Текст книги "Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 4. Стихотворения. Поэмы (1918–1921)"

Автор книги: Николай Гумилев

89

 
Июльский день. Почти пустой музей,
Где глобусы <...> тетради,
Гербарии, как будто Бога ради,
И черный шлем мифических князей.
 
 
Свиданье двух скучающих друзей,
Гуляющих в прохладной колоннаде,
И сторожа немые – не укради,
И с улицы зашедший ротозей.
 
 
Но Боже мой, <...> пепелище,
Когда луна совьет свое жилище
И белых статуй страшен белый взгляд,
 
 
И слышно только с площади соседней —
Из медных урн изогнутых наяд
Бегут воды лепечущие бредни.
 

90. Вечер

 
За тридцать лет я плугом ветерана
Провел ряды неисчислимых гряд,
Но старых ран рубцы еще горят
И умирать еще как будто рано.
 
 
Вот почему в полях Медиолана
Люблю грозы воинственный раскат:
В тревоге облаков я слушать рад
Далекий гул небесного тарана.
 
 
Темнеет день, слышнее кровь и грай,
Со всех сторон шумит дремучий край,
Где залегли зловещие драконы.
 
 
В провалы туч, в зияющий излом
За медленными зовами углом
<...> легионы
 

91. Пантум

 
Какая смертная тоска
Нам приходить и ждать напрасно.
А если я попал в Чека?
Вы знаете, что я не красный!
Нам приходить и ждать напрасно
Пожалуй силы больше нет.
Вы знаете, что я не красный,
Но и не белый, – я – поэт.
Пожалуй силы больше нет
Читать стихи, писать доклады,
Но и не белый, – я – поэт,
Мы все политике не рады.
Писать стихи, читать доклады,
Рассматривать частицу «как»,
Путь к славе медленный, но верный:
Моя трибуна – Зодиак!
Высоко над земною скверной
Путь к славе медленный, но верный,
Но жизнь людская так легка,
Высоко над земною скверной
Такая смертная тоска.
 

Приписываемые Гумилеву стихотворения

92

 
Три лестницы, ведущие на небо,
Я видел. И восходят по одной
Из них взалкавшие вина и хлеба.
 
 
Она висит над страшной глубиной,
Из мрамора, но точно кружевная,
Озарена пылающей луной.
 
 
Вокруг нее каскады, ниспадая,
Кипят, доколь их может видеть взгляд,
И пестрых птиц над ними кружит стая.
 
 
И так сверкает этот водопад,
Как будто царь неизмеримо щедрый
Алмазов белых сыпет бездне клад.
 
 
А наверху, где пинии и кедры,
Там розы алым соком налиты
Так, что черны их бархатные недра.
 
 
По ней идут спокойные четы
С приятной важностью, неторопливо
В сознаньи необорной правоты.
 
 
И всё – Господня вызревшая нива,
Все гости, приглашенные на пир
Хозяином, что ждет нетерпеливо.
 
 
И каждый гость калиф или эмир,
Великий визирь иль купец почтенный,
Хотя бы в мире беден был и сир.
 
 
Зеленые чалмы хаджей священны,
Бурнусы белы, словно лилий цвет,
И туфли, шелком шитые, священны.
 
 
Сильнее пахнут розы, ярче свет.
Вот в зале, где семьсот мильонов гурий
И юношей, их встретит Магомет.
И все они омоются в лазури.
 
 
Я одного из них остановил.
Как знать, кого – Гаруна ль аль-Рашида,
Тимур то был, Гафиз иль Боабдил,
 
 
Но я такого царственного вида
Досель не зрел. Меня с участьем он
Спросил: «Какое горе иль обида
 
 
Тебя волнует, чем ты потрясен,
Что губы у тебя дрожат и руки?
Тебе ответить – для меня закон».
 
 
И я сказал: «Эффенди, не от скуки
Рождается назойливость моя,
Сомненье лишь мои рождает муки.
 
 
Ответь мне, почему не вижу я
В обитель нег идущих женщин юных,
Жемчужины земного бытия?
 
 
От них и песнь рождается на струнах,
И делается слаще сок гранат,
И мы о них мечтаем, как о лунах.
 
 
Ответь мне, где отрада из отрад —
Ах, даже плакать нам о ней отрада —
Чьи речи и <...> и пьянят,
 
 
Чей рот – цветок заоблачного сада,
Где та, кого я так давно желал,
Где лучшая из жен – Шехеразада?»
 
 
Вокруг поток крутился и сверкал,
И лестница все выше убегала,
А я, на белый мрамор пав, рыдал.
 
 
Мой собеседник, удивлен немало,
Сказал: «Ты, друг, безумием томим:
Как женщина, она землею стала».
 
 
И я ушел, не попрощавшись с ним.
 

93

 
Низкорослый, большелобый,
Эстетический пробор,
Но в глазах ни тени злобы,
Хоть он критик с неких пор.
Он в газетах пишет... – ой ли?
И под силу ли ему
В этом авгиевом стойле
Успокоить кутерьму?
И такие ль Геркулесы
С ярким пламенем в глазах,
Попадая в лапы прессы,
Забывали стыд и страх?
А он мог бы быть свободным,
Как форель в ее реке,
Быть художником голодным
На холодном чердаке.
 

94

 
Желтое поле,
Солнечный полдень,
Старая липа.
Маленький мальчик
Тихо читает
Хорошую книгу.
 
