отпуск, нельзя упускать этого случая. Завтра, верно, дам тебе телеграмму. Не знаю, что сделать, чтобы ты приехала скорей.

Макс [муж Оленьки] возвращается точно 12-го: есть телеграмма от него. Хоть бы два дня побыть без него. Ол-ка уходит с работы и в начале ноября они вместе уедут в Ленинград, но к этому времени у тебя уже кончится отпуск. И главное, нельзя ещё месяц оставаться в таком ужасном душевном состоянии.

Так же как ты недовольна Идусей, я страдаю из-за Ол-ки. Моментами презираю её. И она уже сложившийся человек – ничего не изменится. А Идусины «гадости» могут пройти. Только старайся не стать с ней во враждебные отношения.

Приезжай же, моя ласточка родная – обсудим всё, всегда найдём выход. Обнимаю тебя горячо. Жду. Твоя Ксюша.

[На отдельном листке:]

Идусенька, моя дорогая, что стряслось с тобой, почему, за что ты так мучаешь свою мамочку. Я получила от неё уже несколько очень тяжёлых, грустных писем и мне до слёз жаль её.

Ты всегда была такой чуткой, доброй. Я не могу допустить мысли, что ты изменилась. Девочка моя дорогая, я очень люблю тебя и думаю, что не стала и для тебя совсем чужой. Послушай меня – пожалей мамусю свою, не огорчай её, слушайся. Ведь никто другой не заменит тебе её, не будет так любить. Напиши мне всё о себе и передай письмо через Муричку, когда она будет ехать ко мне. Ей, бедняжке, так необходимо отдохнуть.

22/X. 7 час. веч.

Дорогая Ксюшенька!

Дома меня ничто-ничто не порадовало. Ида не только не лучше вела себя, но возмутила даже соседей своим отношением к бабушке, она с ней дралась.

В школе тоже произошёл большой скандал. Учительница назвала её хулиганкой и снова стоит вопрос об её исключении. Ида, конечно, говорит, что в школе на неё «взъелись». Случайно нашла записку, кот. она собиралась послать мальчику. Пересылаю её тебе. Выражения до того грубы, что у меня захватило дыхание.

Я теряюсь и сейчас растерянно ищу какого-либо выхода. Его не нахожу. В часов 9 пойду к завпеду школы. А сколько было обещаний с её стороны и таких горячих, что я ей поверила. Её ни на час нельзя отпускать от себя и пока я в отпуску – всё время уделю ей. Боже, какое она никчемное существо!

Больше писать о ней не могу.

Как только получишь от Симочки деньги, отправляй их, пожалуйста, поскорей. Себе же обязательно оставь 100 р. Прошу тебя сделать это, чтобы я не отправляла их тебе по получении всех денег. Сейчас больше всего мне неловко за долг соседке (кот. я купила галоши). Ещё раз благодарю за всё тебя. Я знаю, что тебя никак не удовлетворило моё пребывание в М-ве, но, как ты сама видишь, мне не надо было ехать. Жаль мне и тебя и себя. Мы обе хорошо несчастны. Крепко тебя целую. Твоя Мура.

[Без даты.]

Дорогая Ксюшенька!

За все эти дни впервые выдался свободный вечер, и я села за письма. Тебе – это уж 4-е письмо по счёту. От Кати вчера была телеграмма – беспокойство о молчании.

Всё время или лежала или ковыляла в поисках работы (печатание). Я упала и повредила больную ногу. А сегодня опять грохнулась, да так, что Ида тянула меня домой. Такое впечатление, будто вывих в бедре.

О многом надо писать тебе, не знаю с чего и начинать.

На след, же день по приезде я продала на скупочном пункте за 500 р. Я поторопилась с продажей моли. Вечером же в детсаду я узнала, что есть покупательница, кот. приготовила за этот материал 800 р. (такую цену я всем говорила). Но уже было поздно. Большая вина в этом и Софы, она ей соврала, что была у мамы и мама ей якобы сказала, что я моль увезла в М-ву. Не вмешайся она в эту сделку, Вера Моисеевна собиралась идти ко мне за материалом. В общем о сделанном нечего жалеть, но Софина ложь мне обошлась в 300 р.

С самыми настойчивыми мелкими долгами я приблизительно рассчиталась (Луше, в школу, Рах. Моис., Жене). Рахиль Моис. была искренне огорчена моей «поспешностью» и желанием рассчитаться с ней. В воскресенье она была у меня с мужем, как будто бы он и возьмёт бостон себе на костюм.

