Текст книги "Месть убитого банкира"

Автор книги: Николай Новиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Лавкин стоял у двери, одобрительно кивая.

– Не может? Ну что ж...– Настя с огорчением вздохнула.– А ты не знаешь, он после работы поедет домой?

– Понятия не имею. Если не сможешь приехать, скажи, где будешь. Я передам Сереге, он подскочит.

– Нет, Боря, спасибо. Я сама его найду, когда нужно бу-дет. Извини. До свидания.

Павлюкович повернулся к Лавкину.

– Положила трубку. Не хочет приезжать. Сказала, что сама найдет его, когда будет нужно.

– Ясненько. А о чем ты понятия не имеешь?

– Домой он поедет или нет. Откуда я знаю?

Лавкин внимательно посмотрел на Павлюковича, отметил про себя подозрительное нетерпение в его глазах и вспомнил жесткий голос Сафарова: "До конца рабочего дня ты контролируешь ситуа-цию, Валерий. Очень плохо, если будет утечка информации. Не маленький, должен понимать." Еще бы не понимать! Он приобнял корреспондента, легонько подтолкнул к двери.

– Пойдем со мной, Боря. Есть для тебя заданьице.

– Я же все сделал, Валерий Петрович...

– Еще не все, Боря, еще не все.

Он привел Павлюковича в комнату секретарши, усадил в кресло. Аля не удивилась, а ужаснулась, увидев, как шеф обни-мает не самого уважаемого своего сотрудника. В редакции твори-лось что-то странное, такое, о чем и подумать нельзя было раньше! Главный Чекмарева без конца вызывает, о чем-то шушука-ются, потом Чекмарев исчезает, появляются незнакомые люди из "ДЕГЛа", а Лавкин начинает бегать по лестнице... Павлюкович, который к двери кабинета подходит на цыпочках, влетает в каби-нет без разрешения, теперь еще и это... Что происходит?

– Аля, присмотри за Борисом, он мне понадобится с минуты на минуту. Никаких звонков, отсюда – никуда.

– Валерий Петрович, мне статью надо сдавать, в плане за-гонного номера стоит,– жалобным голосом сказал Павлюкович.– Может, я у себя побуду?

– Статья подождет! Сиди и жди. Мы живем по законам воен-ного времени, шаг влево, шаг вправо – увольнение,– сурово пре-дупредил Лавкин.

– Это не военное, а совсем другое время,– пробурчал Пав-люкович.

– А я сказал – военное! В широком, понимаешь, смысле сло-ва! Отсюда ни на шаг!

Лавкин плотно закрыл за собой дверь кабинета, подбежал к столу, схватил трубку телефона.

– Это Евгений Игнатьевич? Да-да, Лавкин вас беспокоит. Звонила. Минуту назад закончили разговор. Нет, не я, сотруд-ник... тот самый, с которым вы беседовали, Павлюкович. Повери-ла, что Чекмарев в редакции, но очень занят, не может подойти к телефону. Нет, подъехать к редакции отказалась. Да. Сказала, что сама найдет его, когда понадобится. Интересовалась, домой он поедет сегодня после работы, или еще куда. Я тоже так ду-маю. Да. Павлюковича держу под контролем до конца рабочего дня. Сколько там... четыре. Еще два часа. Пожалуйста. Надеюсь, так сказать, что помог нашему общему делу.

Он глубоко вздохнул, резко выдохнул и лишь после этого сел в свое кресло. Приказал по селектору:

– Аля, пусть Павлюкович войдет. Сегодня меня нет ни для кого.

– Валерий Петрович, у меня дел невпроворот, Чекмарева нет, за двоих приходится работать, а вы держите меня в "пред-баннике" непонятно зачем!простонал Павлюкович, заходя в ка-бинет.

– Ну-ну, поубавь свой пыл, Боря, я, так сказать, разре-шаю,примирительно буркнул главный.– Раньше тебе, кажется, нравилось заглядывать в "предбанник", болтать с Алей.

– Раньше! Раньше Чекмарев был на месте, не требовалось повышать дисциплину и ответственность. Вы же сами этого требу-ете, а сами не даете нормально работать!

