Текст книги "Георгий Седов"

Автор книги: Николай Пинегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Глава XXII
ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ

После Новоземельской экспедиции Георгий Яковлевич делал доклады в Гидрографическом управлении и Географическом обществе. Поместил в одной из распространенных газет статью с описанием летовки на Новой Земле. Сдал для опубликования в журнале «Записки по гидрографии» отчет об экспедиции.

Мысль о достижении полюса не покидала Седова. Он верил в себя, в собственное призвание, в правильность своего пути. И за успех своего дела Седов готов был пожертвовать жизнью.

Он говорил:

«Несомненно одно: полюс в соседстве с нами. Он играет какую-то роль в нашей жизни. Мы обязаны исследовать пространство между полюсом и нашей страной. Через полюс пролегают кратчайшие пути между тремя материками и кратчайший морской путь из Европы в Азию и в Америку. Я верю, что в недалеком будущем мы будем пользоваться этим путем. В течение трех путешествий на Север я видел больше свободного моря, чем льда. Но сразу ничто не делается. Первое, что нужно знать для плавания по Ледовитому океану, – это законы движения льда, и второе – район его движения, иначе говоря – расположение суши и моря. Так что же, начинать изучение с краю, не побывав в середине Ледовитого океана, у самого полюса? Или ждать, когда сделают это иностранцы?»

После знаменитого путешествия Фритьофа Нансена [18]18
  Нансен, Фритьоф (1861–1930) – норвежский исследователь полярных стран. В 1893–1896 годах предпринял путешествие к Северному полюсу на судне «Фрам>>. Около Новосибирских островов «Фрам» был затерт льдами и в течение двух лет передвигался вместе с ними. Нансен с одним из своих спутников Иогансеном оставили корабль и пошли пешком к полюсу. Им удалось достигнуть лишь 86°39′ северной широты.


[Закрыть]к Северному полюсу на судне «Фрам», всюду стал расти интерес к полярным областям.

До путешествия Нансена существовали в среде географов две теории о Северном полюсе. Одна группа географов высказывала убеждение в существовании «открытого полярного моря». Противники этой группы считали Гренландию, остров Врангеля и недавно открытую Землю Франца-Иосифа частями огромной оледеневшей суши, расположенной у полюса.

Нансен же своими теоретическими рассуждениями и особенно дрейфом судна «Фрам» доказал, что полюс окружен обширным, глубоким морем, покрытым вечными льдами, непрерывно движущимися по основному направлению с запада на восток.

После Нансена несколько иностранных экспедиций пытались дойти до Северного полюса: американец Уэлман в 1898 году, герцог Абруцкий в 1899 году, американцы Болдуин в 1901 году и Фиала в 1903 году. Все эти экспедиции к полюсу были неудачны.

В начале XX века задача достижения человеком Северного полюса, задача чисто научная, приобрела оттенок нездоровой сенсации. Склонные к ней буржуазные газеты превратили географическое понятие «полюс» в понятие финиша спортивных состязаний между представителями капиталистических организаций различных государств. Одним из наиболее настойчивых претендентов на достижение этого финиша оказался американский портовый инженер Роберт Пири. Начиная с 1897 года, он снаряжал, с короткими передышками, одну экспедицию за другой. И, наконец водрузив 5 апреля 1909 года американский флаг на дрейфующей льдине в районе Северного полюса, Пири телеграфировал президенту Тафту о «завоевании» полюса.

В том же году, незадолго до Пири, из Гренландии возвратился другой американец – Кук. заявивший, что еще в 1908 году, а следовательно первым, он достиг полюса. Кука осыпали почестями. Его принимали короли. Печать всего мира восхваляла героя Арктики. Пири, вернувшись, заявил, что Кук – лжец и что на полюсе он вовсе не был.