 
Минут годы,
Маленький мальчик
Станет взрослым
И позабудет
Июльский полдень,
Желтое поле.
Лишь умирая.
Уже холодный,
Вдруг припомнит
Былое счастье,
Яркое солнце,
Старую липу,
Хорошую книгу,
А будет поздно.
 

95

 
Рядами тянутся колонны
По белым коридорам сна.
Нас путь уводит потаенный
И оглушает тишина.
 
 
Мы входим в залу исполинов,
Где звезды светят с потолка,
Где три крылатые быка
Блуждают, цоколи покинув;
 
 
Где, на треножник сев стеклянный,
Лукаво опустив глаза,
Бог с головою обезьяны,
С крылами, точно стрекоза,
 
 
Нам голосом пророчит томным:
«Луна вам будет светлый дом
Или Сатурн – с его огромным
И ярко-пламенным кольцом.
 
 
Там неизвестны боль и горе,
Там нет измен и злой молвы,
На звездоплещущем просторе
Получите бессмертье вы.
 
 
Вы всё забудете, что было,
Своих друзей, своих врагов,
В вас вспыхнет неземная сила
И мудрость ясная богов.
 
 
Решайтесь же!..» Но мы молчали,
И он темнее тучи стал,
И взгляд его острее стали
Колол и ранил, как кинжал.
 
 
Он, потрясая гривой рыжей,
Грозил нам манием руки,
Его крылатые быки
К нам подходили ближе, ближе.
 
 
Но мы заклятье из заклятий
В тот страшный миг произнесли
И вдохновенно, как Саади,
Воспели радости земли.
 

96

 
Далеко мы с тобой на лыжах
Отошли от родимых сел.
Вечер в клочьях багряно-рыжих,
Снег корявые пни замел.
 
 
Вместе с солнцем иссякла сила,
И в глаза нам взглянула беда.
И тогда ты меня любила,
Целовала меня ты тогда.
 
 
А теперь ты опять чужая,
И улыбка твоя – не мне.
Недоступнее Божьего рая
Мне дорога к снежной стране.
 

97

 
Когда, изнемогши от муки,
Я больше ее не люблю,
Какие-то бледные руки
Ложатся на душу мою.
 
 
И чьи-то печальные очи
Зовут меня тихо назад,
Во мраке остынувшей ночи
Нездешней любовью горят.
 
 
И снова, рыдая от муки,
Проклявши свое бытие,
Целую я бледные руки
И тихие очи ее.
 

98. Ангел

 
Крылья плещут в небесах, как знамя,
Орлий клекот, бешеный полет —
Половина туловища – пламя,
Половина туловища – лед...
 

99

 
Конквистадор в панцире железном,
Признаю без битвы власть твою
И в сопротивленьи бесполезном
Не грущу, а радостно пою —
 
 
В панцире железном, в тяжких латах, —
Бант, сидящий словно стрекоза,
В косах золотисто-рыжеватых,
И твои зеленоватые глаза,
Как персидская больная бирюза.
 

100

 
Природе женщины подобны,
Зверям и птицам – злись не злись,
Но я, услышав шаг твой дробный,
Душой угадываю рысь.
 
 
Порой ты, нежная и злая,
Всегда перечащая мне,
Напоминаешь горностая
На ветке снежной при луне.
 
 
И редко-редко взором кротким,
Не на меня глядя, а вкруг,
Ты тайно схожа с зимородком,
Стремящимся лететь на юг.
 

101

 
Моя мечта летит к далекому Парижу,
К тебе, к тебе одной.
Мне очень холодно. Я верно не увижу
Подснежников весной.
 
 
Мне грустно от луны. Как безнадежно вьется
Январский колкий снег.
О, как мучительно, как трудно расстается
С мечтою человек.
 

102

 
В ущелье мрачном и утробном
Аму-Дарьяльских котловин
Всегда с другим, себе подобным,
Холодный греется рубин.
 
 
Быстротекущая, как воздух,
Как жизнь бессмертная, Любовь
В камеях, людях, птицах, звездах
Торопит огненную кровь.
 
 
И никогда я не покину
Мечту, что мы с тобой вдвоем,
Прижавшись, как рубин к рубину,
Тоскуем, плачем и поем.
 

103

 
Барабаны, гремите, а трубы, ревите, – а знамена везде взнесены.
Со времен Македонца такой не бывало грозовой и чудесной войны.
..............
Кровь лиловая немцев, голубая – французов, и славянская красная кровь.
 

104

И. Одоевцевой

 
О, сила женского кокетства!
В моих руках оно само,
Мной ожидаемое с детства
Четырехстопное письмо!
 
 
Хоть вы писали из каприза,
Но дар кокетства всё же дар.
Быть может, вы и Элоиза,
Но я? Какой я Абеляр?
 
 
Вы там на поэтичной Званке
Державинской, увы! увы!
А петроградские приманки —
О них совсем забыли вы.
 
 
Что вам, что здесь о вас скучает
Слегка стареющий поэт?
Там, в электромагнитном рае,
Вам до него и дела нет.
 
 
Вы подружились там с луною, —
«Над Волховом встает луна».
Но верьте слову, над Невою
Она не менее видна.
 
 
И ведь не вечно расставанье
– «Уносит всё река времен» —
Так, дорогая, до свиданья,
Привет сердечный и поклон.
 