– Значит так, Боря. Обстоятельства складываются самым серьезным образом, понимаешь ли. Все объяснить не могу, но главное скажу: до шести будешь сидеть здесь, в моем кабинете. Возьми из шкафа что-нибудь почитать, кресло выбирай любое, и... молчи. А я пока почитаю "куски" загонного номера.

– До шести! Валерий Петрович, у меня тесть серьезно бо-лен, операцию будут делать скоро... Я обещал звонить, узна-вать, как самочувствие...

– Звони отсюда.

– Но почему?

– Потому! Звони, сказал, отсюда!

– Под надзором? Не могу же я оповещать всю редакцию о своих проблемах? Придется подождать. Но учтите, Валерий Петро-вич, если с тестем что случится, вы будете отвечать.

Павлюкович поджал губы, качнул головой, что должно было означать: совсем обнаглело начальство! И медленно пошел к шка-фам с книгами.

21

"Вот опять небес темнеет высь, вот и окна в сумраке зажг-лись..." Почему-то вспомнилась эта песня. Наверное, потому что старая. Старые песни все хорошие, добрые...

Потемнела небесная высь, опять потемнела, и окна в доме напротив зажглись, опять зажглись. Все, как и прежде там, за стенами этой квартиры, все, как прежде внутри этих стен... Только почему-то она одна здесь, без Сергея. Да, в общем-то, ясно, почему. Он был нужен ей для того, чтобы отомстить за Олега, чтобы заставить убийц бояться собственной тени. Может быть, так оно и вышло, да ей от этого только хуже стало. Пото-му, что потеряла Сергея и лишь совсем недавно поняла, что с ним потеряла и свое счастье.

А может, еще не потеряла? Вернется он домой, увидит ее и... и все будет по-старому? Она все-все расскажет ему, вста-нет на колени, попросит прощения.

За то, что обманывала Сергея, с самого начала, когда села в его машину осенью прошлого года...

Трудно было решиться на это. Как и всякая красивая женщи-на, она не имела недостатка в поклонниках и никогда не думала, что вынуждена будет пойти на хитрость, чтобы познакомиться с мужчиной. Зачем? Это мужчины хитрили, выдумывали всякие причи-ны, чтобы встретиться с ней, поговорить, пригласить... и так далее. Ей нужно было только выбирать. Но, как и всякая краси-вая женщина, она была несчастлива в личной жизни. Всегда выби-рала не то! Был муж, интеллигентный аспирант, сын знаменитых родителей. Потом занялся бизнесом, прогорел, ударился в пьянс-тво... Были наглые, самоуверенные "новые русские" и робкие, растерянные интеллигенты. А потом она познакомилась с Олегом, и, казалось, обрела свое счастье, не как молодая, красивая женщина, а как старшая сестра и даже – мать гениального чело-века, странного, жестокого и по-детски наивного, беззащитного. Он презирал все человечество и считался только с ее мнением. Вдвоем против всего мира, против законов и условностей – это кое-что! И даже более, это наслаждение, сродни сексуальному, ибо рядом с Олегом она чувствовала, что побеждает мир, побеж-дает условности. И это еще не все! Она не сидела за спиной Олега, она управляла этой гениальной машиной, где надо – сдер-живала ее напор, где надо – усиливала, и всегда побеждала.

"– Я не верю в мистику, ты не колдунья и не экстрассенс. Ты или гениальная актриса, или женщина, которую создали высшие силы специально для меня.

– Высшие силы? Ты же не веришь в мистику?..

– Это не мистика. Высшие силы – реальность, и они совсем не такие, как представляют нам прописные истины о добре и зле. Они – противоборствующие системы, и в каждой есть доля добра и доля зла. Там, где властвует одна система, зло представляется в облике другой. На самом деле зло – это самые отвратительные качества, знакомые каждому разумному существу системы. Наде-лять ими систему противников – самый старый закон Вселенной, и самый старый закон человечества. Парадоксально, но он действу-ет и по сей день. И тот, кто понимает это, становится главным противником и главной ценностью всех систем. Они умирают моло-дыми, но остаются в памяти навсегда.

– Ой, какая философия!.. Ничего в этом не понимаю. Так кто же я, актриса или нет?

– Мне все равно. С тобой у меня получается что-то... Жал-кое, убогое, не позволяющее сделать тебя счастливой, но полу-чается... С другими совсем ничего не было.