Разгорелась полемика. Спор двух путешественников, вскрывший действительную сущность их стремлений к полюсу, долгое время оставался нерешенным. Лишь через большой промежуток времени стало известным постановление особой комиссии, рассматривавшей путевые журналы Пири. Комиссия пришла к заключению, что сомневаться в достижениях Пири, бывшего в непосредственной близости' к полюсу, нет оснований. О притязаниях же Кука комиссия высказала мнение, что Кук, определивший положение полюса на глаз, но не астрономически, не может претендовать на точность. Подтвердить обвинение в подделке путевого журнала (выставленное Пири) или в сознательном искажении своего дневника комиссия не нашла оснований. Впоследствии экспедиция Мак-Милана, обследовавшая северную часть Канадского архипелага, отыскала эскимосов, сопутствовавших Куку при путешествии к полюсу, и выяснила, что Кук, отойдя на несколько дней пути от земли Эльсмира, фотографировал палатку, которая в его отчете фигурировала в качестве поставленной у полюса. Иначе говоря, обвинения Пири оказались основательными.

Едва успел замолкнуть спор между Куком и Пири, телеграф принес известие об открытии Южного полюса Амундсеном, а также о его намерении отправиться к Северному полюсу.

Все эти споры и сенсации, связанные с полюсом, имели отклик и в России. Было известно, что после всей полемики между двумя американцами остались все-таки неясности и сомнения. Сделанные при помощи секстана астрономические определения Пири и его вычисления оказались далекими от точности. Был ли он в самом деле на прлюсе?

Георгий Яковлевич склонялся к мнению, что Пири не сумел точно определить, где он находился. Во всяком случае надо было проверить. Известие о предполагаемом путешествии Амундсена подтверждало мнение Седова. Если бы полюс был определен с точностью, Амундсен отказался бы от своего предприятия. Седов решил не медлить и опубликовать свой план достижения Северного полюса.

9 марта он подал рапорт на имя начальника Главного гидрографического управления.

«Промысловые и научные интересы Северного Ледовитого океана начали привлекать к себе всеобщее внимание чуть ли не с X столетия. Первыми пионерами были в Северном Ледовитом океане промышленники, устремившиеся туда за богатой добычей морского зверя, а затем и путешественники с научной целью. Многие из путешественников плавали сюда для отыскания свободного морского пути на восток, многие – для открытия новых земель и физического изучения океана и, наконец, многие для открытия Северного полюса, чтоб разрешить мировую загадку как со стороны научных полезнейших наблюдений, так ft со стороны открытий. Человеческий ум до того был поглощен этой нелегкой задачей, что разрешение ее, несмотря на суровую могилу, которую путешественники по большей части там находили, сделалось сплошным национальным состязанием: здесь, помимо человеческого любопытства, главным руководящим стимулом являлись народная гордость и честь страны…»

Георгий Яковлевич на минуту отнял руку от бумаги и прочел написанное, взял новый лист бумаги и по-прежнему быстро, не замечая процесса письма, продолжал излагать свои мысли:

«… B этом состязании участвовали все культурные страны и только не было русских. А между тем горячие порывы у русских людей к открытию Северного полюса проявлялись еще во времена Ломоносова и не угасли до сих пор. Амундсен желает во что бы то ни стало оставить за Норвегией честь открытия Северного полюса, а мы пойдем в этом году и докажем всему миру, что и русские способны на этот подвиг».

Написал было: «Мы отправимся с Земли Франца-Иосифа», но зачеркнул – в рапорте это лишнее. Дальше – короткая просьба об отпуске для достижения полюса и водружения на нем национального флага.

Точка. Достаточно!

Он внимательно перечитал рапорт, расставил запятые, переписал начисто. Горел желанием сию же минуту подать рапорт начальнику. Чего медлить? Отрезать отступление – и все! Чтобы не было возврата. Тогда поневоле останется одна дорога – вперед!..

Быстро набросал проект объяснительной записки:

«Моя мысль ни в каком отношении не химера, она безусловно осуществима. Ледовитый океан привлекал к себе внимание чуть ли не с X столетия, а суровый Север грозил бедой отважным морякам. Однако опасности не остановили смелых: человеческий ум до того поглощен великой задачей, что разрешение ее сделалось сплошным состязанием для всех наций. В этом состязании участвовали все государства, даже сухопутная Австрия; не было только России. Горько и обидно! Амундсен хочет идти к северу в 1913 году. А мы можем пойти уже в этом году, если только русское общество захочет серьезно подумать о возможном достижении полюса именно нами, а не иностранцами, и поддержат меня. У меня намечен личный состав экспедиции.