105

 
На веснушки на коротеньком носу,
И на рыжеватую косу,
И на черный бант, что словно стрекоза,
И на ваши лунно-звездные глаза
Я, клянусь, всю жизнь смотреть готов.
Николай Степаныч Гумилев.
 

106

 
Полковнику Мелавенцу
Каждый дал по яйцу.
Полковник Мелавенец
Съел много яец.
Пожалейте Мелавенца,
Умеревшего от яйца.
 

107

 
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Проплывает Петроград.
И горит над рдяным диском
Ангел твой на обелиске,
Словно солнца младший брат.
 
 
Я не трушу, я спокоен,
Я моряк, поэт и воин,
Не поддамся палачу.
Пусть клеймят клеймом позорным,
Знаю – сгустком крови черной
За свободу я плачу.
 
 
За стихи и за отвагу.
За сонеты и за шпагу,
Знаю, строгий город мой
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Отвезет меня домой.
 

Другие редакции и варианты

В данном разделе помещаются все варианты стихотворных произведений Гумилева, зафиксированные по его прижизненным публикациям и сохранившимся автографам.

Варианты приводятся согласно порядку стихов в основном тексте произведения. Под номерами строк (или строф) в левой колонке указывается источник варианта, оговоренный в комментариях. Если он не указан, это означает, что источник тот же, что и для предыдущего варианта.

Если текст ранней редакции коренным образом отличается от окончательного, он воспроизводится целиком. Авторская орфография не исправляется. Первоначальный слой автографов как правило указывается в соответствующем разделе комментария.

2

загл., ПС 1923

Три мертвеца

подзагол.

отсутствует

1

 
Как-то трое обступили
 

20

 
Всё никак не влезет в гроб.
 

44

 
В отдаленный белый скит.
 

45

 
Там года хранит молчанье
 

48

 
Спать на ложе из камней.
 

49

 
И скончался он под схимой,
 

51

 
Что в тот час неотвратимый
 

55–56

 
И в тревоге расходились
По трущобам и полям.
 

4

загл., автограф 2

Посвящение

2, Ш 1922

 
Облеченная в пламя и дымы,
 

4–5, автографы 1, 2

 
Говорят в небесах серафимы.
И твое раскрывая Евангелье,
 

15, автограф 1

 
За добычей и славной победою
 

16, Ш 1922

 
Водят полчища воинов хмурых.
 

16, автограф 1

 
Увлекающих воинов хмурых.
 

18, Ш 1922

 
Что смеются улыбкой недоброй,
 

18–19, автограф 1

 
Что пугают улыбкой недоброй,
И о львах, что проходят деревнями
 

между 20–21

 
О змеином чарующем шелесте
В лихорадочных пальмовых чащах,
И о всей твоей девственной прелести,
Звуках-запахах сладко манящих.
 

5

4, Ш 1922

 
Известняк, словно каменный кактус, расцвел
 

6, автограф

 
Позабытых приливом, растущих в ночи,
 

7, Ш 1922, автограф

 
Издыхают чудовища моря в тоске:
 

между 12 и 13, Ш 1922

 
Если негр будет пойман, его уведут
На невольничий рынок Ходейды в цепях,
Но араб несчастливый находит приют
В грязно-рыжих твоих и горячих волнах.
 

18–20

 
Пусть волна как хрустальная встанет гора,
Закурив папиросу, вздохнет капитан:
«Слава Богу, свежо! Надоела жара!»
 

между 20 и 21

 
Целый день над водой, словно стая стрекоз,
Золотые летучие рыбы видны,
У песчаных серпами изогнутых кос
Мели, точно цветы, зелены и красны.
 

21–22

 
Блещет воздух, налитый прозрачным огнем,
Солнце сказочной птицей глядит с высоты:
 

24–25

 
Но ночами вдвойне ослепительно ты!
Только тучкой скользнут водяные пары,
 

между 28 и 29

 
И огнями бенгальскими сразу мерцать
Начинают твои колдовские струи,
Искры в них и лучи, словно хочешь создать,
Позавидовав небу, ты звезды свои.
 

строфы 8 и 9

в ином порядке

29

 
На обрывистый берег выходят слоны,
 

33–34

 
И когда выплывает луна на зенит,
Ветр проносится, запахи леса тая.
 

38–39

 
Ты исполнило некогда Божий закон,
Разорвало могучие сплавы зыбей,
 

6

7, Москва, автограф

 
Орошая приморские скалы
 

11, Москва, автограф

 
Как огромные, древние чуда
 

11, Ш 1922

 
Как огромные древние чуда
 

между 12 и 13, автограф

 
Не обломок старинного крипта
Под твоей зазвеневший ногой.
Есть другая душа у Египта
И торжественный праздник другой.
 
 
Точно пестрая Фата-Моргана
Виден город у ночи в плену
Над мечетью султана Гассана
Минарет протыкает луну.
 

13–28, Москва

отсутствуют

16, Ш 1922

 
И, колдуя, дымится вода.
 

17–36, автограф

отсутствуют

между 16–17, Ш 1922

 
К отдаленным платанам цветущим
Ты приходишь, как шел до тебя
Здесь мудрец, говоря с Присносущим,
Птиц и звезды навек полюбя.
 
 
То вода ли шумит безмятежно
Между мельничных тяжких колес.
Или Апис мычит белоснежный,
Окровавленный цепью из роз?
 