– Олег! Ты опять о своем? Я уже тысячу раз говорила, что люблю тебя, и чувствую себя прекрасно.

– Потому, что тебе нравится эта вилла с видом на океан. Она стоит семьсот тысяч долларов. Я купил ее честно, предоста-вил иммиграционной службе документы подтверждающие, что деньги легально заработаны на банковских операциях с ценными бумагами и налог с них уплачен. Ты можешь приезжать сюда, когда захо-чешь. И даже без меня. И даже если меня совсем не станет, я предупредил служанку и родителей тоже.

– Дурак! Заладил, как попугай...

– Нет, не дурак, и не попугай. Тебе нравятся пальмы, оке-ан, все, что я даю. Но не я сам. Я изучил проблему...

– Достал ты меня своими изучениями, идиот! Я люблю тебя, хочешь думай, что я создана для тебя, хочешь – что я гени-альная актриса! Но никогда не думай, что ты мне нужна только роскошь, которую ты обеспечиваешь мне! Понятно?

– Ты так и не научилась говорить на моем языке, мыслить, как я. И это мне все больше и больше нравится в тебе.

– Я говорю то, что думаю, и поступаю так, как считаю нуж-ным! Будешь доставать меня своими комплексами – уйду!

– Ты не можешь уйти, я не позволю этого. Изменись, и я сам выгоню тебя.

– Да? Я должна измениться? А вот – фиг тебе! Размечтал

ся! Найди себе другую дуру, которая может изменяться!

– Я это знаю. Поэтому и дорожу тобой. И все больше и больше хочу, чтобы ты была по-настоящему счастлива. Я знаю, как это сделать, но еще не принял окончательного решения.

– Я уже слышала это. Не принял, не принял! Сто раз гово-рил! Олег, может, хватит, а? Пойдем купаться? Голыми! Пошли, пошли! Сегодня такие волны!.."

Он тогда уже все знал, и решение принял, только она не догадывалась об этом. Потом, когда его не стало, вспомнила и поняла. А тогда – нет. Она была слишком счастлива с с ним, действительно, счастлива, чтобы думать о скорой гибели... Все-го, что у нее есть.

Трудно было решиться на это – познакомиться с каким-то журналистом, затащить его в постель... Вернее, самой прыгнуть в его постель. Пришлось выпить полбутылки водки в лифте одного из домов. Лишь после этого можно было выходить на Мясницкую и высматривать машину журналиста Сергея Чекмарева.

А он оказался приличным парнем. Не набросился на нее, не воспользовался тем, что девушка пьяна в дребезину, ничего не соображает. Даже раздевать не стал, уложил спать на диван, а сам устроился на полу. Утром она возненавидела его за это. Как же, получается, он – благородный джентльмен, а она – уличная шлюшка, жалкая пьяница? Какой нахал!

Он должен заплатить за это! Вот так стремление отомстить убийцам Олега, использовав журналиста Сергея Чекмарева, полу-чило неожиданное обоснование: Чекмарев должен заплатить за ее унижение!

А потом был шок. Слезы, вопли, вой, истерический смех... Она не знала, что такое возможно, никогда прежде не испытывала ничего подобного. Это тело, истосковавшееся по сильным мужским рукам, по изощренным ласкам пыталось воздействовать на ее ра-зум. Если бы она смирилась, согласилась, это означало бы, что Олег был прав – она просто женщина и не может противостоять требованиям своего естества. Но она долго была рядом с гением, и противостояла его силе, его человеконенавистнической теории. Она уверовала в свои собственные силы и возможности, и не мог-ла отступить сейчас, когда Олега не было в живых.

Ей хорошо с Сергеем, она блаженствует, она счастлива? Это значит, что Олег был прав: такого мужчину, как он, женщина мо-жет только жалеть. Но ведь это не так, совсем не так! Сколько раз она доказывала ему, что не просто жалеет, а любит, именно любит его! На словах... А теперь нужно доказать и на деле, хо-тя его уже нет.

Что такое Чекмарев? Не красавец и не урод, не "качок" и не заморыш обычный московский парень. Ироничный и обидчивый, искренний в своих чувствах, нежный, ласковый... Умеющий доста-вить удовольствие женщине. А кто не стремится к этому, если любит? Только – каждый по своему. И у Сергея это получалось просто и естественно. Он весь был простой и естественный, но радостно было, приятно было от этой простоты.