Главная цель моя– _:достижение полюса как вполне определенной астрономической точки. Будет ли она установлена на льдине, плавучей или неподвижной, или в каких-либо других обстоятельствах – безразлично.

Во время экспедиции предстоит серьезная научная работа, и я приложу все старания эту сторону дела обставить возможно лучше. Но если, в крайнем случае, пришлось бы выбирать между достижением полюса во что бы то ни стало и производством научных наблюдений, то, говорю прямо, я предпочту первое.

Почему, несмотря на ряд отважных людей, стремившихся к полюсу, как Франклин, Нансен, Андрэ, Фиала и другие, он не открыт? Громоздкость экспедиций была одной из причин, мешавших их цели. Мои плавания в Северном океане убедили меня в том, что более скромные экспедиции всегда имеют больше шансов на успех, чем всякие иные. Мое мнение подтверждается мировыми опытами последних лет. Решение задачи стало возможнее и ближе к нам, чем раньше. Русский народ должен принести на это национальное святое дело небольшие деньги, а я приношу мою жизнь».

Так, готова и записка. Теперь – план экспедиции.

Это обдумано давно.

«В середине предстоящего лета экспедиция выходит из Архангельска в составе 14 человек и 50 собак. На Земле Франца-Иосифа предстоит зимовка, во время которой должны быть произведены гидрографические работы, астрономические и магнитные, а также изучение флоры и фауны этой земли. По возможности организуем метеорологическую и гидрологическую станции.

В 1913 году, как только наступит светлое время, идем к полюсу или на корабле или пешком по льду. В шесть месяцев, примерно с марта по сентябрь, необходимо достигнуть полюса и вернуться обратно или же, в крайнем случае, пройти в Гренландию, к Америке.

Корабль прождет у берегов Земли Франца-Иосифа или у границы льдов наперед определенное время, а если «полюсная партия» экспедиции не вернется к назначенному сроку обратно, то корабль уходит без партии домой.

В полюсную партию войдут четыре члена экспедиции с собаками, шлюпками, санями, нартами, палатками и двуколками, с лыжами или полозьями вместо колес. Экспедиция вернется не раньше осени 1913 года и не позднее лета 1914 года.

Обойдется она, по моим расчетам, от 60 до 70 тысяч рублей, то есть сравнительно дешево именно вследствие ее легкости. Надо заметить,

что экспедиция к полюсу. Циглера стоила до миллиона рублей. Нансена – почти столько же.

Самое судно должно быть грузоподъемностью 150–200 тонн. Разумеется, судно большей вместимости потребует немного больше затрат. Само судно обойдется приблизительно в 15 тысяч рублей. Провизия будет взята на три года. Собаки и их корм обойдутся в 1000 рублей. Геодезические инструменты, карты и книги – в 9 тысяч рублей; шлюпки, нарты, двуколки – в 500 рублей; аптечка, фотография и кинематограф —

в 1500 рублей и т. д.

Подробностей сметы не привожу.

Экспедиция продлится не меньше двух лет, и расходы по содержанию ее личного состава определяются в 15 тысяч рублей…»

Глава XXIII
КЛУБ НАЦИОНАЛИСТОВ

В те самые часы, когда Седов, находясь в здании Адмиралтейства, писал свои докладные записки, невдалеке, в той же части города, решалась судьба экспедиции к полюсу. Это происходило на Мойке, в клубе националистов [19]19
  Организация русских националистов состояла, главным образом, из крупных помещиков и капиталистов-черносотенцев, целиком поддерживавших внутреннюю и внешнюю политику царского правительства.
  «Национальные» лозунги этой организации были лишь ширмой, скрывавшей ее подлинное лицо.


[Закрыть].

В эти часы там всегда было людно: члены клуба в это время встречались за вторым завтраком. Клуб был устроен на английский манер. Строгая обстановка, удобные апартаменты, вышколенная прислуга, мальчики (бои) в куртках с пуговицами и позументами из чистого серебра, прекрасный повар.