17–20

 
Это взор благосклонной Изиды
Иль мерцанье встающей луны?
Но опомнись! Растут пирамиды
Пред тобою, черны и страшны.
 

между 20 и 21

 
На седые от мха их уступы
Ночевать прилетают орлы,
А в глубинах покоятся трупы
Незнакомые с тленьем, средь мглы.
 

между 24 и 25

 
Но, Египта властитель единый,
Уж колышется нильский разлив
Над чертогами Елефантины,
Над садами Мемфиса и Фив.
 
 
Там, взглянув на пустынную реку,
Ты воскликнешь: «Ведь это же сон!
Не прикован я к нашему веку,
Если вижу сквозь бездну времен.
 
 
Исполняя царевы веленья,
Не при мне ли нагие рабы
По пустыням таскали каменья,
Воздвигали вот эти столбы?
 
 
И столетья затем не при мне ли
Хороводы танцующих жриц
Крокодилу хваления пели,
Перед Ибисом падали ниц?
 
 
И, томясь по Антонии милом,
Поднимая большие глаза,
Клеопатра считала над Нилом
Пробегающие паруса».
 

26

 
Вечно жить средь минувших отрад?
 

28

 
И сегодняшним травам не рад?
 

33–34

 
Точно дивная Фата-Моргана,
Виден город у ночи в плену.
 

36

 
Минарет протыкает луну.
 

37

 
На прохладных открытых террасах
 

39

 
Угощают подруг темноглазых
 

42

 
И лежит перед каждым Коран
 

44, Москва

 
Точно бабочки сказочных стран.
 

49, Москва, автограф

 
И недаром страна сотворила
 

53–84

отсутствуют

55–57, Ш 1922

 
И Хедива в высоком Диване
Уж не властен святой произвол!
Пусть! Но истинный царь над страною
 

61–62

 
Хоть ютится он в доме из ила,
Умирает, как звери в лесах,
 

69

 
И его ограждают пороги
 

71

 
От нежданной полночной тревоги.
 

75–76

 
Окаймленная рамкой зеленой
И другой, золотой, из песка.
 

77

 
Если аист задумчивый близко
 

7

1, Ш 1922

 
Все пустыни друг другу от века родны,
 

1–8, Москва, автограф

отсутствуют

9

 
Ни в дремучих лесах, ни в просторе морей.
 

9, Москва, автограф

 
Ни в дремучих лесах, ни в просторах морей.
 

13, Ш 1922

 
Солнце клонит лицо с голубой вышины
 

15

 
И, как струи пролитого солнца, ровны
 

15, Москва, автограф

 
И как струи пролитого солнца, равны
 

между 16 и 17, Ш 1922

 
Всюду башни, дворцы из порфировых скал,
Вкруг фонтаны и пальмы на страже.
Это солнце на глади воздушных зеркал
Пишет кистью лучистой миражи.
 
 
Живописец небесный вечерней порой
У подножия скал и растений.
На песке, как на гладкой доске золотой,
Расстилает лиловые тени.
 
 
И, небесный певец, лишь подаст оно знак,
Прозвучат гармоничные звоны,
Это лопнет налитый огнем известняк
И рассыплется пылью червленой.
 

между 28 и 29, Ш 1922, Москва, автограф

 
И звенит и поет, поднимаясь, песок,
Он узнал своего господина.
Воздух меркнет, становится солнца зрачок
Как гранатовая сердцевина.
 

30

 
Вихри пыли взметнулись и пухнут,
 

32

 
Тайно веришь – вовеки не рухнут.
 

между 32 и 33

 
Так и будут бродить до скончанья веков.
Каждый час все грозней и грознее.
 

Ш 1922

 
Головой пропадая среди облаков,
 

Москва, автограф

 
Головой пропадая в дыму облаков,
 

Ш 1922, Москва, автограф

 
Эти страшные серые змеи.
 

35–36

 
Это значит – в пути спотыкнулась она
О ревущего в страхе верблюда.
 

между 36 и 37, Ш 1922

 
И когда на проясневшей глади равнин
Все полягут, как новые горы,
В Средиземное море уходит хамсин
Кровь дурманить и сеять раздоры.
 

37, Ш 1922, Москва, автограф

 
И стоит караван, и его проводник
 

41–56, Москва, автограф

отсутствуют

41–42, Ш 1922

 
А в оазисах слышится ржанье коня
И под пальмами веянье нарда
 

44

 
Точно пятна на шкуре гепарда.
 

45

 
Но здесь часто звучит оглушающий вой,
 

49

 
За верблюда иль взоры рабыни.
 

55–56

 
Рушат стены, сады засыпают, пруды
Отравляют белеющей солью.
 

58–59

 
Как на мир наш, зеленый и старый,
Дико ринутся хищные стаи песков
 

59, Москва, автограф

 
Буйно ринутся хищные стаи песков
 

65–68

отсутствуют

9

4, Ш 1922

 
Слишком звонко взывают колдуньи
 

8, автограф

 
И в мечтах озаренная пристань
 

9, Ш 1922

 
Голоса смуглолицых матросов,
 

9, автограф

 
Голоса оживленных матросов
 

10, Ш 1922

 
В пенных клочьях веселое море,
 

10, автограф

 
В пенных клочьях зеленое море,
 

11, Ш 1922

 
А за морем ущелье Дар-Фура,
 

13

 
И великие воды Берну.
 