Душе приятно, телу приятно, а разум говорил: он должен заплатить за твое унижение. И он платил, каждый день писал ро-ман, который должен был стать смертным приговором убийцам Оле-га и... самому Чекмареву. А то, что она счастлива рядом с ним, это тоже плата за ее унижение. Мстя за Олега, она получала то, что не мог дать ей Олег. Это – справедливо.

И ужасно глупо. Потому что, когда все было сделано, как она задумала, когда могла спокойно уехать на его виллу в Ис-пании и оттуда следить за развитием событий, разум, направляв-ший ее действия, вдруг замолчал. Все, что было разумно и спра-ведливо оказалось вдруг ненужным и неправильным. Она подстави-ла Сергея... ради чего? Олега все равно уже не вернуть! И не нужно, чтобы он возвращался! Он был прав, она всего лишь жен-щина и заслуживает своего счастья... И остался лишь крик серд-ца: дура! Зачем тебе это нужно?! И крик тела: как ты можешь жить без него?!

Какая же это справедливость, если человек сделал тебя счастливой, а ты обрекла его на гибель? Дура, дура...

Весь тщательно продуманный план рухнул в одночасье. Она ведь послала Сергея в "Расцвет-банк" только для того, чтобы напугать Квочкина, а потом заставить его уничтожить тех, кто убил Олега. Когда газеты напишут: "Убийцы банкира Троицкого найдены мертвыми...", когда следователи подтвердят, что именно эти люди убили Олега, Квочкин получит свои документы. И ника-ких его миллионов ей не нужно. А чтобы не сомневался в серьез-ности ее намерений, дискету с текстом получил злейший враг Квочкина – Сафаров. Как они поступят с Чекмаревым, ее не вол-новало, тогда не волновало, теперь же – это главный вопрос ее жизни!

Можно ли теперь исправить свою жуткую ошибку? Наверное, можно, если удастся увидеть Сергея, обнять его, как прежде, увезти куда-нибудь подальше от Квочкина, от Сафарова, от всех этих кровожадных кретинов!

Если еще не поздно. Поэтому она пришла в квартиру на ули-це Народного ополчения. Чтобы дождаться его здесь, встать на колени и рассказать обо всем. А потом – увезти к матери, вер-нуть Квочкину документы, и пусть он оставит их в покое!

Трудно было решиться прийти сюда, так же трудно, как в прошлом году познакомиться с Сережей. За квартирой могли следить, но она специально надела старое пальто матери с кро-личьим воротником, старую лисью шапку, которую и мать уже лет десять не надевала, замотала нижнюю часть лица длинным шарфом и, сутулясь, вошла в подъезд. На лестничной площадке никого не было, и она решительно открыла стальную дверь своим ключом и вошла в квартиру.

Теперь осталось лишь дождаться возвращения Сергея и ска-зать: Сережа, любимый мой!.. Прости... Я страшно виновата пе-ред тобой, но я пришла, чтобы спасти тебя. Я люблю тебя, я хо-чу тебя, пошли со мной... И они придут в ее комнату, и там все будет еще прекраснее, чем было на этом старом диване. Хотя... может, прекраснее уже ничего и нет. Но то, что было, что живет еще в душе, что помнит каждая клеточка тела, можно вернуть? Я хочу тебя, Сережа... Прости меня, это была жуткая ошибка, зат-мение, сумасшествие! Но клянусь – никогда-никогда больше не оставлю тебя одного, никому-никому не отдам тебя!

Она даже свет не включала в квартире, никто не должен знать, что она здесь. Когда Сергей вернется, отопрет дверь и войдет, он увидит ее, все-все поймет и простит. Обязательно простит, он такой хороший, добрый, он же любит ее...

А если она не дождется его?

Настя взяла свою сумочку, уверенно прошла в коридор, включила свет в ванной. Потом вошла туда, плотно закрыв за со-бой дверь. Воду включать она не собиралась, достала из сумочки губную помаду и написала на зеркале: "Сереженька, милый, я те-бя очень-очень люблю. Вот и все. Твоя Настя."