Время завтрака окончилось. В одной из гостиных собрались влиятельные люди. В креслах и на диване сидели председатель Национального клуба гофмейстер Балашов, лидер националистов в Государственной думе Шульгин, издатель «Нового Времени» Суворин. В комнате стоял полумрак. На потолке, синем от отблесков снега, пробегали тени проезжавших саней. Беседа шла неторопливо, с паузами, необходимыми для наслаждения букетом старого капри и ароматом сигар. В такие паузы из соседнего биллиардного зала доносился глухой стук шаров, становились слышны оживленные выкрики и взрывы смеха.

Разговор начался еще в столовой. Суворин предложил создать злобу дня из путешествия на Север. Какой-то почти никому не известный капитан носится с планом экспедиции на Северный полюс…

– Очень забавно. И, пожалуй, не глупо. В наши подлые времена и Север – находка, – полунасмешливо-полусерьезно говорил Суворин, смотря на свет сквозь грани хрусталя. – Мне лично эта идея нравится. Лучше Север, чем разговор о конституции. Единственно смущает новизна. У нас не привыкли к таким сенсациям. Все-таки для подобных дел нужно какое-то покровительство. Хорошо, если б моряка поддержал наш Национальный клуб, а еще лучше – Государственная дума..

– Но, позвольте, полюс… Полюс как будто открыт? – заметил Шульгин. – Помните эту скандальную американскую историю с Куком и Пири? Кто-то из них, никак, добрался все-таки до полюса… А?..

– Это неважно. О Куке и Пири никто не знает. Я нарочно позвонил нашему маститому вице-председателю Географического общества Петру Петровичу Семенову-Тян-Шанскому. Он решительно утверждает, что Кук сочинил от корки до корки все свое путешествие. Относительно Пири у Петра Петровича не составилось твердого убеждения. Он не решается сказать, что Пири был на самом полюсе, но полагает все же, что где-то поблизости был. Ну, господа, если глава Географического общества не имеет уверенности в открытии полюса, то публике сам бог велел… Нет, это ничего. Меня скорее беспокоит другое: возможен ли вообще отклик на такое предприятие у нас, в сермяжной Руси?

Говоря все это, Суворин украдкой наблюдал за Балашовым. В самом деле, неплохо бы получить поддержку клуба. В конце концов это зависит от Балашова. Балашов же слушал внимательно, но в разговор не вступал. Только спросил фамилию моряка и после этого поднял брови, как будто что-то припоминал. Но после одной затянувшейся паузы он, вдруг поставив бокал на стол, сказал не без оживления и с очень значительным видом:

– Знаете, а идея в самом деле, кажется, неплоха. В дерзком предложении вашего моряка чувствуется что-то живое. Честное слово! Тут есть и вера в себя и в свое призвание, и жажда действия – как раз то самое, чего не хватает нам, собирающимся в этом уютном помещении. Вот, смотрите, человек спит и видит одно – поставить флаг где-то на мертвой и холодной льдине! Это – движение. Движение есть жизнь. А мы, мы ничего не жаждем. Мы хотим только сохранить существующее. Это неподвижность. Она опасна. Она грозит разложением. Нет, серьезно, над этим стоило бы призадуматься. Вот почему, мне кажется, именно нам следовало бы поддерживать подобные предприятия, хотя бы просто в целях пропаганды. Всякое живое дело вызывает симпатию. Симпатии будут не только на стороне дела, но и на стороне людей, ему помогающих. Мы явимся в облике радетелей народной чести, покровителей русской науки. Это неплохо. Это совсем неплохо, – убежденно повторил Балашов и допил бокал. – Что касается меня, скажу прямо: мне импонируют энергия и дерзость моряка. В его упрямстве видится уверенность. Такие качества встречаются не часто. Людей такого склада нужно использовать… Не правда ли, Василий Витальевич? – повернулся Балашов к Шульгину.