16

 
А из них, как грозящие руки,
 

16, автограф

 
И словно как черные руки
 

18, Ш 1922, автограф

 
А на тронах из кости слоновой
 

19, автограф

 
Восседают как бреды владыки
 

21

 
Перед каждым прикованный цепью
 

24, Ш 1922, автограф

 
Рядом с каждым играет секирой
 

между 24 и 25

 
Толстогубый, с лоснящейся кожей
 

25–26, автограф

 
Черный, точно душа властелина
В ярко-красной рубашке палач
 

29–30, Ш 1922, автограф

 
Стонут люди в тяжелых колодках,
И белки их сверкают на солнце,
 

32, Ш 1922

 
В их тюрбанах жемчужные нити.
 

32, автограф

 
В разноцветных богатых одеждах
 

34, Ш 1922

 
Над затылком играющих коней.
 

34, автограф

 
Над затылком коней белоногих
 

35, Ш 1922, автограф

 
И надменно проходят французы
 

36, автограф

 
Гладко выбриты в пробковых шлемах
 

38

 
Их завидя, владыки Судана
 

после 39, Ш 1922, автограф

 
А кругом на широких равнинах.
Где трава укрывает жирафа,
 

Ш 1922

 
Садовод Всемогущего Бога
В серебрящейся мантии крыльев
Сотворил отражение рая:
 

автограф

 
Серафим, умудренный в <интригах?>
Попросил у Творца разрешенья
Сотворить отражение рая
 

Ш 1922, автограф

 
Он раскинул тенистые рощи
Прихотливых мимоз и акаций,
Рассадил по холмам баобабы,
В галереях лесов, где прохладно
И светло, как в дорическом храме,
Он провел многоводные реки
 

Ш 1922

 
И в могучем порыве восторга
 

автограф

 
И в мгновенном порыве восторга
 

Ш 1922, автограф

 
Создал тихое озеро Чад.
А потом, улыбнувшись, как мальчик,
Что придумал забавную шутку,
 

Ш 1922

 
Он собрал здесь совсем небывалых,
Удивительных птиц и животных.
 

автограф

 
Он собрал сюда самых чудесных
Неожиданных птиц и животных.
 

Ш 1922, автограф

 
Краски взяв у пустынных закатов,
 

Ш 1922

 
Попугаям он перья раскрасил,
 

автограф

 
Попугаям он [крылья] [перья] раскрасил
 

Ш 1922, автограф

 
Дал слону он клыки, что белее
Облаков африканского неба,
Льва одел золотою одеждой
И пятнистой одел леопарда,
Сделал рог, как янтарь, носорогу,
Дал газели девичьи глаза.
И ушел на далекие звезды —
Может быть, их раскрашивать тоже.
Бродят звери, как Бог им назначил,
 

Ш 1922

 
К водопою сбираются вместе
 

автограф

 
К водопою сбираются мирно
 

Ш 1922, автограф

 
И не знают, что дивно-прекрасны,
Что таких, как они, не отыщешь,
И не знает об этом охотник,
Что в пылающий полдень таится
 

Ш 1922

 
За кустом с ядовитой стрелою
 

автограф

 
За скалой с ядовитой стрелою
 

Ш 1922, автограф

 
И кричит над поверженным зверем,
Исполняя охотничью пляску,
И уносит владыкам Судана
Дорогую добычу свою.
Но роднят обитателей степи
Иногда луговые пожары.
 

Ш 1922

 
День, когда затмевается солнце
 

автограф

 
[В день] День, когда затмевается солнце
 

Ш 1922, автограф

 
От летящего по ветру пепла
И невиданным зверем багровым
На равнинах шевелится пламя,
Этот день – оглушительный праздник.
Что приветливый Дьявол устроил
Даме Смерти и Ужасу брату!
В этот день не узнать человека
 

Ш 1922

 
Средь толпы опаленных, ревущих,
 

автограф

 
Среди толп опаленных, ревущих,
 

Ш 1922, автограф

 
Всюду бьющих клыками, рогами,
 

Ш 1922

 
Сознающих одно лишь: огонь!
 

автограф

 
[Сознающих] лишь слово: огонь!
 

Ш 1922, автограф

 
Вечер. Глаз различить не умеет
Ярких нитей на поясе белом;
Это знак, что должны мусульмане
 

Ш 1922

 
Пред Аллахом свершить омовенье,
Тот водой, кто в лесу над рекою,
Тот песком, кто в безводной пустыне.
 

автограф

 
В честь Аллаха свершить омовенье,
Кто в лесу, тот над синей рекою,
И песком, кто в безводной пустыне.
 

Ш 1922, автограф

 
И от голых песчаных утесов
Беспокойного Красного моря
До зеленых валов многопенных
Атлантического океана
Люди молятся. Тихо в Судане,
И над ним, над огромным ребенком,
Верю, верю, склоняется Бог.
 

10

1–40, автограф

отсутствуют

9, Ш 1922

 
А над ними насупились мрачные горы,
 

29

 
В Шоа воины хитры, жестоки и грубы,
 

38

 
На дубы и полдневных лучей торжество,
 

41, автограф

 
Колдовская страна. – Ты на дне котловины,
 

42, Ш 1922

 
Задыхаешься, льется огонь с высоты,
 

47, автограф

 
Осторожнее, в ней притаились удавы.
 