Это на случай, если им не доведется увидеться. Если он приедет домой, когда ее уже не будет здесь. Боря Павлюкович сказал, что Сергей обижается... Правильно, она бы тоже обиде-лась и, наверное, пошла бы на дискотеку в "Метелицу", или еще куда. Может быть, Сергей тоже так делает? Возвращается домой поздно, поэтому и не отвечает на телефонные звонки? Все может быть, и даже... Но об этом не хотелось думать. Во-первых, Боря Павлюкович сказал, что Сергей в редакции, зачем Павлюковичу врать? И он ведь знает, что она "уехала в Нижний", об этом только Сергей мог сказать. А вот Сафаров наврал, когда сказал, что понятия не имеет, где Сергей, но если она приедет в "ДЕГЛ", сразу найдет его. Нет, Константин Рашидович, не прие-дет к вам Настя. А во-вторых... два могущественных монстра следят за Сергеем, ни один из них не позволит другому схватить его. Не должен позволить. Ну а если... он все равно вернется домой, обязательно вернется, когда ее уже не будет здесь. Про-читает и поймет все.

Странное дело, она не сомневается в том, что Сергей пой-мет ее. Олег бы не понял и даже не попытался бы понять... Но Олег – это совсем другое, это прошлое, это... ошибка.

Ошибка?

Нет, конечно, нет. Просто Сергей – это не ошибка. Он ей нужен, и поэтому она пришла сюда.

Настя вернулась в комнату, села на диван и стала ждать. Последнее время она только и делала, что ждала. Сама себе уст-роила такую жизнь, развеселую, дальше некуда...

Совсем темно стало в комнате. И телевизор не включишь, и шторы не задернешь. Время близилось к шести, недолго ждать ос-талось. Сергей знает, что она звонила, поспешит домой. Павлю-ковичу незачем врать, совсем незачем...

Наверное, она задремала, потому что, когда открыла глаза, увидела прямо перед собой фигуру широкоплечего человека в длинном пальто. Лицо его трудно было разглядеть, но голова, маячившая на фоне окна, была совсем лысой. Тонкий луч фонарика скользнул по ее лицу, голова дернулась, выражая удовлетворение от увиденного.

– Ну вот мы и встретились, Настя. Ты рада?– услышала она грубый голос.

Странное дело, Настя не испугалась, не закричала, не по-пыталась бежать. Только с изумлением спросила:

– Как вам удалось открыть дверь?

– Ну, это не проблема, как говорят веселые телки в рекла-ме,– довольно хохотнул лысый.– Чтобы избавить даму от одино-чества, я могу и пять таких дверей открыть. Одевайся и поехали с нами.

– Куда?

– По дороге объясним.

Он выключил фонарик, поднял другую руку, в которой держал пистолет с очень длинным стволом. "Глушитель,– подумала Нас-тя.– Если я откажусь застрелят. Или нет?" И снова она не по-чувствовала страха.

– А где Сергей?

– Он ждет тебя. Подставила мужика и сидишь тут, балдеешь? Поехали, расскажешь ему, зачем ты это сделала. Он сказал, что ты звонила в редакцию и будешь ждать его дома. Теперь, значит, такие дела: быстро поднимайся, одевайся и тихонько пошли вниз. Я буду рядом, если дернешься – пристрелю. Никто и ничто не спасет тебя. Все ясно?

– Да...

Настя надела пальто, шапку, обула полусапожки. В прихожей молча стоял еще один незнакомец.

– Кислюк, на лестничную площадку, посмотри, нет ли кого, потом подгони лифт и жди в нем,– приказал лысый.

Когда Кислюк исчез за дверью, лысый крепко взял Настю под руку, ткнул ей в бок ствол пистолета, спрятанного под плащом.

– Все сказал, больше повторять не стану. Будешь послушной девочкой, ни один волос не упадет с твоей головы. И с лобка тоже, это я гарантирую.

Настя послушно кивнула. Они быстро вышли из квартиры, спустились на лифте вниз. Все это время дуло пистолета упира-лось в бок девушки. И когда она очутилась на заднем сидении темно-синей иномарки, между Кислюком и лысым, оба крепко вце-пились в ее руки, а дуло пистолета по-прежнему больно давило в бок.

– Мы едем на дачу, отдыхать,– сказал лысый, когда третий незнакомец, водитель, вырулил на улицу Народного ополчения и погнал иномарку к метро "Октябрьское поле".– Если ГАИшник ос-тановит, спросит – отвечай весело.