– Я говорил уже Михаилу Алексеевичу о своем взгляде на это дело, – отозвался Шульгин. – Из всего, что удалось узнать об этом офицере, я отметил одно: он из простонародья. Я не верю ни в какие возвышенные устремления людей такого сорта. Простой народ – отъявленный материалист! Очевидно, и ваш капитан мечтает о славе, о почестях и наградах… Пусть! Это нас не касается. Сама же мысль приковать внимание общества к путешествию на полюс великолепна. Для наших газет это клад. Каждый день можно заполнять полосы рассказами о борьбе с ужасной природой Севера и напоминать о подвигах прежних героев-исследователей. Все это прекрасный материал для отвлечения умов от опасных мыслей. Тираж наших газет, конечно, увеличится. Как ваше мнение, Михаил Алексеевич?

Суворин протер очки.

– Несомненно. За «Новое Время» я ручаюсь. Гордон Беннет снаряжал в Америке за счет своего «Нью-Йорк геральда» большие экспедиции в Центральную Африку на поиски Ливингстона. Он же финансировал и Де-Лонга в его путешествии к полюсу на «Жаннетте». Беннет был янки первого сорта. Он не только вернул все расходы, но, создав этими экспедициями громкую сенсацию, поднял тираж своей газеты на небывалую высоту.

– Так, может быть, Михаил Алексеевич, и вы пойдете по стопам Беннета? – вставил Шульгин. – Я говорю о финансовой стороне. Может быть, «Новое Время» примет на себя часть расходов на экспедицию, чтобы сразу поставить дело на твердую почву?

– Нет, нет, увольте! – замотал головой Суворин. – У нас, увы, не Америка. Там газету читают все, у нас не то. Беннету хорошо было снаряжать экспедиции: он ничем не рисковал. Доллары плыли и при удаче и при неудаче. У нас же еще неизвестно, как посмотрят там, наверху.

Минута молчания.

– Ну, это отчасти в наших руках, – негромко сказал Балашов. – Я припоминаю, штабс-капитан Седов – несомненно тот самый, теперь он капитан – делал государю доклад об одном из своих путешествий. Если это так то мне нетрудно будет поговорить о нем во дворце. И в Государственной думе мы можем располагать голосами националистов и, надеюсь, всех центральных партий. Нет, с этой стороны беспокоиться нечего.

Балашов задумчиво провел рукой по голове.

– Я, пожалуй, согласен с Михаилом Алексеевичем. Взять расходы на счет одной газеты, пожалуй, будет даже неумно. Дело приобретет характер частного предприятия. А мы заинтересованы в широком национально-общественном движении. Нет, разумнее открыть в газетах подписку. Пусть каждый чувствует себя участником национального дела. Да и для самого моряка пожертвования будут своего рода обязательством.

Было решено отвести в «Новом Времени» отдел для статей о будущей экспедиции и открыть прием пожертвований. Балашов обещал поговорить с царем и позвонить начальнику Гидрографического управления.

Глава XXIV
ДВА ВИЗИТА

Тогда Седов приехал в редакцию, Суворин был уже там.

Георгий Яковлевич смело вошел в кабинет Увидел за письменным столом человека среднего роста, средней наружности; лицо тоже среднее, незапоминающееся.

– Имею честь засвидетельствовать свое почтение. Капитан Седов.

– Очень приятно, рад познакомиться! Хорошо помню вашу статью о путешествии на Новую Землю. Только недавно мы говорили о вашей патриотической идее. Приветствую ваше мужество.

Георгий Яковлевич поклонился.

– Вы ни с кем не говорили о ваших проектах? Я имею в виду людей, имеющих отношение к современной печати.

– Нет.

– Очень хорошо. Нам, нашей газете, не хотелось бы уступить кому-нибудь честь быть первыми в поддержке этого начинания. В ближайшие дни мы посвятим большую статью вашему предприятию и, если вы не возражаете, откроем прием пожертвований на первую русскую экспедицию к полюсу.

Михаил Алексеевич Суворин, не отличался многословием и красноречием. Зато Седов легко брал на себя инициативу в беседе. Он стал горячо говорить о будущем Севера и необходимости его изучения. Суворин вставлял редкие реплики: «Скажите!» «Вот как!..» «Подумайте!»