53, Ш 1922

 
И зеленый, народом пестреющий луг.
 

53–54

 
Там колдун совершает привычное чудо,
Тут, покорна напеву, танцует змея.
 

57, автограф

 
Поднимись еще выше: какая прохлада.
 

58, Ш 1922

 
Точно позднею осенью, пусты поля,
 

60, Ш 1922, автограф

 
Собирается кучей под кровлей жилья.
 

между 64 и 65, Ш 1922

 
Выше только утесы, нагие стремнины,
Где кочуют ветра да ликуют орлы,
 

автограф

 
Где кочуют ветра и ликуют орлы,
Человек не взбирался туда, и вершины
Под тропическим солнцем от снега белы.
 

67

 
Уходя в до сих пор неизвестные страны
 

71, автограф

 
Выбегать на холмы за козлом круторогим.
 

72, Ш 1922

 
На ночлег зарываться в седеющий мох!
 

79

 
Чуять запах их странный, родной и зловещий,
 

11

1, автограф

 
Девять дней от Харрара я вел караван
 

3–5

 
И седых по деревьям стрелял обезьян,
Засыпал средь ветвей сикоморы;
На десятую ночь я увидел с горы —
 

6, Ш 1922

 
Этот миг никогда не забуду —
 

6

 
Эту ночь никогда не забуду —
 

7, Ш 1922

 
Там внизу, в отдаленной равнине, костры.
 

7–8, автограф

 
Там далёко в незримой равнине костры,
Словно красные звезды повсюду.
 

11, Ш 1922

 
Ночи трижды святые и странные дни
 

11, автограф

 
Ночи трижды святые и буйные дни
 

17

 
У блестящих озер великанши.
 

36

 
Лишь глаза его чудно сверкали.
 

47, Ш 1922

 
Всё получишь ты вдруг, обещав принести
 

12

загл., Ш 1922

Сомалийский полуостров

10, автограф 2

 
Проходящего в чаще ночной.
 

13, автограф 1

 
Вождь их с рыжею шапкой курчавых волос
 

18–19, автограф 2

 
С завывающей дикой толпой
Под ногами верблюдов сплетения тел
 

24, автограф 1

 
За стеной грохотал океан.
 

между 24 и 25

 
Мириады безглазых и бешеных струй
Набегали на мыс Гвард[ср]афуй.
 

между 24 и 25, автограф 2

 
Мириады безглазых и пенистых струй
Набегали на мыс Гвардафуй.
 

27

 
Мы пустились в дорогу; дышала трава.
 

между 36 и 37, Ш 1922, автографы 1, 2

 
Чтоб о подвигах их говорил Огаден
Голосами голодных гиен.
 

39

 
Понял я, что она, точно рыцарский щит,
 

13

между 8 и 9, Ш 1922

 
И когда в океан ввечеру
Погрузится небесное око,
Рыболовов из племени кру
Паруса забредают далёко.
И про каждого слава идет,
Что отважнее нет пред бедою.
Что одною рукой он спасет
И ограбит другою рукою.
 

22

 
Пролетарии, пасторы, воры,
 

38

 
И запрятавшись в листьях узорных,
 

16

загл., Ш 1922, Appi!

Дамара

загл., автограф

Птица

подзагол., Ш 1922, Appi!, автограф

Готтентотская космогония

10, Ш 1922, Appi!

 
Над высокими облаками
 

33

 
А вот перья, что улетели
 

35

 
Всё плывут, как белые люди,
 

17

3, Ш 1922

 
И беспечно смотрел, как пылают закаты
 

10, Северное сияние

 
И особенный запах летал от лесов
 

14, автограф

 
Клал сардинки на хлеба сухого ломоть
 

19, Северное сияние

 
Как листы... «Лихорадка великого леса», —
 

19, Ш 1922

 
Как листы? – «Лихорадка Великого леса», —
 

19, автограф

 
Как листы. – «Лихорадка Великого леса», —
 

22–23, Северное сияние

 
Что чернела сквозь тряпки на впалой груди.
Что с ним было. – «Горилла Великого леса», —
 

31, Ш 1922

 
И потом целый день волновался и фыркал
 

34, автограф

 
Лег на шкурах пантер, но не смог задремать
 

37, Ш 1922

 
Он вздыхал: «Как темно... этот лес бесконечен...
 

37, Северное сияние

 
Он вздыхал: «Как темно, этот лес бесконечен,
 

37, автограф

 
Он вздыхал: «Как темно, этот лес бесконечен...
 

38, Ш 1922

 
Не увидеть нам солнца уже никогда...
 

38, Северное сияние, автограф

 
Не увидеть нам солнца уже никогда.
 

39, Ш 1922, Северное сияние

 
Пьер, дневник у тебя? На груди под рубашкой?
 

39, автограф

 
Пьер, дневник у тебя. На груди под рубашкой?
 

40, Ш 1922, Северное сияние

 
Лучше жизнь потерять нам, чем этот дневник!
 

41

 
Почему нас покинули черные люди?
 

41, автограф

 
Почему нас покинули черные люди.
 

42, Ш 1922

 
Горе, компасы наши они унесли...
 

42, Северное сияние

 
Горе! Компасы наши они унесли...
 

42–43, автограф

 
Горе. Компасы наши они унесли.
Что нам делать, не видно ни зверя, ни птицы.
 

44, Ш 1922

 
Только посвист и шорох вверху и внизу!
 