Настя снова кивнула. А что она еще могла сделать?

22

– Этим летом он трижды летал за границу: в Мексику, Испа-нию и Францию. Мы проверили паспортные данные пассажиров, ко-торые летели теми же рейсами. Ни одной Насти,– сказал Амин.

– А если она летела другим рейсом? Я, например, не исклю-чаю такого варианта.

– Раньше него или позже? На день или на два? Ян Сигизмун-дович, если б хоть фамилия была известна! Настя... Если у нее фамилия липовая, почему имя должно быть настоящее? И потом, неужели Троцкий уже тогда знал, что его кончат, прятал бабу ото всех? Летал отдельным рейсом? Быть такого не может. В баре же он запросто бывал с ней. Здесь ее надо искать, здесь, я нутром чую: эта шлюха где-то близко.

– Пикантная ситуация,– медленно проговорил Кондра.– Мало у нас информации о высшем руководстве банка. Очень мало, и это мое упущение.

Они сидели в кабинете Кондры, который располагался на первом этаже главного офиса, в левом крыле. Подводили итоги недавно закончившегося дня. Итоги явно не утешительные – след рыжей Насти не удалось обнаружить.

– Это не упущение, Ян Сигизмундович. Кто мог подумать, что именно в высшем руководстве появятся предатели? А если Квочкину взбредет в голову какая-то чушь, или новому первому заму? Начнем за ними следить – с нас же и спустят шкуры.

– Потому и говорю, что это пикантная ситуация. Но делать выводы из наших сегодняшних трудностей надо, Амин. Как только решим эту проблему, подумаем.

Амин почувствовал небольшое облегчение. Будто невидимые пальцы, сжимавшие его душу, немного ослабили хватку. Если Кондра уже знает, что делать после того, как рыжая шлюха попа-дет в их руки, значит, не сомневается в успехе. Хотя... уве-ренность Кондры в завтрашнем дне вовсе не означает, что и он, Амин, доживет до того времени. Но все равно, чуток легче ды-шать стало.

– А что с придурком решили? Ян Сигизмундович, мы слишком долго с ним церемонимся. Мне это не нравится.

– Мне тоже. Но ты ведь знаешь, что звонил Сафаров и пот-ребовал, чтобы Квочкин отпустил Чекмарева.

– Знаю, но неужели Квочкин послушает этого старпера? Да плевать нам на всяких там Сафаровых, о деле нужно думать. А дело требует, чтобы мы избавились от свидетеля, и побыстрее!

– Сафаров не старпер и не "всякий там". Это хитрый, осто-рожный Кот,веско заметил Кондра.– Два года назад он женился на молодой крале и ослабил свою хватку: медовый месяц, лазур-ные берега, переутомление на почве секса. А время-то было ре-шающее. Он расслабился, а мы рванули вперед и оставили "ДЕГЛ" с большим носом. А теперь Сафаров в форме и плевать на него – все равно, что с... против ветра. То, что он встречался с Лав-киным, то, что Лавкин приказал нашему человеку дежурить у те-лефона Чекмарева – говорит о многом.

– Но от свидетеля надо избавиться!– зло сказал Амин.– Еще вчера следовало это сделать!

– Чему он свидетель?– нахмурился Кондра.– Где баба, не знает, как ее настоящее имя, не знает, где документы – понятия не имеет. Похоже, не знал и того, что использует в своем сочи-нении наши документы. Иначе, вряд ли явился бы к нам. Он – пустое место. Уберем его – Сафаров большое спасибо скажет.

– А отпустим – такое насочиняет! Откуда Сафаров может знать, что он тут? На понт нас берет.

– Ты совсем нюх потерял, Амин,– презрительно усмехнулся Кондра.– Сам же мне сказал сегодня, что люди Сафарова убрали Шунта. А когда это было? То-то! Сафаров давно знает о рукописи и документах, давно следит за Чекмаревым. Он мог записать зво-нок Квочкина в редакцию, в его редакцию! Мог запечатлеть, как Чекмарев садился в твою машину, куда вы поехали. А когда труп Чекмарева всплывет, на столе у следователя окажутся и кассеты, и фотографии. Найдутся свидетели первого визита Чекмарева. На-до хоть немного думать, мать твою!..