Минут через пять, ощутив в рассеянной вежливости собеседника необходимость закончить визит, Седов встал. Но Суворин задержал. Задал несколько вопросов о прежних экспедициях, спросил, считает ли Седов возможным путешествие к полюсу на ледоколе. При прощании сказал, что ему очень приятно быть восприемником великого дела. Со своей стороны он приложит все усилия привлечь внимание к экспедиции со стороны влиятельных персон и членов Государственной думы. Поблагодарив за отзывчивость, Георгий Яковлевич откланялся.

Нелегко было сдерживать себя в беседе с Сувориным. Чуть не кричал от радости: «Неужели выйдет?.. Ох, страшно поверить!.. Не пустят в последнюю минуту… Нет, это невозможно. Кому может стать поперек пути этот поход?.. Разве нет в народе влечения к Северу?.. Все слушают рассказы о нем, как интересную сказку, завидуют, что побывал так далеко. А полюс?.. Только тупица не поймет величия победы над полюсом. Что делалось в Норвегии, когда Нансен не достиг его, а только придвинулся ближе других! Для встречи «Фрама» остановилась жизнь столицы… Конечно, полюс дается не легко. Все, кто шел к нему, – подвижники. Вот итальянец Каньи побил рекорд Нансена. Подвинулся к полюсу еще на десять верст. Победа стоила невыносимых страданий и трех человеческих жизней. Он и зимы настоящей не видел в своей теплой Абруцце, а тут сразу на полюс… Досталось бедняге. Это понятно… И также понятно, любой русский прошел бы дальше. И ты, конечно, пройдешь. Еще бы! Вся жизнь готовила к тому. Холод?.. Кто бегал в старой материнской кофте по снегу босиком, холода не испугается. Голод?.. Слава те, господи, поголодали на своем веку, не удивишь… Нас таких много. От Карпат и до Тихого океана веками шли точно такие же, рубя и сжигая под пашни леса, работая, воюя, побеждая природу и врагов. Такие же прошли на Север до

Ледовитого моря и осели на его берегах. Теперь последний прыжок – на Северный полюс… Был бы упор, чтобы прыгнуть, а за упорством в движении дело не станет… И вот наступил день победы… Придет с Севера невероятно уставший, но счастливый человек и скажет: «Победа!.. Полюс завоеван!..»

Погода с утра переменилась. Дул резкий ветер с северо-запада. Извозчик отворачивался от снежного потока, бьющего в лицо. Но Георгий Яковлевич не замечал уколов снежинок, не слышал уличного шума.

И день встречи с Сувориным, и следующий, когда вручил рапорт, и день выхода газеты со статьей о полюсе были самыми счастливыми днями…

А потом…

Первый укол, начало мучений ощутил при свидании с Вилькицким.

Внешне прием был очень радушным. Генерал даже поднялся с кресла, вышел из-за стола, жал крепко руку. Говорил благожелательно, был в высшей степени любезен. Таким его еще не приходилось видеть.

– Ваш рапорт – незаурядное явление. Поэтому и решил вас вызвать, приветствовать от всей души… Я рад, я рад – вот все, что я могу сказать. Мне особенно приятно, что блестящая идея достижения полюса выдвинута одним из моих офицеров. Вы знаете, я сам в продолжение десяти лет работал на Севере и с увлечением вспоминаю походы на Мурман и к Новой Земле… Очень, очень рад. Поверьте, все сим-патии с вами. Конечно, все зависящее от меня я сделаю, чтобы отпуск вам был предоставлен. Надеюсь, вы привезете, кроме наблюдений на полюсе, много ценных научных результатов экспедиции для нашего Управления. Будем ждать.

Весь разговор продолжался не больше десяти минут. Начальник спросил, каким путем направится экспедиция, намечен ли личный состав, когда предполагается отплытие и сколько потребуется денег.

Георгий Яковлевич начал было с увлечением излагать план движения к полюсу с Земли Петермана, но скоро по настороженно-чуждому лицу генерала понял, что вопрос предложен только из вежливости. В первую удобную минуту Вилькицкий перебил:

– Очень, очень интересно. Мы еще обо всем этом, надеюсь, услышим более подробно… Итак, позвольте пожелать вам всяческого успеха в организации столь трудной экспедиции. Надеюсь, после возвращения увидеть вас на прежнем месте… Извините, у меня тут кое-какие бумаги… Да, да! Всего хорошего!