44, Северное сияние, автограф

 
Только посвист и шорох вверху и внизу.
 

45, Ш 1922

 
Пьер, заметил костры? Там, наверное, люди...
 

45, Северное сияние

 
Пьер! Ты видишь костры? Там, наверное, люди..
 

45, автограф

 
Пьер, ты видишь костры. Там, наверное, люди.
 

46, Ш 1922

 
Неужели же мы наконец спасены?!
 

46, Северное сияние

 
Неужели же мы наконец спасены.
 

46, автограф

 
Неужели же мы наконец спасены!
 

47, Северное сияние

 
Это карлики, сколько их! Сколько собралось!
 

47, автограф

 
Это карлики. Сколько их. Сколько собралось...
 

48, Северное сияние

 
Пьер, стреляй – на костре человечья нога!
 

48, автограф

 
Пьер, стреляй. На костре человечья нога.
 

49, Северное сияние, автограф

 
В рукопашную, помни, отравлены стрелы,
 

50, Ш 1922

 
Бей того, кто на пне... он кричит, он их вождь...
 

50, Северное сияние, автограф

 
Бей того, кто на пне, он их вождь, он кричит,
 

51, Ш 1922

 
Горе мне! на куски разлетелась винтовка...
 

51, Северное сияние

 
Горе мне! на куски разлетелась винтовка,
 

51, автограф

 
Горе мне, на куски разлетелась винтовка,
 

52, Северное сияние, автограф

 
Ничего не могу, повалили меня.
 

53, Ш 1922

 
Нет, я жив, только связан... злодеи, злодеи,
 

53, Северное сияние

 
Нет, я жив, только связан, злодеи, злодеи!
 

53, автограф

 
Нет, я жив, только связан, злодеи, злодеи.
 

54, Ш 1922

 
Отпустите меня, я не в силах смотреть!..
 

54, Северное сияние

 
Отпустите меня, я не в силах смотреть:
 

54, автограф

 
Отпустите меня, я не в силах смотреть.
 

55–56, Ш 1922

 
Жарят Пьера... а мы с ним играли в Марселе,
На утесе у моря играли детьми.
 

57, Северное сияние, автограф

 
Что ты хочешь, собака, ты встал на колени,
 

58, Северное сияние

 
Я плюю на тебя, отвратительный зверь,
 

58, автограф

 
Я плюю на тебя, отвратительный зверь!
 

59, Ш 1922

 
Но ты лижешь мне руки? Ты рвешь мои путы?
 

59, Северное сияние, автограф

 
Но ты лижешь мне руки, ты рвешь мои путы.
 

60, Ш 1922, Северное сияние

 
Да, я понял, ты Богом считаешь меня...
 

61, Северное сияние, автограф

 
Ну, бежим, не бери человечьего мяса,
 

62, Ш 1922

 
Всемогущие боги его не едят...
 

62, автограф

 
Всемогущие Боги его не едят.
 

63, Ш 1922

 
Лес... о лес бесконечный... я голоден, Акка,
 

63, Северное сияние

 
Лес, о лес бесконечный, я голоден, акка,
 

63, автограф

 
Лес, о лес бесконечный, я голоден, Акка,
 

64, Ш 1922

 
Излови, если можешь, большую змею!»
 

65, Ш 1922, автограф

 
Он стонал и хрипел, он хватался за сердце,
 

65, Северное сияние

 
Он стонал, он храпел, он хватался за сердце,
 

66, Ш 1922, автограф

 
И наутро, почудилось мне, задремал,
 

68, Северное сияние, автограф

 
Я его схоронил у подножия пальмы.
 

70, Ш 1922

 
Крест поставил над грудой тяжелых камней.
 

76, автограф

 
Как олень, убегая в родные края.
 

18

2–3, Ш 1922

 
Ты велик, точно слон дагомейских лесов,
Но ты все-таки ниже торжественной кучи
 

5–8, Творчество, Ш 1922, автограф

отсутствуют

9–10

 
«И как слава твоя, о испытанный воин,
Так и милость Моя не имеет конца,
 

11, Ш 1922

 
Видишь солнце над морем? Ступай! Ты достоин
 

14

 
Преклоненные люди завыли вокруг,
 

18, Творчество, автограф

 
И с утеса в бурливое море прыгнул
 

18, Ш 1922

 
И с утеса в бурливую воду прыгнул,
 

21, Творчество, Ш 1922, автограф

 
Оглушали его барабаны и клики,
 

23–24, Творчество, Ш 1922

 
Он исчез. И блистало лицо у владыки,
Точно черное солнце подземной страны.
 

19

вм. 1–50, Ш 1922, автограф

 
Я на карте моей, под размеренной сеткой
Сочиненных для скуки долгот и широт,
Замечаю, как что-то чернеющей веткой,
Виноградною узкою веткой ползет!
 
 
И вокруг города, словно ряд виноградин,
Это Бусса, и Гомба, и царь Тимбукту,
Танец странных имен, что для сердца отраден,
Что пьяней африканских акаций в цвету.
 
 
Но не верю, не верю я, справлюсь по книге:
Ведь должны же пределы и тупости быть!
Нет, написано Нигер. О, царственный Нигер,
Вот как люди посмели тебя оскорбить!
 
 
Ты торжественным морем течешь по Судану,
Бьешься с хищною стаей сахарских песков.
Дышишь полною грудью в лицо океану,
С середины твоей не видать берегов!
 