Мне так неудобно перед Симочкой, сколько хлопот, волнений принёс ей этот «злополучный» отрез.

Ты напрасно, дорогая выслала 100 р. Как только получу их, – отошлю тебе обратно. Спасибо. Это я за ними шла на почту и упала, да так, что на почту уже не дошла. Ида шла на базар, вместе с ней вышли, и почти у ворот я свалилась.

Посылки давно отослала, сразу две. Повозилась с Ганниной – она была неплотно упакована, т. е. там что-то тарахтело и только по приказанию директора посылку у меня приняли. Я была совсем в отчаяньи. Ящик был плотно забит. При отправлении посылок в Харьков – учти это обстоятельство.

Ну вот, о деловом, кажется, всё.

От Иды я теряю голову. Она получала и сама писала дичайшие письма. Наполненные босяцким жаргоном. Прочитав их, я первый раз в жизни (не от физ. боли) была почти в обморочном состоянии. Моя чистая девочка может писать такие гадости. Что может быть подобно горю матери, когда она теряет веру в своё дитя?! Не легки эти дни.

О тебе тоже думаю с грустью и жалостью. Пусть пройдёт некоторое время, тогда, если захочешь, напишу об этом обстоятельней. Неужели нам всегда на расстоянии всё кажется лучшим? По крайней мере, этот приезд ещё раз подчеркнул, что не видя меня ты питаешь и нежность и теплоту, что исчезает при встречах. Это меня обижает. Я не хочу, чтобы ты думала обо мне лучше, чем я есть в самом деле…

[Без даты.]

Дорогая Ксюшенька!

Первые дни по приезде из Москвы мне не думалось, что твоё молчание меня так будет беспокоить сейчас. Мне представляется, что ты больна, что с тобой случилось что-то скверное.

Написала я Ол-ке с просьбой сообщить о тебе и не получая ответа совсем забеспокоилась. Поэтому напиши мне о том, что с тобой всё благополучно, а дальше если не хочешь – не пиши.

В нехорошее время ты перестала мне писать. Происходят ужасы с Идой. Она окончательно изолгалась, обманывает на каждом шагу. Дошла до того, что вместо школы она где-то гуляет. Нина на неё влияет самым пагубным образом. Сблизилась она с паскудной компанией. Ко мне стала относиться враждебно, а бабушку ненавидит. С каждым днём я чувствую, как она окончательно уходит от меня. Уходит куда-то в грязь, в нехорошую жизнь. Даже глаза у неё стали другими.

Может быть – это явления переходного возраста и если б мне удалось отдалить её от этой компании, – она могла бы перемениться. Но навряд ли.

Я измучилась. Всё-всё для меня теряет значение. Гибнет моё дитя. Ни ласки, ни уговоры, ни мои слова не действуют на неё. Где искать спасения?

12/XI.

Ксюшенька дорогая!

Неужели такой скверный осадок от моего пребывания, – что ты замолчала.

Вчера мне предложили ехать в М-ву делегатом от воен. д/учреждений н/гарнизона. Я почти отказалась. Завтра окончательно попрошу – назначить другого кандидата. Во-первых, никак нельзя оставлять Иду, а во-вторых, навряд ли ты хочешь видеть меня. От всего этого совсем грустно, что заставляет смотреть на мир ещё безнадёжней.

Работы привалило очень уж много. Я выделена ответственной за оформление выставки на Моск. конференции и совсем зарылась в присылаемых со всех концов нашего гарнизона материалах.

Материал Рах. Моис. не купила, и я по-прежнему в долговых тисках. Для подрабатывания теперь времени нельзя выделить. Нехорошо всё складывается. Мою Иду просто подменили: она отказывается продолжать учение («пойду работать»). В аттестате её за эту четверть – полно двоек.

3^ю ночь не сплю от кашля, – поэтому не удивляйся сумбурности моих мыслей.

Землетрясение 10 ноября – нас хорошо напугало. Я проснулась от сильных толчков и шума. Кровать подо мной балансировала, все мелкие предметы прыгали. Мы уже собирались выходить из дому. В многоэтажных домах толчки были гораздо ощутительней. Как сказывалось землетрясение в М-ве?

Если нет желания, не надо писать.

Крепко, как всегда, тебя обнимаю.

Попрежнему твоя Мура.