Георгий Яковлевич откланялся и сделал «налево кругом».

«Надеюсь увидеть вас на прежнем месте…» Что это – обмолвка или насмешка?.. Человеку, который вернется с полюса, предложат место старшего производителя работ в Гидрографическом управлении? Опять в тот же заколдованный круг? «Можешь себе лоб разбить от усердия, можешь оба полюса завоевать, любой подвиг совершить, – но в конечном счете твоей судьбой распоряжаюсь я», – так, что ли, понимать?.. Или это намек: «Ничего у тебя, голубчик, не выйдет! Пошумишь – и останешься на старом месте наносить глубины на карту Аральского моря…»

Когда вернулся в чертежную, почувствовал – от всех несет холодком. Никто из офицеров не спросил, как обычно, зачем вызывал начальник, не возникли оживленные пересуды. Полная тишина. Три офицера, оборвав беседу у окна, направились к своим местам. Один Балакшин повернул было голову, но нахмурился и снова взял рейсфедер.

Георгий Яковлевич секунду постоял в дверях. Окинул взглядом всю комнату, улыбнулся, – лиц не видно, над столами одни прически и офицерские погоны. Сел на свое место. Закрыл лицо рукой, задумался. Потом откинулся на спинку стула, обвел веселыми глазами чертежную и спросил обычным звучным голосом:

– Кто, господа, был на премьере в Александринке?..

Отозвался опять-таки один Балакшин.

Минут через двадцать поднялся. Выходя в коридор, сделал глазами знак Балакшину. Тот догнал Седова около библиотеки.

– Ну?.. Как рапорт?

– Принял. Говорил разные приятные слова, но морда кислая, а под конец съязвил… Ну, это неважно. Важно – рапорту дан ход. Самое главное сделано. Отступления нет… А ты как, решил? Идешь со мной?

– Конечно, иду. Но, знаешь, сию минуту сказать бесповоротное «да» я не могу… С женитьбой плохо получается. Надо как-то договориться с невестой. Если жениться до экспедиции – согласится ли остаться соломенной вдовой? Отложить – сам буду неспокоен. Вот и колеблюсь. Надо как-то по-хорошему, а как – не знаю. Понимаешь, ведь женитьба все-таки судьба всей жизни.

– Ну-ну, решай. Место помощника пока за тобой. Только так надо решить, чтоб потом назад не оглядываться. Чтоб было чисто за кормой. Все мысли только вперед. А что там, – Седов показал головой в сторону чертежной, – что-то там без меня говорили?

– Представь, откуда-то узнали про рапорт. Конечно, говорили и про рапорт и про тебя. Не знают, что и я собираюсь… Разное… Чепуха, ты не думай. На всякое чиханье не наздравствуешься. Знаешь, как к нашему брату относятся! Теперь тебе об этом можно не думать.

Георгий Яковлевич пожал плечами.

– Очень мне надо!

Он внезапно схватил приятеля, сильно сжав, чуть приподнял и снова поставил на пол.

– Нет, ясно ли ты понимаешь, что дело начато! Так или иначе, на Север я вырвался! Осознал ли ты это, ну скажи, понял ли все?.. Ведь к полюсу идем!

– Ну, понял.

– Тогда давай ура! Три раза. Шепотком.

Вечером того же дня к Седову зашел ничего не подозревавший художник. Не успел еще раздеться, Георгий Яковлевич огорошил его:

– Кричите «ура», да громче!.. Ну, кричите же, говорю я вам!

– Но, позвольте, в чем…

– После, после! Кричите, потом скажу… Вот так!.. Ну, теперь слушайте. Идем на полюс! Понятно?.. Нет, нет, это не шутки…

И Георгий Яковлевич рассказал о статье в «Новом Времени». Ее уже пишет композитор Иванов. Статья появится завтра. Газета объявит подписку. Принят рапорт об отпуске со службы для достижения полюса.

– Идете со мной? Приглашаю вас первого. Берите и вы отпуск из Академии. Только имейте в виду: без полюса мы не вернемся!