 
На тебе, словно бисер на яшмовом блюде,
Расписные, узорные пляшут ладьи,
И в ладьях величавые черные люди
Восхваляют благие деянья твои.
 
 
Бегемотов твоих розоватые рыла
Над водой, словно купы мясистых цветов,
И винты пароходов твои крокодилы
Разбивают ударом могучих хвостов.
 
 
Ты, как бог этих стран, благодушен и редко
Выше облака пенные взносишь холмы,
И тебя-то простой виноградною веткой
Напечатать на карте осмелились мы!
 
 
Я тебе, о мой Нигер, готовлю иную,
Небывалую карту, отраду для глаз,
Я широкою лентой парчу золотую
Положу на зеленый и нежный атлас.
 
 
Снизу, влево, пусть ляжет осколок рубина, —
Это край позабытых железных богов,
Что валяются в грозных ущельях Бенина
Меж слоновых клыков и людских черепов.
 
 
Вправо, выше, где вольные степи Сокото,
Шерсть пантеры и пулю я рядом нашью,
Здесь прекрасны сраженья, привольны охоты,
Хорошо здесь скитаться копью и ружью.
 
 
Дальше крупный опал, прихотливо мерцая
Затаенным в нем красным и синим огнем,
Мне так сладко напомнит мечети Сонгаи
И султана сонгайского праздничный дом.
 
 
И жемчужиной дивной отмечен мной будет
Сердце Африки, город чудес – Тимбукту,
Где встречается тот, кто сидит на верблюде,
С тем, кто правит рулем на тяжелом плоту.
 
 
Здесь впервые вздыхает легко и глубоко
Запыленный, пустыней измученный гость,
Приезжающий пестрые ткани Марокко
Обменять на рабов и слоновую кость.
 
 
Он глядит, как фонтаны исполнены неги,
Как пылает на солнце банановый лист,
И – он знает, сюда не придут туареги,
Не хлестнет этих стен их пронзительный свист.
 
 
Я создам эту карту, и, верно, поэты —
Это город поэтов и пальм, Тимбукту —
Лунной ночью почувствуют тайно, что где-то
Звон их лютней ответную будит мечту.
 

24

загл., автограф 2

отсутствует

3

 
И только наверху, сияя
 

7

 
Так мертвый может лечь в могилу.
 

10

 
Как будто призрак корабля
 

13

 
А снизу гул взносился многий
 

18

 
Плеснула в грудь мне, как волна
 

20

 
Душой навек обретена
 

27

 
Мелькал призывом уходящий
 

25

загл., автограф 2

отсутствует

1–6

 
Ворона под моим окном
Спросонья шевелит крылом,
Еще не наступил рассвет,
Ни ночи нет, ни утра нет,
Лишь в небе за звездой звезда
Истаивает без следа.
 

20

 
Бесшумной птицы средь высот.
 

28

 
Жесток, как только жизнь моя.
 

29–32

отсутствуют

36–37

 
И одиноко сжег мой час,
Вечернюю оставьте тьму
 

26

13–15, автографы 1, 2

 
Все слова, что пропели
Раз в моем бытии,
В этот час не тебе ли
 

16, автограф 1

 
Как все мысли мои?
 

16, автограф 2

 
Как все мысли мои.
 

17, автограф 1

 
Ты, со взглядом прозрачным
 

17, автограф 2

 
Ты, со взором прозрачным
 

18–19, автографы 1, 2

 
И такой глубины,
Что одним новобрачным
 

20, автограф 1

 
На земле суждены!
 

20, автограф 2

 
На земле суждены.
 

28

1, автограф

 
По городу плывет ночная тишь
 

4

 
Помилуй, Боже, мраморные души!
 

6

 
Как будто арфы дальние запели
 

9

 
Безумная, я кинула мой дом
 

24

 
На всё, провозглашенное душою!»
 

28

 
Хотя и знаю, что зовут любовью!
 

30

 
Прислушиваться к крикам журавлиным
 

35–36

 
Я пьяно точно близится гроза,
Иль точно пью я воду ключевую.
 

50

 
Меня, кому – единое мгновенье
 

52

 
До громового светопреставленья
 

29

загл., автограф 1

отсутствует

вм. 1–24

 
В тихой комнате моей Сивилла
Братья, братья слово осиянно
Что ему юдоль земных тревог
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово это – Бог
 
 
Да мы жалки, да мы плачем много
Но живем под голубым огнем
Оттого-то и хотим мы Бога
Видеть нашим хлебом и вином
 
 
Верь мне если б не был Бог повсюду
В каждой <кровной?> памяти волне
Ежедневно б мы дивились чуду
Видя <трап?> в слепящей вышине
 
 
Есть у вас <...> числа
Ваш домашний ваш рабочий скот
Все тона бессмыслия и смысла
Рабье вам число передает.
 
 
Вспомнишь ли науки иль искусства
Зоркое добро слепое зло
Мысли ощущения иль чувства
Прошлого, и назови число.
 
 
И оковы сбросившее слово
Крыльями заплещет над тобой
Точно лебедь с тучею громовой
Прилетающий к тебе весной
 
 
От запева нового Орфея
Горы будут в трепете рыдать
Ты из бездны <извлекаешь?> змея
Для забавы выманишь опять.
 

загл., автограф 1