Привет Ол-ке, я ей купила ночные туфли и передам их с тем человеком, кто выедет в М-ву вместо меня. От Мар. Порф. я получила извещение о получении посылки.

[Без даты.]

На это письмо, Ксюша, у меня просто нет слов, обида душит и не даёт говорить. Но всё-таки надо сказать кое о чём.

О P.M., как будто бы выходит и правильно, но в то же время я чувствую, что это не так. Я всегда предпочитала жить более обеспеченной, но если и Пётр и Костик были бы достойными людьми, я бы с ними жила и была бы счастлива содержать сама их.

В Москву я ездила только ради тебя. Живи ты в глуши, я в пылу своего страстного порыва к тебе нашла бы и там тебя. В своё время я очень часто жалела о том, что ты не живёшь где-нибудь в Василькове, чтобы я могла каждый выходной день выезжать к тебе.

Мне сейчас безразлично, задумаешься ли ты над тем, насколько правдива я в своей обиде и поверишь ли ты, что моя любовь к тебе была и бескорыстна и глубока.

Никогда не предполагала, что ты так гнусно расценишь мою любовь к тебе. Было время, что я готова была отдать свою жизнь за тебя, жила только тобой.

Хотелось бы говорить ещё о моём отношении к тебе, но судя по всему – это лишнее.

Будь же здорова. Мура.

16/XII.

Дорогая Ксюша!

Не пишу, – потому что утеряно понимание.

С Идой так плохо, что хуже навряд ли может быть. К Кате не удастся отправить. Получила от Володи письмо, в кот. он говорит, что забрать теперь её не сможет. Временами она даёт мне слово, что примется за учение и перестанет хулиганить, но через день-два вызывают меня в школу и узнаю всякие гадости, от кот. я задыхаюсь. В след, четверти буду стараться перевести её в другую школу. Забрать её из школы – будет ещё хуже. Если она измениться к лучшему, – я напишу тебе об этом. А пока что, какой толк в более подробном освещении её нехороших поступков. Как будто бы «злые духи» вселились в неё.

Твоё письмо прежде всего злое и во многом неожиданно несправедливое. Прежде чем говорить о нём, немного отклонюсь в сторону. Я тебя принимала с твоими недостатками, хотя в этот приезд они и были мне особенно неприятны. Об этом я тебе тогда же говорила. Я была менее обычного внимательна к тебе и, может быть, более резко говорила о некот. вещах. И в этом была моя искренность, но, как вижу теперь, напрасная, т. е. ты не смогла понять меня. Это – придёт к тебе поздней.

А мне, конечно, при таком положении не следовало было выезжать из дому. Ни одной минуты, находясь в Москве, я не оставалась спокойной, я не могла дождаться дня отъезда, моя тревога немного улеглась только в поезде.

Неужели и это непонятно?

У тебя, именно у тебя произошла ломка и прежде всего она сказалась в отсутствии понимания. У меня происходят страшные вещи, я теряю своё дитя, а ты вместо дружеской поддержки читаешь мне мораль за прошлое. Причём мораль злую, ничего не изменяющую и не помогающую.

Конечно, – Костик – паскудная моя страница. Но сейчас ссылки на мои прежние отношения с ним – неуместны. Не знаю, удачно ли это сравнение, но это всё равно если б, предположим, Ида сейчас заболела воспалением лёгких, а ты бы меня стала докорять: «вот видишь, ты её летом выкупала в холодной воде, а зимой она заболела». И этот, может быть, даже твой оправданный упрёк ничем не мог бы помочь ни ей ни мне.

Неужели ты и раньше, в спокойном состоянии, могла бы написать мне такую фразу: «в своей лжи она подражает тебе». Уж очень сильно сказано. Ты просто всё стала «валить в одну кучу», чтобы больней и несправедливей ужалить.

Моя жизнь могла бы быть для Иды только образцом трудолюбия, честности, примером упорного труда над собой, но никак не действовать на неё разлагающе. Тебе известно, как я только своей волей, настойчивостью достигла образования, как постоянно стремилась к порядочному, как манила меня правда. Это – не ходячие фразы. Честное слово, я не догадываюсь, в чём и где ты увидела «лживость» моей жизни?

Пишу об этом не в оправдание себе. Может быть действительно «со стороны видней». Да только очень нехорошо, что до сих пор ты молчала.