– Я смотрел, "хвоста" не было,– упрямо гнул свое Амин.– Можно сделать так, чтобы труп не всплывал. Чекмарев повесится в своей квартире, и записку оставит. Или выпрыгнет из окна.

– Ты сделай так, чтобы я на все сто был уверен: у Сафаро-ва ни хрена нет!– заорал Кондра.

Амин опустил голову, скрипнул зубами. Невидимые пальцы вновь стиснули его душу. Падлы яйцеголовые! Сделаешь для них грязную работу, так потом хрена с два отмоешься! Не дадут.

– А за Шунта...– начал было он, но тут на столе Кондры зазвонил телефон.

Начальник СБ властно махнул рукой, приказывая молчать, схватил трубку.

– Да! Да, это я. Звонила?! Так какого черта вы молчали? Уже десять минут шестого! Лавкин не отпускал? Понятно... Да, да я понял вас. Вот так, значит? Ну что ж... Спасибо и на этом. Всего доброго, завтра, во второй половине дня, можете получить гонорар,– он швырнул трубку на аппарат и, прищурив-шись, посмотрел на Амина.

– Я же говорил, что она где-то поблизости,– усмехнулся тот.

– Она звонила, но приехать к редакции отказалась. Жаль, там бы мы ее перехватили. И, тем не менее, Лавкин сообщил это Рекрутову или самому Сафарову и продержал нашего человека в своем кабинете до конца рабочего дня. А мы тут ждем его звон-ка... Хитер Сафаров, хитер старый Кот!

– И все? Ян Сигизмундович, Лавкин знает больше, чем ваш человек. Надо поговорить с ним.

– И он еще в редакции. Срочно передай нашим людям на Мяс-ницкой, пусть не выпускают машину Лавкина из поля зрения, пос-тоянно держат с тобой связь. В отделе информации узнай адрес Лавкина, бери людей, и – туда! Если не будешь успевать, пусть задержат его машину. Нет смысла вламываться в квартиру, надо перехватить его в подъезде, в лифте или на лестничной площад-ке. Решишь на месте, судя по обстоятельствам. Дальше – сам знаешь, что делать.

– "Мочить" его нельзя?

– Нельзя. А убедить, что Сафарову говорить об этом опасно для жизни необходимо. Я жду тебя здесь.

Амин внимательно осмотрел подъезд, в котором на восьмом этаже была квартира главного редактора сафаровской газеты Лав-кина. На двери – домофон с кодовым замком, но это не преграда. Мак, не выходя из машины, понаблюдал в мощный бинокль за вхо-дом в подъезд и через несколько минут сказал Амину номер кода. Внутри было чисто и светло, это плохо. Зато не оказалось консьержки – это хорошо. Видимо, жильцы считали, что домофона и бронированных дверей собственных квартир вполне достаточно для их безопасности. Разубеждать их Амин не собирался. Он про-шел мимо лифта, свернул налево к лестнице, внимательно осмот-релся – не так светло, но тихо. Вполне можно подождать пару минут, пока Лавкин входит в лифт. Главное, чтобы в это мгнове-ние никто не вылез к мусоропроводу на лестничной площадке меж-ду первым и вторым этажом.

Решив для себя, что и как он будет делать, Амин быстро распределил обязанности и стал ждать. Когда из машины, сопро-вождающей "Волгу" Лавкина сообщили, что через пять минут объ-ект будет на месте, один боец помчался на лестничную площадку

восьмого этажа, дабы там перехватить Лавкина, если что-то по-мешает это сделать внизу, двое остались у двери подъезда. Они должны были предупредить, является ли водитель охранником, провожает ли объект до двери квартиры, или нет. Амин и Мак вошли в подъезд и остановились на лестничной площадке между первым и вторым этажом.

Амин отключил зуммер своего мобильного телефона – если ждешь сообщение, можно услышать его и без лишних звуков. Через пару минут ему коротко сообщили, что Лавкин входит в подъезд один, и тут же внизу хлопнула дверь. Амин махнул рукой Маку, стремительно и осторожно пошел к лифту, но перед последним по-воротом пропустил вперед Мака. Оба они мгновенно опустили до подбородков края темных лыжных шапочек с прорезями для глаз и носа, превратив их в маски. Первым ворвался в кабину лифта Мак, сильным ударом под дых отбил у Лавкина всякую охоту к сопротивлению и оттеснил его в дальней стенке, зажимая рот. Следом вошел Амин, ткнул пальцем в кнопку восьмого этажа.