Если я и гналась за внешним, то только в своих костюмах. А остальное «внешнее» меня не волновало. Стремись я к этому, моя жизнь протекала бы по-другому, мне жилось бы гораздо легче. И если у тебя не окончательно исчезло чувство справедливости, ты со мной согласилась бы.

Твоё письмо было послано не во время. Бывают в жизни человека такие моменты, когда ни в чём уж нельзя обвинять, т. к. все обвинения бесполезны (ведь упрёками прошлое не изменишь и не помогут они и в настоящем), а надо только действовать. Твои же действия могли бы сказаться в слове утешения, совета, и как эти слова были бы мне дороги. Обыкновенная человеч. чуткость и участие не должны были позволить тебе так написать мне в это время. Вот почему теперь твоё письмо прозвучало мне не «правдой», а отсутствием чуткости.

Извини меня за то неприятное, что написала здесь. Мне больно писать об этом, но ничего другого я никак не могу сказать. Пройдёт некоторое время, многое уляжется и тогда, если захочешь, я скажу иное. У меня нет нехороших чувств к тебе. Я свыклась уже с сознанием, что у меня есть опора – друг, а сейчас я «отвыкаю» от этого.

Если Ида хоть немного изменится, я напишу тебе об этом, а пока что радовать нечем. Где бы я ни находилась, что бы ни делала, – я полна этим своим горем.

Целую тебя. Мура.

[Письмо Ксении. Почему-то осталось неотосланным. А может быть, было Мурой возвращено?..]

Мурочка дорогая, ты знаешь, с каким невероятным трудом писала я всегда и теперь, когда, как ты говоришь, «утеряно понимание», делать это ещё труднее. Ты совершенно права, что «то» моё письмо было писано «не во время», что это было нечутко с моей стороны. Потому и молчала я так долго, что говорить ничего не могла. Но ещё раз прошу простить.

То, что ты говорила мне о моих недостатках было справедливо и ничуть не обидело меня и совсем не потому стали мне так тяжелы и неприемлемы твои «минусы». Видела я их очень давно и всё гнала прочь и при каждой новой встрече страдала от этого и понимала, что отношения наши далеко не правдивые, не дружеские. На этот раз стало совершенно ясно, что если бы я жила не в Москве, а в какой-нибудь «дыре», ты и не подумала бы приехать ко мне. Живя со мной, ты была поглощена устройством своих личных дел. А я всё лето ждала тебя, строила какие-то «воздушные замки». В течение нескольких месяцев ты писала мне, как невероятно мучает тебя долг P.M., что из-за этого м.б. придётся продать машинку. Я страдала за тебя, искала возможности помочь, а оказалось, что в это же время у тебя лежат непроданные два отреза… Перед отъездом ко мне ты видела, в каком ужасном состоянии находится Идуся и всё же оставила её ради своего удовольствия и ещё накануне отъезда ушла на ночь. Вспомнила я, как ты ругала, презирала и третировала К-ка и в то же время писала ему «навсегда твоя» и брала, требовала от него деньги. И ещё многое и многое вспомнила я такого, что позволило мне говорить о «лживости», несмотря на большие плюсы, о которых ты справедливо напоминаешь мне в своей жизни. Только волю, настойчивость в достижении своих целей я не отношу к моральным качествам.

Боюсь, что ты опять упрекнёшь меня в желании «ужалить» тебя. Нет, дорогая, говорю всё это с большой болью. В тебе я искала не «опоры», а «созвучной души», и слушать, чувствовать «диссонанс» мне очень очень тяжко самой.

Своё дитя ты не потеряешь, если отдашься ему всей душой, забудешь для неё всё и всех. Как ужасно, что её не хочет взять Катя! Ей нужно переменить не так школу, как домашнюю обстановку. Не знаю, как помочь этой беде!

Целую тебя. Ксюша.

23/XII.

Знаю, такой мой ответ не удовлетворит тебя, но я совсем-совсем не умею излагать свои мысли, как делаешь это ты.

1/I – 41 г.

В этом, 41^м году желаю тебе, дорогая Ксюшенька, обрести больше покоя, внутреннего удовлетворения.

Благодарна тебе за поздравление. О наших отношениях я сохраню самые нежные, тёплые воспоминания.

До 1938 г. ты была для меня во многих отношениях идеалом человека. Ты была моим светочем. В то время я много переняла от тебя. И тот дорогой для меня образ я буду хранить всегда. [Вот ещё указание на крупную ссору, которая произошла у них весной или летом 38-го года. Ксеня позже уничтожила толстую пачку писем – до мая 39-го (когда она к Муре приезжала). А может быть, писем было и не так много… См. также невнятный намёк на это в письме от 26.3.40.]