Лавкин заметил это, подумал, что попал в руки грабителей, которые намерены проникнуть в его квартиру и вынести оттуда все ценности. Он дернулся, замычал, но Мак ударил его коленом в пах с такой силой, что глаза главного редактора "Коридоров власти" полезли на лоб. Амин достал из кармана куртки нож, несильно прижал острое лезвие к солидному животу Лавкина.

– Отвечай быстро, внятно и шепотом. Одно лишнее движение, неправильный звук – и тебя нет. Понял?– негромко, но внуши-тельно сказал Амин. Голова Лавкина судорожно дернулась, обоз-начая согласие.– Что тебе приказал Сафаров?

– К-ког-д-да?– клацанье зубов было громче голоса.

Лезвие ножа прокололо свитер и царапнуло кожу на животе. Лавкин вздрогнул, втянул живот, стремясь ослабить давление смертоносной стали.

– Я не повторяю вопросов дважды, запомни это. Что тебе приказал Сафаров сегодня, когда вызвал к себе?

– Он п-приказал... чтобы я ждал звонка п-подруги Чекмаре-ва, моего с-сотрудник-ка... Я п-посадил д-другого с-сотрудни-ка... Павлюко... Павлюко-ви-ви...ча. Девушка позвонила. Н-но отказалась приехать в редакцию. В-все.

– Нет, не все. После этого ты о чем-то говорил с Сафаро-вым. О чем?

– Н-нет, не с ним... Я рассказал Рекрутову... Чт-то она не хочет приезжать, с-сказала, сама найдет Чекмарева... Только с-спросила, д-домой он поедет после р-работы или нет...

– Значит, он решил, что она будет ждать его дома?

– Н-не знаю, клянусь... больше ничего не знаю... Он ре-шил... что-то решил, н-но не сказал...

Далеко внизу послышались голоса, кабина лифта дернулась, но Амин мгновенно нажал кнопку "стоп". Загудела, опускаясь, кабина второго лифта. Амин внимательно посмотрел в круглые от ужаса глаза Лавкина и понял, что тот больше ничего важного не скажет. Шестерка, его использовали "втемную". Как и придурка Чекмарева. Все они "шестерки", эти журналисты! Кончить бы его здесь, но нельзя...

– Валерий Петрович,– презрительно усмехнувшись, сказал Амин,– вас втянули в грязную игру. И даже не сказали, зачем, почему. На первый раз прощаю. Но если вы расскажете о нашем разговоре Сафарову, подпишете этим смертный приговор себе. И не только себе. Мы найдем вас, и вашу жену, и ваших детей вез-де. Знаете, что если человека решат убрать, никакие телохрани-тели не помогут. Да вам их и не предоставят ни государство, ни Сафаров. Все просто: вы нас не видели, никогда, ни о чем не говорили с нами. И будете жить. Вы поняли меня?

Лавкин опять судорожно задергал головой в знак согласия. Амин позвонил бойцам на улице, выяснил, что сейчас в подъезде пусто и нажал кнопку первого этажа.

– Сейчас мы выйдем, а вы поедете к себе домой,– сказал Амин.– Не вздумайте кому-либо звонить. И не забывайте о том, что ваша жизнь – в ваших руках. Никто и ничто не спасет вас, если нарушите свое обещание.

Двери лифта еще не раскрылись, а маски уже превратились в лыжные шапочки. Но бандиты стояли спиной к Лавкину, и он не мог видеть их лица. И не хотел видеть их. Правая штанина глав-ного редактора потемнела от сырости, в правом ботинке хлюпала влага, а на полу кабины лифта темнела грязная лужица.

Ключи от квартиры Чекмарева еще лежали в кармане Амина и, спустя двадцать пять минут он со своим бойцами уже был на ули-це Народного ополчения. Больше всего Амину хотелось, чтобы в квартире Чекмарева оказались люди Сафарова. Тогда можно было бы одним махом решить две задачи: отомстить за Шунта и сделать невозможным освобождение придурка. Ведь если в его квартире найдут пару трупов, начнется следствие, менты вцепятся мертвой хваткой, и много чего узнают.