Последнее письмо отрезало пути к тебе. Я же думала, что шероховатости сгладятся и будут возможны простые дружеские отношения.

Откровенно говоря, меня удивляет, что тебе не противно писать мне. Ты уверена, что я так гадка, и продолжаешь интересоваться мной.

Идочка больше сидит дома. Переписку оставила совсем. Со мной начинает «дружить». Учится попрежнему плохо.

В моей жизни ничего нового нет. С мамой ещё труднее мне.

Как это ни странно, но к тебе, кроме обиды, кот. лишила желания говорить о себе, ничего другого плохого нет.

25/I.

Дорогая Ксюша!

Завтра, т. е. 26-го, я должна была выехать в М-ву на конференцию («О художествен, воспитании детей»). Думала «сюрпризом» явиться к тебе.

Конференция отложена на 3/II. Если ничего не изменится, 2-го выеду из Киева. К тебе приду 3-го или 4-го.

Мне досадно, что перенесён срок конференции, боюсь, как бы что-либо не помешало моей поездке. Для дела эта поездка будет мне очень полезна.

Тебя хочу видеть. Хорошо, что не остановлюсь у тебя – это меня не свяжет. После высказанных тобой мыслей я уже никогда не смогу чувствовать у тебя так просто, по-родному, как было раньше. И пришло же тебе подобное подозрение в голову!

26/I. У меня очень много недостатков, но среди них нет корысти, тем более в делах чувств. Подозревать меня в том, что я приезжала к тебе только потому, что ты находишься в столице – ужасная несправедливость! Против этого во мне всё восстало. Уж очень гадко ты оценила то, что было мне дороже всего – мою любовь к тебе.

Многие годы я горела к тебе большим, сильным чувством, и ты его начала губить ещё во время моей болезни. Позднее боль сгладилась, а теперь что-то произошло с тобой и ты решила сама покончить вот таким ударом.

Очень и очень часто, когда я чувствую с особенной тоской одиночество, а вокруг себя пустоту, я с удовольствием прибегаю к воспоминаниям о том прежнем времени, когда Ты была моим утешением и радостью.

Всё же, несмотря ни на что я по-родному отношусь к тебе. Рада, что увижу тебя. Постараемся отнестись попроще к друг другу и если нужно будем прямы и откровенны.

За многое я тебе бесконечно благодарна.

А может быть, ты не хочешь, чтобы я пришла к тебе, не хочешь видеть меня, – напиши. Это меня не обидит. Хуже, чем то, что было уже сказано тобой, не может быть.

Итак, дорогая Ксюшенька, может быть, дней через 10 я буду у тебя. Позвоню предварительно к Лидии Алексеевне, чтобы застать тебя.

Крепко тебя целую. Мура.

18/II.

Дорогая Ксюша, написала бы раньше, но хотела прежде отправить посылку. Только вчера удалось сделать это. В нашем почтовом отделении её не принимали (нашли, что ящик не прочен) удалось сдать на Зверинце. Я же нахожу, что ящик прекрасно дойдёт по назначению.

В ответ на твоё письмо скажу вот что: я не согласна с тобой. Правда, эти дни я часто задумываюсь о сказанном тобой и ищу признаков фальши в себе. Ты очень преувеличиваешь. Болезненно упряма в своих суждениях и ничто тебя не разубедит. Тем более, когда нет любви ко мне, чего, впрочем, никогда у тебя и не было.

При прощаньи ты очень нехорошо вела себя, незаслуженно, наконец. Этим только ты убедила меня в том, что ты уж очень равнодушна ко мне.

В М-ве я действительно была занята, но в первый свой приход я была полна тёплым чувством к тебе, но отклика в тебе я не нашла. В наших отношениях нет равенства. Ты превратилась в прокурора. Я всегда была тебе благодарна, когда ты раньше мне говорила о моих плохих проявлениях. Но это было раньше, когда я была уверена, что являюсь для тебя дорогим человеком.

Напиши мне про Оленьку. Передай мой привет ей.

От Идочки получила 2 письма. Ей, как будто бы, там хорошо.

Целую тебя. Мура.

7/III.

Дорогая Ксюшенька, самые разнородные чувства испытываю я, берясь за это письмо.